***
Чимин в десятый раз нарушает запрет Нисана о пребывании на втором этаже дома, поэтому старается очень тихо прокрасться к лестнице. Только наверху есть единственная нежилая комната, в который омега в тайне от всех практикует танец в надежде, что когда-нибудь сможет выступить перед Намджуном. Омега слышит голоса из приоткрытой двери кабинета хозяина дома, поэтому останавливается. Чимин нервно мнётся на месте, ведь понимает, что незамеченным пройти не получится, и решает пересидеть в комнате, до занятий у него есть как минимум час. — Придется Вам идти на войну, — голос Джина останавливает омегу. — За сегодняшнее утро это сама отличная новость. Но я не понимаю, неужели консул Тулий отказался нам помочь? «Чонгук? Он разве не в плохих отношениях с сенатором Джином?», — анализирует Чимин, слыша мужской низкий голос и всё-таки решает подслушивать дальше. Он тихонько, словно мышка, крадётся к двери и, прижавшись к расписной стене, ёжится от соприкосновения с холодным мрамором. Из своего укрытия он немного видит, что происходит внутри. — Намджун все эти две недели пытался склонить его на свою сторону, но понял, что это бесполезно. Помпея не пойдет против императора, — Сокджин обречённо вздыхает и нервно ходит вдоль комнаты, заложив руки за спину. — Остаётся найти союзников среди врагов, — вяло утверждает Чонгук. Альфа сидит на диванчике, закинув свои длинные ноги на небольшой деревянный столик, ножки которого позолочены и вырезаны в форме львиных голов. — Думаю, варвары будут отличной боевой мощью. — Я лично отправлюсь в Помпею, доложу всё Намджуну. Опасно оправлять гонца с новостями о том, что готовится заговор против него же. Омега прикрывает ладошкой рот, чтобы случайно не вскрикнуть от услышанного. — Признай, что ты просто заскучал в Риме. — Возможно. Чонгук встает с тёмно-красного бархата и поправляет своё обмундирование. Сегодня альфа выглядит по-другому, подмечает омега. Его чёрные, словно сама ночь волосы, зачесаны назад, тем самым открывая вид на смуглый лоб и на шрам над правой бровью. — Подожди, если поедешь один, вызовешь подозрения. Император Альвий не должен знать, кто передаёт информацию. — И что делать? Нам надо доложить. Сокджин молчит пару минут, после чего кричит в строну двери: «Нисан». Чимин бежит по коридору и только успевает прикрыть дверь пустой комнаты, как слышит шаги. Он тяжело дышит то ли от страха, что его чуть не поймали, то ли из-за переживаний за (любимого) Намджуна. — Да, господин, — в комнате появляется хорошо одетый омега. — Что? Этот? — рычит от злобы Чонгук. Он сверлит своими глазами цвета черноплодной рябины омегу, одетого в дорогой зелёный шёлк, который потрясающе сочетается с его цветом глаз. На груди у него поблёскивает массивная золотая цепочка с кулоном в виде розы, служащая украшением и знаком, что он является управляющим знатного дома Рима. — А где Руфус? — Руфус уже как неделю гниёт на рудниках, теперь Нисан новый управляющий моего дома, — увидев непонимание на лице Чонгука, Джин неохотно добавляет. — Руфус всё это время обкрадывал мой дом и обменивал вещи на деньги. Хотел сбежать вместе с гаремным омегой. — Но он же сам омега, — альфа наконец-то перестаёт убивать взглядом ничего не сделавшего ему раба и переводит взгляд на сенатора. — Вот-вот, и я про это. Представляешь, омега с омегой, — Джин кривит рот и с отвращением добавляет: —Фу, какая мерзость. Хоть бери и дом теперь сжигай. Чонгука передёргивается от слов Сокджина, еле уловимые нотки страха отразились на лице альфы, и именно их подмечает Нисан. — Скажи Ливию подготовить двух гладиаторов и Юнги для битвы на арене Помпеи. — Юнги? Вы даёте мне? — глаза латиклавия опасно блеснули, — То есть Юнги будет на играх? — Его любит вся Империя. Пусть порадует публику. — Хочу поесть перед дорогой. Сенатор, Вы желаете обед? — Нет. Мне надо решить пару дел, поэтому ступай один. Альфа садится за стол из кедровой древесины, а Чонгук радостно покидает помещение. За ним тенью следует хромающий на левую ногу омега. Стоило им спустится по лестнице, как Гук резко разворачивается и со всей силы впечатывает спину Нисана в стену, от чего глаза омеги даже заслезились от боли. — Я ведь сказал: не появляйся передо мной, — Нисан даже не дрожит из-за дьявольского зверя, он, наоборот, только улыбается и тем самым ещё сильнее злит альфу: — Вы думаете, что Руфус, который служил в доме больше шести лет, неожиданно раскрыл себя именно сейчас? — О чём ты? — он внимательно смотрит в изумрудные глаза и видит, как в них вспыхивает адское пламя. – Думаешь, нацепил дорогие шелка и сможешь спрятать свой изъян? — У меня получается прятать свою хромату намного лучше, чем у Вас собственный изъян, латиклавий. — Что ты несёшь? — Чонгук сильнее своей рукой придавливает омегу, и в один момент брюнету становится тяжело дышать от напора бешеного зверя. — Интересно, как на Вас посмотрит Рим, когда узнает... — омега понижает голос до шёпота и приближаясь к самому уху, — что Вам нравится альфа? Фу, это такая мерзость. После Вас придется отмывать весь дом. Лицо Чонгука резко бледнеет, он слегка ослабляет хватку, поэтому Нисан спешит выбраться. Он надменно смотрит на альфу, который так и застыл возле стены. — Ты?! Кто ты? — сквозь сжатые зубы рычит Чонгук, ударяя по стене и оставляя кровавый след на белом мраморе. — Тот, кто смог выжить, когда римская армия сжигала весь Иерусалим. Омега разворачивается и, стараясь не хромать, хоть у него плохо это выходит, направляется на кухню. Попутно просит слугу, моющего пол, протереть в коридоре стену и позвать лекаря. У Чонгука пропал весь аппетит, он смотрит на блюда перед собой, а думает только о том, что его раскрыл какой-то раб. «Как я так прокололся? Откуда он узнал, что я умираю от любви к Юнги? И плевать я хотел, что он альфа... я хочу его. И я его получу» — Вам не нравятся наши блюда или аппетит пропал? Гук дергается и поднимает свой взгляд на обладателя мелодичного голоса: — Надеюсь, ты скоро сдохнешь, — с ядом в голосе отвечает Гук Нисану и откусывает большой кусок жареной свинины.***
— Эм, — протяжно тянет Чонгук. Бесстрашный латиклавий явно нервничает рядом со своим кумиром. Юнги сидит в седле с лицом, которое выражает буквально ничего. Он иногда поворачивает голову по сторонам, чтобы насладиться летним пейзажем. Массивные деревья шумят своей тёмно-зелёной листвой, и вдалеке слышится шум, доносящийся от деревни. — Мне нравятся твои бои, — всё-таки находит в себе силы, чтобы признаться, Гук. — Они всем нравятся. — Ну да... Я же не один такой. Удивлен, как такой мелкий и неказистый стал гладиатором? — впервые за полутора суток пути Юнги посмотрел на привлекательного альфу, застав его врасплох. — Что? — Юнги подъезжает ближе к нему. — Слушай меня, мне плевать, кто ты в своей армии, я без труда могу разрубить тебя на части. Ты даже не успеешь вытащить свой гладиус из ножен, поэтому прекращай на меня пялиться. Ты меня раздражаешь, — последние слова ударяют Чонгука в самое сердце, он сильнее натягивает поводья. — Я не пялюсь на тебя. — Ты уже дырку протёр во мне за время пути. — Говори уважительно. — Ха, так заставь. Чонгук обнажает свой меч и замахивается на Юнги. Благодаря своей быстрой реакции, гладиатор успевает пригнуться и увести лошадь чуть правее. Однако она от испуга чуть не скинула своего наездника, но Юнги чудом сохраняет равновесие в седле. — Ну давай, разруби меня пополам! Латиклавий размахивает своим мечом и не обращает внимания, что лезвие проходит по боку лошади. Она громко ржёт, вставая на здание копыта и роняет Юнги. Чонгук опомнился, только когда конь падает, а Юнги, матерясь, встаёт с земли, придерживая правое плечо. — Почему не защищался? — Идиот, у меня нет оружия. — Как нет? — альфа осматривает Юнги и подмечает, что за его поясом пусто. — Запрещено носит гладиаторам мечи за пределами арены, только наставникам можно. Чонгук спрыгивает со своего вороного коня и подходит проверить состояние Юнги. Тот, не желая чужих прикосновений, дёргается назад и протяжно стонет, хватаясь за плечо. Гук всё равно проверяет руку, внимательно следя за реакцией. — Не сломано, только вывих. — Нам надо в Рим... — обеспокоенно стонет от боли Юнги. — Нет, — категорически заявляет Чонгук. — Едем в Помпеи. — Как нет? Мне надо получить лечение, иначе я не смогу больше выйти на арену. — Получишь в доме Намджуна, к закату будем там. — Ты ведь понимаешь, что сенатор Сокджин тебя убьёт, когда узнает, что из-за твоего идиотского поступка пострадал его любимый гладиатор? Чонгук поднимает Юнги за ворот туники и, смотря своими чёрными глазами произносит по слогам: «Ты получил травму на арене, понял?». Юнги нервно сглатывает и кивает в знак согласия. — Вот так, умничка, — он ставит испуганного гладиатора на твёрдую землю, но стоило его ногам коснутся песка, как он оседает. Его трясёт от страха, такое Юнги испытывал однажды, когда впервые оказался на арене без оружия. А сейчас он готов поклясться, что слышит протяжный скулёж своего зверька, который забился в угол, увидев настоящего демонического хищника. — Я скажу, но что делать с ними? — Юнги обеспокоено оборачивается на двух испуганных гладиаторов, которые всё это время стояли молча возле своих лошадей. Чонгук вытаскивая свой гладиус из-за пояса и с одного удара отрубает две головы. Кровь из артерий пачкает его лицо, и Юнги видит его дьявольскую улыбку наслаждения от убийства. Он вытирает свой меч об одежду убитых, после чего тянет тела с дороги и бросает в кустах акации, лошадей он отпускает. Гук бережно сажает Юнги, после чего сам ловко запрыгивает. Юнги чувствует своей спиной все мышцы альфы даже через его плотные доспехи. А может ему кажется, но на его бледном лице проступают следы румянца от лёгкого возбуждения. — Не бойся, я держу тебя, — альфа осторожно прижимает хрупкого гладиатора к себе и направляется в сторону города. Ланиста* (lanista) — владелец гладиаторской школы. Он покупал рабов для своей школы, учил их и отдавал в аренду едитору, который устраивал игры. Профессия ланисты считалась весьма прибыльной, но на общественном градации он числился наравне с leno (владельцем публичного дома, «сутенером») как «торговец человеческим мясом», поэтому высокопоставленные римляни не занимались такой работой.