In Aeternum.

Юнги, прижатый к широкой груди альфы, мирно спит, и это происходит с ним в первый раз за все шесть лет пребывания на территории Римской империи. Чонгук готов вечно быть в пути, лишь бы этот момент не заканчивался. Но Помпеи уже видны, а это означает, что солнце не успеет полностью сесть за горизонт, как они окажутся в черте города, который располагается на берегу Неаполитанского залива. Гук аккуратно проводит носом по бледной щеке, по тонкой шее, оставляет лёгкие поцелуи. Он прикусывает внутреннюю часть щеки до крови, чтобы не оставить узоры на такой невинной коже. Альфа сильнее натягивает поводья лошади и старается сконцентрироваться на дороге, но не может. Чонгук не выдерживает напряжения и легонько целует мягкие губы, после чего шёпотом произносит: «Мне плевать кто ты, но отныне ты мой». Стоило им въехать через главные ворота города, как Юнги приоткрывает тяжелые веки: — Больно, — он еле стонет. — Скоро прибудем. Потерпи. Юнги одобрительно кивает и решает полюбоваться городом. Помпеи почти не отличаются от Рима, кроме того, что в воздухе чувствуется солёный бриз, а по вечерам более прохладная погода. — Я не знал, что у легата тут дом. — Летняя резиденция, если быть точнее. Получил в подарок от императора. — А ты? — Что я? Юнги головой полностью облокачивается на грудь альфы и поднимает свои серо-голубые глаза: — Подарки получал от императора? Чонгук ухмыляется, приближает своё лицо к Юнги и почти в губы отвечает: — Они мне не нужны. Всё, что хочу, я сам получаю, — затем резко перемещает свой взгляд снова на дорогу, оставляя Юнги растерянно хлопать глазами. Своей выходкой он чуть не снёс торговую палатку, пока они скачут через рынок, срезая дорогу. — Я альфа, — твёрдо и громко говорит гладиатор. — Я знаю, — также твёрдо и громко отвечает латиклавий. После короткого диалога никто из них не произносит ни слова, словно оба боятся, что разговор может перетечь в дурное русло. Они почти пересекли весь город прежде, чем увидели фасад, покрытый вьющимся плющом с акантом. Слуги не успевают закрыть ворота за лошадью, как уже слышат громкий приказ: «Лекаря! Живо!». Начинается небольшой переполох, на звуки которого выходит Тэхён, облачённый в красный плащ легата. Сам город располагался на возвышенности, поэтому по вечерам порывистый северный ветер с моря опускает температуру на пару градусов, несмотря на разгар жаркого лета. — Что случилось? — Тэхён видит, как Чонгук бережно держит Юнги, который морщит лицо и протяжно скулит из-за боли. Голубоволосый омега жестом указывает отнести раненого гладиатора на веранду, после чего, уже пройдя в дом, подаёт Чонгуку бокал воды. — Где Намджун? — Слишком много вопросов, но так мало объяснений, — категорично заявляет Тэхён и наливает второй бокал, заметив, как жадно пьёт Чонгук. — Я не обязан докладывать тебе. — Разумеется, — Тэхён элегантно присаживается на диван, руками поправляя красный плащ своего альфы. — Господин с самого утра заседает у консула Тулия. Я не знаю, когда он вернётся. Могу только предложить Вам ужин и отдых. Чонгук думает, но выходит у него плохо. В голове хаос из мыслей и беспокойства о Юнги. Он нервно стучит ногой по полу и стирает пот вместе с засохшей кровью с лица. Тэхёну надоедает смотреть на мучения альфы, поэтому он решает за него. — Я прикажу приготовить Вам ванную и лёгкий ужин, а также пошлю слугу за господином. — Не надо слугу, я подожду его с докладом тут. Думаю, пока я буду приходить в себя после трёхдневной поездки, Намджун вернётся. Тэхён реагирует на слова Чонгука с понимающей улыбкой и, как истинный молодой хозяин, провожает его в просторный обеденный холл. Он умело распоряжается слугами, после чего, поклонившись и сославшись на головную болью, покидает нежеланного гостя. Чонгук почти ничего не ест, только задумчиво кусает горячую лепёшку с мёдом и запивает бокалом вина. Он просит сопроводить его в купальню. Скинув с себя пыльные доспехи, пропитанные потом и чужой кровью, альфа погружается в приятную тёплую воду. Его спина плотно прижата к плиткам, а руки вальяжно покоятся на бортике, он прикрывает глаза и счастливо вздыхает. Вода приятно успокаивает затекшие мышцы после долгого сидения в седле. Он руками зачерпывает воду и умывает лицо, но это не помогает привести все мысли альфы в порядок. Иногда ему снова хочется оказаться в родном городе, ближе к границам севера империи, и вдохнуть морозный воздух. Воображение рисует безграничные снежные просторы, которыми так любит наслаждаться Чонгук, а в следующий раз он хочет взять с собой Юнги. Чонгук задерживает дыхание в легких, полностью окунает голову в бассейн, чтобы хоть ненадолго забыться и заглушить своего зверя, который просит хозяина забрать Юнги. Наплевать на все правила. Сбежать к горам. В прозрачной воде с лепестками роз и лаванды перед глазами Гука всплывает первая встреча с легатом спустя месяц после того, как император лично назначил его на должность латиклавия из-за его отца. *Четыре года назад. Рим* Чонгук робко переступает порог большого дома сенатора Сокджина, в левой руке он держит свой совсем новый шлем с серыми перьями, который из-за бликов от солнца пускает солнечных зайчиков по помещению. Лёгкий ветерок из приоткрытых дверей разносит по дому свежий запах выпечки и шевелит прозрачные занавески. Прислуга суетливо занимается своими делами, поэтому Чонгук виновато ступает грязной обувью по только что до блеска натёртому мраморному полукремового цвета. Он молча следует за невысоким слугой, который провожает его до легата. — Сенатор Сокджи и легат Намджун на террасе, поэтому прошу прощения, что мы идем через дом, — поясняет слуга. Издалека Чонгук видит лежащего на ложе легата в белой тунике, а с левого плеча падает красная тога, он ярко улыбается голубоволосому омеге, который, словно играясь, кормит его виноградом. Слышатся заливистый смех, видимо, принадлежащий сенатору, и чарующая музыка. Слуга проходит на террасу, где находятся стол цвета слоновой кости и два диванчика, окружённые нарядными омегами и слугами. Учтиво поклонившись, мужчина объявляет: «Трибун латиклавий, Чон Чонгук со срочным донесением для легата легиона!» Все трое поворачивают свои головы к растерянному темноволосому парню в новых доспехах. — Надеюсь, это очень важно. А-то я не люблю, когда мне портят столь прекрасный летний день, — недовольно произносит красивый мужчина и рукой с массивными перстнями приказывает всем слугам срочно покинуть террасу. Голубоволосый парень с длинной серьгой в ухе и в палле цвета васильков собирается встать с ложи, но Намджун наоборот придвигает его к себе. «Видимо, омега из его гарема. Красивый». Чонгук засматривается на Тэхёна, а тот, поймав на себе его взгляд, в свою очередь, специально томно хлопает ресницами и, как бы случайно, оголяет плечо, когда тянется к блюду с виноградом. — Ну и долго будешь глазеть на моего омегу? — Чонгук смущённо опускает голову. — Пусть смотрит и завидует, что у него такого нет, — язвительно подмечает Сокджин и хохочет; от слишком большого количества вина и палящего солнца альфа захмелел, поэтому он начинает вести себя более грубо. — Прошу прощения, что помешал вашему отдыху, легат, но я со срочным донесением. На юге страны рабы подняли восстание, и император просит Вас заняться им. — Восстание рабов? — искренне засмеялся уже Намджун, а затем Сокджин и даже Тэхён захихикали. Омега прикрывает свой рот ладошкой с изящными пальчиками, на которых сверкают разноцветные драгоценные камни, знает, что не дозволено омеге слушать разговоры альф и тем более участвовать в них. — Не могут парочку поймать? — говорит Сокджин. — При всём моём уважении к Вам, господин сенатор, — Чонгук поворачивается к альфе, — Я смею Вас поправить: их там не парочка, а пара тысяч. — Ой, — Тэхён икнул от удивления. Намджун заботливо поглаживает своего омегу по спине и протягивает бокал с водой: — Подробней. — В течение пары месяцев консул Фракии скрывал факт восстания рабов. Но сейчас их почти две тысячи, и они направляются в сторону Рима, беря в свои отряды ещё рабов, убивают и грабят господ. Император приказал Вам и Вашему отряду лично разобраться. — И прислал ребёнка в качестве моей правой руки? Как мило, — добавляет легат, тяжело вздохнув. Теперь уже Тэхён успокаивает альфу, мягко поглаживая по руке, а Чонгука одаривает взглядом, полным осуждения, от чего парень сильней сжимает свой шлем и сглатывает вязкую слюну. — Я понимаю, Вам не нравится, что император назначил меня всего лишь пару месяцев назад на такую важную должность, и я, к тому же, смог прибыть только сейчас, — Гук внимательно следит за реакции Легата на свои слова, но, словно зная это, Намджун специально не меняет выражение своего лица. — В этом походе я докажу Вам, чего стою. — Как высокомерно, — вставляет Джин. — Мне нужен сильный и жёсткий альфа, который сможет повести легионеров на войну, хотя, правильнее сказать, на смерть, а не ребёнок, который краснеет при виде симпатичного омеги. Чонгук расправляет плечи, гордо поднимает голову, и впервые за всю встречу уверенно, даже с ноткой стали в голосе произнес: — Я готов измениться, если того требует Рим. Если Вы того требуете. Для меня честь служить на благо нашей великой империи. — Надеюсь, тебя не убьёт раб с палкой в руке. Наш легион готов? — Да. — Молодец. Выдвигаемся на рассвете. — Что? Но Вы же и так недавно вернулись, — расстроенно смотрит Тэхён в глаза своего альфы. — Не волнуйся, это ненадолго. Верно, Чонгук? — Конечно. Мы быстро, не успеете соскучиться. — Слышал? Он сказал, не успеешь соскучиться, моя нимфа, — произносит Намджун, целуя Тэхёна за ушко. — Я уже скучаю, — дует губки омега, отвернувшись от альфы. — Тогда приезжайте! — Чонгук выпаливает эти слова вообще не подумав, поэтому, когда осознает свою оплошность, расширяет глаза и, словно ища помощи, смотрит на удивлённого светло-русого мужчину с массивным золотым браслетом на руке в виде орла. — Правда? — радостно спрашивает Тэхён, смотря на растерянного Намджуна, который мечтает лично прихлопнуть этого недоумка Чонгука. — Конечно. Тэхён, наплевав на приличия в обществе, радостно прижимает к себе Намджуна и сам страстно целует его. Сладкое «люблю» омега шепчет в губы и сильней обвивает руками шею альфы. Чонгук отворачивает голову и, немного теряясь от происходящего, мямлит: — Я оповещу центурионов и буду ждать Вас на границе города с первыми лучами солнца. — Намджуна, он тебе говорит вообще-то, — задорно произносит Джин и смотрит куда-то сквозь целующих, раздражённо добавляя: — Завязывайте с прелюдией! Намджун, прервав поцелуй, но не объятия Тэхёна, кивает в знак согласия Чонгуку и что-то говорит сенатору. Но от сильного волнения в ушах Чонгука гудит, поэтому он, поклонившись, как можно скорее покидает ненавистную ему террасу. По пути к выходу он просит у слуги воды из-за сухости в горле. Пока слуга направился в кухню за кувшином, Чонгук осматривает роскошный хол. Услышав со внутреннего двора лязг лезвий и громкие голоса альфа, он решает полюбопытствовать, что там. Перед его глазами предстали двое сражающихся гладиаторов. Один из них невысокого роста, худенький, в набедренной повязке, но массивный шлем полностью закрывает всё лицо и даже шею. — Что тут делают гладиаторы? — интересуется Чонгук у подходящего слуги с кувшином. — Тренируются. — У сенатора Сокджина своя школа гладиаторов? — Вы что не в Империи живете? — Чонгук зло щурит глаза на улыбающегося во все зубы слугу. — Простите, но об этом знает весь Рим. — Я вырос в Генукии — это север Империи. Только прибыл. Но сенаторам разве не запрещено быть ланистами? — Только не нашему хозяину. У него великие гладиаторы, особенно Юнги, — слуга указывает на низкорослого альфу. — Он великий? Мелкий омега, — Чонгук недовольно возражает и кривит рот. — Ну так сразись со мной, римский солдат. Латиклавий аж давится водой от резкого заявления наглого гладиатора. — Юнги! — кричит темнокожий альфа с кнутом. — Сразимся с тобой, когда я вернусь. И ещё, — Чонгук с вызовом смотрит на гладиатора под маской, затем переводит злой взгляд на наставника, — научи своих гладиаторов отличать легионера от генерала, — альфа демонстративно и зло разворачивается, дабы покинуть отвратный ему дом. *Наши дни. Рим. Дом Сенатора Сокджина.* Хосок прибывает в гостиную в сопровождении Нисана и стражника. Сокджин вальяжно возлагает на ложе и разговаривает с незнакомым человеком. А рядом с ним, словно тень, стоит Чимин с кувшином. Хосок подмечает, что в комнате находятся два римских воина с оружием. — Господин, Хосок прибыл! — объявляет Нисан. Незнакомец выглядит внушительно, но при этом у него на лице слишком много макияжа даже для обычного омеги, поэтому Хосок не может понять, какого пола перед ним стоит человек в тунике с яркими рукавами и в не менее яркой палле, накинутой сверху. — Какой красавчик! — голос у него писклявый и в тоже время низкий, — крашенный блондин подходит вплотную к Хосоку, проводит рукой по рельефному прессу, альфе не нравится это, поэтому он кривит лицо, но молчит. — Что скажешь, Луциас? — интересуется Джин, пока Чимин подливает ему вина и подаёт блюда с фруктами. — Великолепно! Все омеги Рима будут видеть его в своих мокрых снах, а альфы будут жаждать стать таким, как он. Хорош на арене? — Был один раз ещё в качестве военнопленного и смог всех убить, даже льва. Такое шоу устроил! Эх, весь Рим только о нем и говорит. — Какая у него специальность? — Димахер, — глаза Луциаса загадочно блеснули. — Прошу прощения, но что тут происходит, или мне не положено знать? — пытаясь сдержать раздражение, спрашивает Хосок. — В первую очередь гладиаторские бои были придуманы для того, чтобы развлекать публику, — Джин отрывает свой любимый тёмный виноград и закидывает ягоду в рот. — Луциас занимается постановкой некоторых шоу и создаёт из обречённого на смерть артиста. — Постановочные бои? — Конечно. Они есть везде, иначе бы не осталось гладиаторов. Обычно такое делают на важные события, разыгрывая мини-спектакль, или когда устраивают приёмы дома. — Я тоже буду постановочно драться? Хосоку не нравится такой расклад событий, ведь его цель — стать настоящим гладиатором, дабы публика его полюбила, а не размахивать деревянным мечом. — Нет. Не переживай, успеешь ещё утопить Рим в крови. — Когда у Вас будет приём в честь дня рождения легата Намджуна? — интересуется Луциас; он что-то рисует и пишет в небольшом блокнотике. — Через три месяца. Луциас задумывается, крутя белый локон на пальце, что-то снова записывает, пристально водя своим взглядом по фигуре альфы. Сокджин в полной скуке попивает вино и украдкой поглядывает на Нисана, стоящего возле окна. — Значит так, никаких доспехов. Все должны видеть его шикарную грудь! Разденься. — Но я и так раздет. — Глупыш, на тебе это, — Луциас, подойдя вплотную, дёргает за набедренную повязку. От него пахло слишком сладкими духами, и желудок Хосока чуть не решил вернуть содержимое ужина. Красноволосый мельком взглянул на Чимина, который в свою очередь опустил взгляд, и стянул мешающую ткань. — Ох... — он ударяет альфу по попе и протяжно проговаривает: — Никакой набедренной повязки! Она скрывает такие аппетитные ягодицы. Будут штаны. — Что ещё? — спрашивает Джин, внимательно наблюдая за работой специалиста. — Какие острые скулы, прям можно порезаться. Нужен шлем. Не хочу, чтобы такое лицо испортили уродские шрамы. — Мне неудобно в шлеме сражаться, — вставляет Хосок. — Научишься, — небрежно добавляет Луциас, подавая набедренную повязку. Он хищно облизывает накрашенные губы и задерживает взгляд ниже пояса. Хосоку очень некомфортно от происходящего, он чувствует себя товаром на рынке омег, который посещал пару раз с вельможами Фив. — Только как бы шлем украсить? Рога? — вопрошает Сокджин. — Сенатор, они у Вашего Юнги. Надо что-то небанальное, яркое, чтобы прям бросалось в глаза. Хочу, чтобы он превзошёл даже Вонхо. — А чего его превосходить? Он же полуголый всегда дерётся, — расхохотался Сокджин. — Анубис, — все обернулись на мелодичный голос, из-за чего Чимин немного растерялся, но быстро взял себя в руки и продолжил: — Это египетский Бог. Страж живых и мёртвых. Его главная задача — подготовить умершего к загробной жизни. Пусть его шлем будет в виде бога Анубиса. — Мальчик, мы в Риме. Какой еще египетский Бог? — Подожди, Луциас. Как он изображается? — он фыркает, но не перебивает, ибо боится гнева сенатора. — С головой шакала. К тому же тогда на арене он крикнул, что является сыном Анубиса. Это означало, что он приготовил всех к загробной жизни. Иными словами, —Чимин, словно объясняя Луциасу, твёрдо заявляет, — убил. Сокджин молча садится, отставляет на столик бокал и несколько минут обдумывает сказанные слова. Он всегда зачёсывает волосы, когда ему сложно быстро принять решение. — Сделай ему наряд под стать египетским воинам. — Сенатор, я Вас не понимаю, — восклицает Луциас. — Своим внешним видом он будет заявлять, что из Египта. — Именно. — Но... Сокджин игнорирует Луциаса и обращается к Хосоку : — Ты убьёшь всех на арене, но в конце сражения оставишь одного. Снимешь свой шлем и посмотришь на толпу, как бы спрашивая их, что тебе делать? Если они покажут убить, то убьёшь с открытым лицом и так, чтобы ты весь омылся в чужой крови. Пусть твоё тело будет в цвет твоих волос. Понял? — Хосок лишь хмыкает: — А Рим любит кровь. — Рим в ней купается, а ты полностью его утопишь. «У сенатора очень утонченный вкус», — подмечает альфа, разглядывая интерьер комнаты, в которой всё ещё шло обсуждение образа гладиатора. Персидский мягкий ковёр закрывал почти весь пол, но Хосок стоит на мраморной плитке слишком долго, поэтому его ноги стали замерзать от холодного камня. Он пару раз разминает их, но это всё равно не помогает согреться. Одна из стен кабинета оформлена декоративной росписью, поэтому визуально комната выглядела светлее и больше. Деревянная мебель украшена различными высеченными узорами, а местами рисунок покрывался позолотой. Хосок с интересом разглядывает всё вокруг и поражается, насколько детально продумана мебель в Риме, в отличие от Египта. — Ну всё! Закончили. Нисан, сопроводи Хосока. Чимин, приберись тут. — Могу я? — несдержанно выкрикивает Чимин. — Можешь что? — Сопроводить Хосока... Джин рассерженно выдыхает. Но, видя счастливо улыбающегося Чимина, альфа переводит взгляд на Нисана. Омега с волосами цвета финика кивает головой в знак того, что он вовсе не против поменяться работой. — Только сегодня. И когда я говорю «Нисан сделай что-то», то это значит, что именно Нисан это выполняет. Рабы почтительно кланяются хозяину и покидают комнату. — Не делай так больше, — произносит уже бывший слуга, разозлившись на юного господина. — Но, Хосок, сенатор хороший человек, — выговаривает Чимин, когда они ступают на землю во дворе. — Чимин, — альфа останавливается, поэтому омега врезается в его обнаженную грудь, из-за чего мега сразу же стыдливо краснеет, вспоминая сцену во дворце. — Он господин, а мы рабы. Понимаешь? Он может сделать с нами всё, что захочет, поэтому больше не перечь ему и выполняй все его приказы. — Ладно. Но я соскучился по тебе, — Чимин в оправдание своих слов нежно обнимает альфу. — Я тоже, братик, — Хосок с насмешкой в голосе акцентирует внимание на последнем слове и смотрит на скучающего стражника, которому велено сопровождать их до барака гладиаторов. — Скажи, ты знаешь омегу легата? — Тэхёна? Конечно. — Какой он? — Чимин задумывается и спотыкается о камушек, поэтому Хосок заботливо его берет под руку. — Ну... Тэхён хороший, он добрый и очень любознательный. — Любознательный? — Ага. Расспрашивал меня про Фивы, про тебя и ещё попросил накрасить глаза, как в Египте. Ему очень подошло, вообще он очень красивый. — А что он любит? — ненавязчиво допрашивает Хосок, стараясь идти медленнее, чтобы у них было больше времени на разговор. — Цветы, он купил на базаре гладиолусы и сказал, что это его любимые цветы. А ещё вкусно покушать, поэтому слуга ругается на него, мол, он располнеет и перестанет нравиться легату. — Тоже мне трагедия. — Мы так мало с ним поболтали. Тэхён внезапно уехал с легатом Намджуном куда-то на юг. — Тэхён его любит? — сквозь зубы спрашивает альфа, разозлившись от новости, что омега, к которому его так тянет, не в Риме, а вероятность его увидеть сводится к нулю. — Сказал, что он трофей, который заполучил альфа. Не знаю, что это означает. Но, как я понял, нет. Совсем он не по своей воле с ним, поэтому часто ворчит на легата. Хосока, это так забавно, ты бы слышал! — воспоминания о своенравном Тэхёне развеселили Чимина, поэтому ему пришлось прикрыть рот рукой, чтобы не рассмеяться в голос. — Вот как... — Зачем тебе это? — Пошевеливайся и заходи, — стражник впихивает за железную решетку Хосока и не забывает грубо добавить: — Разговоры окончены. — У Нисана можно многому научиться, поэтому будь с ним всегда и слушайся сенатора, — напоследок поучает будущий гладиатор. — Спокойной ночи, — Чимин, улыбаясь, машет Хосоку, которой сразу же грустно вздыхает, стоит омеге со стражником повернуться к нему спиной. «Не по своей воле... Мы все тут не по своей воле, Тэхён», — смакует снова и снова его имя альфа и улыбается. Хосок падает на жёсткую кровать и начинает в своей голове рисовать образ омеги с волосами цвета самого Нила. Он гладит альфу по голове, напевая песенку, и Хосок не замечает, как проваливается в глубокий сон. — Зачем их запирают? — интересуется Чимин, пока стражник сопровождает его к дому. — Для того, чтобы они не решили ночью перерезать горло господину. — Такое уже было? — Ага, четыре года назад на юге было восстание рабов. Столько господ убили, омег изнасиловали, даже деревни сжигали, — театрально машет руками альфа в доспехах, изображая масштаб катастрофы. — Ой, какой ужас. — Твой брат правильно тебе сказал. Я понимаю твои чувства: ты зол и призираешь нас. — Откуда Вам понимать мои чувства? — Чимину не нравится начинающийся диалог, поэтому он смотрит под ноги и старается быстрее дойти до дома. — Мой муж воспитывает один детей, я пропустил даже рождение своего последнего ребёнка. Но мне повезло, я хотя бы страж в доме господина, а не воин на поле битвы, но всё равно зол, что меня призвали, поэтому я понимаю твои чувства. Сам их испытываю. — Грустно мне слышать, что Вы пропустили рождение своего ребенка. Но Вы сами виноваты, что выбрали императора, который призывает всех на войну. — Ну-ну, — стражник по-отцовски гладит по голове омегу, мягко приговаривая: — Какое же ты дитя. Империи уже несколько веков, и это правило, которому все подчиняются. Можно поменять императора, но ничего не изменится. — Надо почитать про историю. — Запомни, дитя, чтобы выжить в Империи, нельзя никому доверять и ни с кем говорить, особенно с альфами. Даже если это альфы-рабы, альфы, как я, или господин. Мы опасны, мы любим забирать всё, что нам нравится, и нам тяжко находиться рядом со столь юным созданием, как ты, — Чимин испуганно отходит на пару шагов в право. — Я тебя не трону, но другие тронут. Не выходи один на улицу и прикрывай лицо, — заботливо поучает альфа в возрасте. — А главное для тебя сейчас — это стать для господина правой рукой по дому, иначе он тебя подарит альфе, который захочет тебя как трофей. — Нисан правая рука. — О нет, этот омега скоро сам станет господином. — О чём Вы? — Юн ты ещё. Вот что: не жди от меня советов или помощи, это было один раз. Помни мои слова, держись подальше от альф и от меня тоже. Ступай в дом, сынок. Чимин замирает на слове «сынок»: его никогда так не называли. Отец всегда обращался строго по имени. Стражник топает ногой, видимо для устрашения своих слов, поэтому омега, поклонившись, забегает в дом, скидывая свои босоножки. — Нисан! — кричит омега, замечая как тяжело спускается по лестнице его друг. — Я надеюсь, хозяин не сильно ругался на тебя из-за меня? — он подбегает к ступенькам, и Нисан, опершись на его плечо, осторожно опускает ногу на пол. — Уф, тяжеловато. Я всё уладил, не переживай. — Впредь такого больше не повторится. — Хорошо. — А мы можем к нашим урокам добавить историю и политику империи? Хочу лучше понимать, где мне придется жить, — Чимин берет под руку старшего, и они не спеша направляются в свою часть дома и не слышат скрип закрывающейся двери. Джин наблюдал, как тяжело спускался омега, прихрамывая на ногу, и, ударив себя по лбу, направился к столу, чтобы завалить себя работой. Его совсем не радовали мысли, которые хаотично крутились в голове от «Надо следующий раз внизу принимать гостей, он же молчит, хоть и больно» до «Надоел, почему я беспокоюсь? Хочу его». Сокджин протяжно воет и сильно ударяется лбом об стол. — Конечно. Я рад, что ты хочешь учиться, — ласково произносит Нисан. — Я так тебя люблю, и я так хочу быть таким же мудрым, как ты. — Ах любит он меня, — омега с братской заботой трепет по золотистым волосам, — пироги ты мои любишь. Пойдем, покормлю тебя прежде, чем спать ляжем. *Помпеи* Чонгук выныривает из воды только тогда, когда начинает ощущаться недостаток воздуха. Он пытается отдышаться, зачёсывает рукой волосы и снова умывает лицо. Но перед глазами всё равно крутятся отрывки прошлого, которые так сильно злят его. «Зачем я это вспомнил? Того Чонгука больше нет. Нет робкого ребенка, который краснеет. Есть только безжалостный альфа». Гук слышит голоса из коридоров и, поняв, что это вернулся легат, поспешно выходит из бассейна, чтобы одеться в чистую тунику. — Чёрт! Гори в огне консул Помпей, — Намджун разъярённо крушит свой кабинет; альфа переворачивает тяжелый письменный стол, и ваза с грохотом разбивается об мраморный пол, рассыпаясь мелкими осколками по всей комнате. Чонгук так спешил всё доложить, что даже не подумал постучать и теперь уже нахально врывается в помещение. В комнате целым остался только шкаф, но содержимое кувшина с вином всё равно перетекает с полок на пол. — Только не говори мне, что император решил меня убить, поэтому ты лично прискакал мне доложить. — Вы уже в курсе? — Чонгук удивлённо уточняет, заходя в глубь комнаты; он рукой пытается осторожно убрать осколки с дивана, но все равно умудряется порезаться. — Я предполагал, что он так сделает после моей выходки на играх. — Вы всегда всё просчитываете на несколько шагов вперёд, поэтому, наверняка, и это предвидели. — Давай перейдём в гостиную. Намджун громко вызывает прислугу, которая не ложится спать до тех пор, пока хозяин находится на ногах, и жестом приглашает Чонгука пройти за ним следом. Слуги наспех зажигают свечи, Намджун лично разливает вино по бокалом, а Гук устало падает на диван. Только когда спина почувствовала мягкие подушки, а ноги перестали быть в движении, альфа от блаженства смог пару раз зевнуть, прикрывая правой рукой рот, а левой принимая бокал. — Я зол из-за того, что придётся воспользоваться вторым планом. — Сенатор Сокджин сказал, что мы пойдём на войну. — Да. Но перед этим мне нужна твоя помощь, — Чонгук кивает, и Легат продолжает: — Консулу Фракии нужно передать от меня привет и напомнить, как сильно мы ему помогли четыре года назад. — А если он не вспомнит, я могу помочь? — глаза альфы опасно сверкнули, а на лице расплылась красноречивая ухмылка. — Делай, что хочешь. Но он должен нам помочь. Только прибудь туда инкогнито, и перед этим ты должен будешь побывать ещё в двух городах. — То есть я буду вашими глазами, ушами и руками? — Именно! Чтобы не мозолить глаза императору, я побуду до похода в Помпеях. Правда сам император не будет в курсе, что мы пойдем воевать с напавшими на нас варварами, — Намджун так коварно улыбается, что даже Чонгук сглотнул вязкую слюну, давно он не видел такого легата: опасного и с запахом смерти. — Что Вы тут будете делать? — Готовиться к свадьбе. Точнее Тэхён будет готовиться и громко. Так, чтобы вся империя слышала, какого цвета у нас будут занавески и какое блюдо будет подаваться первым. — Умно. Только можете написать сенатору, что Юнги пострадал на арене, поэтому проходит лечение в Помпеях? Такая неприятная история получилась, — начал Гук, но Намджун рукой останавливает его. — Я не буду лезть в это. Напиши Сокджину сам, в Рим вернёшься к моему дню рождения, ибо ты едешь навестить семью на север. Понятно? — Безусловно, Вы всегда можете положиться на меня. — Ступай отдыхать, а на рассвете, пока тебя никто не видит, покинь Помпеи. — Слушаюсь. Латиклавий, поклонившись, покидает гостиную, оставляя на столе нетронутый бокал вина. Стоит ему оказаться напротив большой кровати, как он падает на неё и тут же проваливается в глубокий сон. Намджун, отдав слугам указание поднять Чонгука на рассвете, а также закончить уборку в кабине к утру, радостно поднимается по лестнице на второй этаж дома. Он тихо скидывает с себя одежду, пока идёт к роскошной большой кровати. Альфа абсолютно голым ложится на красные шёлковые простыни. Намджун легонько касается лица спящего омеги, который забавно дует губки и заботливо шепчет на ушко: «Нимфа моя». Омега сонно приоткрывает один глаз и мурлычет себе под нос: — Я скучал, долго Вы. — Прости, дела. Но у меня отличная новость, мы останемся в Помпеи на три месяца. От этих слов Тэхён сразу же проснулся, а на его лице промелькнуло несдержанное и сильное расстройство, благо в комнате темно, а лунный свет из-за туч недостаточно ярко проникает в комнату через балкон. — Я так счастлив, — омега выдавливает из себя «счастливые» слова и автоматически привстает на локти, чтобы дотянуться до губ Намджуна. — Это ещё не всё. Пока мы тут начнём приготовления к свадьбе. Я хочу, чтобы она была самой громкой и роскошной в империи, — Намджун воодушевленно проводит пальцами по скулам омеги и прижимает его к себе. — Но Вы же сказали, что мы поженимся, когда Вы станете императором. Почему сейчас? — нервно восклицает омега, непроизвольно отстраняясь от Намджуна. Альфа, уловив в голосе разочарование, сразу же хватает омегу за подбородок: — Я сказал, свадьба будет в сентябре. Значит, она будет до того, как я уйду на войну. И только попробуй что-то вякнуть. Я расценю это как жест того, что ты меня не любишь и используешь. Омега, почувствовав феромон дикого зверя своего альфы и поняв оплошность, которую допустил сейчас, нежно дотрагивается до руки Намджуна и как можно спокойней и лживей произносит: — Прошу прощения. Я просто не до конца проснулся, поэтому шокирован столь прекрасной новостью. Прямо с утра я начну думать, какую хочу свадьбу. Вы же разрешите прислать ещё прислугу из Рима для меня? — Намджун отпускает Тэхена и ничего не отвечает на просьбу любимого. — Умоляю, не злитесь на столь глупого омегу. Я правда в восторге, поэтому хочу Вас отблагодарить. Тэхён облизывает сочные губы, ладошками толкает Намджуна на подушки. Он медленно, смакуя, целует и, словно играясь, прикусывает верхнюю губу альфы, но тот почти не реагирует. Омега, пользуясь тем, что луна вышла из облаков и освещает тёмные покои, изящно стягивает свою прозрачную накидку. В глазах Намджуна разгорается маленький огонёк похоти, поэтому Тэхён ещё увереннее руками проводит по своему прекрасному телу и, задев уже свой стоячий член, мелодично стонет. Он внимательно следит за реакцией господина, который уже рычит от удовольствия, но всё равно не спешит взять омегу. Тэхён начинает прокладывать дорожку поцелуев от выпирающих ключиц до живота Намджуна. Языком проходится по внутренней стороне бёдер и пальчиком дотрагивается до стоящего члена альфы, из которого так аппетитно вытекает смазка. — У меня скоро будет течка, поэтому может желаете себе наследника? — игриво интересуется омега, который все эти года пьёт порошок против беременности. — Если ты сам хочешь. А-то я уже не уверен, чего ты желаешь. — Я? — тянет Тэхён, облизывая венки на члене и вдыхая дурманящий запах маков. — Хочу Вас, — после чего полностью заглатывает член, выдыхает горячий воздух, создавая приятные вибрации, и слышит вырывающийся стон своего альфы. Намджун, уставший после многодневных неудачных переговоров и хорошего секса, мирно посапывает на кровати. А вот Тэхён нервно поглядывает на ненавистного ему альфу, покручивая в руке серебряный кинжал. Он осторожно вытаскивает клинок из ножен и в лунном свете прикладывает его к загорелой шее. Обдумывает и примеряет, как же воткнуть его, чтобы наверняка легат захлебнулся в столь любимой им крови. Тэхён решает выбрать сонную артерию на шее, ведь он когда-то видел такой приём у гладиаторов, и взмахивает подаренным самим Намджуном, сделанным на заказ, клинком.