In Aeternum.

— Ваш друг сенатор Сокджин устроил такой большой праздник в Вашу честь, а Вы так бесцеремонно, не попрощавшись, уехали, словно мы сбегали. — Ты меня отчитываешь? — грозно спрашивает Намджун, стоило лошади зайти во двор их дома. — Нет, — коротко отвечает омега и подаёт руку с золотым кольцом, украшенным сапфиром — подарок легата в честь свадьбы. Альфа снимает Тэхёна с седла, но опустить на землю не торопится. Он внимательно смотрит своими холодными глазами на ещё немного сонное и слега припухшее от слёз лицо напротив. — А вот по голосу слышится, что ты забыл своё место. — Да, я Вас отчитываю, — не выдерживает Тэхён и повышает голос. — Мне всё равно, что я омега и не имею права так говорить, но я буду очень скоро Вашим мужем, поэтому считаю, что имею право говорить, что думаю. — Нет, не имеешь, — рявкает Намджун прямо в лицо и, не предупредив, опускает омегу на землю, и он от неожиданности не удерживается на ногах и оседает на песок. — Если Вы желаете послушную марионетку, то Вам следует найти другого. Я обычно молчу, но в это раз... — И в этот раз ты тоже будешь молчать, — строгого голоса легата пугается даже сопровождающий его отряд. Сильный аромат красного мака смертоносно дурманит Тэхёна, и ему тяжело сопротивляться феромонам альфы, но он обязан хоть раз в жизни отстоять свою точку зрения. Стражники тут же все переглядываются и отворачиваются спиной к ругающимся, ведь команду зайти в дом они не получали, поэтому стараются максимально быть незаметными. Не потому, что это неприлично наблюдать за ссорой, в Риме вообще нет понятия «неприлично», ведь рабы не люди, поэтому при них можно делать всё, что душе угодно. Они боятся, что попадут под горячую руку легата, который с лёгкостью сможет разрубить на части свой отряд (да и однажды уже случалось такое). Тэхён поднимается, его зверёк впервые руководит действиями омеги в такой ситуации, поэтому он с вызовом смотри в гиену огненную, которая бушует вместо привычных карих глаз Намджуна. Но Тэхён не отступает, наоборот, он делает шаг ближе, ещё ближе, продолжает гореть от адского пламени, но не склоняет голову. Между ними один шаг, но омега не переступает, ждёт действий от альфы. — За это я люблю тебя, — как-то даже по-доброму произносит Намджун, и на его лице появляется что-то наподобие улыбки, точнее больше похожее на оскал дикого зверя, означающий только одно: его жертве пришёл конец. Он одной рукой хватает омегу за шею, где красуется массивное серебряное ожерелье с привезёнными из второго похода жемчужинами, они больно впиваются в кожу из-за сильного давления от ладони альфы. Намджун отрывает омегу на пару десятков сантиметров от земли: — Тэхён, ты начал забывать своё место. То, что ты станешь моим мужем, не даёт тебе никаких прав, ты всё тот же раб. Но мой личный раб, поэтому, — альфа прижимается к побледневшему лицу и к синим из-за нехватки кислорода губам, рука сжимает сильней, ещё одно нажатие, и прозвучит хруст переломанных шейных позвонков; Тэхён ловит крупицы воздуха ртом, — в следующий раз я лично выкину тебя на улицу и прикажу своим войскам закидать тебя камнями. Понял? Омега, преодолевая сильную боль, кивает и тут же оказывается на земле. Он не видит белых пушистых облаков на лазурном небе, только расплывающиеся чёрные пятна, слышит, как жемчуг рассыпается по груди и скатывается в горячий песок. Тэхён старается дышать, но у него плохо получается. Из его горла слышны хрипы, смешанные со стонами боли, отчаяния и беспомощности. Он осторожно прикладывает ладонь к шее, на который уже начали вырисовываться следы пальцев, сильно кашляет, пытается набрать в лёгкие как можно больше кислорода, но голова гудит, а тело плохо слушается. Легат проходит в дом и зло зовёт прислугу. Тэхён всё же поднимается, отряхивает свою одежду от песка и смотрит на грязные и поцарапанные ладошки, в углу его глаз скапливается влага, и омега готов зарыдать в голос. Но не может себе этого позволить из-за воинов, окружающих его, не хочет быть совсем униженным. Подняв голову и прикусив губу, чтобы не взвыть от боли, он как можно бодрее спешит зайти в дом, думает о том, что ему надо принять ванную. — Не пускать его! — кричит Намджун стражникам, но слишком поздно. Босоножек Тэхёна скользит по чему-то вязкому, поэтому омега опускает голову и понимает, что его ноги заляпаны в крови, он стоит в алой луже, которая медленно перетекает в кровавый ручеёк и тянется по всему мраморному полу. Он в главном зале, где стоит прекрасный фонтан в виде Бога Нептуна с большим золотым трезубцем, а под его ногами вальяжно возлегают полуголые омеги, у которых вместо ног рыбьи хвосты. Тэхён поднимает глаза и только сейчас замечает, что произведение искусства, заказанное лично им у лучших мастеров империи, сейчас покрыто кровавыми пятнами. Повсюду лежит, словно сломанные куклы, жестоко убитая прислуга. У многих разрублены тела, у кого-то нет головы. Омеги все почему-то голые и с раскрытыми от ужаса глазами, в которых замерло осознание их безжалостной кончины. — О Боги, — шепчет Тэхён и понимает, что вместо голоса Намджуна слышит гудящий звон в ушах, его веки тяжелеют, он моргает, а дальше темнота. Намджун не успевает поймать теряющего сознание омегу, поэтому Тэхён сильно ударяется головой, падая в лужу, пачкая своё чистое лицо и дорогую одежду грязной кровью рабов Римской империи. — Нимфа моя, ты напугал меня, — тихо шепчет легат, как только омега приоткрывает свои глаза. Яркий свет бьёт прямо в глаза, мешая нормально видеть, поэтому Тэхён поворачивает голову вправо, морщась от боли, и видит зелёный куст с дикими белоснежными розами. — Мы на улице. Не хочу, чтобы ты снова видел тот ужас. Ты такой ранимый, мой истинный, — Намджун заботливо стирает краем своего плаща грязь с щеки, после чего нежно целует губы и впервые ничего не чувствует. Словно целует статую, хотя даже от неё он бы чувствовал холод, а тут пустота. Глухая и непонятная пустота, от которой сердце бьётся в смертельной агонии и голос зверя раздается в голове: «Не твой». Намджун смотрит в голубые глаза, но видит светло-карие, вместо молочной кожи видит кремовую с золотистым оттенком, вместо сладких фиалок чувствует ароматный лотос. «Я каждую неделю смотрю на кровавые бойни, поэтому от стольких убитых точно не потеряю сознание. Это всё из-за того, что ты чуть не придушил меня», — думает Тэхён, но, увидев тот же самый взгляд Намджуна, как во время танца Чимина, резко выпаливает: — Я жду от Вас ребёнка, поэтому, думаю, мне стало не хорошо. Альфа тут же приходит в себя от слов омеги. Он медленно поворачивает голову и молча смотрит на широко раскрытые голубые глаза и на румянец на щеках. Но не чувствует радостного вопля зверя, поэтому решает уточнить услышанное: — Ребёнка? — Да, я хотел сказать Вам вчера, но мне стало плохо. Я сегодня планировал обрадовать Вас, поэтому так разозлился, что мы в спешке уехали, — плача тянет Тэхён. — Понятно, — безэмоционально произносит Намджун, он не верит словам своего возлюбленного. Впервые его доверие треснуло из-за любимых цветов, которые резко стали гладиолусами, второй раз трещин стало больше, когда Намджун почувствовал холодное оружие на своей шее, но полностью покрылось трещинами оно месяц назад в Помпеях. Тогда Намджун узнал от лекаря, что Тэхён никогда не сможет родить ему наследника. Любовь всей его жизни, его истинный, бесплоден, и омега в курсе, а это значит, что он врал ему столько лет. Тем вечером альфа убил лекаря, осматривавшего его омегу. Намджун сказал Тэхёну, что всё в порядке, но лекарь настаивает пропить травы, и уложил спать радостного Тэхёна в кровать. Спустился вниз убить двух стражников, которые закапывали труп на заднем дворе роскошного особняка. «Я похороню всех, кто знает правду. Не сможет родить Тэхён, то родит мне другой омега, а потом я его убью и отдам дитя на воспитание моему любимому» Сейчас доверие разбилось на тысячи мелких осколков окончательно. Их уже не собрать, Тэхён больше ничего не значит для Намджуна, ведь любовь была ненастоящей. Всё было обманом, а ведь Намджун отдал нимфе своё сердце. Вложил в его нежные ручки свой бьющийся орган, с которым так безжалостно обошлись, поэтому он ответит тем же. — Я отведу тебя к сенатору Сокджину, пока будут наводить порядок в доме, — он помогает встать всё ещё слабому Тэхёну на ноги и просит стражу принести кувшин с чистой водой. — А Вы? — Меня вызывает император, я прибуду к Джину, как только освобожусь. — Хорошо, но это было нападение? Кто-то желает Вам зла? — омега истерически спрашивает, прикрывая плоский живот руками. Намджуна тошнит от этого дешёвого спектакля, поэтому он старается сдерживаться, дабы не утопить омегу в фонтане и не оставить гнить в зале среди других трупов. — Нас просто ограбили. Вот только твоя брошь осталась, — легат протягивает бронзовую бабочку с голубыми мелкими камушками вместо крылышек. — Наверное, в спешке не заметили её, она валялась на полу возле твоего столика. Тэхён радостно прикладывает брошку к сердцу и благодарит небеса, что подарок его папы уцелел от рук воров.

***

Приехав к Сокджину в дом, Намджун практически кидает Тэхёна в руки прислуги и срочно требует поднять на ноги Чонгука. После чего ловко поднимается по ступенькам в тяжёлом обмундировании к сенатору. Он рявкает на охрану, которая пытается объяснить, что их господин всё ещё в постели, поэтому нужно подождать, пока он приведёт себя в порядок. Но Намджуну срочно нужно поговорить с Сокджином, иначе он утопит весь Рим в крови от злости. — Джин! — альфа аж подпрыгивает с кровати от удара дверей и тяжелого шага легата. — О Боги, Рим горит? — Нет. — Так какого чёрта ты вламываешься ко мне в спальню? — недовольно произносит Сокджин и выгоняет прислугу, которая в спешке поднесла всё, что нужно для пробуждения хозяину, из покоев. Джин начинает расставлять принадлежности прямо на кровати, пока Намджун расхаживает по комнате: — Император меня вызывает, наш план сработал. Сенатор от услышанного опускает тряпку в миску с водой и свежей мятой, которой до этого протирал лицо. — Наконец-то, я уж думал, этого не случится в этом году. Да сядь ты уже, голова кругом от твоих хождений. — Я зол, — резко отвечает альфа, но всё же слушается старшего и присаживается на диванчик. — Тэхеё... - протяжно тянет альфа, смотря, как Джин укладывает свои тёмно-каштановые волосы. — Я всегда знал, что этот омега не прост, поэтому не удивлюсь всему, что ты расскажешь про него. Намджун тяжело вздыхает, то надевает свой шлем, то снимает и в конечном итоге решает не рассказывать правду даже своему другу, поэтому произносит: — Действуем, как договорились. Ещё пусть Тэхён у тебя поживет, пока я не вернусь, пригляди за ним. — Что ты имеешь в виду? Альфа не успевает придумать ответ, как слышит спасительный голос: — Сенатор, это латиклавий Чонгук, я могу войти? — Да, конечно! — кричит Сокджин, размахивая своими длинными руками. — Моя же спальня превратилась в комнату переговоров. Но спасибо Богам, что не в проходной двор. — Не бурчи, это выдаёт твой возраст, — усмехается Намджун, а Джин корчит недовольное лицо, пока в комнату заходит выспавшийся, умытый и одетый в свои чистые доспехи Чонгук, словно ждал с самого утра приезда своего генерала. — Все в сборе, может попросить прислугу накрыть завтрак? — Нет времени, — произносит Намджун и обращается к Чонгуку. — Ты сделал всё, как я велел? — Легат, Вам не стоит беспокоиться. Сенатор Сокджин устроил потрясающее зрелище, поэтому никто не заметил моего отсутствия. — Ты мог бы не так кровожадно всех убить? — явно недоволен легат работой своего сообщника. — Мой дом весь омыт кровью. — Ха, Чонгук и «некровожадно»? Быстрей Венера спустится ко мне и скажет, что я её сын, чем этот малец изменит свои методы. — А разве ты не её сын? Надеюсь, в твоём возрасте я буду также великолепно выглядеть. — У нас разница в три года, а не в тридцать лет, поэтому без твоих глупых шуточек. — Зато так весело наблюдать, как вы беситесь, сенатор, — хохочет Чонгук, который до этого старался скрывать смех рукой, но сейчас гогочет в голос. Сокджин в шоке от такого нахальства со стороны младшего, поэтому кидает в него тряпку и демонстративно поворачивается к такому же хохочущему Намджуну: — Ты так и будешь сидеть, пока этот наглец, между прочим твой подопечный, так мне дерзит? — Чонгук, не доводи сенатора, иначе боюсь, он не доживёт ко времени, когда я заберу империю, и умрёт от старости, — по комнате ещё громче разносится смех альф в римской форме. — Вон из моего дома! Оба убирайтесь! — злится Сокджин. — С тобой, Намджун, я вообще не желаю разговаривать. — Не обижайся, Джин, — по-доброму улыбается легат своему другу. — Прикажи, пожалуйста, чтобы у меня прибрались в доме. А то не хочу, чтобы по почерку поняли, кто за покушением стоит. — Вам не угодить, — недовольно тянет Гук и обиженно смотрит на Намджуна. — Ты что омега, чтобы мне угождать? Ладно, поторопимся. — Счастливого пути, я помолюсь за Итэлуса, — уже хохочет в голос и сам Сокджин, но случайно опрокидывает миску с водой на кровать. — Нисан! — из-за дверей появляется омега с нездоровым румянцем на щеках и с сильными капельками пота на висках. — О Боги Рима, — злится сенатор так, что скидывает с себя ночную тунику. — Не стой столбом, срочно вытри меня. — Слушаюсь, — Нисан делает шаг к господину и тут же чувствует резкую боль в области живота, но старается не зацикливаться на ней, поэтому поспешно приступает к своим повседневным обязанностям.

***

Императорский дворец находится не в центре столицы, а немного дальше, на юго-западе. Большое сооружение простирается на холмах, с которых открывается потрясающий вид на великий Рим. Сам дворец имеет необычную конструкцию из-за того, что Альвий отказался жить в покоях своего отца и по совместительству прошлого правителя Рима, который скончался при невыясненных обстоятельствах. Но все прекрасно знали, кто его отравил и меньше, чем за год вырезал всю свою семью, не пожалев даже дальних родственников за пределами столицы. Альвий приказал в короткие сроки построить другой дворец, который больше напоминает громадную виллу. Вскоре её уже пристроили и к основному зданию. Императорская охрана встречает легата и его правую руку перед воротами и любезно забирает лошадей, чтобы они отдохнули и напились. Двое солдат идут впереди, указывая путь, а альфы на три шага позади за ними, дабы спокойно переговариваться. — Безвкусица, — тянет Чонгук, стоило ему заметить прямоугольный ипподром, который располагался почти посередине их пути до главного зала. — Когда стану императором, то первым же делом разрушу это всё и построю величественное произведение искусства для себя и своих детей. — А зачем ему вообще ипподром? — Для того, чтобы устраивать гонки на колесницах. Альвию слишком тяжело поднять свою жирную задницу и отправиться в Колизей, — Намджун аж сплевывает на землю, настолько ему противно находиться здесь. Стража останавливается возле дверей, ведущих в октагон — группу залов, расположенных по кругу, которые создавали идеальную симметрию, состоящую из отдельных ниш, и формировали большой круглый зал с куполообразным потолком в центре, где восседал император. — Прибыл легат легиона Намджун со своей правой рукой латиклавием Чонгуком, — громко раздается по залу голос одного из сопровождающих. Они подождали пару минут, и вот придворный слуга подаёт знак, означающий, что император готов принять гостей, и стража забирает у воинов гладиусы. — Что за? — злится Гук, но Намджун останавливает его жестом, поэтому альфа недовольно вздыхает и сам снимает меч с пояса. Идя на императорскую аудиенцию, Гук замечает большой прямоугольный зал, разделённый двумя рядами колон из мрамора. Они выполнены в образах девяти муз Рима. Это место и служило залом для судебных заседаний. Намджун еле сдерживается, дабы не плюнуть в альф из императорского совета, которых видит по левую сторону от себя. Вместо важных политических обсуждений и административных вопросов, они жрут и веселятся с голыми молодыми омегами, не достигшими даже тринадцати лет. Альвий питает страшную слабость к золоту, поэтому пол из слоновой кости перед его троном усыпан золотыми монетами. Альфа средних лет с легкой лысиной и пахнущий нарциссами. Хотя Намджун уверен, что это неприродный запах, ведь иногда от императора пахло гнилью. Он расхаживает босиком по монетам, отобранным в качестве налогов у всех сословий его большой империи. — Легат Августа пропретора Итэлус был убит, и все его легионы разбили ничтожные варвары, — сразу же произносит хрипловатым голосом император Альвий. — Что? — выкрикивает шокированный новостью Чонгук, забыв о манерах, но поспешно кланяется сразу же после Намджуна и правой рукой бьёт в область сердца, вскинув вторую руку вверх со словами: «Аве, Император!». — Я узнал сегодня на рассвете. Мы лишились такого воина, — с горечью в голосе печально тянет Альвий. — Такого полководца Рим лишился. — Как это произошло? — интересуется Намджун. — Он был в походе на Германию. Варвары хотят перейти границу, чтобы направиться в Рим. Войска разброшены, часть погибла, наша крепость в блокаде... — Пропретор Итэлус украл мой поход, к которому я так долго готовился. Это Боги его наказали, — злится альфа. — Он ничего не воровал, я сам его направил с пятью легионами, и почти половина погибла, поэтому скажи мне спасибо, — император садится на золотой трон, поправив пурпурную тогу, кладёт руки на подлокотники, выполненные в образе львов с открытыми пастями. — Со своей кучкой ты бы не одолел их. — Как знать, я смог столько добиться с моей кучкой людей, — передразнивает слова императора Намджун. — Один Египет чего стоит. — Не время ругаться, империя в опасности. «Ага, Империя. Трясётся за свою задницу», — Намджун сжимает ладони в кулаки, скрипит зубами от злости, поэтому Чонгук старается прикрыть своего легата. Он выдвигается немного вперед и задаёт вопрос: —Каких действий Вы хотите от нас? — Я, император, назначаю тебя, Намджун, новым легатом Августа пропретора*, бери войска и направляйся к границам нашей величественной империи, дабы спасти её от грязных рук недолюдей. — Вы так просто без разрешения сената даёте мне столь высокий титул? — Пока я их всех соберу, от столицы ничего не останется. И разумеется, Чонгук повышается до звания легата. Когда вы со всем закончите, то я уже прилюдно награжу вас и устрою игры в вашу честь. — Такая великая честь, благодарю Вас, император, — радостно произносит Гук и кланяется, хотя про себя понимает, что живыми им не дадут вернуться в Рим, поэтому он надеется, что у Намджуна разработана стратегия на такой случай, и даже не догадывается, что это всё часть продуманного плана сенатора Сокджина и Намджуна. — Аве, Рим! — отчеканивает Намджун по стойке смирно, и альфы покидают императора в сопровождении стражи. Стоило лошадям пересечь черту города, Намджун наконец-то произносит: — Гук, ты умница. Я бы не смог ничего сделать без твоей помощи. — Служу Риму и Вам, пропретор. Жаль, конечно, Итэлуса. У него беременный муж остался. — Он умрёт вместе с ребёнком. — Как пожелаете, — равнодушно хмыкает альфа и ударяет поводьями по своему чёрному коню. — Ему как раз рожать скоро. — Собери наш легион за три дня, передай Сокджину всё, что не успеешь закончить из нашего плана, после чего выдвигайся к Вероне. — Вы пойдете первым? — Для отвода глаз. Нам понадобится собрать все легионы, дабы у императора не было шанса объявить нам войну, когда мы придём за ним. — Но Верона не совсем по пути к крепости на границе. — А ты думал, мы мчимся спасать людей Итэлуса? Чонгук ничего не отвечает, в его голове полный хаос. С одной стороны он может спокойно убить всю прислугу, даже беременного омегу, но с другой — ему жалко солдат. Альфа хмурится, но не возражает. «Если пропретор так решил, значит так и надо. Мне незачем думать об этом» — Аве, император Намджун! — Рано ещё, Чонгук, рано... — Что делать с Вашим женихом? Пропретор думает пару минут, притормаживает на узких улицах города, прислушивается к своему зверю. Он молчит, словно даёт своё добро решить Намджуну, что же делать с Тэхёном, которого он любил. «Неужели так быстро можно разлюбить? А может я вообще его никогда не любил?» — Объясни омеге, что он должен очень сильно горевать о переносе свадьбы, и, когда я вернусь, она всё равно состоится. Пусть хорошо заботится о себе и, — Намджун запинается на секунду, — я знаю. Просто скажи ему, что я знаю о его проступке в Помпеях. Гук не задает вопросов, только утвердительно кивает и, попрощавшись с командиром, направляется воодушевлённым по делам, а потом он поедет к Сокджину, ведь у него есть три дня, чтобы побыть с Юнги.

***

Намджун в самый последний момент решает сократить путь и поехать через не очень благородный район Рима. Именно тогда он чувствует запах лотоса, поэтому резко тормозит коня и начинает внюхиваться. «Я совсем что ли помешался? Что ему тут делать?», — думает альфа и замечает двух омег в белых одеяниях, которые при виде золотого орла, испуганно сворачивают на маленькую боковую улочку. Намджун спрыгивает с коня и, взяв за поводья, медленно идёт на запах. Через пару мгновений он видит в тёмно-синих одеяниях Чимина, хоть лицо омеги спрятано под вуалью и цвет волос не виден из-за капюшона, но Намджун точно знает, что это его омега. Пропретор решает проследить, чтобы понять, что раб благородного дома забыл в районе, предавшем веру в римских Богов во имя человека, распятого на кресте, провозгласившего себя сыном какого-то там Бога иудеев. Альфа злится: он сильней сжимает поводья и грозно наблюдает, как маленькая деревянная дверь открывается и омега, словно птичка, проскальзывает в дом. «Даже не проверил, есть ли за ним хвост. Глупый ребенок», — думает альфа, спрятавшись в густой тени дома: «Если предал - убью» Не успел Намджун успокоиться от мыслей, которые переполняли его светлую голову, как он слышит скрип двери и видит Чимина. Он кого-то благодарит, поспешно прячет тканевый бордовый мешочек в складках своей паллы и направляется как раз туда, где его ждет альфа. — Ой, — удивлённо выдает Чимин, когда чуть не врезается в широкую грудь и встречается с грозным взглядом Намджуна; омега приоткрывает своё лицо, спокойно произнося: — Не ожидал Вас увидеть здесь. — Что ты делал в доме христиан? — Ничего такого, что может навредить великой Римской империи, — язвит Чимин и обходит Намджуна, но тот сильно хватает омегу за плечо. — Ты ведь знаешь, что христиане преследуются, поэтому появляться в их доме даже рабу запрещено. Спрашиваю, что ты там делал? — Мне нужно было определённое лекарство, — спокойно отвечает омега, уже снова развернувшись лицом к Намджуну, но взгляда не поднимает. — Ты болен? — сменив гнев на милость, уже с заботой спрашивает альфа. — Нет, другой омега. Но я не могу сказать, кто это. — Даже если тебя прибьют к кресту? — Даже тогда. Это не моя тайна, и я не имею никого права раскрывать её. — За это я уважаю тебя. — Приятно слышать похвалу от самого легата. — Пропретора, — исправляет Намджун. — Ого, — удивлённо тянет юноша, облизывая пересохшие губы, хотя уже сентябрь, но днём всё так же тепло, как и летом, поэтому укутанному в пару тканей омеге жарко, — поздравляю со столь высокой должностью. — Ты знаешь, что это значит? Помню, как ты испугался слова димахер. — Я учусь с Нисаном, чтобы лучше понимать историю, законы и общество римлян. — Молодец. Я провожу тебя до дома Сокджина. Омега поднимает наконец-то свои карие глаза и встречается со взглядом Намджуна, подмечая, что у альфы появились синяки под глазами и улавливает лёгкая грусть. — Я так понимаю, если скажу «нет», то Вас это не остановит? — Намджун кивает. — Хорошо, не вижу смысла, чтобы Вы меня насильно везли. Альфа сажает закутанного омегу на своего любимого коня, после чего сам садится, притягивая спину Чимина ближе к своей груди, и, взяв поводья, громко кричит: «Но!». И ударяет по боку лошади ногой. Всю дорогу они молчат, только слышно дыхание Намджуна и стук сердца Чимина, омега закрывает снова часть лица, дабы люди не признали в нём не жениха Намджуна. Хотя он уверен, что Риму наплевать на верность, но всё равно чувствует себя неудобно, словно ворует у Тэхёна мужа. В двух домах от дома Сокджина альфа останавливает своего коня и произносит: — Мне надо уйти к дальним границам. Я не знаю, сколько времени займет мой поход, но когда я вернусь, то заберу тебя от Джина. — Я не хочу жить в Вашем гареме и делить с Вашим женихом постель. — Ревнуешь? — Нет, ведь знаю, что его место никогда не займу, так почему я должен ревновать? Я зол на Вас и на весь Рим, — омега оборачивается, пристально смотрит в лицо Намджуна и, стараясь сдержать все свои накопившиеся эмоции, продолжает. — Вы забрали меня из дома, насильно увезли на чужбину. Всех, кого я знал во дворце, Вы убили, а тех, кто остался, забрали в рабство. Я тяжелей одной ткани не держал в руках, ведь жил при дворце, а сейчас работаю от зари до заката и... — в глазах омеги уже собираются слёзы боли, но он не успевает договорить. Намджун прижимается, подаётся вперёд и целует пухлые и немного сладковатые губы. Чимин неумело отвечает. Губы Намджуна тёплые, мягкие и приятные, не хочется омеге переставать их пробовать, наоборот, он жаждет большего, поэтому несмело кладет свою ручку на русые волосы, жестковатые из-за вечно палящего солнца и тяжелых условий похода . Альфа стонет в поцелуй от того, что объект, не дающий ему покоя в мыслях, сейчас так ласково пропускает его волосы через свои пальца. Намджун углубляет поцелуй из-за бешеной страсти, которую приходится сдерживать, поэтому случайно прикусывает нижнюю губу Чимина, от чего омега ойкает и отстраняется от альфы. Лицо Чимина красного цвета от волнения и возбуждения, он поспешно опускает взгляд, а Намджун, улыбаясь, проводит языком по своим губам, как бы снова пробуя вкус лотоса. — Ты лишил меня покоя с того самого момента, когда я увидел тебя во дворце Фив, твой запах лотоса преследует меня, словно тень, куда бы я не отправился. Я не знаю, любовь ли это или временное увлечение, а может быть просто дикая страсть, но я чувствую, как мы связаны красной нитью судьбы. Намджун поднимает двумя пальцами подбородок юноши, тем самым требуя посмотреть на себя: — Ты будешь моим. Я бы поставил хоть сейчас свою метку, но хочу это сделать красиво, ведь уверен, ты ещё не был тронут альфой. От последних слов Чимин ещё больше краснеет и, смущаясь, отводит свой взгляд в сторону. Намджун усмехается невинной и столь милой реакции. Он снимает Чимина с коня, осторожно ставит на твердую землю. Убедившись, что омега не упадёт, наклоняется и снова дарит нежный поцелуй на прощание, шепча: — Ты не будешь делить с Тэхёном мою постель. Ты займешь его место, как только я вернусь, поэтому береги себя и не ходи, куда не следует. — Я буду ждать, — зачем-то отвечает омега и быстро срывается с места, но услышав шум копыт, оборачивается и провожает взглядом мощную фигуру в красном плаще. После чего, ударив себя по лбу со словами «Что ты творишь?», направляется в дом сенатора через чёрный ход.

***

Сокджин никак не может заснуть, поэтому ворочается в большой постели. Он встаёт, чтобы распахнуть окна и впустить в комнату свежий прохладный воздух. Но запах лилий словно въелся в лёгкие альфы, оставляя неприятное жжение и отдаваясь болью в сердце. Зверь требует, чтобы омега был рядом прямо сейчас, поэтому Сокджин нервно ходит по комнате, пытаясь успокоить его. Он наливает из кувшина вино, но, смотря на тёмно-красную жидкость, видит отражение изумрудных глаз, поэтому спешно кидает бокал на столик, не заботясь, что жидкость растечётся по поверхности, образуя причудливые кляксы вина, в которых взглядом Джин рисует воображаемые силуэт омеги. Не выдержав такой пытки, альфа всё же накидывает лёгкий халат на ночную тунику, берёт свечку и спускается на первый этаж. В доме тихо, все слуги спят, поэтому Джин, бормоча что-то неразборчивое себе под нос, идёт в сторону кухни, где замечает полосу света от свечей. — Кто тут? — строго спрашивает хозяин дома в пустоту. В кухне никого нет, зло выдохнув, Джин собирается уходить, но обращает внимание на капли крови на полу. Он подносит свечу к мозаичному рисунку, дотрагивается рукой и понимает, что кровь свежая. Зверь начинает выть настолько сильно, что Джину хочется заткнуть уши. — Нисан! — нервно зовёт Сокджин, — Нисан, ты где? Ответь! Альфа быстро ищет глазами омегу с волосами цвета финика, но не находит в помещении. Он принюхивается, но не может уловить запах лилий. Он слишком слабый и с примесью чего-то горького. «Нисан!», — снова зовёт громко Джин. Ему страшно, от волнения на щеках проявляется румянец, дыхание стало прерывистым, а ладони покрылись липким нервным потом. Свежие капли вырисовывают кровавый путь, по которому следует взволнованный Сокджин, всё ещё зовя своего омегу. Ближе к купальням капли стали больше. Они похожи на небольшие лужицы крови. — Нисан! Нисан, умоляю, ответь! — Господин... — кто-то очень тихо стонет. Но этого было достаточно для того, чтобы альфа в ужасе вбежал в купальню и остановился. На полу лежит его омега, весь низ его туники испачкан в крови. Нисан плачет, зовёт на помощь и протягивает окровавленные руки к животу. — Что случилось? — Малыш, помогите, умоляю, иначе он умрёт. Омега пытается подвинуться, но у него не получается из-за сильной боли, которая разрывает его изнутри. Нисан издаёт срывающийся на крик стон, и пол моментально окрашивается в кровавый цвет. — Ты...ты... беременный? — в шоке кричит на всю купальню альфа, и эхо оглушительно бьёт по ушам в ответ. — Да...Ваш ребенок, он...помо... — не договаривает омега и теряет сознание. Джин лихорадочно зовёт Нисана, даже бьёт по щекам, но омега не реагирует, а лужа крови становится больше и мерзко растекается по плитке. — Я сейчас, слышишь? Я спасу тебя, только не умирай. Я не смогу без тебя, Нисан. Альфа выбегает в главный зал с окровавленными руками к стражнику, которой стоит на посту, охраняя покой дома: — Немедленно разбудить слуг и найти лекаря. Сейчас же! — Вы ранены? — Нет! — орёт Сокджин, — Нисан умирает. Найди лекаря, иначе я лично разрублю тебя и всю твою семью. Слуги в панике бегают по дому в поисках пропавшего лекаря. Один из омег будит старшего слугу. — Что случилось? — сонно мямлит Чимин, он только смог заснуть после того, как снова рыдал из-за Намджуна. — Мы не можем найти лекаря, — Чимин тут же подскакивает с кровати. — Что-то с управляющим, там хозяин готов убить всех. Что делать? Он нас на арену отправит, — плача жалуется Тэо. — Чёрт, — ругается Чимин и второпях, накинув одежду, бежит, куда указывает сирийский слуга. Джин на коленях сидит возле омеги, он руками держит его за плечи, стараясь не сильно двигать, прижимает к себе. Склонив голову, он что-то шепчет ему, по лицу альфы текут слёзы, которые падают на бледное лицо и уже посиневшие губы. Джин иногда кричит, словно раненый зверь, проклятья тем, кто не найдёт лекаря и не поторопится. Чимину достаточно пары секунд, чтобы понять произошедшее, и он тут же приступает к действиям. — Тэо, найди сумку лекаря. А также отправь гонца к соседним домам за лекарем, но скажи, что умирает муж сенатора Сокджина. — Эй, вы! — обращается уже к другим слугам, — бегом, принесите мне тёплой воды, чистые тряпки и травы, которые я оставил на подносе сушиться. Чимин подходит к Нисану, не просит даже подвинуться своего хозяина, ибо Джин выглядит словно обезумевший дикий зверь, который никому не отдаст своё самое сокровенное сокровище. Он прикладывает свои короткие пальчики к бледному запястью, проверяя пульс, затем прикладывает ладонь ко рту. Вот дыхание ему не нравится, омега дышит, но слабо и прерывисто. Чимин поднимает полностью пропитанную кровью тунику и его лицо выражает сильное беспокойство. Это замечает Джин. — У него выкидыш? — Нет, но если не оказать помощь, то у него он будет. — Что делать? Где лекарь? — Он сбежал, — безэмоционально отвечает Чимин, всё ещё осматривая омегу. Он поднимает взгляд и видит своё отражение в чёрных, словно сама преисподняя, глазах, налитых кровью. Он может поклясться, что сам Сэт смотрит на него, поэтому он твердо произносит: — Сенатор Сокджин, отойдите, Вы мешаете мне. Я хочу спасти вашего омегу. — Ты спасёшь его? — рявкает альфа. — Ты что лекарь? — Нет. Но я могу помочь, — снова твёрдо повторяет Чимин, но уже не смотрит в глаза напротив, ему страшно от давящей и тёмной ауры хозяина. — Спаси его, если надо, то пожертвуй ребенком. Но спаси мне омегу, — по слогам просит альфа. — Хорошо. — Я выполню любое твоё желание, только спаси его, Чимин, — уже мягче молит Джин, хватает омегу за руку и, смотря в карие глаза, шепчет: — Я люблю его. Чимин улыбается на слова альфы, нежно отцепляет его длинные пальцы от своей руки и словно ребенку говорит: — Я спасу его, но прошу, не мешайте. Тэо появляется с сумкой лекаря в тот момент, когда остальные слуги заносят тазы с водой и чистые ткани. — Послал гонца? — спрашивает омега, параллельно мешая какие-то порошки в стакане. — Да, самого быстрого. — Отлично. Помоги мне, приподними его. Тэо поднимает Нисана для того, чтобы Чимин подложил чистые ткани. Омега что-то бурчит себе под нос, затем протирает мокрыми полотенцами живот и ноги Нисана каким-то раствором. Тэо молча подаёт всё необходимое старшему слуге, когда тот его просит. После чего Чимин вливает лекарство в рот и, пристав с пола, громко отдает приказ: — Живо отнесите в его комнату! — Нет, — возражает Джин. — В мои покои. Отнести в мои покои. Двое слуг альф перекладывают Нисана на простыни, временно служившие носилками и, взяв за края, осторожно понесли к покоям господина дома. — Старайтесь не двигать его. — Лекарь прибыл, — бежит по лестнице один из стражников. — Отлично. Я остановил кровотечение. Ребёнок жив. Думаю, это у него случилось из-за сильного стресса и тяжёлой физической нагрузки. По моим догадкам, ребёнку не больше четырех месяцев. Но пусть его осмотрит всё же понимающий в этом деле человек. Моих знаний мало, простите. — Чимин, я... — охрипшим от криков голосом произносит Джин. — Сейчас важен только Нисан, потом поговорим. Мне надо умыться, — Чимин кивком головы указывает на свои кровавые руки и одежду. — Спасибо, — мягко говорит альфа, после чего громко командует: — Немедленно приберитесь в купальне. — Я прослежу, — Чимин кланяется и выходит из комнаты, когда пожилой бета-лекарь, опирающийся на тросточку, подходит к дверям.