***
Омега приоткрывает глаза от солнца, которое светит прямо в открытое окно, а лязгание металлов не дает снова провалиться в сон. Он медленно поворачивается и удивлённо раскрывает глаза, в ужасе жмётся к грязной стене, ведь перед ним стоит легат легиона. — Я не сделал тебе больно ночью, в отличие от других клиентов, так почему я вижу в твоих глазах такой дикий страх сейчас? Неужели моя форма тебя так пугает? — омега сглатывает, но всё же спокойно произносит, хотя его руки дрожат: — Я не привык видеть римских солдат, а тем более столь важных офицеров в таком грязном месте, поэтому удивлён. Чонгук хмыкает на ответ омеги, но прекрасно понимает его, всё же золотой орел и красный плащ всегда вызывают страх у простого народа. — Если спросят, я покинул тебя ночью и вот, — альфа берёт худую руку омеги и суёт золотые монеты, — не отдавай лено, я плачу тебе. На эти деньги купи себе хорошую еду, а то ты чересчур худой. Я боялся, что от моих прикосновений у тебя рёбра сломаются. Омега зажимает деньги в руке и низко склоняет голову: — Вы так великодушны, господин. — Нет, — хохочет альфа, — просто ты первоклассно мне отсосал. Скажи мне своё имя. — У меня нет имени, Вы в праве называть, как пожелаете. — Имя? — теряя терпения, повторяет свой вопрос Чонгук. Омега мнётся пару секунд, но от тяжёлого взгляда ещё сильней прижимается к стене и тихо произносит: — Юлиан, господин. — Ну до встречи, Юлиан, — произносит Чонгук и выходит из комнаты. Слёзы текут по его щекам, он так сильно сжимает золотые монетки, что они больно врезаются в руку и оставляют свои следы. Последний раз он видел римских командиров лет десят назад, когда убегал из Рима. Обтерев лицо от слёз, Юлиан накидывает прямо на голое тело паллу и выходит из комнаты. — Не понимаю, чем ты так привлекаешь альф, что они столько денег оставляют за ночь с тобой? — лено хватает за щёки омегу и сильно сжимает их. — Ты стар, на тебе метка. — Отсасываю первоклассно, — цедит Юлиан и отпихивает от себя пьяного хозяина. — Ты куда, шлюха? — Помыться. Вернусь к вечеру. Юлиан выходит из грязного помещения, жмурится от яркого солнца и направляется вдоль реки. До лагеря ему придётся идти день пешком, поэтому он думает найти того, кто сможет отвезти его. Но перед этим он решает зайти помыться и купить новую одежду на деньги римского военачальника.***
Римский лагерь — это мощное сооружение, но в то же время очень мобильное. Достаточно пары часов для легионеров, чтобы соорудить его с нуля. Пропретор приказал построить лагерь для длительного пребывания, по его подсчётам они будут базироваться пару месяцев недалеко от Вероны, затем уйдут в крепость на границе. Именно там сейчас умирают люди Итуласа и туда к зиме уйдут люди Намджуна с новоприбывшими легионами. В планы Намджуна входит заключить сделку с варварами немецкого иго, если не получится, то разгромить, расширить территорию и вернуться в пустой от легионеров Рим, чтобы без особой крови свергнуть Альвия. Альфа не хочет убивать своих солдат, а то понадобится слишком много времени на формирование нового войска. Хотя армия и так претерпит реформы, и ещё придется разбираться с недовольными консулами (а такие будут). Один консул Помпеи чего стоит, старый альфа, к которому уж слишком другие консулы прислушиваются, наотрез отказался поддержать Намджуна. Гук уже пару миль назад встретил караульных и сейчас видит деревянные вышки, на которых несут свой дозор легионеры с массивными арбалетами. Несколько катапульт тоже стоят по периметру лагеря, который словно рисовал идеальный большой квадрат с четырьмя воротами. Главные ворота всегда обращены в сторону врага для устрашения и для мобильности войска. Сейчас врага нет, поэтому ворота стоят на юг к Вероне, для удобности выезда в крупный город. Вокруг лагеря Чонгук видит ров с водой и недовольно хмыкает, он не понимает, зачем делать такую оборонительную ограду, если врага нет. Но всё же Намджун зачем-то приказал, поэтому Гук смиренно ждёт, когда стражник опустит мостик для коня. — А чего вы ещё ров с кольями не сделали? — Пропретор не приказывал, — отвечает легионер и машет золотым флажком. Дозорный на вышке, заметив это, даёт такой же сигнал, и на весь лагерь слышится звук трубы, оповещающий о том, что прибыл легат. Чонгук спрыгивает со своего любимого коня, погладив его по чёрной гриве и поблагодарив за хорошую работу, он отдает поводья мальчишке-рабу, отвечающему за лошадей. Пройдя мимо ровных линий белых маленьких палаток, Гук выходит ровно на середину лагеря, где величественно стоит большая палатка Намджуна, в которой главнокомандующий не только спит, но и проводит важные обсуждения стратегии с другими офицерами. Перед палаткой есть небольшой свободный участок земли, предназначенный для того, чтобы в случае необходимости пропретор мог обратиться к солдатам, и там же он обычно проводит военный суд. По правую и левую сторону стоят палатки для офицерского состава, которую делят двое альф, кроме Чонгука. У него отдельная палатка от всех, и стоит она чуть дальше от Намджуна. Если пропретора убьют, то легат займет его место, поэтому палатки специально стоят отдельно, но рядом. Они покрыты белой тканью, как и палатки солдат. Хотя и раньше в чине латиклавия Чонгук тоже спал один, не беря в расчёт омег, которых они привозили из Рима, чтобы те помогали скрашивать ночи офицерам. Палатки, отведённые под военный госпиталь, кухни, ночлег для рабов, наложников и многое другое, что нужно для лагеря, но не входившее в его основной состав, базировались всегда рядом со вторыми воротами и сбоку. — Чонгук, — радостно тянет Намджун, когда легат заходит в просторную палатку и, кинув свой шлем на стол, садится на деревянный стул со спинкой, пока другие сидели на простых складных, — как там Рим? — Стоит, в отличие от Помпей. Пропретор хмурит лоб от тона альфы, пока скручивает свои карты, тем самым расчищая стол, и принимается разливать вино. — Помпей больше нет. Они похоронены под вулканической пылью, поэтому Вы больше не сможете поехать на свою виллу. Намджун, ошарашенный такой новостью, молча садится на свой золотой стул с красным бархатом, забывая про вино, поэтому Чонгук, встав со своего места, начинает разливать напиток по бокалам. — Когда? — Странно, что Вам ещё не доложили. Я узнал на рассвете, когда покидал Рим, — после такой ужасной новости Чонгук выпивает вино залпом. Он утирает тыльной стороной руки свои губы и наливает себе ещё. Чонгук теперь понимает, что чувствуют гонцы, приносящие плохие новости. В палатке за пару секунд радостная аура изменилась на тяжелую, тем самым заставляя альфу снова налить себе вино и опуститься на стул. Намджун молчит, переваривая полученную информации, а затем громко кричит страже, охраняющей его палатку: — Перфекта лагеря ко мне. Срочно! Один из стражников тут же срывается со своего места, размахивая синим флажком для того, чтобы солдаты быстро передали нужному центуриону, что его вызывает пропретор. Через пару минут в платку входит крепкий альфа и, сняв шлем, произносит: — Аве, пропретор! Чем могу служить? Чонгук хмыкает, ведь ему не позволено такое приветствие, поэтому он сжимает челюсть и наливает себе еще вина, совсем не думая о том, что пьёт на пустой желудок и такое количество быстро опьянит его. — Помпеи похоронены под вулканическим пеплом, — говорит Намджун и слышит, как тяжёлый шлем падает на песок. — Сколько у нас легионеров из Помпей? И тех, у кого остались там семьи? — О Боги Рима, — на одном выдохе произносит центурион, — пару сотен будет. — Собери всех, назначь кого-то главным, если среди них не будет центуриона, и отправь в город оплакивать семьи и любимых. — Но пропретор, это не разумно, ведь... — Кто дал тебе право мне перечить? — орёт Намджун прямо в загорелое лицо альфы. — Я бы посмотрел на тебя, если бы твою семью пеплом засыпало. Выполнять. — Слушаюсь, — с ноткой страха в голосе отвечает центурион и, боясь навлечь на себя ещё больший гнев главнокомандующего, спешно покидает палатку. — Умно, — говорит Чонгук с румянцем на щеках, — если хотим, чтобы легионеры пошли против императора, они должны помнить такое добро. — Всё равно мы не спешим на помощь легиону Итулуса. Его люди слишком преданы, поэтому пусть сдохнут сами, чем я их буду убивать. Иди отдыхать, — с заботой произносит Намджун, замечая, что ещё немного, и легат уснёт прямо за столом. — Я не устал, выспался в Вероне. — Но до этого сколько суток ты скакал? — Трое, хотел быстрей добраться. — Спасибо, Чонгук. Я очень ценю твою верность мне. Когда я стану императором, поставлю тебя во главе легионов. Гук только хмыкает на слова Намджуна, но кивает в знак согласия и, прикусив себе язык, чтобы на пьяную голову чего-нибудь лишнего не сболтнуть, решает пойти к себе в палатку проспаться. — Кстати, как Сокджин? — Ой, — хохочет Гук, плюхаясь обратно на стул, — я забыл самое главное рассказать. Наш сенатор обрюхатил раба. Намджун, стараясь не выдавать своих нервных опасений, осторожно уточняет: — Кого? — Калеку, Нисана, — Намджун счастливо выдыхает, пьяный Чонгук не замечает с какой радостью сидит перед ним альфа, поэтому продолжает говорить, словно бабка на базаре: — Никто бы и не узнал, омега решил скрыть, боясь быть сосланным на рудники, но ночью у него чуть выкидыш не случился. Если бы не Чимин, то сенатор уже второй раз в жизни хоронил бы. Альфа прячет улыбку за бокалом вина. Ему приятно знать, что его омега смог спасти чью-то жизнь. Теперь, в случае чего, Намджун сможет припомнить этот факт Джину, ведь как только он получит лавры императора, то первое, что он сделает, это заберет Чимина. А что с Тэхеном делать, Намджун уже давно придумал. Жаль, конечно, убивать его, но омега слишком много знает. — Я уверен, сенатор возьмёт его в мужья. Всё-таки Нисан хороший омега, я искренне рад, что он сможет позаботиться о Джине. Чонгук гневно ударяет по столу, что аж бокал с вином опрокидывается на жёлтый песок, который быстро впитывает красные капли. — Что вы в нем нашли? Он калека, раб Римской империи. — Я думаю, Нисан был благородных кровей, а то, что он оказался рабом, это просто глупое стечение обстоятельств. Почему у тебя такая реакция на него? Что он тебе сделал? — Ничего, — спокойнее бурчит Гук, вспоминая тот факт, что этот раб смог узнать его секрет, — просто чувствую, что он ужалит нас ещё. Он, словно змея со своими изумрудными глазами, однажды покажет свою истинную сущность. Намджун хохочет над пьяными бреднями легата. — Ты такой юный. Омеги глупые и беспомощные существа, они ничего не могут, кроме как стонать наши имена и подставлять свою задницу. — Знаете в чём Ваша проблема, пропретор? — всё же не выдерживает Гук, и, пока по его венам течёт вино, он решает высказаться, а не играть глупого барана, который только и может, что поддакивать Намджуну и приказывать убивать. — Просвети. — Вы недооцениваете омег. Им достаточно томно взглянуть или проронить свою кристальную слезинку, и мы падаем перед ними на колени. Забывая и считая их глупыми, мы раскрываем им свои тайны, и потом они же ударяют нас в самые уязвимые места. Омеги сильные, — перед глазам Гука предстаёт образ Юнги с мечом на арене, — мудрые, красивые, у них огромная сила духа, которой позавидует любой легионер. — Иди спать, Чонгук, — устало произносит Намджун, не желая спорить с пьяным альфой. В палатку виновато входит один из стражников: — Аве, пропретор! У меня донесения до легата, — получив одобрительный жест от главнокомандующего, стражник обращается ко второму альфе: — Легат, там к вам омега пришёл. Уже плохо соображающий Гук пытается сфокусировать свой взгляд, но безуспешно — всё плывёт: — Какой омега? — Красивый. — Идиот, — рявкает подскочивший на ноги альфа, цепляясь гладиусом за край стула и почти что падая, но каким-то чудом удерживается на ногах. — Имя? — Мне не доложили, — виновато опускает голову легионер. Чонгук хочет попросить разрешение, но язык заплетается, поэтому получив одобрительный кивок, срывается к главным воротам лагеря, думая, что это Юнги прибыл. Рядом с воротами стоит высокий омега в оранжевой палле, и в лучах уходящего солнца ткань приобретает насыщенный цвет. Красиво уложенные в маленький пучок волосы локонами спадают на шею. А небольшой серебряный гребень с жёлтыми камушками на свету приобретают прозрачно-лимонный цвет. Чонгук моргает пару раз, чтобы вспомнить лицо. — Юлиан? Что ты тут делаешь? Счастливая улыбка озаряет лицо омеги из Вероны, и он подаётся чуть вперёд: — Вы сказали купить мне всё, что я захочу, поэтому я пришёл показать свою новую одежду, — омега довольно кружится, и вырез соблазнительно открывает взор на его ногу. Чонгук облизывает свои пересохшие губы и ловит омегу за руку. Он целует его, стараясь не обращать внимание на синяки и старые царапины. — Твой хозяин не будет злиться, что ты сбежал? Юлиан обнимает Чонгука за шею и тихо шепчет: — Вы ему столько денег оставили, что он будет пить неделю не просыхая. — Как ты добрался сюда? — альфа внюхивается в цитрусовый запах омеги, и его глаза приобретают тёмный цвет. Он проводит своими руками под одеждой, и, услышав стон омеги, решает воспользоваться столь приятным подарком с небес, и придержать его у себя. — С ними, — омега тычет своим пальчиком в двух легионеров, посланников из Рима, и Чонгук хохочет, ведь гонцы опоздали с донесением. Намджун точно отрубит им головы. — Они тебя не тронули? — Чонгук пьяно целует губы, привыкший играть с серёжкой омег, недовольно дует губы, не видя перед собой украшения в мочке уха, поэтому решает найти потом их для Юлиана. — Нет, я сказал, что я омега легата, и они меня не тронули, — томно произносит бывший наложник, не отрывая взгляда от чёрных глаз напротив, и игриво прикусывает свою нижнюю губу. — Ну что ж, пойдём, омега легата, — довольно подмигивает Гук и неровной походкой тащит омегу в лагерь, — я покажу тебя мою палатку. Она тебе понравится.***
Как оказалось, кроме Помпей, Римская империя потеряла еще два города — Геркулан, Стаблен и парочку деревушек, что были вблизи них. Недельный траур начался во всех уголках империи, люди молятся в храмах, чтобы все души смогли найти свой покой и Боги больше не гневались на людской род. Консул Помпей уверял всех, что землетрясения в городе, которые часто случаются, безопасны, хотя от последнего пострадали дома и храмы, но он продолжал настаивать на своём. За сутки перед извержением Везувия как раз было землетрясение, но Консул Тулий заверил в том, что бояться нечего, поэтому отказался эвакуировать людей. До последнего он не верил, что Боги разгневались и решили наказать таким ужасным способом — захоронение целого города под пеплом. Когда он понял это, стало слишком поздно, поэтому консул погиб прямо в своих покоях, развлекаясь с малолетними омегами. Несколько военных кораблей, оказавшихся в море рядом с Помпеями, тоже погибли, ведь на них обрушились куски застывшей лавы и град камней. Стоит луне показаться на небе, как Хосок тайком пробирается к своему истинному и покидает его с первым лучами солнца. Тэхён оплакивает слуг, знакомых и просто людей Помпей, пока альфа обнимает его в постели, нежно целует синие пряди волос и шепчет, что всё будет хорошо. Джин злой на сенат, что снова задержали совещание до полуночи, поднимается по лестнице, ругаясь себе под нос. Но стоило ему открыть двери своей спальни и увидеть вышивающего Нисана, то тут же усталость и злость, накопившиеся за весь долгий день, проходят. Первым же делом он целует своего омегу, затем поднимает тунику и целует животик, нежно приговаривая: — Ты с папочкой не скучал? — Мы не скучали, — отвечает Нисан, вставая с кровати, чтобы взять влажное полотенце. Он обтирает лицо господина и помогает снять тогу. — Не стоило, я бы позвал слугу. — Моя прямая задача — ухаживать за Вами, и к тому же, — омега с улыбкой продолжает, — я просто беременный, поэтому справлюсь с такой незначительной работой. Джин перехватывает тонкую руку и, поцеловав каждый пальчик, укладывает Нисана в кровать, чтобы прижаться к нему. Почувствовав успокаивающий запах, альфа мягко шепчет: — Я хотел, чтобы мы сыграли свадьбу, пока тебе не мешает живот, но из-за ситуации в Помпеях нам придется ее отложить. — Вы хотите сделать меня своим мужем? — восклицает омега так, что задремавший Джин сразу же открывает глаза. — Да. Ты не хочешь? Омега кусает губу, мнётся с ответом и нервно теребит одеяло. Альфа привстает, чтобы нежно взять за руку своего возлюбленного и, смотря прямо в изумрудные глаза, где видит весь свой мир, тихо переспрашивает: — Ты не хочешь или есть какая-то другая причина? — Есть, — начинает плакать Нисан, поэтому быстро утирает свободной рукой слёзы. — Я уже был замужем, поэтому возьмите неклеймованного омегу, а ребёнка я и так Вам рожу. — Не нужен мне никто кроме тебя. Замужем ты был в Иерусалиме, а тут Рим. Никто не знает, метки у тебя тоже нет, поэтому выкинь это из головы. Нисан кивает, шмыгая носом, и морщится, рефлекторно дотрагиваясь до живота. — Тебе плохо? — перепугавшись Джин уже собирается звать Чимина, но омега, взяв его руки и приложив к животу, отвечает: — Дети меня пнули. — Не чувствую, — дует немного губы альфа и осторожно двигает рукой по уже слегка округлому животику, даже ухо прикладывает и недовольно шикает на хохочущего Нисана: — А почему дети? — Чимин сказал, что у нас будет двойня. — Чимин? Он что может видеть будущее? — Джин скептически смотрит на радостного омегу и снова прижимается к животу в надежде хоть что-то почувствовать. — Ему снятся вещие сны, — отвечает Нисан и гладит по волосам своего будущего мужа, который начинает мурчать от такой нежности. Запах омеги его успокаивает, прогоняет все тревоги и плохие мысли. Альфа счастлив, даже с первым мужем у него не было такой идиллии, поэтому он решает в качестве свадебного подарка поставить метку на Нисане, хотя прекрасно осознает, что из-за такой выходки он может потерять место в сенате. Правда ненадолго, к лету Намджун уже станет новым императором. — Ты ему веришь? — после долгих раздумий Джин спрашивает с прикрытыми глазами. — Конечно. Его богиня Исида наделила такой способностью, — заметив недоверие в голосе господина, Нисан спешно добавляет: — Чимин предсказал за три года нападение римской армии на Египет, а также, что Хосок станет гладиатором, который покорит всю империю. — Это и так было ясно. Что ещё он рассказывал? — Он мало мне говорил, но спросите у него утром, – зевая, тянет омега и, взбив одеяло, накрывает себя и Джина. — Ты не ответил на мой вопрос, Нисан. — Я согласен стать Вашим супругом, только я не хочу пышную свадьбу. — Мне не хватает моего друга Намджуна, поэтому я думаю устроить большой пир, когда он вернётся. А сейчас давай дома подпишем брачный контракт и сделаем скоромную церемонию. — Хорошо, Ваш папа приедет? — омега слышит печальный вздох. — Отправьте пригласительное. Пока неделя траура не закончилась, мы не сможем отпраздновать. — Хочу уже на играх в честь праздника урожая представить тебя как своего мужа, — сонно бубня, произносит Джин и, почти провалившись в сон, добавляет: — Я люблю тебя, Нисан, больше жизни. — Я тоже люблю тебя, Джин, — шепчет Нисан и, поцеловав альфу в лоб, задувает свечи на столике.***
Сенатор открывает глаза от первых лучей солнца и решает попросить лекаря заглянуть к нему, а то у альфы снова проблемы со сном. Он осторожно выдёргивает свою руку из-под головы Нисана и, подложив подушку, спускается вниз. Чимин, заметив господина на лестнице, кланяется и отдаёт приказ подготовить ему ванну с ромашкой и мятой. — Доброе утро, я скажу лекарю зайти к Вам. — А ты внимателен, Чимин, — по-доброму хвалит Джин, — я хочу, чтобы ты отправился в храм и узнал у жрецов благоприятную дату для свадьбы, но чтоб не позже праздника урожая. — Мне узнать у Нисана, какую он хочет свадьбу? Просто я не знаю, как точно принято у римлян праздновать. — Будет только пара обрядов дома. Мы решили без пышностей. В храме всё узнай и... — Слушаюсь, что-то ещё? — Чимин внимательно смотрит на альфу, словно ожидая, когда он решится задать волнующий его вопрос. Джин немного мнётся, но всё же решает спросить прямо: — Тебе снятся вещие сны? — Да, — сразу же отвечает омега. — И прямо всё-всё исполняется? — К сожалению, да. — Почему? — Кроме хорошего я вижу также и плохое. — Что ж, например? — в голосе Джина слышится интерес, поэтому Чимин решает приоткрыть одну из тайн, в которую посвятила его Богиня Исида. — В следующем году в этот месяц Хосок будет свободен. — Невозможно, — громко восклицает Сокджин, — гладиатор не может так рано стать свободным, только если он не умрёт. Он же не умрёт? — Нет, у него будет длинная жизнь, как у Нисана и ваших детей. — А я? — Мне пора заняться завтраком, простите, — Чимин наспех кланяется и почти что бежит в сторону кухни, но недовольный голос хозяина его останавливает. — Стой, — Джин делает два больших шага и, схватив за руку омегу, смотря прямо в лицо, говорит: — Ты не сказал про меня. — Вы тоже проживете длинную жизнь, и Хосок Вас прославит так, что все альфы будут мечтать попасть к Вам в гладиаторы, — врёт Чимин, — даже ещё одну школу откроете. На красивом лице появляется улыбка и, радостно потерев руки, Джин произносит: —Мне нравятся твои Боги. Ступай уже работать, и, если их воля исполнится, я лично попрошу принести жертву этой... как её? — Исиде и Осирису. — Да, да им, Анубису, всем одним словом. Радостно насвистывая мелодию и думая о деньгах, сенатор направляется в купальню, и стоило его шагам затихнуть, как Чимин обессиленно прижимается к холодной мраморной стене. Он кладет руку на сердце, чтобы успокоиться и начать нормально дышать, после того, как страх быть пойманным на лжи привёл его в оцепенение. «Спокойно, Чимин», — сам себя успокаивает парень, — «Ты правильно поступил. Узнай сенатор, что он умрёт через семь лет от руки своего лучшего друга, то точно бы тебя распял на кресте. Надеюсь, это предсказание не сбудется. Как и предыдущее» Перед его глазами снова предстаёт кровавая картина, где сенатор наблюдает за сражающимся с толпой гладиаторов Хосоком, сидя в ложе императора.***
Гук просыпается от сильной головной боли и, выглянув из палатки, видит перед собой горящие факелы. Глубокая ночь опустилась на них, тем самым подняв холодный ветер, поежившись, легат всё же решается сам дойти до ведра с чистой водой и обмыть лицо вместо того, чтобы звать караульных. В палатке Намджуна виден свет от факелов, означающий, что главнокомандующий всё ещё не ложился. Гук задумывается, что именно стало причиной бессонницы альфы, но головная боль отвлекает его от дум, поэтому он спешно умывается. Подняв свою голову к небу, он чётко видит почти что округленную луну, означающую, что скоро будет полнолуние. Огромное количество рассыпанных звезд мерцают словно мелкие алмазы на тёмно-синем, почти что цвета индиго бархате. Юнги снова не спит, поэтому, выйдя из своей каморки, садится на уже остывшую землю и задумчиво смотрит на луну. По его щекам снова начинают течь слёзы, и впервые он почувствовал, как одиноко без тёплых объятий Чонгука, его размеренного дыхания и больших чёрных глаз. Гладиатор тихо прыскает от смеха в кулак, чтобы не рассмеяться в голос: «Поздравляю, Юнги, ты влюбился. Только что ты будешь делать, если Гук погибнет на поле боя? Или точнее сказать, что будешь делать, когда он вернётся в Рим? Ты гладиатор и не можешь сейчас открыться. Иначе умрёшь. Неужели будешь в роли любовника или шлюхи?», — сам у себя спрашивает Юнги и, не найдя правильного ответа, возвращается в кровать. На рассвете придётся приступить к тренировкам, если он хочет через три недели блистать в Колизее. Совсем замёрзший Чонгук возвращается в палатку и, увидев просунувшегося Юлиана, тяжело выдыхает. Он уже и забыл, что на пьяную голову притащил к себе омегу и развлекался с ним. Старясь не смотреть на него, он наливает чистой воды из кувшина, стоящего на большом деревянном столе, заваленном картами, сундуками и шлемом. Но он отодвигает кубок, чтобы сразу осушить весь кувшин из-за дикой жажды. Напившись вдоволь, он наконец-то решает взглянуть на омегу и цепляется за оставленные им красные засосы на шее. — Утром я прикажу доставить тебя в Верону. А сейчас можешь спать со мной, — Чонгук ложится на свою походную кровать, она, конечно, шире, чем у офицеров, но всё равно узковата для двоих, поэтому, как бы он ни старался не касаться омеги, у него просто не получается. Альфа злится из-за этого и прижимает Юлиана к груди, но омега осторожно присаживается, как бы прося уделить ему минутку внимания. — Легат, я не мечтаю оказаться на месте вашего возлюбленного омеги Юнги. — Откуда ты знаешь? — альфа испуганно поднимается на локтях и смотрит в мудрые глаза напротив. «Он такой милый юноша. Быть кровожадным военачальником ему совсем не к лицу», — думает Юлиан и с любовью старшего брата проводит по пыльным волосам Чонгука. С дороги альфа собирался обмыться, но так и не дошел до самодельной ванны, состоящей из вёдер с холодной водой, или речки к югу в паре миль. — Вы стонали его имя, — Гук виновато опускает глаза и, видимо, бурча извинения, совсем смешит омегу в возрасте. — Не стоит извиняться, я привык к такому. Чонгук, — он ласково поднимает голову альфы, который, словно околдованный, не смеет ругаться на такое фамильярное обращение к себе. — Ты дал мне денег, был со мной нежен, в отличие от других альф. Я стар уже для гарема и скоро буду не нужен и лено, поэтому позволь мне согревать тебя холодными ночами, пока ты тут? А когда придёт время вернуться тебе к твоему омеге, ты вернёшься. Мне не нужно от тебя ничего кроме защиты от других альф и немножко пожить. Свободно. Мне тридцать пять лет, поэтому я не буду устраивать тебе истерик, если ты будешь занят, и ты не будешь меня баловать своим вниманием. Я слишком много знаю, поэтому чувствую, что скоро за мной придёт смерть. Прошу, позволь остаться с тобой, пока весна не придёт, и вы не покинете земли Вероны. Очарованный такой искренней речью Чонгук только и смог спросить: — Ты думаешь, мы тут до весны? — Да, на это много что указывает, и я слышал, как шептались легионеры, пока ты спал. Чонгук молчит пару минут, обдумывая все «за» и «против». Но, не найдя скрытого мотива у Юлиана, а только желание в защите, он решает его оставить при себе. К тому же омега очень умён, и Гук, в отличие от Намджуна, считает, что у омег своя философия, поэтому он с удовольствием научился бы у Юлиана многому. — Завтра пойдём в Верону, — омега печально вздохнул, услышав слово «Верона», но продолжал гладить волосы альфы, — надо тебе одежды накупить, украшений всяких там. Серёжки длинные хочу видеть в твоих ушах и плащ, всё же осень наступила, простудишься в палле ходить. Не гоже наложнику легата одеваться как нищий. — Спасибо, — радостно визжит Юлиан и чмокает альфу в щёку. — Ложись спать, и это... — Чонгук мнётся пару секунд, — ты не старый. Я думал, тебе не больше тридцати, — после этих слов он отворачивается и, почувствовав приятные пальцы в своих волосах, закрывает глаза, представляя Юнги. Юлиан просыпается ближе к полудню, понимая, что Чонгук с утра заседает с пропретором, поэтому, довольно потянувшись, выходит из палатки. Он специально приоткрывает свою шею и немного ключицы, чтобы все заметили следы того, кому теперь он принадлежит, и даже не смели подойти к нему. Омега останавливает мальчонка-раба за руку и вежливо произносит: — Принеси мне поесть. — Я не знаю, кто ты, — отвечает альфа двенадцати лет и грубо вырывает руку, — но шлюхам следует возвращаться в палатку к утру. Ждите ужина. Бета средних лет, что раздавал работу детям, прерывается для того, чтобы подбежать к ребёнку и ударить его плёткой. Альфа только прикрывается худыми ручками и падает на землю. — Грязный свин, как ты говоришь с омегой легата? Юлиан хоть давно и не является наложником, но как обращаются с прислугой не позабыл, ведь вырос омега в зажиточной семье Рима, где уже с рождения понимал, что стоит выше обычных плебеев. — Вместо того, чтобы тратить время на избиение ребёнка, который не понял, кто я, — омега поднимает голову, и от него исходит благородство вперемешку с властью, — принесли бы в палатку легата обед. — Слушаюсь, — чувствуя себя так, словно с ним говорит сам легат, отвечает бета и, поднимая ребёнка, велит бежать на кухню. — Вы желаете принять водные процедуры? — Да, я хочу быть готовым для поездки в город, поэтому принеси мне другую хорошую одежду. Я знаю, что она у тебя есть, а ещё мне понадобится твоя небольшая помощь.***
Чонгук отдал приказ, чтобы его лошадь начали выводить, а также чтобы собрали небольшой отряд для похода в город, останавливается, не доходя до своей палатки, будучи поражённым красотой Юлиана. Покрашенные в рыжий цвет длинные волосы локонами ложатся на плечи, укутанные в тёмно-зелёную паллу. Длинная золотая серёжка поблёскивает в ухе, лёгкий макияж придаёт лицу молодость, и только сейчас альфа замечает россыпь милых веснушек. Омега выглядит не так уж старо рядом с Чонгуком, от силы лет на пять старше самого альфы. Веночек свежих осенних цветов дополняет наряд и придаёт лёгкую игривость. — Ты прекрасен, словно лесная нимфа, которая служит богине Флоре, — произносит Чонгук, целуя руку омеги, который в ответ нежно улыбается на комплимент, — теперь мне кажется, что ради тебя альфы устраивали войны. — Ахах, — смеётся омега, — Вы отчасти правы. За меня сражались. — Не могу поверить, что столь прекрасное чудо было спрятано под грязной одеждой в вонючем публичном доме. — Я теперь Ваш омега, значит — Ваше лицо, поэтому я не мог поехать в Верону даже за тканями, как нищий. Вы же не против, что я принарядился? — Нет, — выдыхает в губы Чонгук и целует, внюхиваясь в сладкий запах цитрусов, и немного теряет голову. После чего подает свою руку омеге и ведет его к коню. Намджун сидит над картами, чтобы ещё раз мысленно закрепить план, который он обговорил с офицерами, и, услышав шум, начинает злиться. Он пытается сосредоточиться, но громкие голоса не дают ему это сделать, поэтому, оказавшись возле выхода за два шага, он недовольно произносит: — В чём дело? — Простите, пропретор, — извиняются стражники, а их главнокомандующий спокоен, только пульсирующая вена на шее выдает сильную злость, поэтому один из стражников решает объясниться, почему в лагере такой переполох, — просто все поражены красотой омеги, которого где-то нашёл легат. — Настолько красив, что вы потеряли голову и посмели помешать мне? — Простите нас, — падают на колени стражники в надежде, что не получать строгое наказание за свою оплошность, — Пропретор, омега словно сын богини Дианы. У него рыжие волосы, веснушки и глаза зелёные. — Говорят, — дополняя рассказ друга, продолжает легионер, — он старше самого легата лет так на пятнадцать, но выглядит молодо. Словно он ведьма и черпает силу от лесных духов. Намджун скептически поднимает бровь, как всегда делал, когда Тэхён рассказывал нелепые сплетни. — И откуда омега? — Из Вероны, — хором отвечает стража. Намджун ничего не отвечает, проходит в глубь палатки к большой кровати. Скидывает свои доспехи, чтобы покимарить пару часов и принимает решение поговорить с Гуком, ведь омега, которого притащил этот мелкий в лагерь, бывший наложник предыдущего императора Рима. Благодаря Намджуну десять лет назад он смог сбежать с сыном на руках и теперь работает на альфу в публичном доме Вероны, доставляя важные поручения. — Юлиан, что за игру ты затеял?