***
Хосок делает глубокий медленный вдох с прикрытыми глазами. Он впитывает крики зрителей на трибуне и голос распорядителя игр. Ржавая решётка с засохшей кровью поднимается и, надев маску Анубиса, Хосок выходит на влажный песок. Жара отступила от Рима, отдав своё место дождям и похолоданию. Сегодня последние игры сезона, и до начала апреля Колизей опустеет, но пока он переполнен жаждущими зрелища. Джин обычно сидит с кубком вина и ухмыляется, только не сегодня. Не когда на арене нет Юнги, а новичок Хосок против такого свирепого и сильного противника. Нисан нежно вкладывает свою ладошку, увешанную драгоценностями, в крепкую ладонь и, улыбнувшись мужу, переводит взгляд на арену. Сенатор несколько секунд любуется омегой с большим животом, сидящем в тёплом плаще. Зелёный платок, покрывающий голову, великолепно смотрится на светлых волосах и придаёт изысканности. Кивнув слуге, Джин устремляет свои суженые в недовольстве глаза на выходящего Вонхо. Получив немой приказ, Тао накрывает юного господина тёплым покрывалом и, убедившись, что омеге не холодно, наливает вина своему господину. Тэхён сидит молча, с момента, когда он узнал про бой Хосока с Вонхо, омега не проронил ни слова. Когда он тайно смог пробраться ночью к домику гладиаторов, то только подарил альфе поцелуй и прошептал слова молитвы. Омега старается выглядеть как обычно равнодушным, но печаль в глазах не может скрыть. Среди знатных омег Рима гуляет слух, что Тэхён так сильно скучает по своему жениху Намджуну, что уже не может скрывать этого и даже пытался отправиться к нему, но благородный сенатор, обещавщий своему другу присматривать за его любовью, не дал омеге одному поскакать на север. Услышав вживую такие сплетни, омега истерично смеялся, знали бы они, что он жаждет смерти своему любимому, наверное, больше, чем сам император, небось бы ужаснулись и лично распяли его на кресте. Толпа настолько громко приветствует гладиатора дома Калькутия, что Хосоку хочется зажать уши, иначе перепонки лопнут. Он слышал такой рёв только когда Юнги оказывался на арене, поэтому понимает: перед ним любимчик Рима и если он его убьёт, то быстро станет легендой в империи. Правда вся уверенность медленно испаряется с каждым шагом противника. Цепи звенят на голом торсе, а ухмылка не сходит с губ гальца. Волосы собраны в высокий хвост, полностью обнажая глаза настоящего демона. Хосок нервно сглатывает, осознавая, что бой не выиграть. Он поднимает свой взор к трибуне, на который сидит его любимый и мысленно прощается с Тэхёном, боясь, что его окровавленное тело вынесут с арены. — Бой будет кровавым, — произносит Сокджин и отпивает из кубка. — Вонхо не ровня Хосоку не только потому что сильнее и опытней, а потому что он ретиарий. — Я совсем плох, господин, во всех этих названиях гладиаторов, поэтому не могли бы мне объяснить? — мягко просит Нисан и получает ответную улыбку от мужа. Сокджину лстит каждый раз, когда он объясняет своему молодому и совсем неопытному мужу какие-то вещи, и альфа даже не догадывается, что Нисан лучше него разбирается и в гладиаторских боях и в политике Рима. — Любовь моя. Ретиарий — это воин Нептуна. Видишь в его руке мощный трезубец, а на плечо накинута рыболовная сеть? — Неужели он будет сражаться только с этим, ведь на нём совсем нет брони? — с наигранным ужасом в голосе говорит Нисан, смотря на гладиатора только в одной набедренной повязке и в высоких босоножках. — Вонхо мог бы надеть хотя бы шлем, но предпочитает появляться полуголым и с помощью сети ловить своего противника, а после протыкать трезубцем. Египтянин стягивает маску Анубиса, чем злит Сокджина, для того, чтобы впиться своими красными глазами в Вонхо. — Бой будет интересный, — произносит галец, хотя знает, что гладиаторам на арене запрещено говорить. — Я обеспечу тебе веселье перед смертью. — Я всегда мечтал свернуть шею Юнги, но сверну тебе. Наконец-то с домом сенатора Сокджина будет покончено. Хосок только ухмыляется на слова, становясь в боевую позицию. Ветер поднимает песок, кружа его по арене, и за спинами гладиаторов словно вырисовываются два зверя. Грозовые тучи полностью закрыли голубое небо и только пара лучей смогла пробиться и освещает арену. Над Колизеем повисла тишина.***
— Вам стоит убить Чонгука. Слова, произнесённые Демидом, заставляют Намджуна оторваться от разглядывания бумаг и обратить своё внимание на альфу. Демид один из немногих, кто остался в живых с самого первого похода с Намджуном и кто преданно служит ему, выполняя всю грязную работу. Он никогда не перечил и почти не высказывал свои мысли, только иногда, когда сам Намджун просил озвучить собственное мнение, а тут он сам сказал такие слова. — Почему же? — Мальчик был слишком одержим, чтобы Вы его признали, поэтому выполнял всё, что бы Вы не пожелали. А теперь он попал под влияние ведьмы, которая нашёптывает ему другое, и я переживаю, что он может взбунтоваться, — отвечает честно Демид, смотря в карие суженные глаза. Намджун молчит пару минут, обдумывая предложение своего верного слуги. — От живого Гука больше пользы, чем от мёртвого. Но ты прав, Юлиан смог окутать его своими чарами. Насчет него я позабочусь, а пока займись своим делом, — строгим тоном произносит пропретор, не желая больше слышать мнение слуги, — продолжи пытки над префектом лагеря. Даю тебе время до рассвета узнать, кто именно приказал ему отравить вино и какие именно он письма слал в Рим. — Разве не очевидно, что это дело рук Альвия. — Не спеши с выводами. Альвий тот ещё идиот, но в его окружение очень хитрые люди, поэтому они бы точно не решились на столь глупый поступок. Кажется, тут замешан кто-то другой. — Слушаюсь. Ава Пропретору! — Восклицает Демид и выходит из палатки, оставляя своего командира в полной тишине.***
Хосок тяжело приоткрывает глаза и задерживает дыхание из-за сильной боли. Рёв толпы, жаждущей его кончины, слышится ему приглушённо, словно он находится на самом дне Нила, в поисках редких камушков, и Чимин его зовёт с берега. На окровавленных губах проскальзывает лёгкая улыбка, а по щеке течёт слеза, смешиваясь с кровью. У него нет сил, чтобы встать или даже повернуть голову к Тэхёну. А может так и лучше, омега не увидит его позорной смерти. — Для новичка ты держался неплохо, — говорит Вонхо, после чего зевает. — Но всё равно слишком скучно. Вонхо раздосадовано топает ногой, всё же он мечтал сразиться с Юнги, но по слухам, которые ходят по всей империи, гладиатор больше не вернётся на арену. Хосок морщит лицо, холодные большие капли начинающегося дождя падают на кожу, приводя его в чувства, и медленно гладиатор всё же поднимается на ноги. Левой рукой он сильно надавливает в области левого бока внизу живота, где была нанесена сильная рана трезубцем. На ногах египтянин не в силах устоять, и он падает на колени, склоняя голову, осознавая, что его судьба решена. Как бы сильно он не хотел продолжить бой, он не в состоянии этого сделать. — Хочешь чтобы я тебя добил? Гладиатор дома Калькутия смотрит на своего хозяина, и тот победно салютует кубком с вином, после чего он обращает свой взор на сенатора Сокджина. Альфа зло смотрит на Хосока, как бы приказывая «вставай и сражайся», из-за чего Вонхо усмехается. — Как бы он не приказывал своему рабу, он не в состояние. Даже жаль, что я не увижу тебя в следующем сезоне. — Сенатор Сокджин, — впервые за все игры подаёт голос Тэхён с бледным лицом, — сделайте что-то. Или Вам не жалко своего гладиатора? Смею напомнить, у Вас больше не осталось гладиаторов кроме Хосока. Джин недовольно коситься на омегу, но мягкая рука мужа дотрагивался до его ладони. — Жаль терять такого способного гладиатора. Он просто ещё юн для Вонхо. Если его тренировать как следует, то к следующему сезону будет на уровне Юнги. Альфа тяжело вздыхает, ведь Нисан как всегда прав и очень дальновиден. Он встаёт на ноги и кричит: «Хосок, проси пощады». Вонхо громко смеётся, толпа недовольно гудит, Калькутий от счастья выпивает вино прямо из кувшина, а Сокджин падает на кресло, прикрывая рукой лицо. Тэхён с надеждой в глазах смотрит на любимого, стоящего в центре арены на коленях, и молится, дабы тот попросил его пощадить. — Хочешь, чтобы твоё тело вынесли, волоча за ноги? — спрашивает Вонхо и сплёвывает. — Я отрублю тебе голову раньше, чем ты успеешь попросить пощады, и сделаю тебе одолжение, чтобы ты умер с честью. — Не могу поверить, что сказал такое после того, как лично обучал гладиаторов лудусу* Толпа кричит, топает ногами, показывая, чтобы Вонхо добил своего противника. Император — именно тот, кто решает останется ли жив гладиатор, просящий пощады, или лишится головы. Но, взглянув на Альвия, Сокджин осознал: он потерял Хосока, как только разрешил провести бой. Хосок медленно, прикусывая до крови губу, тянется за гладиусом, в толпе слышится удивлённое восклицание, и только Вонхо непонимающе смотрит на действия альфы. Египтянин делает несколько вдохов и выдохов, чем совсем смущает гладиатора дома Калькутия, который решает отойти на шаг и выставить меч в случае внезапной атаки. Хотя он не верит, что полуживому альфе хватит сил. Но Хосок не встаёт, он прикладывает гладиус к своей шее, морщась от холодного лезвия. Карие глаза обводят вмиг затихшию толпу, после чего он смотрит на Сокджина. — Я,— громко произносит гладиатор, и его голос раздаётся эхом в миг затихшем Колизее, в глазах которого бушует пламя ненависти, — не просил пощады, когда меня насильно забрали в Рим, и тем более сейчас не попрошу двуличную толпу решать мою судьбу. Я сам решаю, когда встречусь с Сэтом. Тэхён закрывает ладошками рот, чтобы не закричать, и по его щекам текут слёзы, потому что у Хосока был единственный шанс спасти свою жизнь. Но он вместо того, чтобы засунуть свою гордость куда подальше, вытворяет такое. Вся толпа, включая стражу, охраняющую врата на арене, ошарашено смотрит на гладиатора с мечом, приставленным к шее. Сокджин не знает, как реагировать на столь дерзкие слова, поэтому сидит в прострации, хлопая глазами. Ему и так не просто смотреть, как его гладиатора почти что убили, ведь Юнги за долгую карьеру ни разу не оказывался в столь плачевном состоянии. Конечно он был ранен и однажды даже очень сильно, но всё же он бы не позволил себе такого нахальства, как этот южный раб. Нисан задумчиво прикладывает пальчик к щеке и пару раз несильно дотрагивается им кожи, раздумывая над происходящим, а после довольно улыбается, поняв намерение египтянина. — А он не так уж и глуп, — шепчет омега. Хосок надавливает сильнее на шею и, ощутив жгучую боль, довольно кивает. Оружие по-прежнему острое. После этого альфа убирает гладиус, чтобы вложить всю оставшийся силу и убить себя с одного удара, дабы не дать нанести Вонхо последнее ранение. Такого позора он не переживет. — Стой! — голос Альвия разноситься по всему Колизею, заставляя Хосока повернуть голову к императору, но не убрать меч. — Ты удивил меня. Впервые вижу, чтобы гладиатор предпочёл самостоятельно лишить себя жизни, чем просить пощады. Вы тоже были удивлены? Вопрос правителя адрисован зрителям и те восторженно кричат «Пощадить! Пощадить!» — Видишь!? — Альвий разводит руками. — Рим поражён так же, как и я. Вам же будет грустно, если Анубис умрёт? Впервые с момента, когда Хосок появился на арене Рима, его назвали по прозвищу, из-за этого на губах альфы появляется пугающая кровавая улыбка. Весь Колизей показывает, как сильно он будет скучать по столь отчаянному и храброму гладиатору, вызывая уже смех Хосока. Сплюнув кровавую слюну, он смотрит на Вонхо так, словно тот стоит на коленях, а не он. Гладиатор растерянно переводит взгляд на Калькутия, который в свою очередь показывает, чтобы он добил Хосока, пока Альвий играет с толпой, мол всё равно он прикажет египтянина убить. Галец не привык ослушиватся приказов своего господина и, оказавшись рядом с Хосоком, наносит удар одним рывком, чтобы проткнуть торс своим трезубцем. Вот только вместо сладкой победы, он ощущает омерзительный вкус кислоты и изо рта вырывается не победный клич, а кровь. Он наклоняет голову и видит руки, что продолжают надавливать на рукоятку меча, вонзая его сильней в живот, разрывая внутренние органы. — Ты…ты… — хрипит Вонхо и обессилено падает на колени, захлёбываясь кровью. Не устояв и пары секунд, он падает на бок и последнее, что он видит перед тем, как навечно закроет глаза, это оскал красноволосого и чёрные, словно бездна, глаза. — Отправляйся к Сэту! — кричит обезумевший Хосок и отрубает голову гальцу. Альвий вне себя от радости, ведь на закрытии сезонных игр гладиаторы устроили такое шоу. Толпа скандирует «Анубис! Анубис!», показывая свою любовь после того, как пару минут назад просила смерти. — Двуличные твари, — шепчет Хосок с затуманенными зрачками, кровь из раны сочится и впитывается в песок. Все радуются, и только Сокджин, Нисан и Тэхён продолжают молча сидеть. Первым опомнился Тэхён, он со слезами шепчет молитвы благодарности Богам, затем Нисан, который качает головой, смотря на то ,как еле волочит ноги Хосок, идя к железной решётке, даже не одарив толпу хотя бы минутным взглядом, затем Сокджин. Он со всей силы разбивает кувшин о пол, пугая омег и слуг. — Я опозорился! — кричит альфа. — Дорогой, — ласково зовёт Нисан. — Почему? Хосок же выиграл. Альфа прикусывает губу, смотря на не понимающего омегу с рукой покоящейся на круглом животе, поэтому, схватив второй кувшин, кидает его в слуг. — Я сказал ему сдаться. А как оказалось, это был чёртов спектакль. Он выставил меня идиотом! — Я не думаю… — Вот и не думай! — орёт Сокджин, оборачиваясь к Тэхёну. — Я лично его убью! — Любимый, но он же не знал, что Альвий его пощадит. Я не совсем понимаю твоего раздражения, — мягко говорит Нисан и рукой утягивает его сесть в кресло. — Убью! Убью! — словно молитву повторяет сенатор с озверевшим взглядом, не слушая Нисана. Омега встаёт с кресла, подходит к мужу и нежно гладит по плечу. Прижавшись губами, почти что в самое ухо, он завораживающе шепчет: — Наоборот, Ваш крик показал всем, что Вы цените и любите своих гладиаторов. Это придало ещё больше эмоциональности. Дом Калькутия не сравнится никогда с благородным домом сенатора Сокджина. Теперь все гладиаторы будут мечтать служить Вам, ведь будут знать, что Вы никогда их не оставите, как истинный господин. Вы самолично поднялись и приказали гладиатору попросить пощады, потому что он важен для Вас, а не стали смотреть, как другие дома, чтобы Ваш гладиатор сдох, но не просил пощады. Понимаете? Джин молчит, продолжая слушать мягкий шёпот омеги, и ощущает, как его внутренний зверь, мечтающий уничтожить всё и вся, успокаивается. — Если Вы беспокоитесь насчет того, что подумает сенат, то не стоит, ведь именно они Вас отослали от дел. Но даже несмотря на это Вы продолжаете руководить лучшим домом гладиатор во всей империи и остаётесь на несколько ступеней выше этих идиотов. — А фраза? — спокойно уточняет Джин и поворачивает голову к мужу. Нисан поправляет каштановые волосы сенатора, пока Тэхён сидит словно мышка и боится шелохнуться, как и прислуга со стражей в ложе. — Фраза которая адресована Риму про то, что его пленили? — уточняет Нисан и радуется, что сейчас всем не до семейных драм, иначе бы такой слух пошёл о неуравновешенном сенаторе Сокджине. — Да. — Разве фраза имеет к Вам отношение? Хосок обратился к императору и к толпе. — Но он смотрел на меня?! — кричит Сокджин и вырывается из объятий мужа. — Боже, — Нисан прикрывает рукой, увешенной браслетами, улыбку на губах, — простите мне мою дерзость, но он смотрел на императора. Я понимаю, Вы привыкли, что к Вам обращено множество взглядов, только не в этот раз. Дорогой муж, Вы же не обиделись на меня? Сокджин недоверчиво смотрит на супруга, из-за чего омеге приходится отойти на шаг и обратиться к Тэхёну: — На кого смотрел Хосок? — На императора конечно, всё же именно по его приказу Намджун напал на Египет, и логично, почему альфа так зол на Рим, — заметив, что сенатор внимательно слушает и в его глазах больше нет желания вцепиться в горло, омега продолжает уже более уверенным голосом: — Рим так сильно привык, что гладиаторы почитают своих зрителей, и дерзость от Хосока — это что-то новое. — Именно! — восклицает Нисан и хлопает от радости в ладоши. — Думаете? Все в ложе одновременно активно кивают головой. — Всё равно он вёл себя слишком нахально и посмел себе убить без моего приказа. Он не воспринимает меня как своего хозяина. — А мне понравилось. Ему подходит такой образ,— говорит Нисан и присаживается в кресло, всё же ему тяжело долго стоять на ногах. Живот слишком большой для семи месяцев и больная нога постоянно не даёт покая. Омега не может дождаться, когда родит и перестанет так сильно мучиться, но это того стоит. Именно эти временные муки проложат ему путь в новую жизнь, где он не будет больше рабом. — Всё равно его накажу. Мне не понравилось, — говорит Джин, складывая руки на груди. — Только его нужно сначала вылечить. — Точно! — опомнившись восклицает сенатор и спешно покидает ложе. — О Боги! — всё что может выговорить Тэхён. Он всегда считал Намджуна непредсказуемым альфой, который за долю секунды может захотеть лишить жизни человека, но теперь понимает, что настоящий сумасшедший — это сенатор. Омега поднимается из кресла, поправляя свою длинную паллу, и, накинув платок на голову, чтобы ветер не испортил причёску, подходит к Нисану. — Перед тем, как пойдём, подай мне воды, я так вымотался, заговаривая ему зубы. И как он с таким характером и мозгами получил столь высокий пост? — Это заслуга Намджуна, — отвечает Тэхён. — Твой муженёк действительно очень умный. На его месте по приходе в Рим я бы скинул ненужную поклажу. Тэхён молчит, прекрасно понимая, куда клонит Нисан и только протягивает бокал с водой. Надеясь таким образом расположить столь коварного и умного омегу, чтобы в случае чего попросить у него помощи, когда Намджун решит его обезглавить по возвращении.***
— Прошу прощения, — мягкий голос заставляет Намджуна оторваться от бумаг. Перед ним стоит Чимин держа поднос. Не услышав никакого возражения, омега осторожно ставит его на стол. — Я слышал, Вы не ели со вчерашнего дня. Альфа молча разглядывает тушёные овощи и небольшую тушку северной птицы. После чего недоверчиво коситься на кувшин с вином. — Во имя Тота! Еда не отравлена! — восклицает Чимин и зло зачерпывает ложкой еду, демонстративно жуёт и отпивает вина. — Просто удивился. Ты же меня презираешь. — Я Вас ненавижу, а это другое. Хотя признаюсь, Вы будоражите моё сердце. Честно признать, я сам не знаю, что к Вам испытываю, и от это злюсь, но убивать не планирую, — говорит омега и замолкает, когда один из солдат уточняет, могут ли они внести горячую воду. Только после того, как катки с водой были оставлены, Чимин договаривает: — Всё равно Хосок в Риме, а без брата я не уйду. Да и как я сам до Египта дойду и главное, что мне там делать одному? — Ты и впрямь запутавшийся молодой омега. Намджун кладёт в рот кусочек птицы и внимательно следит за Чимином, который в свою очередь ведёт себя по-хозяйски в его палатке и думает, почему всё ещё ему не перерезал горло. — Не припоминаю, чтобы давал распоряжение о воде. Чимин, снимающий тяжёлые доспехи, спокойно отвечает, даже не посмотрев на альфу: — Я дал их вместо Вас, как и насчёт еды. — Ну надо же, а мои солдаты тебя послушались? — тон голоса Намджуна меняется, но Чимина почему-то совсем это не волнует. — Попросил Демида дать такие распоряжение. Он ведь Ваша «левая рука» и с учётом того, что Ваша «правая рука» сейчас сидит в палатке и боится показаться Вам на глаза, то логично, что именно Демид получил власть, позволяющую ему давать распоряжения от Вашего имени. Я не прав? — Ты проницательный. Мне нравится. В этот раз Чимин решил применить другую тактику, дабы соблазнить пропретора. Несколько ночей, пока Юнги не было в палатке, он бился головой о подушку, что всё это время вёл себя абсолютно неправильно по отношению к Намджуну из-за своей глупой влюбленности, которая вообще непонятно откуда могла взяться. Единственное решение, которое Чимин смог придумать, так это то, что ему напекло голову в пустыне или это всё из-за шока. Влюбиться в того, кто не только всю семью убил, но и вообще половину Египта в кровь окрасил и ещё насильно надел на омегу кандалы раба, как такое возможно? Понаблюдав за Юлианом, а также узнав интересные слухи о нём и о самом пропреторе, Чимин сделал вывод, какие омеги могут понравиться Намджуну. Он был уверен в Риме, что альфе нравятся такие, как Тэхён, но уже на севере пришёл к выводу, что нет, поэтому его мучает вопрос, почему Намджун собирается брать того в мужья. От Тэхёна он избавиться не может, по крайней мере пока, поэтому ему нужно соблазнить любым способом Намджуна до того, как он вернётся в Рим, чтобы хотя бы оказаться в качестве слуги в его доме, а там он уже как-то придумает, как стать наложником. У фараона в Египте был целый гарем различных омег, даже из соседних стран. Наверняка Намджун тоже захочет себе такое, когда встанет во главе империи. На карту поставлено слишком многое, и омега не может провалиться, потому что больше шанса у него не будет. Вначале пропретор собирался разозлиться, но вместо этого заливисто смеётся. — Ты прям как он. Чимин, оставшись в одной длинной рубахе, разводит воду. — Если Вы про Юлиана, то по слухам, которые я знаю, он бывший фаворит императора какого-то, потом он был вашим любовником, — на лице Намджуна проскальзывает удивление, и он внимательно рассматривает худенькие ножки омеги. — Затем стал любовником Чонгука. Не каждому такое под силу. А я просто раб на услужении у сенатора и должен мёрзнуть на севере из-за его приказа. Мне далеко до столь потрясающего омеги. На последней фразе Чимин кидает ковшик и грустно смотрит на своё отражение в воде, осознавая, насколько сильно он отчаялся, что внаглую пошел в палатку пропретора и явно не строит из себя милого наивного омежку, которым он был в первое время пока наконец-то не стал понимать, как работает мир за пределами южного дворца, в которым обитал вместе с Хосоком, окружённый его обожанием и финиковыми пальмами. — Ты изменился. Омега оборачивается на альфу, вставшего из-за стола и, гремя своими доспехами, подходящему к нему. Намджун грубо проводит рукой по лицу, ощущая пальцами обветренную из-за северных ветров кожу. — В ту ночь ты был другим. — Погоде свойственно меняться, так почему же и я не могу? Прошло уже семь месяцев с той ночи. — Думаю, я вижу сейчас тебя настоящего. По крайней мере твои глаза так и говорят, что хотят убить меня, но при этом и поцеловать. Я прав? Омега не отвечает, продолжает смотреть на Намджуна, который теперь уже проводит пальцами по шее и ключицам, торчащим из-под рубахи. — Возможно. — Иногда, смотря на тебя, у меня проскальзывает мысль, что ты голубых кровей. Случаем не ты тот самый сын-омега Рамзеса? — Будь я им, то меня бы уже давно отдали в мужья какому-то правителю соседней страны или знатному альфе. Египет ничем не отличается от Рима. Омеги всего лишь разменная монета в игре альф. Намджун восхищается произнесенными словами омеги, которые будоражат в нём забытые чувства. — Ты прав. После чего нагибается к пухлым губам и целует, прижимая к себе хрупкую фигуру омеги. Когда дышать становится уже невозможно, Чимин разрывает поцелуй, тем самым огорчяет альфу, в котором борется желание взять его силой или всё же отпустить. — У меня не было альфы. Будьте нежнее, пожалуйста, — говорит Чимин с румянцем на щеках и скидывает с себя оставшуюся одежду. Намджун тут же хватает омегу на руки и, жадно целуя, несёт к кровати. Осторожно положив его, как самое дорогое сокровище, он скидывает с себя доспехи и не замечает победной улыбки Чимина.***
— Спасибо, — тихо произносит Тэхён, сидя на софе. Нисан нервно ходит по комнате. Вернулись они пару часов назад и первое, что услышали от прислуги в доме, что Хосок находится при смерти. Позже лекарь доложил лично, что если гладиатор сможет пережить эту ночь и не уйти к Богам, то тогда пойдет на поправку. Насчёт того, сможет ли он дальше сражаться на арене неизвестно. Помимо рваной раны от трезубца, у него так же раны по всему телу, из-за этого альфа истекает кровью, и заживление будет очень болезненным и долгим. Вся надежда только на Богов, и будь у Тэхёна возможность, он бы молился в храме, а не сидел в комнате в доме сенатора. — Я спас Хосока только потому, что он нужен. Сокджин в порыве ярости мог спокойно разрешить его убить, а потом бы страдал, что лишился гладиатора. С учётом того, что творится сейчас в сенате, скорее всего Джин не сможет вернуться туда, и единственный наш доход — это гладиаторские игры. — Уверен, весной Намджун сделает переворот. Нисан нервно топает ногой и гладит живот боясь, что его нервозность передастся детям. — Ты думаешь, Альвий спокойно сидит и ждёт, когда на него нападут? Если мы уже об этом в открытую говорим, значит и император знает. Никогда нельзя быть уверенным ни в чём и всегда нужно иметь запасной план. Тэхён не отвечает и тянется за спелым яблоком, когда от громкого возгласа дергается. Фрукт катиться к ногам Нисана, извинившись, омега склоняется, чтобы забрать яблоко от чего на долю секунды на лице беременного омеги проскальзывает улыбка. Ему нравиться видеть, как другие склоняются перед ним, поэтому он сделает всё возможное, чтобы получить как можно более высокое положение в обществе. И если Сокджин будет мешать ему, то он лично перережет альфе глотку. — Что там за крики? — Наверное, Сокджин злится на слуг и бьёт их плетью. — Тогда почему на улице не горят факелы? — непонимающе спрашивает Тэхён и снова вздрагивает от крика. — Всё же он очень злой. Пойду его успокою, а то всю прислугу перепутает и искалечит, — говорит Нисан и, накинув шаль на плечи, выходит из комнаты. Все крики смолкли, отчего омега хмурит лицо, и чем ближе он подходит к лестнице, тем отчётливее ощущает носом омерзительный запах крови. — Любимый, может не… — конец фразы повисает в воздухе, а омега в ужасе застывает. Сокджин весь в крови методично протыкает уже давно испустившее последний вздох тело гладиусом. Повсюду разбросаны тела слуг и даже одного стражника, голова которого покоится отдельно от тела. Ощутив присутствие своего омеги, Сокджин оборачивается, на его прекрасных губах проскальзывает хищная улыбка, а лицо покрыто чужой кровью. Он кидает гладиус, и металл издает противное лязгание, ударившись о пол. Глаза Нисана всё ещё уставлены на окровавленную скульптуру Нептуна, стоящую в бассейне в кровавой воде. Ему приходиться заставлять себя стоять, а не бежать из этого дома от зверя, жаждущего крови, которому мало, и он хочет ещё напиться. — Я не мог наказать Хосока, поэтому я наказал слуг, — с безумием в голосе произносит Джин и оставляет поцелуй на щеке омеги. Нисану приходится надеть кляп на своего зверя, дабы тот не дай бог не начал скулить, чтобы не вывести из себя чудовище перед ним, поэтому он мягко улыбался, нежно рукой проводит по лицу, стирая чужую кровь рукавом паллы. — Ты правильно поступил, — ласково говорит он и видит, как его простые действия могут обуздать сенатора. — Мой муж такой мудрый, что не стал копить всю злость в себе и избавился от неё. — Правда? — потираясь щекой о мягкую руку, уточняет Джин и, уловив кивок, довольно улыбается. — Тебе стоит подняться наверх. Я тебя разбудил. — Хочу чтобы мы вместе уснули, — омега прикладывает руку альфы к животу, — детки успокаиваются только рядом с тобой. — Мне нужно помыться. — Я прикажу наполнить купальну и помогу тебе. Ты же не всю прислугу наказал? — Нет. Только тех, кто под горячую руку попался. Альфа встает на колени и целует выпирающий живот, после чего поднимает карие глаза, в которых отражается любовь вперемежку с чем-то, что наводит ужас даже на Нисана. — Ты не считаешь меня кровожадным? — Конечно нет. Ты хозяин этого дома и вправе распоряжаться рабами, как этого захочешь, главное Тэо не наказывай, иначе как я буду без своего слуги. — Как скажешь. Я выполню всё, что только пожелаешь. После этих слов Джин встаёт с колен и направляется в купальню. Стоило ему скрыться, как ноги у Нисана отказывают, и он почти что падает, благо стражник успевает его подловить. — Что это сейчас было? — в ужасе спрашивает омега, смотря на бледного как мел рослого альфу, что всё это время прятался за шторкой, боясь даже дышать в сторону сенатора. — Вам стоит к такому привыкнуть. От этой фразы Нисану становится совсем дурно, и его тело бьёт озноб. — Что ты имеешь в виду? — У господина бывает такое состояние, когда он убивает всех, кто попадается под руку. Такое началось после смерти его первого мужа, поэтому будьте осторожны. Как бы сильно он Вас не любил, оказавшись в приступе бешенства, он может Вас не узнать и навредить. — Пусть сейчас же всё уберут и избавятся от запаха крови. А также чтобы принесли горячий воды в купальню. — Я передам слугам, они спрятались на кухне. — И ещё, — Нисан сжимает чужую руку стальной хваткой, и его глаза опасно блеснули зелёным цветом, — если кто-то узнает о том, как я сейчас выглядел, я тебя скормлю львам на арене. Ясно? — Разумеется, — говорит стражник и преклоняет колено перед омегой, кладя руку в области сердца. — Мы рады, что Вы стали новым мужем господина сенатора. Если его охватит безумие, то по крайней мере в этом доме будет тот, кто сможет заменить его.***
Чимин просыпаеться от неприятного ощущения во всём теле. Альфа старался быть нежным, но у него не очень хорошо получалось. Намджуна в палатке нет, поэтому омега печально вздыхает и нервно кусает губу. — Ему, наверное, не понравилось, я же толком ничего не умею делать. Так спокойно, — сам себе приказывает Чимин и хлопает ладошками по щекам, чтобы прийти в себя после сна. — Ещё пару раз, и я буду отличным любовником. Омега ещё сидит какое-то время, смотря в одну точку, и пытается понять, понравилось ему или нет. Вначале было немного больно, потом вроде и приятно. Правда, блаженного наслаждения он не ощутил, как рассказывал тот же Тэхён или Нисан. Ему больше нравятся поцелуи, чем постельные утехи. Только вот Намджуну явно не интересно мнение самого Чимина, поэтому омеге придётся полюбить занятия любовью. В голове почему-то всплыла давно забытая картина, где он в юном возрасте увидел Хосока с каким-то омегой, страстно занимающихся любовью, и тогда только от одного взгляда омега возбудился, в отличие от этой ночи, проведённой в объятиях альфы. Чимин умывается холодной водой, не спеша одевается и собирается уже покинуть палатку, как замирает от шума снаружи. На небольшой площадке напротив палатки пропретора собираются офицеры и легионеры. Омега хочет быстро выскочить, прикрыв голову капюшоном, но поняв, что таким действием ещё больше привлечёт внимание и скорее всего разозлит Намджуна, тихонько возвращается в дальнюю часть и садится на кровать. Ему прекрасно слышен бодрый и властный голос Намджуна. — Сегодня префектора лагеря, повинного в отравлении и смерти пары легионеров, четвертуют публично. Несмотря на такое заявление никто из легионеров не проронил ни слова. Чимин только хмыкнул, всё же ему нет дела до того, что происходит в лагере. Он ложится на кровать, слегка прикрывая глаза. — После тщательной проверки выяснилось, что именно он отравил вино по приказу императора Альвия, чтобы ослабить нас. Дело в том, что нас направили не спасать легион в крепости, а отослали подальше от Рима, потому что нас боятся. На губах Намджуна проскальзывает улыбка, когда легионеры не понимающе переглядываются. Красный плащ, прикреплённый к броне в области плечей, выглядит словно мантия, поэтому альфа поднимает руку и сжимает ладонь в кулак. — Мы сила, потому что смогли сделать то, что не могли другие легионы. Мы захватили столько стран и привезли столько подарков Риму, что мало одного дня, дабы перечислить, но император Альвий проигнорировал нас и выбросил словно ненужный мусор, — голос Намджуна становится громче, и ветер разносит его слова по всему лагерю. — Но я не дам нас в обиду и обещаю, что мы вернёмся в Рим и положим конец тирании Альвия и его приспешников, которые не смогли спасти Помпеи. Город, в котором были ваши семьи, город с жителями империи, который навечно похоронен среди пепла. А всё потому что императору наплевать на наши жизни, ему важны только драгоценности и плотские утехи. Он привел империю почти что к гибели, но именно наш легион смог поднять страну своими завоеваниями. Только Альвий и его соратники не хотят принимать данный факт и просто кинули нас на севере, дабы мы сдохли. Вы согласны, мои любимые легионеры, что пришло время изменить Рим? Пропретор замолкает. И только тогда слышится боевой клич легионеров, скандирующих имя Намджуна и клянущихся ему в верности. Они хотят покончить с тиранией нынешнего никчемного правителя и возвести на престол того, кто будет по-настоящему любить жителей империи и заботиться о них, как любит Намджун каждого из своего легиона. — Мы скоро отправимся в Рим, но перед этим нам нужно разобраться с небольшими проблемами. Во-первых, с сегодняшнего дня всем запрещено иметь какие-либо связи с омегами из публичных домов, в частности, с теми, кого мы привезли из Рима. Убить их. Демид стоящий по правую руку, где всегда стоял Чонгук, отдаёт своему отряду приказ, и те молча спешат его выполнить. Никто из толпы не стал возражать, тем самым показывая всю свою готовности и верность в служении Намджуну. — Во-вторых, мы направимся в другое место базирование и будем ждать ещё несколько легионов с другими командующими, которые также против тирании нынешней власти и хотят сделать Рим великой империей. В-третьих, Чонгук, — Намджун смотрит на альфу и тот выходит из толпы, преклонив колено и опустив голову, — я не буду тебя убивать, всё же я сам виноват, что позволил Юлиану остаться в лагере, но так как ты совершил проступок, ты лишаешься звания легата и становишься обычным рядовым легионером под командованием Номена. — Благодарю за Вашу милость, и я докажу, что достоин того, что Вы сохранили мне жизнь. Я искренне раскаиваюсь в своём проступке и принимаю всё это не как наказание, а как урок, чтобы больше Вас никогда не подводить, мой пропретор, — от всего сердца произносит Чонгук, отчего на лице Юнги появляется раздражение, смешанное со злостью. Бывший легат спокойно отдаёт свой шлем, а также другие вещи, показывающие его звание в армии, Демиду и спокойно возвращается в строй. — На этом всё. — Ава пропретору! — ещё долго скандирует толпа, но Намджун заходит в палатку. — Ты уже проснулся? — с улыбкой говорит альфа, скидывая с себя плащ, и подходит к Чимину, а после одаривает его поцелуем. — Насчёт омег… — Это не касается тебя. Ты гонец из Рима, это другое. — А когда мне нужно будет возвращаться? — Хочешь меня покинуть? Намджун ластится к Чимину и почти мурлычет от того, как маленькая ладошка гладит его по волосам. — Скорее всего я отправлю Юнги одного, а ты останешься со мной. Хочешь? — Намджун поднимает голову, смотря в глаза напротив и получив улыбку, сильно прижимает к себе Чимина и горячо целует, попутно снимая с него и с себя одежду.***
— Ты в своем уме?! — кричит Юнги, влетая в палатку уже бывшего легата, и застаёт Чонгука за собиранием вещей. — Не кричи! — Да как тут не кричать? Когда тебя так унизили и на глазах у всех. — О чём ты? Чонгук отрывается от сундука и вопросительно смотрит на багрового от ненависти Юнги. — О том, что тебя понизили. — А. — А? — почти что орёт Юнги на весь лагерь. — Ты что совсем не понимаешь, что происходит? Тебя сейчас будет ненавидеть весь лагерь. — Я не думаю, что из-за того, что меня понизили. Я был хорошим командиром, — с похвалой в голосе говорит Чонгук, от чего Юнги хочет врезать ему по лицу, дабы тот уже начал соображать мозгами. — Намджун запретил омег из публичных домов и убил тех, кто приехал с вами из Рима. Тех самых, которых трахали твои офицеры, и теперь они же стоят выше тебя, — тычет Юнги пальцем в грудь Чонгука. — Ты понимаешь, что тебе не дадут спокойно нести службу? И к тому же, когда ты был легатом и латиклавием, то не раз убивал легионеров или наказывал их, когда они не подчинялись. Ты сам говорил, что лично плёткой хлестал тех, кто задерживал вас в походах. Чонгук вытирает внезапно выступивший на лбу пот. Он совсем позабыл, почему его окрестили «Несущий смерть», ведь он убивал не только чужих, но и своих же солдат, прибивал к крестам за неподчинение или плохо выполненное задание. — Такими действиями Намджун растоптал тебя несмотря на всё, что ты сделал для него. А сделал ты очень многое, потому что по сути именно ты тот, кто убивал, в отличие от него. Именно ты с головой утонул в крови в то время, когда Намджуна возвели почти что в Боги. — Я выполнял его приказы. — Именно. Теперь от тебя так хотят избавиться. Намджун ещё в Риме говорил с сенатором Сокджином о твоей... — договорить Юнги не успевает, жгучая боль в области щеки его прерывает. Омега рефлекторно дотрагивался до больного места на коже, ощущая весь жар. Гук тяжело дышит и делает шаг к Юнги, но тот испуганно делает шаг назад. Поняв, что омега его боится, альфа остаётся на месте и только зло цедит: — Думай перед тем, как говорить или тебе все мозги на арене выбили? Намджун дал мне шанс искупить свою вину. Он никогда меня не предаст, как и я его, — Юнги молча хлопает глазами, всё ещё держа руку на больной щеке и не верит своим ушам, когда слышит такое. — Я исправлюсь и буду лучше служить ему. Мне нужно больше фокусироваться на военных делах, а не на ночах с омегами, — Чонгук подходит к Юнги, осторожно убирает руку омеги и, осмотрев щеку, оставляет на ней мягкий поцелуй. — Ты же знаешь: я ударил тебя не просто так. Ты же это понимаешь, да? Ты, как и я, оступился и понёс за это справедливое наказание. — Пошёл ты, — цедит сквозь зубы Юнги, и в его голубых глазах отражается ненависть к альфе, но больше всего ненависти и презрения к самому себе за то, что позволил себе влюбиться. — Не хочу тебя видеть и надеюсь, ты сдохнешь тут в лесах. Гладиатор разворачивается и, не обращая внимание на то, что его зовет Чонгук, выходит из палатки и направляется к Юлиану, попутно накидывая капюшон, чтобы скрыть свои слёзы и алую щеку. Эту ночь Чимин также проводит в объятиях Намджуна. Точнее он не покидал палатку со вчерашнего вечера. Это сильно его радует и в тоже время настораживает. Египтянин боится, что это просто временный интерес или его запах вызывает в Намджуне желание, поэтому долго не может уснуть, нервно покусывая губу. Он поворачивает голову и видит мирно спящего альфу, и в глубине сердца у омеги раздаётся глухой удар, а в голове проскальзывают мысли о том, что если бы Намджун не был римским захватчиком, может, тогда они смогли бы искренне полюбить друг друга. Но ударив себя легонько по щекам за такие глупости, омега переворачивается на спину и приказывает самому себе заснуть. Прекрасный сон снится наследнику фараона, где он маленький играет с другими детьми во дворце. Им так весело, и Чимин искренно радуется, греясь в лучах тёплого солнца. — Чимин! Веселье прерывает обеспокоенный Хосок, стоящий на другом берегу Нила и отчаянно выкрикивающий его имя. Глаза омеги распахиваются в том момент, когда в слабом от дальних костров свете он замечает лезвие, направленное на него. Машинально схватив гладиус Намджуна, который всегда лежит рядом с кроватью без ножен, Чимин успевает отразить удар. Лязг металла и слабый вскрик моментально будят Намджуна. — Кто здесь? — рычит альфа, держа второй гладиус, который спокойно лежал под подушкой. Ответа не следует, только тень мелькает в палатке, поэтому Намджун бежит за посторонним. В последнюю минуту он успевает схватить кого-то за одежду. Откуда-то сбоку раздаётся шорох, и Намджун отвлекается, тем самым давая возможность чужаку сбежать. Что-то липкое ощущается под ногами, и наклонив голову, пропретор видит кровь. Он осторожно приоткрывает ткань, закрывающую вход, и видит перед собой двух караульных с перерезанными глотками. — Нападение на лагерь! — кричит Намджун, и из соседних палаток тут же выбегают офицеры и Демид, который спросонья не совсем понимает, что произошло. В отличие от Чонгука, который уже приказывает расжечь по всем лагерю костры, оповестить стражу на смотровых башнях и караульных. Начинается беготня легионеров, слышатся крики, что на смотровых башнях никого нет, ведь караульные убиты, но при этом врата в лагерь закрыты. Намджун, вспомнив об омеге, забегает в платку, на полу видны следы крови и веревочка с чёрным порошком. — Чимин, как ты? — обеспокоено уточняет альфа, осматривает омегу и, заметив порезанную ладонь, кричит: — Лекаря ко мне! — Я схватил не за тот конец Ваш мечь, — произносит Чимин и понимает, что если бы не проснулся, то его бы убили вместе с Намджуном. — Я всегда чутко сплю, но не понимаю, как они смогли пробраться. И почему я раньше не обнаружил их. В палатку быстрым шагом заходит Демид вместе с лекарем. — Пропретор, Вы ранены? — уточняет пожилой альфа. — Он, — показывает Намджун на Чимина и встаёт с кровати. Вспешке надевает на себя доспехи, пока Демид отчитывается перед ним. — Мы осмотрели весь периметр, но всё чисто, только убиты караульные. Ворота также закрыты, и нет никаких повреждений в заборе. Я послал несколько отрядов, чтобы они проверили вокруг. — Хорошо. Сколько их было можно примерно вычислить? — Точно сказать не могу. — Двое были в палатке, — произносит Чимин, заставляя обратить на себя внимание. — Один был возле входа, второй должен был убить нас. — Верно. Как ты понял? Чимин не отвечает, только морщит лицо из-за какой-то мази, которую втирает лекарь. — Скорее всего это был небольшой отряд, — заключает Намджун. — Альвий совсем страх потерял, — рычит Демид. — Думаешь, он причастен к этому? — Конечно, кто ещё на нас может напасть? — Нам пора начать действовать. Собери отряд лучших воинов и второго гонца вызови. Чимин, вы отправляетесь в Рим с сопровождением, — командует Намджун. Через минут двадцать в палатке Намджуна стоит одетый Юнги с Чимином, и они молча ожидают, когда Намджун закончит писать важный документ. Юнги нервничает, потому что не сможет попрощаться с Чонгуком. Хоть он зол на альфу, но всё равно хотел бы на прощание увидеть любимого. — Немедленнно доставить Сокджину, — приказывает Намджун. Юнги выходит из палатки первым, поэтому не видит, как Намджун целует Чимина и просит прощения за то, что и его отправляет, объясняет это тем, что в Риме ему будет безопасней и он обещает: когда вернётся, то обязательно заберёт его из дома сенатора к себе. — Всё чисто, — заверяет Демид отряд из десяти легионеров и двух гонцов. — Всё равно будьте начеку и не заходите в Верону. Обойдите этот проклятый город. — Слушаемся, — произносят все хором и ударяют ногой по коням, чтобы те начали своё движение. Лагерные огни полностью исчезают за спинами гонцов, и на лице Чимина отражается печаль. Только его план начал срабатывать, и вот теперь он скачет в Рим ни с чем, только с обещанием на словах, в которое совсем не верит. — Очень скоро будет рассвет, поэтому потерпите, пока мы скачем в темноте. Нельзя зажигать факелы, — говорит главнокомандующий небольшого отряда, скорее всего для гонцов, а не для своих ребят. Они скачут спокойно относительно долго, ровно до того момента, пока первая лошадь не встает на дыбы и легионер не падает. Пытаясь понять, что произошло с товарищем, всадники слезают с коней, и Чимин тоже собирается слезть, но его резко останавливает Юнги. Он прислушивается к тишине, и его гладиаторское чутьё подсказывает: что-то не так. Ему хватает пары секунд, чтобы осознать и крикнуть «Засада», когда отовсюду начинают бежать то ли звери, то ли люди. Не разглядев кто это, Юнги с Чимином начинают скакать как можно быстрее, торопя лошадей, чтобы вырвать из ловушки. Вдалеке виден светло-розовый восход солнца, когда лошадь гладиатора встаёт на дыбы и через секунду падает на бок. Юнги матерится, вставая, и благодарит Чимина за помощь. Они смотрят на стрелу в боку лошади и замирают, слыша звериные крики где-то неподалеку и переглянувшись, они начинают бежать. Чимин несколько раз оборачивался и никого не видит, поэтому останавливается, но Юнги сильно сжимает его ладонь и дёргает вперёд. — Они почти рядом. — Но я их не вижу. — Зато я отчетливо чувствую. Они загоняют нас в ловушку, словно львов на арене. Запыхавшись, они бегут, петляя по лесу, и через какое-то время деревьев становится меньше и перед ними появляется полянка. Юнги торопит Чимина, чтобы они скорей скрылись в лесу. Вот только из леса к ним выходят люди в звериных шкурах с разрисованными лицами. Обернувшись, омеги видит отовсюду этих людей, и в лучах восходящего солнца наконец-то можно разглядеть у некоторых на лицах маски из костей зверей, у кого-то бараньи рога на голове, а на некоторых целые черепа зверей, надетые прямо на голову. Все расступаются, давая пройти своему вожаку, и перед лицами Чимина и Юнги показывается невысокий альфа в чёрной меховой накидке. В отличие от других, его лицо чистое, только в носу висит серёжка, а на его голове красуются рога оленя. Он широко улыбается, показывая свои клыки. — А вот и твои олени, Чимин. Египтянин сглатывает вязкую слюну и вытаскивает гладиус из ножен. — Не собираюсь умирать. — Я тоже, — с улыбкой произносит Юнги, вставая в свою любимую боевую позу как на арене Колизея. — Таг хват! — командует вождь, указывая на омег, и его воины, издавая нечеловеческие звуки, которые походят больше на рычание диких волков, вытаскивают мечи и направляются к гонцам.