***
Нисан проснулся поздно, омега совсем не мог спать ночью и был расстроен, что Сокджин тоже не выспался из-за него и ушёл с рассветом в свой кабинет. Выносить ребенка очень трудно, и с учётом того, что у омеги слишком большой живот, ему труднее вдвойне. Отказавшись от завтрака, он, держась за живот, выходит из комнаты и слышит громкие голоса внизу. Тэо помогает ему спуститься по лестнице, после чего уходит выполнять свои обязанности, и Нисан медленно входит в главный зал дома, где пьянствуют альфы. — У нас гости? — удивлённо говорит Нисан и закутывается в шаль. — Ох, тебе не стоило спускаться, — тут же подрывается с кресла Сокджин и подходит к мужу. Омега сдерживает порыв рвоты из-за сильно запаха вина, исходящего от альфы, от которого его тошнит всю беременность. — Не мог же я не поприветствовать Ваших друзей. Трое альф улыбаются и кивают в знак приветствия. Каждый из них разглядывает мужа сенатора с зелёными глазами и приятными чертами лица, недаром говорят — беременность красит омегу. — Рады видеть, что Сокджин наконец-то взял себе в мужья омегу, — произносит Август улыбаясь, от чего Нисану захотелось вырвать прямо сейчас. — Теперь омеги Рима остались без ещё одного завидного жениха, — говорит Флавий, и все смеются. — Я думаю, они переживут это, — хохочет сам Сокджин, довольно чмокая мужа в щеку. — Дорогой, у вас почти пустой стол. Сейчас скажу подать обед, — произносит Нисан и отходит от подвыпившего мужа, так как больше не может терпеть омерзительный запах вина. Альфы оживляются, довольные тем, что могут вкусно поесть. — Обед — это прекрасно, — совсем пьяный Октавиус тянется за кувшином и случайно опрокидывая остатки закусок вместе со своим полупустым кубком. Сегодня он решил напиться от горя, потому что Тэхён, которого он так сильно любит, находится в одном доме с ним, но альфа не может к нему подойти. — Октавиусу больше не наливайте, — говорит Сокджин и рукой машет, дабы слуги поторопились и убрали весь устроенный балаган. — Вы же не против остаться? — Если нас Сокджин не выгонит. А то наш доблестный друг уже вовсю пьян. — Август, я всё ещё могу соображать. — Конечно, конечно, — хлопает по плечу Флавий, стараясь не засмеяться в голос. — Сокджин, у тебя же остался гарем? — Пару омег остались, вот думаю, куда их пристроить. А что? — Можно кого-то позвать? — Напоминаю, Октавиус, у тебя есть муж, — говорит Флавий и отбирает кувшин у альфы, который решил прям из него пить. — Я с ним еле ночь провёл, чтобы он родил, поэтому мое одинокое альфовское сердце желает любви. — Это твой член желает любви, — хохочет Август, и на лице Нисана вместо улыбки появляется презрение ко всем присутствующим. — Позови омег, — тихо обращается к мужу Нисан и разворачивается, чтобы покинуть помещение пропахшее вином. — Нисан, — зовёт Сокджин и хватает омегу за руку, но тот её выдёргивает. — Это твои друзья и проведи время весело. К тому же я обещал Тэхёну составить компанию на завтраке. — Оу, он у тебя дерзкий, — подмечает Август. — Омегам нужна покорность. — Это альфам нужно знать, когда стоит говорить пошлость в присутствии омег, а когда нужно закрыть рот, — последние слова Сокджин говорит громко, смотря на гостей. — Ох, обеда нам не видать, — с грустью произносит Октавиус и тут же отрубается. — Прикажу слугам положить его спать, а нам принесут обед, — говорит хозяин дома, и получив довольные кивки от гостей, зовёт прислугу. Нисан еле сдерживается, прекрасно понимая, что это очень высокопоставленные альфы, но его раздражает их хамское отношение в его присутствии. — У сенатора гости. Омега заходит в комнату Тэхёна без стука. — Я в курсе, — отвечает Тэхён и с блаженством облизывает ложку: он сидит за небольшим столиком и что-то ест. — Твоих рук дело? — Ну конечно. Они бы никогда не пришли к сенатору, но я их подтолкнул. Это же прекрасно. Ты не рад? Нисан присаживается и поглаживает живот. Он внимательно смотрит, как Тэхён ложечкой вытаскивает мякоть из странно выглядящего яблока и аппетитно поглощает её. — Это что? — Печёные яблоки с мёдом, блаженство, — восхищённо говорит Тэхён и тянется взять ещё. — Настолько вкусно? — с недоверием смотрит Нисан. — Очень. Меня научил один омега в гареме, в котором я жил до того, как оказался у Намджуна. Такое можно поесть только в сезон яблок. Хочешь? Тэхён пододвигает тарелку к Нисану. Тот долго не решается попробовать, но не устояв перед тем, с каким восхищением ест омега, берёт немного и кладёт в рот. — Как вкусно! — восклицает омега. — Никогда в жизни не ел ничего настолько невероятного. — Ещё бы корицу раздобыть и обсыпать. — А у нас нет? — Увы, — с грустью говорит Тэхён. — Скажу Джину, чтобы нашёл. Омега продолжает поглощать пищу, от чего на лице Тэхёна проскальзывает улыбка. — Иоанн, — зовёт омега своего личного слугу. — Приветствую главу дома и юного господина. Совсем юный и невысокий слуга проходит в комнату своего господина. — Приготовь нам мятную воду с ромашкой. Нисан, ты завтракал? — Нет. Как-то не хотелось есть. Я сейчас прям не могу оторватся. — Очень рад, что тебе это понравилось. Варэ, подготовь завтрак на двоих и должны уже быть готовы апельсины. — Апельсины? Нисан отрывается от поглощения вкусной еды и вопросительно смотрит на Тэхёна. Он впервые слышит о таких сладостях и удивляется тому, что Тэхён отлично разбирается в готовке, для богатых омег это очень редкое явление. А при том, что у голубоволосого омеги высокий статус даже без физического нахождения Намджуна в Риме, удивляет вдвойне. — Ох, ты обязан попробовать их, — с восхищение произносит Тэхён так, словно это пища самих Богов. — Они тоже как яблоки? — Нет. Апельсиновые корки варятся очень долго в сиропе из тростникового египетского сахара. Очень редкий ингредиент даже в Римской империи. Затем они сушатся, и ты их ешь как сладость. — Ого, ты так хорош в готовке. — Живя в гареме, можно многому научиться, — отвечает Тэхён и обращается к слуге. — А также принеси хороший и питательный завтрак. Слуга кивает и спешит выполнить указание. — Знал бы о твоих кулинарных способностях, то предложил бы быть кухаркой. — Как знать, как жизнь повернётся, может, однажды и стану слугой у тебя в доме. — Не думаю, ты слишком хорош для слуги. — Приятно слышать и оставь мне яблоки, — смеясь Тэхён пытается отобрать тарелку у Нисана.***
Юнги никогда в жизни себя не корил, но только не в этот раз, когда не попрощался с Чонгуком. В первые сутки он не думал о нём, так как события его полностью поглотили, и он был занят тем, что спасал себе жизнь, а также сильная усталость вымотала и разум, и тело. Находясь в лагере с Чонгуком, он всё равно не мог спокойно спать и постоянно просыпался от кошмаров. Гук успокаивал его, прижимал к себе и говорил, чтобы Юнги не боялся, ведь он рядом и он то сможет его защитить даже от умерших. С того первого боя на арене гладиатор всегда спит с гладиусом под подушкой, только так он ощущает себя в безопасности от тех, кто приходят каждую ночь в его сны и смотрят на него, ничего при этом не говоря. В первое время Юнги думал, что сошёл с ума, но спустя время привык. После каждого боя на арене он напивался вином, которое ему приносили слуги от Сокджина в качестве награды, и только так он мог хотя бы одну ночь спать без мёртвых. Сильная боль в плече отвлекает от самобичевания и заглушает мысли о том, что как бы сильно не был обижен на Гука, он обязан был поцеловать его и снова взглянуть в столь прекрасные и родные чёрные глаза. А теперь неизвестно, встретятся они снова или их пути навечно разошлись. Чимин идёт рядом, по его задумчивому выражению лица Юнги понимает — омега тоже о чём-то важном думает. То, что египтянин заключил сделку с Ходжом — это понятно для гладиатора, будь на его месте он бы тоже так поступил. У Юнги нет такой всепоглощающей ненависти ни к Римской империи, ни к самому Намдужу. Наверное, это хорошо, всё же жить с такой ненавистью, обидой и болью слишком тяжело, и в конечном итоге это же и погубит тебя. Юнги машет головой, словно пытаясь очистить свой разум и насладиться прекрасным зимним пейзажем. Там, где находился римский лагерь, иногда падали снежинки, а сейчас под ногами хрустит снег. Гладиатор поднимает глаза к лучезарному небу, и на его лице появляется счастливая улыбка. Несмотря на то, что ситуация не совсем располагает к тому, чтобы наслаждаться, Юнги старается ухватить пару мгновений, которые будут в его памяти надолго. Чистый белый снег вокруг и никакого песка, впитавшего человеческую кровь и пропахшего ею. — Чему ты так улыбаешься? — не выдержав спрашивает Сон, который вместе с Ё идёт рядом в качестве охраны; Ходж вместе с Минком идут впереди, ведя за собой всех, римляне в середине и сзади процессию замыкают несколько сильных бойцов с луками и мечами. — Небу, оно такое лазурное — А в Риме оно другое? — усмехается Сон, не понимая, чего тут радоваться. — Там оно кровавое. Варвар, который хотел снова кинуть колкость в качестве ответа, замолкает. Глаза Юнги, говорившего про кровавое небо, вмиг излучают боль вперемешку с печалью по тем, кто больше не сможет насладиться пейзажем. Сону становится грустно, ведь он никогда не обращал внимание на такие вещи и считал абсолютно нормальным просыпаться и видеть за окном голубое небо с милыми пушистыми облаками, ощущать запах свежего хлеба и только что приготовленной с заботой еды. Римский гладиатор для Сона словно тайная рукопись, которая так и манит разгадать её. Юнги его манит, хоть омега и отрицает это, но всё равно его тянет к невысокому «альфе» с серебряными волосами и глазами цвета лазурного неба. — Мы скоро придём? — говорит Чимин, и тем самым заставляет Сона перестать пристально смотреть на Юнги. — Устал? — Да. Я же не гладиатор, и выносливости у меня мало, — отвечает омега. Он уже ног своих не чувствует, а ещё ему то жарко, то холодно и спать хочется. — Почти пришли. Вдалеке виднеются много деревянных домов с крышами, и из которых валят клубы дыма. Такие постройки омеги видят впервые, потому что в Риме и в Египте дома строятся из камня, а не из деревянных досок, и крыши у них плоские, а не такой причудливой треугольной формы. — Ого, дома? — А что думал, мы живём в земле? — зло выпаливает Сон. — Думал, в шатрах, — рычит Юнги на омегу. — Думаешь, мы звери какие-то? — Это тут причём? Прекрати меня раздражать, иначе вырву твой язык, — не выдержав почти что орёт гладиатор, потому что этот наглый варвар его раздражает с того момента, когда он впервые его увидел. — Ну так попробуй, — вытаскивает язык Сон и наклоняется к Юнги. Гладиатор еле сдерживается, и если бы Ё не встал между ними, то точно это бы закончилось кровопролитием. Юнги с Чимином с широко открытыми глазами разглядывают дома с деревянными дверями с резьбой, над которыми есть также деревянный навес, лежавший на двух столбах, и иногда они видят пару ступенек, ведущих к входу в жилище. В деревне все заняты работой: кто-то тащит длинные брёвна, кто-то занимается разделывание туш убитых на охоте зверей, кто-то работой с мехами, делая из них тёплую одежду. Одним словом, жизнь кипит, и никто не встречает вернувшихся так помпезно, как это делали в Риме, приветствуя Намджуна с его легионом. Все пришедшие тут же расходятся, и видно, как ко многим подбегают дети или подходят мужья. Высокий красивый омега с длинными красными волосами, завязанными в хвост, и с двумя мечами на поясе подходит к вождю с Минки и о чём-то докладывает. Омеги продолжают пялится то на рогатый скот, который загоняют в стойло, то на красивых животных с серым мехом, и непонятно волки это или собаки. — Я рад, что в деревне было спокойно, пока я отсутствовал. Сан, приди ко мне в дом чуть позже, мне нужно решить пару срочных дел. Омега с красными волосами кидает высокомерный взгляд на чужих и молча удаляется, не спрашивая, кто именно прибыл в деревню. — Гладиатор будет жить с Саном и Соном. — Ходж, они поубивают друг друга. — Зато на одном языке говорят. А Чимин с тобой. — Ни за что! — восклицает Минк так, что привлекает внимание всех вокруг. — Минк, я твой брат, но в первую очередь я твой вождь. Ходж сурово смотрит на своего старшего брата, которому приходится унять свою ярость. — Я переживаю за Уёна. — Этот ребенок ничего не сделает твоему мужу. — Этот ребенок, как ты выразился, чуть тебя не убил, — напоминает Минк, тем самым начиная злить уставшего Ходжа, мечтающего нормально поспать и поесть, но прекрасно понимающего, что нужно решить слишком много дел, ибо его не было почти три недели, и он уверен, что старейшины прибрали к своим дряхлым ручкам власть, пользуясь отсутствием вождя. — Хочешь, чтобы гладиатор с тобой жил? — Нет. — На этом всё. После этих слов Ходж спешит осмотреть деревню и проверить запасы еды и скота. А также пообщаться с жителями и поздравить тех, кто заключили брачный союз или утешить тех, кто потерял своих близких. — Интересно почему Сон так вопит и машет руками, — интересуется Юнги, наблюдая за омегой, который почти что рвёт волосы на голове и вопит, пока ему что-то разъясняет Минк. Чимин только плечами пожимает, капельки пота выступают на лбу, и омега тяжело дышит. — Эй! — кричит Сон. — Римский гладиатор, ко мне. — Я тебе что пёс какой-то?! — так же громко кричит Юнги, но всё же подходит к Сону. — Ты за мной, — командует Минк, подходя к Чимину. — Будешь жить в моём доме. Омега ничего не отвечает и спешит за быстрыми шагами варвара. Он, последовав его примеру, снимает шубу и вешает на деревянный крючок. В глазах всё плывёт, и Чимин толком не осматривает жилище, которое разделено на несколько помещений, а в центральном горит очаг. — Я сейчас быстро приготовлю покушать, — суетится Уён, так как их дома не было, и свежего мяса у них нет, но муж его останавливает. Омега не понимает, почему, и всё же решает быстро приготовить кашу, пока Минк даёт тёплое одеяло и подушку Чимину. Затем поднимается по узкой лестнице, ведущей куда-то наверх, и зовёт римлянина за собой. — Живей! — гаркает Минк, и обернувшись, встречается с серо-голубыми глазами мужа. — Ты что удумал? — Он будет спать на чердаке. — С ума сошёл в такой холод ребёнка класть туда, где мы храним мясо зимой. — Он не ребёнок, — рычит Минк. — Сам туда ляжешь сейчас. Он спать внизу будет. У нас достаточно комнат. Омега спускается, и Минк не перечит ему, только со всей ненавистью и презрением смотрит на Чимина, которому всё равно, где спать, хоть на соломе, он просто лечь хочет. — Сними сапоги с носками и надень сухую обувь. Наверняка, замёрз, пройдя такую дорогу, — спокойно говорит омега Чимину, после чего добавляет на своём языке мужу: — и постели ему пару шкур, чтобы теплее было. Быстро приготовив еду и накрыв стол, Уён зовет мужа и гостя. Чимин вяло ковыряется ложкой в каше. — Не нравится еда? — спрашивает Уён Чимина, видя, что каша почти не тронута в тарелке. — Почему не ешь или брезгуешь? Омега хмурится на слова мужа, легонько ударяет того локтём в бок и пододвигает к гостю кусочки тыквы в меду, которые принесли соседи. — Горячо, — дует на ложку Чимин и с силой запихивает еду; глаза непроизвольно закрываются, и ему резко становится холодно. — Конечно не нравится римлянину наша еда. — Я не римлянин. — Мне всё равно, кто ты. Чимин резко подрывается, пугая Уёна, и со всей силой ударяет по столу так, что из кружек выливается ягодный напиток. — Хватит! Мне надоело слушать от тебя оскорбления. Минк также подрывается со стола и грозно произносит: — Это мой дом, моя еда, и я имею право называть тебя, как хочу, и относиться, как хочу. — Я не прошу к себе особого уважения, просто перестань меня называть римлянином. Я пленный раб Римской империи, не так уж сложно понять, что мой дом разрушили римские воины, убили семью и сожгли пол страны. Ты свою ненависть направь на них, а не на меня. — Вон из моего дома! Ещё какой-то римлянин будет меня учить. Ты римское отродье. И не смей мне говорить, что это не так, не я лежал в кровати у римского генерала. — Минк успокойся, — просит беременный омега и тянет мужа, чтобы он сел за стол. — Буду молиться своим Богам, дабы ты сдох самой мучительной смертью от римских войск,— рычит Чимин, после чего переводит свой взгляд на омегу со светлыми кудрявыми волосами. Минк сразу же закрывает своего мужа и достаёт меч из-за пояса. Египтянин смеётся в голос. — Презираешь, но боишься меня, — глаза омеги приобретают насыщенный коричнево-чёрный цвет, а на лице появляется безумство. — Правильно, бойся, потому что мне нечего терять. Я спокойно могу проникнуть к тебе в дом, вырезать твоего ребенка из живота твоего мужа и вручить тебе его. Надеюсь, так ты ощутишь всю ту боль, которую я ощутил, смотря, как горит Александрия, сидя в клетке в крови своего брата. После чего омега направляется к двери, и не взяв меховой плащ, покидает ненавистный ему дом. Минк с багровым от злости лицом, сжимая меч, порывается прямо сейчас догнать Чимина и отрубить ему голову, но Уён, не говоря ни слова, смотрит на мужа с презрением, и накинув плащ, идёт прямиком к вождю. — Ходж, — зовет Уён, заходя в дом к вождю; альфа выходит из комнаты думая, что омега принёс ему еду, но не заметив в руках ничего, хмурится. — Мальчик ушёл, даже не взяв шубу. — Чимин? — Минк очень грубо себя с ним повёл и наговорил гадостей, а также поднял на него безоружного меч. Ходж устало вздыхает и трёт руками лицо, ругая себя за то, что поселил Чимина к брату, зная о том, как он относится к римлянам. — Вот как. Хорошо, я пошлю его найти, думаю, он где-то в деревне, вряд ли он пошёл к лесу без одежды. — Чимин сказал Минку, что тот его боится. Ходж удивлённо уставился на омегу, пытаясь представить в голове брата, который боится невысокого юношу с хрупким телом. С того момента, как он решил заключить сделки с Чимином и Юнги, нет и дня покоя, эти двое умудряются натворить дел и перевернуть спокойную жизнь варваров с ног на голову. Один гладиатор чего стоит, когда ссорится с Соном. — Глаза мальчика были такие же, как твои, когда ты нашёл изнасилованное и убитое тело младшего брата, — Уён виновато опускает глаза из-за того, что затронул слишком личное и больное для Ходжа. — Возвращайся. Он не будет у вас жить. — Ходж, он так ценен для тебя? — Он наш шанс вернуть то, что нам по праву принадлежит и что у нас забрали. — И тот гладиатор тоже так ценен? — Юнги хороший информатор, к тому же у нас с ним сделка, и я верю, что он её не нарушит. Он не сможет вернуться в Рим, поэтому гладиатор не натворит дел и не опасен. — Всё же он был на арене и его может охватить безумие, — с тревогой говорит омега, боясь, что повторятся события пятилетней давности, которые всё ещё живы в их памяти. — Нет. Этого точно не произойдёт с ним. А если произойдет, Сан или Сон на месте его убьют. Уён молчит, по нему видно — он хочет что-то сказать, но мнётся. — Говори. — Я всё же переживаю за деревню из-за них. Может, стоит их связать и держать в хлеву? Чимин сказал ужасные слова. — Что именно? — уточняет вождь. — Сказал, может прийти ночью и с лёгкостью убить меня и вручить мёртвое тело ребёнка Минку. — В нём говорит боль. Не стоит этому придавать значение, — успокаивает альфа, боясь, что эти слова могут навредить беременному омеге. — А если он попросит этого гладиатора? Он то точно пол деревни убьёт, а ночью так всех. — Юнги соблюдает кодекс гладиатора и не направит свой меч просто так. Из них двоих опаснее Чимин и то только потому, что эмоционально нестабилен. Я займусь им, возвращайся, — этими словами вождь закончил разговор, и вздохнув, Уён поспешил вернуться в дом. — Вот же,— злится Ходж на всю ситуацию, накинув шубу и взяв меч, выходит из дома, направляясь к Сану.***
— И куда мы его положим? — уточняет Сон у младшего абсолютно не радостным голосом. — Дом большой, пусть выбирает комнату. Сан кидает шубу вместе с мечом на небольшую деревянную лавочку рядом с дверью и направляется к очагу в центральной большой комнаты, оставив на брата разборки с гладиатором. Омеге абсолютно всё равно, кто у них будет жить в доме, главное, чтобы его не трогали. Юнги тоже направляется в большую комнату, обходит длинный стол с двумя лавками по бокам и подходит к месту, где стоит много глиняной и деревянной посуды. Решив, что это кухня, он заглядывает в глиняные кувшины, найдя по запаху тот странный алкогольный напиток, радуется и начинает пить. — Это хмель, пьянит сильнее, чем вино, — предупреждает Сон и тяжело вздыхает, понимая, что теперь в его жизни будет очень большая проблема под названием «Юнги». — Отлично. Мне плевать, где спать, главное — не на улице, — говорит гладиатор, и усевшись на скамейку, большими глотками поглощает выпивку. Сон выбрал для гладиатора самую дальнюю комнату, которая когда-то принадлежала его отцу. Он подготавливает спальное место, когда слышит голос Ходжа, поэтому выходит. — Чимин убежал из дома Минка без верхней одежды, нужно срочно его найти, иначе замёрзнет. — Я слышал Чимин. Что случилось? — икая произносит Юнги с алыми щеками и мутным взглядом. Он дважды спотыкается, пока идёт. Ходж качает головой, и Сон тут же подбегает к Юнги, дабы подхватить под руки, иначе бы гладиатор в третий раз упал, только в этот раз лицом в деревянный пол. — Сейчас я его спать уложу. Он на пустой желудок кувшин хмеля выпил. — Мда уж, — только произносит Ходж и зовёт за собой Сана. — Подождите меня! — кричит Юнги и пытается вырваться из цепкой хватки омеги. — С Чимином что-то случилось, я должен идти. — Всё в порядке. Не нужно никуда идти. Юнги пьяно смотрит на варвара и свободной рукой ударяет в грудь, громко произнося: — Я лучший гладиатор Римской империи, я обязан идти. — Куда? — Не знаю, — икая говорит Юнги и почти что падает, благо его успевает поймать Сон. Гладиатор похрапывает, пока, проклиная всё вокруг и в первую очередь Юнги, омега тащит тяжёлое тело в комнату. Ему приходится напрячься, чтобы положить Юнги на кровать, после чего стягивает сапоги и плащ. Укрыв тёплым шерстяным одеялом, Сон собирается выйти, но его хватают за руку. — Чонгук, не уходи, они придут, — жалобно сквозь сон просит Юнги. В сердце Сона что-то неприятное кольнуло, со всей злобой он выдёргивает руку и выходит, проклиная того, чьё имя назвал Юнги.***
Чимин быстрыми шагами идёт непонятно куда, не ощущая холода, и доходит почти что до конца деревни, приближаясь к одиноко стоящему домику. Он усаживается на ступеньки и ударяет себя по щеке. — Что ты творишь, Чимин? — сам себя ругает омега. — Тебе никогда не разрушить Римскую империю, если ты так и будешь действовать на эмоциях. Чимин поднимает голову к прекрасному голубому небу с пушистыми облачками и тяжело вздыхает. Ощутив неприятное чувство в области носа, он дотрагивается до него и видит на своих пальцах кровь. Наверное, омега так бы и сидел с льющейся кровью, если бы рядом с ним не оказался знахарь. Седовласый альфа с мягкими голубыми глазами, от которых исходит тепло и умиротворение. Он указывает на нос Чимина рукой и просит пройти в дом. Знахарь, не смотря на свой преклонный возраст, очень бодрый и не уступает молодым альфам в физическом плане. Он осторожно прикладывает мох к носу, затем мягко кладёт морщинистую руку на лоб и качает головой. В глазах Чимина собирается влага, когда он смотрит на добродушного знахаря, омега вспоминает те короткие моменты, когда мог быть со своим отцом в прекрасном дворце в Фивах. Ему не хватало любви, но зато у него были дорогие одежды, прислуга, Хосок и много драгоценностей. Сейчас у Чимина даже этого нет. По щекам скатываются первые слезинки, и не удержавшись, омега начинает плакать навзрыд. Альфа реагирует спокойно на отчаянные слёзы юноши и мягко обнимает, поглаживая по спине. — Я так сильно запутался, — сквозь слёзы произносит Чимин. — Я хочу домой. Отец, почему ты оставил меня? Я хочу к тебе, в Фивы, мне тяжело и страшно. Я не знаю, что делать и хочу ли я уничтожить Рим или хочу сбежать. Истерика Чимина длится недолго, в какой-то момент омега затихает, физическая нагрузка вместе с жаром совсем подорвали его здоровье, поэтому знахарь кладёт его на кровать и поит каким-то сладким отваром. Подождав, когда он уснёт, и удостоверившись, что температура спала, альфа выходит из своего дома и направляется прямиком к вождю. Благо альфе не пришлось идти далеко, он встречает Ходжа вместе с другими варварами. — Вэр, ты не видел омегу с золотыми волосами? — Конунг*, дитя солнца у меня. Из уст Ходжа вырывается облегчённый вздох. Он испугался, что глупый омега на эмоциях побежал в лес, поэтому поблагодарив всех, вождь отпускает варваров. — Я нашёл его на ступеньках своего дома, у него текла кровь из носа. Это уже не в первый раз, к тому же у него жар. — Хворь или его тело не может привыкнуть к северу? — Хворь, но не физическая, а душевная. Ходж не совсем понимает, что имеет в виду знахарь, поэтому Вэру приходится объяснить: — Его насильно забрали из страны, в которой он вырос, убили семью и сделали рабом, в такой ситуации даже взрослый альфа может рассудок потерять. Мальчику плохо и из-за этого его организм страдает. Ходж молча слушает мягкий голос пожилого альфы — единственного из старейшин, которого он по-настоящему уважает, любит и прислушивается к его мудрости. — Также он весь в ранах из-за тяжёлых римских доспехов и худой для своего возраста. — Что ему нужно? — Хорошо кушать, спать и пару дней лежать в постели. — Пусть Чимин у тебя в доме побудет, потом подумаю, куда его пристроить. — Это дитя мне не мешает, можешь у меня оставить,— предлагает знахарь. — Пусть пока восстановится, там видно будет,— последние слова Ходж произносит как окончательное решение, поэтому знахарь кивает. Нет надобности дальше разговаривать, и он не хочет отнимать время у Ходжа. — И ещё,— вспомнив, оборачивается Вэр,— пришли ко мне Сона к вечеру. Хочу через него с дитя солнца поговорить. — Я приду. Знахарь колеблется, не хотя оспаривать решение вождя, но всё же озвучивает: — Мне омега нужен. — Только не говори, что он беременный? — нервно уточняет Ходж, потому что этого ему ещё не хватало. Знахарь отрицательно качает головой и альфа благодарит Богов, иначе бы он точно не знал, что делать с ребёнком от Намджуна. — Кажется, альфа, с которым он проводил ночи, был груб с ним, хочу проверить всё ли в порядке. Ходж моргает пару раз, переосмысливая полученную информацию, и в какой-то момент почувствовал сильную ярость. — Пришлю Сона. После этих слов Вэр не спеша направляется в свой дом, по пути думая зайти за молоком к соседям. — Грязное римское отродье,— сквозь зубы цедит Ходж, стараясь сдержать злость.***
— Странно, так живот болит. Такой резью, — говорит Нисан и поворачивает голову к мужу, который похрапывает после попойки с альфами. Вздохнув, омега накрывает себя одеялом, и обрадовавшись, что боль ушла, засыпает. Ближе к середине ночи Нисан вскрикивает от острой боли в области живота и с трудом встаёт. По ногам льётся вода, а в животе происходит резкий спазм. — Джин, — зовёт омега, — Проснись. У меня воды отошли. Альфа не сразу понимает происходящее. Тусклый огонёк единственной свечи в комнате освещает мокрую кровать и омегу, крутящегося от боли. — Что ты смотришь?! Зови лекаря! — зло кричит Нисан, дабы муж уже наконец-то начал соображать, а не хлопать глазами. — Я рожаю! — Но тебе ещё больше месяца ходить с животом. — У меня преждевременные роды и, — Нисан не успевает договорить конец фразы, резко хватаясь за живот, и кричит от боли. Сокджин подрывается с кровати, и выбежав в коридор, зовёт слуг. Тэхён лежит в своей комнате, барабаня пальцами по кровати. Ему надоело лежать, и он поднимается, чтобы зажечь свечи и почитать. — Странно, вроде уже должно было начаться, — говорит омега, и услышав крики Сокджина и топот слуг, довольно улыбается. — Ну наконец-то. В доме полный переполох: слуги бегают туда-обратно, явно не зная, что делать, ругань Сокджина доносится со второго этажа вперемешку с криками Нисана. Тэхён заглядывает в спальню, где омега мечется на кровати и кричит из-за схваток, пока Сокджин орёт на прислугу. — Найдите мне лекаря, — орёт сенатор на стражу в мокрых плащах. — Мы оббежали ближайшие дома, но у всех как назло то заболел лекарь, то нет его. Услышав это, Тэхён довольно улыбается, ведь Октавиус выполнил всё, как он просил его. А именно, сделал так, чтобы ни один лекарь в Риме не переступил порог дома сенатора Сокджина. Сенатор со всей силой кидает в стражу всё, что попадается под руку, начиная от книг, заканчивая тяжёлыми золотыми статуэтками. — Не найдёте лекаря, и все сдохните, — продолжает орать Джин и бьёт слуг. Стража испуганно бежит по лестнице прямиков в ужасающую буру, которая для них не так страшна, как сам сенатор. — Джин, успокойся! — кричит Нисан, лёжа на кровати, и со лба падают капельки пота. — Я рожаю, твои истерики сейчас мне ни к чему. — Сенатор, — голос Тэхёна заставляет альфу перестать пинать слугу и обернуться. — Я могу принять роды. — Что? — теперь Джин орёт в лицо омеге. — Нисан вот-вот родит. Его схватки стали чаще, нужно спешить. Омега подходит к кровати, чтобы посмотреть, в каком состоянии Нисан, но Джин больно хватает его за руку. — Не смей трогать его! — Я принимал роды столько раз в гаремах, что стал лучше любого лекаря. Если хочешь, чтобы он родил и сам не ушёл к праотцам, то дай мне помочь. Джин шокирован такой дерзостью и продолжает сжимать запястье, тяжело дыша. — Идиот! Отпусти его, пусть поможет. Я сейчас помру от боли, — кричит Нисан в слезах, и сенатор отпускает чужую руку. Тэхён, не обращая внимание на боль в запястье, бегло осматривает омегу. — Значит так, сенатора увести, принести тёплую воду, много чистых тряпок, лучше простыни, — командует Тэхён, и ему приходится повысить голос, чтобы прислуга быстрее стала выполнять его приказы. Сенатора уводят, но он ещё умудряется заявить, что намерен остаться, но стоило альфе покинуть комнату, все выдохнули, включая Нисана. — Тэо и ещё двое, поднимайте Нисана и помогите ему дойти до стула. Тэхён быстро ставит стул на середину комнаты и требует прибежавшую прислугу с тряпками класть их на пол, куда он указывает. — Нисан крепко сжимай руками спинку стула остальные тебя будут поддерживать с боков и со спины. — Я что стоя рожать буду? Ты с ума сошел? Тэхён требует больше тряпок, смачивает простынь в воде. — Да. — Но! Тэхён приказывает поднять ночную рубашку омеге и ставит ноги Нисана шире. — Никаких «но», ты со своей ногой не сможешь родить лёжа, она у тебя не сгибается и так ты сможешь навредить ребёнку. Стоя родишь, ребёнка я буду держать руками, когда он будет выходить. — Вот, — подаёт слуга кувшин с отваром из трав. — Отлично, это поможет тебе успокоиться. Немного успокоит и притупит боль. Тэхён рукой указывает, чтобы Тэо напоил омегу, пока он подлезает под ноги Нисану и что-то смотрит минуту, после чего выползает обратно. — Сейчас схватки затихнут на пару минут, потом начнутся. Твоя задача дышать. Вы, — он указывает на трёх слуг, придерживающих Нисана, — дышите вместе с ним. Медленный вдох и выдох полной грудью. — Зачем? — плача от боли, спрашивает Нисан. — Так тебе будет легче. Делай что говорят без вопросов. Сейчас дышим все вместе. Вдох-выдох. Слуги дышат вместе со своим хозяином. — Ничего, что я рожаю раньше времени? — А ты точно знаешь, когда его зачал? — вопросительно уточняет Тэхён, занятый тем, что лучше расправляет тряпки на полу. — Эм, но кажется ещё около двух месяцев до родов. — Возможно, ошиблись в подсчетах и живот у тебя такой большой, что тебе со дня на день уже пора разродиться. — А если всё же раньше началось? — с паникой в голосе произносит Нисан, и пока боль отступила, он продолжает донимать вопросами Тэхёна. — Ну, может, и началось. — Всё же седьмой месяц, ну седьмой с половиной, явно не девятый. Значит, что-то повлияло? — Может, повлиял сильный стресс или упал, ударился где-то. — Не было такого. Может, это связано с тем, что чуть выкидыш не случился? — Не знаю, — разозлившись, кричит Тэхён, — тебе нужно думать сейчас не об этом. Главное, что роды протекают хорошо, кровотечения нет, и ты в порядке. Сейчас осталось самое сложное — родить. Сокджин в гостиной нервно ходит туда-обратно, вздрагивая каждый раз, когда слышит крик мужа. Несколько раз он порывается подняться, но дальше второй ступени не получается, слуги не дают это сделать. Стража боится зайти в дом и с порога заявляет о том, что лекаря не могут найти. Воспользовавшись моментом, дабы наконец-то вымести всю свою злость, альфа приказывает страже лечь на пол и пинает их по головам, крича об их бесполезности. Наверное, это продолжалось бы, пока их головы не превратились в кровавое месиво, но детский крик заставляет его остановиться. По дому разносится детский плач, и Сокджин снова пытается пробраться наверх, крича, что убьёт любого, кто посмеет его остановить, но слуги не получили разрешение от Тэхёна, поэтому отпихивают своего хозяина. Нисан еле держится на ногах, его взгляд не может сфокусироваться, а всё тело трясет. Тэхён осторожно обтирает маленькое тело ребёнка от крови и слизи. — Омега! — кричит Тэхён и слуга, стоящий возле двери, кричит сверху «Омега». Сокджин вмиг замирает, слыша о том, что у него наконец-то родился ребенок, и ему абсолютно всё равно, омега или альфа, главное, чтобы он был здоровый. Радость сменяется тревогой и страхом. — Нисан!? — кричит он, боясь услышать страшное — что муж умер. — С ним всё в порядке, — кричит слуга. — Тэхён скоро разрешит Вам войти. В спальне все радуются ровно до того момента, пока не слышат крик Нисана, схватившегося за живот. Тэхён пытается понять, что вызвало боль, и когда осознаёт, кричит: — Держите его и тряпки скорее. У него двойня. — Какая двойня? — плачет омега, которого уже держат слуги, потому что он не в состоянии стоять. — Дыши, ещё немного, — произносит Тэхён, подползая к ногам омеги. — Я вижу голову. Тужься. — Не могу, — рыдает Нисан, продолжая кричать, тем самым наводя панику внизу. — Можешь! Ещё немного! Через пару минут Тэхён держит второго, сильно кричащего, ребёнка с зелёными глазками. Его плач заставляет своего старшего братика тоже начать плакать. — Омега! У сенатора двойня. Сокджин от услышанной новости швыряет кувшин с вином и со всей силы бежит наверх, расталкивая всю прислугу. Ворвавшись в спальную, он с ужасом видит Нисана на кровати и двоих деток на руках Тэхён в чистых простынях. — Поздравляю, Вы стали отцом двоих прекрасных детей. Взгляд альфы мечется то на детей, то на Нисана, явно не зная, к кому подойти в первую очередь. Тэхён подходит к кровати, где весь бледный и мокрый лежит Нисан, и протягивает деток ему. Увидев это, Сокджин подбегает к кровати и нежно берёт омежью руку. — Надо же, Чимин был прав, у нас двойня, — слабым голосом произносит Нисан и с улыбкой смотрит на мужа. Тот осторожно берёт деток, боясь даже дышать над ними, и по его щекам текут слёзы радости. — Ты родил мне двоих детей, спасибо тебе. Тэхён стоит с улыбкой и всем кажется, что это из-за столь радостного события в доме. Но на деле он счастлив по другой причине, красивый флакончик, который достал для него Октавиус вызвал преждевременные роды, и теперь сенатор будет ему обязан до конца своей жизни, таким образом обеспечив ему гарант, что Намджун не убьёт по приезде в Рим.