In Aeternum.

— Сенатор, Вам незачем переживать, — произносит лекарь после осмотра Нисана. Только к обеду в дом сенатора наконец-то пришёл лекарь, несмотря на то, что погода на улице всё также оставалась плохой. Нисан родил ночью, но чувствует себя хорошо, есть небольшая усталость и сонливость. — Все же я родил раньше времени? Это не повлияет на детей?— с волнением в голосе говорит омега, лежа на кровати в окружении разноцветных подушек. — Это не повлияет. Детки здоровы, как и Вы. Нужно больше Вам отдыхать и хорошо кушать. — Что вызвало предварительные роды? Джин стоит рядом и контролирует каждое движение лекаря. После того, как Нисан родил, сенатор трясётся над омегой и выполняет любую его прихоть. К детям он не подпускает слуг и сам за ними ухаживает, со стороны это выглядит как некое помешательство. — Тяжело родить одного, а двоих так подавно. Нередко случается, что именно двойню рожают раньше времени. Часто один из детей рождается мёртвым, или сам омега не выдерживает такой нагрузки, но Вам не нужно волноваться. Тот, кто принял решение, чтобы Вы рожали стоя, проявил невероятную мудрость. — Тэхён действительно мне помог, иначе страшно представить, что бы было, ведь лекарь так и не появился той ночью из-за ужасной погоды. Нисан с улыбкой смотрит на вмиг побледневшего лекаря. — Такие обширные знания есть только у гаремных омег или у шлюх. — Ты сейчас приравнял жениха пропретора к шлюхе? — говорит Сокджин, его глаза опасно блеснули, и пожилой альфа затрясся от страха. — Ох, нет конечно… Я имел в виду другое… — Пошёл вон из моего дома, — гаркает Джин, отчего перепуганный лекарь выбегает из спальни. Быстро спустившись по лестнице, он задерживается возле выхода, около которого всегда стоит стража, но не в этот раз. — Я выполнил свою часть сделки. — Прекрасно, домик на Сицилии ждёт тебя, — произносит Тэхён, наклонившись к уху лекаря. — А теперь беги за своей семьёй, иначе можешь не добежать. Альфа испуганно смотрит на омегу с внешностью Богини Афродиты и нравом Бога Марса. Поклонившись, лекарь выходит из дома сенатора, и не оборачиваясь, спешит к себе. — Убери лекаря и его семью, разумеется, сделай так, словно они отбыли на Сицилию. Я не доверяю ему, и ты знаешь, моё предчувствие никогда меня не подводит. — Слушаюсь, мой господин. Я убрал мешающий Вам элемент, — произносит альфа, скрываясь в тени, и только гладиус в его руке освещен солнечным светом. — Прекрасная работа. — А также пустил слух о том, что Лилиан сбежал со своим любовником-гладиатором из дома Калькутия. — Калькутию пришёл конец. Хосоку ничего не помешает занять пьедестал любимца Рима, — Тэхён поправляет золотые браслеты на своих запястьях. — Я мог бы подождать, когда Лилиан родит и узнать наверняка, этот ребёнок Хосока или нет, но тогда нужно будет долго ждать. Я не слишком жестоко поступил, что скажешь, Матеус? — Вы приняли мудрое решение, как и всегда. — Не дай Нисану себя раскрыть. Альфа улыбается, делает шаг вперёд, и теперь его лицо освещается солнечным светом. — Я был настолько убедительным, что аж сам поверил в придуманную легенду. Неужели я выгляжу ненатурально? — Если бы я сомневался в твоих актёрских способностях, то не поспособствовал бы тому, чтобы ты остался в Риме, а не тащился на север с Намджуном. Ты в курсе, сколько сил я приложил, дабы впихнуть тебя в дом сенатора? Матеус поправляет сползающий с плеча платок и осторожно укрывает им омегу, боясь простуды своего настоящего господина, которому служит уже многие годы. — Я приложу все свои усилия, только прошу, не гневайтесь, это Вам не к лицу. Тэхён усмехается, и повернув голову к альфе, одаривает его улыбкой. — А любовник из тебя был бы хороший. Жаль Нисана тобой не соблазнить. Ему нужен статус, и он его получит, может, тогда он перестанет меня раздражать. — Господин, — высокий омега с тёмными волосами подходит к Тэхёну, а Матеус остаётся стоять, не боясь, что его личность узнают, ведь перед ними человек Тэхёна. — Что мне делать? — Продолжай, Тэо, быть с Нисаном и докладывать обо всём, как ты раньше это делал. Ты великолепно справляешься. Омега лучезарно улыбается, и получив мешочек с золотыми монетами, довольно возвращается к своим обязанностям. Тэхён собирается проследовать к себе, но один из стражников преграждает ему путь. — Сенатор послал гонцов к Намджуну с письмом о рождении детей и просьбой вернуться раньше из-за положения в Риме. Тэхён цокает языком. Он может уничтожить всех, но только не Намджуна. Единственный, кто остаётся жить, несмотря на то, как сильно омега презирает и ненавидит его. Ему приходится выдохнуть и напомнить себе о том, что высокий статус Намджуна ему очень сильно помог и продолжает открывать перед ним нужные двери, в отличие от того времени, когда он был в гаремах вельмож. — Замени на наших гонцов. В письме оставь часть про детей, но замени на то, что в Риме всё хорошо и подготовка к перевороту готовится, как и было спланировано. — Слушаюсь, — поклонившись, стражник уходит заняться распоряжением. — Сложно быть в тени с таким невероятным умом, как у Вас. Вы словно паук плетёте свою паутину, никому не мешаете, и никто на Вас не обращает внимание. Пока не приходит время, и жертва оказывается в Ваших сетях, даже не поняв этого. — Выживание в гареме, Матеус, не сравнится с выживанием сейчас. Разница только в том, что сейчас мне нужно защитить Хосока от всех и сделать его неприкасаемым. — Не надоело и от него прятать Вашу тёмную сторону? Альфа со шрамом на лице внимательно слушает своего господина, с которым познакомился примерно лет семь назад, когда Тэхён жил в гареме очень влиятельного альфы. — Тёмная сторона у каждого есть. Я боюсь, он отвернётся от меня. Думаю, он заметил мою тёмную сторону, хотя с ним я настоящий. Всё же трудно скрыть тьму. Если долго смотреть в бездну, то в конечном итоге она будет смотреть на тебя. — Он убивает на арене, как и Вы, просто у Вас арена больше, и вместо гладиаторов — помехи, которые Вас беспокоят. Хосок должен Вас понять. Тэхён усмехается. В первое время в гаремах Тэхён выживал, доказывая своим трудом перед хозяевами собственную ценность, но потом осознал, что это не поможет. Он видел, как другие уничтожают преграды на их пути. И омега также стал действовать: убивать с помощью яда, сводить с ума других, подталкивать к самоубийству, затуманивать разум, влюблять в себя, заставлять других желать только его, делать так, чтобы они выполняли все его просьбы, одурманивать весь Рим, и только перед Хосоком он показывает себя настоящего, хоть и скрывает свою тёмную сущность. Только с ним Тэхён ощущает себя по-настоящему счастливым, без всяких планов, которые он порой годами вынашивает, без интриг, без лицемерия. Только с Хосоком Тэхён ощущает себя живым и любимым. Тот, кто принял его, несмотря на то, что он не сможет родить ему детей, с выжженным на плече клеймом, грязного после того, как его заставляли раздвинуть ноги для множества альф, сломленного, пахнущего чужой кровью и мечтающего однажды выбраться из Рима и просто ощутить морской бриз, голыми ногами пройти по горячему песку. Тэхён тот, кто стоит в тени и никогда не покажется, тот, кто изображает наивного и глупого омегу, тот, кто склоняет голову перед всеми, и именно он по-настоящему владеет властью, которую получил непосильным трудом: умственным и физическим. Пройдёт время, и Римская империя склонится перед ним, а пока он продолжает расчищать путь для Хосока. — Октавиус ищет с Вами встречи. — Узнай, когда ему нужно будет покинуть Рим. — Конечно. Приятного отдыха. Матеус кланяется и оставляет Тэхёна возле дверей его комнаты. — Я слишком устал, но у меня столько работы. В первую очередь мне нужно избавиться от… — омега замолкает. — Хочу к Хосоку. Тэхён быстро пробегает двор, но всё равно промокает под сильным ливнем. Хосок уже потихоньку передвигается на ногах и спокойно сидит, почти не ощущая боли от раны. Ему запрещены тренировки. Поселили его в комнату Юнги для хорошего отдыха и полного восстановления, сенатор лично распорядился. Альфа видит перед собой промокшего Тэхёна и немного привстает с кровати. — Ты так простудишься. Почему не оде… — омега обрывает фразу страстным поцелуем. — Тебе же уже можно двигаться? — шепчет Тэхён, продолжая оставлять короткие поцелуи на лице. — Лекарь сказал мне запрещены нагрузки. — Ясно. Хосок открывает рот, но вмиг его закрывает, видя, как Тэхён стягивает с себя мокрую одежду, оставаясь обнажённым. Он осторожно седлает гладиатора и проводит руками по торсу, обходя повязку. — Если я буду носить мокрую одежду, то тогда точно простужусь. Решил её снять, — с ухмылкой произносит омега, ощущая, как сильные и горячие руки гладят его бёдра. — Согрейте, о великий римский гладиатор Хосок. — Всё, что пожелаете, о великолепный юный господин Тэхён. Омега смеётся, в его глазах отражается любовь, как и у Хосока, которому не нужно ни признание в Риме, ни даже возвращение в Египет, всё, что он хочет — это быть с тем, кого по-настоящему полюбил. Тэхён стягивает мешающую одежду с альфы, после чего быстро себя подготавливает, еле сдерживаясь, чтобы не кончить только от горящего взгляда гладиатора, который тяжело дышит и едва сдерживается, дабы не насадить на свой член Тэхёна. Их пальцы сплетаются, омега делает несколько плавных движений, ощущая в себе член, и не переживая, что их услышат, в голос стонет. Раздаются удары грома, сверкает молния и льёт дождь, но для них всё это не важно. Хосок порывается сменить позу, вот только омежьи руки останавливают его. Тэхён, сидящий на крепких бёдрах, изгибающий в экстазе и стонущий в голос, опьяняет гладиатора лучше самого крепкого вина. — Тэхён, — стонет альфа. — Хосок, — ответно стонет омега и набирает темп, ощущая, что вот-вот кончит. Бёдра устали, ему приходится опираться ладонями на плечи Хосока. Хоть он придерживает его за тонкую талию, ему всё равно тяжело, но сменить позу не разрешает, боясь что рана снова начнет кровоточить. Смотря в карие глаза любимого, ради которого Тэхён готов лично сжечь проклятый Рим, он целует столь обожаемые губы, ощущая вкус горьковатого лекарства. — Тэхён, ради тебя я утоплю империю в крови. — Ради тебя, Хосок, я её разрушу. Они оба стонут в унисон, наслаждаясь друг другом. Раскат грома за окном перекрывает громкий стон, означающий, что они кончили одновременно. Тэхён ложится рядом на узкую кровать, закинув одну ногу на ногу Хосока, ощущает, как по его ногам течёт сперма и от этого ещё сильнее возбуждается. Ему хочется заниматься любовью до утра, но Хосок выглядит бледным, и он пару раз прикусывал губу во время секса, хоть Тэхён делал всё сам, всё равно его мышцы напрягались. — Повязку нужно сменить, — говорит омега, дотрагиваясь до тряпки, пропитавшейся его спермой и кровью. — Когда я вылечусь, то сорвусь и буду заниматься с тобой любовью, пока не потеряешь сознание от того, что кончал бесчисленное количество раз. — Буду ждать. Смеётся Тэхён и оставляет милый поцелуй на щеке. Уже собирается лечь обратно, но Хосок наклоняет его голову и целует. Их поцелуй очень мягкий и тягучий, таким обычно одаривают любимых по утрам, когда просыпаются. — На улице дождь, оставайся у меня спать. — Хорошо, — сонно произносит Тэхён, и положив голову на плечо, засыпает.

***

Юнги приоткрывает глаза и издаёт громкий стон, наполненный болью. Еле садится на кровать, хватаясь за голову. Перед глазами всё крутится и от этого его тошнит. — Проснулся? Уже полдень, — произносит Сон, заглянувший в комнату. Юнги издаёт недовольный звук, морщась от сильной головной боли. — Говори тише, — хриплым голосом произносит гладиатор и поднимает глаза. Омега стоит в приталенной рубахе с красивым поясом, на его ногах красуются новые сапожки. А прекрасная меховая белая накидка прикрывает плечи и защищает от холода даже в доме. Волосы красиво уложены, а губы алые, словно он их подкрасили ягодным соком. — Ого! Ты такой красивый. Омега смущённо поправляет волосы, явно пытаясь привлечь внимание гладиатора. — Я всегда красивый, просто сейчас в деревне, а не в дороге. — Ааа, — понимающе тянет Юнги. — Для своего альфы оделся? — У меня нет никого. Сон с алыми щеками отодвигается от прохода, чтобы Юнги вышел из комнаты на кухню, где его ждёт вкусный и горячий обед. — Глаза подкрась или попроси Чимина, он тебе их подведет, как у них в Египте, вмиг найдёшь себе альфу, — поучительно произносит Юнги, с близкого расстояния осматривая омегу, после чего выходит из комнаты. — Ладно, — с лёгкой улыбкой говорит Сон, довольный тем, что Юнги заметил как он прихорошился для него. Сан сидит за столом и никак не реагирует на гостя, который плюхается на скамейку и стонет от головной боли. — Нельзя пить так много. — Не впервой. Сан качает головой, длинные красные волосы собраны в высокий хвост, это напоминает Юнги то, как одевались и завязывали волосы у него на Родине. До того, как он попал к работорговцам, у него тоже были длинные волосы, собранные в хвост. — Показать, как сражаться в Риме? — омега произносит слова на языке Юнги, но делает много ошибок. — Ты не знаешь язык, в отличие от брата? — Мой отец и его разный. Отец запретить говорить мне, но я немного выучить. — Вот как, — задумывается Юнги на минуту. Налив в кружку ягодного отвара, он с удовольствием выпивает всё залпом. — Ты хочешь, чтобы я научил тебя драться, как гладиатор? — Показать. — Нужно попросить разрешение у вашего вождя. Мне запрещено брать в руки оружие, и я не хочу конфликта с ним. Сан показывает на себя и произносит: «Я сказать Ходж». — Ты красивый омега, в Риме за тебя бы войну устроили. Сан улыбается и пододвигает к Юнги тарелочку с чем-то запечённым и вкусно пахнущим. Поняв, что варвар перед ним также падок на комплименты, как и его брат, гладиатор довольно улыбается, зная теперь, как может просить о чём угодно у них. — Не говорить Сону. Обидится. — Почему? Он тоже красивый. Омега показывает на глаз и качает головой. — Шрам его не портит, наоборот, придаёт свою красоту. Не знаю, почему он его за чёлкой скрывает. Красивый он, в Риме и за него бы дрались. Услышав эти слова, Сон замирает. Он прибрался в комнате гладиатора и собирался присоединится к обеду, но застыл от слов римлянина, и его щёки вмиг стали красными, а на губах появилась застенчивая улыбка. — Альфа не понимать омег. Юнги смеётся над словами варвара. — Гладиаторам в Риме тоже нужно быть красивым и не только им. Мой господин очень красив, несмотря на то, что он альфа. Всегда переживает за своё личико.

***

Тэхён бежит в дом, несмотря на моросящий дождь. Он проснулся в объятиях Хосока вечером и планировал провести с ним всю ночь, а после встретить утро, но резкий стук и появление Матеуса заставило его бежать сломя голову. В доме стоит Октавиус в начищенных доспехах, с мокрым красным плащом, и увидев растрёпанного омегу, лучезарно улыбается. — Ты что тут делаешь? — в панике произносит Тэхён, сдерживаясь, чтобы не начать орать на альфу. Ему приходится посмотреть по сторонам, не присутствует ли кто-то из прислуги неподалёку. Благо никого нет, но это не успокаивает его. — Ты обещал, что мы встретимся, и не приходишь. Октавиус делает шаг, хочет обнять Тэхёна и одарить поцелуем, но омега в свою очередь пытается избежать этого. — Я обещал, значит выполню. Зачем ты пришёл? — Надоело ждать. Тэхён прикусывает губу, сдерживая гнев, и уже собирается силой выставить незваного гостя за дверь, вот только голос сенатора заставляет омегу нервно обернуться. — Октавиус, что тут делаешь? Альфа растерялся и молчит, поэтому Тэхёну приходится включить всё своё актёрское мастерство. — Сенатор, это так прекрасно. Октавиус пришёл Вас поздравить с рождением детей. — Я разве говорил о том, что муж родил? — подозрительно смотрит Джин на альфу и на растрёпанного омегу, явно пытаясь понять, что тут происходит. — Так твои стражники прибегали ко мне, просили лекаря. Я за сутки до родов отправил своего с ребёнком на юг и конечно настоял взять нашего лекаря, — благо у Октавиуса включился мозг, и он начал говорить. — Ох, мне не стоило без приглашения приходить? Но всё же весь Рим только и говорит о твоём первенце. — Первенцах. Двойня, — поправляет Сокджин с гордо поднятой головой. — Боги тебя так вознаградили, подарив двоих. Октавиус обнимает сенатора, похлопывая по спине, пока Тэхён улыбается и думает, как выгнать альфу, который может всё испортить. — Надеюсь, ты устроишь праздник в честь этого? Тэхён почти что давится слюной и таращится на альфу, мечтая его прикончить прямо сейчас на месте — Даже не знаю. — Ты что! — восклицает Октавиус. — Обязательно нужно, тебя так все хотят поздравить. Да, Тэхён? — Конечно, и стоит в храме помолиться, — с улыбкой лопочет омега, прожигая Октавиуса взглядом полным ненависти, но приходится продолжать играть. — Я как раз думал пригласить наших с Нисаном друзей и поздравить его. — Вот как, — удивляется сенатор, на что Тэхён продолжает улыбаться, как положено глупому омеге. — Нисан только родил, и я как-то переживаю, — обеспокоено говорит Джин. — Праздник же не сегодня будет, верно? Тэхен делает акцент на последнем слове, смотря на Октавиуса, как бы говоря «Заткнись и убирайся». — Верно, можно на днях устроить. Омеги наверху будут, развлекут твоего мужа, ну а мы же тут, — немного заговорчески говорит Октавиус, понижая голос. — Я привёз такое потрясающее вино из Сицилии. Ждал особого случая, и вот он настал. Джин раздумывает пару минут, и посчитав это отличным поводом показать Риму, что у него по-прежнему есть власть и уважение, соглашается. — Юный господин, — Тэхён вздрагивает при виде Тэо. — Купальня остывает. Вы пойдете или передумали? — Ох, я же в купальню шёл, когда встретил Октавиуса. Я пойду, — говорит Тэхён со счастливой улыбкой, потому что слуга спас его, а также дал отличный шанс уйти до того, как он лично перережет глотку Октавиусу, или сенатор что-то заподозрит. — До встречи, — улыбается альфа, махая рукой, которую Тэхён хочет вырвать за такую самовольную выходку. Похвалив Тэо за отличную работу, Тэхён решает помыться. Забравшись в купальню с тёплой водой и лепестками роз, он с головой окунается. После того, как он проделывает так дважды, садится спиной к мозаичной стене, которая покрывает всю купальню, и кладёт руки на бортик. — Он попросил лично у Альвия отсрочку на месяц и остался в Риме, — произносит тихо Матеус, преклоняя одно колено, чтобы быть на одном уровне с Тэхёном. Омега зло ударяет рукой по воде, тем самым заставляя лепестки роз покачиваться. — Его муж действительно уехал? — Он его отправил на юг от столицы. — Вот же гад, сплавил мужа, чтобы за мной побегать. А ведь я когда-то думал, что Октавиус другой, но на деле такой же, как Намджун и остальные. Тэхён тянется к корзиночке, стоящей чуть поодаль от него, но Матеус встаёт и берет её. Омега кивает в качестве благодарности, и найдя мочалку, обильно поливает её ароматным маслом. Подав её Матеусу, Тэхён забирается на бортик, свесив ноги в воду. Альфа мягко проводит мочалкой по спине, не жалуясь на то, что занимается работой обычного слуги. — Что прикажете? — Следи за ним и не впускай в дом, только если сенатор его лично пригласит. Боюсь, Октавиус натворит дел и попортит мне нервы.

***

Время быстротечно, нам кажется прошёл только день, а уже целый год позади. Иногда нам кажется прошёл целый год, но на самом деле прошёл только день. С рождения детей прошло четыре дня. Нисан, как велел врач, находится в постели, получая самую лучшую еду во всей империи. Спальня завалена китайским шёлком и всякими подарками с востока, которые стоят дороже соли, весь его косметический столик завален драгоценностями, чего только стоит бриллиантовое колье в золоте, выполненное по специальному заказу Сокджина. Слуги порхают вокруг омеги, боясь гнева сенатора, который занимается с детьми лучше любой няньки. Нисану смешно, за эти четыре дня он видел детей пару раз, всё остальное время они провели с Сокджином. Сегодня Джину пришлось оставить детей и покинуть дом по важным делам, поэтому омега наконец-то может побыть с ними. Лёгкая улыбка скользит на губах, когда он с нежностью смотрит на спящих младенцев, забавно причмокивающих. — Если бы у меня родился один ребенок и весной, то я бы назвал его Сиван в честь прекрасного месяца. Но вас двое, и вы родились в декабре. И с иудейскими именами вам будет сложно в жизни. Намджун приказал разрушить Иерусалимский храм так, чтобы камня на камне не осталось, вывезли всё драгоценное, а всех служителей убили. Почти весь Иерусалим был разрушен до основания. Чонгук лично преследовал бежавших, после чего приказал распять. Дорога в Иерусалим была из крестов, на которых мучительно умирали люди. Забавно было смотреть на скульптуры в храме Венеры, золото, которое там блестело, скорее всего из Иерусалима, — говорит омега; по щеке течёт слеза, и он смахивает её рукой, но это не помогает, из глаз льются слёзы. — Если бы я родился альфой, то мог прислуживать в храме, как моя семья, или хотя бы не калекой, моя жизнь была бы другой и прекрасной. Я ненавижу Рим, но в конечном итоге я родил от римлянина, живу в Риме и думаю, какие римские имена вам дать. Надеюсь, однажды вы сможете побывать на моей родине и насладиться прекрасными садами и оливковыми рощами. Может, тогда я перестану себя ненавидеть и презирать за то, что спасая свою жизнь, отрёкся от Бога и даже не обернулся, когда горел храм, и заткнул уши, чтобы не слышать крики отца и братьев. Нисан, это имя дал мне отец в честь первого месяца, который является царствующим над всеми остальными одиннадцатью. Детки продолжают спать, несмотря на то, что слёзы их папы падают и впитываются в одеялки, в которые они завёрнуты. — Когда вы станете старше, то разочаруетесь в папе, да и в своём отце. Простите за то, что у вас такие родители, мне жаль. Нисан вздрагивает, услышав голос мужа. Сенатор кинул плащ внизу и поспешил в спальню, отказавшись поесть. — Ты почему плачешь? — с испугом подбегает Джин к кровати и осматривает детей, убедившись, что с ними всё хорошо, смотрит на красные и опухшие глаза омеги. — От счастья, — с улыбкой говорит Нисан. — Такое бывает у омег, когда они родили, могут плакать по пустякам, не стоит обращать внимание. — Мне вызвать лекаря? Нисан отрицательно качает головой и дотрагивается до руки мужа, продолжая улыбаться. — Как назовём детей? — Вы глава дома, Вам и называть. Сокджин от услышанной лести приходит в восторг, и взяв детей на руки, думает над именами. Определившись, он радостно и с гордостью произносит: — Пусть будут Рем и Ромул в честь братьев, основавших Рим. — Но один из братьев убивает другого, чтобы стать царем, может, другие имена? — нерешительно просит Нисан. — Они же не альфы, чтобы хотеть престол. Смеется Сокджин и Нисану приходится одобрительно кивнуть, а у самого в голове проскальзывает: «Надеюсь, из них никто не станет Каином».

***

— Вэр, он четвёртые сутки не приходит в себя, — произносит Ходж, стоя напротив кровати и смотря на бледное лицо Чимина с закрытыми глазами. Знахарь не знает, что ответить альфе, который приходит каждый день и сидит какое-то время напротив юноши, о чём-то думая. После той истерики Чимин заснул и не просыпается, словно не хочет больше быть в этом мире. — Скоро проснётся. Ему нужны силы. — Ты это мне говоришь каждый день. — Незачем каждый день приходить, тогда и не буду говорить, — бурчит знахарь, готовя успокаивающую настойку для гладиатора по просьбе Сона. — У меня на него большие планы, поэтому он не может умереть. Он же не умрёт? — обеспокоено спрашивает Ходж и наклоняется ухом ко рту омеги, услышав ровное дыхание, он выдыхает и садится обратно на стул. — Я не знаю. Сходи к заклинателю, он общается с духами. Вождь поправляет меховой плащ и покидает дом знахаря, направляясь глубже в лес, где обитает заклинатель. — Я ждал тебя, — произносит хриплым голосом человек в капюшоне. Лицо заклинателя никто не видел и никто не знает, альфа он или омега. Появился он в деревне ещё в то время, когда отец отца Ходжа родился. Жители деревни его почитают, но боятся и в дом не приглашают, предпочитая ходить в лес со своими просьбами. В окружении белых снегов его тёмная одежда выделяется. — Духи сказали? — скептически говорит Ходж, особо не веря, хоть заклинатель многое предсказал. Может, если бы отец Ходжа послушал его и варвары покинули деревню, то земля не была бы напоена кровью невинных. — Про юношу с других земель хочешь узнать? — Он не приходит в сознание четвёртые сутки, пусть духи скажут, умрёт или нет. Заклинатель кивает, взяв длинную палку с навешанными лентами и перьями, подходит к небольшому костру. Садится на меховую шкуру, и прикрыв глаза, начинает раскачиваться взад-вперёд, что-то произнося на непонятном языке. Ходж молча стоит неподалёку, не решаясь подходить ближе. Так продолжается какое-то время, заклинатель раскачивается, продолжая бубнить, и в какой-то момент альфе захотелось спать, но хриплый голос выводит его из транса. — Очнётся. Духам незачем ребёнок, заключивший соглашение с его Богами. — Что ты имеешь в виду? Заклинатель перестаёт качаться, поднимает жилистые руки к небу и громким голосом произносит: — Сердце твоё полюбит чужеземца, но не суждено быть солнцу и луне под одним небом. Ходж внимательно слушает. — Вижу дитя с голубыми глазами в твоём плаще. Второй человек, пришедший с тобой, смешает северную кровь с южной: из-за чего беда случится, которая обернётся смертью. Вижу животных, похожих на лисиц и оленей, все стоят и смотрят на птицу. Заклинатель опускает руки, и огонь в костре становится совсем маленьким. — Духи всё сказали, — снова хриплым голосом тихо говорит заклинатель. — Я не понимаю, что они имеют в виду, какие птицы? Что это значит? Заклинатель молчит, из-за чего Ходж злится и подходит к костру, который вмиг запылал, показывая красные языки пламени. — Духи мне показали, я сказал, что видел. Ступай. — Я никуда не пойду, пока ты мне не скажешь. — Духам не по нраву ты. Не должен был ты занять место вождя, и ты прекрасно это знаешь. Они гневаются на тебя, Ходж. Не стоит их ещё больше злить. Мальчик очнулся, ступай к знахарю. Альфа зло шагает по снегу, думая, что это бред и на самом деле ничего не знает заклинатель. Только стоило ему переступить порог дома знахаря, он видит пришедшего в себя Чимина. Карие глаза больше не пылают ненавистью и жаждой отомстить, они не выражают абсолютно ничего. Они пустые. Вождь шокировано хлопает глазами, и не дослушав слова Вэра, выбегает из дома. — Что же теперь делать, скажите мне духи? Вы же всемогущие, — кричит Ходж, и вытащив меч из-за пояса, со всей силой ударяет лезвием по рядом стоящему дереву. — Брат, что ты делаешь? — спрашивает Минк, смотря на сломанный меч, валяющийся в снегу и на дерево с царапинами. Он шёл к дому знахаря с важным посланием для Ходжа и гневался, что тот снова сидит у кровати римлянина. После того, как брат отчитал его за тот инцидент, альфа старается игнорировать и не упоминать римлян вообще, боясь гнева вождя. — Чимин. — Он умер? — Жив, — усмехается Ходж, — вот только пользы от него не будет. — Что ты имеешь в виду? Он отказался сотрудничать с нами? Гнев альфы затухает, и он смеётся, пугая Минка, который не знает, что делать. Ходж не отвечает, рукой зачёсывает волосы. — Зачем пришёл? — Ястреб прилетел с посланием от Юна. — Они нашли омегу? — спокойным тоном спрашивает Ходж. — На рассвете омегу хоронил воин с чёрными волосами. — Ясно. Я сам сообщу это Юнги. Передай Юну, пусть они возвращаются. — Ты же хотел, чтобы они следовали за армией Намджуна. — В этом нет смысла, и так ясно армия остановится в крепости. Пошли ястреба в Рим. Мне нужна вся информация. Минк, не важно официальная она или слухи. Срочно мне всё, что связано с Римом, абсолютно всё! — яростно кричит Ходж, и пнув дерево ногой, уходит, оставив брата подбирать сломанное оружие.