***
Три лошади скачут по заснеженной тропинке, а путь им освещают два факела. Ветер, гуляющий между деревьями, скрип снега под копытами, уханье сов и далекий волчий вой сопровождают путников. — Юнги, Ходж не сказал новости насчёт твоего друга из-за поведение Чимина, — начинает Минк, и гладиатор сразу же понимает: варвары не успели. — Твоего друга убили раньше, чем наши воины успели его забрать. Они видели, как на рассвете его хоронил альфа с чёрными как смоль волосами. Юнги усмехается, он знал, что Намджун прикажет убить Юлиана именно Чонгуку, но надеялся, что всё же он этого не сделает. — Ясно. — Они видели место захоронения и запомнили его, если захочешь, то сможешь навестить друга. — Юлиан не был моим другом. Он был потрясающим омегой, и я уверен, родись он альфой, то достиг бы высокого положение в Риме. Он не заслуживает того, чтобы убийца хоронил его тело в безымянной могиле. Голос Юнги звучит ровно и спокойно. Минк думает о том, что гладиатор воспринял смерть друга слишком равнодушно, поэтому на его лице появляется удивление. Факел освещает гладиатора, и отчётливо видны мокрые дорожки от слёз на щеках. — Мне жаль, — всё, что может сказать варвар. — Скажи, если бы легионеры напали на нашу деревню, то ты бы им помог или остался на нашей стороне? — Я бы перерезал глотку несущему смерть. После этой фразы никто из них не проронил и слова до самой деревни. Прискаивают они за пару часов до рассвета, где их уже ожидают часть воинов и жителей. Наспех собрав всё, что нужно, Минк просит мужа зайти в дом, наотрез запрещая ему ехать с ними. Омега недовольно топает ногой и отталкивает альфу, когда он хочет его поцеловать в щёчку. Крикнув, он натягивает поводья, и все устремляются вперед, включая Юнги, который успел напоить лошадь и отпить что-то горячее из кружки, заботливо поданной Соном.***
Ходж довольно улыбается, когда с первыми лучами солнца в разрушенную деревню прибывают его люди. Как и сказал Юнги, они успели вернуться впритык. Приказав напоить трёх уставших и замёрзших гонцов, Ходж руководит всем сам. Его люди кладут раненых воинов в повозку, запряжённую лошадями. Каждый из них сажает с собой одного или двоих детей на лошадь и по команде конунга выдвигаются в путь. Чимин сидит на лошади вместе с Ё, а рядом с ними скачет Сан. — Почему я сижу с Ё? — спрашивает Чимин. — Конунг очень устал. Он не спал ночь и боится, может упасть с лошади, — отвечает Сан. — Вот как. Видя, с каким равнодушием говорит египтянин, Сан, не удержавшись, всё же выпаливает своё негодование. — Много дел конунг, и ты ещё. Он приходить в дом знахаря каждый день и сидеть с тобой. А ты ещё делать проблемы. Прекрати донимать Ходжа и ведить себя хорошо. Ясно? Чимин виновато опускает голову. — Эй! Я спросить, ты не ответить. — Понял я, — бурчит Чимин. — Делать проблема, я тебя лично убить. Ты не нравится всем, в отличии от Юнги. Будь, как он. — Хо-ро-шо, — по слогам выговаривает Чимин. — Сан хватит, — произносит Ё своим низким голосом и с отцовской заботой гладит поникшего омегу. — Ты ведь не понимаешь, что я говорю. — Тут и понимать нечего. Оставь ребенка в покое. Ходж сказал, что позаботится о нём, поэтому не лезь. — Сан усмехается, одаривая бородатого альфу высокомерным взглядом. — У тебя и так высокое положение в столь юном возрасте, неужели хочешь еще выше быть? — Неужели это плохо хотеть власти? — Тебе не быть мужем конунга, и ты это прекрасно знаешь. Ходж не тот альфа, который будет братья в мужья нелюбимого ради наследника или выгодного союза. Неужели ты начал на что-то надеятся после того, как пару раз в его постели полежал? Своими желаниями подняться в гору не заметишь, как со скалы упадёшь. У Ё очень мягкое сердце несмотря на его грозный вид и топор, висящий за спиной. Он редко высказывает своё мнение, предпочитая молчать или делать вид, что не в курсе всего, что происходит вокруг, и то, что он сделал предупреждение Сану, очень сильно обидело красноволосого воина.***
— Тэхён. Хосок дотрагивается до плеча омеги, и тот дёргается, но в то же время наконец обращает внимание на альфу. — Что? — Я тебя звал, ты не отвечал. — Прости, задумался,— улыбается Тэхён и пододвигает тарелку со всякими вкусностями Хосоку. Альфа ставит тарелку на пол и тянет Тэхёна к себе. Крепко обняв его за талию, прижимая к груди, оставляет поцелуй на щеке. — Тебя донимает тот альфа? Омега дёргается, и оторвавшись от груди, испуганно смотрит на спокойного Хосока, глаза которого приобрели более тёмный оттенок. — Ничего такого. Не стоит обращать внимание. Тэхён улыбается и игриво пальчиками дотрагивается до обнажённой груди в надежде отвлечь альфу и перевести тему. — Мне убить его? Тонкие пальчики замирают на чужом теле, как и сам омега. Хосок берёт ладонь и оставляет поцелуй на тыльной стороне руки, после чего прижимает её к своей щеке. — Я знаю, ты спровоцировал роды Нисана. Тэхён испуганно дёргает руку, но альфа её не отпускает, наоборот, покрывает поцелуями. Омега не хочет, чтобы любимый влезал в грязные интриги Рима. — Нет, не я, — с улыбкой произносит Тэхён и свободной рукой тянется к бёдрам гладиатора. — Я всегда буду на твоей стороне. Не важно, что ты делаешь или говоришь. Убиваешь ты или готовишь заговор. Я всегда буду с тобой и не только буду, я тебе помогу, — Хосок берёт две руки с тонкими колечками на пальцах и целует каждый пальчик, от чего у Тэхёна начинают гореть щёки: впервые в жизни он смутился. — Я не хочу, чтобы твои прекрасные руки были в крови, поэтому говори, и я сам убью. — Хосок, я… — Тэхён теряется, не зная, как реагировать, и как ответить. — Я не такой умный, как Юнги, и ты прав, говоря о моём характере. Меня должны были воспитать как будущего генерала, но в детстве отдали в качестве друга очень богатому и важному египтянину. Вместо сражений я играл с ребёнком, рос вместе с ним в богатстве. Мы устраивали шалости, по вечерам сбегали к Нилу купаться. Я был для этого человека другом, стражником и старшим братом. Став старше, я часто проводил время в гаремах или со слугами во дворце фараона. Можно сказать, я тот самый альфа, который с рождения ничего не делал и только всё получал. Сейчас я рад, что научился держать в руке меч, иначе я бы уже давно умер. — Теперь мне понятно твоё поведение и характер. — Но я не слеп, и я не глух. Я прекрасно понимаю, что ты делаешь и для меня, и для себя Тэхёну не нравится разговор, и у него не получается перевести тему, поэтому он порывается встать с кровати и вернуться в дом, но сильные руки не выпускают из объятий. Омега несколько раз пытается освободиться, но всё бестолку. — Ты даже не знаешь, что я делаю, — зло шипит Тэхён, уткнувшись лицом в горячую грудь гладиатора. — Знаю. Я видел дворцовые интриги. Я видел, как травили, и как умирали те, кого отравили. Я вырос во дворце правителя Египта и поверь то, что творилось в нём, не сравнится с интригами, которые ты устраиваешь. — Кем же был твой друг? — Одним из детей фараона, — спокойно отвечает Хосок и ослабляет хватку. Тэхён удивленно моргает, явно не ожидая такого ответа, и это прекрасно видно по его лицу. — В начале мне это не нравилось, но потом я понял: если хочешь выжить во дворце и не умереть, то должен вытащить свою тёмную сторону. Я изо всех сил пытался оградить ребёнка, которому служил, но, к сожалению, не справился. — И где же сейчас этот ребёнок? — Мёртв. Хосок хотел сказать, что это Чимин, вот только с губ само слетело слово «мёртв». После того, как он попал в Рим, то в нём действительно умер тот Чимин, которого он знал, и всё это время альфа долго и упорно пытался опровергнуть данный факт, но, видимо, пришло время наконец-то осознать и отпустить прошлое, тянущее его ко дну. Если умер Чимин, то и Хосоку нужно умереть, дабы возродиться тем, кто подходит Риму. — После твоего рассказа про гарем, я размышлял ночами и вспомнил, что происходило во дворце. Я не осуждаю тебя, а наоборот, предлагаю свою помощь. Интриги конечно не моё, а вот убить вполне. Тэхён смеется на столь милое предложение, поглаживая рукой лицо любимого. — Не стоит. — Я уже в крови, так зачем тебе в ней пачкаться снова, если есть я? — На счёт этого не переживай, у меня есть те, кто пачкаются за меня. Теперь Хосок хохочет, и усадив Тэхёна на свои бедра, медленно стягивает паллу, накинутую на голое тело. После того, как рана гладиатора затянулась, и он стал себя чувствовать намного лучше, то постоянно жаждет близости с любимым. Живя в доме сенатора, Тэхён хорошо питается, не заботясь о том, что может набрать пару килограммов, и в отличие от Намдужна, Хосок только поощряет его. Отрощенные сзади волосы идут омеге, и голубой цвет поблек, почти что пропал, тем самым как бы показывая освобождение от рабства Намджуна, запрещавшего почти всё Тэхену. — Через две недели будет праздник в честь рождения детей сенатора, — говорит омега томным голосом, ощущая горячие руки на своей талии. — И после него я избавлюсь от двух помех сразу. — Ты невероятен, — говорит Хосок, и подхватив омегу, осторожно кладёт на кровать. — Надоело, что я сверху? — стонет Тэхён, прижимая к себе ещё ближе Хосока, одаривая того страстным поцелуем.***
Варвары прибыли в деревню ближе к заходу солнца, и их уже встречали жители со всем необходим, дабы оказать как можно быстрее раненым и замершим помощь. Конунг отдал свой дом для временного размещения раненных. Детей забирают жители в свои дома, чтобы смыть с них запах крови, перемешанный с отвратительным запахом гари и выжженной плоти. — Хорошо справился, — хвалит Ходж брата, наблюдая, как жители деревни помогают пострадавшим. — Ты отправил сокола к Юну? — Юн с Чоном должны скоро вернутся. Стоит поставить несколько дозорных в десяти и в пяти километрах от деревни. Хоть римляне ушли в крепость, мы не знаем, вдруг «несущему смерть» придёт в голову уничтожить ещё деревни. А мы пока самые близкие. — Так и поступим. Распредели их на все четыре стороны от деревни, не только с севера. Я оставил пару воинов в разрушенных деревнях, мало ли кого-то не нашли, а так же отправил заклинателя. Нужно захоронить невинных, и пусть духи помогут найти им спокойствие. — Юнги во многом помог. Не знаю, как он вернётся в Рим, — вздыхает Минк, так же наблюдая, как жители деревни суетятся. — Я сказал ему о смерти того омеги. — И что он ответил? Минк молча опустил голову и смотрит на вымазанные в крови и в саже кожаные сапоги. Ходж прекрасно понимает, какая может быть реакция у гладиатора на столь жестокую смерть друга, поэтому молча хлопает брата по плечу и направляется по делам. В доме Ходжа суетятся альфы, принося вёдра с водой, омеги бегают с чистыми простынями, которые впоследствии рвут на полоски для раненых. Знахарь подходит к каждому из раненых воинов и отдаёт приказы своим ученикам, которые либо сами занимаются пострадавшими, либо говорят омегам-помощникам, что нужно сделать. Юнги кидает шубу на лавку в кухне, снимает меховую жилетку, после чего развязывает кожаные нарукавники и закатывает рукава рубахи. Он как и все принимается за работу. Только перед этим лично обходит каждого раненого и порой по паре минут молча стоит напротив умирающего. — Сон, — зовёт Юнги омегу, смотря на то, как раненый альфа придерживает рану на животе, из которой видны внутренние органы, он тяжело дышит, и лужа крови становится больше, несмотря на то, что подстелили тряпки. — Этому альфе и ещё одному пусть дадут настой, который облегчит их боль и поможет уйти к Богам. Сон застывает с окровавленными бинтами в руках. — Ты знахарь? — недовольно произносит Сан, зашедший в дом проверить, как идут дела и доложить Ходжу. Юнги игнорирует вопрос, молча наклоняется к бледному альфе с синими губами и с улыбкой берёт за окровавленную руку, сжимая её. Уголки губ воина приподнимаются, и на них видна слабая улыбка, а из глаз льются слёзы. Юнги всегда убивал противников на арене с одного удара, чтобы те не мучались, но сенатора это ужасно злило, поэтому от требовал от гладиатора больше жестокости и представления. Из-за чего ему приходилось очень тяжело, каждый раз, когда он видел смертельно раненого на арене, истекающего кровью, и вместо того, чтобы облегчить его мучение, или взять за руку, потому что умирать всегда страшно и одиноко, ему приходилось отворачиваться и под возгласы многотысячной толпы улыбаться, махать порой и слать воздушные поцелуи. Риму плевать на жизни. Риму плевать на смерти. Риму не свойственна человечность, мораль и сострадание. Рим — это Gula Luxuria/Fornicatio, Avaritia, Tristitia, Ira, Acedia, Vanagloria, Superbia*. Сейчас же Юнги не на арене, и он наконец-то может сделать то, что всегда хотел, взять умирающего за руку и быть с ним до тех пор, пока он не испустит последний вздох. Сану не нравится, что его в открытую игнорируют, да ещё на глазах других, которые смотрят на то, как чужак, тот самый, который пришёл из империи, уничтожившей их деревни, не только те, которые горели сутки назад, но и те, что горели пять лет назад, и те, что ещё будут гореть, проявляет свою человечность и воинскую солидарность. Минк больно хватает омегу с красными волосами за руку и взглядом показывает, чтобы не вмешивался. Рука, державшая рану, соскальзывает на пол. Юнги прикрывает глаза умершего, кладёт меч воина на владельца, после чего, взяв белую простынь, накрывает тело. Слышатся всхлипы, кто-то зовёт тех, кто сможет вынести тело и сжечь, так как земля слишком промёрзла и невозможно вырыть могилу. Подождав, когда тело заберут, Минк наконец-то открывает рот. — Сан, отныне относись к Юнги с почтением, как ты относишься к конунгу, и это касается всех остальных. Лицо омеги перекашивается от злости, и он со всей ненавистью смотрит на гладиатора, пока Минк произносит данную фразу на языке Рима. После чего покидает дом. Сан разъярённо топает ногами по деревянному полу и со всей силы хлопает входной дверью. — Поздравляю, теперь ты среди правящих, — радостно произносит Сон, скидывает кровавые тряпки в деревянную кадку и приступает к стирке. Чимин, находившийся всё это время в доме и слушающий слова Минка, только цокает. Ему завидно и обидно. Почему именно Юнги, которому всё равно на всех и на всё, смог получить признание и благодать от конунга? Кого из них Ходж готовит к свержению империи? Прочитав мысли Чимина, хаотично отражающиеся на лице, Юнги произносит: — Рим невозможно уничтожить только через постель. Если бы ты хотел сломать чей-то брак, то это сработало бы. Рим не брак, одной постели мало. Хочешь уничтожить Рим, то стань таким, как Нисан, Тэхён и Юлиан. — Что они такого сделала? И чем они отличаются от меня, который настрадался в жизни, — с обидой в голосе громко говорит Чимин, наплевав на то, где находится. Пальцы непроизвольно сжимаются в кулак, и ему приходится прикусить внутреннюю часть щеки, чтобы не начать плакать. Юнги вытаскивает кровавые бинты из воды и начинает усиленно тереть, параллельно поучая египтянина. — Намджун приказал разобрать по камню Иерусалим. Нисан хромой, и его внешность обычная, но он смог смести управляющего в доме, переспать с Сокджином и носит его ребёнка. Сенатор очень горевал после потери мужа и ребёнка, поэтому, когда Нисан родит, он его и детей на руках будет носить, а он крутит им, как хочет. Обеспечил себе шикарную жизнь и безопасность. — Насчёт Юлиана вопросов нет, но Тэхён? — вспомнив то, что Хосок всё время с омегой, как когда-то всё время уделял Чимину, и не только время, но и себя, свои мысли, всё было ради служения ему, а теперь появился Тэхён и забрал у Чимина хоть что-то, что осталось у него из Египта. — Он же крутит задницей перед Хосоком, имея жениха. Тупой омега, знает только, как ноги раздвигать. Юнги даёт смачную пощёчину Чимину. Удар настолько сильный, что аж струйка крови потекла из носа омеги. А Сон, который до этого молча слушал, вздрогнув, уронил травы на пол. — Тэхёна похитили. А в восемь лет он оказался на рынке девственников, где альфы, годящиеся ему в отцы, дрались, чтобы засунуть свой член в ребёнка. Его как вещь передавали из гарема в гарем. Через него прошло столько альф, что я могу перечислять сутки. А всё потому, что он не может родить, и все этим пользовались. Но он не перерезал себе горло, — на одном дыхании выпаливает Юнги. — Он стал любимчиком Намджуна, имея всё, хотя тот относится к нему как к не человеку. Знаешь, сколько раз я становился свидетелем того, как он давал попользоваться им другим? Заставлял танцевать голым или кидал его к альфам, которые все скопом его насиловали. Я тот, кто вытаскивал его из зала, тащил в купальню и отмывал от крови и спермы, пока он блевал, но ни разу Тэхён не рыдал. Он отмывался, а потом шёл обратно, и знаешь, — Юнги делает пауза, смотря в карие глаза напротив, — весь Рим относится к нему с таким почётом несмотря на это всё. Дабы добиться такого нужно иметь не только красивое лицо, но и невероятный ум. Думаешь, ему не было плохо? Думаешь, это легко, так жить? Ты жалок, Чимин, ты не прошёл столько всего, сколько прошли они, и строишь из себя то несчастного, то воина. Ты глуп, ты эгоцентричен, ты лицемерен. Ты не знаешь жизни и не хочешь её знать. Думаешь, помахал со мной гладиусом перед варварами, и всё, готов на Рим идти? Да кто за тобой пойдет? Вначале разберись в себе, а потом уже кричи во всё горло. Чимин, не ожидавший такого от Юнги, который всегда казался равнодушным ко всему кроме гладиаторских поединков произносит то, что до глубины души ранит юношеское сердце, потому что он сказал правду. Он стоит пару минут в шоке, переваривая всё, что услышал, после чего, схватив шубу, в слезах выбегает из дома. — Юнги! Сон колеблется: побежать за Чимином, боясь, что тот может натворить глупости, или успокоить разъярённого гладиатора. — Я не собираюсь за ним бежать или извинятся. Если так хочется — вали! — Как вам не стыдно тут раненые, а вы драмы разводите, — грозным голосом произносит знахарь, заходя в помещение с корзинкой дополнительных лекарств. — Либо ведёте себя, как подобает, либо уходите. — Прошу прощения,— извиняется гладиатор на варварском языке, который за пару недель в деревне стал осваивать, и принимается за стирку.