***
— Не могу поверить, что столь важный праздник по случаю рождения детей сенатора доверили римской шлюхе, — произносит один из гаремных омег с каштановыми волосами, наблюдая за суетой слуг в доме. — Нам то что? Скажи спасибо, что мы ещё тут. — Нас осталось трое, — подмечает рыжеволосый омега с карими глазами, — нас после праздника отправят в другие гаремы. — Почему ты всегда такой пессимист? — Я реалист, — отвечает омега и смотрит печальным взглядом на своих братьев по несчастью, зная то, что они не знают. Сокджин не отдаёт омег в другие гаремы, как принято считать, он под предлогом вывозит их за Рим и убивает. Разумеется, не самостоятельно. Один из его верных стражников занимается столь грязной работой, и он же сжигает тела с одеждой и украшениями, дабы полностью стереть любое упоминание о них. — Мы больше не нужны и раздражаем Нисана, — грустно говорит омега совсем не высокого роста с милым детским личиком. — А Тэхён нет? — Он не на нашем уровне. — Ну конечно, он ниже нас по статусу, — ухмыляется омега в струящейся палле из розового шёлка и увешанной драгоценностями, а после рукой поправляет каштановые волосы. Рыжеволосый омега не отвечает и оставляет их, не спеша выходя из дома. Не привлекая внимания проскальзывает через тренировочную площадку гладиаторов, и посмотрев по сторонам, стучит в домик Хосока. Дверь долго не открывают, тем самым заставляя омегу нервничать, но когда дверь всё же открылась, он облегчённо выдыхает. Хосок вопросительно смотрит на гостя, после чего, повернув голову, произносит куда-то в глубину комнаты: — К тебе гаременный пришёл. Впустить? — Да. Омега благодарно кивнув и подхватив длинный подол кремовой паллы, заходит в мрачную комнату. На кровати лежит огромное количество драгоценных украшений. Тэхён сидит на табуретке, в одной руке у него небольшое зеркало, а другой он поочередно прикладывает серьги к уху, выбирая, какие лучше подойдут к наряду. Лучи солнца из окошка отражаются в зеркале, тем самым заставляя омегу щуриться. — Зачем пожаловал? Тэхён спрашивает, не обернувшись к гостю, так как не считает это нужным, только мельком кидает взгляд через зеркало на встревоженного омегу. — Умоляю тебя, помоги мне, — почти что рыдая просит омега и прикладывает руки к груди в молебном жесте. — В чём? — Сенатор убивает своих гаремных омег, а не отдаёт в другие гаремы. Хосок удивлённо мычит от такой информации, и забрав из рук любимого изумрудные, подаёт серьги золотые в виде цветка с гранатовым камнем и с длинными висюльками. Тэхён довольно улыбается на выбор альфы и тянется к золотым кольцам с гранатом. Хосок забирает украшения, которые выбрал омега, и самостоятельно надевает на его тонкие и изящные пальцы. На безымянный палец левой руки он надевает простое тонкое кольцо с двумя одинаковыми камнями, только если на украшение направить солнечный свет, то можно заметить, как один из камней приобретает настолько насыщенно-бордовый оттенок, что кажется, будто он отливает чёрным цветом. Альфа задерживает взгляд на лице любимого, после чего с заботой надевает массивное колье, осторожно убирая отросшие слегка волнистые волосы. Гаремный омега молчит, зная, когда стоит открывать рот, а когда это должен сделать человек по статусу выше его. — Вот как, — наконец-то произносит Тэхён и любуется отражением в зеркале, потому что ему нравятся украшения, подобранные альфой, у которого отличный вкус. — Ты же знаешь это? — Может да, а может и нет. Тэхён откладывает зеркало, и расчистив от украшений место, садится на кровать. Рыжеволосый омега прикрывает на секунду глаза, и его длинные чёрные ресницы подрагивают, после чего он медленно опускается на колени. Хосок сел рядом, обняв своего любимого и положив голову на плечо, с интересом наблюдает. Эта сцена ему напомнила о дворце фараона. — Не важно в Египте ты или в Риме, тот, у кого нет власти всегда склоняет голову перед тем, у кого она есть, — произносит Хосок не для того, чтобы унизить омегу, а скорее как мысли в слух. — Умоляю тебя, Тэхён, помоги мне избежать смерти. Мне нужно выбраться живым из Рима к моему больному брату и папе в Верону. Тэхён раздумывает над просьбой, быстро просчитывает в уме, действительно ли ему выгодно помочь. — С чего ты взял, что я могу помочь? Я всего лишь римская шлюха, жених пропретора, сидящий в комнате у полуголого гладиатора-раба. Хосок недовольно дует губы на слове «раб», но предпочитает промолчать. — Я наблюдал за тобой долгое время. — И что? Омега поднимает голову, из глаз текут слёзы, он смотрит уверенно, хоть и стоит на коленях, но при этом с идеальной осанкой. — Я никому не сказал об этой информации, хоть и знаю давно. Просто я сам не справлюсь, и мне нужен тот, кто поможет. Другие никогда не заметят паука, плетущего нить, в тени вазы с прекрасными цветами. В комнате раздаётся смех Тэхёна. — Вот вы все заладили паук, паук, нет чтобы сравнить с более привлекательным животным. — Но пауки тоже красивые, — омега смеётся, из-за чего его серёжки слегка издают звон от прикосновение висюлек. — Жалко его. Помоги ему, ты же можешь, — Хосок чмокает любимого в щёку. — Вы знакомы? — Нет. Впервые вижу его лицо так близко, — отвечает гладиатор и добавляет с хитрой улыбкой, — неужто ревнуешь? — Ладно помогу, — не отвечает на вопрос Тэхён, явно не желая показывать свою ревнивую сторону. На лице омеги вмиг появилось облегчение, и оно приобрело более живой вид. — Что нужно сделать? — Быстро соображаешь. Знаешь Октавиуса? — Разумеется. Красивый альфа со светло-русыми волосами, который постоянно на Сицилии служит. — Какие познание, — вставляет фразу Хосок в разговор. — Твоя задача сделать так, чтобы Октавиус и близко ко мне не подошёл на званом вечере. Делай что хочешь, пои его вином так, чтобы его язык не смог бы выговорить собственное имя. — Хорошо. Тэхён вытаскивает из-под подушки небольшой стеклянный флакончик, больше напоминающий какое-то драгоценное украшение, чем сосуд с жидкостью. — В середине вечера влей это в вино Августа. Знаешь его? — омега кивает. — Только смотри, чтобы другие не увидели и он. Проследи, как он до дна выпьет вино. — Слушаюсь. — Не спросишь, что это? — интересуется Хосок, увлечённый настоящей интригой, которая развернётся на званом ужине. — Нет. Чем меньше я знаю, тем больше шансов выйти самому из Рима, а не в повозке с перерезанным горлом. — Сейчас иди к слуге по имени Тао и скажи, что Тэхён разрешил надеть один из его нарядов, доставленных из Месопотамии. Ясно? — Хорошо. Что-то ещё? — Ступай, — махает Тэхён, утомившись длинным разговором. Головная боль его мучает все эти две недели подготовки к столь грандиозного вечеру, и он в жизни бы не согласился этим заниматься, если бы это не было выгодно ему. Дождавшись, когда дверь закроется, Хосок почти что набрасывается на Тэхёна, и прижав к себе омегу, страстно целует в губы. — Что на тебя нашло? — оторвавшись от губ, произносит Тэхён. — Ничего. Просто захотел поцеловать. — Ты меня чуть не сожрал. Омега проводит рукой по красным волосам любимого. — Теперь придётся думать, кого убить вместо него. Риму угодно видеть то, что он хочет и делает то, что ему выгодно, поэтому подмену не заметят, если подобрать под рост и телосложение. Дабы спасти жизнь этому омеге мне придётся отдать Риму другую жизнь. — Что? — удивлённо спрашивает Хосок, явно не ожидая такого поворота событий. — Ты думаешь, если взял что-то у Рима, то тебе не нужно отдавать что-то ему взамен? — спокойно поучает Тэхён альфу. — И что, кого ты отдаёшь взамен? — Другого омегу. — Так и ты меня спас, отдав Риму другого? — Нет, любовь моя, — нежно отвечает Тэхён и оставляет на запястье альфы поцелуй, после чего поднимает глаза, и на губах проскальзывает ухмылка. — Я отдал за тебя намного больше жизней, чем ты думаешь. Но это не значит, что ты должен себя в этом винить, потому что именно я решил так поступить. И не жалею, и никогда не пожалею, и ты не вздумай корить себя за это. Если нужно, я отдам Риму всех в империи, лишь бы он только не забрал тебя у меня. — Своими словами ты заставляешь меня влюбиться в тебя ещё сильнее, Тэхён. Омега смущённо улыбается, ощущая, как щёки начинают гореть. Он всё никак не может привыкнуть к тому, как из уст Хосока вырываются так просто и легко слова любви по отношению к нему. Искренние слова, исходящие из глубины сердца, а не пустые, которые он слышит каждый божий день ото всех. — Я очень счастлив, что мне не приходится скрывать от тебя всё, и также рад, что ты меня понял и не возненавидел. — Как это возможно после того, как ты произнёс, что ради меня уничтожишь любого? Как и я ради тебя сверну шею всем вне зависимости от пола и статуса, если они будут угрожать тебе или станут помехами на твоём пути. — Путь какой-то кровавый получается,— с улыбкой отвечает омега, которому очень понравились сказанные слова. — Так и есть, — Хосок встаёт с кровати и с лёгкостью берёт Тэхёна на руки и крепко прижимает к своему оголённому торсу. — Я понесу тебя на руках весь этот путь, дабы ты не испачкал свои прекрасные ноги в крови. Я стану твоим щитом, а ты стань моим мечом. Даже когда падёт Рим, сама империя превратится в прах, я всегда буду с тобой. — Это так романтично, я аж смутился, — шепчет Тэхён, пряча красное лицо на груди любимого. Постояв так пару минут в тишине, только слушая биение сердец друг друга, Хосок опускает омегу, расправляя шикарный наряд, подготовленный к вечеру. — Обещай мне, чтобы ни случилось сегодня, ты не вмешаешься, — просит Тэхён, остановившись возле двери, как бы сильно он не хотел покидать маленькую серую комнату, ему нужно выйти и лично убедиться, что всё готово. — Если это будет угрожать твоей жизни, я вмешаюсь. — Даже если тебя за это Сокджин убьёт? — Я его убью первым и убью всех, если кто-то посмеет тебя обидеть. Тэхён улыбается на слова любимо и приоткрывает дверь. Солнце, которое сядет через пару часов освещает фигуру омеги. — Я буду осторожен. Встретимся позже. Дверь закрывается, и Хосок молча сидит в комнате, где разбросаны омежьи наряды и украшения. Вместо того, чтобы одеваться в просторной и светлой комнате, Тэхён предпочел выбрать наряд в серой и пропахшей плесенью и кровью комнатке, только чтобы подольше побыть с Хосок. Наверное, гладиатор сидел бы так ещё долго, но в помещение заходят двое слуг: один спешно убирает вещи, а второй со спокойным лицом произносит: — Нужно подготовить тебя к вечеру. Поспешим, идём за мной.***
В уходящих лучах солнца в дом сенатора начали прибывать гости. Довольные альфы, получившие приглашение лично от Сокджина, красивые омеги в дорогих наряд и увешанные драгоценными украшениями, которыми будут хвастаться и показывать, как они любимы своими мужьями или отцами. Многие альфы взяли с собой своих детей в надежде на столь грандиозном вечере найти им выигрышную партию. Сенатор облачён в пурпурную тогу, которую принято носить высшим чинами империи и самому императору. Его молодой муж не присутствует рядом, а встречает омег и иногда альф, которые заглядывают на второй этаж лично пожелать здоровья детям и посмотреть на их прекрасные личики. Сокджин запретил мужу спускатся вниз, переживая за его здоровье, и так же не желая лишний раз показывать всем его хромоту, которую можно скрыть при обычной ходьбе, но не когда он опускается или поднимается по лестнице. Нисана не сильно обидело такое решение, наоборот, он всячески бохвальсвуется тем, как сильно его любит муж и возносит его после рождение сразу двоих детей. Альфы приветствуют Сокджина, дружески похлопывая по плечу или крепко пожимая руку с перстнем, но стоит им взглянуть на Тэхёна, они забывают обо всём. Омеги в самых дорогих и лучших нарядах в империи прикусывают внутреннюю сторону щеки, осознавая, что никакие драгоценности не смогу превзойти Тэхёна. Омега известен тем, что любит провоцировать Рим своими экстравагантными нарядами и считается одним из ведущих модников империи, но то, как он выглядит сейчас превзошло все предыдущие образы. Вместо ярко-голубых волос к которым так все привыкли и считали родным его цветом, теперь чёрные и слегка волнистые. На фоне иссиня-чёрных волос заколка из высшей пробы золота с гранатовыми камнями выглядит завораживающе. В обществе есть определённый стандарт, как должны выглядеть омеги. Нежные, пастельные, иногда чуть более яркие цвета нарядов, изящные украшения, милые ободки или цветочные веночки. Небольшие босоножки или прикрытая обувь из мягкой кожи. Волосы также должны быть красиво уложены или собранны. Мягкие черты лица, светлые оттенки волос, хрупкая фигура. Они должны быть дополнением к альфам. Должны украшать альф и показывать их статус. Омеги те самые милые цветочки в уродливой каменной вазе. Тэхён снова отличился от навязанного обществом покорного и хрупкого омеги, потому что стоит в длинной чёрной палле. Плотная ткань обрамляет тонкую фигуру и к низу расширяется. Привычный всем глубокий вырез, оголённые плечи и спина теперь плотно закрыты тканью, открывая взор только на шею с массивным золотом колье. Привычные удлинённые рукава, которые доходят до запястья и принятые для носки только в зимний период, полностью закрывают руку и струятся ещё ниже. Ткань рукавов имеет форму волны, спереди она короче, чем сзади, но всё равно для того, чтобы увидеть руку Тэхёна, омеге нужно приподнять её, и ткань, расширенная к низу, с лёгкостью оголит кожу. На чёрной ткани вышиты золотыми нитками причудливые и непонятные римлянам узоры. Черноволосый омега старается не усмехнуться на тех, кто молча пялится на его наряд, пытаясь разглядеть рисунки. Тэхён ещё больше года назад заказал у торговцев шёлка с востока привезти ему одежду, которую носят там императорские особы, а также много редких тканей и украшений. Внимательно изучив одежду восточных правителей, он смог сделать наряд более подходящий для Рима. Лучшие портные империи тайно сшили несколько нарядов по специальному заказу жениха пропретора и держали свой язык за зубами. Рисунки, что все так сильно хотят внимательно рассмотреть, являются узорами, которыми принято украшать одежду кронпринцев закрытого для других государства, где правят альфы и омеги с узким разрезом глаз. Тэхён таким образом короновал себя на потеху Рима, отнявшего у него всё: начиная с семьи, заканчивая его душой. Расплата, которую получит Рим, будет слишком высокой и в то же время слишком прекрасной для самого Тэхёна. Помимо того, что он хочет счастливо жить с Хосок в Египте и убить Намджуна, он прекрасно осознаёт что всё это только мечты. На самом деле ему придётся выживать в Риме. и только если ему удастся сохранить свою жизнь и жизнь Хосока, он обязательно расплатится с Римом той же монетой, которой когда-то расплатились за детское тело. Омеги мягко приветствуют Тэхёна и поднимаются на второй этаж, кидая украдкой взоры на статную фигуру с идеальной осанкой и в столь невероятном наряде, который другие не смогут позволить себе. Восхищение, зависть и разочарование испытывает каждый омега, входя в дом сенатора, но им приходится скрывать всё это под маской любезной и наигранной улыбкой. Нисан, в отличие от Тэхёна, наоборот, одет в белоснежную паллу, края которой выделены зелёной кройкой. Обильное количество ярких изумрудов сверкают в свете уходящего солнца и горящих факелов, придавая некое величие омеге. Они словно тьма и свет, только если свою тьму Тэхён показывает через одежду, то Нисан предпочитает прятаться за мягкими омежьми тканями. Не имеет значение, что наденут эти двое, потому что они оба подвластны тьме, только у каждого она своя неповторимая. Рим по-разному затягивает в бездну тьмы наивные души омег и альф. Октавиус, пришедший в дом сенатора без мужа, еле смог отойти от Тэхёна, окончательно сойдя с ума от любви к омеге. Альфы, выпивая вино и приветствуя друг друга, постоянно кидают голодные и похотливые взгляды на Тэхёна, думая об омеге не в самом приятном смысле. — Кто бы там не говорил, но Тэхён обладает невероятной красотой, вкусом и грацией, которой даже муж императора не обладает, — произносит один из альф, принимая от полураздетых слуг очередной кубок вина. Вечер толком не начался, а многие уже успели выпить достаточно. — Нисан на его фоне выглядит слишком блекло, недаром Сокджин предпочел, чтобы именно Тэхён стоял с ним и приветствовал гостей, — говорит Август. — Только не вздумай такое произнести перед сенатором, — ударяет легонько в бок локтем Флавий, который хоть и искренне любит своего мужа, не может оторвать глаз от Тэхёна. — Омеги в бешенстве. — Ну и пусть, хоть мой дорогой муженёк не будет мне надоедать, — говорит альфа с каштановыми волосами и вздыхает от того, что его омега слишком много требует внимания к себе. — Жаль, он родить не может, иначе бы такие красивые дети были бы. — Ты прав, Октавиус, — кивает Август и зовёт друзей присесть на диванчик. — Намджун точно выберет в мужья другого, как станет императором, но Тэхёна определенно оставит при себе. Я бы тоже никому не отдал такое сокровище. — Добрый вечер, — с лучезарной улыбкой произносит рыжеволосый омега в длинной, но при этом прозрачной палле. Ткань струится от лёгкого движения, показывая голодным альфам золотую цепочку на талии. от которой отходят несколько таких же, и они обрамляют абсолютно голые бёдра. Оголённые плечи и неприлично глубокий вырез даже для гаремного омеги заставляет всех облизнуться. — Меня зовут Нион и с удовольствием украшу ваш вечер, пока ваши мужья находятся на верхнем этаже. — Какое заманчивое предложение, — цокает Август и рукой подзывает омегу, вот только тот вместо того, чтобы подойти к нему. присаживается к Октавиусу, и вплотную прижавшись грудью к альфе, изящно тянется за бокалом в руке гостя. — Вино закончилось, позвольте Вам его налить? Все альфы в голос произносят «Ооо» и Флавий добавляет: — Ну вот наш друг Октавиус заполучил прекрасного спутника на вечер и даже на ночь. — Можешь его забрать, — равнодушно произносит Октавиус, поворичая голову к Тэхёну, который в свою очередь мило беседует с гостями сенатора, но ни разу не удостоился взглянуть на него. — Если я Вам так сильно не нравлюсь, то тогда пойду, — говорит омега, вставая так, чтобы специально показать голую ногу из под длинного выреза. — Нет! — останавливает Ниона подошедший высокий альфа с голубыми глазами и с загорелой от южного солнца кожей. — Не слушай этого идиота. — Рэлиус, давно не виделись! — с радостью произносит Флавий и обнимает альфу. — Как там Египет? — Прекрасно, — плюхается на диванчик светловолосый альфа и неприлично сильно прижимает рыжеволосого омегу, который в свою очередь мило улыбается и максимально быстро обдумывает, как сделать то, что приказал Тэхён. — Максимилиан так сильно скучает по брату, жаль он не смог прибыть сюда. — У Дариуса столько дел в Фивах. Он же стал наместником римской власти в Египте, поэтому отправил меня как своего лучшего друга и заместителя. — Небось сам напросился, — впервые за вечер с улыбкой говорит Октавиус и замечает то, как смотрит на него рыжеволосый полуголый омега. С таким сильным вожделением, которое он всегда мечтал увидеть в глазах Тэхёна. — Египетские омеги тебе не по вкусу, и ты решил покутить в Риме? — с улыбкой говорит подошедший хозяин вечера. — Сокджин дорогой! — тут же вскакивает Рэлуис, больно отталкивая от себя омегу, который только обрадовавшись ситуации, садится к Октавиусу, но при этом делает вид, что просто решил освободить место для сенатора. — Поздравляю тебя! Боги подарили тебе невероятного омегу, что смог вынести и родить двоих детей сразу. Сокджин только улыбается от таких лестных слов. — Я привёз столько подарков из Египта. — Ох, не стоило. — Да Намджун ему уже всё, что мог привёз, даже гладиатора. — Ну ты так говоришь, Август, словно в Египте после Намджуна ничего не осталось, — машет рукой Флавий на слова друга и тянется за едой. — Ты прав и не прав, — говорит Рэлиус и присаживатся на диванчик вместе с Сокджином. — После выходки Чонгука мы потеряли такой важный и красивый город. Намджун разрешил ему делать всё, что он вздумает, и из-за этого Дариус застрял в Египте. — Александрия так нужна? — Конечно, Сокджин, — поворачивает голову альфа к сенатору. — Этот город порт, в котором еще столько всего, что нужно Риму. Нам рабов не хватает всё отстроить. Я так зол. — Надеюсь, не на Намджуна? А то он явно не обрадуется, когда прибудет. Рэлус смотрит на Октавиуса недобрым взглядом. — Ты думаешь, я идиот злиться на самого Намджуна, который вот-вот станет императором и наконец-то превратить нашу империю в ещё более могущественную, захватив остальные страны? Я зол на Чонгука. — Я не называл тебя идиотом. — Только, ик, не начинайте, ик, ссоритюся,— икая говорит Август и рукой указывает слуге наполнить их бокалы вином.— Мы тут пришли праздновать. — Это точно, и Рэлиус, на Чонгука тоже не стоит злиться, всё же он находится рядом с Намджуном. Ничего страшного, заново отстроите Александрию и сделаете её более прекрасной. — Легко сказать. А мне теперь мучайся под палящим солнцем, — бурчит альфа, и прижав к себе гаремного омегу, оставляет поцелуй на голом плече. Вечер проходит великолепно, альфы утопают в вине в окружении специально отобранных омег, задача которых развлекать гостей и наполнять их кубки вином. А омеги веселятся на втором этаже, сплетничают, кушаю вкусную еду и, конечно же, обсуждаю самого желанного гладиатора Рима. — Юнги тоже очень популярный гладиатор, не стоит об этом забывать, — слегка обиженно говорит Ринат. Он неровно дышит к гладиатору уже несколько лет. Отец и старшие братья считают эту влюбленность неким юношеским развлечением, пока омеге не исполнится двадцать и его уже можно выдать замуж. Сегодня на вечере его отец как раз ищет выгодную партию своему единственному сыну-омеге. — Мы не забываем. Но признайтесь, что по Хосоку вы больше умираете. Омеги слишком шумно показывают свою реакцию по отношению к новому римскому гладиатору, отчего Тэхён агрессивно поедает пшеничные палочки в меду и с каждым хрустом представляет, как он лично ломает всем этим заносчивым и тупым омегам кости. — У Юнги и Хосока разная внешность. Хосок относится к категории Вонхо. — Какая досада, что теперь не будет столь желанного и горячего гладиатора. В комнате повисла тишина, и только хруст печенья по-прежнему такой же агрессивный. Нет, Тэхён не ревнует. Он вообще не относится к категории ревнивых омег, так всегда думал Тэхён и гордился этим. Ровно до того момента, пока в его жизни не появился Хосок. Сначала он полагал, что Хосок, как и все альфы, и то, что у него появился интерес к гладиатору, только из-за того, что он родом из Египта и очень красив. Чем больше Тэхён проводил время с Хосоком, тем сильнее влюблялся. Ревность проснулась, только когда Матеус сообщил о беременности омеги, с которым спал Хосок по приказу сенатора. Хоть он старался держать себя в руках, но не смог из-за зависти и обиды. Омега понимает: он поступил отвратительно и теперь наверняка понесёт наказание от Богов. В какой-то момент ему стало страшно и в голове постоянно крутились мысли: «Может, я им одержим? Может, это не любовь, а зависимость или страх остаться с Намджуном? Я ревную, потому что сам родить не могу?» Постепенно таких мыслей стало меньше благодаря тому, что настоящая любовь исходит не только от него, но и от альфы. Принять омегу, который старше его на четыре года, не способного родить, с ужасной репутацией, с огромным грузом боли и ненависти к Риму, не каждый сможет. Хосок полюбил его и принял даже тёмную сторону омеги. Возможно, через несколько лет альфа скажет ему убираться, так как возжелает наследника, но если постоянно думать о будущем или о прошлом, можно упустить главное, а это именно настоящее. Всё же больше слушать обсуждение о том, какой же член у гладиатора Тэхён не мог, хотя порывался крикнуть о том, какой же он у него большой и как же шикарно трахаться с ним, поэтому залпом выпив вина, произносит: — Сенатор подготовил для своих гостей показательный бой гладиаторов. — Что? — хором кричат омеги, даже Нисан удивился, ведь Джин ничего не говорил по этому поводу. — Тише. Альфы не хотят, чтобы мы им помешали. — Это невыносимо, — тянет Диан и падает на мягкие подушки. Все омеги сидят или полулежат на одеялах в окружении ярких подушек, привезённых с востока, кроме Нисана, он сидит на мягком диванчике. Его очень сильно раздражает то, что он не может сесть ко всем из-за ноги и каждый раз проклинает отца за то, что не смог должным образом заботиться, потому что у омеги, в отличие от альфы, есть только красота и здоровье. Благо Тэхён всё прекрасно обыграл, сославшись на то, что врач вообще запрещает вставать с кровати Нисану ещё месяц, а он не мог встретит гостей так неуважительно и к тому же дети рядом, что очень удобно. Нисану повезло, его дети родились не только здоровыми, но также и спокойными. — О чём ты? Светловолосый омега с длинными золотыми серьгами подаёт орешки в меду, чтобы хоть как-то поднять настроение Диану, который, кажется, начнет рыдать навзрыд и колотить руками о пол. — Быть омегой. Я тоже бой хочу посмотреть! Нечестно. — Не переживай, Диан. Мы его посмотрим, — заговорчески произносит Тэхён, встав и поправив одежду, манит всех к балкону. — Только тихо. — О Боги Рима! — восклицают омеги: и шикнув друг на друга, тихонько проскальзывают на балкон. — Тэхённи, ты самый лучший, — щебечут тихонько омеги, довольные тем, что они смогут насладиться красивыми полуголыми телами гладиаторов. От настоящего боя на арене показательный отличается тем, что сражаются до первой крови. Не нужно прокалывать оппонента гладиусом в живот, достаточно слегка задеть кожу на открытом участке тела. Омеги тихонько пищат при виде Хосока в штанах и с кожаной маникой на левом плече. Рядом с ним стоит тоже высокий и красивый гладиатор со светлыми волосами, но всё равно затмить красоту и сексуальность Хосока у него не получатся. Снизу слышны голоса альф, затем голос сенатора, объявляющий о начале поединка. Бой проходит не в быстром темпе, словно каждый гладиатор нарочно делает всё медленно для того, чтобы показать свою красоту и грациозность тела. Множество факелов расставлены по периметру двора, тем самым отлично освещая два горячих и липких от пота тела. В середине боя гладиаторы останавливаются. На земле видны следы от капель, а сверкающая молния отражается на затянутом тучами ночном небе. Пламя начинает вздрагивать от сильного порыва ветра. Слугам приходится внимательно следить за тем, чтобы оно не погасло и принести дополнительные факелы. Получив кивок от сенатора, Хосок наносит удар, который тут же отбивает его противник. Бой служит приятным времяпрепровождением для гостей, а также нужен для того, чтобы слуги успели сменить пустующие блюда и наполнить кувшины с вином. Только лязг металла напоминает о том, что в руках гладиаторов настоящее оружие, а не деревянные макеты мечей. Бой заканчивается в тот момент, когда на щеке высокого и плечистого гладиатора начинает течь кровь. Раздаются довольные голоса гостей, бурно обсуждающие бой, а также ставящие ставки, сможет ли Хосок затмить гениального и непобедимого Юнги, который хоть и не участвует в играх, но остаётся по-прежнему самой обсуждаемой фигурой в империи, обходя императора и Намджуна. Оба гладиатора остаются на месте, сжимая своё оружие в руках. Восторженные гости не обращают на это внимание, разбирая кубки с вином у слуг. Они громко кричат о том, как благодарны Сокджину за то, что тот их пригласил и ещё устроил целое шоу. Кто-то предлагает выпить за то, чтобы в новом сезоне гладиатор дома сенатора Сокджина снова стал победителем. Все довольно чокаются и хохочут, не обращая внимание на двух гладиаторов. — Сокджин! — пронзительный крик Нисана заставляет гостей обернуться и увидеть то, как один из гладиаторов замахивается мечом на сенатора. Ошарашенные гости замерли и только разлитое вино из кубка сенатора медленно, но стремительно смешивается с горячей кровью. Сокджин растерянно моргает, гладиатор, который только что хотел его убить, с отрубленной головой падает на землю. Альфа ощущает что-то липкое на своем лице и запах свежей крови. Нисан расталкивает всё ещё ошарашенных гостей и видит сенатора в крови. — Сокджин! — повторяет Нисан, подбегая к мужу. Он хватает его за лицо, быстро осматривает, и убедившись в том, что сенатор действительно не пострадал и это чужая кровь, начинает громко плакать. — Не плачь, — произносит Сокджин. Альфа хочет стереть слёзы с лица омеги, но из-за того, что его руки в крови, не может этого сделать и только крепко прижимает мужа к груди. — Тебе нельзя волноваться, — говорит Джин, слыша то, как Нисан рыдает, уткнувшись лицом в окровавленную одежду. Карие глаза сенатора вмиг становятся более насыщенного цвета, отражая всю бушующую ярость. — Прошу прощение за то что, испачкал Вашу одежду, — говорит Хосок с опущенным гладиусом, с которого течёт кровь, смешиваясь с каплями дождя. — Убей всех гладиаторов! — приказывает сенатор, тем самым заставляя всех гостей замолчать. — Сокджин, я думаю… — Флавий замолкает на полуслове и нервно сглатывает слюну. Спокойно стоящий Сокджин, обнимающий мужа, выглядит пугающе. От него исходит невероятно мощная и губительная аура, способная уничтожить всё живое на своём пути. — Себя тоже? — Себя то зачем? — Вы приказали убить гладиаторов, я тоже гладиатор, — говорит Хосок, пока сенатор оттирает лицо от крови и второй рукой держит за талию мужа, боясь его отпустить. — Себя не нужно. — Слушаюсь. Гладиатор делает поклон, после чего поднимает с земли гладиус убитого коллеги и направляется выполнять задание. — Заходите в дом! — говорит Сокджин и приказывает слугам быстро навести порядок во дворе и принести новые кувшины с вином. Тэхён спустился вниз с остальными омегами. — Нисан, — мягко зовет Тэхён, подходя к омеге, который всё также стоит в объятиях мужа. — Тебе стоит переодеться, как и Вам, сенатор. — Иди наверх. — А как же т... — запинается Нисан. — Вы? — Я переоденусь, как только проверю, что гости не пострадали. А тебе стоит подняться к омегам и их успокоить. — Сенатор, прошу меня простить, но могу ли я сказать? — спрашивает Тэхён и снова строит из себя податливого и глупого омегу. — Говори. — Я прослежу за гостями, а Вам стоит переодеться, дабы своим видом не разводить панику и не напоминать о столь ужасном инциденте, который пошатнул Вашу репутацию. — О какой репутации может идти речь, когда сенатора чуть не убили? — возмущается Нисан, хотя сам абсолютно согласен с Тэхёном. Всё же нужно выполнять роль мужа, вот и приходится строить из себя то ли заботливого супруга, то ли истеричку. — Ты прав, — соглашается Джин, и чмокнув мужа в щеку, легонько его подталкивает к лестнице. — Любимый, поднимайся. Нисан не отвечает и благодаря помощи слуги осторожно поднимается по лестнице, где его уже ожидают, судача вовсю о случившемся. Слуги спешат с новой одеждой для сенатора в купальню. Тэхён спрашивает у каждого альфы, всё ли хорошо, и осторожно сглаживает столь вопиющую ситуацию, о которой станет известно по всему Риму через несколько часов, стоит гостям выйти за пределы дома сенатора. Подойдя к еле стоящему на ногах Августу, омега внимательно смотрит на расширенные зрачки альфы. — Август, — наклонившись к уху шепчет Тэхён. — Я хочу тебе рассказать, от кого я узнал про твою маленькую тайну. Альфа вздрагивает. — Мне рассказал Октавиус. А теперь посмотри на него. Альфа смотрит на то, как Октавиус хохочет с гостями, и ощущает резкий прилив ярости. — Он хочет рассказать всем о твоей тайне. Август, — снова мягко шепчет Тэхён на ухо.— Убей Октавиуса, тогда твой секрет навечно останется в тайне. — Убить Октавиуса? — заплетающимся языком переспрашивает альфа, сильнее сжимая кубок. — Убей Октавиуса. Август, убей Октавиуса, который знает о твоей тайне. Убей его, — гипнотическим голосом шепчет Тэхён на ухо и мягко поглаживает альфу по плечу. — Я убью его, и никто не узнает о моей тайне? — Именно. Тебе только нужно убить его, и всё закончится. — Я убью Октавиуса, — произносит Август и идёт к столу наполнить бокал. Тэхён довольно улыбается, и кивнув в благодарность гаремному омеге, направляется на второй этаж. Перед тем, как зайти в комнату, ему приходится несколько секунд постоять для того, чтобы перестать улыбаться. «Вечер идет так, как я хотел. Быстрей бы уже оказаться в объятиях Хосока», — думает омега и заходит в комнату. Несмотря на столь ужасный инцидент гости продолжают веселиться всю ночь, и только когда солнце начало будить Рим, стали расходиться по домам. Попрощавшись со всеми и поблагодарив Тэхёна, Джин устало поднимается на второй этаж. Зайдя в комнату, он первым делом подходит к спящим детям и целует каждого. — Что теперь будем делать? Гладиаторов больше нет, — спрашивает тихим голосом Нисан, боясь разбудить малышей. — Осуждаешь мой поступок? — Нет. Ты правильно поступил. Если один гладиатор поднял меч, то и другие могут. Омега опускает тряпочку в мисочку с тёплой и душистой водой, после чего хорошо отжимает и протирает лицо. — Не доволен, что Хосок остался? Джин подходит к мужу, внимательно смотря на него. Он начал замечать, что Нисан стал выглядеть лучше после родов. Наверное, хороший отдых, отличное питание и забота сделали своё дело: омега действительно стал выглядеть красивее и счастливее. — Нет. Просто переживаю. У него очень вспыльчивый характер, в отличие от спокойного и рассудительного Юнги. — Не стоит волноваться. А ты стал чаще говорить со мной на ты и называть моё имя. Нисан дергается, и на мгновение рука с серёжкой замирает в воздухе. Он думал, Сокджин не обращал на это внимание, а оказывается, его муж не такой уж глупый, как он его считает, и это катастрофически плохо для омеги. — Прощу прощения, — всё, что может сказать Нисан, и продолжает снимать с себя украшения, пока внутри паникует, что муж мог заметить то, что он творит за его спиной. — Мне нравится, — шепчет Джин на ушко и ухмыляется, видя, как щёки омеги стали красные от смущения. — Можешь продолжать, только не на людях. Я был удивлён, увидеть тебя в слезах. — Почему же? — Мы не любим друг друга. Нисан усмехается, не скрывая этого. — Мне нравится то, что ты не как другие омеги. Не кричишь и не рыдаешь, что я ошибаюсь, и ты меня любишь. — Ты мне нравишься, — спокойно говорит Нисан. — Мы хорошо подходим друг другу. Мне нужна стабильность, защита и статус. Тебе нужен муж, который подарит тебе семью и будет заботиться о тебе, доме, и который не будет раздражать. Сокджин помогает омеге снять массивное украшение с шеи, после чего проводит рукой по спине мужа. — Ты не обладаешь красотой, которой обладают многие омеги в Риме, но в тебе есть что-то такое, что заставляет моё сердце биться чаще. И не только у меня такая реакция. Сегодня видел, как на тебя смотрят другие альфы, и меня это раздражает. — Как они смотрят? — понизив голос, спрашивает Нисан, ощущая, как рука сенатора медленно тянет паллу вниз, оголяя плечи. — С желанием обладать тобой. В тебе есть что-то, что заставляет других хотеть тебя. Думаю, это связано с тем, что ты родом из Иудеи. — Приятно слышать. — Когда узнал, что ты носишь ребенка, вначале обрадовался, а потом испугался, что ты будешь слишком наглым. Но ты знаешь своё место и прекрасно осознаёшь своё положение. — И это тебя радует? — немного мурлыча произносит Нисан, ощущая, как тёплая рука поглаживает плечи и слегка касается груди. — Очень. Сокджин оставляет поцелуй на плече омеги и полностью стягивает паллу. Нежно проводит руками по обнажённой груди, вызывая табун мурашек, и слышит тихий полустон. — В прошлый раз я ничего не помнил, поэтому хочу повторить уже на трезвую голову. — Не настолько трезвую, — мягко смеётся Нисан, ощущая запах вина, исходящий от мужа. Джин наклоняется и оставляет поцелуй на губах омеги. — Я достаточно трезв? Нисан нежно ставит ладошку на грудь Сокджина и отодвигает его от себя. — Если откажусь, что ты сделаешь? — У меня отвратительный характер, но он не настолько ужасный, чтобы я насильно тащил омегу в кровать. — В кровать не нужно. Сенатор грустно смотрит на омегу. Он действительно хочет провести с ним горячую ночь, но настаивать не будет, всё же Нисан подарил ему двоих детей, и он ни за что не будет обращаться с ним плохо. Омега встает с пуфика, отчего одежда, спущенная вниз, падает на пол, и выгибается, ставя руки на столик. — Так будет удобней. Обрадовавшись, Сокджин больно сжимает бёдра мужа и несильно кусает его за плечо, после чего оставляет россыпь поцелуев на коже. — Я понимаю, в тебе бурлит страсть с вином, но прошу, осторожней. — Дети спят крепко, — отвечает Джин, поглаживая мужа руками и оставляя то укусы, то поцелуи на коже. — Я про то, что секса у меня давно не было, и не придуши меня случайно, дорогой альфа. — Не придушу, дорогой омега. Нисан ойкает, когда ощущает пальцы внутри себя. — И будь тише. — Я то буду, вопрос, будешь ли ты? — усмехается Сокджин на то, как выгибается омега от того, что он пальцами растягивает его. Нисану приходится прикусить до крови губы, чтобы не начать в голос стонать, как ему хорошо. В прошлый раз, когда он спал с сенатором, тот был очень грубым, а сейчас ведёт себя сдержанно, несмотря на то, как сильно ему хочется засадить свой член в омегу. — Джин, я сейчас кончу от твоих пальцев, — шепчет омега, ещё сильнее выгибаясь, и сдерживает стоны. — Может, перейдёшь к главной части? На губах сенатора появляется улыбка, и он быстрее начинает работать пальцами, явно доводя мужа до экстаза. — Кончай сейчас, потом ещё раз кончишь. — Ах! — всё, что вырывается из губ, потому что Джин успел заткнуть рот омеги поцелуем в тот момент, когда он излился на столик. — Так дело не пойдёт. — Ты это о чём? — спрашивает Нисан, оперевшись о свою единственную опору в виде столика, так как ноги резко перестали его держать. Сокджин выходит из спальни, с кем-то говоря. Через несколько минут в комнату заходят двое слуг, благо Нисан успел накинуть на обнажённое тело тогу. Слуги забирают детей и тихонько выходят. — Дети со слугами побудут на первом этаже,— слишком возбуждённо произносит Джин. — Я так понимаю, ближайшие дни меня снова будет ждать постельный режим? — Думаю, да,— отвечает альфа и наспех стягивает с себя одежду. — Ты же не против? — Даже не знаю, — тянет Нисан, дразня мужа. Он ощущает, как сильно его прижимает к себе Джин и в очередной раз целует. То ли в альфе слишком много вина, то ли он соскучился по ласке, но он не может перестать оставлять на светлой коже поцелуи, некоторые из которых больше похожи на укусы. — Джин, хватит оставлять на коже следы, я же потом не смогу выйти в открытой одежде, — говорит Нисан и пытается вырваться из крепких объятий. — Хочу. — Что? Поцелуи? — Не знаю, просто хочу тебя целовать и хочу тебя. Нисан моргает несколько секунд от такого заявления. Сокджин никогда не проявляет сексуальное желание по отношению к омеге. Конечно, он его целовал и обнимал, но чтобы вот так ему голову снесло — нет. Он соврёт, если скажет, что ему не нравится. — Понял я. Неси меня на кровать. — Ноги не держат? — усмехается Джин, но вместо того, чтобы отнести мужа на кровать, он его сажает на столик. — Хочу кое-что сделать. Никогда такого не делал, вот сейчас захотелось. Нисан изумлённо приподнимает бровь от того, с какой хищной улыбкой на него смотрит Сокджин, целуя ногу.