***
Тэхён лениво приоткрывает глаза и сразу же получает утренний поцелуй от Хосока. Омега довольно мурлычет, лёжа в обнимку с любимым, после торжества Тэхён настолько вымотался, что сразу же уснул, стоило голове коснуться подушки. Хосок пришёл, когда омега уже спал, и лёг вместе с ним, крепко обняв. — Матеус приходил пару часов назад и сообщил о том, что нашли тело Октавиуса в городском фонтане. Бедный шёл пьяный, оступился и утонул, — произносит Хосок, еле сдерживая смех. — О Боги, какая нелепая смерть! — хохочет Тэхён, довольный тем, что Август очень грамотно избавился от надоедливого альфы. Несмотря на то, что когда он увидел Октавиуса после длинной разлуки, его сердце наполнилось тоской вперемешку с воспоминаниями влюбленности, но сейчас он ощущает только облегчение. Альфа действительно очень сильно докучал ему и заставлял волноваться. Хосок мягко гладит чёрные, слегка волнистые волосы омеги, скрывая то, что попросил Матеуса об услуге. А именно попытаться разузнать, где находятся Чимин с Юнги. Ему кажется очень странным вся ситуация и в особенности то, что Тэхён игнорируют факт пропажи этих двоих. — Я думаю, Августа стоит убить. Переживаю, он может навредить и много что знает. — Насчёт этого не переживай. Сейчас главное сделать так, чтобы мой человек стал управляющим дома сенатора. Хосок прижимает к своему горячему обнажённому телу омегу и оставляет несколько поцелуев на плече. — И как ты это сможешь провернуть? Тэхён мягко гладит грубые от тренировок руки гладиатора, после чего, разжав одну ладонь, сплетает свои пальцы с чужими и крепко сжимает, словно говоря, что они одно целое. — У меня есть двое омег в высшем обществе, которые работают на меня, — альфа удивлённо вздрагивает. Он знает, что люди Тэхёна почти везде и порой не понимает, откуда у него столько шпионов но то, что и среди вельмож Рима также есть те, кто предан ему, поражает. — Благодаря Роксану спокойно можно это сделать. — Роксан это случаем не тот омега, который находится в трауре по мужу? Тэхен заливисто смеётся. — В трауре? Он трахается, пьёт вино и наслаждается жизнью, скрываясь под тёмными одеждами и играя на публике траур. — Он убил своего мужа? — Правильнее сказать, он попросил меня убить его мужа. Под шумок, когда Помпеи пали от вулканического извержения, Матеус убил альфу, и мы пустили слух, что он якобы был в Помпеи. Теперь Роксан владеет всем имуществом мужа, который, между прочим, очень известный предприниматель. Он командовал строительством кораблей римской армии, и теперь этим занимается Роксан. Тэхён поворачивает голову к альфе, и в глазах напротив отражается восхищение. — Также есть ещё один омега, который родил мёртвого ребёнка, и попросил меня найти ему нового для подмены. — А муж его не заметил? — Нет, он был на тот момент не в Риме, а принимавший лекарь как раз и пососветовал ему обратиться ко мне. — У тебя что весь Рим состоит из твоих людей? — Конечно нет. Их не так уж много. Они молчат, нежась в объятиях друг друга, и наслаждаются спокойным утром. О таком утре всегда мечтал Тэхён и вот наконец-то смог обрести. — Не слишком ли было убить всех гладиаторов? — в голосе Хосока слышатся нотки волнения. — Как думаешь, почему когда к власти приходит новый правитель, он убивает не только старого, но и слуг? — Чтобы не было восстания. — Не только. Хосок задумывается, вспоминая дворец фараона, и обдумав ответ, отвечает: — Чтобы не сравнивали старого с новым. — Именно. Те гладиаторы сравнивали тебя с Юнги, а нам нужно укрепить твой авторитет в доме сенатора, это также важно, как и любовь зрителей. — Я не думаю, что могу превзойти Юнги. — Тебе этого и не нужно делать, — поучительно говорит омега, пальчиками поглаживая большой шрам на боку альфы. — Твоя задача сделать так, чтобы о нём забыли. — Разве его забудешь? — Память устроена так, что многое человек забывает, иначе бы наш мозг не выдержал такой нагрузки. Со временем память о Юнги потускнеет. — Тэхён, когда Юнги вернётся, ты же его не убьёшь? Пальчики застывают в воздухе, и омега не сразу осознаёт, что Хосок его рывком сажает напротив себя, больно сжимая его руки. — Ты не убьёшь Юнги? — рычит альфа. — Я совру, если скажу «нет». Моя задача… — А Чимина? — перебивает Хосок омегу, и вмиг карие глаза стали наливаться чернотой. — От него и Юнги нужно избавится. Тэхён пожалел, что не прикусил свой язык. Он видел взгляд Хосока на арене и взгляд, которым он смотрит на своего любимого омегу, но взгляд, который он видит сейчас — впервые. Взгляд презрения. Глаза омеги щиплют, и ему приходится несколько раз проморгаться, только чтобы не заплакать, потому что его любимый Хосок презирает за то, что омега решил убить брата и друга. — Тэхён! — альфа еле сдерживает ярость, бушующую внутри, и омега ойкает от того, как сильно сжали его плечи. — Если ты убьёшь Юнги или Чимина, то я никогда тебе этого не прощу. — А если Чимин или Юнги попытаются тебя убить? — не сдается Тэхён, ведь это во благо Хосока, чтобы Рим забыл Юнги, а Чимин не стал бы якорем, держащим альфу. — Тогда я сам убью, но тебе я запрещаю этого делать. Запомни, если ты их убьешь, то потеряешь меня навсегда. Не услышав ответ, альфа рывком встаёт с кровати, накидывает одежду и молча, не оборачиваясь, выходит из спальни. Тэхен протягивает руку и кричит «Подожди», но дверь захлопывается, оставляя омегу плакать на кровати. — Я всё делаю ради него, так почему же он злится? Омега падает лицом в подушки и тихо всплихивает. Хосок, не обращая внимание на то, что слуги натёрли мраморный пол до блеска, идёт через дом в грязной обуви. — Эй, ты не видишь пол… — слуга замолкает, когда гладиатор остановился и повернул голову к нему. Чёрные словно сама смерть глаза и тёмно-красные волосы словно кровь становятся ещё более пугающими на фоне яркого солнечного света. В помещении все присутствующие ощущают пугающую ауру смерти, которая так и жаждет вырваться из гладиатора. Хосок молча выходит и направляется на тренировочную площадку. Несколько стражников укладывают тела зверски убитых гладиаторов и застывают при виде египтянина, который, не обращая внимания, прошёл мимо него. — Он омоет не только арену в крови, но и весь дом сенатора, — тихо говорит один из стражников. — Ему никогда не сравниться с благородством Юнги. Он настоящий зверь, жаждущий только крови. — Тише, — толкает в бок альфа коллегу, — ты так и не понял, что стоит прикусывать язык, дабы не навлечь беду на свою голову. — Разве я не прав? — Прав, не прав — не важно. Сейчас Хосок господствует в доме сенатора, и нам стоит уважительно к нему относиться. — А если я его презираю, в отличие от Юнги, что тогда делать? — всё же шёпотом спрашивает невысокий стражник. — Тогда притворяйся, иначе в следующий раз мы будем погружать твоё тело в телегу. Стражники заходят в барак, и им приходится прикрыть рукой носы из-за сильного запаха крови, которая продолжается впитываться в деревянные доски — Даже не знаю, кто хуже: Хосок или «несущий смерть». — Оба, — заключает альфа в возрасте и подгоняет младших быстрей вывести тела.***
Римские легионы известны своей мобильностью и выносливостью. Они с лёгкостью могут построить за пару часов лагерь для ночлега, также с лёгкостью его разобрать и отправиться дальше за своим полководцем покорять новые земли. Когда римские воины остаются на длительное время, то на месте возводят хорошо укреплённый лагерь, в котором находятся не только место для ночлега с кухней, но и многочисленные сооружения, необходимые для повседневной жизни — лазарет, канцелярия, склады с продовольствием и оружием, мастерские по изготовлению оружия и многое другое. В таком лагере могли спокойно жить несколько легионов или же он часто использовался в качестве базы для легионов, которые занимались захватом новых земель или осаждали города. Когда римские легионы во главе с Намджуном взяли Иерусалим и он приказал не оставить и камня на камне от этого города, то часть иудейских воинов и мирных жителей спрятались в Масаде. В крепости на вершине одной из скал Иудейской пустыни, поднимающейся на четыреста пятьдесят метров над Мёртвым морем, которое по преданию возникло на месте греховных городов Содома и Гоморры. Масада оказалась последним оплотом, который всё ещё доказывает, что хоть Иерусалим пал, но иудейский народ продолжает бороться против римских захватчиков. Защитников крепости едва насчитывалось тысяча человек, включая омег и детей, но они удерживали Масаду ещё три года. Нисан один из немногих, кто видел своими глазами столь огромный и укреплённый лагерь, базирующийся недалеко от Иерусалима, легион из которого и днём и ночью осаждал крепость, перекрыв одну-единственную узкую тропинку, идущую к ней. По приказу легата Намджуна, который горел желанием взять Масад любой ценой, дабы показать Риму, что он является великим полководцем и продемонстрировать свою силу, на улицах Иерусалима хватали альф и силой превращали в рабов. Около девяти тысяч несчастных, среди которых и оказались братья Нисана, строили дороги и носили землю для сооружения осадного вала вокруг крепости, самого лагеря и площадок для метательных машин. Все же спустя три года осады римскому легиону удалось ворваться в крепость. Когда Намджун наконец-то переступил порог Масады, то вместо радости он застыл в молчании, поражённым тем, что жители Масада предпочли себя убить, нежели сдаться Риму. Количество съестных запасов и воды говорило о том, что они сами решились на такой поступок, а не из-за нехватки продовольствия. Нашли спрятавшихся двоих омег с пятью детьми на территории крепости. Они поведали о том, что альфы убили своих мужей и детей, затем по жребию выбрали десятерых, которые убили оставшихся. Затем эти десять альф выбрали с помощью жребия, кто убьёт остальных девятерых, а затем себя. Как-то Намджун сказал Чонгуку: — Я действительно восхищаюсь иудеями в Масаде. — Я бы на Вашем месте опасался столь самоотверженного поступка, который может разжечь восстание на иудейской земле и принести хлопот Риму. Легат повернул голову к омеге с зелёными глазами, покорно стоящему среди остальных рабов, ждущих свою очередь, чтобы ублажать своими телами римских солдат в качестве подарка, полученного от командира. Эта фраза спасла Нисана от столь омерзительной и страшной участи. Намджун лично приказал не трогать никому омегу с зелёными глазами и взял его в качестве раба в поход на Египет, а затем привёз в Рим. На завоеванных землях в первую очередь охранялись стратегически важные объекты: крупные дороги, речные переправы и городские центры. Также строились заборы и создавались посты, с которых легионеры вели наблюдение. После того, как на такой пост напало одно из племён варваров на севере, в императорском дворце начали всерьёз задумываться о более мощной защите границ. Пришлось задействовать тысячи рабов, дабы в максимально короткие сроки сделать высокий каменный забор и построить римские лагеря из камня, которые смогут защитить солдат от холодного ветра и снега на северных границах, где по ту сторону стены господствуют варварские племена. Рим должен благодарить варваров за то, что они не могу додуматься объединиться в один клан и напасть на империю. Благодаря тому, что существует множество варварских племён, многие из которых воюют друг с другом за территории, они ни разу не думали о масштабном нападении. Только незначительные племена и глупые храбрецы пытались проскользнуть на римские земли, но были сразу же убиты легионерами. Варварские племена, такие как деревня вождя Ходжа, предпочли оказаться как можно глубже в чаще густых лесов и продолжать спокойно жить своей жизнью, нежели пытаться воевать с противником, превосходящим и силой и численностью. Уже не говоря об оружии, которым владели римляне, начиная от отличных метчиков кавалерии и огромных катапульт, способных напугать противника только своим видом. В одной из таких крепостей расположились несколько легионов Намджуна, решившие переждать зиму, пока идут последние приготовления для взятия Рима без крови. Альфа очень сильно любит жителей столицы и своих солдат, поэтому не хочет устраивать на улицах резню и держится за возможность с маленькими потерями уничтожить только нынешнего императора и его свиту. Да и в глазах жителей не хочется быть кровавым тираном. — Ну надо же, ты настолько сильно скучал по офицерскому чину? — произносит Демид, смотря на Чонгука в форме командующего первой кагорты. Два дня назад в крепости произошёл вопиющий случай: Чонгук, находясь в роли обычного легионера, убил центуриона первой когорты и нескольких солдат, возжелавших смерти бывшего легата. Намджуну доложили об этом, но вместо наказания пропретор отдал приказ назначить Чонгука центурионом первой когорты и расширить её дополнительными солдатами и вооружением. Остальные офицеры всячески пытались уговорить Намджуна передумать и приводили доводы, что Чонгук сошёл с ума и его нужно немедленно казнить. Пропретор произнёс: — Я знаю обо всём, что вы не только делаете, но и думаете, и что замышляете, поэтому смерть Каликтуса должна вас образумить. Офицеры, объединившиеся для того, чтобы уничтожить Чонгука и на его место пропихнуть Каликтуса, вмиг осознали — смерть дышит им в спину, и если они не хотят оказаться кинутыми за пределами крепости к диким животным, стоить оставить столь глупую затею. Как бы Намджун не злился и не наказывал Чонгука, он дал всем понять: место его верного «несущего смерть» никто не займет, кроме альфы с чёрными глазами и волосами. Демида такое решение также не радовало. Его ненависть к Гуку растет поминутно, и он сам готов перерезать ему глотку, лишь бы он перестал быть тенью его великого и любимого пропретора. Демид влюблён в Намджуна на протяжении долгих лет, но всячески скрывает столь постыдный грех, поэтому остаётся рядом с ним в роли друга и того, кто всегда готовь замарать руки в крови во имя своего обожаемого альфы. — Каликтус захотел заполучить моё место легата. Он такой наивный, — хохочет Чонгук. Недалеко стоящие легионеры постарались как можно быстрее исчезнуть из поля зрения сумасшедшего центуриона. — Кто тебе сказал, что Намджун вернёт тебе звание? Может, он тебя убьёт? — Если бы он хотел убить, то сделал бы это. Вместо этого я получил наказание. Знаешь, это как любящий отец наказывает своего сына во благо, дабы тот понял свой проступок. Я вот понял и буду ещё усерднее служить Намджуну. Демид приоткрывает рот, но так и не находит, что сказать. Его всегда пугало помешательство Чонгука на Намджуне, а теперь так подабно. — Ты куда? — Недалеко от крепости есть небольшая варварская деревенька, пропретор разрешил мне её сжечь, — с безумной улыбкой произносит Чонгук, поглаживая свой меч. — Всё же он помешался и именно после того, как убил Юлиана. Не может быть, чтобы он его любил с учётом того, что я лично не раз видел Юнги у него в палатке, — говорит Демид вслед довольному Чонгуку, который в предвкушении кровавой бойни аж подпрыгивает, так ему не терпится устроить массовое убийство невинных жителей.***
Хосок не приходит к Тэхёну несколько ночей и весь день проводит за тренировками, из-за чего омега не может поймать момент для разговора с ним. Он искренне хочет извиниться и наладить отношения, но кажется, Рим таким образом решил ему напомнить о том, что он заберёт всё, что дорого Тэхёну. Сокджин решил не брать рабов в гладиаторы, а взял вольных, которые добровольно хотят стать воинами арены. Почти все они пришли из-за долгов или для того, чтобы прокормить свои семьи. А на роль наставника он выбрал одного из бывших римских офицеров, который в бою лишился правого глаза и не смог больше нести службу. За столь высокое доверие и честь служить на благо Рима, альфа действительно очень хорошо тренирует новых гладиатор и Хосока. Вместо того, чтобы сделать отдельную программу подготовки, Сектус тренирует египтянина со всеми. Только после обеда гладиаторы тренируются каждый в той специальности, в которой будет сражаться на арене. В этот раз дому сенатора повезло, очень рослый и сильный альфа подошёл на роль ретиария. К тому же он вырос рядом с морем и часто помогал своему отцу, благодаря чему великолепно управляется с сеткой и показывает хорошие способности в сражении с трезубцем. Все остальные стали гоплахами и фракийцами, одним словом, распространёнными типами гладиаторов, которых полно на арене, и которые редко становятся любимчиками публики. Единственный гопломах, получивший столь большую любовь зрителей, был именно Юнги. После жаркой ночи Джин стал ещё больше баловать мужа различными драгоценностями, тканями и редкими вещами, привезёнными торговцами шёлкового пути. Кроме этого сенатор стал больше уделять времени омеге, а не только детям, их часто можно увидеть гуляющими в саду или за трапезой. Смерть Октавиуса поспособстовала тому, что сенат снова вернул Сокджина на прежнюю должность, из-за чего альфа всё время находится в отличном настроении. — Это Вам на руку, — произносит Матеус, отчитываясь Тэхёну в его комнате. — То, что сенатор вернулся на работу — да, но вот то, что неожиданно между ним и Нисаном вспыхнули чувства, если их так можно назвать, меня беспокоит. — Я думаю, это связано с Вашими личными переживаниями, и Вам не стоит беспокоиться о внезапной любви сенатора и Нисана. Омега недовольно смотрит на Матеуса, от чего альфа извиняющееся склоняет голову, осознав, что стоило подумать дважды перед тем, как открыть рот. — Свободен, — зло произносит омега. После ухода Матеуса, он нервно перебирает украшения, раскладывая их по комплектам и по цветам камней. Тэхёна всегда успокаивает и помогает привести в порядок мысли, когда руки что-то раскладывают по полочкам. Стук в дверь пугает омегу, и он собирается прогнать слугу, так как аппетита у него нет, но не успевает открыть рот, как на пороге появляется Хосок. — Можно? — Зачем пожаловал? — голос звучит немного раздражённым, из-за чего Хосок присаживается на край кровати, вместо того, чтобы подойти к Тэхёну. — Пришёл извиниться за то, что слишком грубо разговаривал с тобой в тот раз. Я не буду забирать свои слова, и если ты действительно навредишь Юнги и Чимину, то потеряешь меня. — Ты решил сказать то же самое предложение без угроз? Как мило с твоей стороны. Омега не поворачивает голову. Он хочет кинуться на шею любимому, потому что очень сильно скучал по нему, но с другой стороны он хочет начать кричать, что всё делает ради его блага, или продолжать играть в обиженно. Из-за такого хаоса у него снова начинает болеть голова. Тэхён прикладывает руку ко лбу, как ощущает холодные руки альфы, и от этого так хорошо, что он прикрывает глаза. — У тебя часто болит голова, меня это беспокоит. Ты был у лекаря? — Всё нормально, не стоит обращать на это внимание. Поболит и перестанет. Хосок подходит к двери, и Тэхён хочет ему крикнуть, чтобы тот не уходил и он его уже давно простил, но вместо этого улыбается. Гладиатор не уходит, а зовёт слугу и велит привести нового лекаря сенатора, которого нанял Сокджин, дабы тот всегда был в доме и следил за здоровьем младенцев и Нисана. Уложив любимого на кровать, он скрывается за ширмой, когда заходит лекарь. Хоть все слуги в доме в курсе романа между женихом пропретора и гладиатором, но делают вид, что ничего не видят и не слышат. Может, поэтому Сокджин ещё об этом не знает, или потому что занят детьми. — Когда у Вас была последняя течка? — произносит пожилой омега, стоило ему переступить порог комнаты. Лекарь садится на пуфик рядом с кроватью и прикладывает пальцы к запястью Тэхёна. — Я бесплоден, — честно признаётся омега. Почему-то впервые ему захотелось это сказать, словно надеясь, что пожилой лекарь сможет помочь ему забеременеть. Несколько лет назад он тайком посещал многих известных лекарей, целителей и несколько раз приходил в квартал христиан, но всё бестолку. Никто не мог назвать точную причину бесплодия омеги и разводили руками на просьбу о лечении. — Ну течки у Вас всё равно происходят. Одно другому не мешает. — Я пью отвар. — Зачем, если забеременеть всё равно не сможете? Серые глаза с морщинка вокруг внимательно смотрят на молодого омегу. Он прекрасно знает, кто перед ним лежит, и в его взгляде читается искреннее сочувствие и желание помочь. — Я пью его с одиннадцати лет. Привык, — равнодушно произносит Тэхён, и на губах появляется печальная улыбка. — Вот как? — говорит лекарь, продолжая осмотр. — Первая течка была или Вы начали пить отвар до неё? Тэхён задумывается, вспоминая свою жизнь в доме содержания до того, как его в тринадцать отдали в гарем какого-то старика-извращенца. — Течки ни разу не было. — Отвар стал причиной вашего бесплодия, — грустно сообщает лекарь, от чего глаза Тэхёна вмиг становятся влажными: он догадывался, что лекарство стало причиной. — Перестаньте его пить. — Это поможет мне забеременеть? — с надеждой произносит Тэхён, от чего сердце лекаря заныло в груди. — Это поможет Вам очистить организм. Головные боли Вас мучают давно и именно из-за лекарства. Я напишу несколько настоев, которые нужно пить, чтобы снять боль и нормализовать течку. Сколько вам? — Недавно исполнилось двадцать пять. Хосок удивлённо приподнимает бровь. Во-первых, он не знал, сколько лет омеге и думал, что они примерно одного возраста, а оказалось римлянин старше его на четыре года. Во-вторых, альфа не подумал даже узнать, когда у Тэхёна день рождения. — Четырнадцать лет — это очень большой срок. Если бы вы перестали пить отвар хотя бы года три-четыре назад, то был бы ещё шанс забеременеть, хоть и маленький. Теперь у Вас его просто нет, — лекарь делает паузу и подаёт омеге стакан воды, благо Хосок побеспокоился об этом заранее и слуги принесли; лицо Тэхёна не отражает никаких эмоций, но только не глаза, в которых читается вся боль, ненависть и отчаяние. — Понимаете, Ваше тело не успело сформироваться, как в него стали вливать столь тяжёлое лекарство. Его омеги пьют не часто, а на постоянной основе только гаремные, проститутки или те, кто очень боится по какой-то причине забеременеть. И Ваш возраст тоже нужно учитывать. Тэхён утирает слёзы, шмыгая носом, стараясь не расплакаться. Всё же он надеялся на чудо, но слова врача уничтожили последнюю частичку надежды. Ему так хочется родить ребёнка Хосоку, и омега часто по ночам мечтал о том, как он счастливо обнимает малыша, после чего отдаёт на руки альфе, а теперь он никогда родит, и хуже всего то, что весь диалог слышал Хосок. — Я не буду давать Вам ложную надежду, но я желаю, чтобы Боги всё же подарили Вам младенца. — Разве Боги могут сотворить такое чудо? — Поэтому их называют Богами, ведь только они могут сделать то, что не подвластно человеку. На этих словах диалог заканчивается, и лекарь уходит для приготовления настоек. — Тэхён, — тихо произносит Хосок и присаживается к омеге, который молча смотрит куда-то вдаль. По его лицу видно: он пытается сдержаться и не начать плакать, поэтому альфа тянется обнять его, но руки повисают в воздухе. — Оставь меня одного. У меня голова сильно болит. — Тэхён, я… — Я хочу спать! — надрывисто кричит омега, демонстративно накрывает себя одеялом и отворачивается. — Хорошо. Хосок не спорит и молча выходит из комнаты. Он останавливает личного слугу Тэхёна и просит позаботится о своём господине и в случае чего сообщить ему. — Я уничтожу тебя, Рим. Даже если мне для этого понадобится вся моя жизнь.***
Тэхён просыпается от настойчивого стука в дверь. Всё его лицо опухло от слёз, а головная боль только ещё больше усилилась. Кое-как дойдя до двери из-за сильного головокружения, он резко распахивает её, пугая своего слугу. — Прошу прощения. Сенатор и его муж хотят с Вами оттрапезничать. Приказали сообщить, что через час ждут Вас на ужине. Тэхён тяжело дышит, пытаясь справиться с резким приступам ярости и не сорваться на слугу, потому что ему плохо, и он хочет, чтобы ни одна душа в империи не трогала его хотя бы сутки. — Мне сообщить им, что Вы плохо себя чувствуете? Ионн совсем юный, ему только шестнадцать исполнилось, но несмотря на это омега очень смышлёный. — Да. Выпроводив слугу из своих покоев, Тэхён шатаясь доходит до кровати и ложится. Ему почему-то становится только хуже. Левый висок сильно пульсирует и ощущение, что голова горит изнутри. Перед глазами всё плывёт, и ему тяжело держать их открытыми. Через минут пятнадцать, ему вновь пришлось встать на стук. Он не хочет вставать, но посчитав, что это может быть Нисан, всё же открывает дверь. Ионн виновато опускает голову. — Сенатор настойчиво просит Вас прийти на ужин. — Настойчиво?! — кричит Тэхён, не сдержавшись. — Я просто хочу полежать или мне нельзя? Ионн молча наблюдает за гневом своего господина, перерастающим в истерику, и то, как омега швыряет вещи в комнате, продолжая кричать. — Я всю жизнь делаю, что хотят другие. Так почему, когда я просто хочу один полежать под одеялом, мне этого не дают? Почему никто не может меня оставить в покое? Я просто хочу лечь, — последние слова Тэхён произносит очень тихо. Резкая ярость, разрывающая душу, отпустила, и омеге захотелось прилечь, поэтому неосознанно он прикрывает глаза, уже не ощущает прохладу пола и не слыша крик слуги. Ионн кричит, зовя других слуг, и быстро подбегает к юному господину, проверяет дышит ли он и не разбил ли голову при падении. — В чём дело? — прибегает слуга постарше с тёмными волосами. — Срочно помоги мне положить его на кровать. Он потерял сознание. — Что произошло? — вбегает другой слуга и аж вскрикивает. — Он живой, так почему у тебя лицо, словно тут всё в крови и горы трупов? — злится Ионн, и напрягая все свои мышцы, осторожно кладёт Тэхёна на кровать. — Срочно зови лекаря и сообщи сенатору. Слуга кивает и собирается выбежать из комнаты, но голос Ионна его останавливает. — Только гладиатору ни слова. — Почему? — У тебя вообще головы на плечах нет? — не выдерживает слуга с тёмными волосами. — Ты представляешь, что будет, если гладиатор ворвётся в помещение, когда тут будет сенатор? Это навредит юному господину Тэхёну. — Но пропретор всё равно узнает об измене, когда вернётся. Ионн смачивает тряпку остатками воды, осторожно обтирает лицо Тэхёна. И рукой указывает второму слуге подложить под ноги подушку. — Тиор! —восклицает омега постарше, от чего слуга вздрагивает. — Мы ничего не видим и ничего не слышим. Ясно? Или хочешь, чтобы тебе шею свернули? — Я понял. — Пришли слуг с водой, — кричит Ионн, выбежавшему из комнаты омеге.