Возможно, повешусь

Весь холм усеяли крестами, словно пшеницей. Перерыли всё в пределах досягаемости и употребили весь хлам, какой нашли. Ножки стульев, обломки арматуры, скотч, верёвки, шнурки, доски заборов, резиновые шланги, кирпичи и садовые фигурки. Так непохоже на стандартные, прилизанные американские кладбища; целый музей ритуальной изобретательности, чтобы оставить о других маленькую хрупкую память. Чтобы они — Ник с Эллисом — пришли и увидели нетронутые комья земли пополам с травой и корнями. Ник не помнил, чтобы когда-нибудь испытывал щекочущую радость в подобных местах, однако сердцу не прикажешь, да и психическому здоровью тоже. Он бродил наобум между надгробиями, читал корявые эпитафии и, не скрывая, посмеивался от чувства странной безопасности. Зелёный грипп упустил часть жертв, и это просто восхитительно. Кто-то имел огромное счастье сдохнуть под артобстрелом. Или от падения с опасной высоты. Или от голода. В любом случае, ямы больше не разверзнутся у них под ногами. Заражённые не воскреснут, как в бездарном хорроре. Люди не корчатся в аду кошмарного превращения, с каждой грёбаной секундой осознанно теряя желание существовать. Спите, бедные. Расценивайте это как предусмотрительность. Мир перестал быть для вас гораздо раньше, чем вы сами — для мира. Шулер натыкается на Эллиса, и дебильная улыбка медленно гаснет. Эллис упал на колени и не встаёт; его лицо становится ареной цепенеющей схватки между горем и облегчением. Силы равны, и борьба продлится долго, уйдя вглубь и раздирая его самое на привалах, в разговорах и особенно — во снах. — У твоих родителей красивые имена, — еле слышно ляпает Ник, только бы хоть что-то сказать в своё участие. Своих родственников он то ли не помнит, то ли ненавидит, и понять мальчишку ему просто не дано. — Может, это совпадение? — Нет, — дёргается механик, будто на электрической казни. А затем сглатывает и инфернально заканчивает: — Давай это не будет совпадением.