Боже, храни АлиЭкспресс

Я собираюсь сжечь этот город. (Franz Ferdinand "This fire")

       Дом вздохнул. Вздрогнул. Гипсокартонные панели, напоминавшие больше шоколадные плитки, нежели потолок, посыпались на несчастные головы людей, и почти сразу — штукатурка; поднялся молочный удушливый туман. Словно они оказались запертыми в гениальном мистическом триллере «Мгла». Белое марево облепило лицо, забралось в горло, и Юля сквозь свой надсадный кашель слышала, как зашлись в таком же кашле посетители и ребята. «Землетрясение», — мелькнула испуганная мысль, и тут же в голове всплыли давно канувшие в лету уроки ОБЖ, на которых Юля предпочитала спать с открытыми глазами.        Говорят, при пожаре люди спасают из горящих квартир неописуемый хлам: кто во что горазд. Тазики, кастрюли, тапки. Плюшевых медвежат.        В ушах звенело, словно там не покалеченный мозг, а взаправдашняя заутреня. В зале всё ещё то тут, то там раздавался сухой кашель, кто-то просил воды, где-то слева плакали девушки. Это зона Юстаса; Юля на ощупь пошла в ту сторону, вроде бы осознавая своё шоковое состояние и неописуемое охреневание — колени дрожали, ноги подкашивались, хотелось поджать несуществующий хвост и сбежать крысой с тонущего корабля, но, насколько хватало сил и реакции, она очень пыталась оставаться в трезвом уме. Или хотя бы не растерять его остатки.        — Землетрясение! Все на выход! — кричал кто-то из своих.        Юля наткнулась на один из столов и навалилась на него, стараясь передышать удушливый спазм в горле. Уткнувшись в локоть, она откашлялась и незряче уставилась вперёд: дышать трудно, горло саднило, хотелось пить. Воды. Воды! Юля было повернула назад, чтобы в состоянии оглушённой рыбы доплыть до барной стойки брюшком кверху. В любой непонятной ситуации лучше притвориться дохлой, чем немножко живой и контуженной. Девушки снова всхлипнули: и чёрт бы с ними, но долг обязывал. И совесть. Юля пошарила по столу, нашла салфетки и, вытащив одну, стала вытирать лицо. «Нашла время прихорашиваться», — оговорил внутренний голос — с недавних пор внутренний тёмный попутчик приобрёл все оттенки интонации «того-чьё-имя-нельзя-называть». Чем больше Юля гнала этого пропащего человека от себя, тем крепче он укоренялся в её голове.        «Не спать», — приказал тёмный попутчик, и Юля вздрогнула. Она чуть не уснула прямо посреди хаоса, и это несмотря на посеянное зерно панической атаки: кажется, для неё события последних двух дней оказались слишком неподъёмными. И вроде бы старик на небе давал столько трудностей, сколько мог выдержать человек, но происходящее ощущалось тем ещё тяжким грузом для хрупких плеч.        — Юля, ты как?        Она обернулась — страх в унисон с сердцем стучался в рёбра, на ходу протирая глаза ото сна и от пыли, и смогла сфокусироваться на Юстасе. Он весь белый от штукатурки, призрак призраком, и посреди мертвецкого лица два живых карих глаза. Так не бывает. Мёртвые не оживают вот так: к чёрту, к чёрту! Они пока живые.        — Там соседнее здание взорвалось.        А как?.. Но…Ах, точно. Тут же исторический район, дома жались друг к другу, как продрогшие цыплята в пелене утреннего тумана; ни щели, ни просвета — кажется, пять или шесть двухэтажных краснокирпичных дореволюционных домиков. В соседнем, прямо за стеной — за стеной, Карл, будто не дом соседний, а квартира! — салон красоты «Варвара-краса». Недавно же ремонт сделали, проводку меняли, а газа у них вроде как не имелось. Юля откинула выбившиеся из хвоста пряди и покачала головой, ощутив себя игрушкой-болванчиком. Жизнь, бессовестная ты сука! Всё же налаживалось, гадина ты окаянная.        — Нет, — зачем-то запротестовала она, — землетрясение. А я как назло проспала все уроки ОБЖ. Первый раз, когда жалею о том, что не слушала учителя.        Она засмеялась, уткнувшись в локоть, и хохотала, хохотала, хохотала.        — Юль, — осторожно позвал Юстас и дотронулся до её плеча, — у тебя истерика.        Спасибо, кэп! Да, это грёбаная истерика! Даже первый кретин на деревне наверняка в курсе, что смех в критической ситуации — первый признак основательно улетевшей кукушечки.        — Не было землетрясения, — он всё ещё держал руку на её плече. — Там бахнуло, надо выводить посетителей.        И вдруг навалилась болезненная, необъяснимая и мучительная паника, и Юля поползла вниз, чтобы спрятаться под столом — «меня нет, я в домике», — но Юстас подхватил её, не дав превратиться в человека-улитку. Обнял за плечи, и треснувшие стены сознания, кажется, перестали разъезжаться по швам, грозясь вот-вот развалиться по кирпичику.        Юля кивнула, до конца не поборов приступ липкой тревоги, и хотела продолжить путь до девушек, которые уже не плакали, — наверное, их уже вывели, если только они не галлюцинация, — но Юстас потащил её за собой. «Я сейчас попью и помогу вам, ладно?» — промямлила она, теперь ощущая подступившие слёзы. «Да ну брось, ты себя даже не видела: ты сейчас ни рыба ни мясо», — отмахнулся Юстас. «Это ты меня сейчас курицей назвал, что ли?» — возмутилась Юля, почувствовав себя пьяной, хотя ни капли алкоголя не приняла на душу. Когда они шли мимо барной стойки, точнее, Юля полувисела на парне, а он её полутащил, дом вздрогнул снова. Вздохнул. Стены качнулись, застонали, заскрипели, затрещали, заохали, и вот-вот должен осыпаться за вновь посыпавшееся штукатуркой потолок, но здание, повидавшее и революцию, и войну, и дедушку Ленина, и чёрт знает что ещё, выстояло. Крепко вросло фундаментом в землю, наверное, даже корни пустило, дескать, моё.        Юстас отпустил Юлю, и она испуганно подняла глаза, прикрываясь ладонью, к громыхающему потолку, устроившему в кафе маленькую, почти миниатюрную ядерную зиму в масштабе один к страшной цифре. Всё тряслось, ходило ходуном, натужно рычало потусторонним голосом, гудело, звенело, гремело. И страх перекатывался по венам, рождаясь стонами и криками. «Помогите!» — первый звук новорождённого ужаса. Всё вокруг визжало человеческими голосами. Стена с пиратами покрылась трещинами, и… Бах! Капитан Джек Воробей осыпался на пол, едкая пыль клубами поднялась в воздух, и ничего нельзя разглядеть. Юля зарыла лицо в ладони, стараясь изо всех сил дышать через раз; пол ушёл из-под ног с новым вздохом старого дома. «У-ух!» — застонали дрожащие стены. «А-ах!» — заскрежетал качающийся потолок. Воздух вздрогнул вслед за зданием, и Юля покачнулась, взмахнула руками, надеясь за что-нибудь уцепиться, пока падала, но голова встретилась с краем барной стойки, и боль стрелой вошла в висок, опоясав голову и закрывая глаза серой пеленой. «Хорошо, это хорошо, — паника и страх легли на дно какого-то туманного озера, — может быть, я смогу поспать».        Сон и правда снился. Гарик тихо сидел на кухне, курил горькую папиросу и качал головой, а Джокер, вставший у кухонного гарнитура, тихо чеканил слова, отчитывая соглядатая. Слова что резвые пули, больно ранили, и можно было разглядеть изрешечённую душу Гарика. Губы Джокера кривились, вокруг шрамов собирались складки. Только это не старая привычная кухня в облезлом бараке, а кухня в маминой квартире. Чистота. Порядок. Уют. Тепло. Юля поёжилась, на этот раз боль в голове не такая острая. Тик-так. Тик-так. А потом шальная мысль вылезла откуда-то из уголка, как домашний паук: хорошо, если бы развивалась с рождения аллергия на дураков. Ну нет. Джокер не дурак, на него такое не сработало бы. На шизиков, безумцев, коварных и гениальных гениев — да.        Юля повернула голову, но не смогла разлепить глаза, всё ещё хотелось спать. Сонное «так-так» крутилось в голове. Кто-то взорвал салон красоты за стеной. Она потянула за верёвку. А перед этим разгадала головоломку. А ещё раньше получила странное письмо. А до этого сбежала на автобусе. Это не мог быть Джокер, блинский блин, только не он, откуда бы ему знать, куда уехала Юля. Гарик не знал, никто не знал, даже Юля толком не знала, куда она собиралась. Никто. Никто. Мама знала. Но Юля только сегодня с ней говорила по телефону, мама и бабушка живы, очень правдоподобно живы, это важно. Ну ок, всё на самом деле просто: он добрался до её дома, проник в квартиру и установил прослушку на домашний и, возможно, сотовые телефоны.        Дура. «Все бабы как бабы, а я Джокера купила, а потом сломала его».        Юля вздохнула.        Тишина вокруг медленно рассыпалась, звуки возвращались неясными очертаниями и обрывками. Звон угасал.        Юля медленно повернула голову из стороны в сторону, словно разрывая невидимую налипшую паутину, и приоткрыла глаза. Мир ворвался непонятным пятном, размытой кляксой, дождливым разводом по стеклу. Она облизнула сухие, покрытые пылью, губы и отвернулась от светлой кляксы оконного проёма к тёмной кляксе стены. Приподняв руку, Юля аккуратно протёрла невидящие глаза, чтобы попытаться сфокусироваться на происходящем. Ага. Клякса перестала быть кляксой — от тёмной стены отслоились силуэты людей. Карликовые. Зажмуриться. Открыть глаза. Присмотреться получше. «Давай, Чак Норрис в крутом Уокере и не такое переживал». Не карлики: люди, пока непонятно — много их или мало, стояли на коленях, кто-то держал руки за головой, кто-то безвольно опустил их вдоль тела.        Происходящее всё меньше нравилось Юле. Она тяжело перекатилась на бок, кряхтя и шипя на каждое движение, свесила голову на манер восставшего из мёртвых зомбяка и приподнялась на локтях. Лежачие мертвецы, блин.        — С до-обрым утром! — пропел где-то сверху бодрый мужской голос.        «Я узнаю тебя из тысячи: по словам, по глазам, по голосу», — угрожающе пропел внутренний голос. Шутник пришёл, шутить изволит. И запоздалый страх слепо вылез наружу.        — Очень смешно, — взявшись за рёбра, со вздохом разочарования ответила Юля, не оборачиваясь.        — Эй, эй! Посмотри-ка на меня.        Она обернулась, удерживаясь на локтях, чтобы не упасть. Герой нашего безумного времени, чёрт бы его побрал. Зелёная волна к волне, фиолетовый костюмчик как влитой, устрашающий: фиолетовый — цвет опасный. Тайна, завуалированность. Скрытность. Скорбь. Ладно, от цвета к лицу кровавого маэстро: свежий узнаваемый грим красноречивее любых слов, и сразу отпадали все вопросы о том, кто это такой. Джокер. И вишенка на торте: улыбка Глазго как визитная карточка.        — Скажи мне: разве я похож на-а… хм-м… — он причмокнул, — клоуна? — Джокер поправил лацканы пиджака и склонил голову, при этом не забыв хмыкнуть. Тяжёлый взгляд из-под чёрных век пугал и не сулил ничего хорошего. Жалости точно не приходилось ждать.        Именно этот взгляд красноречиво предупреждал: только попробуй сказать «да», рискни — не получишь сахарок. Юля зажмурилась, чтобы не видеть размалёванного лица, одновременно борясь с подступившей к горлу тошнотой. Как бы так исхитриться и постараться не выблевать желудок? Где-то в стороне тихое шептание доносилось нестройным жужжанием голосов до вернувшегося слуха: «Джокер? Э-э-э… Он настоящий? Это представление? Нас разыгрывают?» Нет, ребята, всё гораздо хуже, потому что вам всем хана. Страшная, беспроглядная, безжалостная хана. «Можем взяться за руки и помолиться, но официально мы все заочно уже в могилах».        Юля захотела лечь обратно на пол: может быть, если она уснёт, а когда откроет глаза, всё это исчезнет. Хоть бы да. В фильме из далёких двухтысячных, «Ведьма из Блэр», девочка-призрак на мосту, изломанно вышагивая задом наперёд, поделилась пугающей фразой: «Вы привели её с собой!» Так вот, во всём, что тут сейчас случилось и ещё случится, виновата Юля. Она своеобразный гамельнский крысолов, только история не такая печальная, как в оригинале, но ужас происходящего обеспечен всем и каждому, без обид.        Или нет, крысолов тут не при чём. О чём она вообще?        Голова гудела.        — Хватит отдыхать, Аврора*, — усмехнулся Джокер.        Когда Юля повернулась к нему, он театрально выставил руку перед собой и жестом призвал подняться. Отлично. Цирк абсурда открывал свои двери для всех желающих. Нежелающие могли покинуть зал, но только вперёд ногами. Чудненько. Для полноты фееричности не хватало, чтобы псих достал из кармана колоду Таро и разложил тут пару раскладов. Дескать, к житью, так выживете, а нет — так пеняйте на себя, гробов на всех хватит. Опираясь на руки и помогая себе ногами, Юля отползла в сторону, но голос Джокера остановил:        — Ата-та-та-та! — он поцокал языком и погрозил пальцем. — Я сказал вста-ать, а не отползать.        Пришлось превозмогать недомогание и головокружение, чтобы, покачиваясь и придерживаясь за стол, подняться на ноги. Она несколько раз осмотрела зал, всё-таки надеясь в глубине души, что найдётся джентльмен и поможет ей принять вертикальное положение. Слишком наивно. Заложники, а их навскидку оказалось не меньше двух десятков, и это включая посетителей, не рискнули бы и шагу сделать без спроса. Хотя, впрочем, никто не торопился открывать рта. Правильное решение, но жизнь вряд ли спасёт.        А подельники… Чёрт возьми! Стояли в масках, как из тех новостей про ограбление банка. Юля мотнула головой и всхлипнула, тут же пряча истерику за непроизвольным смешком. Потирая ушиблено место на голове, Юля обнаружила слипшийся клок волос и, отняв руку, увидела кровь. Ну класс! Как по заказу снова замутило, паника неуютно шевельнулась в груди, обнимая ни живоё ни мёртвое сердце.        — А тепе-ерь, — пропел Джокер и щёлкнул пальцами, — Юмми, налей мне кофе. И поживее.        Он небрежно взял с барной стойки меню, быстро пробежался по названиям, приоткрыв при этом рот. Вид его не то удивлённый, не то предвкушающий, Джокер словно забыл и про своих клоунов, и про заложников. Но это не так. Как доказательство, он подозвал к себе одного из преступником и что-то тихо сказал ему. Тот кивнул, обошёл зал и вытолкнул к барной стойке четверых работников. Юстас — побритый налысо и с татуировкой в виде солнца на самой макушке, Лолла — в наряде Джессики Рэббит, Питер — не то дровосек с Аляски, не то хипстер, у него по злому року нерабочий день, но по несчастному случаю он сегодня среди посетителей. И четвёртый — Михель: брутальный северянин Рагнар в кигуруми единорога.        Джокер осмотрел каждого с ног до головы. На его лице не дрогнул ни мускул, взгляд безучастный, чёрный, как кроличья нора, в которую вопреки сказке — прислушайтесь к доброму совету — не стоило. Даже если все эти люди-бедолажки задним умом всё же надеялись на какой-то невнятное светлое и хорошее, на всякий случай они играли по правилам Джокера. Хотя ответ пришёл почти сразу. Пока Джей был занят рассматриванием своих новых игрушек, Юля успела как следует оглядеться. У стены, позади заложников, лежал человек. Может быть, его оглушили или просто обморок. Но темнеющее пятно возле тела говорило убедительнее любой наивной надежды: вряд ли это разлитый кофе и уж точно не опрокинутая бутылка с колой. Всегда жди худшего. Это кровь. А человек с большой вероятностью мёртв.        Ни плана А, ни уж тем более плана Б у неё не имелось. Она не фокусник и не клоун, шляпы с кроликом у неё, ах-ах-ах, не имелось.        — Ты, — Джокер щёлкнул ножом и указал им на Михеля, при этом прищурившись и чуть подавшись вперёд, — будешь Мохито.        Юля чуть не осела на пол, колени задрожали пуще прежнего, захотелось раскапризничаться, выпустить истерику наружу и выплеснуть её на Джокера. Сука. Как же хотелось кричать и забиться в угол — одновременно, одно желание пересиливало другое и обратно.        Джокер тем временем посмотрел на Лоллу:        — А ты Американо. Сделай мне поесть. Пошла, — последнее слово он предупреждающе опасно прорычал, обнажив жёлтые зубы. И тут же: — Стоп! Выкинешь какой-нибудь... хм… фо-окус, отправлю тебя полетать на-а-а гранате с крыши… ах!... какого-нибудь небоскрё-оба.        Лолла кивнула, не в силах спрятать свой большой-большой ужас и навернувшиеся слёзы.        — Умница, — Джокер облизнул несколько раз нижнюю губу и остановил выбор на Питере. — Должен быть… ну-у… человек, через которого я, ах! — могу донести весь смы-ысл происходящего. Что-обы ни у кого не осталось ни грамма сомнения, что, — он цокнул, — ни о какой безопасности речи не идёт.        Он говорил это в тот момент, когда в разлом стены вошёл один из полицейских, а позади его подстраховывали ещё несколько безумцев. Никто из них не воспринимал происходящее всерьёз.        — Поэтому, — Джокер аккуратно положил меню на место, — ка-аждый раз, когда не очень умные полицейские этого сла-авного города будут пытаться штурмовать это уютное кафе, я… ах… буду убивать по одному человеку. Обещаю, — он театрально положил руку на сердце, вскинул голову и тряхнул волосами. А затем с быстротой кошки сунул правую руку в карман пиджака и достал пистолет. Бах! Бах!        Два выстрела разорвали шепчущую тишину, и Питер мешковато свалился на пол, ударившись при падении головой о столешницу. Затем Джокер развернулся к полицейскому и направил дуло на него. Бах! Полицейский вскрикнул и схватился за ногу. Бах! Вскинул руками, схватившись за булькающее и хрипящее горло и упал. Стоявшее до того в проёме немногочисленное подкрепление скрылось из виду.        Крики и рёв, сразу поднявшиеся в воздухе и жужжанием облетевшие весь зал, были подавлены несколькими выстрелами в воздух. Подельники психа охаживали всех без разбора, работая прикладами, кулаками и локтями, разражаясь жуткой бранью.        Безумие. Страх. Захлёбывающаяся паника. Вопли. Слёзы. Юля спряталась за стойку и отползла подальше, закрывая рот ладонью.        Джокер встал с барного сиденья и дошёл до мёртвого полицейского, по пути хлопая себя по карманам. Он сел перед ним, как раз под мигающей на потолке лампочкой, задумчиво посмотрел на неё, словно на ней что-то написано, и снял рацию с пояса мертвеца. Оглядел её так, будто первый раз видел, а затем нажал на кнопку.        — Р-ра-аз Миссисипи, два Миссисипи, — проверил эфир.        — С кем я говорю? — прорычали в ответ.        Джокер причмокнул, не убирая пальца с кнопки и игнорируя вопрос.        — Уважаемые джентльмены! Хм. Во избежание не-до-ра-зу-ме-ений должен заранее предупредить и предостеречь вас от… м-м-м… глупостей. В этом зале… — он обвёл кафе пытливым взглядом, помолчал несколько секунд и продолжил, ударяя на первый слог: — В э-этом зале девять бандитов, включая меня, жа-аждущих пролить чью-нибудь кровь. Та-ак. Вот. Вы внимательно слушаете? Да-а? Я ведь хочу вам помочь. Четверо из них, ах-ах-ах, заминированы. Хм. Или пятеро. Хех. Или шестеро. Чёрт, я уже не помню. Может, мы все обвешаны этими забавными игрушками. Вы ведь уже посадили снайперов, дали им ценные указа-ания. Ага?        Он отвлёкся на зал и приказал одному из подельников:        — Эй, Санчо Панса, скажи ребятам быть потише.        Послышались удары и всхлипы.        — Когда будете, ну-у, выбирать, в кого стрелять, когда-а будете гада-ать, кто-о… м-м-м… не заминирован… В общем, я облегчу вам задачу и помогу это понять. Записывайте, — он усмехнулся, а потом самым серьёзным голосом произнёс:        — Первый – печальный,        Второй — смешной,        Третий — девчачий,        Четвёртый — мальчачий,        Пятый — серебряный,        Шестой — золотой,        Седьмой — секретный,        Восьмой — потайной,        Девятый — заводной.        Юля, как и прочие посетители, включая злодейских злодеев, наблюдали с нескрываемым благоговейным ужасом за происходящим. Сразу видно, что Джокер купался в этом внимании, ему доставляло садистское удовольствие ощущать страх вокруг себя: неподкупный, настоящий, не каждый актёр бы слёту изобразил такой откровенный, неприкрытый испуг.        Все напряжённо ждали, вслушиваясь в тишину, Джокер тоже ждал, сложив губы уточкой и глядя на рацию. Наконец та зашуршала, и ворвавшийся голос уже не такой откровенно бодрый и наглый, как первый раз. Может быть, Джокер мухлевал, может, не было никакой взрывчатки, но проверять никто не хотел. Юле хотелось по-пластунски доползти до негодяя, отобрать у него рацию и попросить у людей на том конце «провода» быстренько состряпать какой-нибудь аналог Бэтмена, чтобы Мышь пришёл и спас всех, не забыв накостылять главному негодяю.        — Хорошо, вы в безопасности…        — О, нет, нет, нет! — воодушевлённо перебил говорящего Джокер. — Никто-о не в безопасности: ни я, ни заложники, ни вы-ы. Не кормите их напрасной надеждой, потому что в случае ваших неосторо-ожных действий я разрешу своим пушистым котятам одну половину зало-ожников перестрелять, а другую прирезать. Даже позволю выбрать ребятам смерть. Соломинку потянуть, например. А пока-а…        Джокер поднялся и прошёлся по залу, разглядывая заложников и кивая самому себе. Затем вернулся к рации, поднёс её к губам и мягко попросил — в случае с Джокером наигранная ласка в голосе не обещала ничего хорошего, наоборот, хотелось тут же накрыться простынкой и сию же секунду умереть смертью нехрабрых:        — Мы тут хотим поболтать немного с ребятами, так что вы там займитесь чем-нибудь. Хе-хе-хе. Почитайте свои брошюрки про поимку преступников, например. Поле-езно не будет, но скоротаете часок. Х-ха!        С этими словами он сунул рацию в карман пиджака и вернулся к барному стулу. Тяжело посмотрев на застывших и побелевших показавшихся из своих укрытий Юлю с Лоллой, он качнул головой и склонил её набок.        — Кофе и еду, девочки, — он нарочито громко положил пистолет на стол перед собой и кивнул на него, не выпуская из поля зрения девушек.        Юля, уже не пытаясь унять дрожь, повернулась к кофе-машине и зажмурилась, больше не в силах сдерживать слёзы. Джокер шикнул на неё, и ей пришлось взять в себя в руки, вздохнуть глубоко несколько раз рвано выдохнуть. Пальцы охренели в такой момент не слушаться, и Юля обожглась, когда наливала кофе. Чтобы отвлечься, пришлось взять несколько салфеток и протереть стол; усугубляло ситуацию то, что неподалёку стоял один из бандитов. Он следил и за людьми, и за Юлей. Паразиты.        Она добавила молока из встроенного молочника и положила две ложки сахара. Щепотка страха вместо коньяка прилагалась. Размешала и осторожно на негнущихся ногах подошла к наблюдавшему за ней Джокеру, поставила кружку перед ним. Отвернулась. Хотела уйти. Но он взял её за руку и взглядом указал на стоявший рядом стул. Юля вытерла влажные от пота и пролитого кофе руки и села, изо всех сил пытаясь вообразить, что она не тут, но психологический приём помогал не очень. Да нихрена он не помогал. Хоть бы кто-нибудь спас их от этого сумасшедшего, который стоял тонкой и чертовски шаткой преградой между кучкой головорезов и бойней, которую те могли учинить. Фас, и крики утонут в крови. Фас, и реки боли выйдут из берегов, чтобы смыть жизнь с этого островка безумия.        Пока понурая Юля бледной полуживой молью сидела возле Джокера, Лолла принесла горячий омлет со специями и кусочек разогретой пиццы. Внешне девушка спокойнее, собраннее, руки почти не дрожали, и тарелка не ходила ходуном в её руках. Но в глазах точно такой же испуг пойманного крольчонка.        Джокер взял вилку, отломил кусочек омлета и отправил его в рот. Толком не прожевав, он начал говорить с набитым ртом, обращаясь к Лолле:        — Знаешь, милашка… Хм. Без шуток. Если я упаду замертво по-есле, — он покрутил пальцем над тарелкой, — или просто упаду, неважно, буду ли я мёртв. Так вот. Мои послу-ушные цепны-ые щено-очки, — он указал на своих людей, попутно обведя зал взглядом, — придут к твоим мА-амочке и па-апочке, найдут твою сестрёнку… М-м… Соня. Да. Изнасилуют их всех, может быть, даже собаку, тут уж на и-их совести, прости, ничего личного, а потом будут р-резать их и скармливать друг другу по кусочкам.        Он демонстративно поднёс кусок пиццы ко рту и замер, выжидающе глядя на Лоллу, пройдясь языком по шрамам на внутренней стороне щёк.        — Я не отравила еду, — срывающимся голосом ответила она.        — Тем лучше для твоей семьи, — пропел Джокер. — А теперь будь хорошей де-евочкой, принеси нам стул.        Конечно, Лолла подчинилась. Кажется, каждый в этом кафе, заминированном живыми людьми, если верить Джокеру — а ему хотелось верить, даже через сопротивляющееся не хочу, — понимал, чем может закончиться геройство. Это на раскрашенных стенах герой на герое, бравые воины абсолютного добра с коварным злом, сошедшие со страниц комиксом и телеэкранов. В жизни ни один из присутствующих человеков не был ни Бэтменом, ни комиссаром Гордоном.        Юстас всё ещё стоял неподалёку от Джокера, но не удостоился его внимания. Кажется, парень даже обрадовался этому. Стулу не пришлось слишком долго пустовать, потому что террорист и злодей спокойно посмотрел в глаза испуганного Михеля и почти дружелюбно сказал:        — Присаживайся, Мохито, мы с тобо-ой, хм-м, поболтаем немного.        Джокер обнажил жёлтые зубы в откровенно издевательской улыбке, не сводя с Михеля пытливый взгляд. Ни на секунду не отпуская его из поля зрения. Парень стёк на стул и постарался вжаться в него, чтобы стать незаметным. Как знакомо!        — Ты, наверное, хоро-оший парень, — Джокер доел омлет и пиццу и запил кофе. — Выглядишь дерзко и эксцентрично, но любая мамка, узнав тебя полу-учше, с радостью бы отдала тебе свою дочурку.        Юля посмотрела на Джокера, но он на неё не обратил никакого внимания. Чёрт возьми. Неужели правда этот дьявол в человеческом обличье убил двух человек? Она верила и не верила в это. Чушь какая-то! Китайская подделка оказалась качественной. Снова подкатила тошнота к горлу, голова пошла кругом. То ли страшно, то ли просто мерзко. Джокер по-прежнему не смотрел на неё, словно её не было рядом. Кажется, реши она улизнуть в какой-нибудь укромный уголок, он бы и не заметил, но на самом деле это злой гений контролировал буквально всё и всех в захваченном кафе. Засранец всё про всех узнал, потому что если бы он соврал про родственников Лоллы, она бы не превратилась в свою же собственную тень. И конечно, он всё знал про Михеля, про свидание, про приятную томную ночь. Джокер убивал любую надежду. Бах, и нет её. Бах-бах!        — Эй, Американо! — позвал он Лоллу, и она, ни жива ни мертва, приблизилась, но достаточно далеко, чтобы он, как ей казалось, не мог дотянуться до неё. Джокер усмехнулся и одарил её насмешливым взглядом. — Принеси мне и моему другу кофе.        — Какой вам налить? — заикаясь, спросила она.        Джокер повернул голову к Юле, охваченной печалью и безнадёгой, и бодро спросил у неё:        — Какой кофе я пью, пташка?        Юля, глядя на свои руки, ответила покорно и почти обречённо:        — Половину чашки крепкого кофе, половину — горячего молока. Не перемешивать. Пару ложек сахара.        — Ах-ах-ах! — восторженно ответил он. — Умница, — похвалил её Джокер и вернул взгляд Лолле.        Когда она принесла мужчинам кофе, то сразу поспешила отойти подальше. Джокер не возражал. Он облизнулся, пододвинул одну из чашек к Михелю, давая тем самым понять, что лучше не игнорировать дружескую посиделку. Парень сделал глоток и поставил чашку на блюдце.        — Значит, ты, краса-авчик, нумизмат, — с этими пропетыми словами Джокер достал из кармана жилета старинную коллекционную монету и, подбросив и поймав её, положил на середину. Между Михелем и собой. Затем, пристально наблюдая за парнем и не отнимая пальца от монеты, пододвинул её ближе к нему. — Хм. Навскидку, сколько на рынке цена такой красавицы? М-м?        Михель сосредоточился на монете, сложив руки в замок на коленях и дёргая ногой, чтобы унять дрожь. Средневековый жетон с моряком на одной стороне и с кораблём на другой, пиратская во всех смыслах современного и того времени, со сложной историей противостояния Испании и Англии**. Парень приоткрыл рот от удивления и, кажется, даже забыл и про Джокера, и про свой испуг.        — Я не профи и боюсь ошибиться в цифрах… Тысяч пять, может быть, но это очень приблизительно. Может быть, я даже не близок к реальной стоимости, — несмотря на удивление, Михель заикался. Правильно. Бойся, как никогда не боялся, потому что Джокер всё равно вытрясет из тебя страх, как мелочь из кошелька.        Джокер сел поудобнее и отпил из чашки. Могут ли сразу два охреневания поселиться в одной голове? Оказывается, да. Юля боялась посмотреть на этого кошмарного и стукнутого на всю маковку человека, олицетворявшего собой её голгофу. Пожалуй, страшнее только встретиться со взглядами ребят, которые наверняка гадали: какого хрена эта девчонка сидела рядом с Джокером, а не торчала среди растерянных и запуганных до усрачки заложников?        Любой нормальный человек, который дружил с головой — к Джокеру это, конечно же, не относилось, хотел бы, чтобы это всё закончилось. И поскорее. Чтобы из-за кулис выскочили преувеличенно громкие и яркие ведущие, притащили бы букеты цветов, кричали бы «Мы вас подловили! Вы ведь поверили?» И никто бы не умер. Полицейский и Питер вскочили бы с пола, отряхиваясь от пыли, пританцовывая, поправляя одежду и улыбаясь обескураженным гостям и любопытным камерам. Джокер бы непременно вытащил пистолет и расстрелял бы всех и каждого… водой. Конечно! Водяной пистолет! И все бы радовались, смеялись, обнимались, поздравляли друг друга.        Но, ребятки, правда в том, что Джокер порой умещался в одной фразе: «Хочешь делать что-то нехорошее, делай это хорошо!» И никаких тебе камер и шоу а-ла «Скрытая камера».        Михель избегал смотреть на Джокера, явно полагая, что это лучшая стратегия. Ни фига подобного, дружище.        — По логике… — наконец нарушил он молчание…        …но Джокер перебил его:        — Один умный парень как-то сказал, ах, что… м-м… «ло-огика может привести от пункта А к пу-ункту Б, а воображе-ение — куда угодно». Этого отличного парня звали Энштейн. Так что-о… м… — Джокер поднял голову и посмотрел на Михеля сверху вниз. — Включи воображение. Это. Дорогая. Монета. Если тебе удастся сегодня вы-ыжить, а я не могу этого обещать, са-ам понимаешь, то-о. Хах. В общем, цену можно будет накрутить. Скажем, э-э… Вы-ыживший в настоящей бойне получил не-боль-шой утешительный при-из от меня. Ну, и-и. Цена э-этой, — от ткнул пальцев в монету, — малышки где-то… хм-м-м… гораздо выше той цифры, которую ты назвал. Между «неприлично дорого» и «дьявол, как дорого!». А-а после сегодняшнего дня?        Умница Михель кивнул, и старина Джокер довольно улыбнулся.        — Но-о-о, — он растянул губы в улыбке и тут же снял её, приняв весьма серьёзный вид. — Но. Это, скажем так, не совсем пода-арок. И продавать я ничего не хочу.        Он долго всматривался лицо Михеля, полное удивления и смятения одновременно.        — Но ты можешь её выиграть, — быстро и непринуждённо протараторил Джокер, спасая печальку.        Глаза Михеля вспыхнули осторожным, пока недоверчивым азартом, и Юля уже знала, что он, как и каждый, кто сталкивался с Джокером лицом к лицу, утонул в мареве его чёрных глаз и лживых слов. «Чёрный человек. Чёрный, чёрный». Вообще-то фиолетовый, чуть-чуть зелёный, немного красный, но душа его темна, как зимняя, полная злыми вьюгами ночь. Михель, наверное, упивался своим внезапным мужеством: опасный тип разговаривал с ним почти по-дружески, на равных, но Юля знала, что за адекватностью Джокера скрывалась феерическая неадекватность. В его нормальности не было ничего нормально. А мужество Михеля не более чем крючок, на который он попался.        Джокер — по-своему пересмешник. И как будто про него Харпер Ли, которого Юля буквально недавно закончила читать, сказал: «Мужество – это когда заранее знаешь, что ты проиграл, и все-таки берешься за дело и наперекор всему на свете идешь до конца. Побеждаешь очень редко, но иногда все-таки побеждаешь». Раз уж Михель попал в своеобразное кино, став невольным героем «Тёмного рыцаря» с русским размахом, то он должен — просто обязан! — знать, что вот такой вот неофициальный герой никогда не выживал в подобных ситуациях.        — Выиграть? — наконец, сбросив с себя оторопь, неуверенно переспросил Михель.        Джокер охотно кивнул ему, сопровождая кивок громким «Ах-ха». То ли посмеиваясь, то ли соглашаясь. Он игрок, а ставки всегда высоки и всегда за рамками вменяемости. Если бы происходящее можно было описать какой-нибудь абсурдной фразой, вмещающей в себя всё без остатка, то, пожалуй, это было бы что-то вроде: «Ван Гогу снятся маки, Ван Гогу снятся уши». Вся Юлина жизнь последних странных месяцев в одной бредовой фразе, понять которую вряд ли удастся, а голову сломать очень даже получится. То ли какой-то наркотический бред, то ли Юлину голову посетила всамделешняя шизофрения, передавшаяся воздушно-капельным путём от мистера Джея.        Наконец притихшие заложники — перестали всхлипывать, подвывать, шаркаться — и внимательные преступники наблюдали за шоу, которое складывалось не хуже какого-нибудь «Кто хочет стать миллионером». Юля за всё время не решилась ни вмешаться, ни нарушить своего таинственно-траурного, послушного молчания, всё пыталась сладить со своими нервами. Тошнота уже не докучала, но мерзкое ощущение никуда не делось. Хотя желание высказать что-нибудь Джокеру ещё такого эдакого, о чём он мог не догадываться, ну а вдруг, ой как высоко. Слова жгли горло. Каждая буква, притаившаяся на языке, красным перцем въедалась в кожу языка и щёк.        Молчать. Молчать!        А игра тем временем продолжалась, и невидимая петля всё туже затягивалась на шее Михеля. Джокер — шут шутов и тёртый калач. Михель — маленькая такая пешечка — вот те раз — в руках шута.        — Да. Орёл или решка, — буднично ответил Джокер и сразу нетерпеливо облизнул губы, коротко и бегло оглядев зал. Всё внимание зрителей приковано к ним.        Михель пока никак не отреагировал, явно почувствовал подвох, чутьё в вопросе с Джокером — даже с таким как будто ненастоящим — почти никогда не подводило. Никто не осмеливался выйти вперёд и спросить, какого хрена какой-то поддельный и психически неуравновешенный циркач тут вытворял. Слишком уж красноречивы тела полицейского и Питера.        — А каковы правила? — спохватился Михель, не торопясь соглашаться, пытаясь разобраться в подводных камнях.        Юля перевела взгляд на Джокера. Вот засранец! Это своеобразная ревность. Поглядите-ка, у этого мистера-твистера всё-таки в арсенале не только злоба и желание крушить да убивать. Ряженый, оказывается, умел метить не только города, но и конкретных людей.        — Бинго! — выкрикнул Джокер, и, кажется, вздрогнули все, включая преступников. — Десять баллов на счёт этого парня!        Он рычал и завывал, как гиена, давясь удушливым и пугающим смехом. Михель побледнел. Кажется, Юля последовала его примеру, а до того стоявшая у стойки Лолла осела мешком на стул и прикрыла глаза.        Успокоившись, Джокер поправил лацканы пиджака, повертел головой, будто ворот рубашки очень стеснял его движения, пригладил волосы и подался вперёд.        — Всё предельно просто. Если выиграешь ты, то-о-о… скажем… хм-м… я сда-амся полиции. Исполню это заветное желание ка-аждого испуганного крольчо-онка в этом кафе. Все останутся живы. И-и бонус. Хорошенькая монетка и са-ахарная девчо-онка, — Джокер кивнул на Юлю, не поворачиваясь к ней, — достанутся тебе. Но!        Джокер выпрямился и посмотрел на Михеля исподлобья. Затем окинул взглядом зал и присутствующих. И зловеще зашептал, растягивая и пропевая слова, словно он призрак мщения из театра абсурда:        — Но если выиграю я, то-о удостою себя правом вы-ыбора. Ах-ах-ах! Выпотрошить тебя, как ры-ыбу, или же выстрелить. Ска-ажем, — Джокер оглядел Михеля, поджав нижнюю губу, показывая заинтересованность, и остановил взгляд ниже груди. — В живот. Будет больно. Но ведь ты можешь и вы-ыиграть.        Юля не решилась дёрнуть Джокера за рукав пиджака, вместо этого она подалась к нему и громко, отчётливо произнесла, вкладывая в силу голоса все немыслимые рычаги, на которые могла надеяться:        — Прекрати этот цирк!        — Оу! — Джокер повернул к ней голову и изобразил удивление, разглядывая её белое от штукатурки лицо.        Пока их опасные игры вертелись в затхлой квартирке старого барака, иногда перетекая в уютную двуспальную кровать, всё выглядело безобидно. Вполне прилично. Джокер больше походил на человечка, в спине у которого есть заветный ключик: поверни, и игрушка станцует канкан. Джокер кукла и кукольник в одном лице.        Его язык бегло прошёлся по внутренним шрамам, затем он облизнулся и поучительным тоном произнёс:        — Малыш, я не… сексист, нет. Нет-нет. М-м, но, знаешь, придерживаюсь мне-ения, что-о когда двое деловых мужчин пыта-аются договориться, то женщине лучше, ха-ха, м-м, придержать о-остренький язычок за беленькими зубками.        Он нарочно улыбнулся, показывая Юле жёлтый оскал. За всё время, что они тут торчали, он ни разу не притронулся к ней. Хотя в прошлой жизни вторгался в её личное пространство очень и очень охотно. Например, обидевшись на что-нибудь, Юля могла гордо уйти спать на диван, а утром обнаруживала себя прижатой к спинке тело Джокера. Это не акт любви и уж тем более не было извращённым извинением. Скорее душным напоминанием: я рядом.        — Я согласен, — подал голос Михель и откашлялся.        О-ой, дура-ак!        Джокер, всё ещё глядя на Юлю, многозначительно поднял брови и потыкал пальцем в Михеля, дескать, смотри, кто тут у нас смелый и молодец.        — Ты не выиграешь, — проигнорировав все немые предупреждения, предостерегла она Михеля. — Он убьёт тебя.        На миг показалось, что парень задумался над её словами, даже, наверное, согласился бы пойти ва-банк или отказаться от игры-сделки, но Джокер никогда и никому не позволял выйти сухим из воды. Он уже приподнял монету и вложил её в бледную, холодную на вид ладонь Михеля. И сжал его пальцы в кулак.        — Ну так что, — промурлыкал Джей, — орёл или решка, герой?        Михель посмотрел на свой кулак и взвесил монету. По лицу прокатилась бисеринка белого от штукатурки пота.        — Орёл.       Джокер хлопнул в ладоши, и присутствующие в зале хором вздрогнули и нервно выдохнули. «Мы все умрём. Скоро злой дядя наиграется и всех убьёт». Тошно. Страшно.       Юля опасливо посмотрела на него. Просто, блядь, какое-то «горшочек, не вари, ёбтвоюмать». _______________________        * Спящая красавица        ** монетка честно придумана мной, поэтому все тапки прошу мимо :)