Боже, храни АлиЭкспресс

      Ирония в том, что Юле, скорее всего, суждено было умереть, читай, скопытиться от инфекции. Уже на следующий день она чувствовала себя так хреново, что мама не горюй. И даже успела попрощаться с жизнью, на это ушло не больше минуты, пока она мысленно обращалась к маме. Но у Джокера на Юлю явно присутствовали другие планы: он, как это водилось и раньше, упорхнул куда-то с утра пораньше, а новый соглядатай сидел с ней в одной комнате, крутил тумблер радио, чтобы поймать нужную радиостанцию. Совсем скоро тишину прервали голоса актёров. Радиоспектакль.        «Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать». Юля приуныла, представив, каким бы таким макаристым макаром сделать из Джокера Бэтмена и оставила эту идею в покое. Мозг похоронил её, не успев родить. Она принялась разглядывать нового телохранителя. Прикольный здоровенный дядька с зачёсанной пшеничной гривой. Он снял солнечные очки и сложил их в нагрудный карман джинсовой жилетки. Когда он глянул на Юлю, наблюдавшую за ним, она обнаружила, что у её сторожевого пса глаза разного цвета. Левый — зелёный, а правый — карий. Густая борода аккуратно подстрижена и приглажена, усы тоже ровные. Здоровяк, но не толстяк. Может, боксёр.       Юля принялась рассматривать его руки. Жилистые. Рельефные. Никаких жировых складок или болтающейся тряпочкой кожи.       Так вот ты какой, человек в маске Майкла Джексона. В обыденной жизни Юля бы без раздумий назвала его красивым и уж точно не отказалась бы от общения с ним. А тут… Ну какое тут общение в самом деле? Она — заложница, он — коварный прихвостень Джокера. Разве что Стокгольмский синдром стал бы между ними мостиком, но ну его на фиг.       Следом потянулись долгие, муторные думы о произошедшем в кафе и о том, живы ли люди-человеки. Может, в живых уже нет ни Михеля, ни других ребят. Тошно. Грустно. Неправильно.       Со стороны кухни раздался тихий «дзынь!», и прихвостень хмуро посмотрел на Юлю, почесал бороду и сделал радиоспектакль потише. Потом поднялся с дивана и скрылся за поворотом коридора. Бежать? А смысл? И как сбегать раненой? И куда? Моральных сил на смену места жительства и поиски нового уже не осталось. И пока Юля размышляла «бежать или не бежать?», точнее «ковылять или не ковылять?», с кухни вернулся разбойник и поставил на прикроватную тумбочку кружку с дымящимся травяным чаем. Потом ушёл снова и вернулся с тарелкой. И так как Юля пока не объявляла голодовку — кстати, неплохая идея на будущее в случае чего — она с благодарностью приняла угощение.       Ожидала «Роллтон» или омлет, на худой конец глазунью или магазинских пельменей, а увидела в глубокой тарелке аккуратно нарезанные овощи. Салат. Тут же сваренное и очищенное яйцо. Кусочек поджаренного хлеба. А на закуску дядечка достал из ящика блистер с таблетками и положил одну на тумбочку.       — Чтобы заражения не было, — пояснил он и ушёл обратно на диван.       Юля ела молча и наблюдала за своим ангелом-хранителем. Ох ты как! До тарелки с едой он звался не иначе как «у-у-у паразит» и «душегуб», а тут вдруг ангел, видите ли. Она нахмурилась: продалась за кусок хлеба и тарелку еды.       — Как тебя зовут? — спросила она, когда радиоспектакль прервался на массированную рекламу.       Мужчина оторвался от своего дела — он чинил какую-то железяку, посмотрел на Юлю и притопнул ногой.       — Арес, — коротко и лаконично ответил он.       Она не стала уточнять — по паспорту или по жизни за кулисами мирового порядка города. К слову о городе.       — А мы ещё в Августе? — Юля дожёвывала гренку.       Арес кивнул, но как-то неохотно, лениво, то ли соглашаясь, то ли выдавая неаккуратную ложь за грубую правду.        «Он знал, что миллиарды и миллиарды ничего не знают и ничего не хотят знать, а если и узнают, то поужасаются десять минут и снова вернутся на круги своя». Молчали долго, слушая спектакль дальше. По иронии судьбы это радиопостановка «Пикника на обочине», и тут же Юля снова принялась думать о Рыжем и о Михеле. А ещё вспомнился вчерашний ржущий ведущий, рассказывающий страшную новость на манер анекдота: погибли по меньшей мере шесть человек. Троих убитых она видела: полицейский, Питер и один посетитель — кто остальные? Обрекли их всех на мытарство. Мыкайтесь, дамы и господа. Мыкайтесь.       Арес вытянул шею и посмотрел на пустые тарелку и кружку, поискал таблетку — не нашёл её, сразу поглядел на Юлю. Сощурился.       — Есть ещё салат, хочешь? — спросил он.       Она утвердительно кивнула, потому что та еда, которую она проглотила аки крокодил ласточку, как будто провалилась не в желудок, а в какую-то бездонную яму. Словно в теле за ночь завёлся паразитический орган, поедающий всё, что ему не предназначалось.       Арес скрылся на кухне, и Юля запоздало прикрикнула:       — А есть котлетка или, может, колбаска?       С кухни донеслось:       — Неа, мяса нет. Я вегетарианец, к тому же придерживаюсь правильного питания, так что пока ты со мной, будешь кушать вкусно, сытно и полезно.       И вернулся с новой порцией салата, прибавив к нему уже два варёных яйца, хлеб тоже лежал сбоку, но уже не поджаренный, а простой.       — А яйца? — удивилась Юля.       Арес пустился рассказывать, кто такие веганы и вегетарианцы, а также не забыл поведать о видах и подвидах. Что делать с полученной информацией — Юля не знала, но кивала, делала вид, что очень интересно и что она всё понимала. Вегетарианцем стать не захотелось, такого дикого и необузданного желания не появилось, как ни распинался Арес, но виду Юля не подавала. Ссориться с преступником не хотелось, а на спор после завтрака сил внезапно не осталось. Да и какой смысл? Накормил, напоил, поэтому она ответила ему коротко и лаконично: «Спасибо».       Когда она поставила подушки у спинки и уселась поудобнее, чтобы ещё порассматривать соглядатая и комнату, её вдруг осенило. Вот так да. Обана. Джокер — тот ещё мудак, только ему об этом говорить опасно. Лучше не надо. Так вот, мистер-твистер мудак мудаком, но охрану для своей неразумной дурёхи он выбирал адекватную. Вот Гарик. Хороший мужик (тут главное не добавлять «был», к тому же вопрос о бывшем охраннике ещё предстояло поднять), отличный, может быть, с ним даже получилось бы по-настоящему подружиться, а не по обязанностям. Или Арес. О нём пока ничего неизвестно, кроме того, что он веган. Но подкупала его любовь к культуре.       — А погулять можно? — Когда после антибиотиков стало получше, Юля не стала ходить вокруг да около, позволила себе немного понаглеть.       Арес посмотрел на неё замутнённым взглядом — он весь в спектакле, ловил каждое слово актёров, упивался их мастерством и, видимо, любимым произведением, так что ответил не сразу.       — Ты себя видела? Мертвее мёртвого, а гулять просишься.       Если бы то же самое сказал Джокер, в его голосе нашлось бы столько сарказма, что хватило бы на всё человечество, ещё и сдача осталась бы. А Арес ответил спокойно. Без натянутости, без издёвки. Может, у него просто атрофирован дар показывать сарказм, но получилось убедительно. Юля даже согласно кивнула и прикрыла глаза. Гулять она не очень хотела: всё ныло, болело, скрипело и разваливалось, и если бы она выползла на улицу, то сгорела бы под лучами солнца, как вампир, которого вывели на страшную казнь. Но почву прощупать попробовала.       Чуть позже, после дневного сна, Юля сделала попытку выкатиться-вывалиться из кровати — получилось. Арес проследил за ней долгим взглядом, поворачиваясь на каждый её неровный шаг. Они как слаженный механизм музыкальной шкатулки, каждые движения фигурок зависели друг от друга. Так уж настроены колёсики да винтики где-то в глубине.       Жар после таблетки уже не жрал её потроха, не выворачивал и не грозил утянуть в адское пекло. Уже хорошо. Юля оглядела кухню. Бежевый гарнитур, матовая кремовая люстра под самым потолком. Обои под светлый кирпич. И сразу видно, что квартира жилая, и современная кухня тому подтверждение. Мурашки пощекотали кожу: не хотелось найти хозяев где-нибудь в диване или в кладовке, изломанных, в неестественных позах, с по-рыбьи выпученными глазами. Белыми, как варёные яйца.       Вопрос: где хозяева и почему их никто не хватился? Какого хрена? Чего накуролесил Джокер?       Юля порылась на полках, шурша пакетиками и коробочками. И почти сразу нашлась упаковка сухого завтрака, а в холодильнике в красной подставке — молоко. Она села на деревянный стул, облокотилась о стол и задумалась, разглядывая тонкостенную картонную коробочку. С упаковки на неё пялился нарисованный задорный клоун с красными волосами и таким же красным носом-картошкой. Уголки нарисованной улыбки чуть ли не до ушей, свои губы — тоже, а вокруг глаз голубые разводы-круги. И вроде должно быть смешно-тепло-уютно, но с некоторых пор клоуны Юлю не умиляли. Особенно шибко улыбчивые.       Что ж. Старинная поговорка гласила: «Время разбрасывать и собирать камни». Первую часть Юля выполнила, заварила кашу, попробовала сбежать, но ничего толком не вышло. Три недели свободы и покоя что-то всё-таки изменили в ней. Прав был ДжекВоробей_из_Воронежа: от своей немезиды не спрятаться, не скрыться. Чёрт знает, почему — может, всё дело «в поводке», теперь это незримая ментальная связь, как между близнецами. Что-то такое эдакое, мистическое. В общем, настало время собирать камни, а если по-русски, то пожинать плоды. Люди пострадали, и неизвестно — живы ли.       Дни тянулись странные, полные ожидания возвращения мистера Джея. Но нет, чёрт полосатый скакал где-то, творил кровавые дела, веселился и учинял это самое веселье. А Юля медленно, но верно шла на поправку, изо всех сил пыталась разговорить Ареса, например, хотела узнать, правда ли родители наградили его таким именем или всё-таки ник такой. Позывной. «Сокол, Сокол, как слышно? Приём». А что если Джокер — враг не только для всего человечества, но и для себя самого? У него огромное эго, непотопляемое, но при этом его искалеченная душа так легко мирилась с искалеченной внешностью. Его оболочка непоправимо неправильная, искажённая. Может, он и войны-то вёл со всеми вокруг только потому, что изначально объявил эту самую войну самому себе.       Потом, после каждого такого внутреннего монолога Юля оговаривала себя за то, что искала оправдания ужасному человеку. Пыталась его жалеть, видите ли. А на деле скажи она ему об этом, он бы так высмеял её, точно бы со смеху помер. И становилось обидно.       Когда через несколько дней солнце принялось заливаться, переливаться, радовать всех и каждого и воспевать саму жизнь, Юля во всей красе ощущала себя канарейкой в тесной клетке. Нестерпимо хотелось на улицу, подставить бледные лицо и руки под ласковые, жгучие лучи и наслаждаться мгновением. Таинством. Вот она жизнь, бери её. Дыши ею. Живи. Для чего-то же её до сих пор не закатали в бетон и не отправили рыбам на корм, а река в Августе шикарная. И название поэтическое — Айвенго.       Бежать бессмысленно. Если и плыть против течения, то стоило придумать что-то другое, более оригинальное. Получше прошлого выкрутаса.       В — значит война (перечёркнуто).       П — полный пиздец (уже случился, не повторяться же).       А может, как в анекдоте? Когда вас насилуют, расслабьтесь и получайте удовольствие. То есть плывите по течению. Стоило попробовать, потому что, если по чесноку, все прошлые недели без Джокера она старательно только этим и занималась, то есть давала судьбе возможность самой разбираться со всем дерьмом, а в итоге вышло, что не так уж и плохо получалось.       На шестой день Юля проснулась с неприятным предвкушением. Шестое чувство заворочалось в груди, заскрипело, зушуршало радарами, зашептало. Арес спал на диване, укрывшись простынёй — на белой ткани лиловые пионы. Юля поморщилась: как будто сам Джокер сгонял в магазин постельного белья и прикупил комплект по своему изысканному вкусу. «Оранжевые мамы, оранжевые папы», только в его реальности всё и все фиолетовые. Или лиловые.       В холодильнике на маленьком квадратике противня вкусно лежали морковные котлеты. Гарик не умел готовить, у него только чай и кофе получались на ресторанном уровне, а всё остальное ему заменял фастфуд-батюшка. Юля никогда не обижалась на него по такому поводу, зато, отыскав в дальних углах кулинарную книгу, не чуралась готовить сама. Арес не читал стихов, не цедил папиросы — ЗОЖ и ПП — и не уходил в запои. Над хлебницей он припас бутылочку армянского коньяка и позволял себе по вечерам совсем немного. С кофе. Если забыть про Джокера и отбросить факт его существования, то тандем Юли и Ареса походил на что-то адекватное. Чуть-чуть семейное. И начхать на то, что он гей, а она тут вроде то ли заложница, то ли как.       Ничто, впрочем, не мешало им по вечерам, после захода солнца, устраиваться на кухне и что-нибудь лепить. Он учил Юлю готовить. Даже не так: он приказал ей забыть всё, что она знала о кулинарии, и принялся её переучивать. Повар по образованию и по призванию, каким-то тёмным лешим загнанным в мир гнилой преступности.       Так вот, утро встретило приветливо и вкусно; скоро и Арес проснулся. И сил не осталось прятать в себе просьбы и вопросы, и Юля задала самый главный, самый волнующий:       — Может, немного погуляем? Маленько. Недалеко. Чуть-чуть, — с каждым словом её голос становился всё тише и тише, но на удивление напора в нём — больше. Приём щеночка, выпрашивающего блюдечко тёплого молока.       Арес не отвечал. Уткнулся в свою тарелку с едой и ковырялся ложкой. Как Юля не искала его взгляд, у неё не получалось завладеть его вниманием или прочитать ответ по лицу. Да что там читать, и так всё ясно: чуть искривлённые губы, в глазах ожидаемое сомнение. Расковыряв, расчленив котлету, он отрицательно покачал головой и полил морковную расчленёнку сметаной.       — Он ведь тебе всё рассказал, да? — спокойно спросила она. И, не дождавшись ответа, продолжила: — Поверь мне, я очень хорошо поняла его… урок.       Молчание. Арес отложил ложку и принялся грызть ногти на пальцах, устремив взгляд в окно.       — Арес, ты ведь тут тоже в заточении, — Юля вложила в голос аккуратную искру. — Я знаю, где Джокер оставляет заначки, у него есть излюбленные места. И мы могли бы сходить в книжный. Ты ведь любишь читать. Можем пару пластинок взять: под кроватью есть патефон.       Юля надела на лицо невинность и принялась послушно доедать вкусную, сладковатую котлету.       — А ещё, — не дожевав, продолжила она, — найдём магазин здоровых продуктов. Раз уж мы вынуждены сидеть на месте ровно, я бы хотела найти заменитель сахара без калорий.       Она исподтишка посмотрела на Ареса и не без удовольствия отметила живой интерес в глазах. Юля обрадовалась. Кажется, время, проведённое рядом с Джокером, не прошло даром: она научилась находить маленькие слабости и давить на них. Но очень аккуратно, подстёгивая желание. Сначала мысль позабавила, согрела, а потом от самой себя стало тошно: недалеко же ушла от милого-любимого, но тут же дала себе слово не превращаться в аналог Джокера.       Арес снова молча мотнул головой, уже не так убедительно, как в первый. Стало быть, верной дорогой идём, товарищи. Юля отпила чай из кружки и потянулась за крекером.       — А ещё можем купить овощей и сами накрутим веганской колбасы. Научишь меня, тем более новый рецепт не помешает.       Арес наконец поднял на неё глаза, задумчиво почесал густую пшеничную бороду и прикрыл рот рукой. Всё ещё сомневался, но видно, что чёртик за плечом выигрывал битву «ну на хрен» и «да не вопрос!»       — Завтра утром.       Юля опешила.       — А… сегодня?       Уж не собрался ли Арес спрашивать разрешения у Джокера? За тем не заржавеет, прискачет как миленький и покажет всем Кузькину мать. Ответ у Ареса нашёлся быстро: он сходил в ванную комнату, порылся по ящикам и вернулся на кухню с ножницами и тремя коробками краски. Что-то как-то… И тут выбор-то такой: либо согласна, либо сиди и рта не открывай. Юля согласилась: причёски как таковой на голове всё равно не водилось — просто длинные волосы, с недавних пор розовые. А вот Арес умница. Арес умел многое. Парикмахер, правда, из него оказался так себе, но он нашёл в ящике справа от раковины острые ножницы с оранжевыми ручками, проверил режут ли. Режут.       Они ушли в ванную комнату, и Юля послушно села на принесённую с кухни табуретку. Накрыла плечи большим вафельным полотенцем с нарисованными смешными утятами и отдала себя на поруки Ареса. Клац. Клац. Клац. Волосы прядями летели в стороны, под ноги, оседали на лбу, щекотали нос. Они попробовали сделать каре. Юля долго рассматривала себя в овальное зеркало, найденное под умывальником, вертела головой, оценивала. Смиренно поставила зеркало на стиральную машину и помогла Аресу прибраться.       Ванная комнатка узкая, как комфортабельная могила. Старая ванна с россыпью рыжих трещин, у одной стены умывальник, позади — стиралка. Рядом с ней корзина для грязного белья. Из трёх принесённых красок — вишнёвый сорбет, медное танго и Васильковый закат — она выбрала васильковый закат. То есть синий. Юля послушно пережила все экзекуции от начала и до финального штриха. Арес нанёс краску на розовые волосы — они шутили, что на выходе получится зелёный или какой-нибудь кроваво-бурый. Прозрачные перчатки на его руках окрасились в яркий синий цвет, почти перламутровый. Живой, насыщенный.       Потом ждали положенные двадцать пять минут, занятые каждый своим делом: Арес читал «Пролетая над гнездом кукушки», а Юля нашла на верхней полке небольшого книжного шкафа «Коллекционера». Конечно же, они чуть не прохлопали своё время, и Юля поскакала смывать краску не через положенные двадцать пять минут, а через тридцать четыре. Попробовали сделать укладку, получился ассиметричный пробор, и все в итоге остались довольны.       — Мальвина, — улыбчиво промурлыкал Арес.       А потом он долго рылся по сумкам, раскиданным то там, то тут, по разным углам, шуршал пакетами и пакетиками и в конце концов нашёл один со всякой снедью. Очки, косметика. Юля пошла изучать содержимое шкафов. Что ни в одном ни единого трупа, она убедилась в самый первый день, хотя особой радости всё-таки не прибавилось. В конце концов, не обязательно же их спрятали в квартире — у Джокера целый город в кулаке.       До сих пор она довольствовалась простенькой серой футболкой, безразмерной, с нарисованными на груди гроздьями винограда. Бурые шорты велики, тут помогал чёрный кожаный ремень.       Пока на улицу выходить не доводилось, то и красоваться вроде как для домашних условий особой надобности не появлялось. Зашитый и выстиранный кигуруми — ну такой себе наряд, особенно если учитывать, что они тут вроде как прятались и старались быть тихими и неприметными.       До вечера оставалось часа два, до захода солнца ещё больше, и Юля поняла, почему Арес не хотел рисковать: вечером люди шли с работы, и больше шансов, что её кто-нибудь мог узнать. Поэтому остаток дня Юля провела в размышлениях. Во-первых, Джокер не подсунул ей в няньки отбитого на голову урода, который кошмарил бы её денно и нощно, чтобы неповадно было сбегать. Вряд ли это какая-то там любовь-морковь, за мистером такого грешка не наблюдалось пока ни разу. А во-вторых, её осенило: возможно, и не существовало никаких стоп-слов в природе. Джокер ведь изначально подразумевался как игрушка, забава. О да! Та ещё забава!       Возможно, хозяин и подразумевался пресловутым стоп-словом. Не зря же производители сего чуда выдавали тридцать законных метров: на и не жалуйся. На самом деле больше метров не нарезали, чтобы этот самый хозяин держал на коротком поводке свою игрушечку и не давал ей раздолья. Не зря же все эти пиратские ссылки давили, как клопов по всем сайтам: не ломайте игрушки, хуже будет. Вот и оказывалось, что счастливые обладатели супергероев и суперзлодеев, используя несанкционированные методы, ломали заводские настройки. Кто ж знает, может, Юля намотала Джокеру что-то около километра или чуть больше, а на деле ему уже никакого разрешения не требовалось. И у него теперь в запасе вся планета. Где-то же пропадало её чудо чудное, бессовестное. Юродивое.       Позже ей разрешили посмотреть вечерние новости, хотя ранее Арес не давал включать телевизор. Не иначе как мистер Джей распорядился или, может, соглядатай сжалился, потому что все прошедшие дни Юля исправно донимала его вопросами о кафе и о том, живы ли дорогие ей люди. Прошло достаточно много времени, всё могло преспокойно утихнуть, но Август достаточно небольшой город, и террористическое нападение то самое событие, которое наверняка вспоминали бы ещё и год спустя. Может быть, Августу выпала чёрная метка, шанс стать вторым Готемом.       Как и ожидалось, в новостях до сих пор жарко рассказывали о рэкете — жарко, с придыханием, с чувством. Мусолили трёхчасовое удерживание заложников. Оказывается, клоун продержал их там три часа. Время — и правда странная штука, карусель из романа Брэдбери «Надвигается беда». И вот картинка сменилась, и из кафе вывели заложников. Юля затаила дыхание, выискивая среди толпы одного-единственного человека: хоть бы жив. На фоне одетых в чёрное полицаев заложники что призраки из английского замка: светящиеся молочной, нездоровой белизной, жуткие. Вон Рыжий. Мужчина посмотрел в камеру, печальный, уставший, измождённый — посмотрел и отвернулся.       Лолла… Она или не она? Юля долго разглядывала девушку, а когда та обернулась, то хлопнула в ладоши и тут же прикрыла рот, сдерживая всхлип. Живая девочка. Умница.       И вот он, гвоздь программы, уставший, как после набега на монастырь, современный викинг в оболочке единорога. Мохито. Михель. Выходит, ранение Юли спасло ребят, если бы не оно, то Джокер перерезал бы там всех по очереди, одного за другим, учинил бы кровавую бойню. Волк среди стада овец.       И, конечно же, в конце новостей не забыли рассказать о похищенной заложнице. Дескать, кто видел и кто знал, где она — тот молодец и звони скорее в полицию, но в том-то и дело, что никто не ведал.       Почти тут же новая мысль пришла в голову: лиходей не дал ей истечь кровью, спас её, и если бы она прямо сейчас поверила бы в великую, всепоглощающую любовь, описываемую в пылких женских романах о жутких злодеях и невинных принцессах, то оказалась бы великой дурой. Впору бы тогда табличку заказать соответствующую.       Жив. Это самое главное.       На следующий день Юля надела найденную в закромах бывших хозяев длинную серую мужскую футболку, больше походившую на ней на странное платье, подпоясалась тонким ремнём и сразу превратилась из несуразной аляповатой девушки в балахоне в девушку в модном наряде. Влезла в кеды, и они с Аресом вышли из дома аккурат в девять тридцать. Утро. Район тихий, немноголюдный — окраина города. Люди тут непритязательные, по лицам видно, что выпить некоторые не дураки. Молодёжь по лавочкам семки лузгала, кто помладше — в футбол гоняли.       Солнце уже припекало, и Юлины солнечные очки очень кстати, а Ареса никто в лицо не видел, потому что он весь набег провёл в маске. На дворе пятница, и хоть не надо никуда спешить, всё равно на душе радостно. Михель жив, лето, солнце, умница Арес под боком — лепота.       Магазин здоровых продуктов, естественно, тут не водился, зато в местной «Пятёрке» нашли много всего: в диабетическом отделе крохотный уголочек для веганов, на полке с молоком — соевое, в сладком отделе — печенье и крекеры без сахара. Взяли много овощей. И бонус — по кошельку не било. Когда возвращались домой, Юля зацепилась краем глаза за оранжевую бумажку на столбе. Остановилась. Пригляделась. Встала как вкопанная с мороженым в руках. Из яркого оранжевого квадрата, с листочка «А четыре» на неё смотрела розововолосая и улыбчивая она, а сверху белыми буквами написано — «Лиза Алерт».        «Двадцать седьмого мая её видели последний раз, была похищена из кафе «ГикКон»…»       Всю утреннюю радость сразу как волной смыло. Девятым валом. Стало очень нехорошо, пусто, потому что раз к поискам присоединились бравые волонтёры, значит, они сообщили маме. Не к добру. Бабушка уже, наверное, слегла с тремя инфарктами, а мама поседела, постарела и потеряла смысл жизни. Юля сняла со столба ориентировку и, сложив вчетверо, сунула заветную бумажку в пакет. Когда мартовский кот нагуляется, им предстоял долгий разговор.       Арес пытался подбадривать Юлю, говорил что-то о том, что всё не так уж и плохо, руки-ноги целы, голова на месте, кукушка не улетела — нормально.       Нормально!       Юля сбросила в коридоре кеды и прошлёпала в комнату и застыла. На диване сидел блудный маэстро и с преувеличенным энткзиазмом смотрел на вошедших. В простой зелёной футболке, льняных брюках и неизменных разноцветных носках. Рядом с ним лежали каштановый парик и накладная борода. Лицо чистое, без грима, и на этом полотне шрамы смотрелись как две страшные изогнутые стрелы, будто сломанные. Он чуть наклонил голову, вскинул брови и сложил губы уточкой. Ждал.       — А… мы гуляли, — опешила Юля, снимая с плеча эко-сумку с продуктами и передавая её Аресу.       Джокер кивнул и, причмокнув и шумно втянув воздух носом, ответил:       — И ка-ак?       Она не сразу поняла, как реагировать на вопрос и стоило ли в нём искать подвох. Поэтому ответила по обстоятельствам, импровизация выходила на первый план.       — Там жарко, душно, мы вот по мороженке съели, — Юля повертела цветастой обёрткой.       Джей прищурился, поднялся с дивана и так стрельнул глазами в Ареса, что тот тут же всё понял и поскорее скрылся где-то в недрах кухни. Юля осталась наедине со своим горюшком, он обошёл Юлю, разглядывая её, прикоснулся к ярко-синим волоса, провёл пальцами по новой причёске. Раньше волосы доставали до лопаток, даже ниже, а теперь вот перемена во внешности. Джей погладил Юлю по голове, встав справа от неё, и чуть приподнял голову, глядя на неё из-под прикрытых век.       — Мне, хм-м… На-адо беспокоиться о твоём, эм-м, побеге?       Она покачала головой.       — Нет, я не планировала никуда сматываться. Честно.       — Чес-с-стно, — передразнил её Джокер и хмыкнул. — А всё это, ста-ало быть, эхе-хе, для отвода глаз, чтобы прогуляться на во-оле.       Юля не отвечала, ждала, куда завернёт её рыцарь со шрамами. Долго ждать не пришлось.       — Когда-то мы с тобой, ах-ах, уже говорили о то-ом, что ты кролик. Ма-а-аленький, пушистый комо-очек с такими ми-иленькими ушками.       — Я не кролик, — смело ответила Юля и развязала пояс на импровизированном платье.       Она плюхнулась на диван и посмотрела на Джокера. Он затеял какую-то игру не просто так. И не с бухты-барахты появился дома именно сегодня: не вчера, не завтра, а именно в тот день, в то время, когда ни её, ни Ареса не было дома. Совпадение? Вряд ли. Джокер и «так получилось» никогда не шли рука об руку. Стало быть, где-то в квартире стояла прослушка; Юля огляделась, хотя понимала, что нигде просто так оная не стала бы болтаться.       — Уже не кролик, — нравоучительно поправил Джокер и сел рядом с Юлей.       Она ожидала, что разговор продолжится в том же ключе, приготовила ответные вреакции, готовилась защищаться от словесных нападок, но Джей молчал. Взял с рядом стоящей табуретки некоторые из своих бумаг и принялся увлечённо их изучать, словно не он тут кровавый мастер на все руки.       — И? — спросила она.       — И? — передразнил он её.       Он издевался? Затеял тут весь этот разговор, вырулил его на самый пик, так сказать, поманил, помахал перед лицом своей, только ему понятной правдой, а потом хитровыебанно слился, оставив недоумевать. Серьёзно?       — Если не кролик, то кто? — не унималась Юля.       — Давай попробуем поигра-ать в «холодно-горячо», — не отрываясь от бумаг, самым серьёзным тоном предложил он. Так, словно не очередную хуеверть предлагал, а сделку на миллион.       — Мышка?       Он оторвался от документов и с укором долго смотрел на неё.       — Зачем понижать себя в… э-э… должности, хм-м, когда можно выбить себе по-вы-ше-ни-е?       Вы только посмотрите, как он заговорил! Офигеть! Повышение! Может быть, суслик? Вомбат? Водяная крыса? Или брать в сторону: заяц?       — Точно не волк и не бойцовская собака, — она чертыхнулась от своих слов. Они, блин, выбирали ей тотемное животное, сравнивали её со всякой живностью, и это нихрена не нормально.       — Может быть, эм-м… кошка.       — Потому что пошла гулять сама по себе? — уточнила она.       — К чему вопросы, если ты и так всё поняла?       Юля всплеснула руками. Да нихрена она не поняла, мать-перемать! А Джокер меж тем само спокойствие, но она-то знала, что он ни на секунду не переставал следить за её реакцией.       — А ты, стало быть, волк, — съязвила она. — Или лев.       Он облизнулся и перевернул страницу.       — Ну нет, куколка, эхе-хе, со мной такие игры обычно не прохо-одят. Видишь ли, лю-юди примеряют на себя — ах-ах! — определённые роли, почти всегда с-с гнильцой, и следуют им до конца-а своей жизни. Я бы сравнил себя с, хм-м…       — … с псом, — перебила Юля, и Джокер посмотрел на неё, склонил голову, отчего его волосы свесились и прикрыли искалеченную щёку.       — Кошечка выпуска-ает коготки-и, — захихикал он, довольно щурясь.       Юля смутилась: она хотела его удивить, подстегнуть, чтобы он принялся расспрашивать, при чём тут пёс, а она бы такая козырнула, дескать, «ты пёс, бегущий за машиной». Но вместо этого он, упиваясь её охреневанием, вдруг залился громким, высоким смехом, отчего его плечи тряслись, а из глаз едва не катились слёзы. Придя в себя, он утёр глаза и сказал хриплым голосом:       — Знаешь, ты… хм-м-м… коне-ечно, молодец, быстро учишься, но-о… дело в том, что, — он болезненно скривился и потряс руками, — все эти приёмчики на меня правда не действуют. Нет. Нет, нет. На него, — он указал пальцем на стену, за которой располагалась кухня, — безусло-овно. Но если ты думаешь, что, хе-хе-хе, можешь попробовать провернуть то же самое, ну-у, со мной, то должен предупредить тебя, малыш.       Он быстро закивал, прикусив нижнюю губу.       — Ты можешь обжечься.       Он изобразил обеспокоенность, словно его правда волновало, что это могло плохо повлиять не неё. Или не повлиять, а вовсе убить. Может, он своими же руками и придушил бы её. Почему бы и да?       Джокер снова замолчал, утонул в своих бумагах в которых раз за последние минуты, и Юле это порядком поднадоело. Он подливал бензина в огонь, а новых дровишек не подкидывал, и тлело только то, что было изначально.       Так и не дождавшись ответа, она полезла в сумку и вытащила сложенный листок. Разложила его, разгладила и положила поверх бумаг Джокера. Он уставился на цветную фотографию Юли, пробежался быстрым взглядом по написанному, и всё. Ни единый мускул не дрогнул, он не изобразил удивление, не принялся паясничать. Он всё ещё чего-то ждал, и Юле в конце концов надоело, что Джокер опять хуевертил в своей кудрявой голове какую-то околесицу. Она бесстрашно наклонилась к нему, заглянула в его глаза и вложила в голос столько острастки, сколько позволяло офигевание.       — У тебя вообще совести нет или ты просто так хорошо притворяешься?       Он поцокал языком и посмотрел на наручные часы.       — Ах-ах-ах, почти по графику, — профессорским тоном ответил он непонятно на что.       — Что, блядь, почти по графику? — взорвалась Юля.       — Оу, твоё негодование, куколка. Видишь, как ма-ало надо, чтобы вывести тебя из равнове-есия.       Он наклонил голову и с интересом принялся рассматривать её лицо. Невесёлый, внимательный.       — Да ты… — она задохнулась от переполнившего её жгучего гнева, ей хотелось взорваться, а ещё лучше стукнуть Джея чем-нибудь, желательно тяжёлым и тупым. Хотелось приложить его о батарею и заорать, чтобы он прекратил издеваться над ней. Но она разлепила губы и вместо злых, очень злых слов почти прошипела:       — Люди меня ищут. Ты вообще задумывался хоть на мгновение о том, что они выполняют бесполезную работу? Они тратят время, и оно просто улетает в трубу, хренов ты эгоист.       Он принял серьёзный вид и так посмотрел на Юлю, что она ощутила себя жуком под пристальным взглядом помешанного энтомолога.       — О нет-нет-нет, — затараторил он и тут же принялся чеканить слова: — Это ты-ы назвала их работу бесполезной, ты-ы обесценила их труд, а в эгоизме, охо-хо, обвинила меня.       Серьёзно? Он, блядь, серьёзно?! Юля насупилась, сдерживая поток самых отборных, непотребных, гнусных ругательств, потому что даже в ярости понимала, что получит за них сполна.       — Да ты же знаешь, что они меня не найдут! — закричала она, чуть не плача от бессилия.       Джокер качнул головой и обиженно посмотрел на Юлю.       — Они профессиона-алы, даже иголку на дне моря найдут.       — В стогу сена, — на автомате поправила Юля.       — Хм-м-м, серьёзно, куколка, почему ты так обесцениваешь их работу? — не унимался Джокер, всё больше подливая бензина в Юлин огонь ярости. Он играл роль адвоката, он бросался защищать людей, которые вынуждены искать её, Юлю, в то время как она похищена и жила бок о бок со своим похитителем, делила с ним хлеб насущный и одну постель. И никому из ищущих неведомо: ни им, ни убитым горем маме и бабушке. Ни Михелю.       — Моя мама… — дрожащим голосом начала Юля.       Но Джокер тут же перебил её:       — Ну-ну-ну! Маленькая притворщица. Ты уже достаточно взрослая девочка, хва-атит думать о мамочке, пора начать беспокоиться о себе-е, куколка.       — Ты меня не слушаешь! — она стукнула кулаком по дивану, и Джокер приподнял брови, изучая её эмоции, реакцию, слушая её сбивчивое тяжёлое дыхание. Ей хотелось броситься на него, но она знала, что ничем хорошим для неё подобная выходка не могла закончиться.       — Как раз я тебя слу-ушаю, — он делал ударение на каждом слове, показывая тем самым, что важен каждый звук.       — Хорошо. Хорошо, — Юля попыталась выровнять дыхание, несколько раз глубоко вдохнула, говоря тем самым: «Я спокойна». — И ты им дашь меня найти?       Он пожал плечами.       — Не-ет.       Ну охренеть теперь.       — Тогда к чему весь этот цирк? — тут же самообладание, только что выровненное, пошло по бороде.       Джокер потянулся к Юле и дотронулся до синих волос, аккуратно расправляя сбившиеся пряди, приводя её внешний вид в порядок. А потом как ни в чём не бывало ответил. Буднично так.       — М-м-м, ну-у, потому что это весело.       Она хлопнула себя по коленям, выругалась и поднялась с дивана, тут же принявшись мерить комнату шагами. Джокер какое-то время наблюдал за ней, а потом снова уткнулся в свои бумаги. Юля нашла на полке под телевизором блокнот, отыскала ручку и ушла в свои мысли примерно на полчаса. По окончанию она принесла из соседней комнаты стул, села напротив Джокера, откашлялась в кулак, привлекая его внимание к себе.       — Эхе-хе-хе… Я весь внимание, дорога-ая, — судя по голосу, чего-то подобного он и ждал. Как он, блядь, это делал? Как у него получалось предугадывать тот или иной шаг?       Юля отпила из его чашки, стоявшей на подлокотнике, поставила её на место и произнесла единственное слово, глядя в глаза Джокеру:       — Румпельштильцхен.       Джокер зажмурил один глаз, а вторым моргнул.       — Авада Кедавра, — не сдавалась Юля.       Джокер отложил документы и сложил руки в замок на коленях. Чуть потянул голову вверх, словно ему мешал высокий ворот колючей кофты.       — Горшочек, не вари, — новое заклинание.       — Эм-м, куколка, что ты делаешь? — удивление в его голосе, кажется, неподдельное.       Юля отложила листок на диван.       — Ладно, я давно собиралась с тобой кое о чём поговорить, и, кажется, более подходящего момента уже не найти. Я тебя купила. Ты приёмный. И ненастоящий.       Джей опустил голову, чуть приподнял плечи и прищурился. Причмокнул. Облизнулся. Затем скосил глаза на окно, будто там что-то написано, и вернул взгляд Юле.       — Я, э-э… подозревал, что-о, м-м-м, не стоило взрывать соседнее зда-ание, потому что… ну-у… шанс был велик, что-о ты слишком сильно ударишься головой. Ха-ах!       Юля захохотала, но не от веселья, не от безудержной шутки маэстро, а потому, что ей стало не по себе. Мозг отреагировал на ответ Джокера неадекватно, выдав порцию смеха, чтобы не поехать кукухой. Зато потом она осознала ошибку, потому что её околесица вкупе с хохотом — точно не аргументы в её пользу: и теперь всё, что она ещё скажет или могла сказать в будущем, Джокер использует против неё.       Она покивала, улыбаясь с досадой. Стало быть, всё оборачивалось не той стороной, как в сказке: «Избушка, избушка, повернись ко мне передом, к лесу — задом». Жизнь-судьба повернулась к Юле тем местом, которым посчитала необходимым похвастаться. Передом ли, задом ли — какая разница, всё равно ничего хорошего, доброго, вечного там не увидишь. Так вот. В одном фильме, а именно в «Бойцовском клубке», главгерой, чтобы избавиться от своего злого шизофренического второго «я-Тайлера», пустил себе пулю в лоб. Но там хоть какая-то гарантия маячила, а тут только абстракция. Может, Джокер посмотрел бы на хладный труп, попинал бы его, поплевал бы на него, вот и вся скорбь. Да и не готова Юля к такому повороту, не для того она почти до тридцатника дожила, чтобы пулями свою голову забивать. Нет уж. Если так хочется, вот пусть Джокер идёт и стреляется, может хоть утопиться.       — Ты переворачиваешь мои слова с ног на голову, — навалилась липкая усталость, да и голова обещала вот-вот разболеться.       Он выдержал паузу и когда заговорил, в его голосе звенело сочувствие:       — Ну, хм-м, нет. Это ты, — он сделал ударение на слово «ты», — обесценила работу людей, а они-и, между прочим, о-о-очень хорошо её выполняют. Многим стоило бы поучиться у них.       — Да ты… Да я… — Юля задохнулась от такой наглости. — Нихрена подобного! Так. Слушай. У тебя же должно быть что-то, хотя бы отдалённо напоминающее совесть. Нельзя заставлять людей заниматься чем-то бесполезным!       Джокер моргнул и указал на Юлю пальцем.       — Оу, эхе-хе, я не хочу тебя расстраивать, но, м-м-м, ты сно-ова это сделала.       Юля зажмурилась и выдохнула через нос, избегая открывать рот, чтобы не взболтнуть ещё чего-нибудь такого этакого, за что Джокер с радостью бы ухватился, как белый мишка за сочного жирненького тюленя. Кажется, получилось. Теперь стоило попробовать произнести что-то нейтральное. И спокойнее, спокойнее.       — Так, ладно, я поняла, что в этом споре не могу одержать победу. Пойду-ка я лучше в душ.       Джокер не возражал, лишь развёл руками, дескать, он тут такой весь ни при чём и вообще. А она заглянула на кухню, Арес колдовал у плиты, резал овощи на досочке и делал вид, что он весь такой занятой. Его не в чем винить, он такой же подневольный человек, с той лишь разницей, что ему-то пулю в лоб могли пустить запросто. Тут же старая-добрая вина перед Гариком справедливо уколола в сердце. Юля в ответе за всех прямо или косвенно пострадавших от Джокера людей, так что нести ей данный крест долгие и долгие годы.       Она разглядывала во встроенном в кабинку зеркале заживающую рану: грубые стежки, такое ощущение, что Джей мог бы и лучше, потому что его никто не торопил и не поторапливал, от дополнительно потраченных десяти минут Юля бы не склеила ласты, но кровавый маэстро решил по-своему. И теперь к гадалке не ходи, и так ясно, что аккурат под правой грудью останется некрасивый шрам. Вредный, вредный Джокер. И ведь хрен что предъявишь.       Вода немного помогла остыть, и Юля уже не ела себя поедом. Раз уж жизнь повернулась к ней причинным местом и отвертеться не получилось, то есть повернуть оную приличным каким-нибудь боком, значит, пришла пора подстраиваться под обстоятельства. От этой мысли даже легче стало, когда получилось привести себя к умиротворению. Может быть, стоило воспринимать Джокера как хроническую болезнь, от которой уже никуда не деться, можно только принять. И, как говорится, добрый молодец явился не запылился, словно чуял, что его тут уже не злым словом поминали. Джокер стянул с себя одежду и бросил рядом с корзиной для белья, порассматривал себя в зеркало и, удовлетворённо причмокнув, забрался в душевую кабинку.       Юля как раз закончила омывание и разглядывание шрама, отжала волосы и вдоль стенки хотела просочиться к раздвижным дверцам, но Джокер, не прерывая намыливания, пододвинулся и встал у неё на пути. Она подняла на него глаза и встретилась с пристальным взглядом, изучающим, оценивающим. Вода из душа лилась на него, стекала по коже, и каждый раз, когда Юля оказывалась настолько рядом со своим злодеем, она ощущала себя своей же уменьшенной копией. Давнишний привычный кроличий страх уже не мучил и не вытягивал душевные силы.       Может, она и правда не кролик, но Джей уж точно не перестал быть гаденькой гиеной.       Он прижал её к стене и приподнял за талию, и Юле пришлось обнять его за шею и обвить его бёдра ногами. Иудушка соскучился, какая прелесть.       Арес растворился в соседней комнате. Наверное, читал, может быть, спал — Юля не знала. Она лежала со своим злодейским злодеем и вглядывалась в угасающий день за окном. Ещё не темень, но свет уже померк. Почти летние сумерки.       — Слушай, насчёт завтра, — Юля нарушила таинство тишины, — я хотела спросить…       — Тш-ш, тише, — прервал её Джокер. — Нет. У меня завтра на тебя планы.