«Придет смерть, и у нее будут твои глаза» Ч. Павезе
*** Последнее время я сплю среди бела дня. Видимо, смерть моя испытывает меня, поднося, хоть дышу, эеркало мне ко рту,- как я переношу небытие на свету. И. Бродский
И вот когда кажется, что всё идеально, да здравствуют тишина и спокойствие, именно тогда взрывается бомба. Метафорическая. Метафорически. И правда в том, что всегда надо быть в состоянии кобры, которая собирается броситься вперёд. Обед подходил к концу, и Юля раз за разом задавалась вопросом, дружеский ли это жест. Конечно, нет. Это неприкрытый, наглый флирт. Несмотря на костюмчик и зачёсанный назад парик — денди в городе, скорее вызывайте пожарных! — сквозь оболочку хорошо виднелась брутальность Лешего. Сорвать обёртку, и останется дикий, необузданный мужчина, который во что бы то ни стало захотел объездить молодую кобылку. Знал бы он, что не его поля ягодка перед ним сидела. Юле даже стало интересно, как далеко она смогла бы зайти. Закончится обед, они поднимутся из-за стола, и под каким-нибудь простеньким предлогом Леший затащит Юлю в мужской туалет. Она стала бы отбиваться? Или стянула бы с себя джинсы, а потом принялась бы за молнию на его брюках? А в соседней кабинке смущённо и тихо-тихо сопел бы в кулачок какой-нибудь мужичонка, сожалея о том, что Марс и Венера сошлись сегодня не в его гороскопе. Юля заставила себя спуститься с небес на землю и выкинуть всю эту сексуально-романтическую чушь из головы. Это всего лишь обед, и она не собирается изменять своему суженому-ряженому упырю, каким бы чудовищем он ни был и из какого адского котла он ни выскочил. Он мог быть распоследним негодяем, но она не конченая дрянь. Юля решила, что как только обед подойдёт к финалу, она отсалютует Лешему, и чао, бамбино. Официанты порхали между рядами, сверкали вышколенными улыбками, выдрессированные до головокружительной идеальности. В противовес им — развязные, расслабленные гости. Болтали, смеялись, решали дела. Сумочки, ноутбуки и океан телефонов. За соседним столиком развалился на стуле мужчина средних лет. Лысеющий. С пивным животом, на котором надулась белая рубашка. «Натянуть змею на глобус». Мужчина покусывал ноготь на указательном пальце левой руки и, посапывая, бегал глазами по экрану смартфона. Среди прочих новых посетителей в кафе-ресторан вошла высокая стройная женщина в строгом бежевом платье футляре, и на секунду зал замер. Взгляды посетителей устремились к ней, к богине богинь, насладились покатыми тугими бёдрами и пухлыми губами. Красавица. Афродита. Нефертити. Грудь колесом, волосы водопадом, кровь с молоком — не женщина, а несбыточная мечта и королева томных грёз. Юля вздохнула, приужимилась, почувствовав себя гадким утёнком, и украдкой посмотрела на других гостей. Народ разношёрстный. Кафе-ресторан не стал вешать на себя ярлык непоправимого сноба, а распахнул двери для разношёрстного контингента. С пределах разумного, конечно. Кошелёк любой толщины мог побаловать своего хозяина чем-нибудь вкусненьким. Вон, например, тот сутулый мужчина. Явно выпал откуда-то. Или упал. Стрелял глазками по посетителям, взгляд жёсткий, губы напряжены. Между пальцами перекатывал монетку. Стоп. Когда он остановился на Юле, холодный, колючий взгляд растаял, и на смену ему пришла пугающая шелковистость. Обманчиво приторный взгляд, полный лживого дружелюбия. Если говорить о Джокере, то в его случае — это «ох я вам щас устрою, сукины вы дети». Юля отложила вилку и постучала пальцами по столу. Надо бы что-нибудь придумать, как-то выкрутиться и Лешего из этой щекотливой ситуации вытащить. А ещё лучше провалиться бы прямо сейчас под землю, и алё. Но когда Джокер развязно приблизился к их столу, она сложила руки перед собой и натянула на лицо лёгкую придурковатость. Беззаботно улыбнулась, откинула прядку за ухо и похлопала по соседнему стулу, приглашая Иудушку сесть рядом. Леший обернулся, беззаботно дожевал овощи и запил морсом. Парень никакой бури не ощущал. В отличие от него Юля пятой точкой чуяла, что поздняк метаться, пиздец уже накрыл всех медным тазом. А Леший… Не так-то просто распознать беду, потому что ничего воинственного или опасного Джокер не излучал. Наёмники его не знали так хорошо, а вот Юля выучила все эти звоночки. Если Джокер нормальный, то это нихрена не нормально. — А мы тут плюшками балуемся, — Юля ощущала каждой фиброй души, как от её лица отхлынула кровь, но она из кожи вон лезла, чтобы показать, что ничего такого эдакого тут не происходит. Обед. Это деловой, мать-перемать, обед. Но Джокер не торопился занять свободное место, вместо этого он встал позади поприветствовашего его Лешего и положил руки на спинку винтажного белого стула. Аппетитные запахи окутывали, по залу прокатился аромат свежей выпечки, но желудок скрутило в спазме. Внешне Юля старалась не подавать и виду, а внутри творился хаос. Джокер наклонился к Лешему, для которого всё происходящее — игра. Или похвала. Босс же, встал позади, неоднозначно погладил по шее, и галантный Леший чувствовал себя не иначе как кумом королю. Юля читала это по его глазам, в то время как её сердечко билось птахой в груди. Поведение Джокера и правда можно принять за ласку, за дружескую похвалу: начальник подбадривал своего мальчика. Но тревога нарастала, Юля всё-таки дотронулась до вилки и услышала тихое: «А-ах, не разочаровывай меня». В голосе звенело тягучее предупреждение, и она оставила заочно мёртвую идею напасть на Джокера. — Тут отличная кухня! — поделился замечанием Леший, допив морс. — Оу, я не сомнева-аюсь, — ответил Джокер и улыбнулся Юле. — Тем более, эхе-хе, в такой хор-рошей компа-ании. Он наклонился ко всё ещё ничего не подозревающему Лешему и положил подбородок ему на плечо. Вздохнул. — Красивая тёлочка? А? — Улётная, — Леший вытер рот салфеткой, скомкал и бросил на тарелку. — Девочка что надо. Джокер ухмыльнулся и протянул, глядя на Юлю: — Что на-адо. Ну-с! На самом деле если бы клоунада происходила в их доме «тысячи трупов», Юля бы попробовала уговорить Джокера остыть немного. Хотя она достаточно умна, чтобы не приводить в их уютное гнёздышко посторонних мужиков. Но если бы не все эти гогочущие и снующие туда-сюда люди, она бы, может, закричала, чтобы снять нервное напряжение. А Джокеру хоть бы хны. Это же его спектакль, и он тут и режиссёр, и сценарист, и главный артист. Все остальные — массовка. Он выпрямился и негромко хлопнул в ладони, отчего Юля вздрогнула и инстинктивно дотронулась до узорчатого ножа, но тут же отдёрнула руку. Проще занять у кого-нибудь пистолет и застрелиться сразу. Джокер же проследил за её движением, качнул головой и положил руки на шею Лешего. — Босс, закажите что-нибудь тоже, тут правда хорошо готовят. — Непременно. Джокер погладил шею парня большими пальцами, переместил руки на его щёки, примерился и резко повернул голову. Раздался тихий хруст, но в шуме голосов и музыки никто не услышал ни шороха. — Вот так, вот та-ак, — Джокер осторожно уложил парня головой на стол и сложил его руки так, будто Леший решил вздремнуть. Аккуратно, почти бережно, словно укладывал любимого сына баиньки, а не придавал трупу больше естественности. Юля видела в зеркале у стены своё отражение: бледная моль, с лица сошла вся краска, и теперь каким-то чудом оживший манекен прикидывал, как, куда и каким образом. Она всё-таки сжала вилку. Всего-то и надо — прыгнуть на юродивого и насадить его на импровизированный шампур. Легко сказать, но хрен исполнить. В голове пустота и хаос одновременно, кавардак. Импрессионизм. Пока Юля, завороженная, замедленная, наблюдала за приведением хаоса в порядок, она чувствовала себя так, словно сидела под массивной толщей океанской солёной воды. А Джокер, закончив маленькую подготовку к спектаклю, наконец наклонил голову вбок и внимательно посмотрел на Юлю. Прищурившись и облизнувшись, он нервно зачесал волосы парика назад. Джокер окинул обеденный стол долгим, тягучим взглядом, каким-то затуманенным, затем дёрнулся и подхватил сырную гренку. Повертев ею перед носом, надкусил и покачал головой. Поднял глаза к потолку, поперекатывал гренку во рту, явно решая, вкусно ему или нет. Проглотив её и запив морсом Лешего, плюхнулся на стул между мёртвым парнем и онемевшей Юлей. Довольно скоро к их столику подошёл официант — паренёк с выбритыми висками и взбитыми, как крем, волосами. Налёт продуманной небрежности придавал его облику модельности и изюминки. Хотя если оглядеться как следует, таких изюминок в зале на каждом шагу. Даже некоторые женщины мало чем отличались друг от друга: одинаково накачанные губы, одинаковые брови Брежнев-стайл, одинаковые округлые щёки. Юля снова вернулась к официанту и вздрогнула. Паренёк во всю разговаривал с Джокером, а Юля как с луны свалилась, пропустила почти весь их диалог. — …мигрень. Может, у вас найдётся на кухне, эм-м, что-нибудь от головы? Джокер потянулся к внутреннему карману пиджака, выудил сложенную вдвое пурпурную банкноту и сунул мальчишке в нагрудный карман. — Конечно, — официант расплылся в лучезарной улыбке и засверкал радостными глазами. Щедрые чаевые творили чудеса. Парень мухой слетал туда-обратно и явился со стаканом воды и таблеткой в блистере. Он хотел было потрясти Лешего за плечо, но Джокер мягко остановил настойчивую руку, вдруг ставшую неуверенной, и приложил палец к губам. Посмотрел с укором, кивнув на мертвеца. — Не надо будить, он три дня не спал. Пусть отдохнёт немного. И одарил парня очередной бумажкой — за беспокойство. Наконец, когда официант исчез в толпе гостей, Юля выдохнула, ахнула, всхлипнула. — Т-ты… т-ты… — голос запинался о непослушный замерший язык, вдруг ставший каменным. Она смотрела на Лешего и не могла поверить, что Джокер убил человека средь бела дня. «Люди добрые, это чо хоть такое-то?» Он ответил тихо, но жёстко: — Рабочий день закончен, пошли. И, ухватив за локоть, вытащил из-за стола ставшую вдруг тряпичной Юлю. Она вырвала руку и посмотрела на сумасшедшего, как на прокажённого. Проследила путь от его пальцев на своём локте до своих дрожащих. — Паскуда, — прошептала она надтреснутым голосом и не узнала своего голоса. — Осторо-ожно, ку-уколка, — пропел полушёпотом Джокер, — ты стоишь на то-онком льду. У неё хватило ума распознать предупреждение и в его тоне, и в его посыле к ней. Ни один человек в округе не мог бы ему помешать размазать её прямо здесь и сейчас по столу. Это отчётливо читалось и в его прищуренных колючих глазах, и в его почти бесконтрольном облизывании губ, и в подрагивающих руках. Она послушно потянулась за Джокером, её нервы всё ещё были оголены, а его прикосновение — это мириады мириад электрических разрядов. Она будто оглушена. Послушная рыба, всплывающая брюшком кверху после того, как незадачливый рыбак бросил в воду гранату. Юля больше не слышала гула голосов. Только запахи пряной пищи и горячего душистого кофе оседали на рецепторах. Ни одно из придирчиво-витиеватых названий ей не ведомо, но ароматы говорили сами за себя, позволяя ещё держаться на плаву. Жизнь в прохладном — благодаря кондиционерам — зале всё ещё протекала мимо. Юлин голос таял мороженым на языке, и она лишь приоткрывала рот. Слова растворялись в воздухе. — Ты убил невинного человека, — прошептала она и ухватила Джокера за руку, почувствовав, как подкашиваются ноги. — Ой, убавь пафоса наполовину, бу-удь так любезна, эхе-хе, — фыркнул он. — Не быва-ает невинных и невиновных. Заруби это на своём ма-аленьком аккуратном носике, а иначе мне придётся вырезать это на твоём лбу. Он не сбавлял тона, говорил громко, уверенный в том, что его никто не услышит. А если и так, то что с того? Джокер вытащил Юлю на улицу, и она втянула в лёгкие дневной воздух, пропитанный выхлопными газами, духами и чем-то неуловимо городским. Запах после дождя особенный, пахло влажным асфальтом и пылью. И ещё сочной зеленью. Именно сейчас, оглушённая и испуганная, Юля осознала, что этот чужой город стал её частью. Она никогда не считала себя проходимкой, её засосало сюда невидимой силой, и сопротивление бесполезно. Смирись или сгори в неоновых огнях рекламы. Наверное, Джокеру передались её смутные ощущения, как по проводам. Не зря же он порой прикасался к людям, пальцы — не просто пальцы, в касаниях заключался скрытый смысл. Юле хотелось, чтобы он и дальше удерживал её — она всё же боялась осесть на асфальт, но он отпустил её. Оставил один на один со своим смущением от самой себя. Тёплый влажный ветер легко касался лица. Юля оглянулась, выискивая Джокера, и он сделал шаг назад, чуть склонился, приглядываясь. Это движение не походило на знак сожалеющего кавалера, извиняющегося за своё малодушие. Так ускользали ночные тени обратно в густые сумерки, пока лучи утреннего солнца не коснулись их и не сожгли. И вот он тот самый момент — закашляться и выблевать неудавшийся обед, чтобы поставить жирную кляксу на этом странном дне. Дне… День и дно. Этот день — дно. Но Юля глотнула воздуха и, хапнув лишка, закашлялась. Сквозь серую-серую тучу на секунду выглянуло солнце и подмигнуло Юле, чем ввело в ещё больший ступор. Зараза. И непонятно кто или что: Джокер, солнце или все разом, включая Юлю и убиенного Лешего? И вокруг до сих пор тихо, как в гробу у чёрта на куличках, несмотря на порхающих туда-сюда людей. Юля склонилась над дорогой, упираясь ладонями в колени, и тяжело задышала. Чувства переполняли душу. Страх. Отвращение. Желание немедленно залечь на дно. Верните всё взад, а? «Эк… Экза… Тьфу ты! Экзи… с… тенциальный… Во! Кризис. Мда». Ладно, помирать, так хоть сытой, и Юля собиралась шагнуть к кафе, и Джокер даже не встал у неё на пути — услужливо отошёл в сторону. И тут до неё дошло. Город. Этот. Мать. Его. Город. Он в ней, она в нём. Смекнув что-то своё, Джокер подошёл к Юле, всё-таки развернул и подтолкнул к пассажирскому сиденью. Каким-то ещё не отключенным задним умом она понимала, что сейчас первый попавшийся столб — её заколдованная судьба. И руки, кажется, тряслись. А может, и нет. Когда истерика, люди смеются или рыдают, а она до сих пор как рыбка, всплывшая брюшком кверху. Бульк. Юля забралась на пассажирское сиденье и подтянула одну ногу к груди. Так что там на повестке дня? Ах да, город. Она никогда не знакомилась с Августом, а потому не пускала его в свое сердце. Город и город. Юля считала себя понаехавшей, оттого их отношения до сих пор оставались на уровне «вот-вот я запрыгну на подножку вагона и никогда сюда не вернусь». Всё изменилось за один неприметный день, пасмурный до безобразия. Юля вышла из оцепенения, выглянула из временной скорлупы охреневания и посмотрела на Джокера. Ухмыляется. Посмотрите-ка на него. Словно знал, предводитель упырей, о чём она думала, как будто между ними невидимые провода. Вот бы перерезать их, а? Синенький или красненький? Или хренакнуть оба, чтобы уж наверняка? Город. Стучит в голове. «Го-ород», — напевает себе под нос Джокер, но на полтона громче, чтобы уж наверняка долетело до Юлиных ушей. Пушистеньких кроличьих ушек. Или по-кошачьи остреньких. «Город сказка, город мечта…». Это мимо проносится чья-то надраенная тачка, и из открытых окон музыка разлетается по улице и оседает на каждой горизонтали, на каждой вертикали. «… попадая в его сети, пропадаешь навсегда…» Врр-ру-ум! Уносится четырёхколёсное чудовище, оставляя голову один на один с мыслями и просочившейся болью. Арес просунул руку в окошечко между фургоном и салоном, протянул Юле бутылочку с соком и шепнул пару ободряющих фраз. И юркнул обратно. Юля повернулась к Джокеру. Он на неё не смотрел, но уж больно подозрительно ухмылялся. Так бы и треснуть его по этому наглому улыбальнику. Он чума. А ещё он в этом городе гость, такой же, как и Юля, кстати. Но между ними огромная, железобетонная разница — он тут многоуважаемый гость чума. А ещё порядочная сволочь. Или непорядочная? Чхать! Мимо проехала полицейская машина с мигалками, и Джокер проводил её хитрым прищуром, затем пожевал губы и размял шею, покивав головой вправо и влево. Потом выплюнул удивлённое «вау» и снова одарил сам себя ухмылкой. — Быстрые ребята, — немного помолчав, всё-таки нарушил молчание. — Ты убил человека, — её голос дрожал и срывался. — Невин… Он оторвал руку от руля и несколько раз поводил кистью в воздухе, будто дирижируя. — Притормози-ка, куколка. Стоило классному пареньку улыбнуться и поухаживать за тобой, как ты тут же отбросила трезвый ум в сточную канаву и поскакала влюбляться. Поумерь пыл, а иначе твоя доверчивость не доведёт до добра. Он смерил её неодобрительным взглядом и вернулся к дороге. — О чём ты? — чуть не задохнулась от возмущения Юля. Она ещё хотела добавить красное словцо про пушечное мясо и вернуть Джокеру его же манеру высказываться про всех крайне недоброжелательно и едко, но он опередил её, не дав и рта раскрыть как следует. — Видишь ли… Хм… — он внимательно посмотрел на ещё одну полицейскую машину и хихикнул. — Э-э… Видишь ли, ку-уколка, позволь я расскажу тебе чуть-чуть га-аденькой правды о малыше: старина Леший не так прост. И, хм, если он положил глаз на какую-нибудь сладкую по-опку, — он саркастично оглядел Юлю, — это верный признак того, что совсе-ем скоро пташка захлебнулась бы в луже из собственной, ах-ах, крови. Если бы ты побольше читала местной прессы и, кхм, поменьше трещала с мамкой и с бывшим ухажёром по телефону, — оу, а это было сказано уже опасно, со злобным рычанием и с ноткой разочарования, — то, эхе-хе, уже знала бы, какие тут водятся краснокнижные представители ме-естной фа-ауны. И под фауной я, эм, подразумеваю головорезов, убийц и прочих клёвых ребят. А если мы вернёмся к началу на-ашего разговора, то ты поймёшь, к чему это всё. — Да хрена с два бы он меня убил, — от былой истерики не осталось и следа, но теперь Юля заняла позицию обороны. Ну вот, кажется, она проходила сквозь стадию отрицания. Джокер расхохотался, высоко и весело, широко раскрывая рот. «Ух-ха! Ух-ха-ха… Ух… Ух!» Он так и трясся от смеха. Восторженный. Задыхающийся. Когда воздух в лёгких заканчивался, он втягивал носом новую порцию и заходился в очередном приступе. Охуеть как смешно. Когда он угомонился, Юля нашла себя вжавшейся в дверь. Вот уж картина маслом, наверное. Джокер покивал ей, закрыл один глаз и сложил губы уточкой. — Ну… я мог бы закинуть тебя в фургон, эхе-хе, к мальчикам и сказать им «фас». Ах вот что его так развеселило! Она в красках напредставляла себе всю ту дичь, весь кровавый фарш, который случился бы, воплоти он свою бурную фантазию. И ведь хрен кто сможет ему помешать… — Но-о… эм-м… ты можешь попробовать поверить мне на слово, — непринуждённо высоким голосом предложил Джокер и повернул налево на одну из людных улочек, — потому что та-ам не-ет ни одного, ах-ах-ах, джентльмена. Маленькая Юмми окажется в большой беде. Он снова засмеялся, умудряясь одновременно с этим вести машину. — Скажи мне, что ты вмешался бы, если бы это произошло, — жёстко спросила Юля, за что получила фирменный огненный взгляд и скрип зубами. — Я? — издевательски мягко спросил он. Не будь его руки на руле, он бы приподнял их в обезоруживающем жесте, типа «моя хата с краю». — Ты ведь так не сделаешь? — не унималась Юля. — Ну-у… это зависит от мно-огих факторов. Хм. — Ладно, хрен с тобой, золотая рыбка. Но к собакам же ты меня закинул. Почему? — Научись задавать правильные вопросы: не почему, а заче-ем. Юля попробовала оценить, насколько тонок этот лёд, на который она ступила. — Ладно. Зачем? Джокер поморщился, будто ему предстояло объяснять неразумному, капризному ребёнку, почему нельзя совать спицы в розетку. — Считай, что я помог тебе, ну-у, немного раскрепоститься. Он припарковал машину у одного из торговых центров и отстегнул ремень безопасности. Стоп. Куда?.. Юля не успела схватить Джокера за рукав пиджака, пальцы вскользь прошли по нему и остались с пустотой. — Мне с тобой? — она хотела вывалиться наружу, лишь бы он не оставлял её наедине с головотяпами, но Джокер остановился у приоткрытой двери. Поморщился. Дотронулся кончиком языка до нижней губы, будто выискивая шрам под бутафорской бородой. Посмотрел направо, потом налево, перевёл взгляд на Юлю и шумно улыбнулся. — Я до Лавли и обратно. Жди меня здесь. Он издевался? Лавли — это же известный магазин женской одежды, преимущественно вечерней. Юля высунулась из окна и крикнула вслед удаляющемуся мужчине: — У них нет туфель сорок пятого размера! И платье тебе не к лицу! А потом она вспомнила про секси халат медсестрички и на всякий случай оглянулась на закрытое окно фургона. Адреналин и правда подкидывал дровишек в гадкие мысли о том, что сейчас эти не_джентльмены стекутся сюда, пока мистер злодей устраивает шопинг. Но ничего не произошло, даже Арес не высунул носа. Может быть, эти ребята поумнее Лешего и всё услышанное между Юмми и Джокером на всякий случай приняли и на свой счёт. Как и тот факт, что с обеда вернулась только девочка — без упорхнувшего за ней мальчика. Или Арес им объяснил всё на пальцах, он-то как раз точно всё понял правильно. Джокер вернулся не с пустыми руками, а с бумажным розовым пакетом — визитной карточкой Лавли — и со звонким «Хо-хо-хо!» Бля, серьёзно? То есть он реально не отлить сходил как нормальный белый человек, а сгонял в самый расфуфыренный магазин, в котором на грани соседствовали элитная пошлость и заносчивое кокетство вкупе со строгостью? И то, что Джокер сунул пакет под своё сиденье, а не отдал его Юле, подбросило дровишек в костёр. — Я могу сесть за руль, — она чувствовала себя лучше и хотела вернуть прежнюю инициативу. Он отмахнулся, выезжая с парковки на проезжую часть и сливаясь с потоком машин. До конца поездки они молчали. Юля украдкой поглядывала на Джокера: весь в своих мыслях, не кривлялся и выглядел серьёзным. Облизывания губ становились то чаще, то угасали, словно у клоуна вообще отсутствовала подобная привычка. То вспыхивали с новой силой. Он остановился недалеко от дома с борщевиком, высадил свою свиту, и каждый из наёмников получил плату. Юля стояла в гуще событий, стараясь вылезти из столпотворения. Вскоре остались только она да Арес, цедящий сигарету в стороне и сплёвывающий вязкую слюну на газон. — А ты, — Джокер тыкнул пальцем в Юлю и поцокал языком, — ах, была о-очень плохой девочкой, и у Санты нет для тебя подар-рка. Она закатила глаза и сложила руки на груди. — Ну допустим. Только сейчас не новый год, а самый разгар лета. — Оу, — хохотнул Джокер, — это метафора, куколка. Оборот речи. Когда они заходили в дом, как раз начался дождь. Так как Джокер в джентльмены не записывался, он зашёл первым, и Юля поморщилась. «Уродец». Сказать бы, что мелкий и пакостный, но ведь вон какой дылда. Он нёс подмышкой розовый пакет. Сгорбленный паяц, вышагивающий небрежно и покачивающий головой. Могло создаться обманчивое впечатление, что он расслабился и поубавил градус бдительности, но кто так считал, тот сам себе жмур. Ножичком промеж глаз, и без обид. В пропитанной запахом кофе и чем-то застарелым квартире Джокер скрылся за дверями дальней комнатушки, скорее больше напоминавшей кладовку с оконцем, и закрыл за собой дверь. Когда чуть позже Юля всё-таки отважилась сунуть к нему нос, то застала маэстро спящим. Он скинул чёрные лаковые ботинки рядом с кроватью, тут же бросил костюм и рубашку. Юля собрала кучу и сотворила из неё порядок, то есть развесила одежду там, где нашлось местечко. Джокер спал. Закинул руки за голову и олицетворял упоение и долгожданный покой. Вообще-то они спали в другой комнате, а в этой ютился Арес. И Юле оставалось либо уйти в их уютный уголок и скоротать оставшийся день и грядущую ночь в объятиях маленькой свободы, либо прислушаться к сердцу, к душе, к мозгу и мозжечку. За ужином они с Аресом сыграли в шахматы. Хотя как сыграли: доска с фигурами нашлись где-то среди полок со стариковским барахлом, Арес пересчитал фигуры, смахнул пыль с игрового поля и пригласил Юлю на партию. Она не разумела в шахматы. Но соглядатай пустился в объяснения, чуть ли не на пальцах всё показал, и в итоге что-то из этого вышло. Несуразное, странное, но всё-таки полудохленькая партия состоялась. Джокер не вышел к ним ни на ужин, ни после. А пол-одиннадцатого, когда глаза принялись нещадно слипаться, а тело потянулось к горизонтальному положению, Юля унесла себя спать. Не в маленькую свободу с двуспальной кроватью, железной, пружинной, скрипящей, а в ту самую комнатушку. Маленькую, квадратную, двоим тут не развернуться, как раз её до сегодняшней ночи занимал Арес. Накинула одежду на спинку, распахнула окно, впуская свежий влажный воздух, пропитанный зеленью и цветами. И юркнула под одеяло к своему злодею. Показалось или нет, но он будто ухмыльнулся. А и хрен с ним. Черти ему судьи. В ночной тишине слышно, как летние птицы перещёлкиваются, перепеваются на все лады. Свистят. Вскрикивают. Заливаются. Зимой птицы так не поют. В открытое окно шуршат разросшиеся кусты молодого ясеня. Дикая поросль источает горький аромат, тающий на языке, и хотелось вдыхать не только носом, но и научиться дышать кожей. Чтобы ни капли терпкого лета за окном не пропало даром. Юля не боялась призраков. Если однажды ночью в окно постучится костлявая, полуистлевшая рука вылезшего из могилы деда, Джокер даже над почившим окажется выше любой потусторонней силы. Если когда-нибудь мёртвый забредёт в свой бывший дом, зомбяку придётся испытать на своей шкуре, что такое умереть дважды. При жизни и при смерти. В окно подул свежий ветер, и Юля натянула одеяло до подбородка. Прижалась к душегубу. Горячий, будто только из печки. Уткнулась носом в его плечо и закрыла глаза, утекая в гипнотическую дрёму. Утро подарило городу солнце. Оно плыло по небу в неясной дымке испарений после вчерашних дождей. И если застенная жизнь Джокера полна анархии, приключений и чужой крови, то внутри дома всё более или менее понятно и чуть-чуть даже привычно. По-утреннему душный секс в ворохе одеял. С всхлипами от боли и удовольствия. Мазохист и садист получали каждый своё, никто не оставался обделённым вниманием. Следом сладкий-сладкий кофе со сливками — Джокеру, со сливками без сахара — для Юли. Чуть позже завтрак — сегодня гренки, обжаренные в льезоне. Потом Юля сняла с постели бельё и сунула в стиральную машинку. Древнющую, как мир. Шумную, как сварливая баба. Страшную, аки три пиздеца подряд. Перед Аресом, конечно, неудобно, но он умница, всё прекрасно понимал: уж точно не мыши запечной тягаться с хозяйским котом. После десяти принялись собираться. Арес с Джокером спрятали свои личины за новыми париками-бородами да усами. Сегодня мистер Джей жгучий брюнет, и когда Юля на него глянула, то обомлела: перед ней стоял ухмыляющийся сердцеед, а не мастер на все руки по части убийств. Готемского Потрошителя так просто и не признать за всем этим маскарадом. А вот Арес почти хиппи, но ему тоже шло его новое обличье парня в растянутой цветастой майке, потёртых горчичных джинсах и красных кедах. Юля привычно потянулась к футболке с Йодой и джинсам, но Джокер, стоявший рядом, ударил её по рукам. — Ау! — возмутилась Юля, прижимая руку к груди. — Ты чего? В качестве ответа он бросил ей на колени вчерашний розовый пакет из Лавли и молча указал на него пальцем. Юля потратила несколько секунд на то, чтобы попробовать прочитать по лицу Джокера, серьёзен он или как всегда издевался. Ждать бомбу в качестве завершающего утреннего штриха или что покрепче. Он нетерпеливо вздохнул, поозирался по сторонам. Закатил глаза, приоткрыв рот. А после посмотрел на Юлю исподлобья. — Какие-то, хм-м… проблемы? — слово проблемы он произнёс чуть громче, подчёркивая раздражение и нежелание играть в угадайку. Юля осмотрела содержимое пакета. Мама дорогая! Если бы здесь появилась Коко Шанель, она бы визжала от восторга, как сучка. Маленькое чёрное платье. Очень маленькое. Едва ли им что-то можно прикрыть, кроме, разве что, пупка. Ни лямок, ни одежды. Тряпка и тряпка. Очень дорогая, к слову, потому что Лавли не мелочились и не растрачивали свой потенциал на всякие горохи. Они знали толк в пошлости, они умели преподнести что-то очень вульгарное так, чтобы девушка могла набить себе цену повыше и послаще. Боги всемогущие, и про этого-то мужчину она думала, что он не полезет на полку с женскими трусами, тогда как месье знал толк в незаурядных женских тряпочках? — Это… что? — Юля нервно сглотнула. — И на какое оно место? Джокер посмотрел на часы, и его вид явно говорил о том, что он ко всему прочему ещё и очень торопился. Одного его едкого взгляда хватило с лихвой. Юля попробовала прикинуть, какой лиф можно надеть под голое платье, но Джокер выдернул из её рук бюст и бросил его на пол. — Одевайся, — прошипел он. Юля поспешно натянула на себя чёрную тряпочку и обнаружила в зеркале кого-то другого, но не себя. Платье сидело на ней, как вторая кожа. Надень она его на вечерний ужин тет-а-тет, и мужчина понял бы всё без слов. К такому платью как минимум бросают полмира, потому что оно как оружие. Обездвиживало кавалера, ослепляло, завладевало его разумом и подчиняло. А длинные рукава добавляли изюминку, будто дразня: «Это тело всё ещё одето, милый». Узаконенное порно, и уж тем более не платье для дневного выхода. — Я… Я н-не могу в этом в… в-выйти на улицу. Рядом с пакетом лежали туфли на скромной шпильке. Даром, что не высоченная, тогда издевательство года взорвалось бы на ура. — А-а-а… что не так? — невинно спросил Джокер и обошёл вокруг Юли, разглядывая её и ухмыляясь. — Да ты ебанулся! К тому времени он почти что вернулся к распахнутому окну, но после Юлиной дерзости подскочил к ней так резво, что она сжалась под его взглядом и прикрыла голову рукой. Джокер растянул губы, и то ли улыбка сверкнула на его лице, то ли хищный оскал. Он приобнял Юлю за плечи и развернул её к старому зеркалу, покрытому трещинами и остатками наклеек. Пальцы коснулись шеи, очень нежно, почти сочувственно, но стоило Юле дёрнуться в попытке выскользнуть во имя спасения из опасных объятий, ладонь сомкнулась на шее. — Ай! Ай! Я всё поняла! — она привстала на цыпочки. Джокер наклонился к ней и мягко поцеловал в ухо. — О, я ни капли не сомневался, малыш-ш, — он снова оглядел её с ног до головы, поправил растрепашиеся волосы и весело добавил: — Итак, пора на выход! Труба, эхе-хе, зовёт! Труба его, блядь, зовёт. Юля попыталась опустить облегающий подол пониже, чтобы сделать его подлиннее, но почти сразу вся ткань поползла вниз, угрожая открыть грудь. Ладно, хер с ним, со злоебучим платьем. Хорошо хоть трусы не отобрал, фашист. Юля сунула ноги в туфли, натянула на лицо выражение «откушу ебало за ухмылку» и вышла следом за своим мужчиной. Ничего, ничего, на каждого Гитлера найдётся свой капут. Если бы кто-то достаточно осмелел или офигел слишком громко, Юлю непременно попросили бы выйти из дома ещё раз. На бис, так сказать. И тонкая нитка тропинки из потрескавшегося бетона, тянущаяся от самых дверей до покосившегося крохотного заборчика, — ни что иное как подиум с городским размахом. Шаг. Шаг. Нога за ногу. Не запнуться бы. Арес застыл с приоткрытым ртом, и сигарета, про которую он тут же забыл, вывалилась изо рта и брякнулась куда-то под ноги. Наёмники не отставали. Вдохнули. Выдохнули. Переглянулись. А Юля шла, проклиная всё на свете, мечтала выдернуть заострённый колышек из заборного ряда и отмудохать своего принца недоделанного. А заодно уж и этих пожирателей глазами. Ишь как задышали сразу, часто-часто, тяжело вдыхали носами вдруг ставший раскалённым воздух и выдыхали аж целые пожары. — А… А-а… М-мы… Он-на… — язык высокого и худого паренька безбожно заплетался, как муха в паутине. В глазах паника, в руках дрожь, того и гляди то ли в обморок хлопнется, то ли на колени перед Юлей упадёт и назовёт какой-нибудь богиней. Надо отдать должно взгляду Джокера, охватившему всех и сразу. Привёл ребят в чувства не хуже ледяной воды спозаранку в постель — вместо кофе. Типа смотреть можно, трогать нельзя, а иначе пасть порвёт, моргалы выколет. С него не заржавеет. — А меня никто не предупредил, что надо одеться поприличнее сегодня, — усатый низкорослый мужчина наспех пригладил жиденькие волосёнки, попытался закрутить усы и втянуть живот, но потерпел фиаско. Живот выиграл. На плечах мужчины висел джинсовый жилет, украшенный нашивками и самопальными надписями вроде «AC / DC», а чуть ниже — «Миша Круг». На ногах шлёпки и растянутые чёрные спортивные штаны. Джокер ссутулился и, наклонив голову, поцокал языком. Затем небрежно, неторопливо поискал по карманам ключи от машины и бросил их Юле. К тому времени от её ярости остались лишь смущение да желание уковылять обратно в дом. Но она послушно поймала ключи, а когда шагнула уже к машине, Джокер повертел перед её носом пальцем пальцем и мотнул головой, наклоняя её то влево, то вправо, будто выискивая что-то в испуганной девчонке. — Оу, не надо недооценивать Юмми, друзья. Помните, что я вам говорил вчера? М? Он испытующе посмотрел на парней, прячущих глаза подальше от Юли. — Джек Потрошитель в юбке, — неуверенно подал голос усатый. — И-именно. А ещё девочке захотелось мужского внимания, так что Юмми сегодня за старшего. А что у нас делают старшие? Ну? Смелее. Долговязый и одноглазый парень, пришедший на планёрку во вчерашнем строгом костюме, втер нос рукавом и, заикаясь, ответил: — Вы… вы…полняет по… поручения. Кромешный пиздец. Юля попыталась скорее исчезнуть в кабине фургона, но только она перешагнула с ноги на ногу, как Джокер подкрался к ней и приобнял за талию, прижав к себе. Посмотрел сверху вниз, смерил все её метр шестьдесят два насмешливым взглядом и небрежно покрутил запястьем в воздухе. — Ну, а теперь по местам, ребята. Усатый откашлялся. — Леший опаздывает, надо бы дождаться. Джокер погладил обтянутую тканью Юлину талию и облизнулся. — Мальчиш-плохиш подал в отставку, у него заболела голова, и он помахал нам ручкой. Мужчины переглянулись и молча забрались в фургон. — А ты чего встала? Приглашения на открытке ждёшь? Пошла. Вопреки ожиданиям он не толкнул её, а ущипнул за зад. Всю дорогу он посмеивался, поглядывая на дорогу, но Юля знала, что он предвкушал новую игру. Она поняла, что вчера помешала каким-то его хитровыдуманным планам, но он быстренько подкрутил винтики и пустил прежнюю идеи по новой колее. Как и всегда, задумка не обещала ничего хорошего, к тому же оставался вопрос: какого хрена задумал псих? Через несколько кварталов они остановились у десятиэтажного здания. Первые три этажа занимал торговый центр, а всё, что выше, — офисы. Припарковавшись с торца, Джокер сходил до фургона и вернулся в кабину с серебристым кейсом. — Поднимешься на восьмой этаж. Не на лифте — пешком. Это важно. Найдёшь офис восемьсот тридцать шесть, постучишься и спросишь вот этого человека. Он протянул обрезанный листок в клетку с продублированной информацией и именем под номером. Убедившись, что Юля прочитала и готова слушать дальше, Джокер приподнял её подбородок и заглянул в глаза. Присмотрелся. Стёр с щеки невидимую пылинку. Затем наклонился к уху и дотронулся до мочки языком. Опустился чуть ниже, к шее. Рука легла на обтянутую грудь с выпирающими сосками. Юля задышала чаще и невольно прижалась к мужчине. — Я, эм-м, понимаю, — обычно высокий голос опустился на полтона и стал бархатистым, урчащим, — что тебе не хватало внимания. Не подведи меня, и обещаю организовать что-нибудь интересное. Звучало угрожающе, но Юля не могла перестать слушать. Потёрлась щекой о бутафорскую щетину, жалея, что не может позволить себе больше. — Но если ты сорвёшь мой план, — он прижался губами к её губам и выдержал несколько секунд, прежде чем продолжить, — я поочерёдно прострелю тебе руки и... м-м... ноги, одну-у за другой, а потом вы-ыпотрошу тебя, как маленькую рыбку, так, что ни один патологоанатом, ах, не сможет собрать. Хм. А тепе-ерь... посмотри на меня. Он довольно хмыкнул и потёрся носом о её нос, снова взяв её за подбородок. — Эм-м, надеюсь, я понятно всё объяснил? Юля поспешно закивала, отгоняя фантазию вон. Засранка так и рвалась в самый центр воображения, чтобы обрисовать картину маслом. Но Юле очень не хотелось представлять всё то, что промурлыкал ей Джокер. Она поправила рукава голого платья, крепко зажала в кулаке записку и вылезла из машины, прихватив с сиденья кейс. Тяжёленький. Кирпичей он, что ли, решил подбросить каким-то своим лиходеям? Типа держите на будущий склеп. Дойти до здания, подняться по лестнице, найти офис. Делов-то! Но пока Юля шла по улице, женщины и мужчины оборачивались ей вслед, останавливались и чуть ли не съедали глазами. Когда она отошла от машины на достаточное расстояние, Джокер высунулся из окна и присвистнул. — Эй, конфетка! Ты просто космос! Кто-то из прохожих не удержался и свистнул тоже. Хотелось ей того или нет, но она приковывала к себе взгляд абсолютного любого прохожего: будь то старая бабка, молодая женщина или же маленький мальчик. Что уж говорить о мужчинах, в которых платье-скинни пробуждало все низменные инстинкты, превращая их взгляды в похотливые сканирующие радары. У Юли оставался выбор: идти зашоренной, запуганной, загнанной или вскинуть гордо нос и пройтись нимфой назло всем. Назло одному единственному взгляду, сверлящему полуголую спину. Она так и поступила. Не девчонка без рода и без племени, а пантера, модель на подиуме. Она шла, покачивая бёдрами и цокая каблучками. Плечи расправлены, спина прямая. Грудь колесом, аппетитная, обтянутая тканью и будоражащая фантазию. И взгляды вслед разношёрстные. Завистливые. Шокированные. Восхищённые. Оторопелые. Хищные. Голодные. Каблучки стучат по брусчатке, цок-цок. Пусть смотрят, пусть главнюк упивается. А вот хрен она растеряется и попытается заныкаться. Нет уж! Юля взъерошила волосы и по-детски надула губки. Выкусите! Взгляд гордый, слегка надменный, стрелял из-под ресниц, мол, расступись, челядь, королева идёт! Show must go on!