Боже, храни АлиЭкспресс

      Возможно, она перестала входить в его гениальные планы, потому что когда приехали прихвостни, Джокер выгнал их на улицу взашей, едва они успели переступить порог. Ареса погнали туда же. А когда Юля шагнула в коридор, Джокер зашипел на неё:       — А ты куда собралась?       Она правда понадеялась, что он решил оставить её дома, но… Но, но, но. Он не нервничал, не метался в панике по квартире с воплями «где моя помада? Мне нечем накрасить свои шрамы! Юмми, одолжи свою, будь подруженькой». Юле вдруг показалось смешной мысль, что у них до сих пор не завелось общей косметички на троих. Да, Арес тоже в группе единомышленников.       — Я думала…       Он раздражённо перебил её:       — Ах, Юмми, иногда ты слишком много думаешь и всё не о том.       Затем он оставил её в гостиной и закрылся в их спальне. Наверняка ему было глубоко начхать, но всё же: Юля его не простила. Может быть, она не обижалась за сегодняшнее, потому что это стало какой-то разухабистой нормой в духе американских горок. Но червь обиды всё же грыз её — за тот самый случай, когда он сыграл на её переполненных чувствах. Проехался по ним танком. Она едва сдерживалась, чтобы не постучать в дверь их комнаты и поделиться новостью: «Я на тебя всё ещё сержусь!»       Джокер такой человек, что если поманить его какой-нибудь кисло-сладкой обидкой, он воспримет это как приглашение к действию. Тут и к гадалке не ходи, сразу ясно, что в его нездоровой головушке родится вполне себе здоровый — насколько это возможно для психоприпадочного — план. Поэтому Юля держала чувства в узде.       Джокер не заставил себя ждать. Он вышел, вытер руки о полотенце и бросил его возле дивана, и когда Юля вознамерилась поднять его и отнести в ванную, больно ухватил за плечо.       — Нет времени на глупости, малыш-ш.       И дёрнул.       Мистер Джей при параде, сразу видно, что злодейский злодей задумал какую-то распрекрасную пакость. Не факт, что кому-то понравится. Но кого это волнует? Уж точно не его. Свежий грим красноречиво передавал, что перед тобой тот самый маньяк, да-да, «будет резать, будет бить». Куча синонимов у слова Джокер: террорист, анархист, потрошитель. И тэ дэ. И тэ пэ.       Как по заказу в городе прохладно, и его рубашка в фирменный ромб очень кстати, как зелёный жилет и пиджак. Пальто он пока не надел. Что ж, ещё не вечер. Он сунул галстук Юле в руки со словами: «Помоги-ка мне с этим».       И сел на подлокотник дивана. Он не смотрел на Юлю. Будто её и вовсе не было в комнате, но она хорошо понимала правила этой игры. Не глупить. Не тупить. Не пытаться задушить злодея его же галстуком. Даже красные, густо намазанные алым губы не мешали Джокеру облизываться. Причмокивать. Он то и дело прикрывал глаза, и его ресницы дрожали. Иногда кивал чему-то, только ему понятному.       Он умел завязывать галстук, Юля не раз видела, как он мастерски справлялся с этим нехитрым делом. Ему просто нужна её причастность. Он репетировал. Из вредности ей хотелось поцеловать его, чтобы поубавить яркости на губах, но всегда оставался риск. Например, он мог укусить её — это как часть театрализованного представления, и это самое меньшее, что он мог выкинуть. Гулять так гулять!       Когда Юля закончила с галстуком, Джокер вернулся в спальню за пальто. И уже оттуда крикнул:       — У тебя десять минут, Юмми!       Оу! Так, значит, он всё же не вычеркнул её из своих злодейских планов. Чудненько. Домашние растянутые треники с клубничками и кофта с мопсом — явно не тот наряд, который подразумевался рядом с маэстро.       Она втиснулась в закрытый джинсовый комбинезон, подпоясалась таким же пояском и достала купленные по такому поводу новые кеды. Со знаком Супермена на носах.       Переодевшись, Юля на скорую руку уложила волосы, подправила макияж и последовала за своим злодеем на выход. У двери он остановился, обернулся и сверкнул чёрными провалами на Юлю. Сердце пропустило удар. Затем вернуло его с удвоенной силой. Джокер оттолкнул её от себя, и стоило больших усилий удержаться после ощутимого тычка на ногах.       Джокер залез в один из пакетов, служивших хранилищем для редко используемого реквизита, и, пошуршав в его внутренностях, вытащил белые перчатки. Выпрямившись и перестав горбиться, Джей взял Юлину руку и хлопнул на её ладонь найденные перчатки.       — Отпечатков на пальчиках у тебя, ах-х, нет, но раз уж мы не озаботились це-ельным рисунком… В общем, надень.       Затем он наклонился к ней, близко, нос к носу, чтобы она могла как следует рассмотреть его белое лицо с чёрными глазницами и кровавой улыбкой. Его изувеченное лицо улыбалось шрамами, но на губах ни тени веселья. Джокер приоткрыл рот, приподнял голову и посмотрел на Юлю сверху внизу.       — Ты… Ты ведь в курсе, что бу-удет, если плохая девочка ослушается?       Она облизнула свои губы в такт губам Джокера. И кивнула, не отрывая взгляда от его тёмных, смолянистых глаз.       Вставать у него на пути открыто и дерзко — не тот способ, каким Юля хотела закончить свою скромную жизнь.       Они вышли из дома. У фургона Юля получила свою часть игрушек — гарнитуру и резиновую маску в виде головы мадонны.       — Так я в деле? — в горле пересохло. Хотя пистолет ей не выдали, но шоу же ещё не началось, всё самое интересное впереди.       Сегодня она не водитель, а, как и большинство прихвостней, заняла место в фургоне. Другая машина. Не привычный синий фургон, нет. Сегодня белый «Форд». Мягкие сиденья, внутри пахло лимоном — скорее всего машина в угоне, потому что вряд ли Джокер или его болванчики озаботились бы таким почти лакшери уютом. К вещам не стоило привыкать, потому что сегодня есть, завтра нет.       Джокер сел рядом с Юлей и запахнул пальто, посмотрел в зашторенное окно и поправил зелёные волосы. Покривил губы, причмокнул.       — Н-ну, малыш… — хрена с два из его уст это ласковое слово. Это слово-предупреждение. Для привлечения внимания. Типа помахать платочком: ты в беспросветной жопе, Юмми, проходи, чувствуй себя как дома, можешь пропылесосить.       Он взял её руку, спрятанную в белой перчатке, и сжал. Несильно. Белое в фиолетовом. И в этом жесте, на удивление нежном, на самом деле никакой романтики. Скорее всего, он пробовал почву. Искал что-нибудь в Юле. Ниточки, за которые можно будет впоследствии потянуть.       Конечно, ей не дали роль. Точнее, ей не дали важную роль первого плана, потому что она не Харли мать её Квин. И это хорошо, потому что глубоко внутри Юля всё ещё представляла себя нормальной. И нормальную жизнь тоже представляла: что-нибудь адекватное обязательно ещё случится с её жизнью. Дом, работа, мужчина под боком. Стоп.       Юля вылезла из фургона вслед за Джокером, когда они остановились.       У неё же это всё есть?       Она посмотрела на своё «женское щастье» и поняла, чего ей не хватало: нормального мужчины. Нормального. Голосом Глеба Жеглова: «Нор-маль-но-го!» Чёрт возьми, она же не Грета Гарбо какая-нибудь и Мэрилин чёрт побери Монро, чтобы вот так жить, как на американских горках. Как на пороховой бочке с зажжённой спичкой в руках.       Но от лирики к прозе жизни.       Всё было спланировано точно. Наряженные официантами щеночки Джокера вовремя убрали официальную охрану от чёрного входа, и падающие друг на друга доминошки уже не остановить. На место людей в чёрном встали пешки клоуна. И тут до неё дошло: это она целую неделю прозябала дома, занималась праздным ничегонеделанием и ждала, ждала, ждала. Иногда доводила Джокера до белого каления. А вот он не отдыхал. Не сидел, мать-перемать, в отпуске. Он расставлял фигуры на шахматной доске. Следил, чтобы они встали на свои места, прижились, как пересаженные органы, чтобы не загноились.       Скорее всего, камеры наблюдения вывели из строя давно или аккурат перед приездом новых гостей, потому что короткий и тихий приказ «маски, ребята» прозвучал у самых дверей. Охранники вели себя профессионально, впустили без лишних вопросов и выглядели… здоровыми. На голову в смысле. Возможно, мистер гений нашёл слабое место в чиновничьей системе и подкупил пару ребят. Завербовал.       Джокер ни на кого не смотрит. Он вальяжно вошёл в здание, и это всё равно, что внести в помещение осиный улей и оставить его внутри. Бросить и закрыть дверь, чтобы людям стало весело. Юля чувствовала себя лишней на этом празднике абсурда, она не той породы, она вообще не умела жалить.       Противно. Мерзко. Липко. Скверно представлять себе расправу над невинными при помощи ос, это запрещённый приём, потому что от него нет противоядия.       От Джокера тоже нет противоядия.       В маске было душно, но не так, чтобы задыхаться или терять сознание. В наушниках стояла тишина, и иногда Юля ловила себя на мысли, что её забавы ради нарядили во всё это. И гарнитуру ей дали намеренно сломанную. И когда обидка откуда-то вынырнула, в ухе послышался голос Джокера.        «Голди, отведи кро-ошку Юмми на балкон».       Послышалось ответное сиплое «угу». К ней подошёл высокий парень, в смокинге, при параде, весь такой джентльмен, только на голове маска Микки Мауса. Не того милашки мышонка из девяностых, а раннего, страшного, как атомный пиздец. Чёрно-белый, вместо глаз — мёртвые глазницы, а на уровне рта оскал. Вряд ли это тянуло на полноценную улыбку.        «Юмми, а ты будешь па-аинькой, — снова заговорил Джокер. — Следи за кроликом Роджером — это наш крошка Арес, будешь ему передавать обстановку. Смотри. Это не “Форт Боярд”. Если ты не поможешь дру-угу, его могут отпра-авить… Нет. Не в запасные игроки. А прямиком в морг. Так что следи за обстановкой, карамелька, и рассказывай обо всём подозрительном своему пасха-альному зайке».       Кажется, все остальные тоже слышали это чудесное послание, потому что когда голос Джокера затих, а Юля вернулась из гипноза, она обнаружила на себе несколько масочных взглядов. Все наблюдали за ней. Вряд ли парней устраивал расклад, что в любой момент какую-то соплячку могли сделать ответственной за их жизни.       Юля нашла Джокера. Он дёрнул верхней губой, будто собирался улыбнуться. Но нет. Глаза изучали лестницу, ведущую на второй этаж. Он то ли разочарован, то ли чего-то ждал. Правая рука, опущенная в карман, дрогнула. Пальцы выскользнули наружу. Щёлк. Он подал сигнал, и один из подельников отдал ему свой автомат.       Юля отступила на шаг, но Микки Маус — Голди — подтолкнул её вперёд. Молча. Эхо их шагов на лестничном пролёте звучало траурно. Набатом били каблуки лакированных ботинок. Всадники апокалипсиса приближались. Стук-стук. Цок-цок. Тихий топот гипнотизировал.       Тут много всего неправильного. Нечестного. Вывернутого наизнанку. Бэтмен. Его нет, рыцарь не прилетит и не спасёт, всё очень просто: никто не придёт. В этом мире есть только одна правда: на одной чаше весов злодей, а вторая пустовала.       Попавшиеся по дороге официанты, выползшие то ли подышать на лестницы, то ли что, отпрянули к перилам. Разом. Глазищи вытаращили, рты пооткрывали, но так ничего и не пискнули — ступор сыграл против них. Понять их можно. Если видишь перед собой людей в масках и с пушками наперевес, а во главе колонны самый известный размалёванный клоун, то жди комедию. Чёрную.       Джокер прошёл мимо официантов, а двое его парней отправились отправлять работничков к праотцам. Юля отвернулась и поморщилась, когда до неё донеслись хрипы и тихие болезненные стоны. Что делать? Как что? Идти дальше, потому что её «фу» ничто по сравнению с дулами автоматов и пистолетов.       В наушнике раздался тихий голос Джокера: «Кастет, Малыш, выключайте». Никто из шедших не сделал лишнего движения, и стало понятно, что где-то в здании сидела ещё парочка засланных казачков. Минимум. Возможно, Джокер приказал им выключать камеры, но вскоре последовал следующий приказ, когда они все остановились у белоснежной двери в зал: «Дылда, глуши».        «Ита-ак…» Джокер потянулся к золотистой дверной ручке.       А у Юли в голове закрутилось: «Ита-ак, господин мэр, сейчас вы охренеете и обратно не выохренеете». Хочется слиться со стенкой и побыть зрителем, но Юля не успела как следует обсосать эту мысль, не смогла засунуть её за щёку, чтобы на подольше хватило, потому что Голди увёл её от дверей. Ещё один пролёт. Тут чисто, никого нет, осы забрались в пчелиный улей и собрались устроить хаос. Наверху темно и пхнет пылью, хочется снять маску и почесать нос, но она терпит. Иногда задерживает дыхание.       Голди открыл невидимую в полумраке дверь и втолкнул Юлю в какое-то небольшое помещеньице. Она тут же принялась ощупывать всё вокруг себя, заостряя внимание на окошке света впереди себя. Всё вокруг в покрывалах, в скрученных паласах, то тут, то там навалены сложенные друг на друга скатерти. Юля подкралась к проёму и посмотрела вниз, на разношёрстную публику. Прямо под ней столик с напитками, слева и справа столы с дорогими закусками. Посреди зала шоколадный фонтан, служивший одновременно украшением и фондю. То и дело гости подходили к нему, болтали, смеялись, окунали в шоколад фрукты на шпажках.       По правую руку небольшой оркестр: саксофонист, два гитариста, барабанщик с причудливой установкой. Юля не разбиралась в музыкальных инструментах. Кажется, они исполняли что-то из джаза. Музыка приятная, спокойная, располагающая. Никакой пошлости, и это похвально. Хоть и ненадолго.       Женщины в дорогих платьях, на каблучках, с причёсками. Всё очень дорого, фешенебельно — слово-то какое, откуда и вынырнуло. Мужчины в костюмах. Если женщины излучали флирт, кокетство, за ними тянулся шлейф непринуждённости и лёгкости, то каждый мужчина олицетворял педантичность. Строгий чёрный тон, по случаю очень праздничный, невычурный, без капризов.       Из мыслей её вывел вставший рядом Голди, она касалась плечом его руки, но мужчину это, кажется, не волновало. Оглядев зал, Юля заметила напротив ещё один балкончик, возможно, там тоже кто-то из людей Джокера. Оба балкона застеклены, окна тёмные.       А внизу…       Шампанское. Вино. Угощения. Непринуждённый джаз, сливающийся с голосами. Нота за ноту, слово за слово, шаг за шагом. Сердце отмеряло секунды.       Раз…       Господин мэр!       Два…       Пока не поздно, господин мэр…       Дверь, слева от балкона, распахнулась, и Джокер, чуть наклонившись вперёд, шагнул в зал. Лениво. Осматривался, озирался, облизывался, в этом всём он, узнаваемый шут. Приподняв руку, он положил автомат на плечо и обернулся на следовавших за ним ребят. Люди в масках тут же разбрелись по залу и принялись сгонять людей к музыкальной зоне. Подальше от дверей.       Поздно, товарищи. Поздно. Вам всем кабздец.       Молодой мужчина с подкрученными усами и зачёсанными набок светлыми волосами вышел вперёд, оглянулся на охреневающих людей и вернул своё внимание вошедшим.       — Оу! Чёрт, меня предупреждали, что будет весело, но я никак не ожидал аниматоров такого высшего сорта! Браво, господа, браво!       Он захлопал в ладоши, и кто-то из толпы неуверенно хлопнул в унисон несколько раз. Он не видит. Не видит взгляда Джокера, не видит его оскала, не видит, как Джокер приподнимает голову и чуть наклоняет её набок. Щурится и облизывается. Парень смотрит, но не видит. Не понимает, что перед ним не аниматор. Не_аниматор.       Юля ищет глазами кролика Роджера, уже знает, что будет с парнем, у которого усы закручены. Ей многое видно, потому что балкончик расположен невысоко, а тёмные непрозрачные стёкла — со стороны зала — не позволяют заметить ещё одних ряженых.       Бах! Так и есть. Мозги врозь. Пол усыпан красными бриллиантами, гроздьями, гранатовыми зёрнами. И тело среди этого украшения как дополнение, как последний мазок, штрих, потому что кровь не должна быть без тела. А всё вместе способно уверить собравшихся, что у аниматора есть чуток шутеек, только они не для гостей, а для шута. Шутить будет он и смеяться тоже будет только он.       — Ах, какая прекра-асная пу-ублика! — восторженно, нараспев тянет Джокер, переступив через тело парня. — Мне показа-алось или вы заскуча-али? М?       Он остановился за несколько шагов до первой линии заложников и осмотрел их. Кролик Роджер в толпе. И это не тот прикольный парень, бугай со смешной косичкой. В нём не узнать того фрика, который ходит по дому в майке «Винкс» и в космических леггинсах. В зале кролик в чёрных джинсах и в чёрной кожаной куртке.       — Роджер, — пробует подать голос Юля. — Седой мужчина позади тебя копается в карманах.       Может, у него нож, может, телефон. Арес не кивает, не подаёт никакого знака, просто разворачивается и с размаху бьёт мужика прикладом пистолета по носу. Кровища хлещет! Мужик орёт, как в жопу ужаленный, за что получает ещё один удар. Оседает на пол, люди вокруг него расступаются. Кто-то плачет, причитает.       — Дамы и гос-с-спода! — Джокер оглядывает людей и идёт мимо скопившихся. Автомат всё ещё у него на плече. — А где ваш мэр? Где же Ча-айка?       Он с любопытством пробегается глазами по людям, ищет. Его губы двигаются, как будто он что-то напевает. Песенку, может, считалочку.       Это была считалка. Голос Джокера родился, выполз из горла, переполз через рот, через зубы и очутился в зале. Окутал. Автомат сполз с плеча и уставился провалом на людей.       — Тили бом, тили бом, загорелся кошкин до-ом.       На каждый слог он переводил дуло автомата с одного человека на другого, и у Юли замирало сердце.       — …тили бо-ом…       Чёрный зрачок автомата уставился на высокого красивого юношу. Совсем молодого, наверное, ещё школьника. С лица ещё не исчезли юношеские, почти мальчишеские черты. Глаза паренька полны ужаса, губы искривились в уродливой гримасе, он весь дрожал.       — Бом, — с этим словом Джокер положил дуло парню на плечо и вздохнул. — У тебя дорогие часы. Сколько сейчас-с времени?       Юноша, кажется, уловил мнимую надежду на спасение и, выйдя из оцепенения, поспешно опустил глаза к левой руке.       — Де… девять тридцать, — заикаясь, ответил он.       — Непра-авильно, мальчик, — осуждающе ответил Джокер и снял дуло с плеча. Направил в голову. — Время у-ми-ра-ать.       — Пожалуйста, — раздался плаксивый голос, нарушивший гробовую тошнотворную тишину, вот-вот готовую разродиться воплями и рыданиями. — Это мой брат.       Джокер перевёл прищуренный взгляд на девушку в золотом платье. Она неуверенно переминалась с ноги на ногу и теребила ткань на бёдрах. Изо всех сил старалась смотреть на клоуна, видно, что переступала через начавшую полыхать панику.       — Брат? — переспросил Джокер и отдал автомат одному из подельников, стоявшему рядом. Порылся в карманах, насвистывая и покачивая головой. И добавил чуть увереннее: — Бра-ат.       Звук «т» соскочил с языка глухим щелчком, и Джокер положил ладонь девушке на шею. В другой руке сверкнул нож, и парень отшатнулся. По залу прокатились охи и ахи. Бедняжка так отчаянно смотрела на его наполненные краской шрамы.       — Хочешь узнать, откуда эти шрамы? — история номер «дцать». Джокер закатил глаза, облизнул губы и заговорил. Тихо. Вкрадчиво. Будто втолковывал что-то жизненно важное. — У меня был… брат.       Он потянул девушку к себе, ближе, почти прижался к ней. Нависал.       — Отча-аянный, сме-елый, у него были широкая душа и доброе сердце. Но одна-ажды… однажды его забрали на войну. И я тоскова-ал!       Он оскалился, выговаривая это грустное слово, горькое, вкладывал в него всю свою лживую боль, порочную до безобразия. Уродовал всю суть жалости. Выворачивал её.       Девушка всхлипнула и попробовала отвернуться, но он положил пальцы на её подбородок и повернул голову обратно. Погладил по щеке, сжимая нож так, чтобы он не касался кожи. «Пожалу…» Он её перебил.       — Его не было целых два года, долгих, мрачных, а я так скучал по нему. И вот он однажды вернулся, вошёл в мою комнату, и я увидел, что это был мой брат. Только глаза без прежнего доброго блеска любви и заботы. Я замер. А он достал армейский нож, подошёл ко мне и спросил: «Чего ты такой Гру-у-устный, братиш-шка?» И-и-и… Вставил лезвие мне в рот. Вот так.       Он оттянул большим пальцем её нижнюю губу и аккуратно просунул кончик ножа ей в рот. Девушка простонала, хотела отпрянуть, готова была шарахнуться в сторону, но рука на шее приподнялась и сжала волосы на затылке.       — Прекратите этот цирк немедленно!       Джокер разочарованно цокнул языком, быстро вынул нож изо рта девушки, и она вскрикнула. Отшатнулась. Закрыло лицо ладонями и простояла так, плача, несколько секунд. А когда отняла от лица руки, брат едва держался на ногах, глядя на неё. Может быть, упал бы, но его поддержали. На лице красавицы краснела уродливая рана. Псих порезал ей губу от уголка чуть вверх, и кровь несколькими каплями теперь стекала к подбородку, собираясь на нём в две стрелы.       Клоун потерял интерес к этой игрушке и поискал смоляным взглядом новую, которая так неосмотрительно предложила себя ему. На, бери, режь, терзай, потроши. И он, чуть откинув голову назад, приоткрыл в предвкушении рот и несколько раз облизнул нижнюю губу. Из толпы вышел вперёд молодой мужчина. Смоляные волосы, зачёсанные назад. Дорогой костюм, белоснежная рубашка, острые скулы и чёрные глаза. Красавец. Плейбой. «Жаль, что вы не Бэтмен, жаль, что не мистер Уэйн», — вздохнула Юля, прощаясь с героем.        «Прощайте».       — Ты очень храбрый, — Джокер подошёл к одному из столов, взял бокал шампанского и посмотрел сквозь его стенки, покрытые пузырьками, на мужчину. Сделал один глоток, покатал напиток во рту и поставил бокал на место. Затем усмехнулся, выдохнул через нос и с хрустом размял пальцы.       — Что ж… Герои… Они, мх-м, всегда должны давать пример. Ведите-ка его во-он туда, ребятки, — двое помощников тут же вышли и, подхватив мужчину под руки, повели его к стене возле столов с подарками.       — О-оу! — воскликнул Джокер и, сгорбившись, подобрался к ним.       — Мы нашли мэра!       Толпа расступилась, и на середину зала вытолкнули полного невысокого мужчину. Весь лоб в испарине, он нервно вытирался, но это не помогало. Тогда мужчина ослабил галстук и, запинаясь, возмутился:       — Вы п… пожалеете о том, что явились сюда! Это частная вечеринка!       — Да брось! — отмахнулся Джокер и стянул зубами креветку со шпажки. Прожевал. Посмотрел на потолок и щёлкнул языком. Указал на мэра ножом и передёрнул плечами, попутно облизывая губы. — Я же пришёл поздра-авить тебя! У господина мэра скоро день рождения, и… что же ему подарили? М? Посмотрим? Я как раз именно этим и хотел заняться.       Джокер выкинул несколько небольших коробочек на пол, даже не заглядывая внутрь. Конверты с деньгами отложил в сторону. Разворошил один из подарков и позвенел связкой ключей.       — Как ми-ило! Ключи от… — он посмотрел на надпись на упаковке. — …машины. Неоригинально.       И выбросил ключи в ворох коробок и букетов. Несколько цветов упали на пол, и Джокер, нисколько не заботясь об их красоте, спокойно ступал по бутонам.       — Оу, тут ещё одни ключи.       Он подцепил красивый розовый ключ с улыбающейся акулой на брелоке и повертел им перед глазами.       — Этот от яхты.       Глянул на побелевшего от ярости мэра.       — Как скучно, — клоун разочарованно поцокал языком. — Ух! А вот это… уже интере-еснее. Ах-ха!       Он вытащил из-под аккуратного нагромождения шуршащих обёрток арбалет, сорвал с него бумажную алую ленту и бросил её под ноги. Осмотрел оружие, повертел в руках, взвесил и довольно улыбнулся.       — Проверим? Ах, не беспокойтесь, господин мэр. Я сам. Побуду вашим испытателем. Господин герой, советую вам не шевелиться, — напутствовал Джокер, заряжая арбалет болтом, найденным тут же, среди подарков.       И обернулся к герою, стоявшему у стены. Джокер отмерил несколько шагов, громко отсчитывая их. «Р-раз, два-а, три-и…» Встал рядом с мэром, плечом к плечу.       — Вы ведь не возражаете? Нет? Отли-ично, отлично.       Прицелился в мужчину.       — Как тебя зовут, амиго?       — А… Амир.       — Н-ну, Амир, давай разбавим этот вечер настоящим весельем!       И выстрелил. Зал ахнул. Кажется, парочка женщин лишились сознания, их оттащили к стене и усадили позади остальных заложников. Амир испуганно заозирался, тяжело дыша и постанывая от перенапряжения. Стрела вошла в стену по правую руку над его головой.       — Вы с ума сошли! — пожаловался он и отошёл на шаг в сторону.       — Ата-та! — Джокер указал арбалетом вернуться назад, на прежнюю позицию.       — Вы и правда сумасшедший! — прошипел мэр.       — Это пода-арок! — возмутился Джокер. — Яхты, машины, деньги… Это всё бана-ально. И скучно. Вы любите скучать? Я — нет. Поэ-этому…       Джокер обернулся на шорох со стороны заложников. Одна из женщин в панике тыкала в экран телефона.       — Мальчики, заберите-ка у сеньоры игрушку. И, ах, должен предупредить: звонки… н-ну… не пройдут. Мои ребятки заглушили все сигналы. Так что никто не помешает нашему веселью. А… и… сеньора… сломайте ей обе руки. Это наказание.       По залу прокатился женский вопль, а затем раздался плач, но Джокер уже не обращал на женщину внимания. Он снова прицелился в обмершего Амира. Поводил арбалетом из стороны в сторону, выбирая, куда бы выстрелить. Вжух! Стрела вошла ровнёхонько в живот, и мужчина вздрогнул и раскинул руки, так, будто выпрыгнул из ледяной воды. Он по-рыбьи открыл рот, выпучил глаза и в оцепенении уставился на болт, торчащий из его тела. Наверное, в первые секунды он не ощущал боли, потому что закричал — кричал страшно, истошно, с надрывом — только спустя несколько мгновений. Вторым болтом Джокер пригвоздил Амира к стене выстрелом в плечо.       Что тут началось! Шум! Гам! Вопли со всех сторон! И подельникам пришлось приложить немало усилий, чтобы угомонить заложников. Преступники направо и налево угощали паникующих тумаками и пинками, тычками, били кулаками и прикладами. В общем, проводили учебно-воспитательную работу и в конце концов добились результата. Люди угомонились, но прежней тишины уже не было, потому что всхлипываний стало больше, то и дело долетали шепотки «Господи, помилуй…»       Поздно, дорогие друзья, кушать водочку, когда застолье уже закончилось. А так как до отпевания тоже ещё далеко, потому что почти все ещё живы и пока здоровы, то наслаждайтесь этими минутами.       По знаку Джокеру принесли канистру с бензином, и он облил с головы до ног Амира. Мужчина выплюнул попавшую в рот жидкость и принялся причитать, умолять, пытался вытянуть болт из себя, но ничего не получалось. Зал замер. Обмер. А Джокер поискал по карманам что-то, тут пошуршал, там пошуршал и достал коробочек. Вытянул спичку, продемонстрировал залу и чиркнул о бурый бок. Огонёк заплясал весело, задорно, и Амир замер. Всё ещё не верил, что какой-то несмешной клоун способен выкинуть такой фокус.       Способен.       И Джокер бросил спичку под ноги Амиру. Зал шарахнулся. Осел. Женщины принялись терять сознание, валились без чувств, мужчины оказались покрепче и просто или рыдали, или блевали себе под лакированную дорогую обувь. Амир же орал, заливался, размахивал объятыми огнём руками и выл нечеловеческим голосом. А Джокер, напевая очередную песенку, что-то про день рождения, осматривал подарки и один за другим подкидывал в огонь. Полыхало, как в аду!       Люди не стеснялись, ревели, выли. Амир уже молчал. Свесил огненную голову, уронил на грудь и горел себе тихонько. Да нет, не тихонько. Факелом опалял и освещал.       Юля сползла по окошечку и подтянула к себе ноги. Прикрыла рот маски ладонью и глухо всхлипнула, замотала головой, отказываясь верить в увиденное, а Голди где-то там наверху ухмыльнулся. Нарочно громко, чтобы показать, кто тут ссыкло. Ебливые пассатижи…       Бах!       Визг!       Юля подскочила и припала к окну: ну да, ну да, игра продолжалась, потому что Джокер любил развлечения. Кумачовый — хит сезона. Ещё один герой — или несчастный, кому просто не повезло, упал, схватился руками за живот и заскулил. Пол вокруг него постепенно окрашивался в красный, неестественно-гранатовый, цвет праздника и смерти.       Мэр стоял на коленях, упирался ладонями в пол и беззвучно рыдал.       — Кому тут ещё рассказать и показать, на что способен аниматор? — Джокер приподнимает автомат над головой и стреляет в потолок. Побелка тут же снежной крупой осыпает зал, ложится на и без того белые лица. Уравнивает с клоуном. Гримирует.       — А где же музыка? — рявкнул он, и толпа шарахнулась. Освободила проход к музыкантам, которые тоже ни живые ни мёртвые. Куклы с бескровными губами.       — Арес! — взвинчивается Юля. — Сзади!       Он успел увернуться. Мальчишка! Боги, совсем ребёнок, а всё туда же, в Бэтмены. Мальчик, да этот шут тебя прожуёт, переломает своими жёлтыми зубами все твои косточки, перемолет и выплюнет обезображенное тельце на берег социума.       Арес бьёт точно промеж глаз, прицельно и несколько раз, пока мальчишка не валится на пол мешком. Из ослабевшего кулака парнишки выкатывается телефон. Дурак. Хотел использовать его как кастет.       Джокер не смотрел на них, прошёл мимо расступившихся заложников и осмотрел музыкантов. Причёсанные, приглаженные, в белых рубашечках и с модными бородками.       — Что вы там играли?       Джокер крутит пальцем в воздухе, а затем указывает на парней автоматом.       — М?       И этого короткого звука для них достаточно. Намёк понят. Тот, кто заказывает музыку, то и молодец. Сначала мелодия нестройная, ломаная, неумелая, а Джокер ждёт. Не опускает автомат, потому что кто не выполнит домашнее задание, тот и сыграет в ящик. Всё просто, господа, тут как дважды два. Парни кое-как подстраиваются друг под друга, наконец им удалось поймать ритм, сработаться, и Джокер уходит обратно в центр зала.       — Чего же вы хотите? — скулит мэр. Он как прокажённый, никто не торопится к нему на помощь, никто не тянет руку помощи. Свою бы шкуру спасти. Он так жалко выглядит, некрасивый, трусливый, что Юля невольно вспоминает мокрецов из «Гадких лебедей». Такой же. Прокажённый.       — Я? — удивлённо спрашивает Джокер и тычет в себя пальцем. Щурится, чуть наклоняет голову вбок, несколько раз облизывается. И обиженно, почьти наивно отвечает: — Я хотел подарить пода-арок.       Строит из себя паиньку, но глаза остро дают понять, что кто поверил — тот сам себе жмур. Улыбался так, будто хотел подарить мэру ключи от ещё одной тачки, а тот решил поворотить носом. Дескать, дарёный конь, зубы, все дела. А в зале жужжащая тишина, потому что заложники нет-нет да всхлипывают, нет-нет да вздыхают. А наёмники быстро напоминают им, как себя надо вести, что паиньками тут должны быть они, а не кровавый клоун.       Потому что «Клоун не зря помнит эти лица, Вечером шут, а теперь убийца»       — У многоуважаемого мэра вот-вот и ещё немного — день р-ро-ождения! Это ли не повод прийти на праздник?       Он не улыбается. Серьёзен как никогда, и все молчат. Потому что если у маэстро не найдётся где-нибудь в кармане карандаша для фокуса, то у него уж точно есть десяток, а то и не один весёлых пуль. И он с радостью спрячет их в ком-нибудь. Вот смеху-то будет! Хотя после сожжённого заживо человека куда уж смешнее.       — Мы ведь можем быть друзья-ями?       Джокер направил дуло автомата в мэра и приподнял его подбородок.       — Можем или нет? — в голосе наигранная обида.       Клоун склонил голову набок и посмотрел на взмокшего мэра исподлобья. Тяжело посмотрел, предупреждающе. Типа нет так нет, пока, чао.       — Д… да, ко… конечно, — часто-часто кивает мэр и куксится, стонет, и в это время под ним расплывается лужа.       Джокер долго смотри на неё, делает шаг назад, облизывается и как ни в чём не бывало продолжает:       — Что-о ж… Тогда всем собравшимся и ещё живым, эхе-хе… гостям понра-авится мой подарок в честь вашего мэра. Двенадцатого июля я дам праздничный салют! Не стесняйтесь подходить к окнам поближе, а если повезёт, именно в ва-ашем доме будет дан залп!       Он игриво вскинул брови и подмигнул заложникам.       До слуха долетел едва различимый вой сирен, и Джокер расхохотался. Да, кому-то удалось спрятаться за периметр. Кто-то очень удачливый оказался вне стен банкетного зала, украшенного шарами с золотыми надписями: «С Днём рождения! Долгих лет процветания!» Одна приветливее другой.       — Кажется, нам пора!       Только сейчас Юля поняла, что Голди возле неё стоял не просто так. У него на плече камера, он снял представление на видео. Сукин сын! Джокер обманул её! Он вполне мог оставить её дома, чтобы не забивать голову праздными заботами о ней, но ему нужны все зрители. Никто не уходил обделённым в зрелище.       Если бы не Голди, она бы не сдвинулась с места и вскоре прибывшая полиция рано или поздно нашла бы её на этом балкончике. Раздосадованную. Сломанную. Сломленную. И кто знает, чем бы всё закончилось. Голди, видимо поняв, что Юля не в состоянии трезво оценить путь отхода, заставил её взять его под руку и повёл на выход. Она послушно шагала рядом, изо всех сил стараясь не выпасть из действительности. Чувствовала, что ей этого не простят. Плевать на Голди. Не простит Джокер. У лестницы ей удалось взять себя в руки, потому что мысль о том, чтобы появиться перед ним вот такой размазнёй, пугала. Потому что не время и не место строить из себя кисейную барышню.       Она не знала точно, сколько было человек, когда они сюда приехали. Навскидку человек десять. Может, чуть больше. Достаточно, чтобы держать в узде перепуганных безоружных заложников. Кажется, людей Джокера не прибавилось, из чего Юля сделала поспешный вывод, что другие его шестёрки — те самые, которые открывали им двери, и прочие мелкие сошки — остались в двухэтажном ресторане. Неприлично дорогом. Вульгарно пышном. Может быть, он запугал их. Он умел это делать. У всех есть рычаги: жизнь, дети, семьи. Даже банально лишиться зубов никто не хотел, а Джокер наверняка способен на это. Выбрать из ящика с инструментами плоскогубцы, и…       Юле стало тошно, она запретила себе фантазировать дальше.       Они пришли сюда спокойно и размеренно, по-хозяйски. Шли по лестницам вверх не торопясь. Чтобы растянуть момент, насладиться предвкушением. Навоображать себе всю ту дичь, что засела в фантазиях. Медленно, чтобы успеть всмотреться во все эти оскотиневшие лица, в поросячьи глазки, успеть уловить в каждом женском взгляде «он нас всех изнасилует!» Может быть, мадам, может быть. Ножом. Дулом автомата. Шоу ведь всё-таки, праздник, всем должно быть весело.       Они уходили быстро, бежали крысами с тонущего корабля, пока где-то с той стороны здания, у центрального входа, голосили, выли остервенелые сирены.       Уходили тенями вдоль стен. Вышли через ещё один запасной вход — старый, когда-то захламлённый за ненадобностью. Но сегодня старые обшарпанные двери вспомнили, зачем они нужны. Полиции тут нет, потому что за дверями открывался очень грязный дворик в виде коридор. По одну сторону облезлая серая стена, по другую — высокий бетонный забор. Тут и двоим толком не разойтись. Поэтому наёмники уходят вперёд, знают, что выйдут сразу к машинам. Тут парковка, не только для ресторана, но ещё и для всех близлежащих магазинчиков, кафешек и огромного торгового центра. Машины затерялись в этом улье, полиция станет искать их вовсе не тут.       Наёмники тихо-тихо, бесшумно и послушно ушли вперёд, один за другим, а позади всех Джокер и Юля. Она незрячим калекой ухватилась за его пальто — за рукав, послушно плелась следом, стараясь не отставать и не наступать ему на пятки. Он шёл быстро и нервно, Юля слышала его бесконтрольные причмокивания.       — Так и уйдёшь, не попрощавшись? — раздаётся шипение позади.       Джокер остановился. Повернул голову на голос, опустив её, вгляделся в пацана хищным взглядом, цепким, как крюк на скотобойне. Развернулся всем телом и сунул руку в карман. Юля спряталась за Джокера, юркнула мышкой. Зуб на зуб не попадал. Бояться-то нечего, у парня — это его приложил как следует Арес прикладом по носу — в руках пустая бутылка из-под шампанского.       — А ты смелый, — Джокер передёрнул плечами, выпрямился и развязно шагнул навстречу пацану.       Тот тоже сделал несколько шагов вперёд, замахнулся, чтобы ударить клоуна по голове, но не успел. Раздался мокрый звук. Противный. Очень… влажный. Парень кашлянул и распахнул глаза, вглядываясь в лицо Джокера, а тот не возражал, приблизился вплотную, почти нос к носу. Давал себя разглядеть. И дёрнул руку вверх. Парень открыл рот, чтобы завопить, но клоун закрыл его пасть, прижал руку в перчатке к губам и нажал. Приговаривая:       — Тихо-тихо-тихо, — рука вверх.       Парень привстал на носочки, качнулся, и Юля, отпрянув к стене, увидела, как расплывается на белой рубашке уродливое красное пятно. Хруст. Вжух! Из разверзшейся красной впадины повалились кишки. Джокер толкнул жертву к стене, прижал и с нажимом повёл нож кверху, распарывая брюхо. Юля не могла оторваться от скользких, блестящих кишок, повалившихся на землю, словно они резиновые. Будто игрушечные. Джокер убрал руку с искажённого гримасой боли и ужаса рта и переместил пальцы на горло. Сжал. Жертва хрипела, булькала. На губах появилась красная пена, парень неестественно кашлянул и разбрызгал кровь на белую краску на лице Джокера.       Ноги подкосились. Её ноги. Юля поползла вниз, села на землю и попробовала отползти. Всё в крови. Пахло кровью. Тошнотворно, хотелось закрыть нос, и Юля даже подняла руку, но затерялась. Упала куда-то. В кроличью нору, и летела, летела, летела. Летела, пока не приземлилась в том же проулке, где только что Джокер потрошил парня. Ребёнка. Они всё ещё стояли у стены, только клоун хохотал, заливался гоготом. И парень гоготал, растягивал пальцами некрасивую рану на животе, и из неё выпархивали бабочки. Красивые. Синие, зелёные, красные. Поднимались к небу и махали своими большими крыльями. Юля заворожено смотрела на них, а бабочки всё вылетали и вылетали из распоротого брюха. Она подняла к ним руки, потянулась прозрачными пальцами и вспорхнула вслед за ними. Влетела в вихрь бабочек и закружилась, перламутровая на перламутровом. Кружилась. Смеялась. И они летели, всё выше и выше. Красавицы быстро-быстро махали крыльями, кружась в водовороте, унося улыбающуюся Юлю за собой. За её спиной расцвели гранатовые крылья, не то ангел, не то демон, потому что с них капала кровь. Она не успевала разбиться о пыльный асфальт. У самой земли взрывалась мыльным пузырём, и на свет рождались новые бабочки.       Внезапно Джокер шлёпнул её по щеке.       — Вставай, соня. Тихий час окончен.       Юля разлепила тяжёлые веки, что-то промычала, подтянула к животу ослабевшие ноги. Вздохнула. Подождала, пока морок рассеется. Нашла лицо Джокера перед своим. Он вглядывался в неё. Покивал. Снова тихонько пошлёпал её по щеке рукой в фиолетовой перчатке. Юля повернула голову налево и увидела развалившего у стены выпотрошенного парня, он лежал в блестящей, слишком сюрреалистичной луже крови, обрамлённый своими же потрохами.       Джокер ухватил Юлю за подбородок и повернул её голову к себе.       — Встаём!       Она позволила потянуть себя вверх, поднялась на ноги, сделала несколько шагов и почувствовала слабость. Не в силах ей сопротивляться, мысленно отсалютовав всем живым и здравствующим, Юля завалилась на бок и упала бы. Но успела осознать, что её рыцарь подставил руки и поймал её. А дальше — тьма без конца и без края. «Ты тонешь. Ты горишь. Ты…»       …видишь Джокера? Нет. А он есть. Наблюдает. За тобой, между прочим. Внутренний голос бессовестно пьян страхом и отвращением. Тяжело просыпаться: лежишь и думаешь. Вот вчера была пятница, завтра суббота. А сегодня-то что? Если что, это не смешно.       Пахло нехорошо. Кровью. Смердило смертью, как из свежей братской могилы. А ещё пахло гарью и палёным чем-то. Мясом? Юля скривилась и попробовала перестать думать о шашлыках, потому что видела уже сегодня один, с неё достаточно. Хватит. Надолго хватит зрелищ и хлеба. Тьфу, опять о еде.       Тепло. Ую-ютно. Юля поёрзала, вздохнула, попробовала приподняться, и рука легла на голову. Прижала обратно. Полёт нормальный. Юля приоткрыла один глаз и посмотрела на нависший над ней фиолетовый рукав пальто. Рука в перчатке скользнула, и Юля зажмурилась, когда ощутила поглаживания. Это… подкупало. Она лежала головой на его коленях, пыталась проснуться окончательно после отступившего морока и иногда вздыхала.       Слышала вой сирен. Далеко. Где-то там, на границе сознания. Близко, совсем рядом. Не могла сфокусироваться. Их догоняют? Или они уже оторвались? Где они? Пальцы снова гладят её волосы, Юля сонно жмурится, уже не пытается привстать.