Куртизанка

***

      8 лет назад, в Галлии…

      Ничего не предвещало беды – мы с семьей только вернулись с охоты и даже подумать не могли, насколько близка оказалась угроза…       – Эй, догоняй! – весело закричала я Сингериксу. Он немного неуклюже бежал за мной – никак не мог привыкнуть к своей комплекции – слишком быстро из мальчика стал мощным мужчиной. Да и куда ему угнаться за мной, легкой и ловкой.       – Ты никогда меня не победишь! – брат поддержал мой веселый тон, хотя говорил очевидную ерунду. На тропинке мы пересеклись с мамой, которая закатила глаза, глядя на наши игры и продолжая собирать целебные травы, но улыбки не сдержала.       – Вы когда-нибудь повзрослеете?       – Ни-ког-да! – я покрутилась вокруг себя, раскинув руки в стороны, глубоко вдыхая запах леса – такого родного. Я знала тут каждую тропинку, каждое дерево, и эти места – мой дом.       Сингерикс, наконец, догнал меня, и я с озорным хохотом прыгнула в ручей, нарочно поднимая побольше брызг. И, конечно, окатила водой возмущенного братца. Такое поведение не принято у взрослых девушек, но сейчас я чувствовала себя не на восемнадцать, а на десять лет. Я зачерпнула ладонями воду.       – Ха! Не будет тебе поща…       – Тшш!       Громкое шипение прервало меня – я мгновенно развернулась к отцу, который приложил к губам палец, доставая меч и напряженно глядя куда-то сквозь деревья. И тут я почувствовала… первое дуновение ветра с запахом гари со стороны деревни… Ни секунды не думая, я сорвалась с места и понеслась в ту сторону, а за мной – ломая ветки и громко топая – побежал брат. Я поняла, что мы опоздали, как только выбежала из леса. Римляне уже заполонили нашу территорию, а земля была усеяна телами тех, кого я знала всю свою жизнь… Я на секунду оцепенела, глядя на почти сгоревшую дотла деревню, на людей – раненых, которые пытались спастись, но римляне беспощадно добивали их, словно скот. Треск дерева в пламени, отравленный дымом и смертью воздух. И крики… Я побежала в самую гущу сражения – я была готова защищать свой народ до последнего, но отец схватил меня за руку и потащил обратно к деревьям, когда я уже схватила оброненный кем-то боевой топор.       – Их слишком много! Уходите обратно в лес, сейчас нам их не победить!       Я и сама это понимала – численное превосходство врага очевидно, но мне было плевать. В тот момент ближайшая к нам хижина с треском обвалилась, поднимая вверх столпы искр. За хижиной я увидела то, от чего мое бешено стучащее сердце мгновенно замерзло от ужаса. Совсем молодой трибун со шрамом на щеке вытаскивал свой окровавленный меч из тела маленькой девочки, когда заметил нас. И закричал, направляя в нашу сторону меч, с лезвия которого капала еще не остывшая кровь ребенка:       – Это их вождь! Не дайте ему уйти! Легату он нужен для парада в честь Триумфа!       С воплем ярости Сингерикс схватил горящую доску и побежал к самодовольному трибуну.       – Сдохни, тварь!       Но враг не принял вызова – лишь поднял руку – и между ним и братом встали два центуриона.       – Этот, – трибун ухмыльнулся брату из-за спин защитников, – станет отличным рабом, волю которого я лично переломлю пополам. Схватите его живым.       До этого я не могла отвести взгляда от безжизненного тела девочки – я хорошо ее знала. На той неделе мы вместе купались в ручье… Но рев брата вернул меня в реальность, и, как по команде, мы с ним вдвоем кинулись в атаку. Я замахнулась топором на ближайшего ко мне центуриона и тут же перевела удар на его ноги – моя комплекция играла мне на руку – воин явно не ожидал от меня такой прыти. Как-то отдаленно я слышала звуки борьбы Сингерикса с врагом, но я сосредоточилась на своем и обернулась к брату, лишь когда финальным ударом в лицо заставила центуриона замолчать навсегда. Сингериксу приходилось сложнее – они с отцом противостояли сразу четверым римским солдатам.       – Оставьте их! – закричала я, подбегая к ним с окровавленным оружием со спины – этого хватило, чтобы отвлечь двоих солдат, с которыми отец и брат моментально расправились. Справиться втроем с двумя – труда не составило. Ярость от битвы и потерянных жизней заполняла все мое существо, бежала по моим венам вместо крови, и этот огонь разгорался все сильнее. Внутренний пожар достиг своего апогея, когда я лицом к лицу столкнулась с молодым трибуном.       – Кто это у нас тут, – он явно веселился, чем заставлял меня ненавидеть его еще больше. Не давая ему договорить, я кинулась в атаку… С ним я осталась один на один – подоспевшие центурионы отрезали меня от моей семьи, и я неистовой злостью рванула в пучину борьбы, а когда осталась без своего основного оружия – молниеносным движением схватила закрепленный на бедре кинжал и продолжила атаку – на лице молодого воина расцвел глубокий порез.       – София, нет! – услышала я крик матери.       – Ты за это заплатишь! – заорал трибун, кидаясь на меня.

***

      Настоящее. Рим.

      Марк Антоний проходит в комнату, двери за ним закрываются неслышно – звучный голос мужчины заполняет каждый уголок комнаты и, кажется, все мое замерзшее тело.       – Да, я только что вернулся с поля боя. И принес новости о великой победе Цезаря! Самое время, римляне, сказать слово во славу Цезаря – великого покорителя Галлии – и отпраздновать! – видя, в какой шок он поверг всю толпу, Антоний недоуменно поднимает брови. – До меня дошли слухи, что весь город ждет моего возвращения с новостями! Неужели мне солгали?       Толпа все еще безмолвствует, и это помогает мне сосредоточиться. Я слышала достаточно, чтобы знать наверняка о слабости ближайшего соратника Цезаря к противоположному полу. Поэтому заставляю себя выкинуть из головы все лишнее, мягко шагаю навстречу мужчине и приветствую его традиционным поцелуем, тихо шепнув на ухо:       – Я долго ждала встречи с вами.       – Знай я это раньше, поспешил бы с разгромом галлов и возвращением сюда, – незамедлительно отзывается Антоний, подтверждая все мои догадки о его любвеобильности. Особенно, когда он с улыбкой возвращает мне приветственный поцелуй, а рукой скользит по спине к пояснице. – Я ожидал вернуться в толпу ругающихся старых мужланов, а вместо этого боги наградили меня видением неземной красоты.       Я отвечаю ему улыбкой, когда из толпы выступает Кассий и встает рядом со мной.       – Добро пожаловать, Антоний. Мы все очень рады, что ты решил лично поделиться столь важными новостями о победе Цезаря.       Марк Антоний лишь бегло кивает Кассию, потом скользит взглядом по толпе Сенаторов. Мне кажется, что он узнает каждого из них. Впрочем, я уверена, что так оно и есть.       – Видимо, смысл слова «праздновать» слегка изменился с тех пор, как я покинул Рим. Если только… кто-то из присутствующих не голосовал против Цезаря и его… «незаконного вторжения», – голос Антония ожесточается, от улыбки не остается и следа. Когда я чувствую, что напряжение возрастает, а все вокруг меня словно забыли все слова разом, я решаю взять все в свои руки. Ненавязчивым движением руки возвращаю внимание Антония к себе и мягко спрашиваю:       – С чего бы Сенаторам голосовать против завоеваний и процветания их собственной страны?       – Красавица задает великолепные вопросы! – Антоний широко улыбается мне. – С чего бы верным римлянам голосовать против того, что ведет к процветанию Рима? – Не возражаю, когда он берет меня за руку и подводит ближе к горящим свечам, но свои следующие слова он обращает к кому-то за моей спиной. – Победа Цезаря принесла нам тысячи акров плодородной земли; десятки тысяч лошадей, рабов и солдат, – каждое его слово ложится в мой живот камнем, но я продолжаю заинтересовано улыбаться, – а так же безопасность для Рима от варварских набегов.       За моей спиной раздается одобрительное бормотание, я узнаю Сенатора Луция:       – Завоевание Галлии удобно и для защиты от Германии…       Довольный его реакцией, Антоний возвращает свое внимание ко мне. Я все еще не отняла своей руки, а лицу придаю выражение легкого интереса.       – Но для вас это все, возможно, неважно? – спрашивает Антоний.       – А должно быть? – я поднимаю одну бровь.       – Я узнаю ваш галльский акцент, – с улыбкой говорит он. Его это, очевидно, не напрягает. В отличие от Сифакса, который снова появился неизвестно откуда.       – Что вам нужно от нее, господин? – если бы я не знала Сифакса так долго, то могла бы поклясться в его спокойствии. Но сейчас он НЕспокоен. Антоний же предпочитает проигнорировать моего охранника – он сейчас занимается более важным делом – пытается прочесть меня, словно книгу, и его улыбка не может меня обмануть. Я не ошиблась ранее – он грациозен, умен и опасен, как дикий зверь.       – Дай-ка угадать, тебя захватили в одной из давних битв и привезли в Рим. Дали шанс получить место в римском обществе… – он кидает быстрый взгляд на Кассия и продолжает немного скучающим голосом. – И сегодня вечером Кассий имеет возможность загладить свою вину за то, что не поддержал Цезаря. Я все правильно преподнес?       Тон этого разговора мне совершенно не нравится, поэтому я высвобождаю свою руку, перед этим едва коснувшись запястья мужчины своими пальцами. Я улыбаюсь Антонию, но на этот раз чуть прохладнее.       – Вы настолько же проницательны, насколько привлекательны.       – А вы неплохо умеете преподнести лесть.       – И все же она не работает, – я озорно ему улыбаюсь, глядя исподлобья. И понимаю, что добилась своего, когда улавливаю его на секунду сбившееся дыхание.       – Возможно нет, – он шире улыбается мне, потом кивает Кассию, а его слова обжигают мой слух. – Она мне нравится.       – Какие еще новости ты привез нам, Антоний? – спрашивает Кассий, а я невольно отмечаю его порозовевшие от злости скулы. А он не так хорош в скрывании эмоций, как думает. – Что Цезарь собирается делать теперь, после этой великой победы?       Антоний снова поворачивается ко мне и проводит пальцем по моей щеке. Прикосновение легкое и приятное, несмотря на то, что его мозолистые пальцы чувствуются контрастом к моей мягкой коже. Продолжаю свою игру и чуть прикусываю губу, глядя в его глаза. Ясно видя, что нравлюсь ему все больше, позволяю себе выглядеть заинтересованной. А в голове крутится навязчивая мысль: Антоний настолько пренебрежителен ко всем окружающим, к тому же Кассию, что выглядит высокомерным… Четко понимаю одно: я ему такого отношения к себе не позволю.       – Итак, сколько он вам заплатил, милая? – улыбка Антония больше напоминает оскал. – Сколько бы ни было, я удваиваю цену.       – Вы можете получить меня, но только если я услышу ваши мольбы, – я отвожу его руку от своей щеки, а другой невесомо надавливаю на его плечо, показывая, что именно мне нужно. Требование смягчаю хитрой улыбкой. – Умоляйте. Вы хотите меня, но это будет стоить некоторых усилий.       Антоний улыбается, а потом берет меня за запястье и резко притягивает ближе к себе – Сифакс подходит еще ближе к нам, готовый, кажется, начать драку. Антоний по-прежнему не обращает на него никакого внимания.       – А я то думал, что уже покорил Галлию совсем недавно, – его довольная улыбка говорит мне, что он более чем доволен этой игрой. Когда я приподнимаю брови, он отпускает меня и, одарив долгим взглядом, отворачивается к Кассию.       – Тебе нужны новости о Цезаре?       – Да. Сенат не располагает никакой информацией о дальнейших планах Цезаря. Он собирается остаться в Галлии?       Антоний разыгрывает удивление.       – В Галлии? Нет конечно. Цезарь с армией возвращается в Рим. Сегодня они пересекают Рубикон.       Кассий даже рот приоткрывает от удивления. Антоний же, довольный достигнутым эффектом, идет вглубь комнаты, здороваясь с некоторыми сенаторами кивком, улыбкой, словами, а кого-то игнорирует. Внутри меня медленно закипает недовольство.Понимаю, что затеяла непростую игру, которая может стоить мне очень дорого, и выбрала себе опасного соперника… Но я готовилась к этому восемь долгих лет, и сейчас не время сомневаться в себе. Приободренная своими мыслями, отмечаю, что Кассий выходит из холла в соседнюю комнату. Недолго думая, незаметно следую за ним.       – Это настолько важно, что Цезарь пересекает Рубикон? – спрашиваю с порога.       – Рубикон – северная граница Италии.       – Законы республики запрещают армиям пересекать ее, – раздается из-за моей спины. Терпеливо вздыхаю. Сифакс теперь ни на минуту меня не оставит в одиночестве. Кассий в гневе сжимает кулаки.       – Если Цезарь сейчас переводит своих солдат через границу, то он по сути…       – Угрожает Риму, – перебиваю, от шока прикладывая к губам ладонь. До меня начал доходить смысл происходящего…       – Именно. А это значит, что он готовится к гражданской войне.

***

      Между тем, в Ареццо, на севере Италии… Настоящие дни.

      На арене идет сражение. По трибунам разносятся восторженные крики публики, а песок поля боя будто отражает звон стального оружия и яростные вскрики гладиаторов. Битва заканчивается быстро – недовольная коротким боем и быстрой смертью одного из гладиаторов публика ревет, требуя продолжения зрелищ. На возвышении стоит ланиста* в синей тоге, его уверенный голос выдает в нем хозяина арены и гладиаторов, когда он объявляет:       – Следующий бой – между Великаном из Скифии и варваром из Галлии, чемпионом последних месяцев, Виктусом – Завоеванным королем!       – Приготовься к смерти, галл! – ревет гладиатор в шлеме, тот, кого представили Великаном из Скифии, и ударяет своим копьем по деревянному щиту. Ему навстречу выходит мощный мужчина в наплечном доспехе и с боевым топором в руке. В отличие от ярости соперника, варвар не к месту спокоен.       – Этот бой я переживу так же, как все остальные, – говорит он, коснувшись пальцами татуировки на своей шее. Знак племени придает сил каждый раз, а воспоминания о семье не дают умереть в тех редких случаях, когда он получает ранение в битве. Виктус встает в боевую стойку напротив своего соперника, и оба замирают, ожидая сигнала к началу боя. Ланиста Флавий – хозяин Виктуса и Великана из Скифии – обращается к варвару с усмешкой:       – Что ты сейчас говоришь сам себе, варвар? Переживешь ли ты этот бой? Сможешь победить Великана? Или утопишь арену в своей собственной крови?       Виктус поворачивает голову в сторону своего хозяина и плюет ему под ноги, показывая все, что он думает о нем, обо всех вокруг. Скулы Флавия окрашиваются румянцем ярости.       – Начинайте бой!       Двое гладиаторов кружат по арене в смертельном танце – ни один не собирается сдаваться и умирать на потеху толпе. Ярость Великана из Скифии разносится по арене воплями и рычанием, в то время как Виктус не издает ни звука, только тяжело дышит, отражая атаки и нападая на соперника.       – Первая кровь варвара! – под рев толпы объявляет Флавий, когда соперник достал-таки до незащищенного доспехами бока Виктуса копьем. – Сможет ли Завоеванный король ответить кровью за кровь?       Бой продолжается еще несколько минут – расслабившийся соперник Виктуса допускает ошибку, которая стоит ему его оружия – и Виктус, тяжело дышащий, утомленный боем, раззадоренный оскорблениями Флавия, ставит Великана из Скифии на колени и заносит над ним свой топор. И резко опускает его… на песок. Под разочарованные вскрики публики Виктус отходит назад.        – Сегодня ты не умрешь.       – Я не просил пощады, – Великан брезгливо кривит губы, поднимаясь с колен и сжимая кулаки.       – А наш варвар, оказывается, мягкосердечен! – кричит Флавий под короткие крики толпы «Убей! Убей! Убей!». Хозяин всего этого шоу сжимает губы и твердо смотрит на Виктуса. – Одна смерть. Твоя или его.       Большего было не нужно, чтобы принять решение – одним движением топора Виктус приносит побежденному сопернику быструю смерть, а его кровь заливает ноги варвара…       Тем же вечером Флавий вызвал к себе Виктуса. Тот не спеша приходит в его кабинет.       – Господин, – презрительно цедит варвар.       – Ты отлично сражался сегодня. Впечатляющая победа над скифом.        – Я сражался с ним не ради тебя и твоей похвалы, – наплевав на приличия и уважение, Виктус скалится. Флавий же смеется в ответ.       – Ну конечно же, ради меня. Я владею людусом**, к которому ты принадлежишь. Ты – мой раб. Все твои победы – мои.       – Убийство рабов друг другом на арене ради развлечения – не те победы, которые стоит праздновать!       – Твоя победа принесла неплохую прибыль, – Виктус поднимает ладонь, полную серебряных монет. – Еще несколько таких побед, и ты будешь готов сражаться в Риме!       – Как бы я хотел, чтобы на ринге моим соперником был ты! – рычит Виктус.       – Осторожнее с угрозами, варвар!       – Ты купил мое тело, и оно сражается за тебя. Но ты меня не покоришь никогда.       – Я уже тебя покорил, – хохочет Флавий. – Помнишь? Поэтому ты сейчас тут. А теперь приведи себя в порядок, почисти свое оружие. Поговорим позже.       Уходя от ланисты, Виктус слышит за спиной голос Флавия, который позвал одного из своих рабов: «Ты! Подойди! Принеси вино из погреба. У меня есть новости из Рима. От самого Цезаря…». Когда Виктус идет мимо выхода с арены, то видит, что двери не закрыты. Первый порыв бежать так быстро, как только возможно, был заменен другим планом. Виктус тихо выскальзывает за дверь, убеждаясь, что никто не видит его.        «Должно быть, все сейчас у Флавия», – думает варвар, тихо и быстро идя по темной дороге. Огни арены постепенно удалялись…        «Мне нужно просто оказаться как можно дальше отсюда, и Флавий меня уже не найдет», размышляет Виктус, быстро шагая вперед в бледном лунном свете. Глубокая ночь уже давно вступила в свои права, а вокруг – лишь тишина и необъятное поле. Он шел уже несколько часов…       Топот копыт сзади становился все громче, а попытка убежать не привела ни к чему:       – Стой, варвар! Именем ланисты Флавия! – четверо стражников окружают мужчину, который даже не пытается дать им бой. Умереть сейчас было для него непозволительной роскошью, поэтому он позволяет им отвести себя обратно на арену, где разъяренный Флавий встречает его ударом по лицу.       – Я уже устал от этого, варвар! Подчиняйся!       – Я никогда не стану твоим рабом, подчинения от меня не жди!       – Я назвал тебя «Завоеванным королем», чтобы ты помнил свое место! Ты побежден! И больше никогда свободным не станешь! Ты потерял все.       – Я не потерял ничего, пока жива моя семья, – цедит Виктус.       – Семья? Они мертвы! Или же стали такими же рабами, как ты. Ты никогда их больше не увидишь, – Флавий повернулся к охранникам. – Посадите его за решетку. А твои заработанные сегодняшней победой деньги я конфискую, – произнес ланиста в спину Виктуса.

***

      Настоящее. Рим.

      Я все еще на приеме Кассия, и я в кругу Сенаторов обсуждаю новости, принесенные Марком Антонием. Я тут уже несколько часов, за окном давно наступила ночь, и больше всего на свете я хочу не стоять тут и поддерживать беседу – мне это совсем несложно, а тема обсуждения – очень важна, чтобы просто прекратить разговор, но я хочу на воздух. Прочь отсюда, чтобы вдохнуть полной грудью и устало прикрыть глаза. Так, чтобы побыть наедине с собой и показать свою слабость тем, кто никогда не осудят меня. Ночи. Луне. Ветру.       Но сейчас это мне недоступно, поэтому я продолжаю вести этот важный разговор.       – Гражданскую войну? – слышу в своем голосе недоверие.       – Не будь смешным! – восклицает Сенатор Луций, неодобрительно глядя на Кассия. – Цезарь никогда не предаст Рим!       – Цезарь не проявляет совершенно никакого уважения к Сенату! – сердито отвечает тот.       – Конечно, ты во всем ему перечишь! О каком уважении теперь ты говоришь?       Сенатор Луций выходит из комнаты, а я смотрю на Сифакса, который шепчет мне:       – Он что-то знает.       – Да. И я выясню, что именно, – отвечаю еле слышно и выхожу вслед за Луцием, догоняю его в холле – у стены, где нет никого, кроме нас. Дразняще улыбаюсь ему.       – Вы неплохо знаете Цезаря, верно, Сенатор?       Луций быстро смеряет взглядом моего охранника, который проходит за мной следом и встает чуть поодаль. Немного склоняю голову, откидывая кудри и обнажая часть шеи сбоку. Цели достигаю моментально – Сенатор сразу переключает свое внимание на меня.       – Ну… я отношусь к роду одного из основателей Рима. И мы всегда были близки к семье Цезаря.       – В таком случае вы были осведомлены обо всем еще до того, как Марк Антоний сообщил всем нам новости? – я кладу руку ему на плечо и с удовлетворением замечаю его чуть участившееся дыхание.       – Хм, верно. Это, знаете ли, не та тема, о которой я хотел бы говорить в присутствии Сенатора Кассия, зная его… убеждения, – откровенничает Луций, скользя взглядом по моей полуприкрытой волосами шее и ключицам. Мне кажется, что он совсем не следит за своими словами. И это то, что мне нужно.       – И что же Цезарь рассказал вам о Галлии? Была ли там официальная капитуляция?       – Я не должен говорить об…       – Честно говоря, я думаю, что вы просто ничего не знаете о планах Цезаря, – перебиваю, чуть надувая губы от обиды хорошо отрепетированным движением, и отступаю от Сенатора, убираю руку с его плеча. Луций сразу же делает ко мне шаг.       – Я знаю! Великий Цезарь написал мне, что все галльские племена объединились под началом одного предводителя – Верцингеторига. Ему даже удалось победить Цезаря у Жергови.       – Неужели! – прижимаю пальцы к губам, строя из себя дурочку.       – Да. Но Цезарь призвал больше легионов и окружил Верцингеторига. Тот сдался, чтобы сохранить жизни своих людей. Цезарь привезет его сюда на парад Триумфа, – заканчивает Луций, весьма довольный собой. Надутый индюк.       – А что будет с галлами?       – Те, кого не продадут в рабство, будут отправлены на поля для выращивания зерна, я полагаю. Цезарь все еще губернатор, и только ему решать, как распоряжаться этими людьми.       – Сколько могущества в руках одного человека… – вздыхаю. Сенатор кивает и глазами указывает мне через комнату на Марка Антония, который стоит в тени, молча наблюдая за всем происходящим в холле. Подарив обворожительную улыбку Сенатору, отворачиваюсь от него и иду мимо толпы. Вскоре уже стою в тени вместе с Марком Антонием, но гляжу не на него, а на собравшихся, так же, как и он.       – Вам все это доставляет удовольствие.       – Это же прием. Разве не должен я наслаждаться им? – слышу в его голосе улыбку.       – Наблюдение за тем, как ваши новости пугают других людей. Вот, зачем вы тут. Увидеть их реакцию, впитать в себя их страх.       – Естественно. А вот зачем вы здесь?       – Поиски влиятельного человека, – неопределенно отвечаю, все еще глядя на толпу, а на своем лице чувствую острый взгляд Антония.       – Тогда вы ошиблись домом. Могущество Кассия испарится в тот момент, когда он выступит против Цезаря.       – Возможно, я говорила не про Кассия, – чуть поворачиваюсь, чтобы все же встретиться взглядом с Антонием. И с удовлетворением вижу, как его брови взлетают вверх, и он смотрит на меня долгим, оценивающим взглядом – будто увидел во мне что-то, что до этого было скрыто.       – В таком случае я желаю вам удачи в поисках, – все же тихо отвечает он. Его губы сжаты, но в глазах таится улыбка. Почти сразу он отводит взгляд и смотрит через комнату на Сенаторов, которые тихо, но бурно обсуждают что-то. Не сложно догадаться, что именно. – Я полагаю, что сделал тут все, что нужно, – довольно произносит Антоний и идет к выходу. Иду за ним, взглядом убеждаясь, что Сифакс неподалеку. Переносчики платформы ждут Антония на улице. Когда мы доходим до них, он поворачивается ко мне. А я… сама не знаю, на кой черт пошла за ним. Просто мне казалось, что услышу еще что-то важное. Только сейчас я получила возможность как следует разглядеть мужчину, и он отвечает мне таким же пристальным взглядом. Он оценивает каждую деталь в моем образе и особенно долго задерживает взор чуть ниже правой ключицы – на частично прикрытой волосами татуировке. Спокойно позволяю ему себя разглядывать – Антоний не вызывает во мне отвращения, которое испытываю к тому же Луцию. Но нет и спокойствия, как рядом с Кассием. С Антонием у меня не проходит ощущение, что я должна искать, куда поставить босую ногу, чтобы не обжечься о разбросанные вокруг угли. И это необъяснимо будоражит.       – В Риме еще много людей, которые ждут новостей о том, что Цезарь и его легаты уже направляются сюда, – все еще глядя на меня, говорит Антоний.       – Разве вы не должны сейчас быть рядом с Цезарем? – печально вздыхаю. – Это странно, что тот, кого называют «правой рукой» Цезаря, должен развозить по Сенаторам новости, в то время как легаты сопровождают его в походе, – подхожу чуть ближе к Антонию, стремясь пробудить его доверие.       – Я делаю то, что необходимо Цезарю и Риму!       – Но разве вы не должны беспокоиться? Ведь те, кто сейчас находятся рядом с ним, имеют достаточно времени в запасе, чтобы добиться его доверия!       – Легат Аквила – дикарь с политическим пониманием на уровне обезъяны. Цезарь никогда не доверит ему того, что доверяет мне!       – Так легат Аквила возвращается сюда с Цезарем? – чувствую, как холодеют мои пальцы. Антоний же вдруг замолкает и хитро улыбается, в его взгляде мелькает догадка.       – Так вот в чем дело! Ты, должно быть, девчонка из этого племени… Валор!       – Это имеет какое-то значение? – хмурюсь, его тон мне совершенно не нравится.       Взгляд Антония в момент становится настолько ледяным, что удивляюсь, не почувствовав корки льда на своем лице.       – Больше не играй со мной в эти игры, девочка. Тебе не понравится остаться в проигрыше, – он шагает ко мне, но Сифакс выходит неизвестно откуда и теперь стоит между нами.       – София под моей защитой, – рычит он. Антоний награждает его таким взглядом, будто оценивает лошадь на рынке.       – Как храбро… Впечатляет. Но если бы я хотел навредить ей, меня бы не остановил никакой наемный охранник.       – Сифакс, я справлюсь с этим, – второй раз за вечер произношу эти слова. Мой хранитель отходит от нас на шаг, а Антоний тем временем уже отвернулся и залез на платформу. Носильщики подняли ее и двинулись вверх по улице. Я наблюдаю за мягким покачиванием ткани, закусив губу изнутри. Мне определенно есть над чем подумать…       – София, не связывайся с Марком Антонием. Он опасней, чем тебе кажется.       – Мне кажется, что он достаточно опасен, – на мгновенье позволяю своему раздражению взять надо мной верх. – Но я так же понимаю, что это малая доля того, что он представляет из себя на самом деле.       – У этого человека амбиции Цезаря, но он не так скрупулёзен.       – И у него за спиной нет такой армии…       – Что бы ты ни задумала, будь осторожна. Змее не надо много времени, чтобы укусить. А Марку Антонию нужно еще меньше времени, чтобы уничтожить врага.       – Я знаю, – сквозь зубы цежу и возвращаюсь в холл, где натыкаюсь на Кассия. Он, оказывается, искал меня все это время.       – Простите, Кассий. Я просто…       – Нет, это я должен извиняться. Я полагал, что ваш дебют станет приятным времяпрепровождением. А не объявлением войны.       – Этот вечер был прекрасен, – успокаивающе улыбаюсь, потому что Кассий, кажется, сейчас совсем рассыплется от чувства вины. Хотя не считаю, что вечер дебюта провалился. Скорее наоборот – я добилась того, что меня заметили, а большего мне пока не нужно. – И я рада, что провожу время с вами.       – Тогда я, возможно, еще могу спасти этот вечер, – Кассий широко мне улыбается, а я внутренне закатываю глаза. Боги, он же не хочет пригласить меня..? Не прошло и секунды, как догадка подтвердилась. – Мы могли бы сбежать отсюда и устроить дебют, которого вы заслуживаете?       – Вы хотите сбежать с собственного приема? – честно пытаюсь его вразумить, но куда там…       – Я пригласил вас сюда, и я хотел бы провести с вами время. Тут у меня нет шанса насладиться вашей компанией.       – Вы не могли предвидеть, что Антоний приедет сюда.       – София, я надеюсь быть вашим покровителем не только сегодня, но и дальше. Поэтому я предлагаю вам сделать этот вечер чуть лучше и сбежать. Ужин у фонтана – то, от чего не отказываются, – он обворожительно улыбается. Не могу не отметить, что он действительно очень симпатичен. Карие глаза с короткими ресницами смотрят с участием, черные волосы, короткая аккуратная щетина прибавляет ему лет пять к его возрасту, но это ему очень идет. – В конце концов, мы можем сбежать от этой толпы и получить шанс узнать друг друга получше, – продолжил он с напором тяжеловесного мула. Несмотря на первый порыв отказать, легко киваю. Этот вариант мне нравится больше, чем оставаться тут, в душной комнате, пропитанной винными парами, сплетнями, страхом и секретами.       – Я с удовольствием разделю с вами ужин у фонтана.       – Великолепно! Я распоряжусь на кухне. Остальные заняты ужином, и никто нас искать не будет.       Внутренний двор очень просторен, но, благодаря большому количеству зелени, в этом уюте приятно находиться. Кассий привел меня через арку с искусной лепниной к тихо журчащему фонтану, а на его краю уже стоит корзинка с едой – судя по запаху. Сразу вспоминаю, что за все вечерние и ночные часы во рту у меня едва ли была капля вина, но все же позволяю себе насладиться прохладой, тишиной и свободой. Щеки немного побаливают из-за отсутствия уже привычной искусственной улыбки. Вдыхаю – медленно и глубоко, прежде чем сесть на край фонтана и протянуть руку к воде. Она поистине ледяная, но это отчего-то приятно – чувствовать укусы холода на теплой коже. Наклоняюсь чуть ниже к воде, и длинные кудри соскальзывают со спины вперед по плечам. И тут позволяю себе вспомнить, что я не одна. Внутренний двор освещен тускло, ощущение интимности пропитывает каждый цветок, каждую каплю воды на моих пальцах, когда тепло произношу, не поворачивая лица к Кассию – сейчас он может только слышать мой голос.       – Тут великолепно. Это все принадлежит вам?       – Моя семья долго работала над оформлением этой виллы… – в голосе Кассия звучит смущение, которое заставляет меня вскинуть голову и удивленно посмотреть на него. Я не ошиблась: он чувствует себя неловко от того, что все, окружающее нас, действительно принадлежит ему. Перевожу его внимание с собственного смущения на себя:       – Не удивляюсь, что римляне смотрят на Галлию свысока, а нас называют варварами, – моя грусть достигает цели – Кассий сочувственно смотрит на меня.       – Они ошибаются, София. В Риме мы обрели то благосостояние, о котором наши предки даже не мечтали. Но мы совершенно забыли, откуда пошла эта мощь, и чего она нам стоила.       – Ваши солдаты?..       – Нет, люди. Те, кого Сенат должен представлять. Когда мы перестаем слушать людей, то открываем наши сердца политике тирании и жестокости… – его поджатые губы кричат о его подавленном состоянии, но отмечаю, что он довольно быстро стряхивает с себя это уныние и улыбается мне. – Прошу прощения. Я тут, с вами, но снова говорю о политике. Должно быть, я вас уже утомил.       О да, я утомлена, но разговоры о политике – наименьшее, что меня беспокоит. Разумеется, говорю нечто совершенно иное:       – Я все же предпочитаю знать правду о том, что происходит вокруг, поэтому подобные разговоры мне интересны.       – Обычно, – Кассий не скрывает своего любопытства, глядя на меня и садясь рядом, – римские женщины предпочитают прятаться от правды и не знать того, что может их напугать.       – Возможно поэтому вы сейчас со мной, а не с ними, – обворожительно улыбаюсь. Ответить Кассию не дают два раба, которые ставят рядом с нами тарелки и бесшумно удаляются. А на моем лице читается замешательство, когда вижу слишком много тарелок с едой.       – Это – языки фламинго в масле. Коронное блюдо моего повара, – Сенатор улыбается настолько довольно, что я не могу не вернуть ему чуть растерянную улыбку. Языки фламинго, Боги! Чем эти люди питаются! И это нас называют варварами? Кассий показывает на другие тарелки: – Это – морской еж. И жареная соня. Прошу, угощайтесь.       Киваю и еще несколько секунд гляжу на то, что совсем недавно было милейшим пушистым зверьком. Сонь я видела часто, но никогда их не ела… Да и мяса там столько, что ребенок не наестся. Кажется, предложенное меню шокирует меня гораздо больше, чем все политические интриги это вечера вместе взятые. Но мой голос звучит любезно и благодарно, когда я все же делаю свой выбор и протягиваю руку к тарелке с ежом.       – Благодарю.       Это поистине удивительно, но мне очень нравится островатый пряный вкус и тающая текстура, которые ощущаю на своем языке. Смелее кладу в рот второй кусочек, понимая, что я, боги, действительно ничего не ела несколько часов, и моя реакция была не вежливым ответом по этикету, а совершенно искренней благодарностью. Мое довольное лицо говорит все за меня, и Кассий моментально расслабляется.       – Я велел моим поварам приготовить сегодня все самое лучшее. Должен быть еще угорь, но свежего найти не получилось. Вам нравится еда?       – Еж на вкус – потрясающий. А остальное… – поджимаю губы, но решаюсь говорить честно, – никогда в жизни в рот не положу, это отвратительно. Как вы можете такое есть?       – Извините… Я надеялся, что вам понравятся римские деликатесы, – от его погрустневшего лица чувствую… нет, не вину. Скорее жалость. – А чем вы питались в Галлии?       – Там еда была совершенно другой, – от воспоминания о доме сердце покрывается изморозью, грустно смотрю на журчащую воду. – Мы жили просто, и излишества были нам ни к чему. Хлеб с маслом. Эль. Мясо, которое добывали сами. Фрукты из наших садов.       – Вы, должно быть, скучаете по этому.       Это настолько очевидно, что я не отвечаю. Но тут же заставляю себя улыбнуться. Несмотря на его доброту ко мне, Кассий – мой покровитель, а я тут не для того, чтобы угнетать его.       – Тогда у меня была иная жизнь.       – Когда я был ребенком, мне казалось чем-то диким, как люди могут жить за пределами Рима. Я рос, и все виделось мне таким, каким должно быть. Жизнь тут, а не где-то еще.       – Уверена, вы были очаровательным ребенком! С пухлыми щечками и дырками вместо двух передних зубов, – тихо смеюсь, Кассий отвечает тем же, явно польщенный моей реакцией.       – Вы должны знать, что я был весьма достойным ребенком.       – Поэтому вы не знаете, как обороняться от всего этого? – киваю на виллу и с ухмылкой тыкаю пальцем в бок мужчины, как когда-то делала своему брату. После чего хватаю вилку и накалываю на нее кусочек сони из тарелки Кассия. С тихим смехом поднимаю вилку чуть выше. – Победа!       – Вы так отличаетесь от женщин, которых я всегда знал. Таким было ваше детство в Галлии?       – Что вы имеете ввиду? – поднимаю бровь. Он хочет знать о моем детстве? Это… мне не нравится. К тому же грустить о потерянном прошлом сейчас не время. Но у моего патрона другое мнение.       – Шутки? Веселье и смех? Моя мать всегда видела во мне только представителя и наследника семьи, а не маленького мальчика. Когда мне исполнилось восемнадцать, я вступил в легион. Это был единственный путь попасть в Сенат. А кроме Сената, моя семья не приняла бы иного выбора для меня и моего будущего…       – Я совсем не представляю вас солдатом, – честно говорю, не скрывая своей грусти. Как жаль, что у него не было детства… Все дети заслуживают этого.       – Я ненавидел службу. Но я оставался там, пока несколько лет назад, когда мы сражались с парфянами…       – Битва при Каррах***? – уточняю, примерно рассчитав даты.       – Вы сильны в истории! Да, она. У нас не было причин вести эту войну. Парфяне ничем не провоцировали нашего нападения, точно так же как и Сенат не отдавал приказа атаковать.       – Тогда за что вы там сражались?       – За то же, за что Цезарь сейчас завоевал Галлию! – Кассий взрывается яростью так неожиданно, что я вздрагиваю. – За высокомерие! За славу нашего полководца!       – Вы пытались остановить его?       – Я пытался вразумить его, но я был лишь молодым квестором****. Конечно, он не считал нужным прислушиваться к такой мелкой мошке. Вместо этого он отправил сорок тысяч людей на поле боя без оправданной цели и… без шанса на победу.       – Вы потерпели поражение? – вздрагиваю от холодка на моей спине – история меня захватывает все больше. И, хоть знаю финал этой битвы, хочу выслушать рассказ Кассия до конца.       – Сокрушительное. Мой полководец пытался с помощью денег объединить под своим началом другие племена парфян. Они взяли золото, а потом предали его. И я их понимаю – они не собирались продавать жизни тех, кто был таким же народом, как они. Их большой семьей.       – Никогда не доверяла тем, кто верен, прежде всего, золоту, – кривлю губы, липкая брезгливость ощущается на языке холодом.       – Подкуп союзников работает до того момента, пока эти самые союзники верят в серьезность сделки.       – Или пока кто-то другой не предложит что-то более выгодное.       – Верно.       – Так что случилось при Каррах? Как вы выжили?       – Парфяне предложили сделку. А потом казнили нашего полководца под флагом перемирия. Они растопили золото, которое он предлагал им, и заставили его выпить это.       – Боги! – это звучит настолько жестоко, что мне дурно.       – Я сам руководил отступлением. Но прежде, чем нас все же отпустили… двадцать тысяч людей были зарезаны, как скот, а более десяти тысяч порабощены.       – Теперь я лучше понимаю вашу ненависть к Цезарю.       Когда Кассий грустно кивает и замолкает, я снова опускаю пальцы в уютно журчащую воду. Этот мужчина через многое прошел, но его сердце осталось мягким. Такому человеку не место в Сенате, полном грязи. И в Риме ему тоже не место… И, наверное, в этом мире. Я чувствую приятное спокойствие и наслаждаюсь тишиной, пальцы уже начинает покалывать от холода, когда Кассий говорит:       – Когда я вернулся в Рим, я был готов ползать по улицам и целовать дороги. Это был дом, и тут я чувствовал себя в безопасности. Я тогда поклялся себе не возвращаться на службу. Вместо этого я посвятил себя Сенату. Решил, что буду делать все, что в моих силах, чтобы не допустить тирании.       Поднимаю мокрую руку и прикладываю ледяные пальцы к своему подбородку. Это отрезвляет, и я задаю жестокий вопрос, пропитанный моей предвзятостью:       – Кассий, вы видите, что сделали недостаточно? Вы не сделали ничего для предотвращения захвата Галлии.       – Ничего? Под моей резолюцией Сенат подверг сомнению этот поход! Я предлагал изгнать Цезаря!       – Поэтому он сейчас под флагом победы марширует по Риму? – холод в моем голосе соперничает с водой в фонтане.       – Я надеюсь, что не сделал огромной ошибки, – плечи Кассия опускаются, он избегает смотреть мне в лицо, тогда как смотрю прямо ему в глаза. Есть уже совсем не хочется, а этот разговор я затоптала собственными эмоциями. Это может дорого мне стоить. Пока раздумываю, как бы поизящнее выйти из положения, решение находится само – Кассий берет мою холодную руку в свои. – Я оказал вам плохую услугу, провалив ваш дебют. Быть может, я могу начать сначала?       – Я в вашем распоряжении, – мягко улыбаюсь мужчине. Для себя я твердо решаю, что в качестве покровителя он мне необходим, но… я не должна делать что-либо против собственного желания.       – Я не буду вами командовать, – Кассий нежно сжимает мою руку, а своими пальцами ласкает мои – от контраста температур по спине бегут мурашки. Потом Кассий касается тыльной стороны моей ладони. Как ни странно, напряжение последней минуты моментально отпускает мое горло. – Даже после всего, что случилось этим вечером, я не могу поверить, что вижу вас сейчас рядом с собой, – когда его голос становится чуть ниже, понимаю, что сейчас я буду делать выбор. Не делать ничего против воли… Не двигаюсь, когда Кассий касается пальцами моей щеки. – Я хотел поцеловать вас весь вечер, София. Мне жаль, что Марк Антоний разрушил не только мои планы, но и ваш дебют, – к последнему слову его голос опускается до шепота, а пальцы касаются нежной кожи около уголка моих губ. А я… не чувствую совершенно ничего. Ни капли желания, ни ответной реакции своего тела на очевидное желание мужчины рядом со мной. Ничего… Именно это помогает мне принять рациональное решение и напоминает – кто я, где я. Поэтому сама немного наклоняюсь вперед, сокращая расстояние между нашими лицами. Взгляд Кассия, полный предвкушающего блеска – вот что я вижу перед тем, как закрыть глаза одновременно с касанием наших губ. Чуть приоткрываю губы, и все мои чувства обостряются – Кассий скользит рукой по моей щеке, шее, потом по ткани на плече и руке – и притягивает меня ближе к себе. От мужчины исходит приятный запах чего-то пряного и терпкого, похожего на гвоздику, и я искренне радуюсь, что эти прикосновения не вызывают у меня отвращения. Но все заканчивается так же быстро, как началось – Кассий отстраняется от меня, но его шепот я ощущаю на своих губах, когда открываю глаза.       – Когда я только увидел вас, захотел привести сюда, София. Весь вечер не могу перестать думать о вас.       Когда он снова наклоняется к моему лицу, отдаю инициативу ему. Чувствую, что дальше поцелуев у нас ничего не будет. Что-то мне подсказывает, что он не осмелится позвать меня к себе в спальню… А если да… то я просто не пойду. Целомудренный поцелуй в губы переходит в такое же касание к щеке, я снова закрываю глаза и кладу свою руку на плечо мужчины, когда он скользит губами уже по моей шее. И чувствую на коже его горячий выдох, когда в ответной ласке сжимаю его плечо.       Но все очарование момента, которое я пытаюсь себе вообразить, чувствуя себя на самом деле ледяной сосулькой, пропадает, когда Кассий страстно шепчет мне в шею:       – Я заплатил Лене целое состояние, чтобы никто другой не мог быть хозяином вашего дебюта…       Действую моментально – не давая ему договорить, приподнимаю его лицо и почти затыкаю поцелуем – на этот раз более глубоким, а пальцами невесомо провожу вниз по его руке – и слышу довольный выдох. Ему нравятся мои ласки, и спасибо, что он напомнил мне, зачем я тут. Мы оба понимаем мое положение, и я хотя бы могу отплатить ему за его доброту малой долей того, чего ему хочется на самом деле. Подарить немного удовольствия. Совсем немного – несколько секунд. Когда Кассий осторожно обводит языком мою нижнюю губу, думаю о том, что он слишком нежен. Женщине должна нравиться нежность, да? Но меня она совершенно не разжигает, скорее, наоборот. Поэтому шум и недовольные крики со стороны дома вызывают у меня облегчение, когда Кассий отрывается от моих губ. Открываю глаза и вижу, что он недовольно морщится в сторону виллы, прежде чем снова повернуться ко мне с сожалением на лице.       – Простите меня, это не те гости, которым я доверяю настолько, чтобы оставить их одних надолго.       Киваю и опускаю глаза, но губы растягиваю в мягкой улыбке – сама скромность. Кассий еще некоторое время откровенно любуется мной, прежде чем встать и проводить меня в дом. Несколько секунд, пока мы идем в полной тишине, Кассий еще пару раз кидает на меня полный нежности взгляд. С покровителем мне определенно повезло, но я, очевидно, ошиблась – он бы с удовольствием пригласил меня к себе в спальню. Четко осознаю, что ответила бы однозначным отказом.       Мои размышления порывом ветра вылетают из головы, когда мы заходим в дом, и вижу молодого мужчину, голос которого мы слышали из сада.       – … не стану слушать, как вы говорите хоть слово против Цезаря! – вопит молодой трибун с короткой стрижкой и явно завышенным самомнением на полном ярости лице. Лице, которое кажется мне до боли знакомым…       – Тихо! Я не позволю устраивать тут сцены! – веско вмешивается Кассий, пока я разглядываю трибуна. Воспоминание шарахает меня по затылку настолько сильно, что у меня перед глазами все плывет.

***

      – Их слишком много! Уходите обратно в лес, сейчас нам их не победить! – кричит отец.       Совсем молодой трибун со шрамом на щеке вытаскивал свой окровавленный меч из тела маленькой девочки, когда заметил нас. И заорал, направляя в нашу сторону меч, с лезвия которого капала еще не остывшая кровь:       – Это их вождь! Не дайте ему уйти! Легату он нужен для парада в честь Триумфа!

***

      – На что ты уставилась?       Полный ярости и, кажется, брезгливости, голос молодого трибуна выдергивает меня из воспоминаний, из горящей вокруг меня деревни, из запаха дыма и смерти вокруг меня… и я окончательно узнаю это лицо с двумя шрамами, один из которых оставила на этом лице собственными руками…