8 лет назад в Галлии.
Я спряталась среди ветвей высокого дерева, густая листва что-то шептала мне, словно в попытке ослабить мои до предела напряженные нервы. В совершенно бесполезной, надо сказать, попытке. Следить за римлянами по велению отца – не то, чем я хотела бы заниматься. Мое нутро требовало не разведки, а их крови, что теплым багровым ковром покроет листву. Римляне ушли, не заметив меня, и я неосторожно охнула, напоровшись на обломанный сук ладонью. Но выступившая на царапине кровь была ничем по сравнению с голосом снизу и откуда-то сзади. Я чувствовала, как оборвалось мое сердце, и я будто полетела куда-то вниз – страх выбивал из легких воздух. – Ты! Спускайся оттуда. Медленно. Одно лишнее движение, и одним варварским шпионом в этом лесу станет меньше. Медленно, как во сне, я повернулась к солдату и выглянула из-за веток. Не сомневалась – он без колебаний перережет мне горло. Но недоумение на лице центуриона стало глотком свежего воздуха – и шансом выжить. Я моментально поняла его удивление: он увидел молодую хрупкую девушку вместо ожидаемого шпиона комплекции… ну, скажем, как мой брат. Я рождена девушкой, и в тот момент это могло спасти мне жизнь… Совершенно неуверенная в том, что собираюсь делать – ведь я никогда не училась искусству увлекать и соблазнять мужчин – я медленно спустилась с дерева. И, стоя перед молодым солдатом, скромно улыбнулась и опустила глаза в землю. Его голос отдался в ушах эхом бешено стучащего сердца – от страха оно норовило проломить ребра. – Откуда ты? Ты из племени? Я отрицательно потрясла головой и указала на разбросанные по земле листья, изо всех сил стараясь выглядеть привлекательной и кроткой. – Я собирала листву для отвара… – тихо сказала я, а от плотоядной улыбки на лице римлянина мне стало нечем дышать. – Тогда почему бы тебе не пойти со мной? Уверен, в лагере для тебя найдется место. Здравый смысл внутри меня кричал: если ты хочешь от него сбежать, то это надо делать сейчас же! И я, совершенно неуверенная в своей привлекательности, решила, что мой единственный шанс – застать мужчину врасплох. Поэтому я присела к земле, надеясь, что смогу провести моментально напрягшегося солдата. – Хорошо, я пойду с вами. Только листьев соберу побольше. Они излечивают раны, – самозабвенно врала я, ища выход. В поле зрения попало дерево и… улей на нем. Я благодарила Богов, пока медленно шла мимо мужчины к стволу. – Только листья нужны свежие. Упавшие уже потеряли свою целебную силу. Может, смогу принести пользу вашему войску… Спиной чувствовала напряжение солдата – он мне не доверял. И правильно делал – через мгновенье я швырнула в него небольшой улей. Он с тихим треском разломился о доспехи, и облако рассерженных пчел мгновенно окружило закричавшего солдата. Тот в панике бросил свой меч и замахал руками – конечно, от пчел его это не спасло – и рванул в лес в попытке убежать от жужжащего роя. Я поморщилась, сжав кулак – в спешке схватив улей, я неосторожно коснулась пчелы, что не удивительно. Но я отделалась малой кровью. Посмотрев в ту сторону, где среди деревьев скрылся центурион, я довольно улыбнулась и быстро пошла к своему лагерю.***
Рим, настоящие дни.
Мои щеки горят так сильно, что, когда я в смятении прикладываю к ним прохладные ладони, кожу покалывает. Понимаю, что просто недоуменно смотрю на медленно встающую с пола Сабину – на лице той растерянность борется с испугом. Но как… Единственное предположение стучит в висках зарождающейся злостью. Этого не может быть… – София? Что ты тут делаешь?.. – на ее лице проскальзывает тень подозрения, но ее щеки все еще бледны от шока и страха. В отличие от румянца ярости на моих скулах. – Нет, что ты тут делаешь? – Я… Это… – Сабина снова похожа на напуганную девочку, как в нашу первую встречу. – Это мой дом. – Дом?.. И Легат – твой муж, – утвердительно цежу я. Мои слова падают на пол камнями. Странно, что на замысловатом узоре плитки не остаются трещины. Сабина открывает рот в попытке ответить, но ее глаза расширены ужасом, а губы мелко дрожат. Скорее чувствую, чем слышу ее испуганное «да». Желание уйти от Сабины и никогда ее больше не видеть заставляет меня импульсивно развернуться к двери, но почему-то не ухожу. Она… Та, кто знает, насколько сильно я ненавижу всех могущественных выродков Рима, скрывала от меня, кем является на самом деле. Женой одного из них – того, кого я на своей крови поклялась уничтожить! Именно поэтому она молчала… Даже если она догадывалась о твоей ненависти – ты сама ей об этом не говорила. Тишина давит мне на затылок, а мой ледяной голос разбивает ее на осколки: – Что еще ты скрываешь? – Я… Что? – на недоумение в ее голосе я медленно разворачиваюсь. Сабина растеряно смотрит на меня. – Какое значение имеет то, кто именно мой муж? – Твой муж… – рычу я, сильнее зажигаясь яростью. Сабина, глядя в мое лицо, испугано отступает. – Твой муж был одним из тех, кто уничтожил мою деревню! – То, что нам показала Богиня? Он это сделал?! Я никогда не чувствовала такого… – она не может описать ту муку, что я вижу на ее лице, и в ужасе закрывает рот руками. Из-за этого ее слова звучат приглушенно. – Сколько жизней он уничтожил лишь потому, что у него была такая возможность. София, я не знала… Прошу, поверь мне, – Сабина делает шаг ко мне, но я не чувствую, что она стала ближе – внутренне отстраняюсь от ее сожалений. – Это ужасно. Твоя деревня, твоя семья! Я только что молилась о тех душах, которые погубил мой муж. Ты сможешь простить меня? Она ни в чем не виновата перед тобой. Я хмурюсь. Внутренний голос прямо сейчас ведет войну с моей ненавистью. Но ненавистью не к этой женщине, что нервно мнет синюю ткань платья, глядя на меня так, словно от моего слова зависит ее жизнь. – Простить тебя? – Он мой муж. Должно было быть что-то, что я могла… что я должна была сделать, чтобы остановить его. – Ты? Остановить его? – вспоминаю молодую девушку из видения, проданную в рабство, которое прикрыли красивым словом «замужество». И по необъяснимой причине камень, что давил на сердце с момента, когда я узнала Сабину, растворяется и дает вдохнуть спокойней. – Ты не отвечаешь за его грехи. И я не стану судить тебя за то, что это чудовище сделало с моей деревней несколько лет назад. Вокруг много людей, которых я виню в своих потерях. Но ты – не одна из них. И, должна признаться… – позволяю себе улыбнуться одним уголком губ. – Ты – не та, кого я ожидала тут встретить. – А кого ты ожидала встретить? – Сабина вскидывает брови. Напряжение последних минут между нами само собой растворяется в воздухе. Колеблюсь всего мгновенье, прежде чем честно ответить: – Информацию. Что-то, что смогу использовать против твоего мужа. Он должен заплатить за то, что сделал с моим племенем, – сжимаю зубы, сдерживая самые разные чувства – последние десять минут были слишком насыщенными. От клубка противоречий в груди меня отвлекает Цирта – до этого сбежавшая куда-то в дом, сейчас она с тихим урчанием пытается спрятаться в складках моего длинного платья. – Что?.. – я хочу задать вопрос обезьяне? Успеваю остановить себя, но Цирта словно понимает мое недоумение и закрывает свои огромные глаза ладошками. Неожиданно на помощь приходит Сабина. – О, нет! Видимо, мой муж вернулся домой… – Цирта, кыш! Я найду тебя позже, – я подталкиваю обезьянку к открытому окну. Та послушно выпрыгивает из него и с шуршанием прячется в кустах. Именно в этот момент дверь в комнату распахивается, и в комнату входит Легат Аквила. Его тяжелый шаг по плитке я почему-то чувствую на своем горле. От одного вида этого человека ненависть не дает смотреть, дышать. Существовать. – Сабина, я надеюсь, ты готова… Легат осекается, видя меня напротив своей жены. Тишина затягивается удавкой вокруг нас троих, пока Легат с непониманием разглядывает меня. Не узнает. Конечно, тогда я была перепачкана кровью и пеплом, на лице – синяя краска… Кажется мне или нет, но кинжал отца обжигает бедро под тканью, напоминая о клятве. Я сжимаю ледяные пальцы, не позволяя себе уступить жажде крови и броситься на моего врага прямо сейчас. – Сабина! – голос Легата высокомерен, даже когда он говорит со своей женой – как с мухой, жужжащей под потолком. Мне становится жалко Сабину. Больше, чем раньше. – Кто это женщина? И почему она тут без моего позволения? Повелительные нотки в голосе… Вставай на колени и признай, что Юпитер – величайший из Богов! Холод в глазах. О, маленькая фурия кусается! Брезгливость в поджатых губах. Лицезрите! Великое завоевание Цезаря! Варвар признает могущество Рима! Мне приходится приложить неимоверные усилия, чтобы сдержать дрожь ярости в руках и румянец, что норовит покрыть лицо цветом спелой вишни. Злость и стыд, которые жгли меня изнутри в тот день. Беснующаяся толпа, оглушающая меня жаждой крови. Удар Легата и рассеченная губа отца. – Вашего позволения?! – восклицаю я. Если я могу сдержать ярость из прошлого, что жжет меня уже долгих восемь лет, то настоящее добавляет к моим чувствам уязвленную гордость и обиду за Сабину – женщина опустила пылающее лицо вниз и не смеет ничего сказать. – Мне не нужно ваше позволение! Я тут ради Сабины. – Тут я решаю, кто приходит сюда ради моей жены, – Легат снова поджимает губы, злость плещется в его светло-карих глазах. Я приближаюсь к Легату, стараясь игнорировать обжигающее тепло кинжала на бедре. Но Сабина вдруг оживает и останавливает меня мягким движением руки. Легат этого не замечает – в комнату входят четыре солдата в доспехах: – Господин, все в порядке? Сабина наклоняется к моему уху и сбивчиво шепчет: – С тех пор, как он стал Хранителем города, он всегда окружен охраной. Попытаешься сейчас приблизиться к нему и что-то предпринять – они тебя прикончат. – Тут нет никаких проблем, пока моя жена не соизволит объяснить мне, что происходит! – Легат возвращает свое внимание к нам. А я обдумываю слова Сабины – она прекрасно поняла, зачем я тут. И явно не собирается меня отговаривать. Тем лучше. Сабина же выходит чуть вперед, прикрывая меня собой. – Она – жрица Венеры. Я пригласила ее, чтобы получить благословение и попросить о… плодородии, – замечаю, как Сабина спотыкается на последнем слове. Но Легат, кажется, не видит ничего дальше своего носа – не замечает и взгляда, который Сабина быстро кидает на меня, призывая придерживаться ее истории. – Верно. И на этом ритуале могут присутствовать только женщины, – киваю я. Даже притворяться не приходится, что я возмущена поведением Легата. – И одно ваше присутствие лишает меня возможности провести ритуал. Чем дольше вы будете здесь, тем меньше я могу гарантировать, что он принесет эффект. – О плодородии? – Легат смеряет Сабину оценивающим взглядом, и я чувствую, что ее передергивает. – Это мудро, жена моя. Надеюсь, Боги наградят меня сыном. – Тогда позволь нам закончить, – Сабина кивает на алтарь и возвращает взгляд на мужа. – Нет. Закончите в другой раз. Сейчас я хочу побыть с моей женой наедине, – последние слова обращены ко мне. Сабина видит мое выражение лица и явно понимает, что я сдерживаюсь из последних сил. И мимолетно касается моей руки. Ее улыбка не обманывает меня – в ее глазах плещутся страх и отвращение. – Мой муж прав. Сейчас вам лучше уйти. – Вы уверены? – поверить не могу. Понимаю, что она хочет меня уберечь, но и я могу помочь ей избежать уединения с ним хотя бы в этот раз! – Да. Я провожу вас, – она идет к двери, я иду следом, но… – Стойте. Стальной голос не вселяет в меня страх, как, несомненно, рассчитывает Легат. Я оборачиваюсь с вежливым вопросом на лице. А желание перерезать этому человеку горло становится нестерпимым. – Вы мне кого-то напоминаете, – Легат подходит ко мне вплотную и щурится. С такого расстояния вижу крупные поры и небольшие рытвинки на щеках и лбу – возможно шрамы от кожной болезни. – Может, вы видели меня в храме. Просили о мужской силе, – равнодушно пожимаю плечами. И сдерживаю злую ухмылку, когда Легат покрывается еле заметным румянцем. – У многих мужчин с этим проблемы, и стыдиться тут нечего. – Нет, вы меня путаете с теми, кто к вам приходил, – Легат трясет головой – будто стряхивает с себя стыд. Сабина улыбается мне: – Вы сможете прийти завтра утром, когда мой муж уедет по своим делам? И она мягко выводит меня из дома под подозрительным взглядом Легата. На свежем воздухе ветер словно сдувает с лица Сабины улыбку – женщина выглядит измотанной. – Это было неожиданно. До сих пор не по себе, – она протягивает ко мне руки – они заметно дрожат, и я прикусываю губу. Мне немного стыдно. Ведь сначала я ее чуть ли не предательницей хотела назвать. – Спасибо, что прикрыла меня. Идея со жрицей – отличная. Но, Сабина, я не хочу оставлять тебя с ним наедине, – я грустно смотрю на потускневший взгляд женщины и беру ее за руку. – Думаю, я с ним справлюсь. Знаешь, мне легче, когда я понимаю, что ты поддерживаешь меня, – Сабина чуть сжимает мою руку, но я вырываю ее и смеряю дом злым взглядом. Будто это может как-то помочь. – Не оставайся с ним! Пойдем со мной, в Школе я смогу обеспечить тебе безопасность. – Он найдет меня там, и последствия будут сокрушительными. Сомневаюсь, что твоя… хм… – Лена, – подсказываю я. – Сомневаюсь, что Лена пойдет на такой риск ради меня. Но, пожалуйста, приходи завтра утром, когда он уйдет на патрулирование города. Я бы хотела поговорить с тобой открыто, без секретов, – она забавно морщит нос, как будто эти самые секреты дурно пахнут. Но на ее лице расцветает улыбка, слишком неожиданно, учитывая ее чувства сейчас. – К тому же, может, я смогу помочь тебе в поисках способа мести. Я в шоке распахиваю глаза шире. И это робкая Сабина? Забитая жизнью женщина? Запуганная собственным мужем? Предлагает мне помощь? – Ты уверена?.. Это будет опасно. – Он враг не только тебе, – твердо кивает она, я невольно проникаюсь к ней уважением. – Тогда увидимся утром. – Буду ждать, – глаза Сабины сверкают, а на мое смятение она поясняет, чуть ли не подпрыгивая на месте от переполняющих чувств. – Это как первый шаг к моей независимости! Я чувствую себя… живой. Сильной. – До скорой встречи. Береги себя, – я подмигиваю Сабине и быстро удаляюсь. Эта женщина полна сюрпризов… У ворот тихо зову свою обезьянку. Цирта выбегает ко мне из-за угла дома и проворно забирается на плечо. На следующее утро Сабина встречает меня у порога виллы в ослепительно-белом платье. Однако я захвачена другим – Сабина излучает такую уверенность, какой я не чувствовала от нее раньше. И ее широкая улыбка тому подтверждение. Сабина будто заново родилась. И я понимаю, что смогу не только отомстить и исполнить клятву, но и помочь подруге обрести свободу, которую у нее так жестоко забрали. – Я так рада тебе, София! – Такой счастливой я тебя прежде не видела, – искренне улыбаюсь. – Что-то случилось после того, как я ушла? – Я дала ему отпор! – объявляет Сабина, а я, кажется, роняю челюсть на землю. – И поняла, что мое счастье гораздо важнее, чем желания и приказы жестоких мужчин. После того, как ты ушла, он хотел, чтобы я… хм… – Сабина смущается. – Не продолжай. Но ты слишком довольна, так что явно не дала ему то, что он хотел?.. – Именно! Я уверила его, что мне нельзя вступать в… – Сабина опять скромно опускает глаза вниз, и это веселит меня. – В подобные связи, пока я не завершу все ритуалы. И он поверил! Сначала рассердился, но я смогла убедить его, что так будет лучше, что Боги наградят его сыном. Я впервые противостояла ему! – Сабина победно вскидывает руку к небу и звонко смеется. Я впервые слышу ее смех! – Я горжусь тобой, – не могу удержаться от искренних объятий. Сабина отвечает на них, но быстро отстраняется и ведет меня в дом. Когда мы оказываемся в просторной спальне, она прикрывает дверь. – Слуги не должны слышать нас, они обязательно все ему расскажут. Итак, ты хочешь отомстить моему мужу? – Да. Почти десять лет прошло, как я ищу мести. Он должен заплатить за то, что сделал с моим домом. И семьей. Я сажусь на кушетку песочного цвета и распускаю волосы – от тяжелой заколки голова уже начала болеть. – И… это значит, что ты… ты убьешь его? – шепот Сабины полон противоречивых чувств. Я кидаю на нее тяжелый взгляд. – Понятно. Но это ничего не меняет. – Это опасно, Сабина. – Это тоже ничего не меняет, – она топает ногой и хмурится. Детское движение в сочетании с серьезностью ее слов только усиливает произведенное на меня впечатление. – Я могу сообщать тебе о его планах, куда и когда он собирается отправиться. И если настанет момент, когда он будет уязвим, ты об этом узнаешь. Я… я не думаю, что могу действовать против него лицом к лицу, но ты, в отличие от меня, колебаться не будешь. – Уверена, что хочешь ввязаться в это? Я хочу, чтобы ты понимала риски, на которые идешь, – предпринимаю еще одну попытку образумить Сабину, но куда там… – Какими бы они ни были, они стоят того, чтобы увидеть, как справедливость восторжествует. Знаешь, твоя причина ненавидеть его… – Сабина горестно вздыхает. – Мне очень жаль, что в твоем прошлом было столько боли. Но я рада, что ты разделила ее со мной. Я чувствую себя причастной к чему-то большему, чем я сама. К твоей жизни. И я понимаю ее. Столько лет она жила, словно зверь, которого посадили под замок. Зверь вполне невинный, скажем, котенок. Но судьба распорядилась так, что это невинное создание оказалось в строгом ошейнике за решеткой. – Я рада, что теперь тебе стало лучше. – Я будто снова начала жить после долгого сна, – Сабина садится рядом и берет меня за руку. От ее теплой улыбки у меня щемит сердце. – Ты поддерживала меня, была рядом, и я благодарна тебе. А теперь ты дала мне надежду. Это бесценно, София. И я сделаю все, чтобы помочь тебе. А теперь, – она стряхивает с себя нежность и улыбается на удивление хищно. – Скажи, что ты хочешь знать о моем муже? – Его слабые места, – щурю глаза, когда Сабина грустно качает головой. – К сожалению, он сейчас без охраны, лишь когда он дома со мной. Но он любит выпить и увлекается азартными играми. А его охранники ему не нравятся. Он согласен терпеть их только потому, что у него хватает врагов в Риме. Он сказал, что хотел бы более свободно передвигаться по городу. Надеюсь, это поможет тебе? – Вся информация важна, – на автомате отвечаю я, скрупулезно обдумывая каждое услышанное слово. – Тогда я буду сообщать тебе обо всем. А теперь давай проведем какой-нибудь ритуал. А то слуги донесут мужу, что мы сидели и просто что-то обсуждали. Не хочу, чтобы он в чем-то тебя подозревал. – Да, – я киваю и встаю. – Покажи мне, какие у тебя есть травы, и я прочитаю несколько молитв Великой Матери.***
Храм богини Цереры в Александрии, настоящие дни.
Слуги и жрицы храма сидят бок о бок за длинным столом. По бокам от Дельфинии расположились две молодых жрицы – Марселла и Делия. Дельфиния в который раз оглядывает сидящих за столом и задумчиво говорит: – Юна Пифия не ест с нами уже несколько дней. Вы знаете, в чем дело? Молодой охранник, тот, что отказался несколько дней назад бить ее, качает головой. – Я не знаю, Святая Мать. – Другие жрицы говорят, – говорит Делия – молодая светловолосая жрица с ангельским личиком, – что она не выходит из своих комнат, но причины не объясняет. – Стоит ли нам волноваться? – Марселла настороженно замирает, глядя на Делию. Дельфиния улыбается Марселле: – Мы всегда должны быть осторожны. Те, кто не посвящен в Тайны Богини Исиды, нас не поймут. Будут подозревать в различных грехах. – Невежество всегда будет главным врагом просветления, – Марселла тоскливо смотрит куда-то с пространство, напрочь забыв о тарелке перед собой. – Мне кажется, – Дельфиния осторожно подбирает слова, все вокруг внимательно ее слушают, – Юна Пифия задумала что-то радикальное. Будьте осторожны. Я не хочу, чтобы кто-либо из вас пострадал. Как только с ее губ срывается последнее слово, в зал входит Юна Пифия в своем неизменном красном одеянии – настолько ярком, что смотреть на нее неприятно до рези в глазах. На испещренном морщинами обрюзгшем лице Старшей Жрицы написано безутешное горе. – У меня ужасные новости, и я не знаю, как сказать об этом, не вызвав паники, – надрывно начинает она, но когда ответом ей служит звенящая тишина и несколько недоуменных взоров, она приковывает полный злости взгляд к Дельфинии. – В наш храм проникло нечто коварное, развращающее нас всех изнутри! – молодые жрицы начинают испуганно перешептываться. – Пришло время покончить с этим. Среди нас завелась змея, ядовитая и опасная. Но я избавлю наш храм от яда и сделаю все, чтобы вернуть сюда благочестие и чистоту! Что угодно, – последние слова она взглядом вколачивает в Дельфинию. Но всех отвлекает неожиданный вскрик – молодой охранник хватается за горло и падает на пол. Дельфиния вскакивает и побегает к бьющемуся в конвульсиях мужчине. – О, великая Исида! – в ужасе Марселла кладет ладони на собственное горло. Дельфиния всеми силами пытается вернуть мужчину в сознание, но его глаза неумолимо закатываются, а тело, дернувшись в последний раз, замирает. – Яд, – шепчет Дельфиния, закрывая глаза охранника. И громче: – Не пейте вино, оно отравлено! – после чего кладет ладонь на грудь охранника и шепчет молитву. В комнате воцаряется хаос, а Дельфиния с неподдельной скорбью поднимает взгляд на Юну Пифию, которая даже не пытается скрыть самодовольную улыбку. – Твои дни в храме сочтены. Ты не связана с Богами. Ты врешь и им, и окружающим тебя людям. – Самое время покончить с этим, – Дельфиния порывисто встает, скорбь оборачивается яростью. Она потеряла еще одного своего ребенка, того, кого с ней связала Богиня. – У меня ощущение, что ты сейчас скажешь что-то очень грубое, – настроение Юны Пифии улучшается с каждой секундой. – Вежливости нет места! Вы убили одного из посвященных! Лишили жизни человека! – И я не остановлюсь на тех, кого ты посвятила в какие-то тайны! – Что?.. – Святая Мать, сзади! – кричит Марселла. Дельфиния резко оборачивается на молодую жрицу, но взгляд той устремлен куда-то под ноги. И тихое шипение служит ответом на невысказанный вопрос – к Дельфинии по полу быстро ползет гадюка. В гнетущей тишине слышно, как чешуйки змеи шуршат о плитку. Юна Пифия быстро отходит подальше, в то время как Дельфиния неподвижно смотрит, как змея приближается к ее ногам. Старшая Жрица насмехается: – Побежишь, и она бросится на тебя! Будешь стоять – и она укусит тебя на том же месте. Надеюсь, твоя смерть будет мучительной! Вопреки полным страха взглядам, которыми жрицы провожают змею, забравшись с ногами на скамейки, Дельфиния смотрит на змею с улыбкой. – Она не тронет меня. Аспиды священны для Исиды. Святой аспид, ты тут, чтобы проверить мое служение Богине. Верю, что твой суд будет справедливым, – Дельфиния закрывает глаза, ее губы двигаются, вознося тихую молитву. Она слышит, что шуршание змеи о плитку окружает ее, но отчего-то не боится. И спустя несколько секунд слышит, что звук удаляется – аспид с тихим шипением, рисуя своим темным телом плавную волну по светлой плитке, направляется к закричавшей Юне Пифии. У Дельфинии перехватывает дыхание, когда она чувствует постороннюю энергию в своей груди – змеиная спираль закручивается, грея женщину изнутри. И Дельфиния открывается ей, позволяя проникнуть в каждую клеточку тела, стать ее частью. Змея возвращается к Дельфинии и замирает у ее ног, а потом, медленно обвивая протянутую руку прохладными кольцами, замирает на предплечье женщины. – Что?.. Но… Как?.. Переполненный ненавистью свистящий шепот Юны Пифии заполняет все пространство, но Дельфиния не отводит взгляда от змеи. Смертельно опасной змеи, но она не укусит – в этом Дельфиния абсолютно уверена – об этом шепчет энергия Богини, заполнившая все существо Дельфинии. – Вы совершенно потерялись в этом мире, если хотите, чтобы я ответила на этот вопрос, – Дельфиния твердо смотрит на побледневшую жрицу. Марселла благоговейно складывает руки на груди: – Это настоящее чудо! – Ей просто повезло! – рычит Старшая Жрица. – Неужели? – Дельфиния вскидывает брови, после чего второй рукой медленно, даже нежно, проводит по голове тихо зашипевшей змеи. Со стороны выглядит, будто они общаются между собой, делятся самым сокровенным. Но идиллия рассыпается, когда Юна Пифия резко шагает в сторону Дельфинии – змея моментально поворачивает голову в ее сторону и грозно шипит. – Осторожно, ее укус смертелен, – улыбается Дельфиния. – Это лишь начало. Не думай, что ты победила, – ярость не скрывает за собой страх в голосе рассвирепевшей жрицы, когда та почти выбегает из комнаты. Дельфиния смотрит на змею и видит в ее глазах спокойствие и мудрость Богини. – И что мне теперь делать с тобой? – ласково обращается она к змее. Та чуть сильнее сжимает кольца своего тела вокруг руки женщины. Марселла приближается к Дельфинии, с благоговением глядя на змею. – Если вы оставите ее… то ей нужно имя? – Верно, и она сама мне его скажет. Дельфиния прикрывает глаза, взывая к только что приобретенной энергии. Наконец, она открывает глаза и улыбается. – Нафрини. Приносящая красоту. Змея коротко шипит, а Дельфиния снова ласково касается ее головы и идет мимо молодых жриц, некоторые из них почтительно склоняют головы. Когда Дельфиния останавливается перед телом охранника, ее лицо становится мрачным. – Давайте подготовим тело нашего брата к погребению. Он теперь с Великой Матерью. Ее словам вторит едва слышное шипение.***
Рим, настоящие дни.
– Ты знала, что Аквила – ее муж? Локуста качает головой, знаком прося передать ей засушенный шалфей. – Нет. София, будь осторожна, – как-то совсем по-матерински просит Локуста, забирая из моих рук связку цветов. – Теперь Аквила в твоих руках, тебе надо продумывать каждый шаг. Боюсь, ты можешь направить свой гнев на того, кто его не заслужил. – Ты говоришь о Сабине? – я задумчиво прикусываю губу, когда Локуста напряженно кивает. – Я не причиню ей вреда. Она – моя подруга, я не стану вредить ей! – Достаточно разговоров об этом! Ты пришла, чтобы учиться, – Локуста останавливает меня взмахом руки и приносит лоток с материалами. – Этот ритуал покажет тебе, насколько твоя семья находится близко к тебе. Близко физически. Быть может, ты увидишь город, – поясняет она на мой немой вопрос. – Сперва восстанови в памяти образы членов твоей семьи. Детально, как можно подробнее. Потом зажги три ветки ладана. И все время оставайся сосредоточенной на образах, которые воскресила, вдохни дым и вообрази линии, соединяющие тебя с каждым из членов семьи. Почувствуй эти связи, дай им укрепиться, а потом выпьешь зелье, которое я приготовила. Я киваю, внимательно глядя на три ветки ладана – каждая символизирует отца, маму и Сингерикса. Воспоминания накрывают беспощадной волной, почти сбивают с ног – иначе откуда внезапная слабость в коленях? Вот мама ласково убирает за ухо прядь моих непослушных кудрей, пока я помогаю ей готовить ужин. На скуле у нее – крошечная родинка, тонкие губы изогнуты в теплой улыбке, а на щеках – ямочки. Черные волосы заплетены во множество тонких косичек, глаза светятся любовью и лукавством над моим желанием обучаться военному искусству вместе с братом, а не готовить ужин. Чувствую тепло от ее пальцев на своей щеке. Сплетенный из трав браслет обвивает ее тонкое запястье… Вот отец протягивает мне жилет из кожи – моя защита, мой подарок. Его зеленые глаза горят гордостью – такой, которая заставляет меня расправить плечи и поднять подбородок выше. Темно-русые волосы и короткая борода отца отливают медью под солнечным светом. Два ровных шрама на щеке не уродуют, а добавляют его лицу грубой красоты. И пусть я сотню раз слышала историю о том, что отец получил эти отметины в битве с напавшим на деревню медведем, я снова и снова просила рассказать мне ее и жадно ловила каждое слово. В груди разливается тепло – я чувствую, как отец обнимает меня – нежно, но крепко из-за своей силы. Так умеет обнимать только он – когда понимаешь, что эти вот слишком сильные объятия – самое безопасное место в мире. А вот Сингерикс – с неизменным веселым блеском в черных глазах хихикает надо мной, когда я неловко роняю пойманного зайца, испугавшись брата – нарочно выпрыгнувшего на меня из кустов. В глазах брата горят смешинки, словно искорки, и я заряжаюсь его весельем и сама начинаю звонко смеяться. Сингерикс обнимает меня за плечи, а я по привычке пихаю его локтем в ребра, глядя на его чуть кривую улыбку – он всегда улыбался так – словно один уголок губ поднимался чуть выше другого. Я очень любила его улыбку, но часто передразнивала. Просто, чтобы позлить его… Сама не замечаю, как мои руки зажигают три тонких ветки. Вдыхаю – легкие наполняются едким дымом, приходится сдерживать кашель, рвущийся наружу. Перед внутренним взором три образа – ярких, будто я только вчера видела свою семью. И дым от ладана окутывает их мягкой волной. Я мысленно провожу через себя линии – как шелковые ленты, они связывают меня с отцом, мамой и братом. Глоток – и зелье отдается терпкой сладостью на языке. И меня накрывает тьма. Я стою в темноте – не чувствую собственного тела, а клубящийся туман словно трогает меня прохладными прозрачными пальцами, проникает под кожу. Передо мной кратким проблеском появляется образ мамы, но сразу растворяется в дымке. Потом мимо точно так же проскальзывает облик брата – и так же исчезает. Вдруг темнота рассеивается – совсем немного, будто солнечный луч пробивается сквозь тучи. И я вижу отца… в Риме! От неожиданности я распахиваю глаза, вырываясь из окутавшей меня тяжести видения, а пиала выпадает из ослабевших пальцев. – Отец! Он жив! Мои губы что-то говорят, но в ушах стучит от радости, и мне кажется, что я сейчас упаду без чувств – слишком много всего ощущаю разом, и это опустошает. Локуста поддерживает меня за плечо, видя, что я пошатываюсь на ослабевших ногах. – Какая замечательная новость! – Я найду его! – улыбаюсь так широко, что скулы сводит. И неожиданное облегчение от понимания, что отец совсем рядом, проливается из глаз горячими слезами. Я, рыдая от радости, сажусь на пол и собираю осколки разбитой пиалы. Ее уже не починить, но сейчас во мне неистовым огнем горит надежда, что я смогу разыскать свою семью. Или хотя бы ее часть… Тот огонь, который уже начал угасать, сейчас наверняка ослепит меня, если я закрою глаза и увижу его отблески внутри себя. – Я знаю этот город, и неважно, где отец, я разыщу его. А теперь прости, но мне надо идти, готовиться к играм. Сегодня у Сифакса первый бой, и я должна… хочу его поддержать, – я встаю с пола, и Локуста забирает у меня разбитую пиалу. И вдруг неожиданно трепетно и нежно касается знака Валор на моей ключице. – Да помогут тебе Боги, дитя мое. Проскользнуть в свою комнату незаметно не получается – Лена дожидается меня в холле. И с широкой улыбкой взмахивает письмом в руке. – Вот и ты! Сенатор Кассий просит тебя присоединиться к нему на играх! Она так счастлива, будто Кассий меня замуж позвал. Но все мои мысли занимает Сифакс. Вина перед ним гложет, хотя я изо всех сил пыталась ее заглушить. Не получилось. Вина смешалась с гневом и страхом, и этот яд медленно разъедает всю меня изнутри – жжет, как отрава, от которой я не нашла противоядия. Куда уж думать про Кассия? Хотя сейчас я удивленно поднимаю брови – не думала, что он захочет так скоро меня увидеть после нашей последней встречи – и моего отказа. Но Лене об этом знать не обязательно, поэтому я надеваю маску радости. – Замечательная новость! Я, признаться, немного переживала, что придется идти туда в одиночестве. А если с Сифаксом случится беда, то я… – Я долго думала, – Лена не слушает меня, знаком прося следовать за ней, – какое платье подойдет для игр… Я даже не пытаюсь слушать, как Лена восхваляет сшитое для меня платье – в голове одна другую сменяют жуткие картинки. Сифакс держится за глубокую рану на боку, сквозь его пальцы течет багровая кровь… Он ищет меня в толпе зрителей, тяжело падая на колени, и мое сердце замерзает. Тело на песке – безжизненное, а глаза, в которых я всегда видела искреннюю привязанность, смотрят в вечность. Представляю настолько живо, что горло сжимается, и становится нечем дышать. Такого не будет, Великая Мать защитит невиновного! Что есть сил убеждаю себя в этом. У Богов иное правосудие, чем у людей. Руки дрожат, пока я надеваю протянутое Леной платье, а мои мысли полностью захвачены неистовыми молитвами. Все будет хорошо. Он выживет. Выживет, иначе моя совесть меня будет уничтожать. Медленно, год за годом. Беспощадно, пока я не рассыплюсь песком. Открытые ключицы и руки кажутся совсем бледными на фоне темно-синей ткани. Две золотые вышивки, похожие на изящную вязь, украшают верх платья и юбку в районе бедер. Я мельком оглядываю себя в зеркале и не обращаю внимания на Лену. Она собирает мои волосы на затылке, оставляя несколько прядей у лица и на шее, потом берет меня за руку – и мое запястье тремя витками опоясывает тонкий золотой браслет. Если бы она знала, насколько мне это сейчас безразлично, то совершенно точно обиделась бы. – Ты превзошла себя, – приходится прикладывать усилия, чтобы шевелить онемевшими губами – так сильно я их поджимала все это время. – Все самое лучшее для моих куртизанок, – едва ли замечаю, как она подмигивает. Но тень предупреждения в ее глазах заставляет меня напрячься. – Знай, что Ксанте тоже будет там с Сенатором Глицием. – Они стоят друг друга, – гримаса кривит мое лицо. – Удивительно, как она сумела найти в Риме того, кто верит в то, что она стоит своей цены. – Не тебе судить о том, кто покровительствует ей, – строго осаждает Лена. – Это не суд, а факт. – Я жду, что вы обе будете вести себя подобающим образом, София. Игры – одно из самых грандиозных событий, в котором вы когда-либо будете участвовать. Так что, будь любезна, представь Школу в лучшем свете. То же самое сделает и Ксанте. – Я не подведу тебя. Все увидят, что я не просто так считаюсь лучшей куртизанкой Рима. Лена кивает и с довольным видом провожает меня к платформе. Вдруг в ее взгляде мелькает грусть, и я понимаю причину, но не могу заставить себя сказать ей, что все будет хорошо. Сама в этом не уверена… Кассий ждет меня у входа на арену, а я почему-то колеблюсь и не спешу приближаться. Почему-то?.. Он не тот, кого я хочу видеть рядом с собой. И, глядя на Кассия, который заметил меня и теперь быстро идет навстречу, я автоматически растягиваю губы в обаятельную улыбку. Не думать об Антонии сложнее с каждым днем, проведенным вдали от него, и это сводит с ума. Совершенно не улучшает моего состояния понимание – он будет на играх. Не может не быть. Мне надо просто морально подготовиться ко встрече и не дать воспоминаниям лишить меня самообладания. Все просто. И поцелуй приветствия в щеку почти отвлекает меня от этих мыслей. – София… Вы выглядите… Словами не описать… – Неужели все так плохо? – не успеваю себя остановить, а вытянувшееся лицо Кассия заставляет меня расхохотаться. Сказывается нервное напряжение… – Спасибо. Я надеялась, что вам понравится. – Я искал возможности увидеть вас и очень рад, что вы присоединились ко мне, – улыбка Кассия может конкурировать по яркости с солнцем над нашими головами. Но когда он смотрит в мои глаза, улыбка тускнеет. – Я понимаю, что для вас это тяжело, ведь один из боев для вас очень важен. И снова его искренность отдается тоской в душе. – Уверена, что Сифакс справится, – кого я убеждаю в этом? Кассия или себя? Несмотря на свой страх, я действительно верю в своего друга. Сифакс силен и выйдет из любого боя победителем. Кровь окрашивает песок в цвет смерти… – Конечно, справится, – Кассий отвлекает меня от мыслей, над которыми я снова потеряла контроль. Это будет непростой день… Кассий провожает меня в отдельную ложу – одну из ближайших к арене. Золотой песок отражает солнце и слепит своей яркостью, заполнившая амфитеатр толпа шумит, предвкушая кровавые зрелища. Женщины возбужденно взмахивают руками, мужчины делают ставки… Как горько. Могут ли называться людьми те, кто получает удовольствие от вида смерти? От того, как жизнь покидает только что полное сил тело? Я сажусь и складываю руки на коленях – смешная попытка успокоиться. Мои мысли разрываются – Антоний, Кассий, Сифакс, Аквила. А я посередине. Так хочется спрятаться. И куда делась вся моя выдержка? С тех пор, как я попала в Школу, я еще ни разу не была так близка к срыву. Мои чувства – только мои. Но неожиданно на помощь приходит… голос. Звучный, от которого все мое тело простреливает разрядами молнии, а гомон в толпе мгновенно стихает. Понимаю, что если обернусь на Антония – весь мой самоконтроль может попрощаться со мной. Надо было попросить успокаивающей настойки у Локусты – так недолго сойти с ума. Я прикусываю губу от удовольствия – низкий властный голос отдается в теле приятной дрожью. И я отчего-то больше не чувствую себя одинокой. – Следующий бой! Встречайте победителя двенадцати боев, беспощадного воина великой силы – Титана из Антиохии! Против него выступит Гладиатор из Камерии… Кассий наклоняется к моему уху – я хочу отпихнуть его, чтобы не мешал, но заставляю себя сидеть смирно. – Антоний ведет эти игры, потому что устроил их в честь Цезаря. Он не мог найти лучшего способа заслужить благодарность народа. – Похоже на него, – прохладно отвечаю я, глядя на толпу, а не на начавшийся бой. Зачем он рассказывает то, о чем я сама догадываюсь? Впервые за все время знакомства Кассий действует мне на нервы. Толпа ревет, когда Титан наносит сопернику рану. Но мое внимание приковано к двум сенаторам, которые обмениваются с Кассием угрожающими взглядами. – Это из-за того, что вы – единственный, кто остался тут и был против бегства в Грецию? Кассий удивленно смотрит на меня – не ожидал, что я заметила эти ледяные взгляды. – Да. Для них я теперь враг. У нас слишком разные позиции, а я все еще отказываюсь согласиться с их решением. – Вы не боитесь? Похоже, что ваша жизнь в опасности, – беспокойство теперь еще и за Кассия добавляется ко всему остальному, и я тяжело вздыхаю. – Лучше здесь и сейчас, чем в другое время и в другом месте, – пожатие плеч Кассия уж слишком равнодушно, и это его выдает – он устал бороться в одиночку против всего мира. – Но почему вы спрашиваете? – Беспокоюсь о вас. – София, когда Цезарь прибудет в город, вам надо держаться от меня как можно дальше, – Кассий порывисто берет меня за руку и сжимает до боли. Я морщусь. – Простите. – Я крепче, чем кажусь, – встряхиваю волосами и высокомерно вскидываю брови. – И чего ради я должна держаться подальше от вас? – Не хочу, чтобы из-за моих убеждений вы пострадали. Я сжимаю пальцы Кассия перед тем, как высвободить свою руку и сердито поджать губы. – И почему все чувствуют такую острую необходимость меня защитить? Я не нежный полевой цветок! Я сражалась в Галлии и столько раз была на пороге смерти, что даже не сосчитаю. – София, я не думаю, что вам нужна защита. Я просто не хочу быть причиной, по которой вам придется самой защищать себя. Крики толпы становятся невыносимо громкими, и я возвращаю внимание на арену – Титан из Антиохии стоит над поверженным и просящим пощады соперником и вопросительно смотрит на Антония. От кровожадной улыбки мужчины мне становится не по себе, когда он вытягивает перед собой руку, оттопыренный большой палец повернут в сторону. – Итак, заслуживает ли воин Камерии пощады? – Антоний как будто пьет яростные крики толпы, заряжается ими, и на его лице написана жестокая беспощадность, когда он опускает палец вниз, кивая победителю битвы. – Никакой пощады трусам. Я не успеваю прикрыть веки… кровь, пролившаяся на песок, кажется, заливает мои глаза – и я вижу Сифакса, а не молодого мужчину из Камерии… – София! София, все хорошо? С трудом возвращаюсь в реальность и киваю. Конечно, все хорошо. Очередная жизнь оборвана на потеху толпе. Я никогда не привыкну к этому… К тому равнодушию, с каким рабы уносят с окровавленного песка тело. К жестокой радости победителя очередного боя. К нетерпению, с каким толпа ждет следующей жертвы. Меня пугает беспощадная толпа, но почему жестокость одного человека из всех наоборот привлекает меня? – Отличное представление от Титана, и его тринадцатое убийство! Следующий гладиатор сражается не ради славы, а чтобы очистить свое имя! Кровь невинного римского аристократа на его руках, – я резко поворачиваю голову к Антонию и жадно ловлю каждое слово, забывая, как дышать. Не на его руках кровь, а на моих… – Сможет ли он очистить свое имя чужой кровью? Это мы увидим… Итак: Сифакс Истребитель! Я сама не замечаю, как встаю и опираюсь ладонями на нагретый солнцем каменный парапет ложи. От страха сердце стучит так, что становится больно. Сифакс. Так ли он уверен и спокоен, каким выглядит? Уверена, что нет. Единственное, что в нем изменилось – одежда. Вместо привычных доспехов – гладиаторские, которые едва защищают половину тела. Чтобы было удобнее проливать кровь… Ошейник раба обвивает шею Сифакса, но эта темная сталь душит почему-то меня. И, как во сне, мои губы шепчут не молитву, но угрозу. И пусть Боги услышат меня. Только посмей умереть.