8 лет назад в Галлии.
Всегда ненавидела чувство собственной беспомощности! Зло сжав свой лук так, что ногти впились в ладонь, я оскалилась в сторону леса. Разве он виноват в чем-то? Мои поиски заняли несколько часов, но вернулась я с пустыми руками – ни одного оленя, да даже зайца я не нашла! Отец понял меня без слов и сжал мое плечо. Его улыбка получилась грустной. – Скоро зима, сейчас сложнее… – Я знаю! – я хмуро посмотрела на отца и протянула маме небольшую корзину с ягодами – вся моя скудная добыча на сегодня. Благодарная улыбка мамы и ее ласковое прикосновение к моему плечу немного отвлекли от уныния, но Сингерикс тут же расколол это мнимое спокойствие на части: – Как мы переживем зиму? У нас есть лишь наши палатки. Запасы почти закончились. – Давай сядем и будем плакать! – шиплю я. Слова брата неожиданно больно ударили по сердцу. Я понимала – он прав. Именно это злило. – Мы можем постараться до зимы достать больше пищи и экономить! Или найти кого-то, кто нас приютит. Наверняка в округе еще остались наши союзники. – Невидимые союзники? – злой прищур Сингерикса говорил о том, что я здорово рассердила его. – София, мы уже обошли весь лес, ты нашла хоть одного союзника? Тут есть только псы Рима, которым велено прикончить всех нас. Мне было что сказать, и мы с братом могли сцепиться не на шутку, но отец порывистым движением руки велел нам замолчать. Шелест листьев в окружающей тишине отчего-то стал зловещим, особенно после всего одного слова: – Дым. Я огляделась – совсем недалеко над верхушками деревьев клубился серый дым – густой и тяжелый. И мама словно прочитала мои мысли: – Слишком много дыма для костра. Нам надо быть осторожнее. Мы с братом обменялись напряженными взглядами и быстро двинулись в одном направлении. Чем ближе мы подходили, тем тяжелее становился воздух вокруг нас – я чувствовала это кожей, горло пересохло, а в глаза будто земля попала. Или не земля, а пепел горевших вокруг нас деревьев. Некоторые из обугленных столов все еще стояли, сопротивляясь лениво облизывающим их языкам пламени, но большинство из них уже укрыло землю мертвым черным покрывалом. В голову закралась безумная мысль, что римляне решили сжечь лес, чтобы найти нас. Мама, догнавшая нас чуть позже, в суеверном ужасе прикрыла рот руками. – О нет! Это же священная могила! А отец уже побежал дальше и крикнул, сбивая огонь своим плащом: – Быстро! Надо погасить пламя! Я слушала треск священных деревьев, гул жадного и беспощадного огня – в глазах все расплывалось от горьких слез. Окутавший мое тело ужас словно заморозил все мои чувства. – София! Крик отца вывел меня из транса, и я встряхнула головой. Что на меня нашло? В попытке затоптать огонь и погасить его своей жилеткой я потеряла счет времени. Глаза щипало настолько сильно, что слезы текли непроизвольно – и мешали смотреть. Но как мы ни пытались… … Священная могила обратилась пеплом… Мама как-то сжалась и обреченно опустилась на колени. Когда она коснулась пальцами одного из упавших деревьев, словно это было умирающее на ее глазах животное, я отвернулась. Слишком ощутимой была горечь, окружившая нас кольцом дыма и гари. – Я молилась тут… Римляне уничтожают все на своем пути! Это место – священно! – Они хотят сломить наш дух, – отец нежно взял маму за локоть, помог подняться на ноги и вытер слезы с ее лица. На ее щеках остались черные линии пепла с его рук. – Они добились только того, что я еще сильнее мечтаю уничтожить каждого из них! – эхо от яростного крика Сингерикса разнеслось по уничтоженной священной земле. Беспомощная ярость отразилась и на лице отца: – Первое копье. Трибун. Легат Аквила. Юлий Цезарь. Мы должны уничтожить каждого из них. Или умереть, пытаясь добиться справедливости и отмщения. Я оцепенела. Ни слова не могла вымолвить – даже не чувствовала, дышу ли я, или терпкий воздух, пропитанный смертью, окончательно погрузил меня в ненависть, сковавшую меня изнутри невыносимо тяжелыми цепями. Единственное, что я услышала – имена. Отец высек их внутри меня, и теперь они будут жечь изнутри. И я либо сотру их кровью, либо сгорю в пламени собственной ненависти.***
Рим, настоящие дни.
Гордый и уверенный, несмотря на ошейник раба вокруг шеи и отсутствие доспехов. Навстречу смерти выходят с высоко поднятой головой? Закусываю щеку изнутри, запрещаю себе думать о подобном. Незасыпающая совесть вцепляется в сердце когтями. Пытаюсь поймать взгляд Сифакса – безуспешно. Как он себя чувствует сейчас, твердо идя к центру арены? Один в окружении жаждущей его смерти толпы? Или они ждут минуты, когда он станет убийцей? Как я. – Противостоять Сифаксу-Истребителю будет тот, кому кража может стоить жизни! Садалас-Угнетатель из Фракии! Я едва ли смотрю на второго гладиатора. Когда Садалас с ревом поднимает боевой топор – толпа восторженно приветствует его, а я смотрю на заточенное острие с ужасом. Прекрасно знаю, насколько опасным может быть такое оружие. Не добавляет уверенности и то, что, несмотря на мощную комплекцию Сифакса, он явно уступает в этом сопернику. – Он одним движением может его разрубить напополам… – шепчу я и вздрагиваю, когда Кассий берет меня за руку. Совершенно забыла, что не одна. – Будем надеяться, что ваш охранник обладает быстрой реакцией. И он явно силен, – он пытается меня поддержать, но слова приобретают прямо противоположный смысл, когда я вижу тень сомнения в его глазах. И это неожиданно отрезвляет. Мое желание царапать каменный парапет и разве что не грызть его зубами от беспомощности никому не нужно. Я тут не для этого. Куртизанка так вести себя не может. И я замерзаю – заставляю себя покрыться коркой льда и изображаю на лице спокойное равнодушие. Иначе – я просто выбегу на арену в попытке найти правосудие на свою голову. И это желание становится нестерпимым, как только Сифакс поворачивается к Марку Антонию и кричит: – Мы – те, кто погибнет в честь вас! Даже на расстоянии вижу, как ему ненавистно каждое произнесенное слово. Соперник Сифакса кричит то же самое. Такое откровенное унижение… Неужели недостаточно смерти? Объявление о начале битвы режет по моему горлу острием боевого топора… Они сближаются по кругу – медленно. Оставляют новые следы на истоптанном песке. Перестаю замечать что-либо, кроме двух людей на арене – каждый шаг друг к другу – или к смерти – и я царапаю свои пальцы о шершавый камень, сжимая в кулаки свой страх. А каково Сифаксу? Что он чувствует сейчас? Одиночество? Страх? На его лице лишь напряженная сосредоточенность, и больше ни одной эмоции – даже когда соперник с ревом бежит на него, занося грозное оружие. Короткий меч Сифакса в опущенной руке ловит солнечное отражение, когда мой друг отпрыгивает в сторону, избегая нападения, и поднимает его в ответной атаке. Удар меча приходится на руку Садаласа чуть выше круглого щита. Но крови совсем немного – порез не глубокий – и у меня мелькает мысль: а сможет ли Сифакс убить человека?.. Или встанет под топор сам? Отнять жизнь у человека – лишить себя спокойствия на всю жизнь, чужая душа будет преследовать убийцу. Мне ли не знать… Пойдет ли на это мой друг? Нет. Кто-то сможет, но он – нет. Он обещал бороться до конца. Воспоминание тихой клятвы придает сил. – Сифакс-Истребитель проливает первую кровь соперника! – громогласно объявляет Антоний, я слышу его отдаленно. Все мое внимание – на арене. Там, где первое ранение спровоцировало лютую ярость Садаласа-Угнетателя. Движения гладиаторов становятся резче, но если Садалас нападает, то Сифакс лишь обороняется. Он умело избегает ударов топора, но почему не отвечает ударом на удар? Хочу выбежать на арену и прикончить Угнетателя самостоятельно. Любым оружием, да хоть собственными когтями и зубами! Разорвать на части! Ярость заполняет меня до кончиков мелко дрожащих пальцев. Садалас снова нападает. Снова и снова, это продолжается бесконечно, пока неосторожное движение Сифакса не оборачивается глубокой раной от топора на его ноге. С гримасой боли мужчина падает на одно колено… Соперник заносит топор. Нет… – Сифакс, ты можешь победить! Так я не орала ни разу в жизни – до боли в сорванном горле, до жжения в груди. До обращенного на меня взгляда – Сифакс неведомым образом услышал меня сквозь крики жаждущей зрелищ толпы. Какие-то доли секунды, но мне кажется, что наши взгляды переплетаются на долгие минуты. И этого хватает, чтобы огонь ярости и желания бороться с новой силой зажегся в его глазах. Ты сможешь… Сифакс резко падает на песок и перекатывается, встает и обрушивает на соперника бесчисленное количество ударов мечом. Битва набирает обороты – скорость перемещения гладиаторов в попытке нанести сопернику смертельную рану становится поистине стремительной. Звон оружия заполняет всю меня тяжестью металла, даже на языке чувствую этот кисловатый вкус… Прокусанная изнутри щека саднит, да разве я замечаю боль? Разве что чужую – рана на бедре Сифакса сильно кровоточит, но как будто не доставляет ему даже малейших неудобств – на его лице лишь яростная сосредоточенность, молчаливое желание жить – не позволить убить себя. Удар, удар… Каждый отдается болью в затылке, словно Кассий, все еще сжимающий мою руку, колотит меня по голове табуретом. – София, верьте в него. Сифакс сражается на уровне легионера. И явно знает, как обернуть мощность своего соперника против него самого. Верьте… Если бы моей веры было достаточно! Но краем утопающего в страхе сознания соглашаюсь с Кассием – Сифакс действительно быстро двигается вокруг неуклюжего, по сравнению с ним, соперника, и тот уже явно устал. Теперь нападает Сифакс, а Садалас отступает под градом ударов. Слишком напряженная, я пропускаю момент, когда на руке Садаласа расцветает алым новая рана – на этот раз глубокая. И я вздрагиваю – вид стекающей по коже крови доставляет невообразимое удовольствие. И сразу становится заметно – держать оружие этой рукой гладиатору теперь в разы тяжелее. Волна радости поднимается в груди… Ты победишь, я верю в тебя… Но Садалас перехватывает топор в другую руку и наносит Сифаксу удар ногой – прямо в рану, у меня вышибает воздух из легких, когда мой друг с выражением нечеловеческой муки на лице снова падает на одно колено. Испугано наклоняюсь вперед – пытаюсь быть ближе к Сифаксу? Топор, направляемый сильной рукой, устремляется к голове Сифакса, но встречает вскинутый навстречу короткий меч. Звон, и я вижу искры, высекаемые этим ударом. Или это воображение? Блики солнца? Вижу, чувствую, как тяжело Сифаксу дается сопротивление – потный, в крови и песке, он с трудом поднимается навстречу новым атакам и ранам… …Резкий удар из последних сил, когда я уже еле держусь на дрожащих ногах – и обезоруженный Садалас-Угнетатель стоит на коленях с приставленным к горлу коротким мечом. Облегчение обрушивается на меня настолько резко, что я часто моргаю – слишком яркие цвета и нестерпимый шум лишают всех сил и мыслей. Кроме одной. Он победил. Вижу, что в глазах Сифакса все еще горит огонь битвы, когда его губы произносят «Сдавайся». И гораздо громче, теперь его голос разносится по арене, проливается на меня прохладной легкостью: – Боги доказали мою невиновность! Сдавайся! Последнее, что вижу, перед тем как закрыть лицо руками – как Садалас поднимает вверх руку, моля о пощаде. Кассий что-то радостно трещит, но его голос не пробивается сквозь шум в ушах. Сквозь этот гул слышу себя: – О, Сирона, Великая Мать, благодарю тебя. Он сделал это, он свободен! – Боюсь, что нет… Я… Что?! Не знаю, какие эмоции написаны на моем лице, когда я резко оборачиваюсь к Кассию, но он неожиданно теряется и виновато пожимает плечами: – Битва еще не окончена. Теперь все будет зависеть от Антония. На него, собственно, и устремлены все взгляды, и я тоже поворачиваюсь к нему – он встает со своего места и окидывает неистовствующих зрителей острым взглядом. А я после минуты облегчения чувствую себя на краю пропасти. – Победа в этой битве за Сифаксом-Истребителем! – объявляет Антоний, глядя на стоящего на коленях Садаласа-Угнетателя. А я начинаю разговаривать с Антонием, хотя он на таком расстоянии от меня, ясное дело, не услышит. – Сифакс не сможет убить человека без причины. Ради Святой Матери, сохраните его сопернику жизнь. – Антоний слишком беспощаден для такой милости, – голос Кассия пропитан несвойственным ему ядом. – Уверена, это не так, – от злости, а может, из-за сорванного горла, мой голос немного хрипит. – Этот бой доказал невиновность Сифакса перед лицами Богов. Так к чему проливать кровь? – Жестокость Антония не поддается логике. Сжимаю губы – ответ рвется с языка, но он не понравится Кассию. Да и кому понравится то, что я всеми силами хочу защитить Антония? Никто из этих людей не представляет, какой человек скрывается за этой маской холода и беспринципности. Я мгновенье смотрю на прижатый к шее Садаласа меч. Голова немного кружится, когда секундой позже я пожираю Антония умоляющим взглядом. Они его не знают. Он может быть добрым. Я все готова отдать за помилование неизвестного мне мужчины, лишь бы избавить моего друга от необходимости отнять жизнь. Взываю к Антонию – внутри меня душа кричит и воет, рвется куда-то. И в одну секунду замирает – Антоний смотрит прямо на меня. Молча. Спокойно. Тяжело. Как он в этой толпе разглядел меня, да еще и на таком расстоянии, даже не думаю. Не до того. Взглядом говорю мужчине все, что чувствую, что хочу донести до него, и он недобро щурит глаза, читая мои эмоции. И мое сердце обрывается, когда он, не скрывая своего недовольства, поджимает губы. «Я не люблю делиться». И, стоит Антонию качнуть головой и отвести от меня холодный взгляд, моя надежда начинает таять под палящим солнцем. Зрители замолкают по знаку поднятой руки Антония. Но он молчит. Секунды ползут полумертвыми улитками, тишина на арене гнетет, втаптывает мое сердце в горячий песок. И жестокая улыбка, которую Антоний на мгновенье обращает мне, вытягивая руку, совершенно не помогает. И, либо я получила солнечный удар и у меня галлюцинации, любо большой палец на вытянутой руке действительно повернут кверху. Волна от рева толпы разве что с ног не сбивает, а может, это мое собственное ошеломление. Сифакс не станет убийцей благодаря Антонию! Я верила, но оказалась совершенно не готова к этому. Как и к словам, которые я читаю на губах Антония. «Моя должница». После чего он обращается к толпе, оставив меня в моем собственном удивлении. Должница?.. Вопреки доводам рассудка о том, что я должна бы испугаться, ощущаю лишь неожиданную легкость в груди. И улыбку на собственных губах. – Сифакс свободен! – Обращаюсь к ланистам! – Антоний указывает на моего друга. – Сифакс-истребитель показал себя в бою, и вы имеете право купить его и тренировать в собственных людусах! Первая победа была впечатляющей, так что это отличный вклад для тех, кто хочет свежей крови! – Что?! – в полнейшем ужасе подаюсь вперед. Что он сказал?! – Я… Я думала, что он будет свободен после победы! Кассий сочувственно касается моего запястья. – Все не так просто, София. Невиновность Сифакса была доказана победой, но он по-прежнему остается гладиатором. – И в Школу он вернуться не сможет… – мои плечи отпускаются под тяжестью истины: теперь жизнь Сифакса не выйдет за пределы арены. И как я раньше не сообразила? Все же очевидно… – Мне очень жаль, – тоска на его лице не идет ни в какое сравнение с моим отчаянием. В конце концов, он жив. Жизнь ли это? От боя к бою, снова проливать чужую кровь. Рано или поздно ему придется убить. Или умереть. – Я смогу его видеть? – оборачиваюсь к Кассию, тот неотрывно смотрит на меня с неподдельным сочувствием, от которого хочется убежать подальше. Ненавижу жалость. Особенно по отношению к себе. И мое разрывающееся от вины и боли сердце не имеет отношения ни к кому. – Это зависит от того, какой ланиста его купит. Я провожаю уходящих гладиаторов внимательным взглядом. Зрители постепенно расходятся, амфитеатр пустеет. Осторожное прикосновение к пояснице возвращает мое внимание к Кассию. – В играх объявлен перерыв. Пойдемте, прогуляемся. Я позволяю ему проводить меня к выходу с арены, ноги идут механически, а мои мысли далеко, а именно – за ближайшей дверью в нескольких шагах от нас. – Думаю, она ведет к баракам гладиаторов. Хвала Богам, что я стою к Кассию спиной – потому что закатываю глаза. Прекрасно знаю, куда ведет эта дверь. Тоска все еще точит когти о мою душу – и делает мой голос унылым. – Как думаете, Сифакс там? – Конечно. Уверен, что он отдыхает после боя и полученной раны, – он останавливается у двери и неуверенно смотрит на меня. – Если вы хотите увидеть его… Я могу подождать вас тут, чтобы убедиться в вашей сохранности. Я округляю глаза и сразу благодарно улыбаюсь. В который раз понимаю, насколько мне повезло найти такого покровителя и друга – очевидно, самого доброго человека во всем Риме. – Спасибо за понимание, Кассий. Я найду вас сразу же, как удостоверюсь, что Сифакс в безопасности, – быстро произношу я и проскальзываю в мрачный коридор. Юбка оглушительно шуршит о ступени, мне вдруг становится страшно. Он не захочет меня видеть, наверняка. Хотя… Нет, это я бы не захотела никого видеть, будь на его месте. А Сифакс так благодарил меня за возможность побороться за жизнь на арене, что наверняка и сейчас не выставит меня вон. Но это не помогает – какая-то струна в груди натянута до предела и низко гудит. Пока иду по коридору мимо бараков – веду пальцами по шершавой стене. В коридоре никого, а в бараках отдыхают гладиаторы. Стараюсь быть как можно незаметнее, заглядывая в каждый из них, пока, наконец, не нахожу того, кого искала. Сифакс полулежит на каменной плите, что служит кроватью. С содроганием думаю, каково на таком спать, но все мысли вылетают из головы, стоит моему другу поднять на меня взгляд и медленно встать. На лице Сифакса эмоции сменяют одна другую, настолько быстро, что я теряюсь. Может, действительно выгонит? – София, что ты тут делаешь? – если я ожидала увидеть на его лице радость, то это было напрасно. Разочарование схоже с глотком отвара из ревеня – кислым и вязким. Или я поспешила с выводами – на лице Сифакса медленно появляется широкая улыбка. – Когда я увидел тебя среди толпы, подумал, что это видение. Поверить не могу, что ты тут! Вот он, стоит передо мной. Тот, перед кем я в неоплатном долгу. Тот, кто греет мое сердце своим теплым братским взглядом. И я не нахожу слов – все эмоции разом рвутся наружу, разрывая на мелкие части, и я кидаюсь на шею Сифакса. Обнимаю его что есть силы, ведь иначе не выразить того, что я чувствую. И тихо рыдаю на его плече, пока он нежно гладит меня по спине в тщетной попытке успокоить. На душе наоборот становится тяжелее. Он слишком добр ко мне… Когда я, наконец, нахожу в себе силы поднять лицо, Сифакс смотрит на меня с такой оглушающей теплотой, что я еще пару раз всхлипываю. Этот взгляд слишком родной, чтобы забыть его. Сейчас чувствую, будто обрела часть потерянной семьи. – Я хотела тебя видеть, поэтому пришла. Прости меня, прошу тебя. Мне очень жаль, что… – София… – ...что так получилось. Это моя вина, – слова льются сплошным потоком, как до этого – слезы. – Если бы я знала, что ты до конца своей жизни будешь вынужден сражаться в качестве гладиатора, то я нашла бы другой путь… – София. – Не знаю, какой. Может, призналась бы во всем. До этого мне смелости не хватало, но сейчас… – София! – Сифакс легко встряхивает меня за плечи, и я затихаю. Горячими пальцами он стирает новые слезы с моих щек. – Не вини себя. Это лучше, чем смерть, и я обязан тебе жизнью. Опять? Опять он несет этот бред? Ярость искажает мое лицо, но направлена она не на Сифакса. – Твоя жизнь не была бы в опасности, если бы не я! Перестань пытаться успокоить мою совесть, это не работает, – рычу я, а когда Сифакс пытается что-то ответить, качаю головой. В глаза бросается то, что я не заметила раньше – Сифакс почти не опирается на раненную ногу. А я еще и на шее у него повисла… – Сядь, – легко толкаю его к «кровати» и зло смотрю вокруг. – Почему твою рану никто не осматривает? – Это просто порез. Есть другие гладиаторы с более серьезными ранами, так что я подожду, – он пожимает плечами, но все же садится под моим тяжелым взглядом. Глубокая рана на ноге все еще кровоточит, запекшаяся по ее краям кровь потемнела. Я хочу осмотреть внимательней, но Сифакс возражает, однако сразу замолкает, стоит мне кинуть на него твердый взгляд. – Будешь возражать – сделаю больно. – Ты и лечить умеешь? – Сифакс скептически смотрит на меня. – Моя мама – жрица. Она многому научила меня. Я умею лечить раны с детства, – я беру с пола кувшин с водой и, прежде чем Сифакс успевает возразить, поливаю рану. Вода смывает свежую кровь, и то, что я вижу, мне совсем не нравится – порез действительно глубокий, заживать будет долго. Без малейших сожалений отрываю от длинной юбки шелковую полосу и вытираю рану, а потом очищаю ее края. Сифакс дышит сквозь стиснутые зубы, но молчит – надо отдать ему должное – несмотря на то, что процедура неприятная. – Сегодня принесу тебе отвар из окопника, он облегчит боль и ускорит заживление. А сейчас хотя бы кровь остановится, – бормочу я, перевязывая ногу мужчины. – София?.. Я настороженно вскидываю голову – голос Сифакса режет грустью, как и его взгляд. – Когда меня ранили, я испугался. Впервые настолько сильно. Но боялся я не смерти, – Сифакс наклоняется к моему лицу и гладит по щеке, а я не могу заставить себя двигаться. – Я боялся умереть, не увидев тебя. – Твоя смерть разбила бы мне сердце, – вот и все, что могу ответить. Правда, но Сифаксу ее не достаточно – он хочет большего. Того, что я не могу ему дать. – Ты стояла там, и я видел, что тебе страшно. И ты дала мне надежду, напомнила, за что я сражаюсь, – он накручивает прядь моих волос на палец. – Это нечестно! – взвиваюсь я. – Сначала объявить, что ты невиновен, а потом продать в рабство как гладиатора! – Я в любом случае не смог бы вернуться к Лене. Неужели ты думала, что Марк Антоний позволит мне вернуться к тебе? В его интересах – чтобы ты была без защиты, – злость Сифакса пропитывает маленькое пространство барака в одну секунду. И отталкивает меня от Сифакса. – Не начинай, – я наклоняю голову. Сейчас не время спорить из-за Марка Антония. А со мной это делать вообще бесполезно. – Сифакс, должен быть способ сбежать отсюда. – Даже если бы я сбежал, куда мне идти? Меня ведь станут разыскивать. – Тогда нас, наверное. Луций ведь знает правду. Наверняка это вопрос времени, докажет он что-то или нет. Да и я убежала бы с тобой, ведь сама во всем виновата, – уныло пожимаю плечами. Успокоение накрывает как-то совсем неожиданно. – Нет, не докажет. К тому же, ты не должна бросать то, к чему шла долгие годы. Я тебе этого не позволю. Я буду сражаться на арене, София. Снова и снова. И может, однажды для нас все изменится, – он тянет меня за руку и сажает рядом с собой. – Как ты так спокойно об этом говоришь? Ты ведь можешь умереть в одном из боев! Или… вдруг твой людус будет где-то далеко? Мы никогда друг друга не увидим. Я не хочу провести всю свою жизнь в беспокойстве о том, что ты можешь просто… исчезнуть, – совсем безнадежно заканчиваю я, Сифакс целует мое запястье с внутренней стороны одновременно с моим последним словом. Я глубоко вздыхаю и кладу голову на его плечо. Уныние омывает меня прохладными волнами, хочется плакать. – София, я сделаю все, чтобы выжить и остаться в Риме. Я не оставлю тебя, обещаю, – он обнимает меня за плечи. – Но тебе надо быть очень осторожной, – я вопросительно смотрю на него. – Я видел лицо Антония, когда он объявлял начало игр. И во время других боев. Он смотрел на тебя так, словно… словно ты принадлежишь ему! Ты не должна никому, слышишь, никому позволить узнать, кто действительно убил Руфуса. – Сифакс… – вздыхаю я, прекрасно понимая, куда он клонит. Что Кассий тоже не стоит моего доверия. Но у меня на этот счет свое мнение, и я решительно признаюсь: – Я доверяю Антонию. – Антонию?! – Сифакс до боли сжимает мое плечо, не в силах совладать с эмоциями. Неверие и ужас написаны на его лице. – София, в Риме не найти человека, который заслуживает твоего доверия меньше, чем он! – Неправда. Он хорошо ко мне относится, – я вскакиваю, решительно указывая туда, где находится арена. – Более того, он избавил тебя от необходимости убить! Не кто-то, а он! – А стал бы он так себя вести, если бы знал о твоих истинных намерениях? О том, что ты планируешь делать на самом деле? – Сифакс повышает голос, и я отшатываюсь от него. Впервые за все время нашего знакомства я вижу его настолько рассерженным, это пугает. – Не забывай, что он на стороне того, кто захватил твой дом. – Да как ты смеешь! И как я могу забыть об этом?! – вне себя от ярости я взмахиваю руками, жалея, что не могу шарахнуть кувшином в стену. Хватает того, что внутри меня что-то разбивается вдребезги от его слов. – Я хотел бы защищать тебя, как раньше, – Сифакс подходит ко мне вплотную, а я отступаю – пока лопатками не упираюсь в холодную стену. – Что ты… – я все еще дышу часто из-за своей ярости, когда Сифакс решительно наклоняется к моему лицу. Оцепенение проходит мгновенно, и я упираюсь руками в мощную грудь Сифакса. Остановить его у меня не получается – физически я в разы слабее его. Но этого оказывается достаточно, чтобы он увидел мое сопротивление и резко отступил, будто обжег ладони о мою талию. – Прости. Но в его глазах ни капли раскаяния. Я прикусываю губу, сдерживая желание положить руку на его щеку. Этот жест теперь не будет таким невинным, как раньше. – Это ты прости. Но мне пора, Кассий ждет меня наверху. – Я благодарен за то, что ты пришла, София, – Сифакс поднимает руку к моей щеке, но так и не рискует прикоснуться, чему я очень рада. Подобные касания теперь кажутся противоестественными – Сифакс мне словно брат. – Мне жаль покидать тебя, но я вернусь чуть позже, – и никакой фальши в моих словах. Неожиданно Сифакс улыбается – такую искреннюю широкую улыбку я не видела на его лице после ареста ни разу. Но почему сейчас?.. – Ты в моем сердце, и никогда меня не покинешь. Слова, вопреки нежности, с которой произнесены, вколачиваются в мое сердце с беспощадностью вражеских стрел. И я долго смотрю на Сифакса, прежде чем уйти. Никакие взгляды не помогут мне разобраться в мешанине моих чувств. Последние слова Сифакса эхом звучат в ушах, но их перекрывают другие – те, от которых сердце трепещет до боли сладко. Он смотрел на тебя, словно ты принадлежишь ему. Знал бы Сифакс, насколько он близок к правде… Пока мы прогуливаемся, я практически заставляю себя отвечать Кассию – мои мысли очень далеко. Слишком сильные эмоции этого дня опустошили меня до последней капли, и сейчас я мечтаю просто лечь и закрыть глаза, но искреннее участие Кассия не дает мне возможности насладиться тишиной. – Уверен, Сифакс будет в порядке. – Да, я позабочусь о его ране. Но боюсь, что она у него не последняя… Спокойствие, прозвучавшее в моем голосе, удивляет даже меня. Кассий задумчиво смотрит на меня с минуту и, когда его молчание уже заставляет меня нервничать, он рассеяно поправляет свою тунику и улыбается уголками губ. Но молчит, и я не выдерживаю: – Все в порядке? – Я… – Кассий снова нервно поправляет тунику у шеи, словно она его душит. – Я не хотел говорить раньше, вы ведь сильно переживали за Сифакса... – Что? – резко перебиваю, мало заботясь о манерах. – Я получил сообщение, что Цезарь преследует Сенаторов и хочет перехватить их по пути в Грецию. Я теряюсь. Новость вызывает смешанные чувства. – Ну, это же хорошо, верно? Уж точно лучше, чем если он приведет свои войска сюда. – С какой стороны посмотреть. Ведь этим Цезарь предъявил свои претензии на Рим и оставил Марка Антония править тут от его имени! – Кассий зло поджимает губы. Я не в первый раз замечаю, что только лишь упоминание Антония вызывает у Кассия такой сильный гнев. Не могу сказать, что новость меня расстроила. Во многом я с политикой Антония согласна, не говоря о моей личной заинтересованности в том, чтобы он не покидал Рим. Я широко улыбаюсь, сводя к шутке то, что на самом деле очень серьезно: – Тиран в действии! – Вы про Цезаря или Антония? – Про обоих, – пожимаю плечами. Если Антоний хочет выглядеть монстром – его дело, я же хочу тихо стоять рядом с ним, какую бы маску он ни носил. Тоска по его жадному взгляду, сильным рукам и жарким поцелуям сжимает сердце с тяжелой беспощадностью. Я упорно сдерживаю эмоции на протяжении многих дней, но они неистово рвутся наружу, не желают подчиняться. Слух улавливает имя, на которое я мигом отвлекаюсь от своих мыслей. – …Антоний, тем опаснее мне оставаться в Риме и продолжать сопротивляться власти Цезаря. – Вы покидаете Рим? – от удивления мой голос звучит очень высоко. – Это было бы мудро, по крайней мере. Но я не могу бросить Рим им на растерзание. Я – единственный, кто пока противостоит власти Антония, – Кассий грустно качает головой, глядя на здание Сената поблизости. – Простите, я не хотел расстраивать вас этими новостями. У вас и без того был сложный день. Так зачем тогда рассказал? От полнейшего отсутствия логики в поведении Кассия мне становится неуютно. Он такой мягкий, внимательный. Упорно следует за своей целью, хоть и остался в полном одиночестве. Мне становится искренне его жаль. – Вообще-то, я кое-что приготовил для вас, – Кассий стряхивает с себя уныние и берет мою руку. – Я надеюсь, что вам понравится. – Не стоило… – София, сейчас вы – моя единственная радость в Риме. Позвольте мне самому решить, что я должен делать, а что – нет. Тем более что я хочу сделать вам приятно. У меня щемит в груди от осознания, насколько Кассию сейчас тяжело. Он действительно остался один на один с целым миром. Но его последние слова выбивают почву из под ног, и я переспрашиваю: – Сделать приятно? – то, что от Кассия звучало вполне невинно, из моих уст звучит прямо таки неприлично, и Кассий моментально краснеет. И этот человек осмелился принять ванную вместе со мной? В тот день у него было сумеречное состояние сознания? – Я имел ввиду… – Кассий встречает мой хитрый взгляд и расслабляется. – Я велел организовать пикник для нас в саду виллы моего друга. Я присматриваю за его домом, пока он сражается бок о бок с Помпеем. Вы не разделите со мной обед перед тем, как игры продолжатся? Я бы очень хотел провести время с вами наедине. Кассий обнимает меня за талию и притягивает ближе к себе. Эти прикосновения кажутся мне чужими, неправильными, как и блеск в его карих глазах. Не те руки, не те глаза. Все не то. Боги, дайте мне сил… Однако притворяться совсем не сложно – уроки Лены не прошли даром. – Как я могу отказаться от такого предложения, – игриво провожу ногтем по руке Кассия от плеча к локтю, отчего его лицо расплывается в широкой улыбке. Сад поистине прекрасен, и я на несколько минут замираю, окунаясь в благодать и спокойствие природы, в тихий шелест листьев прекрасных цветов – красных, желтых… Приятное журчание широкого ручья проникает куда-то под кожу и успокаивает напряженные нервы, когда я облокачиваюсь на перила деревянного мостика. В беспокойном течении воды ловлю свое искаженное отражение. От теплого ветерка, играющего с прядями моих волос, на душе становится совсем легко, и я закрываю глаза, подставляя лицо под ласковое тепло солнечных лучей. Каждая трель спрятавшейся в кустах птички, каждый хрустальный всплеск прозрачной воды – все настолько идеально, что кажется, будто это место нереально, что я попала в чужую фантазию о райских садах. Кассий мягко ведет меня куда-то вглубь сада, а я настолько заворожена красотой вокруг, что не замечаю направленного на меня восхищенного взгляда – до того момента, как Кассий подводит меня к ротонде и помогает подняться по ступеням. Чтобы отвлечь Кассия от увлеченного разглядывания моего лица, я изящно взмахиваю рукой в сторону каменной арки, обвитой нежно-зелеными ветвями. – Это место так прекрасно. – Не могу не согласиться, – он обводит пространство вокруг лучистым взглядом, а потом снова возвращает его ко мне. – Семья Брута – одна из самых влиятельных в Риме. Для Сената было настоящей удачей заполучить его поддержку. – Брут… – задумчиво пробую имя, как незнакомое лакомство. Что-то в памяти щекочет перышком, пока я не вскидываю голову, удивленно глядя на Кассия. – Брут?! Но как он может поддерживать Сенат? Я слышала, что он – сын Цезаря! – Доверять слухам – последнее дело. Может, Брут и сын Цезаря, но мы об этом вряд ли узнаем точно. И довольно об этом. Я надеюсь, вы голодны, тем более что достать эту еду было не очень легко, – Кассий тянет меня к противоположному краю ротонды. Я с содроганием вспоминаю языки фламинго и жареную соню, которыми Кассий меня угощал в прошлый раз. Он словно мысли мои читает. – Когда мы ужинали в последний раз, вы мне говорили о еде из своих краев, так что… И он подводит меня к каменному столу. Я бросаю на него настороженный взгляд, и мои руки взлетают к приоткрывшимся от удивления губам. – Кассий… – хрипло выдавливаю я, глядя на тарелки, полные традиционной галльской еды – хлеб и масло, жареное мясо, фрукты. Я наклоняюсь к широкому горлышку кувшина – и меня окутывает знакомый с детства горьковатый аромат эля. Как будто домой вернулась… Я закрываю глаза, не давая слезам благодарности и признательности политься по щекам. И лишь когда дыхание выравнивается, а волна нежности слабеет, поднимаю глаза на мужчину, который словно пьет мои эмоции своим теплым взглядом. – Я не знаю, как вас благодарить. – Не нужно, просто покушайте. Я надеюсь, это вам понравится больше того морского ежа, – его замечание и лукавая улыбка срывают с моих губ тихий смех, и я сажусь на прохладный камень скамьи, пока Кассий протягивает мне кружку с элем. Мне даже пить его не надо – я вдыхаю запах и закрываю глаза, позволяя воспоминаниям укутать меня в теплый кокон. – О чем вы думаете? Тихий вопрос звучит совсем рядом и отвлекает меня от видения: Сингерикс дразнит меня, не давая попробовать эль и говоря, что я еще маленькая. Мне было четырнадцать. Брат так и не дал мне кружку в тот день, но на следующий я стащила кружку моего друга. – О прошлом, – немного грустно говорю я, делая маленький глоток – он согревает пламенем изнутри, обжигая горло знакомой приятной горечью. Долгими зимами этот напиток согревал нас вечерам, когда мы сидели у костра. Мой любимый братец не упускал возможности подразнить меня тем, что существуют более приятные способы согреться, при этом указывая на проходящих мимо мужчин. Конечно, я страшно смущалась и прятала взгляд. До определенного момента. Я встряхиваю головой и с довольным вздохом принимаюсь за еду. – Еда так же хороша, как вы помните? – Кассий сам не ест, но смотрит на меня таким голодным взглядом, что мне хочется положить ему в рот кусок хлеба. Да только ему не это нужно… Я непринужденно улыбаюсь и киваю. – Да, и даже лучше. Я не ела родную еду несколько лет! Где вы смогли найти в Риме галльскую еду? – У меня свои источники, – подмигивает мужчина. – Я хочу, чтобы рядом со мной вы чувствовали себя так же спокойно и свободно, как дома. – О да, тогда я была свободна… – слова срываются с губ сами, я даже не успеваю подумать. Перед глазами – лес. Тот самый, который я знаю наизусть. Каждую тропинку, каждое дерево. – София?.. – Спасибо за вашу заботу, – быстро перебиваю я, не давая Кассию сказать – знаю, что это будет что-то сочувствующее, судя по тоске на его лице. – Если бы я мог сделать больше… Последнее время я постоянно думаю о вас. Хлеб во рту становится неожиданно сухим, и я запиваю его элем, после чего улыбаюсь в ответ на долгий взгляд Кассия. – Я действительно счастливица, раз сумела завладеть мыслями такого человека, как вы. Я отстраненно наблюдаю за Кассием – он окунает кусок хлеба в масло и подносит к моим неожиданно пересохшим губам. Я понимаю, что играю нечестно, но мне нравится провоцировать желание и восхищение Кассия, и я, хоть это и эгоистично, не позволю им угаснуть. Поэтому вместо того, чтобы взять хлеб рукой, подаюсь вперед и забираю кусочек губами, при этом коснувшись пальцев мужчины кончиком языка. Совершенно случайно, разумеется. И Кассию нравится все, что я делаю, потому что следующие несколько минут он кормит меня, а я откровенно забавляюсь, касаясь его пальцев то губами, то языком, то прикусывая зубами. Останавливать свою забаву не хочу – слишком мне приятно учащенное дыхание и жадный взгляд Кассия – и я заканчиваю пиршество тем, что мимолетно облизываю масло с кончика каждого его пальца, хитро глядя в его светло-карие глаза. – Будете продолжать в том же духе, и еда станет последней вещью, о которой я смогу думать, – хрипло говорит Кассий. Кажется, я перестаралась, но не жалею. Мой озорной взгляд все еще обращен к Кассию: – А я все еще получаю удовольствие от восхитительной еды и останавливаться не собираюсь. Кассий поднимает к моему лицу кружку с элем, и я делаю осторожный глоток. Конечно, после этого приходится облизнуть губы – что я и делаю, на этот раз совершенно без умысла. Кассий не отрывает от меня взгляд, пока сам пьет эль – так жадно, будто у него во рту не было ни капли воды дня три. Потом приподнимает наполовину пустую кружку и улыбается: – За Сифакса и его потрясающую победу сегодня! Надеюсь, вы чувствуете облегчение. Вам ведь было так тяжело. – Ожидание всегда тяжело мне давалось. Но вы правы, мне действительно сейчас намного легче, – киваю я. – Я надеялась, что он сможет вернуться к Лене, но по крайней мере теперь все знают, что он невиновен. У нас странное понимание правосудия, вы не находите? – Я тоже думал об этом. Невиновность, доказанная чужой кровью. И никому это не кажется странным. – Вы… – мое сердце пропускает удар. – Вы не верите в его невиновность? – В данном случае верю. Или, точнее, в то, что он оправдан, хоть и таким странным образом. Но без вашего поручительства, какая судьба бы его ждала? Был бы у него шанс доказать то, что его руки чисты? – Кассий заставляет себя улыбнуться, чтобы смягчить горькую правду, но ничего у него не получается, и он отходит к перилам ротонды. – Неужели все считают нормальным то, что люди должны проливать кровь, доказывая то, что они не совершали преступлений. Я тихо подхожу к Кассию. Внутри ледяной водой журчит грусть, и яркие цвета сада, кажется, меркнут. – Если невиновен – стань убийцей на арене. – Мы с отцом всегда выступали против подобного вида правосудия. Ведь убийство на арене реально не доказывает ничего. Молчание пропитано несогласием и холодом. Я вспоминаю, как всего час назад молилась о благосклонности к Сифаксу. И опускаю голову, внимательно разглядывая свои пальцы. – Так Боги являют нам свое расположение. Если они хотят оправдать человека – они дадут ему силы победить. – Силы победить? – Да. Или возможность. Соперник споткнется, или его на мгновенье ослепит отблеск солнца в доспехах. Боги могут разными путями говорить с нами. И это – один из них. По воле Богов человек выживает, и кого мы за это благодарим? Кому молимся? – Может, Боги просто смотрят, но участия не принимают, – Кассий улыбкой ослабляет повисшее между нами напряжение. – Я бы лучше задавал людям вопросы, вместо того, чтобы слепо верить в божественную волю. – Никогда бы не подумала, что вы будете против подобного. Ведь такое понятие правосудия – самая настоящая квинтэссенция Рима. Кассий обнимает меня за талию, а я в ответ кладу голову на его плечо. – София, я предан Республике, но все же не согласен с некоторыми традициями и хотел бы их изменить. Правосудие должно свершаться в суде, а не на арене по воле Богов. – Боги оставляют за нами право выбора, и мы сами решаем, что нам делать, – неосознанно касаюсь своей ключицы. – Моя мать умеет общаться с ними, но кроме нее я больше не видела никого, связанного с ними настолько сильно. Ведь если бы Боги интересовались жизнью каждого человека, то они бы общались напрямую с каждым из нас, разве нет? – Верно. Им вряд ли есть дело до пустяковых конфликтов людей, до их мелких проблем. – Думаю, что мы всегда виним Богов в том, что просто не можем понять. Либо нам не хватает времени, либо терпения и мудрости. Наш разговор течет спокойно и мирно, как вода в ручье рядом с ротондой. Кассий поднимает мое лицо и убирает волнистую прядь за ухо. – София, я очень ценю возможность обсудить с вами подобные вещи. У большинства женщин… – он запинается. – У большинства людей не достает смелости или ума, чтобы касаться философских вопросов. – Неужели? – я хихикаю. – А я думала, что Сенаторы только тем и занимаются, что спорят о ничего не значащих вещах. На мою реплику Кассий закатывает глаза, но улыбается. – Существует огромная разница между пререканиями на тему поставки зерна и обсуждением фундаментальных вопросов о природе и человечестве. И мне нравится слушать о вашем видении этого мира. – Мнение постороннего лица всегда интересно, – пожимаю плечами я, Кассий все еще мягко держит меня за подбородок, не давая отвести взгляд. – Меня интересует ваше мнение. Кассий наконец отпускает мое лицо и за руку ведет к столу. Но, когда я сажусь, он стоит рядом. Заметно, что Кассий пытается подобрать слова, но не знает, как лучше выразить мысль. – Кассий, что-то случилось? Вас что-то беспокоит. – Я должен спросить… – Кассий смотрит на меня неуверенно, даже с опаской. Я что, похожа на дикого зверя? – Есть ли что-то большее, чем дружба, между вами и Сифаксом? Сердце пропускает удар, а ладони резко становятся ледяными. Я понимала, что этот вопрос прозвучит рано или поздно. Одни Боги знают, как у меня получается непринужденно улыбнуться – вопрос мне не нравится, хотя скрывать мне нечего. – Кассий, если бы я не знала вас, подумала бы, что вы ревнуете. – Разве можно меня в этом винить? Я точно знаю, что я не единственный мужчина, чьим вниманием вы полностью завладели. Вы умная, красивая, страстная, бесстрашная. Я поистине удачлив, раз у меня есть возможность проводить с вами время… Внутри что-то щелкает – и я не хочу слушать от него все эти комплименты. Я поднимаюсь со скамьи и, не давая Кассию договорить, целую его. Понять свои чувства даже не пытаюсь. Хотя было бы, что понимать. Признательность, благодарность, привязанность и нежность. Не те чувства, которые делают поцелуй горячим и незабываемым. И, видят Боги, я этого не планировала, но тяжелый день сказывается на моем поведении – и я отпускаю нервы, которые были натянуты, словно струны кифары. Пока Кассий нежно отвечает на мой поцелуй, я мысленно вою волчицей – и беру инициативу в свои руки. К черту эту нежность, она мне надоела, она мне неприятна! Мой поцелуй становится грубее, а когда я кусаю Кассия за губу – он подается назад и удивленно смотрит на меня. Про себя думаю, что, если он считает страстью то, что было между нами раньше, то он не знает вовсе, что такое настоящая страсть. Что такое грубый поцелуй и жесткое столкновение языков на грани битвы за первенство, укусы и обладание – схватить женщину за талию и настолько крепко прижать к себе, что ей захочется скулить – от боли, смешанной с непередаваемым удовольствием. Прижми меня к перилам, покажи, чего хочешь, не дай мне времени думать! Я готова кричать от разочарования, когда Кассий покрывает мою шею поцелуями. Мягкими, теплыми и… пустыми. – Если бы вокруг нас не было рабов… – шепчет он мне в углубление ключицы и поднимает лицо. И что бы ты сделал? Я маскирую ухмылку хитрой улыбкой. – Вы же сказали, что это сад виллы? И он личный. – Обещаю, что найду более уединенное место в следующий раз. И мы продолжим там. Боги, нет! Не надо! Обещание светится в глазах Кассия искрами предвкушения, я же мягко освобождаюсь из его объятий. – Мы не опоздаем на следующий бой?.. И я бы хотела зайти на рынок по дороге.***
Рим, гладиаторские бараки, настоящие дни.
Евфимий скептически смотрит на Виктуса, нервно покачивая трезубцем. – Полегче, у тебя сейчас бой. – Не волнует, – коротко бросает Виктус, не прерывая обеда. – Уверен в себе, как всегда. Знаешь, твоя самонадеянность однажды тебя погубит. – И?.. Евфимий лишь смеется, глядя на необъяснимо спокойного Виктуса. Его первый бой в Риме вот-вот начнется, а он, мало того, что совершенно не волнуется, так еще и ест! – Знаешь, даже если я и умру, то хотя бы не на пустой желудок. – Твои приоритеты меня пугают, – хохочет Евфимий. Виктус снова безразлично ведет плечом, но ответить не успевает – к ним подходит другой гладиатор. Высокий, смуглый. Широкие плечи, мощные руки… Про себя Виктус мимолетно думает, что сопернику этого гладиатора будет непросто. – Могу я присоединиться к вам? – подошедший гладиатор садится около Виктуса после его кивка. – У вас сегодня бой? – Да, – Виктус коротко кивает. – А я только что закончил мой первый бой, – мужчина широко улыбается. Видимо, радуется, что остался в живых. Виктус же про себя думает, что своей первой победы он уже и не помнит. – Ранен, – варвар бросает мимолетный взгляд на перевязанное темно-синей тканью бедро. – Но жив, волей Богов. – Пусть они благоволят тебе дальше, – Виктус отодвигает пустую пиалу и встает из-за стола. Хочет уйти, но слова Евфимия заставляют его обернуться к мужчинам: – Где твои манеры? – Евфимий дружески хлопает молодого гладиатора по плечу. – Ты не знаешь, с кем говоришь? Это же Покоренный Король. Последний из оставшихся в живых вождь Галлии. Виктус хмуро смотрит сначала на Евфимия, а потом – удивленно на молодого гладиатора. Тот уронил ложку и теперь медленно встает из-за стола, глядя на Виктуса. Ужас в глазах молодого гладиатора сменяется недоверием. – Быть не может… Вы – вождь галльского племени? Виктус моментально зажигается злостью и сжимает зубы, закидывая на плечо боевой топор. Он прекрасно знает, что после таких подробностей о нем, другие гладиаторы норовят выяснить отношения. Ничем хорошим это ни разу не заканчивалось. – Верно. Люди Цезаря взяли меня в плен. А ты чем заслужил участь быть тут? – Я не хотел вас обидеть, – теряется гладиатор, оборонительно поднимая руки. – Я просто знаю человека, который очень дорог мне, и он тоже из Галлии. Точнее, она. Виктус не успевает ответить – Флавий заходит в барак и хлопает в ладоши. – Перерыв окончен! Готовьтесь к своим сражениям! Виктус, ты первый. Варвар безмолвно выходит из барака, не замечая, как побледнел молодой гладиатор, услышав его имя.***
Рим, амфитеатр арены.
Кассий ведет меня сквозь толпу к его ложе, когда перед нами появляется та, кого я хочу видеть меньше всего. – Кассий! Я счастлива видеть вас снова, господин, – мурлычет Ксанте, наклоняясь к Кассию. Ее вульгарный наряд заставляет меня нахмуриться. Вспоминаю свое платье – даже оно мне казалось верхом неприличия, но Ксанте меня явно переплюнула. А когда она целует отпрянувшего в удивлении Кассия в обе щеки, я и вовсе начинаю сердиться. Чего ей не сидится рядом со своим… с кем там она пришла? Почему Сенатор Глиций не держит ее при себе? – Ээ… Я тоже рад видеть вас… Ксанте, верно? Отмечаю, что на этот раз он запомнил ее имя. – Вы помните! Я польщена! – Ксанте игриво подмигивает Кассию, а тот пытается пройти мимо нее, таща меня за собой. – Если вы позволите… Нам надо вернуться на свои места. – Вы уверены, что не хотите сесть со мной рядом? Как я ни стараюсь сдерживать злость, скулы все же начинают гореть. – Ксанте, – удивительно, но у меня получается говорить спокойно. – Я думала, ты сопровождаешь Сенатора Глицию. Вряд ли он платит за то, чтобы ты проявляла интерес к другим мужчинам. Особенно к тем, кого ты всего несколько дней назад… избегала. Ты же обычно всегда на стороне победителя. – Да как ты смеешь! Как будто твои мотивы чисты! – вся учтивость Ксанте испаряется, и теперь женщина шипит рассерженной кошкой. – Твой дорогой Кассий знает, что ты тут только ради своего гладиатора-любовника? Я распахиваю глаза шире, не веря своим ушам. У нее действительно хватило ума сказать такое?! Да еще и при Кассии говорит так, словно его нет рядом! Приходится сжать кулаки, чтобы не поддаться желанию оттолкнуть Ксанте от себя. Дрянь! – Извините нас, Ксанте, – голос Кассия сочится злостью. – Но сейчас не время и не место для подобного. Я благодарно смотрю на Кассия, когда он за руку тянет меня прочь, но тут же чувствую горькое разочарование – Кассий избегает моего взгляда. И это подстегивает злость, когда я оборачиваюсь к широко улыбающейся Ксанте. – Я пришла сюда поддержать друга, и Кассий прекрасно это знает. – Понимающий патрон, – Ксанте смеется уже в открытую. – Но вряд ли он будет счастлив узнать о том, какие чувства твой друг испытывает к тебе на самом деле. Боги, я готова броситься на Ксанте и придушить, но помощь приходит с неожиданной стороны – неизвестно откуда взявшийся Глиций кладет руку на поясницу Ксанте. – Ксанте, я искал вас. Пора вернуться на места… – когда Сенатор замечает меня, его неприятная улыбка сменяется злобной гримасой. – Полагаю, вам кажется забавным то, что ваш друг заплатил такую маленькую цену за убийство моего сына! – Боги пощадили Сифакса, господин. Не я, – заставляю себя смотреть на Сенатора безразлично, хотя внутри все поет. Перед глазами воспоминания о мертвом теле Руфуса, и девочки, которую он убил на моих глазах. Месть оказалась слаще, чем я думала. – Правосудие найдет вашего друга, – цедит Сенатор. – Если не сегодня, так завтра. И уводит зло оскалившуюся Ксанте прочь. А я с тоской замечаю, что Кассия рядом со мной нет. Когда я присоединяюсь к нему в ложе, он все еще отказывается смотреть на меня. И я тяжело вздыхаю. Однажды на голову Ксанте упадет кирпич. И я буду тут совершенно ни при чем – наверняка она раздражает Богов так же сильно, как меня. – Прошу прощения за это, Кассий. Ксанте готова сделать что угодно, чтобы выставить меня в худшем свете. – София, послушайте, я… – тихо начинает Кассий, но его перебивает вставший со своего места Антоний, поднятой рукой привлекая внимание зрителей. – Перерыв окончен, и я с удовольствием объявляю о следующем бое. Я очень его ждал. Приветствуйте Титана из Антиохии! На арену выходит мощный мужчина в тяжелых доспехах, я смотрю на него лишь мельком. Бой меня не волнует, и я беру своего покровителя за руку. – Кассий, я не по… – Соперник Титана из Антиохии! Человек, завоеванный Цезарем! Встречайте: Виктус-Покоренный Король! Слова обрушиваются на меня водопадом, беспощадно бьют по голове и лицу, когда я резко вскакиваю с места, глядя на арену. Быть не может… Я не чувствую реальности, выпадаю из нее. Только сердце колотится так, что оглушает и зажигает вспышки в глазах. Я ослышалась, да? Но мои глаза не могут меня обмануть, и я наклоняюсь над перилами в попытке ближе рассмотреть мужчину, вышедшего на арену. Гордо поднятая голова, высокомерный взгляд знакомых до боли глаз, отливающие медью волосы. И рисунок на шее – чуть крупнее моего – переплетенные линии, образующие что-то вроде распахнутых крыльев. И я, кажется, задыхаюсь, не в силах произнести всего одно слово. Отец…