Восемь лет назад в Галлии…
Мы с отцом вернулись из обхода леса в поисках выживших. Такого же безрезультатного, как десятки предыдущих. – Очередная неудача… – отец все сильнее отчаивался, и я больше всего на свете боялась, что он опустит руки. Я прижалась к его могучей груди и вздохнула. – Мы найдем кого-то. Просто чуть позже. Сама в этом не уверена, но готова была сказать что угодно, чтобы поднять дух отца. Он сильный, и он не оставит попыток. Я не позволю. – Сомневаюсь, София. Прошли месяцы. Я вряд ли уже смогу что-то сделать. Видимо, наш народ ошибся с вождем, – своими словами отец загнал в мое сердце ледяную сталь кинжала, кажется. Иначе почему мне стало нечем дышать от боли в груди? – Ошибся?! – Защищать наше племя – мой долг. Но я подвел их, как вождь. А тебя – как отец. – Да что ты… что ты говоришь?! – я рассердилась моментально и настолько сильно, что осмелилась повысить голос на отца, но мне было плевать. – София, ты – воительница. Но скажи, как ты найдешь себе мужа и заведешь семью, если будешь всю жизнь выслеживать римлян, искать мести? Я вытаращила глаза, не веря своим ушам. – Семью? М-мужа? – я даже заикнулась. Он серьезно?! – Отец, у меня уже есть семья, которая мне необходима, и большего мне не нужно. А любовь придет однажды. Настанет день, когда мне не нужно будет убегать, прятаться и выслеживать. И тогда я встречу того, кто предназначен для меня Богами, – последнее предложение звучало с заметной неуверенностью. Что скрывать, я в последнее время не верила, что мне встретится тот, кому я смогу отдать свое сердце. – Я хочу надеяться на это, милая, – отец серьезно посмотрел мне в глаза, и мне стало не по себе. – Если бы я смог обеспечить тебе спокойную и счастливую жизнь, пожертвовав своей, я бы пошел на это, не задумываясь. – Я бы не позволила тебе сделать подобное, – хмуро ответила я, скрещивая на груди руки. – Конечно, нет, – отец ласково улыбнулся, и я захотела завернуться в его любовь, как в одеяло. – Скажи мне, София, когда мы покончим с римлянами, что ты хочешь получить от своей жизни? Как распорядиться ей? Я недолго думала, прежде чем тихо признаться в том, о чем размышляла уже не раз: – Я хочу быть как ты. Хочу стать вождем. – Возможно, однажды станешь. Если мы сможем очистить нашу землю от этих… захватчиков, – я засмеялась, когда отец сдержал ругательство. Он называл меня взрослой, но иногда все же забывал, что я уже не маленькая девочка. – Храни свою цель в сердце, София. За нее я готов сразиться с сонями легионов Рима. Не позволяй никому отнять твою мечту. Отец крепко обнял меня, вселяя непоколебимую уверенность в том, чему я хочу посветить свою жизнь. И никакая любовь мне теперь не нужна.***
Рим, настоящие дни.
В груди разрастается радость, но она так тяжела, что я цепенею. Вот он, передо мной, встает напротив своего соперника. Не обращает никакого внимания на зрителей, которые кричат ему оскорбления и жаждут его смерти. «Варвар!», «Убийца!». Его презрение к этим мерзким кровожадным людям чувствую кожей даже на таком расстоянии. И он совсем не изменился… Все такой же мощный, с сильными руками и широкими плечами, но главное, что я чувствую – его сила. Несгибаемый дух, я вижу это горящее пламя в его глазах. Таких же зеленых, как у меня. – Боги вернули мне тебя, и я больше никому не позволю разлучить нас… Прикосновение к спине столь неожиданно, что я вздрагиваю. Кассий. Смотрит на меня, как на заговорившего оленя. Конечно, он слышал мои слова, а я совсем забыла и про него, и что хотела что-то ему сказать всего минуту назад. Как будто это было в прошлой жизни. Кассий смотрит сначала на арену, а потом на меня – тоскливо, будто я только что разбила ему сердце. – Так Ксанте сказала правду. На играх действительно есть ваш любовник… До меня не сразу доходит смысл этих диких слов, я слишком сосредоточена на отце. А когда понимаю – хватаю ртом воздух. Что он несет?! – Я… Что? – Он галл, как и вы, – Кассий указывает на моего отца. – И вы явно его знаете. Тот, с кем вас объединяет прошлое, больше вам подходит вне всяких сомнений, и… Я смотрю на него, не моргая. Ушам своим не верю, как он мог подумать такую чушь? – Кассий. Этот мужчина – мой отец, – медленно произношу я, тяжело глядя на ошарашенного покровителя. – О-отец? Я возвращаю свое внимание на арену, где отец атакует, заходя с разных сторон. Я вижу, что он бьется не в полную силу, а скорее изучает скорость и реакцию соперника, заставляя того отступать. По арене разносится яростный рык Титана, и мне хочется услышать голос отца, пусть это будет и воинственный вопль. Но я знаю, что этого не будет – отец всегда бился молча. И убивал тоже. Гладиаторы безжалостно атакуют друг друга, и в их ярости заметно желание убить. Оба явно делали это уже не раз, и в этой битве проигравшему пощады не будет, это я знаю точно. Я с удовольствием объявляю о следующем бое. Я очень его ждал. Слова с запозданием, но все же доходят до моего сознания, и я резко оборачиваюсь в сторону Антония. Должна ли я удивиться, что он смотрит на меня, не мигая и явно уже давно? А это представление устроено намеренно. Для меня. Еле заметная улыбка Антония смягчает его острый взгляд, на который я отвечаю прищуром. Сама не знаю, что чувствую сейчас. Страх и радость разрывают душу на части, недоверие дополняет картину. Словно я не до конца уверена, что это реальность, а не сон утомленного разлукой сознания. Не замечаю, в какой момент моим вниманием снова завладевает битва. Гладиаторы уже заметно устали, но продолжают яростно наступать друг на друга. Зрители неистовствуют, когда отец мощным ударом ноги выбивает из руки соперника круглый деревянный щит. Я дышу отрывисто, воздуха не хватает, а мои губы – словно чужие – непрерывно шепчут молитву. Антоний комментирует: – Похоже, Завоеванный Король сдаваться не собирается! От злости я сжимаю зубы. Мой отец не сдавался никогда, и в будущем это не случится. – Отец, покажи ему всю ярость воинов Галлии, – шепчу я. Словно услышав меня, он как будто взрывается изнутри неукротимой яростью и обрушивает безумное количество ударов на соперника, и тому ничего не остается, кроме как пятиться назад, отражая страшные удары боевого топора. Краем уха слышу Кассия – он, кажется, улыбается: – Сходство очевидно. Даже отсюда я вижу, насколько сильно вы похожи на него. Как трогательно! Я похожа на яростного воина? Отвечаю, даже не задумываясь, полностью поглощённая боем: – Мои родители часто говорили, что от отца я унаследовала взгляды и характер, а от мамы – мудрость… – я охаю, когда удар меча Титана приходится на наплечный доспех отца. Воодушевленный удачей, Титан отвлекается и тут же вскрикивает от боли в руке – отец не промахнулся. Еще один удар – уже по ногам, и Титан тяжело валится на колени, а к его горлу уже приставлено острие топора. Все происходит так быстро, что я восторженно взвизгиваю. – Сдавайся! – рычит отец, а я раздраженно тру щеку – щекотно. И не сразу понимаю, что из глаз текут слезы радости, облегчения. – Сдавайся! – снова требует отец, сильнее прижимая оружие к горлу Титана – из под острия стекает тонкая багровая струйка. Внутренняя борьба дается гладиатору нелегко, но он все же кидает свой меч на песок и поднимает руку. Потусторонняя тишина на арене безраздельно царствует несколько секунд, а потом все разом начинают восторженно орать. – Хороший бой, – провозглашает Антоний. – Нет, отличный бой! Очевидно, череда побед Титана из Антиохии прервана, но сражался он великолепно! Конечно, зрители требуют смерти – бесчисленное количество рук с опущенными вниз большими пальцами отдается ядовитым жжением в груди. Людям все равно, кто умрет, лишь бы песок окрасился в красный. И я не смею отвести взгляда от отца, когда он без колебаний перерезает Титану горло под рев жадной толпы. – Мы должны спуститься в бараки и найти вашего отца там, – Кассий наклоняется к моему уху, а мне душно. Безжизненное тело на песке выглядит нереально, а пустой невидящий взгляд направлен в мою сторону. – Сифакс поможет нам найти его, – отстраненно соглашаюсь я, глядя на уходящего с арены отца. И мне становится страшно. В бараках все тот же полумрак. Запах крови, холодного камня и пота наполняет ноздри. Я слышу стоны раненных гладиаторов, но, заглядывая в каждый барак, не могу найти того, кого ищу. – Но куда он мог исчезнуть? – я в отчаянии наматываю волосы на палец. – Он придет, я уверен. Расскажите мне о нем, пока мы ждем. Вы были близки до того, как вас захватили? – Кассий берет меня за руку, а я все оглядываюсь по сторонам. – Он всегда был тем, на кого я могла рассчитывать, – улыбаюсь. – Не было такой проблемы, которую он не мог решить. И если мне нужен был совет, я первым делом шла именно к нему. – Он будет рад узнать, что теперь вы не зависите ни от кого, – я едва ли замечаю, что Кассий ласково гладит мою щеку. – Я думал кое о чем, когда смотрел на сражение. Топор вашего отца острый, а его доспехи… выделяющиеся. Но, может, он предпочтет что-то, что может защитить не только руку и плечо, но все тело? – Может, предпочтет, – вскидываю брови. – Я знаю хорошего кузнеца. Он делает оружие и доспехи для моей семьи на протяжении многих лет, использует лучшие материалы. Он сможет изготовить доспехи для вашего отца, и к следующим играм он будет защищен лучше, чем сегодня. Я широко распахиваю глаза от удивления, но тут же широко улыбаюсь. – Вы сделаете это для него? – Я попрошу изготовить доспехи для вождя Галлии, – Кассий улыбается, довольный моей реакцией. – И ваш отец будет внушать соперникам благоговение и страх. А топор будет острым настолько, что сможет повредить сталь. – Кассий, я буду очень вам благодарна, – я растроганно улыбаюсь и в порыве благодарности обнимаю мужчину за шею. – Отлично! Я поговорю с кузнецом сегодня после игр. А сейчас вы ждите тут, а я схожу к ланистам. Может, ваш отец где-то там. – Спасибо вам, – целую его в щеку, прежде чем отпустить. – Благодарить не за что. Я смотрю в крошечное окошко уже несколько минут, ожидание тянется невыносимо долго. И когда я чувствую сзади едва уловимое колебание воздуха – резко оборачиваюсь и не могу сдержать разочарованного вздоха. – Сифакс… – София? Ты вернулась? – он искренне рад меня видеть, хоть и удивлен. Я киваю и достаю из завязанного узлом шелкового платка глиняный пузырек. – Вернулась. Я же обещала принести тебе отвар из окопника. Сядь. Сифакс, к моей большой радости, не спорит. Я разматываю ткань и наношу вязкую жидкость на края раны. – София? – пристальный взгляд Сифакса прожигает меня насквозь. – Что с тобой? Я в который раз оглядываюсь. Где же отец?.. – Сифакс, у меня есть новость, – замолкаю на несколько секунд. Это сложно произнести. Страшно, что сейчас все развалится, что все окажется какой-то страшной ошибкой, и что это был вовсе не отец… – Мой отец жив! Он только что сражался, я видела его! – Я его встретил. Непроизвольно вздрагиваю – сильнее надавливаю на порез, и Сифакс морщится. – Встретил? Ты? – Я не знал, кто это. А когда понял – он уже ушел на арену, и я не успел ничего ему сказать. София, я готов молиться Богам и бесконечно благодарить их за то, что ты снова обрела его, – Сифакс наклоняется ко мне и нежно прижимается лбом к моему. – Я… – в горле становится сухо, я закрываю глаза и шепчу совсем тихо. – Ты победил, мой отец жив, и он скоро будет рядом. Я очень боюсь, что это все сон, который через минуту оборвется, и я проснусь со вкусом пепла во рту… Шаги за спиной – и я оборачиваюсь резко до боли в шее. Разочарование во второй раз бьет по сердцу больнее, и Кассий виновато смотрит на меня. – Мне очень жаль, София. Похоже, что ланиста увез вашего отца с арены. И я получил сообщение от Лены. Она просит вас вернуться как можно скорее. – Но… как же… Я все же чувствую этот пепел – он царапает горло обидой, а душу – одиночеством. Я тяну время, снова завязывая ткань на ноге Сифакса, но это так по-детски. Понимаю ведь, что эти несколько минут не изменят ровным счетом ничего. Отца тут уже нет. Когда я встаю и обреченно смотрю вокруг, Кассий целует меня в щеку. – Вам надо идти. Лена не просила бы вас вернуться, не будь дело срочным. Еще раз оборачиваюсь. Полные сострадания взгляды Кассия и Сифакса давят на меня наравне с моим собственным разочарованием, и я почти бегом покидаю прохладную комнату, похожую на тюремную камеру. Лена занята тем, что прикладывает друг к другу куски ткани. Сколько я помню, она всегда сама подбирала сочетания цветов и фасоны для платьев. Вот и сейчас она с упоением перебирает шелковую горку, сортируя цвета. И как обычно – сосредоточенно нахмуренные брови, едва заметная улыбка на пухлых губах, накрашенных ярко-красной помадой. Я все еще потеряна – дорога до Школы не развеяла мою тоску, и я прислоняюсь к прохладной стене лбом. Что за день… Сил совершенно не осталось – лишь грусть. Я так и не увидела отца! Да, до этого я могла лишь надеяться, что он жив. Но сейчас я знаю это наверняка, и мне мало! И нахожу это жестоким. Спустя целых восемь лет молитв Богам и проклятий врагам я знаю, что самый близкий в мире человек совсем рядом со мной, но я не могу его увидеть! – София! Игры были настолько насыщенными, что ты меня не слышишь? – судя по хмурому выражению на красивом лице, Лена зовет меня уже не в первый раз. – Да, прости. Я слушаю, – тускло отвечаю я. – Я рада, что ты так быстро получила мое сообщение, – смягчается Лена. – У тебя есть немного времени, чтобы прийти в себя после игр. Марк Антоний велел тебе присоединиться к нему и группе Сенаторов в попине. Той, что находится у доков. Я резко отталкиваюсь от стены – слова Лены в одну секунду окрыляют. Но я вскидываю брови, сдерживая улыбку от разливающегося в груди тепла. – «Велел»? – Велел. Немедленно, – Лена морщится и недовольно передергивает плечами. Да уж, Марк Антоний не из тех, кто просит. А на губы все просится улыбка – от попытки ее сдержать у меня уже болят щеки. – Сенаторы в попине? Это… странно, – пытаюсь представить этих важных, как им самим кажется, мужчин в подобном месте – полном выпивки и веселья – и не могу. Одно с другим совсем не сочетается. К тому же в попине у доков постоянная публика – моряки и плебеи. Но не Сенаторы. – Не нам решать, что для него нормально, а что – нет. Видимо, он позвал нескольких Сенаторов выпить с ним. – Позвал? Велел тогда уж, – я ухмыляюсь. Боги, ну что за мужчина! Моей усталости как не бывало, я дышу полной грудью – первый раз за день, наверное. Но когда в комнату заходит Ксанте и лениво прислоняется к арке, выходящей в коридор, я не сдерживаю гримасы. Ее лживые обвинения перед Кассием все еще звучат в ушах призывом придушить эту змею. – София встречается в один день с двумя патронами, а мой меня уже отпустил, и я свободна! Это нечестно! Я уже готова сказать, что занятие для Ксанте всегда найдется, ведь полы в Школе тоже кто-то должен мыть, но Лена, прекрасно видя мой прищур, кидает на меня предостерегающий взгляд. Я пожимаю плечами: – Жизнь несправедлива. – Это ты говоришь о том дне, когда стала рабыней? – Ксанте зло щерит зубы, не скрывая своих эмоций, и я отвечаю с едва ли меньшей злобой. – О, прошу прощения! Неужели истребление моего племени и продажа в рабство моей семьи беспокоят тебя? – Это твои слова, а не мои. – Прекратите! Обе! София, иди готовься! – Лену сложно вывести из себя, но мы умудрились это сделать, поэтому обе мигом расходимся по своим комнатам. Молча. Цирта с интересом перебирает украшения на моей кровати. Я присаживаюсь к ней и ласково глажу пальцем мягкую шерсть на мордочке. – Прости, но я не могла взять тебя с собой на арену. Ты бы наверняка там потерялась, – ласково обращаюсь к обезьянке, и та замирает, едва слышно что-то бормоча. Заметно, что она тосковала и теперь радуется вниманию. Да что говорить – я сама уже привязалась к этой маленькой забияке. Лена с улыбкой смотрит на Цирту, и я искренне радуюсь, что она смирилась с присутствием моих питомцев в Школе. Но минута без дела для моей наставницы – невозможная пытка, и она сразу начинает перебирать мои платья. – Нам нужно что-то, что привлечет внимание Антония. Но попина – место на окраине города, и там надо быть осторожной… Я едва ли ее слушаю. Теперь свою порцию внимания требует и Артемида, и я с удовольствием глажу короткую шерсть. Гончая смотрит на меня с обезоруживающей преданностью своими огромными голубыми глазами. А я думаю о ее бывшем хозяине. – Боги, да что с ней сегодня?! София! – Лена негодует, но на ее лице написана такая детская обида, что я начинаю хихикать. Лена не выдерживает, и мы уже хохочем вместе. – Ты невозможна! – Лена взмахивает оранжевой тканью, прежде чем дать ее мне. Ее глаза искрятся весельем. – Одевайся и не испытывай мои нервы на прочность, Антоний тебя ждет! Она не могла найти лучших слов, чтобы я перестала дурачиться. Оранжево-белое платье напоминает мне небо во время заката. Широкий пояс с узором из квадратов под грудью подчеркивает фигуру. Одну руку я обвязываю тонким платком от плеча к запястью – как кольцами змеи. А на вторую руку Лена надевает широкий браслет. – Он оценит, – довольно улыбаюсь своему отражению, а Лена деловито щелкает пальцами. – Я никогда не ошибаюсь. Тебе пора. От двери разносится фырканье. Ксанте снова воображает себя кобылой? И что она вообще тут делает? – Если Антоний хотел бы провести время с той, на кого действительно приятно смотреть, он бы мог послать за мной. С минуту смотрю на Ксанте, и ей становится некомфортно от моего тяжелого взгляда. Особенно, когда я подхожу к ней. – Так иди к нему, Ксанте. Чем больше времени я с ним провожу, тем больше понимаю, насколько он опасен. Так что я тебя не держу. Ксанте не находит слов, лишь безмолвно открывает рот и недоверчиво глядит на меня. Лена касается моего плеча: – Я рада, что ты наконец это поняла. Неожиданно припоминаю нашу первую встречу с Антонием. И свои мысли о том, что я должна бояться этого человека. То, что я сказала сейчас Ксанте, чтобы заткнуть ее, было правдой. Ведь чем больше я его узнаю, тем больше понимаю – он осторожен, расчетлив, коварен. И да, опасен. Но не для меня. – Будь осторожна, – продолжает наставлять Лена. – Антоний что-то задумал, он не просто так позвал Сенаторов в такое место. И один Юпитер знает, зачем Антоний вызвал туда тебя. – Я всегда осторожна. Антоний хитер, но я готова к этому, – встряхиваю волосами. Надеюсь, мой жест не выдает моего желания оказаться в этой попине как можно скорее.***
Рим, гладиаторские бараки.
Виктус тяжелым шагом заходит в барак. Уставший, измученный, но победивший. Еще одна кровавая сделка за собственную жизнь жжет сердце печатью. Он надеется просто сесть и закрыть глаза – отстраниться от мира хотя бы на одну минуту. Но блаженная тишина нарушается прохладным звоном цепей, которые Флавий держит в руках. – Это зачем? – устало спрашивает Виктус, но подсознание шепчет ответ. – Ты забыл, что сделал с ланистой? Ты будешь в цепях. Все время. Пока не докажешь, что я могу тебе доверять. И скажи спасибо, что я не переименовал тебя в «Бешеного короля»! Виктус смеряет тяжелым взглядом двух центурионов за спиной Флавия – те готовы подавить любое сопротивление. И вдруг начинает хохотать, но смех так страшен, что Флавий нервно сглатывает. – Так вы решили подождать конца боя, чтобы я устал, прежде чем посадить меня на цепь? Вы сообразительнее, чем кажетесь, Флавий. Флавий подает знак своим солдатам, и те приковывают Виктуса к кровати за кандалы на лодыжках. Ланиста теперь явно чувствует себя комфортнее и смело подходит к Виктусу. – Я буду снимать их с тебя только для тренировок и боев. Остальное время ты будешь закован. И советую тебе подумать о том, что ты сделал. – Придет день, когда я приду к тебе за расплатой, – варвар прямо смотрит на ланисту, не повышая голоса и не меняя тона. Словно спрашивает, что сегодня на ужин, а не угрожает. И это выглядит поистине пугающе. – Ты не усвоил урока, очевидно. Если бы ты не был таким хорошим бойцом, я бы уже давно выкинул твое тело с перерезанным горлом где-нибудь в поле. – Ты еще пожалеешь, что не сделал этого. – Дикарем был, им и останешься навсегда, – презрительно кидает Флавий. – Сегодня я уже сыт твоим поведением по горло! Может, на голодный желудок ты быстрее сообразишь, что совершил ошибку. И продолжаешь ее совершать. Сегодня остаешься без ужина. Виктус отворачивается от Флавия, в который раз демонстрируя полное неуважение, но понимает – это будет долгая ночь. Живот уже начинает сводить от голода. И становится не легче, когда варвар видит других гладиаторов – те возвращаются с ужина. От мыслей о том, как он хочет познакомить череп Флавия с топором, Виктуса отвлекает подошедший молодой гладиатор, что беседовал с ним перед боем. – Что вы сделали, чтобы заслужить это?! – мужчина недоумевающе смотрит на цепь. – Тебе какое дело? – Просто хочу узнать больше о своем союзнике, – просто признается мужчина, совсем не смущенный холодным ответом. – Я рад познакомиться с вами, Виктус. Меня зовут Сифакс. Я не сразу увидел ваш знак, – он кивает на шею Виктуса. – Но теперь разглядел и узнал. Я видел такой же у Софии чуть ниже шеи справа. Виктус, сначала ровным счетом никак не реагирующий на речь Сифакса, оборачивается так резко, что цепь прохладно звенит у его ног, и он делает шаг к Сифаксу. На лице – шок и угроза, а перед глазами воспоминание, как его дочь сжимала зубы от боли, когда Дельфиния наносила ей на ключицу знак. – Ты знаешь Софию?! – Да. Я ее знаю давно, но сейчас она известна уже всему Риму, как лучшая Куртизанка Рима. – Куртизанка? – прежде мало кому приходилось видеть такой шок на лице вождя Галлии. А точнее – никому. Сифакс моментально напрягается, чувствуя, что он навлек на себя ярость Виктуса. Но вместо нее на лице варвара проступает безнадежная тоска. – Я велел ей делать что угодно, чтобы выжить… – Она всегда хранила в памяти ваш завет, – тихо делится Сифакс. – Я был с ней, когда она отомстила Трибуну Руфусу. Я хорошо помню этот вечер. – Отомстила? Она всегда была воительницей, – Виктус смотрит куда-то перед собой, и вдруг на его лице появляется до того нежная улыбка, что Сифаксу становится неуютно, словно он без разрешения заглянул в душу человека. – Эту черту она явно унаследовала от отца. – Наверное, – Виктус улыбается еще шире и теперь смотрит на Сифакса иначе – уже без прежнего холода, а с заметным интересом. В этот момент в барак заходит кто-то. Сифакс стоит спиной и не видит человека, но от выражения выжигающей изнутри ненависти на лице Виктуса ему становится не по себе. Легат Аквила в окружении трех центурионов подходит к мужчинам и внимательно смотрит на Сифакса, будто пытаясь просветить его взглядом насквозь. И вдруг улыбается. – Ты хорошо сражался, Сифакс-Истребитель. Я легат Аквила, и теперь ты принадлежишь моему людусу. – Я… – Сифакс теряется, а Виктус сжимает кулаки – его руки трясутся от ярости. Молодой гладиатор вежливо склоняет голову, скрывая разочарование и пустоту во взгляде. – Это честь для меня, господин. Я буду служить вашему людусу на пределе своих сил. Виктус замечает, как Сифакс сжимает зубы, будто произнесенные слова обжигают губы. Но мужчина быстро приходит в себя, и, когда поднимает лицо, на нем осталась лишь отчужденная вежливость. Легат Аквила не замечает ничего – поворачивается к Виктусу и смотрит на него сначала мельком, а потом пристальней: – Ты… Я тебя узнал! – Я очень рад, – рычит Виктус и делает шаг к Аквиле, но кандалы впиваются в лодыжки, а цепи оглушительно звенят. – Когда тебя объявили, имя показалось мне знакомым. Знаешь, твое новое имя идет тебе куда больше. Покоренный, – с наслаждением произносит Аквила. – Твое веселье скоро закончится. Отмщение найдет тебя, – Виктус не сдерживает ненависти в горящем взгляде, в низком голосе и сжатых кулаках. – Неужели? Очень сильно сомневаюсь. И следи за своим тоном, раб. В моих силах купить тебя прямо сейчас, а потом отправить на бои. Не на один, а на пять, десять подряд. Пока твое тело не истечет кровью на песке. – Напомнить, что ты уже пытался убить меня, и у тебя не получилось?.. – скалится Виктус, сжигая Аквилу полным презрения взглядом. И сдерживает кровожадную улыбку, когда рассерженный Аквила подходит ближе к варвару. Давай же, еще несколько шагов. – Ты – бесполезный, никчемный раб. Ты – ничто… – Легат останавливается в паре шагов от Виктуса, окидывает его внимательным взглядом и вдруг начинает смеяться. Хохот оглушает, разносится в маленьком пространстве, распаляя ярость Виктуса все больше. – Хочешь достать меня прямо сейчас, да? Ты умен, но недостаточно. Ты все тот же, каким был восемь лет назад. Пожалуй, ты мне не нужен. Догнивай тут свои оставшиеся дни, недели, а может, и годы. Сифакс, ты начинаешь тренировки в моем людусе завтра. И попробуй найти себе более приятную компанию. Легат кивает своим хранителям, и они покидают барак. Сифакс с осязаемой скорбью смотрит на варвара. – Я знаю, что Аквила сделал с вашей семьей. Хорошо помню тот день, когда он привел Софию в Школу. Подумать только, что теперь и я его раб… – Надеюсь, что ты будешь осторожен с Аквилой. И не забудешь о моей дочери. – Я никогда о ней не забуду. – Я буду молиться Богам за тебя, Сифакс. Виктус протягивает Сифаксу руку, и мужчины пожимают друг другу предплечья. Оба думают о том, что их объединяет. Арена. И София.***
Рим, попина.
Просторное помещение встречает меня волной громкого смеха, запахом вина и хлеба. Факелы на кирпичных стенах освещают попину, фреска с тремя обнаженными женщинами выглядит таинственно в свете этих пляшущих языков жидкого тепла. Людей тут много. Одни пьют, другие переговариваются, а третьи играют в азартные игры. То и дело слышны довольные вскрики особенно удачливых игроков. Медленно обвожу взглядом зал, а когда вижу стол у дальней стены – непроизвольно закусываю губу, сдерживая волну радости. Антоний смотрит на меня, наверное, с момента, когда я вошла. Или мне просто хочется в это верить. Заставляю себя перевести взгляд за спину поднявшегося мне навстречу мужчины. За столом сидят Сенаторы Глиций и Корнелий, и если второго я видеть не против, то присутствие первого совершенно меня не радует. Но я забываю обо всем, когда Антоний твердо идет ко мне, не отводя взгляда. Предвкушение прекрасного вечера кружит голову, и мне приходится прикладывать усилия, чтобы не кинуться навстречу мужчине, а дать ему самому подойти ко мне. – София, прекрасны, как всегда! Я понял, что вы пришли, когда все взгляды обратились ко входу, – Антоний наконец подходит ко мне, и я изящно откидываю волосы с плеча, игриво улыбаясь. На душе так легко, что хочется петь. – Мне положено приковывать к себе внимание окружающих. Антоний подает мне руку и провожает к столу, и я позволяю себе насладиться этим прикосновением и даже мимолетно погладить запястье мужчины кончиками пальцев. От его ответной улыбки по пояснице бегут мурашки. Антоний отпускает мою руку и уходит сделать заказ, а я сажусь за стол. Сенатор Глиций краснеет, словно свекла, глядя на меня. – Вы… – О, София! – Корнелий не дает Глиции и слова сказать, широко улыбается мне и наклоняется ближе. – Какое удовольствие, что вы присоединились к нам! – Сенатор, я не меньше рада вас видеть, поверьте! – возвращаю ему улыбку и притворяюсь, что не заметила мимолетного напряженного взгляда, которым Корнелий одарил Глицию. – Надеюсь, вы насладились сегодняшними играми? – продолжает Корнелий, не замечая полного ненависти оскала Глиции напротив нас. И я не собираюсь портить вечер ни мужчинам, ни себе, тем более что уверена – Глиций не будет устраивать спектакль. Максимум – снова начнет кидаться обвинениями. Но при Антонии – вряд ли. – Это было впечатляюще. И окончание некоторых боев меня порадовало. – О, вы делали ставки? – Корнелий подмигивает мне, и я отвечаю озорной улыбкой. – Вроде того. Глиций наклоняется ко мне через стол, скаля зубы. Ощущаю его ненависть каждой своей порой, каждым волоском. И это меня удивляет: обычно я – та, кто обвиняет. Первый раз я вижу такую злость в отношении ни моего племени, ни моей семьи, а именно меня. Внутренне готовлюсь обороняться, а на лице сохраняю маску спокойствия. – И каково это, избежать наказания за убийство? – рычит Глиций. – Неужели я вынуждена слушать ваши обвинения в третий раз? – удивляюсь я. – Глиций! – недовольно восклицает Корнелий. Меня радует, что он на моей стороне. Пользы от этого немного, но удовольствие приносит. – Ваш охранник победил, а смерть моего сына теперь останется безнаказанной! – Сенатор, – я твердо смотрю в бледно-голубые глаза. Отблески пламени прибавляют Глиции лет десять к его возрасту. Мне даже сочинять не приходится, ответ сам приходит на ум. – Я думаю, вам стоит обсудить это с Антонием. Уверена, он оценит ваш смелый взгляд на великую систему Римского правосудия. – Конечно, оценю, – раздается сзади. – Ты хочешь поделиться, Глиций? Наша безмолвная война с Глицием заканчивается моментально – Сенатор отводит взгляд, когда Антоний садится рядом со мной. Но я все еще смотрю на мужчину, впитывая в себя его ярость. Чувствую, как он подавляет ее, как протест разъедает его изнутри. И это почти сладко. Пока раб расставляет перед нами бокалы, я и не думаю прекращать свое пиршество эмоциями Глиции, и тот усиленно ищет, что сказать: – Я… м… Да, пожалуй. Я принимаю результаты суда, но я рассчитывал, что они будут иными. – О, конечно, – с лица Антония не сходит коварная улыбка, и я, мимолетно посмотрев на мужчину, теперь не хочу отводить взгляд. – С расстояния я подумал, что ты только что оскорбил великую Республику. – Я… Я бы никогда… – заикается Глиций и встает, нервно поправляя тунику. – Приношу свои извинения, но я вспомнил, что у меня сегодня вечером важная встреча, – я едва глаза не закатываю. Встреча у него, конечно. – И мне надо к ней подготовиться. Благодарю тебя, Антоний, за любезное приглашение. Корнелий, рад был видеть. Я не жду от него прощания, и его злой взгляд только распаляет мою кровожадность еще больше. Может, я и должна пожалеть этого человека, но не нахожу в себе ни капли сочувствия. Нарочно провожаю Глицию взглядом до самых дверей, а Антоний довольно смотрит на меня. – Он однозначно запомнит эту встречу. А вы можете занять его место. Надеюсь, Боги одарят вас большей удачей, чем его, – он кивает мне на игральные кости. – Думаю, что судьба и так благосклонна ко мне, – едва заметно наклоняюсь к Антонию, и он улавливает мое настроение, я вижу отражение моего удовольствия в его глазах. – Звучит красиво, но как насчет доказательств? – он протягивает мне чашечку с костями. Три серых кубика светлеют на дне, и я с улыбкой принимаю вызов. Глядя не на чашку, а в серые глаза Антония, я трижды встряхиваю рукой, прежде чем с громким стуком поставить чашку на стол дном кверху. Ну что же, посмотрим, насколько Боги благосклонны ко мне. Я бегло считаю точки. Три, пять, три. Одиннадцать! Я победила! Корнелий грустно вздыхает, протягивает по одному сестерцию Антонию и мне и встает. – Сегодня не мой день. Если вы простите меня, я принесу немного еды. Смотрю на уходящего Сенатора с улыбкой. Я надеялась, что мы с Антонием сможем побыть вдвоем, но не рассчитывала, что это будет так скоро. Но когда оборачиваюсь к нему, мой взгляд бегло скользит по двери, и сердце падает куда-то на пол. Слишком неожиданно… А могла ли я вообще ожидать, что в эту дверь сейчас зайдет Аквила? Он почти тащит за собой смотрящую в пол Сабину, а около них, напряженно глядя вокруг, шагают пятеро стражников. Краем сознания отмечаю, что на Сабине новое зеленое платье – эту ткань мы купили с ней вместе, я хорошо это помню. Золотой обруч в волосах красиво гармонирует с такого же цвета поясом и круглыми бляшками на плечах. Но… что она тут делает?.. Пара мгновений, чтобы скрыть свой шок – это совсем не долго. Но не когда рядом с тобой сидит Антоний. И, к сожалению, он замечает мое секундное напряжение. – Интересная реакция, – щурится он, в этот момент Сабина поднимает от пола взгляд и замечает меня. Глухая тоска в ее глазах сменяется шоком, она не может его скрыть. – Еще более интересно, – теперь Антоний ухмыляется, глядя то на меня, то на Сабину. Я упустила момент, когда все так резко вышло из-под контроля, и мне становится невообразимо душно. Или это из-за того, что Антоний наклоняется к моему уху… – Не волнуйтесь, я не намерен выдавать ваши тайны. Аквила направляется к нашему столу, таща за собой Сабину, и садится напротив Антония. Когда Легат смеряет меня взглядом, я забываю, как дышать… но он сразу равнодушно отворачивается к Антонию. Облегчение затапливает легкие воздухом – я, видимо, задержала дыхание. Я рада, что он меня не узнал, но невольно задаюсь вопросом: у него проблемы со зрением или с памятью? – Прими мои поздравления, Антоний! Игры удались на славу! Я даже купил себе гладиатора! – звучный бас Аквилы разрывает мои перепонки… На колени и восхваляй Юпитера, варвар, или же смотри, как твоя дочь будет принесена ему в жертву! Я взываю к Великой Матери о внутренней силе – и молитва отвлекает от выжигающей ярости. Аквила снова смотрит на меня, и адреналин захлестывает меня горячей волной. – Ты мне кажешься знакомой… – задумчиво тянет он. Сабина, до этого кидающая на меня осторожные взгляды, касается его руки и улыбается: – Может, ее красота напомнила тебе Венеру? Замечательно, восхваляй меня перед своим мужем… Хотя я понимаю, что она просто пытается отвлечь его. – Вы очень добры, – улыбаюсь подруге. Моя улыбка становится шире, когда Аквила бубнит: – Нет, ничего подобного, – и тут же подозрительно смотрит на Сабину. Той явно все сложнее удерживать на лице улыбку: – Она немного похожа на служанку, что жила у нас раньше, помнишь? Ту, которой пришлось уехать в Ареццо. Мне этот спектакль надоедает, я взглядом прошу Сабину замолчать и холодно обращаюсь к Аквиле: – Мы не встречались прежде. Боюсь, что моя компания вне ваших финансовых возможностей. – Что? – Аквила злится и мигом попадается в мою ловушку. – Откуда вам знать, сколько я могу предложить? – Вы Сенатор? – вскидываю бровь. – Нет, но… – Значит, вы не сможете позволить себе купить мое время, – презрительно щурю глаза, наслаждаясь представлением – Легат гневается с каждой секундой все сильнее. Неожиданный шум заставляет Сабину едва ли не подскочить на месте, и мне становится ее жалко. Она, наверное, впервые в подобном месте. В это время Антоний опрокидывает на стол чашу с костями, а неизвестно когда вернувшийся Корнелий протяжно стонет – он снова проиграл. Антоний довольно хлопает в ладоши: – Вот за что я люблю этот город. Никогда не знаешь, когда тут встретишь человека из своего прошлого, – он мог бы хотя бы попытаться не смотреть на меня, пока говорил? Я и так прекрасно понимаю, к кому обращено каждое слово. – Иногда тут можно встретить того, кого не видел несколько лет. Пять, или даже восемь, – я мимолетно смотрю на Антония, давая понять, что поняла его игру, и он возвращает свое внимание к легату. – Аквила, ты ведь привез из Галлии рабов, я правильно помню? Моя кровь обращается льдом, кажется, потому что мне становится холодно, а шея горит огнем. Как всегда, когда нервничаю. Быстро перекидываю волосы на грудь, и тут только до меня доходит… это все – не случайность. Перед внутренним взором наша первая встреча с Антонием… – Дай-ка угадать, тебя захватили в одной из давних битв и привезли в Рим. Дали шанс получить место в римском обществе… Он знает! Он все понял, и я ощущаю железную удавку вокруг своей шеи… На несколько секунд выпадаю из происходящего, но низкий голос Легата возвращает меня обратно: – Верно. А что? – У меня вопрос, гипотетический, – Антоний игнорирует вопрос, а на его лице теперь ни следа улыбки. – Что бы ты сделал, если бы сейчас наткнулся на одного из тех рабов? Сабина неотрывно смотрит на свои руки на коленях, а ее лицо стремительно бледнеет. В отличие от моего – я начинаю сердиться, щекам уже жарко. И я медленно вдыхаю полной грудью, не давая эмоциям шанса захватить меня полностью. Мне не нравится игра Антония, но я уже ввязалась в нее… Поэтому я наклоняюсь к его уху, в моем шепоте слышны резкие ноты: – Ради Богов, что вы делаете?! – Забавляюсь, – вот и весь ответ. – Вы думаете, мне есть что скрывать от вас? Если вас что-то интересует, можете просто спросить, а не устраивать показательное шоу. – Но как же нам развлекать себя без подобного? Наш диалог настолько интимный, что я закусываю губу, когда Аквила портит момент. – Я бы удивился, если бы узнал, что раб из Галлии выжил в Риме. Но я полагаю, что я исправил бы свою прошлую ошибку. Этим дикарям не место в Риме. Я впиваюсь ногтями в ладони, призывая себя к благоразумию. Ошибку… дикари… Желание прикончить этого человека становится нестерпимым. И чей это голос такой спокойный? Неужели мой? – А вы знаете, чего хотите. Аквила широко мне улыбается, и я отвечаю тем же, пока кровь внутри закипает. – Упрямство – очень ценная черта характера для военного. Именно благодаря ему мы так много времени провели в тех лесах, чтобы убедиться, что мы истребили каждого галла, который не пожелал покориться. – А что, если бы они добились большего успеха? Большего, чем ты и твои люди? – Антоний чуть щурится, а я, кажется, уже еле дышу от злости, но не на Антония, а на Легата. И свои растревоженные воспоминания. Аквила звучно хохочет: – Чтобы раб превзошел Легата? Невозможно! – И все же, представь. Что бы ты чувствовал? – настаивает Антоний, отражение пламени в его глазах делает взгляд поистине опасным. Легат зло поджимает губы, больше ни намека на веселье. – Я бы сделал все, что в моих силах, чтобы у их успеха был трагический конец. Я не свожу глаз с Аквилы, но это не мешает мне заметить быстрый взгляд Антония на меня. Аквила, который, кажется, не видит ничего дальше своего носа, если это не касается Сабины, внезапно спускает свою злость на Антония: – Почему у меня ощущение, что ты пригласил нас сюда, чтобы запугать? И что за странные вопросы? Во что ты играешь?! Минутку… Пригласил? Боги, я должна была догадаться, что Легат не случайно пришел сюда! Ослепленная радостью от будущей встречи с Антонием, я совсем не прислушалась к здравому смыслу и интуиции. Антоний склоняет голову набок, но ответить не успевает – я в секунду решаю поддержать его и показать, что попытка Аквилы запугать нас провалилась. И я шире распахиваю глаза, имитируя непонимание и удивление: – Мы расстроили вас? Это же просто дружеский разговор. – Именно, это лишь гипотетический вопрос, Аквила. Не вымещай на мне свою злость за то, что боишься проиграть в кости. – Улыбка Антония и необъяснимое чувство единения согревают мне сердце. И еще радостней мне становится от молчаливой ярости Легата, когда Антоний ставит перед ним чашу с костями. – Твой черед. Аквила, занятый костями, не замечает, как мы с Антонием обмениваемся взглядами, в которых искрится озорство. Нам обоим нравится подстрекать и раздражать Легата. Но что гораздо важнее – Антоний не скрывает удовольствия, что я поддерживаю его игру. И это оживляет меня, дает почувствовать себя очнувшейся от долгого сна. И почему именно этот тиран обладает способностью заставить меня почувствовать себя чуть ли не всесильной? Цвет глаз Антония становится таким, словно через секунду в этой темной серости мелькнут грозовые молнии. Ничего не могу с собой поделать и легко касаюсь руки мужчины под столом. И действительно вижу отблески голода и желания в глазах. И эта гроза сводит с ума… Секунды блаженного контакта обрываются звоном – Легат швыряет пару монет на стол, и я смотрю на кости. Восемь. Он проиграл. Антоний даже не смотрит на стол – переводит взгляд на Аквилу. – Ты захватил племя Валор, верно? – Да, – Аквила улыбается так широко, что у меня чешутся кулаки выбить ему зубы. – Я продал Покоренного короля людусу Флавия. – Я видел его на арене сегодня. Сильный боец, – одобрительно кивает Антоний. Сабина, до этого притворявшаяся статуей, наклоняется к уху мужа и что-то шепчет. Он смотрит на бледную жену так, словно она предложила ему небывалую мерзость, и шипит в ответ – тихо, но я слышу: – Так уйди, если тебе так неприятно тут находиться! – Я не хотела докучать тебе, но… – Сабина вся сжимается под взглядом Аквилы, становится такой несчастной, что мне становится больно за нее. – Но ты это делаешь! Уходи. – О-одна? Мимо верфи? Ночью? – с каждым словом Сабине становится все хуже, губы едва заметно дрожат. – Боишься уходить – оставайся тут! – Аквила уже не пытается говорить тише. Ублюдок. Сжимаю юбку на коленях, не пуская свои темные эмоции на лицо, и обворожительно улыбаюсь Антонию: – Я могла бы составить ей компанию, возможно? Если вы позволите. В его глазах сверкает любопытство, и несколько секунд он раздумывает, явно просчитывая в уме варианты. Потом кивает, но его улыбка не смягчает стальной твердости во взгляде. – Идите, при условии, что вернетесь как можно быстрее. Я кидаю на Антония благодарный взгляд, прежде чем выйти из попины вслед за Сабиной. Сабина идет, понуро опустив голову. Ее мелодичный голос хлещет болью: – Спасибо тебе. Аквиле доставляет невообразимое удовольствие видеть мой страх, и как я обращаюсь к нему за помощью. Я молча беру Сабину за дрожащую руку и тяну к верфи. В ночи вода Тибра отражает свет луны серебристыми искрами, а деревянный помост тихо скрипит под нашими ногами. Я глубоко вдыхаю, от холодного воздуха тело мелко дрожит. Но я чувствую себя настолько живой, что даже холод мне приятен. – У меня есть совсем немного времени, но я с тобой, – смотрю на Сабину – она, как завороженная, не сводит взгляда с ночного небосвода. – Я могу выслушать тебя, если хочешь. Ее русые кудри укрывают бледное плечо. Рядом со мной Сабина выглядит настолько хрупкой и маленькой, что ее хочется закрыть собой от всего мира. И когда она смотрит на меня своими огромными несчастными глазами, у меня появляется ощущение, что я обрела сестру. – Выслушать что? Что я больше не могу его избегать? Что ему нравится причинять мне страдания? Что его прикосновения заставляют меня умирать из раза в раз? – по ее щекам скатываются хрустальные слезы, а лицо кривится, как от боли. – Поверь, мне проще с этим смириться, если хранить глубоко внутри. – Мне очень жаль, но я тебя понимаю. Тебе поможет только одно. Свобода, – мой голос едва ли громче ласковых всплесков воды. Сабина всхлипывает и присаживается на влажный деревянный помост. Ветер над водным простором сильнее, чем среди домов, поэтому я распускаю волосы по плечам и обнимаю себя руками. – Не знаю, что бы делала без тебя там. Подобные места… они очень пугают. И это было слишком… И я не знала, что ты будешь там. – Так тебе из-за меня там было неуютно? – Нет! Просто… – она вытирает слезы и смотрит, как я сажусь рядом с ней, подворачивая юбку – не хочу испортить платье, ведь мне еще возвращаться в попину. – Я была в ужасе, что он узнает тебя, и вся наша ложь вскроется. – Я в шоке, что он не узнал меня. Не знаю, чем забита его голова, что он совершенно не запоминает ни лиц, ни информации, но я благодарна Богам, что немного помутили его разум. – А я не удивлена, что он не узнал тебя. Он едва ли замечает кого-то, кто не может помочь ему заслужить расположение Цезаря или Антония. Даже я до недавнего времени была для него не больше, чем невидимкой. Лучше бы так и оставалось. – Он не сильно-то старался завоевать расположение Антония, когда нападал на него только что. – Эти политические баталии далеки от меня, – хмурится Сабина. – Я думаю, что Антонию просто нравится действовать на нервы Аквилы, заставлять его злиться. Встряхиваю головой – у меня в голове все перепуталось после слов Сабины. – Совсем недавно Аквила выступал на стороне Сената, а теперь снова на стороне Цезаря? Что так неожиданно изменилось? – Он говорит, что Сенат бросил его. Что Цезарь уже победил, потому что все Сенаторы переругались между собой. Я хотела тебе это рассказать. Я с минуту раздумываю над услышанным, потом медленно киваю, вглядываясь в темноту воды перед нами. – Спасибо. Это ценная информация. – Я очень рада быть полезной! – Сабина складывает руки на груди и улыбается. Кажется, что моя реакция подняла ей настроение, но она сразу грустнеет и виновато опускает глаза. – Знаешь, эти дни были непростыми. Я старалась избегать его, но подслушивать разговоры. У меня получалось оставаться незаметной почти всегда, но сегодня он решил взять меня с собой. Ему наплевать, что я ненавижу быть в толпе, что боюсь, когда на меня смотрят. Я хочу ей сказать, что она научится не бояться внимания, что я помогу ей встречать чужие взгляды с высоко поднятой головой. Хочу, но не могу – потому что не могу заставить себя лгать Сабине. И мне хочется заплакать, когда я мягко сжимаю ее локоть. – Со мной тебе нечего бояться. – Это правда. С тобой я чувствую себя в безопасности, – она трогательно утыкается лбом в мое плечо, и мы еще несколько минут сидим, укутанные светом луны. Вдруг мне в голову приходит идея, и я скидываю сандалии под настороженным взглядом Сабины. – Ты ведь не собираешься купаться сейчас? – Нет, конечно! Тут вода не настолько чиста, чтобы я осмелилась нырнуть. Но это не значит, что я не могу сделать это! – и я опускаю босые ноги в воду. Она теплее, чем я ожидала, и я болтаю ногами, широко улыбаясь. – Мы с братом часто так делали. Сидели вечерами около воды, обсуждали жизнь в племени, друзей, да все подряд. – Холодная? – Сабина кивает на мои ноги. – Бодрящая. Давай же, – дергаю Сабину за подол юбки. Она снимает сандалии и с опаской касается воды кончиками пальцев. И тут же отпрыгивает под мой тихий смех. – Да она же ледяная! Как ты можешь так просто делать… это? – она снова изумленно указывает на мои ноги в воде. – Примерно в такой воде я всегда мылась. Привыкла. Сабина снова касается пальцами воды, пуская круги по сверкающей темной поверхности. Она мне сейчас напоминает осторожную кошку. Спустя несколько секунд она все же присоединяется ко мне и постепенно расслабляется, привыкая к температуре. – В Риме я всегда боялась идти куда-то. Везде опасно, люди смотрят, обсуждают, могут ограбить. А тут так тихо и спокойно. – Думаю, мы заслужили несколько минут спокойствия. – Рада, что ты так думаешь. Все, кого я знаю, всегда стараются быть занятыми, шумными, нужными другим. Приемы, толпы, пиры… – одним непередаваемым движением плеч она выказывает такое отвращение, что меня саму передергивает. – Никто не понимает ценности тишины. – Тебе бы понравилось в Галлии, – печально смотрю на сверкающие капли воды на моих ногах, когда вынимаю их из воды. Сразу же становится очень холодно. – Я всегда любила выбираться из города, когда была девочкой. Но это было так давно… Я никогда не умела выживать, бороться. – Я научу, – подмигиваю. Приходится заставить себя встать – разрушать благодать этого вечера и уходить совсем не хочется. Но надо. Меня ждет Антоний, и это единственное, почему я все же согласна променять спокойствие воды на шум толпы. После прохлады ночи воздух в попине кажется нестерпимо жарким – даже голова начинает кружиться. Когда я подхожу к Антонию у игрального стола, он встречает меня довольной улыбкой и скользит по моему телу таким взглядом, что я уже не уверена, от чего именно мне жарко. – Как раз вовремя, – он прочищает горло и обращается сразу ко всем в попине, перекрывая своим звучным голосом гул и моментально прекратившиеся разговоры. – Друзья, римляне, товарищи по выпивке, требую минуту внимания! Благодаря вам игры сегодня прошли с таким успехом. Поэтому для меня честь объявить о том, что я также буду вести двухдневный парад в честь великого праздника Вулканалии* во славу Цезаря! Попина взрывается одобрительными вскриками, аплодисментами и тостами, и все поднимают бокалы в сторону Антония. Тот отвечает сразу всем довольным кивком и оборачивается ко мне с таким диким выражением лица, словно хочет опрокинуть меня на стол прямо сейчас. Не скажу, что я возражаю против подобного. Боги, дайте мне выдержки… – И вы будете вести праздник вместе со мной. До этой секунды перед внутренним взором я видела праздник предыдущего года – пышный, грандиозный, а сейчас удивленно распахиваю глаза, не вполне уверенная, что услышала Антония правильно. Ощущение, что по меньшей мере лошадь лягнула меня в грудь и выбила из лёгких весь воздух. – Я?..