Восемь лет назад в Галлии…
– Пустите! – крик надрывал мое горло, но куда больнее была хватка двух мужчин, из которой я всеми силами пыталась вырваться. Не могла понять, что вообще происходит – только что я спала в своей палатке, а через минуту меня выволокли за ноги и схватили так жестоко, что болело все тело. И я не знала, что хуже: то, что эти римские ублюдки могли сделать со мной все, что вздумается, или то, что еще двое солдат держали маму, зажав ей рот. Или что другие избивали отца на наших глазах, а тот, кто управлял ими, самодовольно улыбался. Я знала этого человека по слухам, но впервые видела своими глазами. Легата Аквилу. – Ты досаждал мне годами, варвар, но сейчас Рим побеждает. Как всегда, – Легат говорил на латинском языке, я с трудом понимала его. Он презрительно улыбнулся, когда отец пытался сопротивляться – его могучий удар не достиг цели, и от страха я была готова выплюнуть собственное сердце. – Ты не причинишь вред моей семье! – обессиленный, отец продолжал сражаться, пытался добраться до Аквилы, но легионеры крепко держали его. – На колени, пес! – с этими словами Аквила нанес ужасный удар по коленям отца, и я закричала. Кажется, по лицу текли слезы, перед глазами все расплывалось, но я смутно воспринимала реальность – лишь свою выжигающую панику и сбивчивую мысль: как хорошо, что Сингерикс ушел на охоту. И одни Боги знают, откуда у меня взялись силы все же вырваться из хватки, только лишь я увидела направленный на отца меч. Сама себя не помнила – когда встала перед Аквилой и закрыла отца собой. Но двое солдат, что до этого держали меня, грубо швырнули меня на землю, и один из них приставил к горлу копье. Я оскалилась, слезы ярости смешались с кровью из разбитой губы. – Мы умрем свободными, – я смотрела на отца, выкрикивая эти слова. Он снова попытался вырваться, когда Легат с жуткой улыбкой наклонился ко мне. – Не трогай мою дочь! Аквила проигнорировал его, а солдат ударом в живот велел отцу замолчать. – Ты… – Аквила взял мое лицо в свою руку за щеки – и я замотала головой в попытке освободиться от гадкого прикосновения. – Не трогай меня! – За тебя неплохо заплатят, – ухмыльнулся он, надавливая на мои скулы. А потом что-то бегло сказал своим солдатам – я поняла лишь обрывки. – …вождь Валор и то, что осталось от его племени… отвезти в Рим на Триумф в мою честь… есть ли в лагере какие-то ценности… – Аквила присмотрелся к металлическому ожерелью отца с золотой бляшкой – знаку вождя – и тут же стащил его с шеи. – Тебе это больше не понадобится, раб. – Верни обратно, римский ублюдок! – Отец, – хрипела я, еле дыша от хватки солдата. – Ты всегда будешь нашим вождем. – Да. Мы – Валор. Мы – воины, – отец твердо посмотрел на меня и выпрямился, несмотря на боль от избиений. Аквила неожиданно ударил отца ногой в грудь. – Виктус, нет!!! – мама сумела вывернуть лицо из хватки, и мне стало еще хуже от отчаяния в ее голосе, когда отец тяжело упал на землю. Аквила плюнул на землю и кивнул своим солдатам: – Доставьте их в лагерь. Утром отбываем в Рим. Отец и мама обменялись взглядами, пропитанными глухим отчаянием. И это последнее, что я видела, прежде чем попытаться вырваться в последний раз. А после я потеряла сознание.***
Позволяю Аквиле вести себя, и только благодаря этому Артемида, подозрительно глядящая на него, не кидается в атаку. Темные улочки пустые, как будто все живое вымерло, а город вокруг застыл. И вдруг Аквила прижимает меня к холодным камням стены и сжимает мои волосы на затылке – и меня накрывает запах – отвратительный, тяжелый – такой, что хочется согнуться пополам от приступа тошноты, словно в меня через поры проникает яд. – Когда я увидел тебя у себя дома, уже тогда понял, что однажды ты обязательно еще раз придешь туда. Со мной. – Неужели? – наивно распахиваю глаза, а руками незаметно царапаю стену – пальцы сводит от желания схватить нож и загнать в шею Легата. Если бы не центурион, идущий поодаль… – Конечно, – с мерзкой улыбкой он гладит мою шею. Ощущение, что его пальцы оставляют на коже противную слизь. – Я бы никогда не позволил такой красавице ускользнуть из моих рук. Артемида вдруг рычит, я шипением велю ей молчать и обращаю Легату хорошо отрепетированную улыбку. – Вы слишком добры, господин, – мягко выскальзываю из его рук и маню Легата за собой. – Куда ты меня ведешь? – Аквила даже не чувствует подвоха, идя за мной. – Город сильно изменился за годы, пока вы были в Галлии. Я знаю короткий путь и хочу показать его вам, – игриво улыбаюсь и тяну Легата за собой, как собачку за поводок. Он тяжело дышит, глядя на мою грудь, и меня едва не выворачивает. Одновременно накатывает знакомое чувство могущества. Похожее я испытывала, когда пришла к Руфусу. Но сейчас чувства обострены гораздо сильнее. Едва заметный ветерок обжигает кожу колючим холодом, хотя ночь выдалась теплой. – Дай мне только убедиться, что мы одни, – хрипло шепчет мужчина, когда мы заходим в узкую аллею. Пока он оглядывается, я порывисто пытаюсь достать нож, но тут же отдергиваю руку – слышу шаги вдалеке. – Проклятье, – Аквила так же недоволен присутствием посторонних, как и я. От нетерпения в горле пересыхает, я предвкушаю минуту, когда его кровь согреет мои руки. Тяжелые шаги приближаются и кажутся… смутно знакомыми. Резко разворачиваюсь и моментально узнаю приближающуюся к нам фигуру. Нет… Когда Марк Антоний подходит к нам, вижу, что его тело напряжено, как перед броском на врага, а на лице застыла неописуемая ярость. Могу думать только об одном: слава Великой Матери, что в этот момент Аквила меня не трогал. Но от этого совершенно не становится легче дышать. Да и вообще, какая разница? Не он ли меня назвал шлюхой несколько часов назад? И почему мне тогда так стыдно? Артемида начинает радостно скакать вокруг Антония, и он гладит ее за ушами. – Ну, здравствуй, старушка, – Антоний смотрит на меня: – Я искал вас, София… – А потом широко улыбается Аквиле. – Я боюсь, что сейчас ее время принадлежит мне, Легат. – Антоний… – Легат нервно качает головой, и я щурюсь. Боится? – Я просто хотел проводить ее домой, не больше… – Ну конечно, – Антоний улыбается так лучезарно, что уголки моих губ против воли ползут вверх, хотя ситуация совершенно не веселая. Тем более что никакой улыбки не хватит, чтобы заглушить исходящий от мужчины гнев. – В любое другое время делай, что хочешь. Но будь осторожен. Она… дикая, – и он смиряет меня взглядом, от которого я моментально загораюсь. Сначала от провокации, и сразу – от злости. – Дикая? – В одном слове Легата столько эмоций, что у меня земля из-под ног уходит. Неужели узнал… Нет, это совершенно не вовремя! – Я… я знаю тебя! Ты та девчонка из Валор! – мне кажется, что Легата услышал, по меньшей мере, весь Рим. Прихожу в себя моментально. – Верно, – мурлычу я, подходя вплотную к Легату. – У дикарки в Риме больше власти, чем у вас. Неприятно, правда? – и тут же яростно скалю зубы. – Посмотрите на себя. Бегаете по кругу, попрошайничая и по клочку выпрашивая хоть немного могущества и силы у тех, кто выше вас. Аквила отступает с яростью и смущением на лице: – Я… Ты смеешь?.. Ты… – И что подумают люди, – Антоний вскидывает бровь, презрительно глядя на Легата, а меня утаскивает себе за спину. – Человек твоего статуса пытается украсть мою Куртизанку. Мне тоже есть, что сказать, но слишком уж мне нравится смотреть на сдувшегося и жалкого Легата – он похож на промокшего котенка. – Простите, господин, низменные инстинкты на минуту захватили меня, – он даже смотреть на Антония боится, а мое сердце трепещет от восхищения могуществом Антония. И это возбуждает. Снова невовремя... – Оставь извинения себе. Мы оба знаем, что ты это делаешь только потому, что я тебя поймал. Прочь, – последнее слово Антония щелкает кнутом по воздуху. – Иди и делай свою работу вместо того, чтобы волочиться за женщинами по ночным улицам. Еще с минуту мужчины пожирают друг друга яростными взглядами. Странно, что я не вижу потрескивающих искр между ними. Рычащая Артемида дополняет картину – и Легат сдается. Одарив меня многообещающим злым взглядом, он молча уходит в темноту. И если до этого я думала лишь об Аквиле и своем кинжале, то теперь под пристальным взглядом Антония меня накрывает желание уйти. – Стóит ли мне спрашивать, как вы оказались тут с ним? Скрещиваю руки на груди – только так могу держать под контролем желание коснуться Антония. Хотя бы просто коснуться. Или ударить. Сама уже не знаю, чего хочу. – Нет, не стóит. Это моя забота. – Я надеялся, что смогу помочь вам, – он пожимает плечами с таким открытым взглядом, что я едва удерживаюсь от удивленного возгласа. – Но раз вы хотите оставить свои тайны при себе, это ваш выбор. И знаете, – его улыбка озаряет, кажется, улицу, – обычно люди говорят «спасибо», когда их спасают от опасности. – Знаете что, Антоний, – к черту все, я слишком слаба, чтобы удержаться от соблазна. – Я бы лучше отблагодарила вас немного иначе. – Неужели? А именно? – ухмыляется он, но веселость как рукой снимает, когда я медленно подхожу к нему. Кладу ладонь на тогу и медленно веду по его груди к шее, а потом глажу щеку. Ты обижена на него, помнишь? Моя рука сама скользит к шее Антония сзади, а вторая по его животу. Надо это остановить! Да?.. А как? Как, если я уже прижимаюсь своими губами к его, а Антоний властно раздвигает их своим языком?.. И я сразу отхожу назад. Пусть он хочет большего, его очередь думать обо мне. – Ты должна благодарить меня чаще, – Антоний идет ко мне, но я пячусь назад, вскидывая бровь. – Только когда ты этого заслужишь. – Идём. Мне лучше убедиться, что ты дойдешь до школы невредимой. А то тут на каждом углу может поджидать опасность. Его голос насколько мягкий, что поясницу покрывают мурашки, словно мужчина гладит меня. И, кажется, действительно делает это своим открытым взглядом. А может, он не хотел обидеть меня теми словами? Ну конечно, как же... Спорю сама с собой, как будто умом тронулась, и открыто игнорирую предложенную мне руку. – Что я тогда делаю рядом с тобой... – горестно выдыхаю я и иду мимо мужчины. – Ты либо хорошо скрываешь свою глупость, либо слишком умна и понимаешь, что к чему. Я склоняюсь ко второму. Мне чудится гордость в его голосе? – А я к первому, – закатываю глаза. Оставшуюся дорогу мы молчим, а я настолько погружена в свои мысли, что не замечаю частых пристальных взглядов Антония на меня. Аквила от меня ускользнул. Более того, он все же соизволил меня узнать. И теперь добраться до него будет сложнее: если он умен, то не подпустит меня к себе. Стоп, что? Аквила? Умен? Про себя хихикаю над несуразностью предположения. Но даже если он не умнее дерева, то уж точно осторожен, и это все усложняет. Когда Антоний целует мою руку на прощанье, я хочу влепить ему пощёчину, а потом крепко обнять. Вместо этого прохладно улыбаюсь и, не оборачиваясь, захожу в Школу.***
Несколько дней спустя. Школа.
– Притворись мёртвой, – велю я Артемиде, показывая ладонь. Собака с тихим скулением изящно падает на бок. Да, эта гончая обладает удивительной грацией. Я выжидаю, прежде чем... – Встань! – Она моментально поднимается на длинные лапы и довольно виляет хвостом, всем своим видом прося похвалить ее, что я и делаю. Она довольно быстро учится, в отличие от Цирты, которой запрещай-не запрещай, все равно лазит по шкатулкам. – Стойка! – и поднимаю руку вверх. Артемида садится на задние лапы, а передние поджимает к груди, довольно высовывая язык. Она явно развлекается не меньше меня. – Умница. Цирта, дай ей угощение, – обращаюсь к обезьянке. Она сразу достаёт из шкатулки кусочек хлеба. Когда я уже радуюсь, что Цирта все же начала меня слушаться, эта хитрюга съедает угощение сама. – Цирта! – я возмущаюсь, но не могу сдержать хихиканья. Вот же несносная! В этот раз я сама даю угощение гончей, когда за дверью громыхают чьи-то шаги, а потом какие-то ругательства и крики. Что за... Я выбегаю из комнаты и в холле натыкаюсь сначала на суматошно бегающих куртизанок, а потом на солдата. Тот приказывает: – Всем выйти! Это что такое?! Не успеваю возмутиться, когда Ксанте недовольно машет руками на солдата: – Что это значит?! Вокруг меня все бегают, словно в Школе открылись двери в хаос. Дверь... я безмолвно смотрю на Аквилу, который заходит в холл и что-то ищет. Или кого-то... Лене, видимо, неведом страх, потому что она встает прямо перед Аквилой, закрывая собой напуганных девушек. – Меня совершенно не волнует, какое у вас звание, будь вы самим Цезарем! Это незаконно! – Единственное, что тут незаконно, – Аквила даже не смотрит на Лену, – так это что вы даже не попытались заплатить эдилу за то, что содержите проституток. И пока вы не рассчитаетесь по своим долгам, эти девушки смогут видеться со своими покровителями только в тюремных клетках! – Что?! Я владею этой Школой более десяти лет! Это просто вымогательство! Словно проснувшись, я стремительно разворачиваюсь, чтобы забрать из комнаты нож, но... – Ты никуда не пойдёшь! – рычит Легат мне в спину. Богиня... Мою спину заливает ледяной пот. Я знала, что он так просто не простит того, что случилось тем ужасным вечером после парада! И когда он хватает меня за плечо, я резко разворачиваюсь и бью его по руке: – Не трогай меня! – Убери от нее руки! – одновременно со мной кричит Лена, подбегает к Аквиле и... от души влепляет ему пощёчину. Ну ничего себе! Аквила от шока отступает назад, но быстро приходит в себя. – Ты пожалеешь. Поднять руку на Хранителя города – преступление! – Хранитель? Как будто это что-то значит, – фыркает Лена. Я ее не узнаю... Легат в замешательстве смотрит на Лену: – Это значит, что я командую всеми правоохранительными органами Рима! – Это все – пустые слова! Все управление Сенат держит в своих руках. Если бы у вас была хоть капля власти, вы бы привели с собой не несколько солдат, а... Легат в ярости машет рукой... одновременно с моим вскриком по комнате разносится звук хлопка, а щека Лены становится ярко-красной. – Стражи! Выведите ее, пока мое терпение не кончилось! – шипит Легат. Ксанте начинает вырываться из рук стража: – Да как вы смеете! Вы знаете кто я?! Я самая... – ОТПУСТИТЕ ИХ! – громогласно требую я, толкая Легата в грудь и кидаясь к центуриону, который пытается увести Лену. Легат дёргает меня на себя и прижимает к стене так резко, что воздух из лёгких выбивает, а спину прошивает резкая боль. – Игнорируйте. Уведи ее! – Легат не даёт мне двинуться и кивает солдату на Лену, та не сдаётся. – Ты можешь сопроводить меня хоть в сам ад, но трогать меня не смей! – и поворачивается к Легату, пока ее волокут к выходу: – У меня есть могущественные друзья. Ты пожалеешь об этом, «Хранитель города», твой титул не защитит тебя, когда твои солдаты отвернутся от тебя! – Пусти ее! – снова пытаюсь я, но взбешенный Легат влепляет кулаком в стену около моей головы, и я подпрыгиваю, чувствуя, как от лица отливает кровь. – Заткни ее, наконец! – орет Легат, и солдат встряхивает Лену, как тряпичную куклу. Та умудряется обратиться к напуганным девушкам: – Не бойтесь и не сопротивляйтесь. Берегите себя, а я вернусь к вам так скоро, как смогу. – Аквила! – я выворачиваю одну руку из хватки и яростно толкаю его в грудь. – Не трогай никого! Я тебе нужна, так оставь их! Не знаю, права я или нет, но мне надо отвлечь его от остальных. Никто не заслужил такого отношения! – Не делай вид, что знаешь меня. Я арестую того, кого захочу. А тебя... – он сжимает мой подбородок и наклоняется к лицу, провоцируя дрожь в груди. – Тебя я провожу в клетку лично. И он выволакивает меня из Школы. Я выдыхаю, пытаясь успокоиться, но ничего не получается, когда понимаю: Аквила ведет меня в сторону, противоположную той, куда увели остальных. – Куда ты... – Закрой рот! – он дёргает меня за руку, и я сжимаю зубы от боли. – Моя рука мне еще понадобится! – Замолчи! И ужас топит меня в болоте, ведь нож остался в Школе, и защиты у меня нет... Дом Аквилы такой же, как я помню – белый, залитый приветливым солнечным светом. Но у меня ощущение, что мужчина заталкивает меня не в прохладный холл, а в ледяной ручей. Ноги как ватные – я их совсем не чувствую. – Ты ответишь за то, что выставила меня дураком! Иди в мою комнату. Сейчас же! Ты ведь знаешь, где она находится, «жрица»! Он толкает меня, и я с трудом удерживаю равновесие. – Выставила дураком? Я? Ты сам отлично с этим справляешься! – даже не пытаюсь идти, куда велено. От ненависти в ушах низко гудит. Аквила снова тащит меня по дому, я оглядываюсь в поисках хоть одной живой души. Хоть кого-то, кто может помочь... – Тут только ты и я, – он разбивает мою надежду на осколки широкой улыбкой. – Я позаботился, чтобы нам не мешали. Слова, прикосновение, отвратительная улыбка... Сердце стучит в горле, и я уверена – вот-вот остановится. Запоздалый страх накрывает моментально, в голове картинки того, что именно Аквила хочет сделать со мной. Он словно мысли мои читает: – Если бы в тот день я знал, какой хорошенькой ты можешь быть, если тебя помыть, то оставил бы себе. И я понимаю, что никакие уловки не помогут, как бы я ни пела ему о том, что сейчас я готова отдаться ему и вообще жалею, что в тот день он не сделал меня своей. Мерзость. Дергаю рукой в пустой попытке сопротивляться. – Я никогда не буду твоей! – Ты – рабыня, и власти у тебя тут нет! – на его лице расцветает зловещая улыбка, когда он смотрит на меня, и мое тело начинает трясти от явного вожделения в глазах Легата. И это наполняет меня такой силой, что не была мне ведома до этого. Я – Куртизанка. Годы ушли на мое обучение и тренировки. И у меня есть оружие против мужчины. Его собственная похоть. И заносчивость, которая ослепляет его. Поэтому я взываю к своей внутренней силе и к воспоминаниям о тренировках. – Легат, если вы прекратите тащить меня, я смогу идти сама, – тихо говорю я, смиренно глядя на него. Не могу его винить за подозрительный взгляд и опускаю глаза в пол. – Я не хочу принуждения, и раз уж у меня нет выбора... Я мягко освобождаю руку и делаю несколько шагов, покачивая бёдрами. Легат хищно следит за мной, и я понимаю – у меня есть шанс спастись, если сыграю партию грамотно. – Ваш дом производит впечатление. Как и вы сами, – опускаю взгляд вниз и часто моргаю, прежде чем посмотреть на мужчину из под ресниц. И Аквила теряется: – О, так вот почему ты была тут с моей женой? – Я хотела быть чуть ближе к вам. Вы меня не помнили, но я никогда не забывала вас, – я несу такую чушь, потому что Аквила, кажется, с трудом воспринимает мои слова – я едва заметно наклоняюсь, чтобы вырез платья приоткрыл изгибы груди. Аквила с трудом сглатывает, а я перебираю пальцами кончики волос и улыбаюсь: – Я просто уже не знала, как привлечь ваше внимание. Каждый раз, когда я была тут, я представляла себя наедине с вами. Как сейчас... – Легат тяжело дышит, и я продолжаю, не понимая, как он может так легко ведется на мою прозрачную ложь. – С самогó Триумфа, когда я видела, как люди восхваляют вас, я знала, что в Риме нет мужчины могущественнее вас. – Всматриваюсь в Аквилу сквозь ресницы, пытаясь найти баланс между смирением и вызовом. Но он вдруг отходит от меня, зло щеря зубы. – Нет! Не играй со мной в свои игры! И быстрым движением достаёт из ножен меч. И вот теперь... теперь мне действительно страшно. – Иди. Сейчас же! Чувствую металлический вкус страха в горле, словно Легат сейчас перерезает мне шею мечом. И покорно иду в комнату, где мне становится еще хуже: тут нечего использовать для защиты. Кресло, постель, умывальник на пьедестале... – Долго же я этого ждал, – хриплый шёпот за спиной влетает в затылок булыжником. Я совершенно не знаю, что делать... быстро подхожу к умывальнику. Утопить бы в нем этого ублюдка... – Что ты делаешь?! – Аквила подносит меч к моим рукам, а я уже не знаю, откуда беру силы для притворства. Животный страх мешает думать. Тело действует само, язык говорит что-то, губы улыбаются, пока сознание барахтается в топи паники. – Я в вашей власти, господин. И мы оба можем этим насладиться, – я касаюсь пальцем воды, а потом своих губ. Капли щекочут, сбегая вниз. – Но я буду скучать по ваннам Школы. Я не знаю места лучше, чтобы доставить покровителю удовольствие. Может, я могла бы помочь вам сполоснуться? – прикусываю губу и касаюсь мокрой ладонью лезвия меча. – Помыть лицо, или руки, – пальцами веду по мечу, пока не касаюсь руки легата. Это безумие... – Или ещё что-нибудь... Признайтесь, вы наверняка думали, представляли. Вы и я, вместе в бассейне, – я опасно близко подхожу к легату, а он вдруг роняет меч, внимая каждому моему слову. Я едва не визжу от облегчения. Но радость маскирую соблазнением и опускаю руки Легата в воду. – Хоть Лена и вымыла меня, как вы заметили, я все же считаю, что страсть и блаженство по природе своей – приятные в своей дикости проявления естественности. Вы не согласны? – Д-да, конечно... – потерянно соглашается мужчина, завороженно слушая каждое моё слово. Интересно, я так же застываю, когда Антоний говорит со мной? Так, сейчас не время думать о нем! Я скольжу пальцами по запястьям Аквилы, игриво царапаю. Знаю, куда все это ведет, но пока могу лишь тянуть время и надеяться на чудо... – Это... удивительно, – Легат расплывается в улыбке, пока я пальцами прокладываю себе дорогу по его рукам все выше, под кисточки туники из-под брони, когда... касаюсь металлического ожерелья, обмотанного вокруг бицепса... до этого я смотрела в ненавистное лицо, а сейчас опускаю глаза, и воздух пробкой застревает в горле. Ожерелье отца! Знак вождя Валор! Мысли вертятся в голове, даже в ушах гудит. Я хочу, я должна заполучить его обратно! Даже если Валор больше не существует, я не могу позволить тому, кто его уничтожил, носить символ нашего вождя! Противоестественно видеть такое знакомое украшение на ком-то, кроме отца. – И что мне теперь делать с тобой?.. – Легат ухмыляется, и я понимаю, что замерла и невольно остановила свою игру. И я моментально меняю тактику: застенчиво смеюсь, в надежде использовать гордость Легата против него. – Что ты смеёшься? Симулирую недоумение, хотя внутри все дрожит от напряжения. Чувствую стопами лед – тонкий, и я по нему иду. – Смеюсь? Пожалуйста, простите, господин. Я просто удивилась... не ожидала, что вы будете носить... это. – Это лишь военный трофей, – хмурится он. Я недоуменно моргаю. Он что, не помнит, что при мне снял его с шеи отца? – Люди говорят, что вы хвастаетесь фальшивым золотом, – пальцем касаюсь бляшки на ожерелье. – Фальшивым?! Я снял это с шеи твоего отца в Галлии! – Так он помнит! Не очень-то я этому рада. – И ценность тут не в золоте, а в крови. – Знаю, откуда это у вас, господин. Но откуда мы могли знать о золоте и драгоценностях, если были дикарями, жили в грязи? – готова язык себе откусить за эти слова. Аквила скептически смотрит на ожерелье, потом на меня. – Зачем твоему отцу было носить это, если оно не настоящее? Я царапаю металл ногтями, и он согревает меня, по всему телу разливается родное тепло. И я слабо дёргаю за ожерелье. – Может, он не знал о том, что оно фальшивое. Или был привязан к нему по каким-то личным причинам. – Сомневаюсь, что этот дурак что-то знал! Варвары вообще мало что знают! Да уж побольше тебя, самодовольный индюк! Импульсивно сжимаю кулак, но не даю ярости шанса проявить себя. Мне слишком важно забрать это украшение себе любой ценой. Оно принадлежит Валор. А значит, мне и отцу. – Я лишь знаю, что никогда не надела бы такое на себя, – обмазываюсь своей ложью, как грязью. И встаю на цыпочки, чтобы прошептать на ухо Аквилы: – Знаете, горожане и сенаторы говорят разные вещи... Что Галлия изменила вас. Что вы стали... грубым, нецивилизованным. – Что?! – Да, – киваю, распахивая глаза шире. – Даже ваши собственные стражи удивлялись... – Я вырезал сотни детей в Галлии! И сделал бы то же самое еще раз, не задумываясь, если бы это помогло мне приобрести могущество! И они так обо мне думают?! – Они лишь удивляются, что вы носите это. И не понимают... предполагают, что вы привязались к Галлии, испытываете к ней что-то вроде жалости, – равнодушно пожимаю плечами. Он мне вообще верит? Я, конечно, хорошо вру, но в логике явно есть пробелы, а моя история не совсем складная. И я с замиранием сердца делаю финальный выпад: – Вы должны отдать его мне взамен на мое молчание. – Твое… молчание? – О, да, господин. Вы только представьте, что народ скажет о вас, когда я стану подтверждать каждое их слово о вашей... хм... дикой натуре. К тому же, я сейчас тут, и это только усилит подозрения. Все в Риме знают, кто я такая. И когда я расскажу им, как вы ведёте себя наедине с женщиной... – Я хищно улыбаюсь. – Как думаете, кому они поверят? А я, знаете ли, буду рассказывать всё. Даже самые... маленькие детали. Легат в одну секунду взрывается яростью: – Ты мерзкая... – Не делайте ситуацию еще хуже, – я с фальшивым спокойствием отмахиваюсь от Легата. Чувствую себя самоубийцей. Но забываю обо всем, когда он яростно швыряет ожерелье на пол. Я тут же бережно его подбираю и надеваю на шею. И глубоко вдыхаю... Как будто вернулась домой… – И лучше мне больше никогда не видеть эту штуку! И не слышать этих слухов! Если я узнаю, что ты обсуждаешь меня… – он угрожающе щурится. – Даю слово, этого не случится, – я склоняю голову, и вдруг дверь с грохотом распахивается, и в спальню вбегает Сабина. Ее глаза горят такой злобой, что я едва узнаю свою подругу. – Сабина! Слава Богине, ты тут! Женщина стремительно приближается к Аквиле: – Как ты посмел! – Сабина, что ты... Но она заставляет его замолчать... пощечиной! Вторая затрещина за день! Меня разбирает дикий хохот, но после слов Сабины мне смеяться уже не хочется: – Ты больше не посмотришь на нее! Она что... ревнует? Легат хочет толкнуть Сабину, но я как-то инстинктивно успеваю закрыть ее собой. За одержимым желанием забрать ожерелье даже не поняла сразу: Сабина сейчас спасла меня! – Ты больше не причинишь ей боль, – я угрожающе подаюсь вперед. – Как будто кто-то сможет меня остановить! Сабина встает рядом со мной, касается своим напряженным плечом моего. – Посмей тронуть хоть одну из нас, и я расскажу Марку Антонию все, что знаю! Я удивлённо смотрю на Сабину. Не думала, что ей хватит духа угрожать мужу. Я молча наблюдаю за их перепалкой, как за боем гладиаторов – оба яростно кидаются друг на друга, но только с помощью слов. – Ха! И что же ты расскажешь? Какие у тебя есть доказательства? Сабина теряется, не находясь с ответом, и теперь я надменно скрещиваю руки на груди, с вызовом глядя на Аквилу: – Доказательства не имеют значения. Достаточно того, что он будет подозревать вас. И, если захочет, найдёт то, что ему нужно. Неужели вы думаете, что умнее Марка Антония? Чем больше Аквила думает над моими словами, тем больше негодования проступает на его лице. – Это еще не конец, – зло обещает он. Сабина упирает руки в бока: – Это точно. Легат расталкивает нас в стороны и выбегает прочь. На лице Сабины вдруг расцветает яркая улыбка, а глаза раскрываются от изумления так широко, что ее лицо выглядит немного неестественно. – Я... я правда это сделала? Неужели это была я? – Откуда в тебе этот огонь? – я поддаюсь порыву и обнимаю подругу, напряжение отпускает так резко, что голова заполняется туманом. – Я не знаю. Я просто услышала твой голос, и мне захотелось защитить тебя! Ведь он наверняка хотел причинить вред. Со мной такого прежде не бывало! У меня ощущение, что я плыву среди облаков, словно это все – сон! – она обнимает меня в ответ и кружится. Я совсем этого не ожидала, и в итоге мы с трудом удерживаем равновесие и хохочем, как одержимые. – Я тебе клянусь, что это происходит на самом деле, – отдышавшись, я показываю на ожерелье. – Смотри. Твой муж снял это с моего отца в день, когда взял нас в плен. Теперь оно снова принадлежит Валор. Моей семье. И не смей снова извиняться за то, в чем не виновата! – поднимаю ладонь, когда Сабина с болью смотрит на меня. И улыбаюсь. – Сабина, а что ты хотела рассказать Антонию? – Ч-что... Аквила меня погубит, если узнает, что я... В общем, он шпионит за Антонием по просьбе Сената. И он работает против Цезаря и Антония, хоть и притворяется, что на их стороне. – Сабина мечется между недавней эйфорией и жутким страхом. А я невольно сжимаю ожерелье в ладони. Шпионит за Антонием? По воле Сената? И как все это прошло мимо меня?! Это все он, Антоний, будь он неладен. – Сабина, мы будем в безопасности, когда Антоний узнает об этом. – Но он же мне не поверит! Или Аквила решит убить меня, чтобы я никому ничего не рассказала! – Смотри, ты сегодня сумела заткнуть его даже с этими сомнениями в душе. Я горжусь тобой! – и мои слова расслабляют Сабину, дрожь в ее руках стихает. – Я больше не хочу... я устала бояться. И я готова быть независимой женщиной, София! – Ты уже такая. Принадлежишь лишь самой себе, и неважно, что с тобой пытаются сделать другие люди. Особенно такие, как он, – презрительно киваю на дверь. Вспоминаю, как Сабина плакала на рынке от страха перед собственным мужем. Сабина, что сейчас стоит передо мной – другой человек. Гордая, сильная женщина. – Сегодня я впервые сделала что-то ради себя самой. Сегодня утром Аквила поймал меня за сочинением поэмы... Раньше он говорил, что поэзия Сапфо грязна, и запретил мне хранить дома ее произведения. А когда поймал меня за сочинением своей собственной... – Сабина касается пальцами щеки, и я только сейчас замечаю красный след. – Он ударил меня. Я сквозь зубы ругаюсь на своем родном языке, Сабина непонимающе смотрит не меня. – Он не имел права это делать! – смягчаю я то, что сказала до этого. – Знаю. И я почти ударила его в ответ. Я никогда прежде даже не пыталась... Просто терпела и ждала, когда он успокоится, а сегодня... Я хотела ответить, но испугалась и убежала. Чем больше думала об этом, тем яснее понимала: я должна была... я вернулась, чтобы сказать ему, чтобы он больше не смел делать мне больно. И услышала тебя... Чем больше она говорит, тем сильнее страдание искажает ее лицо, кривит пухлые губы и тонкие брови болью. И я прерываю ее: – Хватит. Достаточно переживаний на сегодня. Он больше не тронет тебя. – Никогда. – Сабина берет мои руки в свои, и меня передёргивает от холода ее пальцев. – Скажи мне, что ты хочешь сделать первым делом, когда освободишься от него? – улыбаюсь, глядя, как ее глаза загораются мечтой. – Я много думала об этом. Хочу поехать туда, где была счастлива в последний раз. Где мы жили с мамой. – Прости, но мне пора. Надо выяснить, что случилось с Леной и остальными. Позже поговорим, хорошо? Сабина грустно кивает. – Конечно, я понимаю. – Ты можешь пойти со мной. У тебя есть место, где ты можешь спрятаться от Аквилы? Мы несколько секунд думаем, а потом одновременно восклицаем: – Кассий!***
Я провожаю Сабину до виллы Кассия, прежде чем вернуться к себе. И каково мое удивление, когда я захожу в Школу и натыкаюсь именно на него. – София! – на его лице появляется такое облегчение, будто минуту назад он думал, что вот-вот умрёт. – Как я рад, что вы не пострадали! Я не успеваю ответить и все еще удивлённо смотрю на него, когда Кассий заключает меня в искренние объятия. Но едва ли отвечаю на них, когда вижу хаос, царящий в холле. Как будто после битвы: разбитые вазы, сломанный стол, порезанная в клочья ткань кушетки, кровь... мазки на стенах и полу будто рассказывают жуткую историю. Я закусываю губу, но сдержать слезы не получается, горечь пожирает сердце. – София... – от полного сочувствия взгляда Кассия только хуже становится, я качаю головой. – Что вы тут делаете? – Когда я услышал, что сделал Легат, об этих арестах, я пришел помочь. Но вас не было среди остальных девушек. Я понятия не имел, куда он вас забрал. – К себе, – морщусь я. – После Вулканалии он прилип ко мне, как мокрый лист. – При мысли, что он посмел коснуться вас... – он сжимает кулаки, наверняка жалеет, что не может придушить Легата прямо сейчас. И я не далека от правды. – Как я жалею, что не ношу с собой меч! – он нежно, почти опасливо, касается моей щеки. – Он сделал вам больно? – Нет. У меня получилось отвлечь его, – признаюсь я, прикрывая глаза. Уютное прикосновение мне приятно после такого жуткого дня. Простое человеческое тепло медленно возрождает меня к жизни. Но я почти сразу иду дальше по холлу, отодвигая обломки ногами, смотрю по сторонам. Ищу хоть кого-то. Солдат, куртизанок. Но никого нет... – Я использовал все свое влияние, но у меня получилось освободить только Лену. – Где она? – облегчённо выдыхаю. Как я рада, что с ней все хорошо. – Все еще в тюрьме. Пытается освободить остальных. А я вернулся, чтобы найти вас. – И вот она я... – слезы снова текут по щекам, я присаживаюсь, чтобы закрыть лицо от Кассия. Совесть и вина уничтожают меня. Из-за меня все страдают. Лена, которой я обязана всем. Куртизанки, со многими из которых я неплохо общаюсь. Даже перед Ксанте мне сейчас стыдно, хотя столько раз я мечтала ее никогда больше не видеть. Шум из коридора заставляет резко поднять голову, и тут же я улыбаюсь сквозь слезы – Артемида с лаем кидается ко мне. – Как я рада, что ты в порядке! – я обнимаю гончую за шею и прижимаюсь своим лбом к ее. Облегчение – глоток воздуха. Но тут же замечаю порез на ее спине, а еще через секунду Артемида кладёт к моим ногам кусок кожаной брони. Она сражалась? Моя храбрая девочка. А где же Цирта? – Я даже обратился к Антонию. Надеюсь, он не опровергнет арест Аквилы. Я закрываю глаза. Во всем, что произошло, все же был плюс. Я на несколько часов забыла про Марка Антония. – Он же вас ненавидит, – тускло говорю я, касаясь холодного осколка кувшина. – Я надеялся, что он прислушается ко мне ради вас... Хотелось бы, но если смотреть правде в глаза... Антоний видит во мне не больше, чем другие. Продажную женщину, обученную доставлять удовольствие за деньги. И почему так больно об этом думать... Лена ведь предупреждала, что я не имею права привязываться! – ...но он отказался вмешиваться, – слова Кассия добивают меня, и я резко встаю, сгорая в ненависти к самой себе. Наивное дитя! Сингерикс был прав, я действительно не умнее ребенка... – Я отчего-то думала, что он беспокоится обо мне, – слова льются сами, боль хлещет из порезанной души. – Я видела, какое лицо он показывает миру. Но со мной он был другим. Я думала, время, проведённое вместе, что-то значит для него. – Может, так и есть, – Кассий берет меня за руку, но я отворачиваюсь. Вспоминаю, как Антоний рассказывал мне о своем детстве, родителях. Это было притворство? Не может быть... – Но разве это остановило бы его от получения преимущества, если бы Аквила сделал вас еще более уязвимой? Я захожу в терму. Светильники перевёрнуты, поломанные свечи раскиданы по полу, а вода в бассейне грязная, оскверненная. Вспоминаю, как мы с Кассием купались тут. Тогда все казалось мне таким сложным, но я ошибалась. Тогда все было куда проще... а сейчас я себя чувствую, словно запуталась в липкой паутине. Я в ярости швыряю обломок свечи в жёлтую воду. – Это не солдаты, а животные! К чему делать такое?! – Сейчас они управляют городом и делают, что хотят. С позволения Антония, – на жестокие слова Кассия я сжимаю кулаки, готовая защищать того, кто предал меня. Но Кассий продолжает: – Это заставляет меня задуматься, не поздно ли еще уехать в Грецию и присоединиться к Помпею. Я, видимо, поспешил сжечь свои доспехи на Вулканалии. Он сжёг доспехи? Видимо, после того, как я ушла. Сбежала. – Значит, самое время купить новые, без следов прошлых поражений, – заставляю себя улыбнуться. – Боюсь, пришло время мне снова сражаться. Я снова выхожу в холл, эта разруха напоминает мне меня саму. Такую же уничтоженную изнутри. И что мне сказать... Что Кассию было бы правильно уехать в Грецию? Или что он нужен Риму? Или все же мне? Говорить это слишком эгоистично после того, как я пренебрегала его вниманием. И остатки моей совести не позволяют мне сказать, что я нуждаюсь в Кассии, как никогда прежде. – Вы должны присоединиться к Помпею, – отрезаю я. – Там у вас будет шанс побороться за Республику. А если не используете его – сможете ли потом простить себя? Теперь я будто прогоняю его. Хотя почему «будто»? Грустная улыбка Кассия отпечатывается где-то внутри меня, и я откуда-то знаю: эту улыбку я запомню навсегда. – Вы слишком хорошо меня знаете, София. Я помню, что Республика – ваш враг. Но спасибо за ваше понимание, что она значит для меня. И он уедет. Что должно случиться, чтобы было еще больнее? А куда больнее? Я и так еле дышу. Разруха в моей комнате такая же, как и везде. Постель перевернута, белье и косметика разбросаны. Пол усыпан моими разноцветными платьями, половина из которых разорваны, а остальные истоптаны, будто солдаты танцевали на них. Взгляд цепляется за красное платье, в котором я была с Антонием. Тело вспоминает поцелуи, и пробудившееся желание причиняет боль наравне с загнанной под кожу иглой. Тогда Антоний впервые открыл мне свою душу. А сейчас уничтожил мою?.. – Уверен, некоторые можно починить. – Кассий обнимает меня за плечи, читая в моем лице тоску. Видимо, решил, что я плачу об испорченных тряпках. Вдруг отблеск привлекает мое внимание, и я кидаюсь к перевернутому столу. Кинжал ложится в руку, придавая мне сил, словно сам отец крепко обнял меня, как всегда. Те объятия, в которых все проблемы кажутся смешными и несерьезными. И сейчас это вовремя, как никогда. Я с благодарностью прижимаю сталь к груди, а рукоять задевает ожерелье. Шуршание из-за кровати заставляет инстинктивно вскинуть кинжал, но на меня вдруг выпрыгивает Цирта. Я взвизгиваю от испуга, но тут же улыбаюсь, а обезьянка запрыгивает на плечо. В ее маленькой ручке что-то звенит, и она с довольным бормотанием протягивает мне связку ключей. – Что... – тяжелая сталь отягощает руку неподъемной ношей. Я с минуту разглядываю связку. – Ты обокрала солдат? – недоверчиво смотрю на довольную мордочку Цирты, а Кассий вдруг смеётся. – Та женщина предупреждала, что Цирта – воришка. – Самая лучшая воришка! – восклицаю я, а обезьянка обвивает мою руку хвостом и забавно жмурится. – София, мне жаль, что Аквила тут устроил. Вы заслуживаете спокойствия и хотя бы одного места в Риме, где можете чувствовать себя в безопасности. – Рим и безопасность несовместимы, – ровно возвещаю я. Самообладание постепенно возвращается. Может, помогает грустное скуление Артемиды, или тепло маленького тéльца Цирты у моего уха. А может Кассий, который поднимает с пола небесно-голубое платье с отпечатками ног на юбке. – Мы можем починить его, вместе. – Кассий, на уборку тут уйдут часы. К тому же, у вас наверняка есть дела поважнее. – Зато эти часы мы проведём вместе. И он улыбается настолько тепло, что где-то в груди щемит. Я нужна. И идея провести с Кассием время едва ли не в первый раз дарит чувство лёгкости. – Если вы уверены, что готовы пожертвовать своими делами, то я с радостью приму вашу помощь, – благодарно улыбаюсь. Но спустя десять минут я чувствую себя совершено разбитой, как подаренная Кассием ваза, осколки которой порезали мои пальцы. Я держу изуродованные платья, а руки дрожат. – Я не знаю, где... что... Кассий забирает их и швыряет в кучу около двери. – Мы отнесем их к моей швее и посмотрим, что она сможет сделать. Но некоторые, кажется, целы. Например, это, – он поднимает одно и протягивает мне. – Наденьте. Убедитесь, что эти звери не все испортили. Благо, Кассий отворачивается, а я меняю одно платье за другим – и радостно осознаю, что не все они безвозвратно испорчены. На каждое платье Кассий реагирует комплиментами, и, что меня действительно удивляет, вспоминает платья, в которых я была на встречах с ним. – Столько красивых платьев Лена сделала для меня, – я, наконец, заканчиваю менять наряды и аккуратно складываю уцелевшие на кровать, которую Кассий поставил как положено. – Вы делаете их неповторимыми. – Кассий, я бы променяла все эти платья на возможность пролить кровь Аквилы, – с тяжёлым сердцем признаюсь я. – Я надеюсь, у вас будет этот шанс, – с неожиданной жестокостью кивает он. – Правда? – Я всегда иначе смотрел на ваше желание отомстить, София. Я понимал его, хоть и думал, что это неправильно. Но сейчас я разделяю ваше желание порвать Легата на части. Он не может расхищать Рим, как его собственную провинцию! И я не могу позволить ему снова навредить вам, – почти шёпотом заканчивает он. Я не реагирую – занята тем, что молюсь, прижав к груди кинжал. – Я хотел спросить, это ожерелье, оно новое? Раньше не замечал. – Нет, – я, очевидно, выбрала неправильный момент для молитвы. – Оно из моего дома. Знак вождя. – Похоже на корону. – Да. Аквила снял его с шеи отца в день, когда захватил нас. – Но... откуда оно у вас? – Кассий заметно напрягается, а я наоборот – широко улыбаюсь. – По крайней мере, одну победу над ним я сегодня одержала. Я не знаю, сколько времени уходит на уборку – мы все время общаемся. В основном о прошлом – Кассий живо интересуется моей жизнью, а я с радостью утопаю в воспоминаниях. Когда комната приобретает былой вид, разве что более пустой без амфор и шкатулок, я довольно оглядываюсь. – Спасибо, Кассий, без вас я бы два дня тут наводила порядок! – Мы еще не закончили, – улыбается он. Я в недоумении оглядываюсь. Комната чистая, уцелевшие вещи на местах. – Разве? – Да. Мы могли бы... проверить кровать на надёжность, – он смущённо смотрит на меня, а я бледнею. Он ведь не серьезно?.. Но молчание затягивается, а я мечтаю провалиться сквозь пол. Шальная мысль согласиться пугает меня, и я с улыбкой беру Кассия за руку. Может, не очень мудро притворяться, что я не слышала его последних слов... но что мне еще делать? – Спасибо вам, Кассий. За все. За то, что вы рядом, когда мне это нужно. – Всегда буду, как и вы со мной, когда нужны мне, – слишком быстро отзывается он, но неловко прячет взгляд. И совесть завывает вьюгой, я сжимаю руку Кассия. – Это был ужасный день. И единственное, для чего я хочу использовать постель – сон. – Конечно, – Кассий вежливо кивает. – Отдыхайте. Я пришлю людей, чтобы вас не беспокоили. Но когда он поворачивается, в дверь Школы кто-то стучит, а мое мнимое спокойствие разлетается вдребезги. Первая мысль: Аквила. Вторая: Антоний. Злость и надежда вцепляются друг в друга, пока я быстро иду к двери вместе с Кассием. Совсем юный мальчик держит в руках письмо. Папирус влажный, со следами грязи, он явно проделал длинный путь. – Письмо для Сенатора Кассия. Мне сказали, я могу найти его тут. – Да, это я. Мальчик отдаёт письмо Кассию, забирает монету и стремительно убегает. А мужчина начинает читать. – Это от Брута, – делится он, пока я стою в сторонке, и вдруг резко бледнеет, а ноги, кажется, с трудом его держат. – Кассий, что случилось? – я паникую, а мужчине, кажется, все хуже, он с ужасом смотрит в свиток. – Пойдем. – Я помогаю ему вернуться в комнату и сажаю на кровать. – Кассий? – Он, кажется, не слышит меня, и мне становится страшно. – Кассий, ради Богов! – Помпей, – его голос мёртвый, а лицо белее молока. – Помпей потерпел поражение. Цезарь победил...