8 лет назад, в Галлии...
Сингерикс кинул на отца заинтересованный взгляд поверх костра. – И что же ты сделал, когда твои люди взяли маму в плен? Отец сжал руку мамы и улыбнулся. – На тот момент я был вождём всего несколько недель. – Твой отец умер тогда... – острая тоска звучала в моем голосе. Невольно представила себя на его месте, сердце сжалось. – Он был болен несколько месяцев – получил ранение в войне с Бельгикой, и оно загноилось. Ситуация в то время была непростая. Люди Валор не знали, кого слушать: своего вождя, что метался в бреду, или его сына, который еще не показал себя и только достиг возраста, когда можно лишь выращивать хлеб. – Каким был наш дед? – мой голос звучал немного хрипло, момент был такой... семейный. Отец счастливо улыбнулся. – Он был великим и свирепым воином. Он расширил территорию Валор почти вдвое. Всегда пытался найти компромиссы, но знал им цену. Был импульсивным, не слушал никого, делал только так, как сам считал нужным. – Отец ласково толкнул Сингерикса в плечо. – Ты очень на него похож. – Сингерикс широко улыбнулся, а взгляд отца потускнел. – После войны, в которой отца ранили, я поклялся уничтожать всех чужаков, кто вторгнется на нашу территорию. Ваша мама появилась в очень неудачный момент. Мама с едва заметной улыбкой смотрела в огонь, а меня разбирало любопытство. – Твои люди были недовольны, что ты пощадил маму? – Некоторые обвинили меня, что я не больше, чем молодой мужчина, легко поддающийся очарованию милого лица. – И что ты сделал? – Сингерикс заинтересованно склонил голову к плечу, а отец досадливо поморщился. – Я вышел из ситуации не лучшим образом, а кулаки каждого из нас тогда сильно пострадали. – И лица, – мама улыбнулась, ее глаза горели воспоминаниями. – К моменту, когда я закончила обрабатывать их раны, все были готовы принять меня, как одну из них. – В тот день я понял, что милосердие тоже может быть силой.***
Рим, Школа.
Не чувствую ног, когда резко встаю. Победа Цезаря принесёт ему и Антонию безраздельную власть над Римом... Никто не верил в эту победу, но она стала возможной назло всем. И что теперь будет делать Сенат? Цезарь же объявит охоту на них! А Антоний сожмет руки на горле Рима – эта мысль вызывает пугающий трепет. Письмо выпадает из рук Кассия, а я подбираю его. Влажный пергамент колет пальцы холодом, пока я бормочу отрывки: – ...его армия истреблена... остатки либо бежали, либо присоединились к Цезарю... неизвестно, где сам Помпей... – В армии Помпея было сорок пять тысяч воинов. Теперь каждый патриций, не принявший сторону Цезаря... Все друзья, которые у меня были... – В глазах Кассия появляются слезы, голос дрожит. Он сломлен, и это разбивает мое собственное сердце. До боли закусываю губу, не давая себе разрыдаться, и обнимаю Кассия. Он утыкается мне в плечо и сжимает так сильно, словно я – его ниточка между жизнью и смертью. – Они все мертвы, София. Как они могут быть мертвы? – Кассий, – голос хриплый, будто горло забито землёй. Ощущения именно такие. Я поднимаю его лицо и стираю слезы с гладких щек. – Мне очень, очень жаль... Но я рада тому, что вас там не было. Если бы вы послушали Сенат и уехали, сейчас я бы оплакивала вашу смерть. – София... – ему тяжело говорить, пустой взгляд прикован к письму в моей руке. – Я мог быть там. Я должен был быть там. – Вы бы погибли, – несмотря на горечь, я начинаю сердиться. – Так может, я должен был! – Кассий внезапно взрывается яростью. – Может, это было бы лучше, чем прятаться в Риме, пока сильнейшие участники Сената сражались и погибали там за меня! Он забирает письмо и комкает в кулак. Тихое шуршание – как отголосок неотвратимой боли, и я снова стираю слезы с лица Кассия. И в этот момент Ксанте, бурей влетающая в мою комнату, кажется нереальной. Я не уверена, что это не бред. Но это действительно она – жутко рассерженная, со сжатыми в кулаки руками. – Ну что же, Сенатор Глиций наконец вспомнил обо мне и освободил из клет... – Она осекается, когда замечает Кассия. Цирта шипит на Ксанте, а женщина удивлённо смотрит то на меня, то на Кассия: – Что с ним? – Ниче... – закончить не успеваю – Ксанте уже и думать забыла про Кассия. – Ну конечно, ты тут, живая, невидимая и свободная! И это при том, что все случившееся – твоя вина! – Ксанте, если ты не заметила, на Школу напала не я! И посадила тебя под замок тоже не я, – стараюсь говорить спокойно – все еще чувствую дрожь в руках Кассия. И ему наблюдать эти ссоры сейчас нужно меньше всего. – Твои намерения меня не интересуют. Что сделано, то сделано. Это Ксанте вдруг так резко поумнела? Кассий сжимает мои пальцы и целует ладонь, прежде чем встать. Я поддерживаю мужчину – не уверена, что он может стоять на ослабевших ногах. – Я должен идти, София. В письме сказано, что Цезарь помиловал кого-то из армии Помпея. Мне надо узнать, кого именно. – Д-да, конечно, – ком в горле мешает говорить, и я крепко обнимаю дрожащего Кассия. Он шепчет мне на ухо: – От Сената почти ничего не осталось, и мне надо согласиться с требованиями Цезаря – я не могу рисковать. – Может, в этот раз лучше уступить? – не верю, что действительно это говорю, но сейчас у Кассия нет выбора, если он хочет выжить. И пусть знает, что он не один. – Никогда! Я готов на все, чтобы покончить с Цезарем, даже если мне придётся сражаться с ним всю жизнь. Я думал, вы это знаете, как никто! – Ксанте, – тихо напоминаю я и сжимаю его плечо. – Кассий, я годами жила среди врагов. И я не говорю вам сдаваться. Прошу лишь выжить. Он уныло смотрит на меня, прежде чем выйти из комнаты. – Что произошло? – Ксанте опять заводит свою песню. – Цезарь одержал победу в Греции. Теперь Республика принадлежит ему и Антонию, – устало отвечаю я, лишь бы Ксанте отстала. Хочу выйти из Школы, но у двери натыкаюсь на девушку – она протягивает мне письмо. Еще новости? Неужели весь день будет безумным? Несколько слов незнакомым почерком. Гладиаторские бараки. Сегодня в полночь. Кому я понадобилась в бараках? Сифаксу? Но почему ночью? А вдруг отец? Но он же под замком! Или это ловушка Аквилы? Я зайду в бараки, но не выйду оттуда? От обилия мыслей голова наливается тяжелой болью. Просто надо поспать...***
Ночь прохладная, но страх и адреналин греют меня, если не сказать сжигают. Арена такая же пустая, какой я ее помню, юбка шуршит о песок, когда я проскальзываю в бараки. Даже если это ловушка... Это последняя мысль перед тем, как в освещенном свечами бараке я вижу... отца! Он распахивает руки, и я кидаюсь в его объятия, не помня себя. Радость, недоверие, любовь вырываются из горла рыданием, и я заливаю грудь отца слезами, цепляясь за него до боли в пальцах. Не отпущу, больше никогда не отпущу! Его тихий грудной смех беспощадно накрывает – я не думала, что во мне может быть столько слез. – Отец... Одно слово, а я возрождаюсь, как цветок в дождь после засухи. Я обрела часть своего разбитого сердца. Когда я, наконец, поднимаю лицо, грубые пальцы отца царапают мои щеки, пока он стирает слезы. И это самое нежное, что бывает в этом грязном жестоком мире. – Вот я и увидел слезы моей храброй дочери, – с щемящей нежностью отец смотрит на меня, будто не может наглядеться, и я точно так же жадно смотрю в ответ. Не знаю, сколько времени проходит, когда я замечаю сбоку что-то сияющее. На кровати лежат доспехи и отражают полированной поверхностью огни свечей. – Это... – я всхлипываю уже без слез. – Это от Кассия? Он их принес тебе? – Я должен был догадаться, что это не Флавий такой великодушный, – отец заправляет мои волосы за уши, и я прикрываю глаза от удовольствия. Ощущение, что я греюсь под солнечными лучами после нескольких лет жизни в сугробах. – Они называют тебя королём, тебе надо выглядеть соответственно. Никто не смеет свысока смотреть на вождя Валор, – я поворачиваю лицо, чтобы ладонь отца легла на мою щеку, и трусь об нее, словно кошка. – Отец, – я вопрошающе смотрю в его глаза. – Ты знаешь что-нибудь о маме и Сингериксе? Его лицо мрачнеет. – Я надеялся, что ты что-то слышала о них. – Нет, – пристыжено опускаю голову. – Я уже почти потеряла надежду увидеть кого-то из вас снова. – Это?.. – на удивление в его голосе поднимаю голову – отец недоверчиво смотрит на мою шею. Я киваю и улыбаюсь. – Да. Я достала его, хотела вернуть тебе, – поднимаю руки к ожерелью, но отец не даёт мне снять его. – Нет. Не пока я принадлежу Флавию. Тут мне негде его спрятать. – Тогда я сохраню его для тебя. – Сделай то, что я не смог, – грусть плещется в его глазах. Он снова обнимает меня, и только сейчас я замечаю цепи около его ног, но отец не даёт мне сказать и целует в лоб. – Это не стоит твоего внимания. София, хоть ты и изменилась, выглядишь благородной римской женщиной, я всегда узнàю мою маленькую девочку. – Я не горжусь тем, кем стала, но я сделала все, чтобы выжить. – Это то, о чем я просил всех вас. Твой охранник уже рассказал, что ты стала куртизанкой. – Что? – я пытаюсь отступить и прячу взгляд. – И ты... не сердишься? Отец крепко обнимает меня. Утыкаюсь лицом в его грудь, но откуда-то знаю – он улыбается. И тяжесть в сердце оборачивается лучом света. – София, что бы ты ни делала, в этом мире не найдётся того, за что я смогу тебя осуждать. – И я снова начинаю плакать, слезы обжигают щеки. – Мы все вынуждены делать сложный выбор. Я убивал одних людей ради развлечения других. Много людей. Но я должен был делать это, чтобы сейчас видеть тебя перед собой. Мы вглядываемся в лица друг друга, и я, наконец, улыбаюсь, впитывая знакомые черты, по которым так скучала. И пусть морщин на лице отца стало больше, особенно на лбу и между бровей, но он все тот же. Те же надежные объятия. – Отец, Сифакс сказал мне, что ты... хм... нашел Первое копье. – А мне он сказал, что ты убила Трибуна, – отец с гордостью улыбается мне, и от этой похвалы я чуть ли не взлетаю. Хоть это и похвала за убийство. Но я тут же сникаю. – Убийство Руфуса разрушило жизнь Сифакса. Он дорого заплатил за мою опрометчивость. Вдруг от двери раздаётся знакомый голос, я выкидываю голову. Сифакс широко улыбается: – Племя Валор наконец воссоединилось! – Ты знаешь, как долго я этого ждала. – Я улыбаюсь Сифаксу, прежде чем снова прижаться к груди отца. И сейчас совсем не сложно заглушить непрошеные воспоминания. Как будто ночь с Сифаксом я провела в прошлой жизни, и сейчас это уже не имеет значения. – Хорошо, что ты пришел, – голос отца гулко отдаётся в моей голове, ведь я прижалась ухом к его груди. – Я должен знать: ты все еще предан Софии, хочешь ей помогать? Удивлённо поднимаю голову и, наконец, отхожу от отца. О чем он говорит? – Да, я сделаю для нее все, что в моих силах. – Сифакс кивает, а я возмущённо взмахиваю руками. – Я вообще-то тут. Сифакс, то, что ты сделал для меня, уже слишком много. Хватит страдать по моей вине. Сифакс обращает ко мне грустную улыбку: – Я не хочу, чтобы ты страдала. Уж лучше я, – он обнимает меня за талию. А я понимаю, что обязана ему всем, но его неистовое желание меня защитить уже превращается в навязчивую идею. И я хочу возразить, но не успеваю. – Спасибо, Сифакс. Ты будешь нашим ключом к Аквиле, – кивает отец. – У вас есть план? – Сифакс задаёт мой вопрос. Отец снова кивает и тихо говорит, обдумывая каждое слово: – Ты принадлежишь его людусу и сможешь помочь мне пробраться в его кабинет. А дальше я справлюсь сам. – Но вы все еще под арестом! И это не единственная проблема. Отец всегда был лихой, но это уже слишком. – Я найду способ, – он зло дёргает цепи, и они словно издеваются над ним громким насмешливым звоном. – Нет. – Это мой голос такой злой? Да, очевидно. – Отец. Я должна это сделать. Мне есть, за что ему отомстить помимо Валор. – Отец непонимающе на меня смотрит, будто видит первые. А я вспоминаю, как Аквила тащил меня к себе в комнату; как Сабина дрожала, вспоминая его пощечину; как он обжег ударом кнута мою спину. И я пытаюсь объяснить, но, естественно, не говорю всего: – Ни один из вас не может свободно передвигаться по городу, в отличие от меня. К тому же Аквила уже... заинтересован во мне. И я смогу использовать это. Конечно, это не вся правда, зато я не вру. Хотя едва ли это может служить оправданием. – Нет, София, я не могу позволить тебе подвергаться такой опасности. Я – твой отец и вождь Валор. Это моя ответственность. – Отец! В Риме каждый день опасен, я тут выживала столько лет, – скрещиваю руки на груди и гордо вскидываю подбородок. – К тому же, ты отсюда выйти не сможешь. Я в любом случае сделаю это, с твоего согласия, или же без него. Мы с отцом недовольно смотрим друг на друга, а Сифакс хмыкает: – Это правда, она никогда не бежала от опасности. Я бы даже сказал, что она всегда искала ее на свою голову, – что-то в тоне Сифакса подсказывает, о какой именно опасности он говорит. Антоний не одной мне покоя не даёт... – Даже не начинай, – хмурюсь, после чего снова твердо смотрю на отца. – Я уже не ребенок. И я готовилась к этому моменту столько лет. – Ты права, – сдается отец. – Ты вернула ожерелье, убила Трибуна. Теперь я не могу говорить с тобой, только как с моей маленькой дочерью. Ты уже стала гораздо бóльшим. Равной мне. Какой у тебя план? – Я убью его. – Но моего простого ответа отцу явно мало, и, с минуту подумав, со вздохом поясняю: – Он хочет меня. И я смогу этим воспользоваться. Но теперь он знает, кто я такая, и не доверяет мне. Я сделаю так, чтобы он сам захотел меня видеть. Мне надо быть безоружной, чтобы он не видел угрозы. И привести его туда, где будет оружие. Ты сможешь в этом помочь? – обращаюсь к Сифаксу. Он недолго раздумывает и кивает: – Да. У меня будет возможность прийти в его кабинет за бараками и спрятать оружие. – Отлично, – отец задумчиво смотрит на меня в попытке разглядеть что-то, о чем только он знает. – Но как ты останешься с ним наедине, если он не доверяет тебе? – Он глуп, но тщеславен. Я попрошу его о встрече в его кабинете. Скажу, что после его нападения на Школу поняла: без его защиты мне не выжить. И если он увидит, что я готова умолять... – я многозначительно улыбаюсь. – Когда мы останемся наедине, я отвлеку его, возьму оружие... – и я изящно машу рукой, прежде чем провести пальцем по горлу. Сифакс смотрит на меня с восхищением, или мне только кажется. В любом случае, он глаз с меня не сводит и кивает: – Позади его стола на постаменте стоит амфора, а чуть ниже – ниша. Я могу спрятать оружие там. Но только небольшое. Я киваю и повторяю про себя его слова, чтобы они отпечатались в голове. Отец знакомым движением касается своего виска – нервничает. И спрашивает: – Когда? Я раздумываю, но Сифакс сбивает меня с мысли – проводит пальцами по эмблеме Валор. Я отхожу, кидаю на него предупреждающий взгляд, и он сжимает губы. – Мой первый бой на следующих играх. Я дам тебе знать, что спрятал оружие, – он поднимает руку к уху и сжимает кулак. Я отзеркаливаю, и он с улыбкой кивает, после чего берет меня за руку и притягивает к себе. Я возразить не успеваю – за дверью раздаются тяжёлые шаги, и Сифакс тащит меня к стене за дверью и прижимает к ней. – Молчи! – шипит он мне в губы, и я испугано замираю. Голос охранника влетает в уши раскатом грома: – Виктус, что ты тут делаешь?! Тренировка уже началась! Они что, тренируются по ночам? – Я, может, и пошел бы тренироваться, если бы твой хозяин не приковал меня! – рычит отец, а я не могу сдержать улыбки. Никакой он не «покоренный» король! Я не вижу ни отца, ни солдата – открытая дверь скрывает нас с Сифаксом, но по звону цепей понимаю, что кандалы сняли, а отца увели из барака. И я выдыхаю от облегчения. – Как думаешь, у нас получится это сделать? – задумчиво смотрю на все еще прижимающего меня к стене Сифакса. Он гладит мою щеку. – Если у Богов есть хотя бы мизерное понимание правосудия, они не позволят плану провалиться. И это, как ни странно, успокаивает. – Уверен, что сможешь спрятать оружие? Потому что если нет, я... – Уверен! Аквила был доволен моим боем и результатами на тренировках, к тому же, я не бунтовал. В стенах его людуса и бараков я могу перемещаться свободно. Более того, учитывая время, которое я провел в Школе с тобой и Леной, я неплохо научился скрывать истинные намерения улыбкой. Я бы восприняла это, как упрёк, если бы не довольная ухмылка Сифакса. – Полезный навык для Рима. – Я уже бывал в кабинете Аквилы. Он находится за бараками, я могу показать, если хочешь. – То есть... сейчас? – напрягаюсь, чувствуя подвох, особенно когда Сифакс подмигивает. И надо бы согласиться, чтобы понимать, куда я собираюсь пойти с Легатом, но оставаться с Сифаксом наедине... Не даю себе времени сомневаться: – Да, веди. В конце концов, всегда лучше изучить ловушку, в которую собираешься попасться. Я внимательно рассматриваю темный кабинет в мельчайших деталях. Сейчас тут горит лишь один факел. Две стены украшены мозаиками, перед большим деревянным столом – табурет, покрытый темно-зеленой подушкой с красными кисточками. Я медленно обхожу стол, едва дыша – ощущение, что за мной кто-то наблюдает и вот-вот схватит за горло. Амфора, о которой говорил Сифакс, расписана изящной золотой вязью. Даже странно, что у Легата есть чувство вкуса. Хотя, может, ему просто подарили ее? Если он что-то и приобрёл сам, так это бюст кого-то непонятного, стоящий в углу. Под амфорой в каменном постаменте – длинное, узкое отверстие. Я запускаю туда руку, исследую пальцами шершавый камень, чувствую крохи пыли. Потом делаю вид, что беру кинжал, резко разворачиваюсь и наношу удар воображаемому врагу. Я справлюсь. Я уже готова уйти, когда обращаю внимание на множество писем на столе. Пальцы холодеют, внутренний голос умоляет меня покинуть это место как можно скорее, но я, естественно, его игнорирую и начинаю перебирать листы папируса. Они оглушительно шуршат, хоть я и стараюсь действовать осторожно. Глаз зацепляется за имя «Сифакс» на одном из свитков, читаю про себя обрывки: «...продажа одного взрослого мужчины... откликается на имя «Сифакс»... первая победа на арене... за сумму тридцать тысяч сестерциев...» – Сифакс, это о тебе! – я забываюсь, мой голос звонко отражается от стен. Сифакс смотрит на папирус, но качает головой: – Я могу узнать тут мое имя, но остальное я не прочитаю. – Это бумаги о твоей покупке! Если мы уничтожим их – ты станешь свободным! – я поднимаю папирус, как подарок судьбы. – Вот так просто? – Сифакс недоверчиво смотрит на меня. – Да! Без этого у него не будет доказательств, что ты – его раб. И разыскивать тебя, чтобы наказать, он не сможет. – Это не так быстро, София. Нам надо убираться отсюда. Недолго думая, я прячу документ в лиф платья и широко улыбаюсь: – Ну вот. Теперь ты принадлежишь мне! – Согласен, – он настолько неожиданно наклоняется, чтобы меня поцеловать, что я резво отпрыгиваю назад. – Нам же надо убираться отсюда, – напоминаю я, прикусывая губу. Он кивает, и мы молча покидаем кабинет. В стене сбоку арка, но я не хочу тут задерживаться ни минутой больше, чтобы узнать, куда она ведет. – Знаешь, довольно странно быть гладиатором, – делится Сифакс, когда мы выходим на ночную арену. – Люди, которые не замечали меня, когда я был охранником, теперь смотрят на меня, как на что-то... ценное. Во время Вулканалии ко мне подошли жена и любовница Цезаря. Поздравляли с победой, выражали восхищение. – Так и будет продолжаться, пока тебя не поставят на колени на арене. А потом эти самые жена и любовница захотят твоей крови, – отрезаю я, в груди жжет от злости. Двуличные твари. – Да, знаю. Но есть разница между смертью на аллее ночью во время драки и на арене. Я не говорю, что это та жизнь, которую я бы выбрал, но в этом есть какое-то могущество. Как будто стал чем-то бóльшим, чем был раньше. – Только в глазах общества, но да. – Твой отец этого не понимает. – Конечно, нет! Для него это такое же рабство. И я прекрасно его понимаю. – Любовь толпы может спасти ему жизнь однажды, – хмурится Сифакс. – Он лучше погибнет, чем станет просить пощады, – пытаюсь представить, как отец кричит «сдаюсь», и не могу. – Я даже не представляю, чтобы он флиртовал с этими избалованными болонками или льстил им. – Проще вообразить, как он поджарит на огне любого, кто скажет дурное слово про Галлию, – ухмыляется Сифакс. Я чувствую, как эти разговоры толкают меня в прошлое, и вздыхаю. – Тебе бы там понравилось. – Расскажи мне о ней, – глаза Сифакса сверкают чем-то тёплым и уютным, чему нет названия. – Представь: я приехал в Галлию после многих недель путешествий, и ты хочешь познакомить меня со своими родителями. Что я вижу вокруг себя? Я прикрываю глаза, воскрешаю то, что видела каждый день моей прошлой жизни. – Ты видишь... деревья в основном. Мы почитаем их, строим дома около лесов – под их защитой. И у нас нет дорог. Лишь тропы. Там пахнет свежестью, листвой, водой из ручья. – Неосознанно вдыхаю глубоко, до приятной боли в груди. – А когда пройдёшь дальше – перед тобой будет бескрайнее поле. Пшеница колышется на ветру. Тут запах земли и навоза. Великая Мать, я об этом не думала несколько лет... – шепчу я, не открывая глаз. Все тело заполнено энергией, она течет во мне вместе с уютными воспоминаниями. Сифакс сплетает наши пальцы. – А дальше ты проводишь меня в деревню. Что там? – А там... – улыбаюсь. – Около нашего дома будет мама. Она всегда в центре событий, люди часто приходят к ней за советом по самым разным поводам. В руках у нее – корзина для трав. А рядом три или четыре девочки – они ходят с ней в лес, изучают растения. – А Виктус? – Они с Сингериксом возвращаются с охоты. Они общаются, Сингерикс, как обычно, чем-то недоволен. И они тащат оленя. – А потом они увидят нас, разговаривающих посередине деревни. Что они скажут? Я честно пытаюсь представить все, что он просит. – Отец скажет: «Добро пожаловать на земли Валор, чужеземец. Ты выглядишь так, словно твое путешествие было долгим». – А я отвечу, что я прибыл из Нумидии, потому что слышал, что дочь вождя Валор – самая красивая женщина в мире. От неожиданности я распахиваю глаза, а потом начинаю смеяться. Мне приятны его слова, но я ведь действительно вообразила, что он это говорит. А следом представила перекосившееся лицо Сингерикса. – Отец спросит, союзник ли ты нам, или пришел с тёмными помыслами. – Я хочу больше знать о Галлии или о Валор. Что ты расскажешь о них? – Мы – хранители земли. Боги доверили нам ее и говорят с нами, используя шёпот леса... И я продолжаю говорить, глядя на серп луны в чёрном небе, пока прохладный ветер не доносит до меня сухой запах песка, и моя иллюзия со звоном рассыпается пылью. Я обнимаю себя руками. – Это была хорошая жизнь... До сих пор не могу поверить, что наш дом уничтожен, дома сожжены, а люди... – Я обрываю себя на полуслове и отворачиваюсь от Сифакса. – Прости, но мне надо идти. Он молча обнимает меня на прощание, и я опрометью выхожу из амфитеатра.***
Египет.
Баржа медленно скользит по спокойной поверхности Нила, сверкающего драгоценными камнями под знойным солнцем. Несколько женщин восхищенно смотрят по сторонам, а она из них жадно впитывает виды, по которым тосковало сердце. Дельфиния последний раз была тут совсем юной. – Мы в сердце земель Великой Матери, – она улыбается трем девушкам по сторонам от нее. Нафрини уютно расположилась кольцами вокруг шеи Дельфинии и греется на солнце. – Тут Осирис был убит, а Исида своей магией вернула его к жизни. – И тут мы покажем ей нашу преданность, – Марселла восторженно смотрит в небо. Дельфиния тепло смотрит по очереди на каждую девушку. – Вы хорошо служили ей, поэтому я попросила вас присоединиться к моему странствию. Марселла охает при виде храма, который уже был древним, когда Рим представлял собой лишь сборище хижин из глины. – Но, Святая Мать... почему мы тут? – Марселла в который раз задаёт вопрос, и сейчас Дельфиния отвечает на него: – У меня было видение, что я должна вернуться в земли, где была рождена. Но пока Богиня больше не говорила со мной, и я не знаю, что должна сделать. Марселла переглядывается с Реной, и обе снова с почтением смотрят на Дельфинию. Когда баржа причаливает, женщины сходят на деревянный помост и оглядываются вокруг. Молодые жрицы восторгаются видами великих пирамид вдали, когда к Дельфинии подходит женщина в регалиях Исиды. Ее белое платье светится под солнечными лучами на темной коже, а на голове сияет золотом венец в виде змеи. Жрица широко улыбается и почтительно склоняет голову: – Добро пожаловать, сестра. Мы ждали вас. Дельфиния отвечает таким же кивком. Нафрини с тихим шипением поднимает голову и смотрит на Жрицу, которая обращает еще один почтительный кивок змее, после чего просит женщин пройти за ней и пускается в объяснения, не скрывая озабоченности и грусти: – Королева Клеопатра и ее брат, король Птолемей Тринадцатый, ведут войну. Король – еще дитя. Его советники недовольны королевой и шепчут мальчику, что он должен отвоевать могущество, которое она украла у него. – Я ничего не знаю о Клеопатре, – Дельфиния задумчиво смотрит на пирамиды в дали. – Когда я покидала Египет, правила ее сестра. Жрица сердито хмурит тонкие брови: – Королева была вынуждена скрываться от тех, кто предпочитает видеть на троне избалованного мальчишку только потому, что он – мужчина. – Королева Клеопатра... Она достойна трона? – Дельфиния испытующе смотрит на жрицу. – Она великая женщина, благословленная Богиней. И сделает все, чтобы сохранить могущество Египта, – в глазах жрицы горит неистовая вера в каждое слово. Дельфиния долго смотрит на нее, прежде чем кивнуть. – Какой помощи вы ждёте? – Мы просим вас посмотреть будущее Королевы. Нам нужно знать, каким путем, наиболее безопасным и правильным для Египта, она может вернуть себе трон. – Богиня уже посылала вам видения об этой Королеве, Великая Мать? – вопрошает Марселла. Дельфиния кивает, вспоминая, как видела Клеопатру вместе с Цезарем. Жрица указывает на храм. – Там вы сможете отдохнуть... Прежде, чем она заканчивает говорить, на Дельфинию находит такая жуткая головная боль, что она падает на колени. Нафрини сразу сползает с шеи женщины и грозно шипит на молодых жриц, которые кидаются на помощь к Дельфинии. Те испугано отступают, а Нафрини замирает около упавший на песок Дельфинии, не давая никому подойти ближе... Чёрные глаза Клеопатры сверкают злостью, когда она велит своим солдатам не подчиняться приказам мальчика-короля. Золотая корона венчает голову, а около лица и по волосам свисают тонкие цепочки. Дельфиния видит отражение трона в глазах Королевы. Внезапно Дельфиния оказывается во дворце и видит беременную Клеопатру – она тяжело дышит, откинувшись на золотой кровати, и надрывно стонет. Дельфиния видит, как двигается ребенок в животе, пытается появиться на свет и мечется, как кит под волной. Клеопатра истошно кричит, ее лицо искажается болью, но ребенок все не появляется. Чем больше кричит королева, тем краснее становится ее лицо... Дельфиния видит, как вокруг постели Клеопатры разливаются воды Нила, а королева даёт жизнь не ребенку, а... Риму, в то время как Египет вокруг начинает рассыпаться песком. Около тяжело дышащей Клеопатры появляется Цезарь и берет в руки город, как свое дитя. – Сын мой! – улыбается Цезарь. Дельфиния с трудом поднимается на дрожащие ноги, и Марселла, видя, что Нафрини снова залезла на шею женщины, кидается на помощь. – Святая Мать! – Что Богиня показала вам? – спрашивает жрица, словно ничего удивительного не произошло. Дельфиния вытирает с лица пот и песок, тяжело дыша. – Клеопатре нельзя объединяться с Цезарем. Он предложит ей многое, но его поддержка обернётся ее падением. Жрица смотрит на Дельфинию со смесью недоверия и восхищения, потом задумчиво кивает. – Наша Королева... не часто слушает советы. Будет лучше, если вы сами скажете ей, что видели. Я провожу вас к ней...***
Рим, Школа.
Когда я открываю хорошо знакомую дверь в Школу, желания заходить туда у меня нет совершенно. Я несколько часов гуляла по городу, пока солнце не осветило его утренними лучами. Один день проносится в голове снова и снова, как будто это был вовсе не день, а неделя. Длинные волнистые волосы распущены по плечам – так было теплее, к тому же приличия требуют убирать волосы, когда находишься в обществе, и я редко позволяю себе роскошь выйти из Школы без заколки. Но я все же продрогла, сидя на причале с опущенными в воду ногами – именно там я встретила рассвет. И при мысли, что мне надо вернуться в разруху Школы, я кусаю губы, но желание лечь спать сильнее всего, и я устало захожу в холл. И сразу замираю столбом. – Лена?.. – вырывается у меня шепотом. Она действительно стоит ко мне боком. И разговаривает с тем, кого мой уставший мозг узнает моментально даже со спины, не говоря уже о хрипловатом голосе. – ...вести двухдневные бои, и публичные празднования в честь Цезаря и его победы над предателями из Сената. Я злюсь на себя за то, насколько я рада слышать этот голос. Пытаюсь представить, что передо мной просто мужчина, один из многих. Но все идет прахом. Я скучала. В голове звучат слова Кассия. ...но он отказался вмешаться. – Вы знаете, как сделать людей счастливыми, – кивает Лена. Оба меня пока не заметили. – Всего лишь природный талант, – ответ в стиле Антония – скромный, как всегда. А я улыбаюсь, как одержимая. Но когда он, наконец, меня замечает, я прячу улыбку за маской равнодушия. Каждый шаг Антония ко мне учащает биение сердца, а когда он целует мою руку и улыбается... я закусываю щеку изнутри, приподнимая бровь в вежливом недоумении. Я действительно не ожидала увидеть тут никого, а уж тем более его, да ещё и на рассвете! Точно не после насыщенного дня и бессонной ночи, хотя в последнем виновата только я сама. Лена скептично смотрит на Антония, когда из коридора с громким лаем выбегает Артемида и радостно приветствует меня. – Ей с вами хорошо, – констатирует Антоний, когда я тихим шипением велю гончей молчать, а потом улыбаюсь мужчине. – Она старается защищать меня от нежелательных поклонников. – Пожалуй, это значит, что я не отношусь к этой категории, – Антоний хитро подмигивает, я хочу швырнуть в него вазу за его самоуверенность. И за то, что он, черт возьми, прав. Вдруг Антоний отходит от меня и удивленно смотрит себе под ноги, а у меня разве что дыхание не останавливается: Цирта стащила у него монету из кармана! – Цирта! – на мое возмущение обезьянка поджимает крохотные ушки, роняет монету и прячется за колонной. Надеюсь, Антоний не будет сердиться... Понимаю, что не будет, когда он с ухмылкой поднимает монету с пола. – Интересные у вас питомцы, София. – Она, конечно, негодяйка, но очень милая, – заступаюсь за зверька, а Антоний говорит с Леной: – После ошеломляющего успеха Софии как Королевы Вулканалии, я хочу, чтобы она вела игры в честь Цезаря вместе со мной. Хвала Богине, что Антоний отвернулся от меня, потому что изумление на моем лице сразу сменяется довольной улыбкой. И те факты, что это игры в честь моего врага, да ещё и бои гладиаторов, перевешивает возможность провести день с Антонием. Но это не отменяет того, что я злюсь на него. И у меня получается погасить свою улыбку прежде, чем Лена внимательно смотрит на меня. – Что?! – раздается сзади. Я закатываю глаза, а все остальные поворачиваются к неизвестно когда появившейся Ксанте. Но ее ярость оборачивается в неожиданную сторону: – Вы не можете просить Софию вести игры в честь Цезаря вместе с вами! Она вместе с Кассием плетёт интриги против него! Я вчера их слышала! После ее слов воцаряется такая жуткая тишина, что все наверняка слышат, как от ярости закипает моя кровь. Но гораздо хуже становится, когда Антоний выпускает мою руку, а его улыбка исчезает. Сразу становится очень холодно. – Ксанте, – я стараюсь говорить спокойно. Почти получается... – Никто не хочет это слушать... – Нет, расскажите, что слышали, – голос Антония режет сталью, а победный взгляд Ксанте добивает. Поверить не могу, что жалела ее... – Что-то про письмо, которое получил Кассий про поражение Помпея. И что Кассий должен был уехать в Грецию. И она, – Ксанте тычет в меня пальцем, а я, кажется, умираю. Перебивать бесполезно, Антоний почему-то внимательно ее слушает. – Она говорила ему уезжать. Она все это время была против вас! Антоний поворачивается ко мне. Слишком быстро, когда кажется, что все разваливается. Слишком медленно, чтобы смерть была лёгкой. И я хочу объяснить, хочу оправдаться, но Антоний смотрит на меня как на... чужую. – Антоний, я против Цезаря. А не против вас, – пытаюсь держать спину ровно, когда хочется обнять себя за колени и спрятать лицо. Он не может ей так легко верить! Но его неумолимый взгляд и открытое подозрение говорят другое... Я не оставляю попыток, тем более что говорю чистую правду: – Я бы лучше видела у власти вас, чем Цезаря или Сенаторов. И вы это знаете. Мне очень хочется верить, что мне не показалась тень мягкости в его глазах. Но один его шаг назад создаёт между нами пропасть, в которую с размаху летит мое сердце. – Опасные слова, чтобы вам их произносить, а мне – слышать, – уголки его губ опускаются, а лицо становится до боли суровым. И я впервые не знаю, что мне делать, что говорить, как исправить все? Лена кидает на меня острый взгляд, и в эту секунду я вспоминаю все ее предостережения на счет Антония. – София лишь пыталась поддержать Кассия, ведь он потерял всех своих друзей, господин. Он был расстроен, и она говорила ему то, что он хотел услышать. – В иной ситуации я была бы благодарна Лене за быструю реакцию, но сейчас я слишком хорошо понимаю, что утратила доверие Антония. Слезы обиды и ярости душат, но я заставляю себя замереть с гордо поднятой головой. – Так вот что это было? – Антоний смотрит на меня с такой яростью, что я сжимаю зубы, лишь бы не закричать. – Вы говорили мне то, что я хотел слышать? Как я хочу подойти к нему! Закричать, что только с ним я была настоящая! Что Ксанте не понимает, что говорит! Но я выдавливаю лишь одно ледяное слово: – Нет. И понимаю, что хуже уже не будет, а пути исправить все у меня уже нет. И Антоний подтверждает этот смертный приговор, улыбаясь Лене и указывая на Ксанте: – Я меняю условия. Пусть она готовится сопровождать меня. Грохот закрывшейся двери хуже пощечины. Я медленно перевожу взгляд на почти прыгающую от радости Ксанте: – Ха! Ты бы видела свое лицо, София! Боги, я годами этого ждала! Наконец, я буду стоять под руку с Первым Мужчиной Рима! – Значит, вы заслуживаете друг друга, – не узнаю свой пустой голос, изнутри меня выжгло болью. – Ни один из вас не заботится о чувствах других по дороге к вершине мира. – В этом-то удовольствие быть на вершине, – она пакостливо подмигивает. – Там и не нужно думать о других. И она с хихиканьем уходит. Я хочу тоже сбежать отсюда, но долгий взгляд Лены приковывает меня к месту. – Что? – устало смотрю на нее. – Можно без нотаций? Я помню все, что ты говорила. И была осторожна. – Не достаточно, – Лена приближается, будто боится моей реакции, берет меня за руку и ведет в комнату. Я бездумно встаю у окна. Разочарована в Ксанте? Да, как бы глупо ни звучало. Она дрянь, но такой подлости я не ожидала... только себя могу винить в наивности. Я бы так не поступила с ней, просто не смогла бы, но я всегда знала, что Ксанте тщеславна. А Антоний... в глазах все расплывается, жмурюсь. В груди что-то рвётся, завывает и кричит, разрезая изнутри на части. Его недоверчивый злой взгляд – не то, о чем я смогу забыть. Не то, что я хотела на себя навлечь! Он знает, что я не врала ему! Знает! И все равно поверил этой лживой дряни! – София. – Я все еще стою спиной к Лене. Но киваю, показывая, что слушаю ее. – Антоний слишком опасен, чтобы вот так провоцировать его недовольство и злость. Или даже равнодушие... Я потеряла его. – Верну. – Что?.. Я сказала вслух? Да, и это придаёт уверенности. – Я верну его. Он забудет о Ксанте быстрее, чем она закончит говорить «здравствуйте». Мне приходится напомнить себе, что я должна вести себя как Куртизанка. А не как потерявшая голову женщина. Лена вскидывает бровь: – Это не значит, что он простит тебя. Простит, если он не глуп. А глупость – последнее, что можно сказать про Марка Антония. Его не обмануть, и он вспомнит, что между нами было что-то настоящее. – Лена, он любит погоню, соревнования. И если я хочу вернуть его, то просто должна показать, что не принадлежу ему. Все так очевидно, не правда ли? Но это на словах... а на деле – кровоточащее сердце и уязвленная гордость. – Он теперь будет внимательнее присматриваться к тебе. Он же все еще хочет тебя, это очевидно. – У меня внутри все загорается от ее слов. – Он просто желает убедить себя, что ты хочешь его еще сильнее. О, Великая Мать! Да я и не сильно скрывала, что мечтаю отдать этому человеку все, что у меня есть! Но так было раньше... а сейчас? – Я точно знаю, что он захочет увидеть, что своими словами причинил мне боль, – я подхожу к зеркалу. Лена кладёт тёплые руки мне на плечи. – Верно. Но мы должны ему напомнить, что ты не просто женщина. Ты – София, Первая Куртизанка всего Рима, и что не ты добиваешься внимания мужчин, а наоборот. – Ее гордая улыбка отражается в зеркале. – Он – собственник, и это твой козырь. – Я киваю. Именно эта его черта сводит меня с ума. Одна из... – Пробуди в нем беспокойство, что ты о нем можешь забыть, пока он не может прекратить думать о тебе. Лена уходит из комнаты, давая мне минуту передышки. Ничего нового я не услышала, но все же Лене удалось заставить меня поднять голову, а не сидеть в углу и рыдать. И я не удивлена, что она возвращается в комнату с платьем в руках. – Ты пойдёшь на игры в этом с Кассием. Убедись, что Антоний увидит тебя рядом с другим мужчиной. Его ревность сделает остальное. Платье поистине великолепное. Нижняя фиолетовая туника прилегает к телу, а верхнее платье цвета золотого песка облегает фигуру, при шаге открывает одну ногу, и красиво выделяет фиолетовую ткань на груди. Длинные рукава оставляют открытыми плечи и руки спереди и похожи на изящные опущенные крылья, а около разреза на ноге – несколько тонких соколиных перьев. На изящной цепочке ожерелья сверкает сиреневый камень в форме слезы. – Антоний не сможет отвести взгляд. – Никто не сможет отвести взгляд, – с довольной улыбкой поправляю я. Только что была уверена, что сломалась, но стержень внутри оказался крепче, чем я думала. Может, это чувства сделали его таким? Воспоминания о нежности, которую Антоний во мне пробудил, слишком яркие и дорогие, чтобы я смогла так просто отказаться от этого тирана. Моего тирана. Когда Лена хочет выйти, у меня назревает вопрос: – Лена? Почему ты помогаешь мне? – Что ты имеешь ввиду? – она заметно теряется. – Дело в том, что для Школы лучше, если Антоний будет покровительствовать мне, а не Ксанте? Или как? И Лена обескураживает меня светлой улыбкой и поцелуями в обе щеки. – А ты не понимаешь? Я люблю тебя, восхищаюсь. Ты достаточно смелая, чтобы идти туда, куда я когда-то идти побоялась.***
Мимо платформы медленно проплывает город. С улыбкой смотрю на Кассия после его комплимента о моем внешнем виде, но я вижу, что взгляд мужчины пустой и уставший, а сам Кассий измотан. Он тоскливо смотрит на толпу, спешащую к арене: – Больше хлеба и зрелищ для черни Антония. – Он знает, как завоевать их любовь, глупо это отрицать. Как и то, что он умудрился отнять мое спокойствие. Кассий с минуту смотрит на меня. Ощущение, словно пытается мысли прочитать. Но я без труда выдерживаю его взгляд и даже непринуждённо улыбаюсь. – Признаться, я был удивлён письмом Лены. Я думал, что после Вулканалии Антоний захочет вашего сопровождения и сегодня. Меня немного раздражает, что Кассий только об Антонии и говорит сегодня. Этого человека достаточно в моей собственной голове. – Нет. Он решил пригласить на игры Ксанте, – пожимаю плечом, словно эти слова ничего не значат и не впиваются под ногти иглами. – У нее получилось настроить его против меня. Кассий улыбается: – Простите, но я рад, что он теперь оставит вас в покое. – Так и не дождавшись моего ответа, Кассий велит остановить повозку. – Не знаю, как смогу там появиться. Я потерял всяческий интерес к играм. – Что? – мне даже дурно становится. – Но вас должны там увидеть! – Игры начнутся не скоро. Стоит ли тратить время, бессмысленно сидя и глядя на Антония? Я бы с удовольствием... Представляю, как говорю это Кассию, и меня разбирает смех. Кассий, воодушевленный моим настроением, счастливо улыбается и переплетает наши пальцы: – Давайте посвятим немного времени нам самим? Забудем про Антония, Рим, все эти проблемы и войны. Просто побудем вместе: мужчина и женщина, которые никому ничего не должны. – Звучит соблазнительно, – задумчиво улыбаюсь. Ведь действительно это то, что поможет мне отвлечься. По крайней мере, я надеюсь. – Тогда позвольте мне сделать это. – Он целует мое запястье. – Сегодня все на играх, бани пустые. В моих любимых термах есть личное помещение, там есть массажист. И мы можем забыть обо всем. Нервно облизываю губы. Я-то представляла себе прогулку на природе... Но может горячие термы избавят меня от напряжения перед играми. – Вы уверены, что мы вернёмся вовремя? Не хочу пропустить бои. – Обещаю. Но я хочу провести с вами время в том месте, где точно не будет Марка Антония. Он нарочно? Так я точно отвлечься не смогу. Я киваю. От воды в просторном бассейне идет пар, в воздухе витает приятный аромат мяты. Вместо шума толпы теперь окунаюсь в приятный плеск. Открытый потолок позволяет солнечным лучам освещать воду. Но что меня удивляет, так это музыканты – двое держат в руках лиры, но пока не играют. Миловидная девушка приносит нам с Кассием нагретые полотенца и простыни. Девушка улыбается: – Добро пожаловать, Сенатор! – потом смотрит на меня с... восхищением? – И... София. Наши термы станут знаменитыми, если народ узнает, что вы были тут! – глаза девушки загораются радостью. Но она тут же осекается, голос становится сухим, профессиональным. – Я заберу ваши вещи, когда вы будете готовы. Я без колебаний снимаю платье и отдаю девушке. Волосы прикрывают грудь, остальное тело открыто, и спиной я чувствую голодный взгляд Кассия, но все же ломаю ему удовольствие и завязываю тонкую простыню над грудью наподобие туники, а волосы убираю наверх. Когда мы садимся в тёплую воду, приятная истома обволакивает тело, и я довольно вздыхаю. Это то, что мне было нужно... – Наверное, я совершил ошибку. – Я непонимающе смотрю на Кассия. – Я должен был присоединиться к Помпею. Может, тогда все было бы иначе, я смог бы что-то изменить. Кажется, он говорил, что мы сможем отвлечься от проблем?.. Но что-то явно идет не так. Хотя я тоже хороша – не забываю о том, что использую Кассия, и что после ванн мне нужно привлечь Антония. А для этого мне нужно, чтобы Кассий смотрел на меня, как на богиню. Поэтому я прижимаюсь губами к плечу мужчины. – Я рада, что вы этого не сделали. Иначе сейчас я бы не была с вами. Мысль, что вы могли погибнуть где-то там за морем вдали от меня, причиняет боль. Кассий тут же обнимает меня и прижимает к себе, между нами лишь мокрая ткань, которая просвечивает. Но это лучше, чем совсем без всего. – Я бы никогда не бросил вас, София, но я думаю: как долго ещё я смогу оставаться в безопасности и видеть в зеркале по утрам самого себя. Такого, каким скоро перестану быть. – Кассий, – я твердо беру его лицо в мокрые ладони и заставляю посмотреть себе в глаза. – Вы – самый замечательный человек, которого я встречала. Слишком добрый и сердечный, чтобы быть спокойным в таком месте, как этот город. Кассий неуверенно улыбается и встает, поднимая меня за собой. – Не могу тут сидеть. Мне нужен массаж, – и ведет меня через арку в отапливаемый альков. На теплом полу несколько кожаных поддонов, и около каждого стоит улыбающийся массажист. Та же молодая служанка с улыбкой помогает нам расположиться на соседних поддонах. Я откидываю простыню, ложусь и разве что не мурлычу, когда до меня доносится приятный аромат масла, а мышцы расслабляются под умелым движениями рук массажиста. – Я просто не могу понять, что случилось... – я с трудом открываю глаза. Кассий, видимо, даже не чувствует массажа, его тоскливый взгляд обращен на меня. – У Цезаря было вдвое меньше солдат, Помпей мог легко победить. Я вытягиваю руку, чтобы погладить мужчину по лицу, его грусть откликается в моем сердце. Мне действительно жаль его, он ведь потерял своих друзей. Хотя какие друзья, если у них были противоположные взгляды... Но все же, кроме этих людей, у Кассия в Риме никого не было. Я пальцем касаюсь его нижней губы: – Тшш. Все уже произошло, этого не изменить. Кассий прикрывает глаза, но вдруг зло смотрит на служанку. Я недоумевающе приподнимаюсь на руках, а Кассий рычит на девушку: – Вы слушаете нас?! – Что? – девушка испуганно смотрит на него. – Я не видел вас раньше. Как давно вы тут служите? – Г-господин?.. – она бледнеет. – Прочь! – Кассий указывает на дверь. – Все уйдите, мы хотим побыть вдвоем! Я растерянно сажусь, провожая рабов непонимающим взглядом, а потом взираю на Кассия. Он такой нервный из-за переживаний, я не могу его в этом винить. И позволяю ему обнять себя – он обреченно смотрит мне в глаза: – Простите, София. Я ненавижу человека, в которого превращаюсь. – Не надо, я все понимаю. Победа Цезаря была для вас шоком. – Меня преследует ощущение, что Антоний следит за мной, хочет нанести удар из тени. – Кассий, сейчас тут никого нет, – я сжимаю его в объятиях, как будто это поможет выгнать из него страх. Всеми силами хочу помочь ему, искупить то, что самым низким образом использую его чувства ко мне. Но мне не стыдно, потому что мои чувства к Антонию не оставляют мне выбора, хотя, по большому счету, выбор мне и не нужен. Я игриво улыбаюсь мужчине: – Раз вы отправили всех прочь, может, сделаете мне массаж сами? Он сразу соглашается и массирует мне низ спины. – Мне жаль, что сегодня я безрадостная компания для вас. Я получил утром ещё одно письмо от Брута. Он пишет, что Цезарь помиловал его, и теперь он возвращается сюда и больше не собирается сражаться. – Но... это же хорошо? Вы разве не рады, что он будет в безопасности? – Другие все еще сражаются. Като и Скифий продолжают сопротивляться в Африке. Брут сказал, что они ждут меня. – Кассий отходит и садится в бассейн в углу комнаты. – Когда я ушел с войны, думал, что больше никогда не возьму в руки меч. Но я не смогу бороться с Цезарем и остаться с чистыми руками. Я закусываю губу. Знаю способ, который наверняка отвлечёт Кассия от мрачных мыслей, но если я начну его соблазнять, пути назад уже не будет. А я этого не хочу. Не к месту вспоминаю ночь с Сифаксом, но тут же выкидываю из головы. Антоний прижимает меня к себе и жадно целует... Настырные воспоминания! Я трясу головой, избавляясь от лишних мыслей, но, естественно, ничего не получается. – Кассий, вы же возненавидите себя, если испачкаетесь в чужой крови. Прошлое и так мучает вас. – А сколько людей возненавидят меня, если я сдамся? – И вдруг он говорит то, за что хочется утопить его в бассейне. – Вам лучше пойти на игры без меня. Я же обещал вас отвлечь и хорошо провести время вместе, а получилось наоборот. – Если вы не можете отвлечь меня, значит, я отвлеку вас, – мое терпение на исходе, к тому же мне нужно, чтобы Кассий пошел со мной на эти ужасные игры! Я захожу в бассейн и целую Кассия. Нежно, неспешно – так, как он любит. Языком ласкаю его губы, провожу по зубам... мужчина сразу отвечает – так же мягко, как всегда. – София... – его горячий шёпот как будто покрывает губы инеем, я понимаю: это мой последний шанс избежать близости с ним. Борьба с собой даётся нелегко. Долг проигрывает чувствам. Снова. И я почти ненавижу себя, когда встаю и тяну Кассия за собой: – Нам пора. Игры скоро начнутся... – Я не пойду. – Слова врезаются в живот кинжалом. – Сейчас я боюсь, что не смогу держать себя в руках, если увижу Антония. Мой план рассыпается, но уговаривать Кассия уже не в моих силах – внутри закипает гнев. Я понимаю, что ему тяжело, но я слишком устала от этого человека сейчас, чтобы возвращать его к жизни. – Как скажете, – грустно киваю я, прежде чем позвать служанку. Я гуляю по пустому городу, прежде чем пойти на арену, и с удивлением обнаруживаю, что Рим даже может быть красивым. Без людей. Когда прихожу в амфитеатр, вижу, что опоздала – сражение заканчивается, а Антоний громогласно объявляет перерыв. С тоской понимаю, что без Кассия воззвать к ревности Антония будет непросто, но... ошибаюсь. На меня смотрят все, мимо кого я прохожу, мужчины даже не скрывают горячих взглядов, когда узнают меня. И я отлично справлюсь сама. Свободная ложа находится рядом с той, где расположились Антоний и Ксанте. Пока они меня не заметили, и я свободно наблюдаю, как раб приносит им фрукты и вино. Когда опираюсь на парапет, разглядывая зрителей, слышу сладкий голос Ксанте: – ...хотела бы увидеть вас на арене. – Я сражаюсь только за честь Рима, моя дорогая. От его ответа внутри все узлом скручивает. – О, я знаю! Но я уверена, что вы бы победили любого из этих гладиаторов, – мурлычет Ксанте, и мне кажется, что она выставляет себя непроходимой бестолочью... Не удерживаюсь от соблазна и снова смотрю на них. И в этот момент Антоний замечает меня. Мое тело моментально напрягается, а в горле пересыхает – наши взгляды сплетаются на несколько бесконечных секунд. – Вы так не думаете? – Антоний все еще смотрит на меня и вряд ли замечает, что Ксанте гладит его руку. А я замечаю. И хочу оторвать ей пальцы. С каких пор я стала такой дикой? – Вы меня слушаете? – Ксанте теряет терпение, а я прихожу в себя. Я должна была игнорировать его, а сейчас не могу отвернуться! Как трудно развернуться и отойти чуть дальше, когда больше всего хочется улыбнуться и увидеть ответный блеск в глазах. Но оно того стóит: боковым зрением вижу, что Антоний провожает меня взглядом. В солнечном свете мое платье едва заметно переливается золотом и подчёркивает фигуру. Я еще никогда не была настолько благодарна Лене. Люди замечают, куда Антоний смотрит, и я слышу вокруг свое имя и «Королева Вулканалии». Соблазн увидеть реакцию Ксанте слишком велик... От злости она стала багровой: – Плебеи, кажется, теряют терпение. Вы объявите следующий бой? Антоний в замешательстве смотрит вокруг – люди действительно ждут. – Сейчас на арене встретятся гладиаторы из людусов Аквилы и Флавия! – я в ужасе вдыхаю, думая про самых дорогих мне людей. – Сифакс-Истребитель и Евфимий-Грек! Облегчение накатывает, но ровно до того момента, как Сифакс не замечает меня. Он поднимает меч над головой, а вторую руку сжимает в кулак у уха. И меня прошибает: сигнал! Оружие спрятано, Легат направляется в кабинет, а я... забыла обо всем за своими чувствами! Я вдыхаю полной грудью и поднимаю взгляд в голубое небо. Время пришло.