***
Ещё часа два Раша копался и что-то крутил в двигателе. На вопросы «что ты делаешь?», он коротко отвечал, что изучает. М-да, странный способ, но, что поделать? Другого выхода у меня нет. Конечно, всё это время мне было жесть как скучно сидеть, поэтому я пытался развести русского на разговор. Иногда это получалось, а иногда тот просто игнорировал меня. Это было очень неприятно, но затем Росс извинялся за свое поведение. Мне кажется, если бы не жара, то русский так бы и сидел в обнимку с железками от двигателя. Но, когда солнце совсем встало и начало печь как ненормальное, то сын коммуниста очухался и сказал немедленно идти в дом. Пока мы шли тот одновременно отчитывал меня за то, что я всё время снова просидел без головного убора. Поэтому он, всучив мне свою ушанку, что была мне велика, открыл вид на свои… О чёрт, какие у него волосы! Зачем носить эту ушанку, если у него прекрасные кудрявые, правда непослушные локоны? Ладно у меня волосы и прямые и не сказать, что густые (правда я мою голову чуть ли не каждый день специальным шампунем для объёма, сушусь феном и закрепляю всё это лаком для волос. Поэтому, пока никто не догадался) и их, при возможности, я прячу под шапками и кепками, но он зачем её носит? Чтобы не напекло? Но тогда ночью, он тоже не надел. Тот быстрым шагом (в меру своей возможности из-за хромоты) довёл меня до домика, попутно тихо шипя. Это было мило с его стороны. Зайдя в помещение, я подбежал и плюхнулся лицом на кровать так, что с меня слетела ушанка. Было приятно почувствовать относительную мягкость под собой, а не неудобное кресло. Россия же пройдя к столу начал что-то искать. Увидев это, я почувствовал, как меня пробрала дрожь. А что, если он ищет тот бумажный треугольник? Чёрт, что мне сказать в своё оправдание? Я начал быстро придумывать отговорки, пока русский всё ещё копался на столе. В итоге тот взял блокнот и три карандаша. Фух, кажется, пронесло. Далее Росс же вышел из помещения, аккуратно прикрыв дверь, даже ничего мне не сказав. Поразмыслив, может быть, минуту, две, куда и зачем он, придумывая возможные варианты, я догнал, что его ушанка осталась со мной. — Раш! — крикнул я, поднявшись с кровати и надеясь, что тот ещё недалеко ушёл и услышит меня. Выйдя из дома и оглядевшись, я увидел его силуэт, что отдалялся с каждой секундой, — Россия! — повторно крикнул ему я. На этот раз он обернулся. В ответ я поднял ушанку над головой, помахав ей, показывая, что тот её оставил. На это русский только махнул рукой и продолжил идти. Лишь вздохнув, я возвратился обратно, сжимая в руках головной убор. Обычная серая ушанка с таким же серым мехом. По привычке я хотел поправить очки, но, не нащупав их у себя на носу, вспомнил, что их у меня нет. Мне до сих пор не было понятно, почему тогда в глазах русского не было отвращения, как у всех остальных. Было сочувствие, горечь, но не страх. Это так необычно. Меня никак не перестаёт удивлять русский народ. Вспомнив это, я слегка улыбнулся и прижал ушанку к себе. «Почему я вспомнил об этом прямо сейчас?», — подумал я, снова прыгнув на кровать и перевернувшись на спину, но, догнав, что пока России нет, можно прочитать то письмо. Отложив ушанку, я сунул руку в карман и достал свёрток бумаги. Я лежал на кровати в домике смотрителя и, крутя в руках сложенную в треугольник бумажку, рассматривал ее. Обычная, немного с желтоватым оттенком бумага, потрёпанная. Да, это тот самый непонятный свёрток, что я нашел на столе. Не став медлить, я развернул письмо, по неаккуратности немного надорвав его. — Чёрт, надеюсь не заметит. Да, это и вправду было письмо, разделенное на несколько абзацев, по окончании каждого была дата. Интересно. Я не знал, сколько у меня времени, поэтому я быстро начал пробегаться глазами по строчкам. Первый абзац: «Я не думаю, что мое письмо кто-то найдет или прочитает, но надежда умирает последней. Дорогой отец, при полёте в Грецию, мой самолёт заметил вражеский Фиат CR.32. Я пытался скрыться, но в итоге мне прострелили крылья и попали в двигатель. Мой самолёт рухнул и теперь я не знаю, где я. 20.06.42» Второй абзац: «Сейчас я нахожусь в пустыне, где даже животные редко пробегают, что уж говорить о людях. Вдалеке от моего места падения я нашел аэродром. Возможно, у меня есть шанс починить двигатель. 22.06.42» Третий абзац: «Найдя сплавы железа, я смог кое-как восстановить крылья, но запчастей для двигателя у меня нет. Я знаю, ты всегда меня учил, что нужно брать в любой полет инструменты и запчасти, но в этот раз я тебя не послушал. Мне стыдно понимать, что я сам себя погубил. Я, конечно, буду ещё стараться привести всё в норму, пока у меня на руках есть еда и вода, но, мне кажется, что здесь я и умру. 30.06.42» Четвертый абзац: «Прошло уже столько времени с моего отлёта, а я всё ещё надеюсь, что ты меня ищешь. Глупо полагаться на других, но мне не остаётся ничего делать. Я понял, что двигатель уже не починю сто процентов, поэтому живу на последних остатках еды. 02.07.42» Пятый абзац: «Отец, это место сводит меня с ума. Тут никого нет. Я устал сам разговаривать с собой, просто чтобы не умереть от этой тишины. Еды осталось мало, да и без нормального ухода рана на ноге начала сильнее гнить и болеть. Ты всегда говорил, что суицид делают только слабаки, но ты никогда не говорил про безвыходные ситуации. Сейчас я нахожусь именно в такой. Меня задрали голоса в голове, я больше не могу находиться в этой жаре, терпя каждодневные боли в голове и ноге. Я всё ещё надеюсь, что кто-то найдет меня, но я больше не могу ждать. Дорогой отец, спасибо, что ты был, я очень рад, что именно ты — мой родитель. Прощай. 13.07.42» После прочтения по моей спине прошёлся холод. Тринадцатое июля — день, когда я прилетел сюда. То есть, опоздай я бы на день, его бы не было уже в живых? От такого осознания мне стало не по себе, а в горле появился неприятный ком, и запахло смертью. И, Вы знаете это чувство, когда больно за человека? Мне его жалко? Боже, что со мной происходит? Мне никогда не было никого жалко. Даже если это были мои члены семьи. Я всегда считал, что судьба даст по заслугам всем. Но сейчас бы Росса не было… Затем я резко услышал шарканье возле дома. Скорее всего, это был русский, что возвращался. Быстро сложив в треугольник бумагу (я не умею это делать, поэтому Росс сразу догадается, что кто-то читал его письмо), я бросил её под стол и также быстро обратно сел на кровать. Он не посмеет меня тронуть, даже если узнает. Да и не ебёт меня его мнение. Я был прав, через какое-то время дверь открылась, а Россия медленно зашёл в помещение, параллельно кидая блокнот, теперь с каким-то рисунком, и карандаши на стол и сел на кровать рядом со мной, смотря вперёд пустыми глазами. Как бы мне ни было все равно, но в моей голове всё ещё не укладывалось, как такой, как мне казалось, сильный духом человек мог убить себя. И, если честно, где-то в глубине души мне бы хотелось поговорить с ним об этом, успокоить, даже… Обнять? — Как успехи? — поинтересовался я. Тот посмотрел на меня всё ещё грозным и пустым взглядом (какой был у него обычно) и, вздохнув, ответил. — Я тебе так и не рассказал до конца. Мой самолёт сбили, тоже повредив двигатель. А, так как они у нас с тобой и так разные… В общем, — русский махнул рукой, — Всё плохо. — Я могу помочь с чем-нибудь, — начал подбадривать его я, — Ты сам мне говорил, что нужно верить до последнего. — И то верно. Рано я руки опустил, — мягко улыбнулся тот. Я улыбнулся в ответ. — Слушай, будь другом, подай фляжку, — сказал Росс и указал рукой на пол. — Хорошо, — я слез с кровати, прошел немного вперёд и, сев на корточки, поднял фляжку (ту самую, с водкой), — Хочешь выпить? — Нет, нога болит. Я вспомнил, как он писал про то, что у него недостаточно дезинфекции для раны. С небольшим страхом я протянул ему водку. Россия, поблагодарив, начал развязывать шнуровку на правом сапоге, а я готовился увидеть всю херовость ситуации. — Кстати, откуда у тебя это? — протягиваю я фляжку. — Да в бою подстрелили, — тот ее берёт и кладет рядом, снимая сапог и теперь уже развязывая бинты. Они были старые и потрёпанные. — А как давно? — Может, 3 месяца назад. Не знаю точно. Россия полностью разбинтовывает ногу. Я могу видеть достаточно большую рану, обрамленную застывшей кровью. Русский берет фляжку, открывает ее и выливает в зону прострела немного жидкости, одновременно тихо шипя. — Больно? — снова заволновался я. — Ну, уж надо думать! — нахмурился Росс. — Тебе нужны новые бинты, иначе получишь какое-нибудь заражение. — А где я тебе их возьму? — Я из самолёта принесу, — подорвался с места я, уже готовый бежать. — Ни в коем случае! Потеряешься ещё! Где я тебя искать буду? — оскалился тот. Чувствую себя провинившимся ребенком, которому запрещают гулять. — Ты думаешь я не запомнил дорогу? — тоже нахмурился я. — Думаю, что нет. — Я тупой, по-твоему? — Я такого не говорил.***
Солнце уже садилось, поэтому все вокруг приобрело красноватый оттенок. Виды тут красивые, конечно. Ничего не скажешь. Я сидел на бревне, пытаясь разжечь костер. Наконец у меня это получилось и теперь я могу отогреться. — Гребанный песок, — прошипел я, начиная тереть свои руки друг о друга. — Хах, почему же? — улыбаясь, присаживался рядом Россия с котелком, в котором уже лежали нарезанные капуста и картошка, и с бутылкой воды в руках. — Пока огонь разжигать будешь — подохнешь от холода. — Тебе реально настолько холодно? — всё ещё улыбался тот. — Да! Как ты сидишь в одной майке? — продолжал возмущаться я. — Ну, у меня же на территории холодно. Мне не привыкать. Плюс, знаешь, как мне в течение дня плохо от жары становится? Хочешь, мою куртку дам? Потеплее будет. — Согреюсь и так, — буркнул я и отвернулся. — Ну, как хочешь. Русский залил воду в котелок и повесил на палку над костром, что была заранее приготовлена. — Я не знаю, будешь ли ты это есть, — повернулся ко мне Россия, — Но ничего больше предложить не могу. — И что же ты готовишь? — поинтересовался я. — У нас это называют «Тыловая Солянка». — Это суп? — Ну да. — Попробую, — я не очень люблю пробовать что-то новое. Даже боюсь этого в некотором роде, но сейчас мне очень сильно хотелось есть, поэтому моему организму было всё равно. Спустя какое-то время Раша закинул туда ещё несколько кусков мяса. Откуда оно у него? Затем посолив, тот объявил, что ужин готов. Выглядело блюдо в принципе съедобным, но сейчас мне было всё равно. Тарелок у нас двоих не оказалось, даже когда мы поискали у меня в самолёте и в доме, поэтому ели из одного котелка. Слава Богу, ложки разные. Пока мы трапезничали, разговор зашёл о семье. — Слушай, у меня тут такой вопрос. У тебя правда четырнадцать сестер и братьев? — поинтересовался я, — Союз всегда такой скрытный. У нас только все гадают, сколько у него детей. — Да, у меня четырнадцать братьев и сестер. — И как тебе с ними живётся? — Трудно, конечно, но привыкаешь. — Ох, черт, я вспомнил, — воскликнул я. — Что? — Я же незадолго до начала войны был у Совка в гостях! Я помню, меня ещё какая-то девочка вышла меня встречать. — Не помню такого, — сложил руки на груди русский. — Зато я помню. И знаешь, что меня больше всего удивило? Всё время был детский плач. — М-м-м, тогда только Эстония, Молдавия, Латвия и Литва родились. — М-да уж. Возможно, та девочка была твоей сестрой, так как на взрослую не походила. — Скорее всего. — Как вы жили. У той девочки и Украины были такие уставшие глаза. Просто ужас! — Ты знаешь Украину? — Да, как-то пересеклись и познакомились. Хорошая девушка, перспективная. — Она? — посмеялся тот, — Боже, не смеши меня. — А что я такого смешного сказал? — Проехали, — как-то замялся Россия, — А что у тебя с семьёй? Вроде у тебя три брата есть. — Семь братьев и сестер, — поправил я того. — Пф, вижу и у тебя полон дом родни. — Ну… Я быстро съехал, поняв, что так жить невозможно. Мы ещё поговорили и обсудили наших родственников, наше детство и всё такое. Кстати, он интересный и разносторонний собеседник. А ещё, он совсем не лицемерный. Возможно, это и притягивало. Ведь сейчас многие налаживают со мной отношения просто потому, что я главный на этой арене, а не с целью подружиться. Это меня часто расстраивает, ведь, когда смотришь в телефонную книжку, понимаешь, что тебе даже не с кем поговорить. Доев остатки супа, мы осознали, что уже стемнело и стало ну очень холодно. Русский сказал, что температура воздуха здесь ночью может опускаться до 0 градусов. Не желая простудиться, я пошел в дом, попутно загоняя туда Рашу, который, как он потом сказал по приколу, не хотел идти обратно. Уже сидя на кровати, я зарылся пальцами себе в волосы, попутно делая себе массаж кожи головы. Россия сидел над тем самым рисунком, что сделал днём. — А что у тебя нарисовано? — не удержался я. — Я сделал чертёж твоего двигателя, завтра пойдём к моему самолёту и будем думать, как заменить тебе деталь. Сразу предупреждаю, идти долго, да и я могу сразу не вспомнить, где его бросил. — Поэтому, давай уже спать. Все равно ничего не разглядишь в потёмках. — Тут ты прав. Росс встал с табуретки и лег спиной на пол, подкладывая руки под голову и уже закрывая глаза. Меня озадачило его поведение. Мне, конечно, не очень приятно будет спать с левым мужиком, но, вспомнив нравоучения бати, мне стало даже жалко русского. — Россия, — выдал я. — М? — сонно ответил тот. — А… Эм… Ложись рядом, — немного покрывшись румянцем, продолжил я. Мне было непривычно и стыдно говорить кому-то такие нежности и проявлять заботу. Нет, я просто это ненавидел. Но, в один момент, мне стало так жалко русского. Я не понимаю, что со мной. Три дня назад я бы плюнул на человека в такой ситуации, да и сейчас бы плюнул… Но на него у меня не получается. Что-то в голове начинает болеть, а на душе скрестись. Неужто совесть проснулась? — В смысле рядом? — удивился Россия, даже поднявшись на локтях, посмотрев на меня. — Ну на кровать! Что не понятного? — взбесился я. Я ему предлагаю помощь, а он ещё и глупые вопросы задаёт, заставляя меня смущённо уточнять! Придурок! — Ну, если ты так хочешь, — ухмыльнулся тот. Вот эта сейчас его реакция что значит? Он подумал, что я проявляю заботу? Как бы не так! Я просто берегу его, чтобы он мне самолёт починил. Не больше. А тем временем русский лёг рядом. Мне становится неловко, поэтому сразу отворачиваюсь от него на другой бок, где-то внутри себя крича и уже жалея, что предложил ему поспать вместе. Да, он вроде неплохой парень, но я слишком плохо его знаю. Как говорится, в тихом омуте черти водятся.