Затерянный аэродром

— Раш, ты меня уронишь! — кричу я. Сидя на спине у того, обхватываю шею России руками, а бёдра — ногами, крепко держась. — Не бойся, не уроню. Ты только держись, — прижимая меня к себе, Росс начал отсчёт, немного согнув ноги в коленях, готовый в любую секунду рвануть, — Раз. — Я же упаду! Россия! — пытался достучаться я до русского, испугавшись совсем не мягкого падения. — Два, — медленно продолжал оппонент, растягивая время, не взирая на мои крики. — Россия! Пожалуйста! — Три, — специально хмыкнул русский, — Твои последние слова? — Что? В смысле? — испугался я, как собеседник начал свое движение. Я изначально говорил, что плохая идея таскать меня на спине, тем более, бегать со мной, как с каким-то грузом, даже в шутку. Вцепившись в тело оппонента, я молился только лишь не упасть, — А-а-а! — Ха-ха-ха, ты мне прямо на ухо кричишь! — А я тебе говорил, что не надо это делать! Говорил? — мои слова были проигнорированы, а сам Росс побежал ещё быстрее, насколько это было возможно, радостно ликуя. Меня так умиляет эта детская радость, а ямочки, что видны при смехе или искренней улыбкой, вообще заставляют соглашаться на что-то невообразимое, лишь бы узреть их снова. Но тут я слишком легко дал своё согласие, поддавшись чарам русского. Чёртов колдун. Ох, пожалуйста, лишь бы я не соскочил или мы вдвоем и вовсе не упали! Прижимаюсь всем телом к спине России, боясь, что руки не послушаются и отпустят шею Росса в самый неподходящий момент. — Всё! Я устал, — пробежав несколько десятков метров от нашего домика, заявил собеседник, громко выдыхая. Уже обрадовавшись, что мучения закончились, и я остался живым, как русский добавил, — Я сейчас немного дух переведу и продолжим. — Может, не стоит? — жалобным голосом прошу я, положив свой подбородок на макушку оппонента, на которой была одета ушанка. С лёгким испугом в глазах, смотрю на Россию, что нагибал корпус вперёд, дабы не потерять баланс. Его всё ещё настигала лёгкая отдышка, что заставило меня почувствовать себя неловко. Я видимо слишком тяжёлый и жирный, раз меня так тяжело носить. Fuck… Я уже хотел извиниться и стыдливо попросить меня отпустить, но Росс начал первый. — А знаешь, это отличная нагрузка. Из-за травмы ноги я не бегал по утрам уже больше месяца. Восстанавливаться сложно. — Нога у тебя разве не болит? — Болит, конечно. — Ну, а больно же. Как можно бегать? — Через боль, сцепив зубы. — Не со мной, — выдал я, сняв с собеседника эту страшную ушанку, надев на себя, одновременно открывая вид на прекрасные кудри светлых волос, — Я считаю, что жить надо в комфорте, а не через боль. — Но мне так комфортно, — выпрямившись, фигура России пошла обратно в домик, где и был наш старт. Это заставило меня снова схватиться за тело собеседника, как за спасательный круг, что, видимо, всё-таки услышавший меня, кричащего с просьбами прекратить, решил больше не мучить меня. — Странный ты, конечно. Встаёшь ни свет, ни заря, — на несколько мгновений я прерываюсь, чтобы зевнуть, так как Росс опять разбудил меня рано утром, и я не успел выспаться. После зевка прикрываю сонные глаза, утыкаясь носом себе в руку, — Калечишь себя постоянно то на фронте, то сейчас. Мазохист, что ли? — Ну не бурчи. Никакой я не мазохист, просто закаляю дух. — Ты хоть чем-то по жизни занимаешься, кроме закалки духа? — Конечно. Я же не робот, а всё ещё человек. Мне много что нравится делать в этой жизни. Думаешь, я пошел на фронт, просто потому что хочу себя изуродовать травмами или вовсе убить? Нет, конечно. Я просто люблю земли, на которых вырос и не хочу, чтобы те были отданы фашистам. — Ладно-ладно. Всё, больше тему не поднимаем. Слушай, а тебе тяжело меня нести? Если да, то давай я слезу. — Нет, если только совсем немного. Ты вообще мало того, что сам мелкий, так ещё и мало весишь, — на это я лишь усмехнулся. Мы дошли до пункта назначения, где русский посадил меня на кровать, извиняясь за принесенные неудобства. На это я ответил, что мне все равно было приятно сидеть у него на спине и на мгновение почувствовать себя счастливым ребенком. Откидываясь на кровать и, положив одну ногу на другую, ещё раз зеваю, прикрывая рот рукой. Сука, реально в сон начало клонить. Агхт, вот теперь я буду ходить весь день сонный и недовольный. Ну ничего, Россия сам напросился на это, — М-м-м, тебе идёт, — протянул собеседник, кинув короткий взгляд на свою ушанку, что всё ещё надета на моей голове. — Возможно, а тебе идёт без неё, — опрокинув голову на простыню и одеяло, функции которого выполняла ткань, что я отыскал вчера, слегка прищуриваюсь, лукаво поглядывал на физиономию оппонента, — Не помню, говорил ли, но у тебя ахуенные волосы. — Благодарю. Мне ещё про них никогда ничего не говорил. Они же обычные, — было видно, что оппоненту действительно приятен мой комплимент, из-за чего он улыбается и с нотками смущённости проводит рукой по волосам. Боже мой, он смущён? Я ни разу не видел его таким, это так необычно. Я сейчас чуть ли от счастья визжать не начну! — Но ведь это не делает их хуже, правда ведь? — подкладываю себе под голову руки, продолжая. — Может быть, — Россия пожимает плечами, присаживаясь рядом, и зачесывает несколько прядей за ухо. Сегодня ночью я конкретно всё взвесил и обдумал. Да, мне сто процентов нравится Росс. Я даже выделил несколько черт, что просто сводят с ума. Во-первых, это непредвзятое отношения ко мне, спокойствие, неконфликтность, во-вторых, в принципе, хорошее мнение об омегах, хоть я ещё и не до конца прознал, что он о них думает, но начало просто превосходное. Интересно, откуда он такой идеальный взялся? Хотя, это неважно, меня больше волнует моя влюблённость. За все годы моего существования я уже начал считать себя асексуалом, как тут это валится на голову! Что же мне делать? Обычно, если любят, признаются в этом, но я не хочу этого делать из-за боязни быть точно отвергнутым! Я обречён на одиночество, я понял это уже несколько лет назад, но теперь мне так хочется всё изменить. Только комплексы не дают этого сделать. Понимаете, если даже представить, что я найду в себе силы признаться, не буду отвергнут, что ещё менее вероятно, то что же будет дальше? Я начну отношения с «сыном» врага? Все узнают, что я омега? Это будет позор! Абсурд! Я не могу потерять свою высокую планку на мировой арене. Находясь рядом с русским, я ощущаю, как на душе будто что-то расцветает. Я чувствую умиротворение, спокойствие, защищённость, даже радость. Это так необычно и прекрасно! Все вышеперечисленные чувства начинают проявляться больше, когда тот кладёт руку мне на плечо, гладит по волосам. Я готов любоваться объектом обожания в эти моменты, особенно, если на нём присутствует улыбка. Душу дьяволу продал бы, лишь мой спаситель был счастлив всегда. Но что же будет со мной дальше? Очень больно не понимать себя и не знать, что вообще хочешь. Думаю, мне нужно ещё какое-то время все осмыслить. Агхт, я не знаю! Не знаю! Возможно, я так метаюсь от мнения к мнению из-за течки, кстати, благодаря которой и получилось выявить влюблённость. В эти дни очень сложно концентрироваться на чём-то одном. Моё лицо помрачнело от безысходности, потому я отвернулся на бок к стенке, проводя по той пальцем. — Ам, — посмотрев в пустоту, окликнул меня Россия. — Да? — приподнимая брови, отвечаю я, надеясь на то, что этот разговор отвлечёт меня от грустных мыслей. — А какие у тебя планы на будущее? — переводя заинтересованный взгляд на меня, спрашивает собеседник. — Я не знаю. Хочу просто остаться в живых, — отвечаю я, приподнимая торс с кровати. — Нет, а вот, если бы ты сюда не попал. Что бы ты хотел сделать? Может какие-то мечты, планы были? — У меня нет планов. Я ведь руковожу своей страной и живу от новых документов, что нужно заполнить, до новых. Моя цель — просто жить в гармонии с собой, желательно с пользой для близких, учиться чему-то новому, к чему лежит душа, и получать от всего этого удовольствие, хоть и не всегда получается. Может, у тебя не всё так плачевно? — А вот у меня, — начал тот, мечтательно задумавшись, — Есть в планах написать новое стихотворение на тему войны. Собрать все ужасы фронта, так сказать. — Подожди, ты пишешь стихи? Как мило! А прочитай что-нибудь. — Все они дома, — вскинув густые брови, растерянно посмотрел на меня русский. — Ну, а по памяти. Разве ни один не помнишь? — Только отрывки. Да и я начал заниматься этим недавно, поэтому ничего суперского ты не дождешься. — Но это же так прекрасно. Я вот, например, раньше очень любил живопись. У меня были краски, кисти, но потом работа забрала всё время. Пришлось бросить. — Уверен, что у тебя красиво получалось рисовать. Ещё после войны я хотел бы посетить какую-нибудь страну. СССР категорически против вылета с его территории, но я хочу рискнуть. — Интересно, а какую? — Не знаю. Может, посоветуешь? Думаю, у тебя опыта было больше, нежели у меня. — Страны Европы красивые, можешь ко мне, ха-ха. У меня тоже есть, что посмотреть, — улыбнувшись, кидаю взгляд в сторону двери. Маленькие пылинки летают по комнате, песчинки ровным слоем лежат по всему крыльцу, а папиросы все так же раскиданы по столу. Ой, что я заметил. Росс не курит уже второй день. Неужто прислушался и решил бросить? Солнце приятно греет кожу рук, а на бледно-голубом небе ни облачка. А я проникся этой обстановкой и даже нашел здесь некую эстетику, что привлекала меня. — Спасибо, я подумаю над этим. Но сейчас главное — выбраться тебе отсюда. — А как же ты? Ты чего, тут останешься, что ли? — в непонимании нахмурившись, я снова уставился на оппонента. — Меня уже никто не спасет. Наверное, или мою семью уже убили, или обо мне просто забыли, — вздохнув, русский, встаёт подходя к столу и скручивая себе новую сигарету. Ну вот, рано я обрадовался, — Не зря тогда, после моего возвращения из концлагеря, Союз сказал, что я позор семьи. — Эй, ну прекращай. Ты не позор, да и к тому же, я тебе на что? — В смысле? — Я уже все продумал, я верну тебя обратно, а там разберёмся, — после моих слов движения рук собеседника прекратились и тот замер. Спустя несколько секунд бездействия, оппонент посмотрел на меня через плечо, — Ты чего? — Ты правда хотел это сделать? — с неким шоком, тот распахнул глаза. — Конечно. Я бываю мразью, но не настолько же. Плюс ты столько сделал и делаешь для меня, я не могу же после этого помахать ручкой и оставить тебя здесь умирать. Ты думал, что я тебя кину? — Да, — оппонент виновато отворачивается обратно к столу, заканчивая запихивать махорку в папиросу. Этот ответ заставил меня задуматься. Почему же такая неуверенность в других? Может, что-то произошло у него в жизни, что теперь он не может до конца верить в хорошее? А что, если это из-за слов Совка после возвращения из концлагеря? Ах, он чертов мудак. Убил родителя маленького мальчика, забрал себе мелкого, так ещё и после того, как унизил его и чуть ли не выгнал из дома, и вовсе отправил сюда умирать?! У этого коммуниста все дома? Какой идиот так будет относиться к человеку, что ему практически как сын? Если вернусь, то такую взбучку ему устрою, чтобы тот понял, как рушить жизнь Россу! А что будет с другими его детьми? Тоже будут подвергаться психологическому насилию? Я знаю о чем говорю, ведь сам пережил это. Блять, да СССР ебанутый на всю голову. Такое удовольствие доставляет отправлять «сына» в полет во время войны? Так ещё и в страну, где боевые действия не заканчиваются и по сей день. — Раш, гони прочь свои эти мысли. Всё будет хорошо, я обещаю, — тихо говорю в ответ. С Советом я разберусь позже, сейчас надо поддержать Россию. Знаете, сначала оппонент казался мне злым и агрессивным, затем добрым и милым, а теперь я вижу, что, на самом деле, его жизнь помотала не меньше меня. У нас даже некоторые проблемы одинаковые. — Так, что-то я опять загрустил. Спасибо большое, если ты и вправду сделаешь это, то я никогда не забуду, — в ответ тот выдохнул и, улыбнувшись, поджёг сигарету, резко поменяв настроение. Да так резко, что я даже был растерян, — Кстати, сегодня идём к подвалу, помнишь? — делая затяжку, и, облокотившись рукой о стол, напоминает мне русский. — Ага. Но, может, нам не стоит это делать? — Всё ещё боишься? — Если честно, то да. — Успокойся, всё будет нормально. Я рядом. «Всё будет нормально. Я рядом». Такие простые фразы, но слышу я их очень редко. У меня никогда не было какой-то опоры в жизни, которая за меня порвёт. Очень сильно притянуто за уши, опорой можно назвать Канаду. Да, он поддержит, не осудит, но в своё время я уже достаточно нажаловался ему на свою жизнь и на окружающих, из-за чего в нынешнее время мне очень совестно часто обращаться к нему за помощью или поддержкой. Всё-таки, у него есть друзья, знакомые, и, как мне кажется, обо мне он вспоминает в последнюю очередь. Да и к тому же, я был таким отвратительным братом в его детстве, что теперь я вообще не имею права что-то говорить о своих проблемах. Я не отрицаю, у меня тоже есть знакомые, но мы не настолько близки, чтобы я мог попросить поддержки у кого-то из них. У меня был единственный друг — Япония. Она была простая в плане характера и открытая. Мне приятно было проводить с ней время, болтать, даже смеяться. Но из-за накалившихся отношений между ее матерью и мной, мы с подругой рассорились и не говорим уже как несколько месяцев. Очень обидно, но я понимаю, что все равно так, возможно, будет лучше. Лучше для Японии. *** Я очень люблю лето, люблю его тепло, яркие краски. От прикосновения лучиков солнца всё вокруг пробуждается: оживлёно поют птички, порхают красивые бабочки, листики поворачиваются к свету. Обожаю организовывать вылазки на природу с другими странами или один. У нас даже есть традиция: каждый год посещать одну из стран с живописными пейзажами (к сожалению, из-за войны, никто не может позволить себе покидать свои территории уже как четыре года). Такое умиротворение ощущается в лесу, связь с природой, просто вах! Любуешься зверьками, изучаешь растения, лежишь на мягкой травке, пьёшь воду из речек, небольших водопадов, купаешься в озерах. Ну просто сказка. Жалко, что не все страны разделяют мою любовь к природе и осуждают мои поездки, но человек двадцать я набираю каждый год точно. Могу сказать, что дни на природе проведенные с другими странами я жду даже иногда больше, чем Рождество, Дня рождения, Дня независимости, хоть и очень сильно люблю эти праздники. В пустыне природа совсем другая: пески, ужасная жара, от которой иногда даже голова кругом идёт, редкие колючки и животные. Всё здесь иначе. Я никогда не был на этом географическом объекте, но много читал. Для пустынь характерны различные удивительные явления, которые не встречаются ни в одной другой природной зоне. Например, когда в пустыне нет ветра, в воздух поднимаются мельчайшие крупицы пыли, образуя так называемый «сухой туман». Песчаные пустыни умеют «петь»: движение больших пластов песка порождает высокий и громкий слегка металлический звук. Также здесь можно с лёгкостью схватить мираж или встретиться со страшными песчаными бурями. К счастью или сожалению, никаких из этих особенностей я ещё не видел, хоть в какой-то степени и хочется. — У вас бывают недопонимания в семье? — уже подходя к зданию аэродрома, решил поднять тему я. — Конечно, в какой семье их нет? У меня есть даже отвратительные отношения с некоторыми членами нашей ячейки общества. — Неужели? С кем же и почему? — Помнишь, я говорил про Украину? Ты даже, вроде, её знаешь. — Да-да, такую, как она, сложно забыть. — Она с самого рождения была наглая и буйная задира. Пыталась всё устроить мне какие-то провокации, подколоть. Главное, меня она старалась задеть больше остальных, не знаю уж, чем я так помешал её жизни. Сначала я мирился с этим, а потом объяснял, что так делать нельзя. Она не слушала. И когда я уже не выдержал, начал ругаться и спорить с ней на тему её поведения, одновременно пытаясь понять, может я что не так делаю? Но она трусливая, из-за чего сразу начинала рыдать и бежать к Союзу, рассказывая, как я её не люблю. Самое интересное, что после всех слёз, ей хватало уверенности подойти ко мне и сказать в лицо что-то мерзкое. Тогда Украине уже было около десяти лет и мы чуть ли не начали друг друга ненавидеть. — Я тоже заметил её высокомерие при первой встрече. Но, возможно, ей это поможет в жизни. — Не знаю. Она меня уже воспринимает не как брата, а как человека, что помешал её величеству нормально существовать. Ещё есть вторая сестра, ее двойняшка. Такие разные по характерам, что даже не верится в то, что они сёстры. Беларусь очень добрая, тихая, скромная. Пыталась всегда нас мирить и очень переживала за наши отношения. В общем, лапочка. — У меня тоже были не со всеми братьями и сестрами хорошие отношения, но как-то особо ничего друг другу не говорили, чтобы не портить жизнь. Всё-таки, ещё жить под одной крышей, — на последней фразе я выдал смешок, но тот резко утих, когда я увидел буквально перед ногами дверь из красного дерева в полу. По спине пробежали мурашки, а в глазах России я увидел искорки. Ох, он так хочет узнать, что же скрывает от нас эта дверца? Дай Бог, чтобы никто на нас не выпрыгнул, когда мы откроем ту. — Ты готов? — без лишних слов спрашивает собеседник с улыбкой на лице. — Относительно. Но как мы её откроем? Ты об этом подумал? — фух, надеюсь, что после этих слов желание русского поугаснет или вообще пропадёт. — Дерево уже дряхлое и сухое. Его с лёгкостью можно проломить, если постараться. — И чем же ты собираешься это делать? — Ногой, — Росс, подойдя ближе и встав на больную ногу, одновременно прищурившись от боли, здоровой — начал ударять по доскам двери, а в моем животе запорхали бабочки волнения. Несколько хороших ударов и дверца проламывается напополам, а я вздрагиваю, уже будучи готовым бежать, если кто-то или что-то из подвала на меня накинется, — Ну вот и всё, а ты боялся. Америка, ну чего ты руками закрылся? Будто сейчас кто-то тебя съест. — Я тебе уже свою позицию объяснил, — с небольшим раздражением отвечаю я, стыдливо убирая руки от лица, перед этим проверив, точно ли никого опасного нет. — Хорошо, прости. Ты со мной? — тот уставился на меня, в руке уже держа включенный фонарик, что успел достать за секунду. — Ну, а что мне остаётся делать? Ладно, пошли, — собеседник улыбается. Я, подойдя ближе и всё ещё испуганно осматривая подвал, сразу почуял странный запах, но, закрыв нос рукой, решил, что это классическая вонь подвала. Они всегда пахнут отталкивающе. В неглубокое тёмное подполье вела лестница, некоторые ступеньки которой готовы были проломиться только, если на них наступят. Лучи солнца, проникшие в средних размеров помещение, озарили стеллажи, на полках которых собралось уже огромное количество пыли, коробки и какую-то непонятную кучу, что находилась в углу дальней от меня стенки. Стены были выкрашены в чёрный, но краска во многих местах поотвалилась, на полу было огромное количество песка, смешанного с щепками и мелким мусором. В общем, видок так себе, но на полках и в коробках мы можем найти что-то, что поможет заменить отвёртку. — Давай я пройду вперёд? — Россия включает фонарик, направляя жёлтый свет в тёмный подвал. — Ты чувствуешь этот запах? — Просто запах, исходящий из-за сырости или засорённости. Ничего особенного, — пожал плечами Росс, проверяя ногой первую ступень лестницы. — Но он какой-то слишком едкий, не замечаешь? — Аме, этот аэродром заброшен. Никто здесь не следит за порядком. Хочешь, можешь дальше не идти, а тут остаться. Я сам все посмотрю, — на эти слова я фыркаю, складывая руки на груди. Русский, наступив на первую ступень, нагнулся, осмотрев пол подвала. Аккуратно наступая на остальные ступеньки, на последней его ждала неудача. Та проломилась, но оппонент смог удержать равновесие и не упасть лицом в грязный пол. — Ты там в порядке? — услышав характерный звук ломающегося дерева, я встрепенулся. — Да, всё хорошо. Последний раз спрашиваю, ты пойдёшь ко мне? — собеседник махнул рукой в свою сторону. Я молча киваю, закрывая нос рукой, дабы не чувствовать этот отвратительный запах. Делаю первых несколько шагов по ступеням, надеясь, что те не проломятся подо мной. Хотя, под Россией не проломились, значит и меня выдержат. Немного осмелев от сей мысли, уверено проходя ещё несколько ступенек, останавливаюсь перед проломанной. От отвратительного запаха, что стал ещё сильнее, у меня начала даже немного болеть голова, но теперь в одном месте заиграло любопытство. Росс осветил место, куда мне нужно прыгать и, протянув руку, помог это сделать. С лёгкой улыбкой благодарю того, проходя немного вглубь, но всё ещё оставаясь рядом с собеседником. Росс направил свет фонарика на стены, дабы я тоже мог оглядеться. Оказалось, что подвал достаточно большой, но большинство пространства напросто завалено коробками и грязью. — Я же говорил, что тут нет ничего страшного. — Да, я ошибался. Но ты меня тоже пойми! Подвал на заброшенном аэродроме, посередине пустыни. Так ещё и закрыт изнутри. — Хорошо, всё, молчу. — Можно мне фонарик? — Да, конечно, — тот протягивает мне наш единственный источник света. — Пошли, посмотрим, что в коробках, — хватаю фонарик, подходя к первому попавшемуся стеллажу, — Давай я буду светить, а ты достань вон ту коробку, — указываю пальчиком на неё. — А как такому красавцу отказать? — посмеялся русский и принялся доставать то, что я попросил, пока я краснел от этих слов. Боже, я даже и не знаю, что думать, — Посвети немного ниже, пожалуйста. — А. Д-да, — направляю свет на содержимое коробки. Ого, а там лежат инструменты. Да и такие редкие, которые я ещё ни разу в живую не видел: насадка-регулировщик крутящегося момента, мультитул, ножницы для резки металла, например. Они тут с нанотехнологиями работают? Ой, а может здесь и отвёртка будет? В первой коробке мы ничего не нашли, во второй лежали разных форм и размеров железки, в третьей находились банки с краской. В общем, не то, что нам было нужно. Уже потеряв любую надежду, мы отыскали ящик, что, похоже, завалился за стеллаж. Этот самый ящик находился возле выхода из подполья, поэтому лучи солнца давали достаточное количество света, оставив собеседника одного. В это время, вооружившись фонариком, решил исследовать тот самый угол, в котором что-то лежало. И главное — издалека совсем не понятно, что. У меня даже предположений нет, это просто какое-то количество неких вещей. Медленно подхожу ближе к той самой дальней от нас стены, внимательно освещая себе путь под ногами, дабы не споткнуться. С каждым шагом, что приближал меня к грязной тёмной грубой ткани (её я смог разглядеть с помощью фонарика), которая, как мне показалось, прикрывала что-то, запах становился всё более едким и противным. Находясь в пару шагов от тряпки, я почувствовал, как к моему горлу даже подступил рвотный рефлекс и меня помутило не на шутку. На мгновение остановившись, чтобы организму не стало ещё хуже и мой скудный завтрак вовсе не вышел наружу, я пригляделся и смог увидеть, как какая-то палка выглядывала из-под ткани. Собравшись с духом спустя несколько секунд и, зажав нос пальцами, опускаюсь на колени перед тряпкой, положив рядом с собой фонарик. Пару мгновений и уже преодолевая чувство отвращения и брезгливости, кончиками пальцев, резким движением отбрасывая ткань в сторону, поднимаю фонарь, чтобы наконец узреть, что же скрывалось все это время от меня и так сильно воняло. Лучше бы я не делал это. Из-под тряпки выползли мелкие клещи и другая живность. По телу прошли мурашки только от вида этих насекомых, но переводя взгляд на то, что скрывала та самая ткань, я был шокирован. На полу лежали серо-коричневые сухие кости. И причём не какого-то животного, а человека! Тело пробило на дрожь. Я видел два скелета, что лежали рядом и один, находящийся на некотором расстоянии от них. Разные личинки и мерзкие жуки ползали по костям и волосам, лежавшим прямо на скелете. Я мог отличить кости грудной клетки, хрящи! Фу! Ни разу не видел труп в реальной жизни. Это произвело на меня большое впечатление. В шоке округляя свои глаза, я отступаю назад, прикрывая рот рукой, дабы не выдать крик. Такое ужасное и мерзкое зрелище предстало передо мной, что я даже не знаю, как описать всю отвратительность. Меня настолько пошатнуло увиденное, что перед глазами всё начало плыть, ноги подкашиваться, а мысли путаться в догадках, как такое здесь может находиться. Быстро осмыслив своё состояние, что может ухудшиться, на всех парах, что во мне остались, отбегаю, направляясь в сторону выхода. Вот я уже, запинаясь и путаясь в ногах, забираюсь по лестнице наверх, в это же время ловя на себе непонимающий взгляд России. Конечно, после взоров последовали и логичные вопросы: «Что случилось?», но мне стало настолько плохо, что, уже выбравшись на свежий воздух, глубоко вдыхая тот, я упал прямо на кафель, что устелен в здании. Стоя на карачках, я откашливался, к моему горлу поступали рвотные позывы, благо без рвоты. Не на шутку испугавшись моим состоянием, Росс пулей подлетел ко мне, мечась вокруг моего испуганного дрожащего тела, из-за растерянности даже не зная, что делать. Тот пытался, понять, что происходит, спрашивать, но я только кашлял. Было ощущение, что меня сейчас вывернет наружу. Отдышка, холодный пот, что выступил на лбу — это было окончанием рвотных позывов. Глубоко вздохнув, наконец смотрю в глаза оппоненту. Русский с искренней жалостью и обеспокоенностью наблюдал за моими действиями, желая что-то сделать, но не имея возможности. Присев на пол и приложив руку к лицу, смотрю сначала в сторону подвала, а потом наверх, будто ожидая послания свыше. — Америка, всё хорошо? Что случилось? Ты нормально себя чувствуешь? — Фух, ах… Я говорил тебе не ходить в этот подвал? Зачем мы это всё-таки сделали? — Что произошло? Пожалуйста, не кидайся такими фразами, просто скажи, что случилось. Я же волнуюсь, — наклонившись ко мне, оппонент ожидал моего ответа. — Как сказать… Этот отвратительный запах исходил не от грязи и сырости, а от трупов, что лежали на другом конце подвала. Та самая куча в углу, видел? — Трупы? — у моего собеседника глаза стали по пять копеек, — Ты сейчас шутишь? — А вот по моему состоянию видно, что я шучу, да?! Правда, я ведь тут смеюсь с тобой! — взбесившись от такого идиотского вопроса, я смотрю на русского, так, будто сейчас готов был убить, — Я тебе говорил, что не надо сюда идти! Спасибо, что послушал! — Америка, успокойся, — растерянно пытался что-то сделать с моим гневом, Россия. Было видно, что он ну никак не ожидал такой бурной реакции от меня. — Что «успокойся»?! Раньше надо было думать! Какого чёрта тебя не пугал тот факт, что дверь закрыта изнутри? Это ненормальное явление! Здесь кого-то убили! И нас он тоже убьёт! — А ничего, что ты первый предложил сюда сходить? Сам рвался! — Ты сейчас ставишь свои капризы превыше безопасности?! Ты сумасшедший! Больной! — хмурившись, я сверлил недовольным взглядом собеседника, но из-за опустошенного состояния, перешёл на другой тон, — Я не хочу сейчас ругаться. Просто, давай уйдём отсюда? Как можно скорее! — дав слабину, я выдыхаю, медленно вставая. — Хорошо, только, позволь мне кое-что показать тебе, — видимо, тоже не желая начинать спор, ответил тот, — Да и я сам посмотреть на эти трупы хочу. Может, тебе показалось? — Я больше не пойду туда! Да и к тому же! Тебе что, нервы не жалко?! — Подожди тут, — он взял у меня из руки фонарик, параллельно погладив меня по кисти, — Всё хорошо, я тебя не виню. Да, согласен, я поступил неправильно, что буквально заставил тебя прийти сюда. Но, я считаю, то, что ты сейчас увидишь, немного остудит твой пыл, — это было многообещающе. Напоследок тот мне подмигнул, отправившись обратно в подполье, а я приложил руку к сердцу, что громко билось, расплываясь в улыбке. От страха, который я испытывал минутами ранее за мгновение ничего не осталось. Всё моё сознание затянулось уже другими мыслями. Никак не связанными с трупами и маньяками. Но всё же. Что здесь произошло? Если допустить вариант, что трупы спрятали, то как подвал смог быть закрытым изнутри, если замок есть и со внешней стороны? Обнимаю себя рукам и оглядываюсь по сторонам, проверив, не решил ли кто-то понаблюдать за мной из угла. Не увидев ничего подозрительного, вздыхаю, опустив взор в пол, — Та-дам! — слышу я голос русского, что приближается ко мне, — Гляди, что смог найти! — Неужели, — с восторгом уставившись на отвёртку, что держал собеседник в руках, произношу я, — В последней коробке была? — На самом дне. — Ну что? Посмотрел на кости? — Издалека. Не смог ближе подойти из-за вони, да и не очень хотелось, — в ответ усмехаюсь тому факту, что он всё-таки почуял этот мерзкий запах, — Ты, кстати, в порядке? Ты так болезненно выглядишь. — Разве? Чувствую себя относительно хорошо, не считая того, что меня до сих пор мутит. — Я тоже вышел оттуда не с лучшими чувствами. Извини, что довел до такого состояния. Мне неловко, правда. Могу ли я искупить свою вину? — жалобно выгнул брови русский. — Если сейчас побудешь рядом, а после сделаешь массаж, то я прощу, — больше в шутку, чтобы посмеяться сказал я. — Понял, принял, — поняв все без укоризны, прижимает одной рукой моё тело к себе и целует в макушку, собеседник уточняет, — Так достаточно «рядом»? — Я вообще говорил это не всерьёз, но теперь я даже не против, — из последних сил не растерявшись, немного прищуриваю глаза, улыбаясь, криво пытаясь флиртовать. Зачем? Не потерять лицо. Я же не маленький омега, которому в первый раз в жизни сделали комплимент и тот краснеет и заикается после этого. Стоп… Ладно, забудьте, что я только что сказал! — Можно вопрос? — Ага, — киваю я, начиная движение обратно к дому. — А как ты собрался меня возвращать? — Очень просто. Я, когда вернусь на Родину или на территорию Великобритании, где я находился последний месяц, подцеплю своих людей, что прилетят, найдут тебя и отправят к отцу. Тому я всё расскажу, и он обеспечит тебе доктора для ноги и простого осмотра. Правда, после моего покидания пустыни, ты должен будешь подождать несколько дней, всё-таки это не секундное дело. Ты посмотришь, что у меня с компасом? — Конечно. — Ты же понимаешь, что мой самолёт одноместный и тебя там будет просто некуда девать? В общем, перед моим отлётом сверим координаты, чтобы я мог отправить людей точно сюда. Ты же теперь, имея эту чёртову отвёртку, сможешь починить самолёт? — Да-да, могу сказать больше. Осталось совсем немного, — на последних словах, голос России погрустнел. Поджав губы и вскинув брови, с более подавленным тоном, оппонент продолжает, — Буквально за сегодня всё доделаю, завтра протестируем и ты можешь отправляться домой. — Знаешь, с одной стороны, я вне себя от радости, что наконец вернусь обратно, но с другой стороны мне так приятно находиться здесь в твоей компании. Ты — первый человек, кому я смог открыться. Ты очень милый парень, Раш, — меня пробило на улыбку. Я посмотрел на собеседника, не скрывая ту, — Я очень рад, что встретил тебя, — остановившись, обнимаю русского, прижавшись. Мне было не важно, ответит он на объятия или нет, просто хочу, чтобы тот понял всю теплоту моих слов, — Я хотел бы продолжить наше общение после всего этого. Может, я даже когда-нибудь стану тебе другом.  — Очень приятно слышать, — Росс обнимает меня в ответ. Я уже хочу продолжить путь, но русский останавливает меня, — Стой, мне нужно тебе кое-что сказать, — на это я поднимаю внимательные глаза на Россию, что сейчас бегают, смотря то на меня, то на песок под ногами, то куда-то в сторону. Закусывая губу, немного стыдливо пытается избежать зрительного контакта, это меня немного настораживало. В итоге Росс начинет что-то говорить, — Америка, я… Ну… — он так нервничает. Почему русский не может сказать, что так хочет? И вообще что он хочет донести до меня? Знаете, я столько неожиданного узнал о нём и теперь я даже не удивлюсь, если тот скажет о том, что он инопланетянин и всё вокруг иллюзия. А нет, это слишком, хах, — Я тоже надеюсь, что мы станем друзьями, — слегка нахмурившись и с небольшим разочарованием, тот продолжает идти, сжимая руки в кулаки. Я вздыхаю. Видимо, ему не хватило смелости сказать. Эх, а ведь только на дружбу мне и остаётся рассчитывать… *** Господи, как давно никто не делал мне массаж. Да-да, Росс всё-таки делает мне его. Я так люблю эти приятные ощущения, особенно мурашки. Они появляются на шее, месте перехода шеи в плечи и чуть ниже. Но появляются те только при определенных движениях рук. Не слишком сильных и не слишком слабых. Главное, чтобы больно не было. Ведь если тело испытывает боль, то оно не будет помогать делать ему массаж. Оно будет препятствовать всему, что мы делаем. А если организм будет на нашей стороне и станет помогать нашим начинаниям — то процесс массажа пойдет намного эффективнее и приятнее. Можно делать массаж как угодно сильно, глубоко и не причинять при этом ни грамма боли. Любую боль можно обойти. Лёжа на груди без футболки, я тихо постанывал от приятных ощущений. Сначала Россия поглаживал мне спину, затем начал растирать и разминать кожу на ней. — Ах, да. У тебя золотые руки, мх, — буквально тая, проговариваю я, — Yeah… Ах! — Кхм, ты можешь не издавать такие звуки? — покашляв, немного смущённым тоном задал вопрос собеседник. — Да ладно тебе, ах! Мх, немного выше, пожалуйста. Да-да, вот здесь, — выгибаюсь в спине при сильном, но все ещё приятном «щипании» кожи, — Ах! — Твою мать… — прошептал Росс, отдёрнув руки от моей спины. — Ну, ты чего? — немного обиженно на то, что всё закончилось, я поворачиваю голову на оппонента. Понимаю, что сеанс и так проходил двадцать минут, что несказанно долго, но хочется ещё. — Всё в порядке, просто подумал, что сделал тебе больно, — после этих слов, русский резко поменял позу, сев на край кровати и положив руки ближе к животу. — Не парься, — я выгибаюсь в спине, поднимая руки вверх, тем самым разминая мышцы. Надеваю футболку, краем глаза замечая забитое состояние России. Он весь день такой грустный. Я что-то сделал не так? Или что-то произошло? А что такого могло произойти и я даже не заметил? Плюхаюсь рядом с собеседником. Почему-то посмотрев на растерянный взгляд Росса, я вспомнил Союза. Точнее его ужасную сторону, — Почему СССР такой ненормальный? — неожиданно даже для себя выдаю я. — Я не обсуждаю людей. Особенно тех, кто мне близок. Могу только сказать, что у него было трудное детство. Я знаю об этом очень мало, но некоторая информация есть. Рос он в очень бедной семье, иногда даже на завтрак ничего не было. Многие родственники отвернулись от его матери, узнав, что та забеременела от правителя Российской Империи. Огромное количество их осуждало, но Союз справился. Первое время он был действительно хорошим, я доверял ему. Тот уделял мне время, несмотря на то, что я вел себя отвратительно: мог обозвать его, ударить. Он был терпелив и сохранял спокойствие: не кричал, не ругал, а просто обнимал по вечерам, говоря, что любит меня. Поэтому я считаю, что мой долг сейчас оставаться рядом и поддерживать Совета. Эта война для него является таким позором и почвой нервных срывов. Уверен, что скоро всё закончится и СССР станет таким, каким был прежде. Поэтому я благодарю того за всё, даже после его высказывания. — Я об этом даже не подумал. Но могу определенно сказать: «Вот это у тебя терпение!». Я бы уже психанул и свалил. Кстати, ты сегодня весь день на нервах, что ли? Почему? Произошло может что? — Ну… — собеседник уставился на меня пристальным взглядом, — Как бы сказать. Понимаешь, ты скоро вернёшься на Родину и вряд ли мы сможем встретиться ещё раз. С тобой я чувствую себя счастливым и вряд ли с кем-то смогу почувствовать себя так же. Хоть изначально у нас были достаточно нестабильные отношения, но сейчас всё иначе, — немного помолчав, Россия цокает языком, — Я не мастер длинных и красивых речей. В общем, ты мне нравишься. Я полюбил тебя с первой секунды нашей встречи, и, видимо, уже не смогу разлюбить, — немного покраснев, потупил взгляд оппонент. Я от неожиданной информации даже приоткрываю рот, знатно заливаясь краской, — А иногда любовь просто рвёт душу на части. Потому что любишь, но не знаешь взаимно ли это. Ты переживаешь, стесняешься, боишься признаться — а вдруг твою любовь не примут, а вдруг сейчас «не самый подходящий момент»? И ты ждёшь, откладывая «до более удобного случая». Но случай всё не приходит. Я понимал, что потом вдруг может оказаться, что уже поздно что-либо говорить. Поэтому весь день пытался признаться о своих чувствах и очень волновался. — Раша… — я даже не знал, что и думать. Неужели всё это время он любил меня? Я даже поверить не могу. Одновременно счастлив и растерян. Да, я люблю его, но что же будет потом? А если он притворяется? Может, он такой же тиран, как и мой предыдущий партнёр? Ещё одного подобного опыта я не переживу. Просто выброшусь в окно, ведь на этот раз мои чувства реальны. А если Россия сказал это только, чтобы потом разбить мне сердце? Так сложно. Но вряд ли человек будет весь день волноваться, смотреть на тебя и краснеть, чтобы сказать ложь. Сжав, в кулаки ткань штанов, я, ещё немного подумав, начинаю говорить, — Ты мне тоже нравишься, если быть честным. Но я понял это совсем недавно и у меня были плохие прошлые отношения, ну ты знаешь. Я запутался. Ты же хочешь встречаться, скорее всего? — даю неординарный ответ. — Хочу. — Мне нужно время подумать, — зачесав волосы назад, стыдливо прячу взгляд уже я. — Хорошо, я приму любое твоё решение, — говорит собеседник, после чего целует в щёку и улыбается. Еще неделю назад я жил спокойно, обдумывал расходы, смотрел сериалы, что шли по телевизору, разгадывал кроссворды и планировал перестирать все шторы в квартире. А когда вылез из дымящего самолёта, случайно встретился глазами с ним и… Какие-такие дела, расходы? Да ну их! Вот если бы словами можно было передать, каковы его прекрасные глаза. Тем не менее, мозговой штурм продолжается, сопоставляя все «за» и «против». Всю жизнь, изучая любовь в психологии, тем самым пытаясь найти ответ, почему я ещё не нашёл человека, что будет будить утром поцелуями и радовать меня своей замечательной улыбкой. Я слышал фразы по типу: «Каждую ночь кто-то думает о Вас перед тем, как заснуть», «Для кого-то Вы означаете весь мир», «Кто-то, о чьём существовании Вы даже не подозреваете, любит Вас», — и никогда не верил им, считая полным бредом. Да, последняя звучит очень иронично на фоне всего происходящего. «Когда Вам кажется, что весь мир отвернулся от Вас, посмотрите, на самом деле, Вы отвернулись от него», — эту фразу я прочитал недавно в газете, буквально за день до вылета сюда. Сейчас я понимаю её иначе, чем неделю назад.