Затерянный аэродром

Я помню этот ужас, как вчера. Моему бывшему очень нравилось издеваться надо мной. Он запугивал меня и приставлял нож к горлу, если я отказывался и сопротивлялся быть его игрушкой. Ему было в удовольствие наблюдать за моим страхом и слезами после таких действий. Сначала я боялся, что этот псих убьёт меня, а потом я и сам этого хотел, терпение лопнуло. По телу проходится дрожь каждый раз, когда я вспоминаю о последствиях того рокового дня, с которого начались мои мучения. С тех пор я пообещал никогда не доверять альфам и стал их ненавидеть. Один вид тех заставлял мои зубы скрипеть, а уж о каком доверии может идти речь? Так ещё и после моего побега от бывшего кавалера, тот пытался найти меня и вернуть. Хорошо, что тогда я уже мыслил трезво и приставил к себе охрану. Да, возможно, это странно, но я мог нормально функционировать и жить полноценно, зная, что в любую секунду меня защитят. До сих пор остаюсь мнения, мол, я не должен был прогибаться под ним и бояться выйти на улицу. А ведь находились те, кто говорил, что это я поступаю неправильно, когда говорю о своей проблеме. «Не выноси ссор из избы» — было их любимое оправдание своим словам. Ну да, пусть бедных девушек и омег продолжают бить и насиловать их мужья, а мы стерпим и помолчим. Это нельзя оставлять в темноте, пока такая проблема, как домашнее насилие, существует. Тогда практически никто не был на моей стороне, считая, что я спровоцировал. Ну да, люди ведь так любят судить о том, чего даже не знают. Я искренне ненавижу этот мир и людей в нем, раз даже мой брат, с которым у нас отличные отношения, настаивал на том, чтобы я простил бывшего. Эти ублюдки с прошивкой ненависти. Я уверен, что они бы заговорили по-другому, если были на моём месте. Месть была такая сладкая. Когда этот мой бывший кавалер чуть ли не приполз на коленях ко мне, прося помощи с обстановкой в стране, даже не подозревая, что всё это происходит из-за меня, я отказал. Ведь у него никого не осталось на тот момент, все пешки разбежались к более сильной державе. Каждый раз, приходя на собрание, я радовался, видя, что его дела идут всё хуже и хуже. Наконец он почувствовал мою боль. А один раз тот не явился в здание собраний и его бывший друг передал, что этот ублюдок после всего ещё и хочет видеть меня у себя для чего-то. Я сразу понял, что это ловушка, но так же знал о его ужасно слабом состоянии. В общем, приставив к себе охрану, я пришёл к бывшему посмотреть на него в последний раз и напоследок плюнуть в лицо. Он посмел обнять меня и извиниться за всё, оправдываясь, что тогда был не в себе, когда совершал такие ужасные действия надо мной. Я накричал на него в ответ, высказав, что тот умирает из-за моих шпионов, которые проникли к тому на территории, как туристы и иммигранты. В итоге, бывший так разозлился, что чуть ли не полез на меня с кулаками, но он плохо себя чувствовал, потому дал слабину. Через пару дней тот умер. Жалею я о содеянном? Ни капли, он заслужил и ничто не сможет его оправдать. Но сейчас ситуация иначе. Я настолько не ожидал получить признание, да ещё и такое прямолинейное, что ближайший час был в шоке. Сейчас Россия закручивает последние гайки в моем двигателе и я понимаю, что нам нужно поговорить, но… Я боюсь, мне неловко раскрывать свои чувства и откровенничать, особенно с ним. Агхт, вот угораздило же меня влюбиться. Да ещё и в такого симпатичного, доброго, милого альфу. Теперь мне даже немного стыдно за то, что я приравнивал всех альф к мудакам, от которых только и жди беды. Всё ещё не могу поверить, что такие светлые люди остались на земле. А не врёт ли он мне? Может, тот притворяется хорошеньким? «Чёрт, как сложно доверять людям после такого предательства», — подумал я, переводя взгляд с гитары, что лежала у меня на коленях, на Росса, который уже заканчивает работать. Русский работает так слаженно, что прям загляденье. Смотря на его усердность, я могу лететь даже без испытания самолета. Знаю, что всё будет хорошо. — Всё, принимай работу, — с облегчением выдыхает Россия, вылезая из-под двигателя и вытирая пот с лица, — Фух, ну и печёт, — тот посмотрел вверх, на солнце, слегка улыбнувшись, видимо, греясь. Я сидел рядом с шасси самолёта, так как только здесь был тенёк. Случайно прикоснувшись оголенной частью руки к горячему металлу шасси, я отдергиваю ту сразу же, тихо шипя. Больно! — Согласен, сегодня как-то особенно сильно парит. — Когда тестировать будем? — подойдя ближе ко мне и тоже присев в тень рядом со мной, спрашивает собеседник, постукивая пальцами по своему колену от волнения. — Когда удобно будет. Я могу прямо сейчас, — пожав плечами, отвечаю я. — Ни в коем случае. Лечу я, не хочу, чтобы от моей возможной ошибки пострадал ты, — встрепенувшись, резко выдал тот. — Ты хотя бы знаешь, как управлять моим самолётом? — отложив гитару, обняв колени, кладу голову на те и слегка улыбаюсь его реакции. — В принципе, я думаю, способ поднятия самолёта в воздух не отличается от остальных, а так, конечно, на всякий случай расскажешь, значение кнопок на панели управления, — на это я лишь киваю и с небольшой грустью смотрю вдаль. Вижу, сам Россия нервничает из-за своего признания и каждый раз мнётся, если хочет начать разговор. Поэтому мне нужно как можно быстрее принять решение, чтобы не мучить себя и Росса. Но это так сложно. Боюсь повторения своих ошибок, поэтому всё ищу в поведении собеседника что-то, что может выдать его гнилую сущность. Теперь я больше думаю о том письме и девушке, которой писал русский. Наверное, это звоночек судьбы, который говорит о недобрых намерениях оппонента и лжи. Или я просто себя накрутил. Может, мне стоит отвлечься на другое? Нет, надо узнать, что за девушка! Если у него есть отношения и я, как «курортный роман», здесь рушу ей жизнь, то насколько мне ни было больно, но я откажу в отношениях. А если никого у России на стороне нет, то мне станет легче. Правда, я могу развалить наши взаимоотношения к чертям, если опять скажу, что совал нос не туда. — Раш, можно задать достаточно личный вопрос? — сердце пропустило удар волнения. — Личный? — собеседник немного растерялся, но через мгновение согласился. — У тебя есть сейчас отношения? — я решил не акцентировать внимание на поле партнера и просто задать банальный вопрос. — Нет, — в плохо скрываемом недоумении оппонент хмурит брови, — Мне ты на данный момент нравишься, поэтому какие отношения? — подчеркнул Росс, — Да и слишком долго я тут нахожусь, ха-ха. — Может, ты решил изменять своей второй половинке со мной, — оправдывался я, разводя руками, — Поэтому спросил. — Я считаю это низким. То есть, смелость изменить была, а признаться… А признаться — так сразу сбегают или начинают винить в своей же измене партнёра. Как мне кажется, проще уже сказать: «Я тебе изменяю», — чем этот концерт закатывать, — с лёгким раздражением завершил русский. Ох, такая интонация. Неужто больная тема? Изменяли уже? — А у тебя когда-нибудь были отношения? — попытался прощупать почву я, дабы не спрашивать напрямую про письмо, а узнать всё самому. Квест «Доберись до правды» прямо. — Да, всё же не первый год живу, но они все, как под копирку. Какие-то несерьёзные и мимолётные. Знаю, у тебя были абьюзивные, какие-то ещё случались? — Конечно, - решил соврать я, - Но мне сложно после всего этого даже думать о романтике, тем более заводить— надеюсь, я не обидел этими словами русского. Наверное, стоило переформулировать предложение. — Как таких только земля носит? — подпирая голову рукой, вздыхает собеседник. — Не знаю, — односложно ответил я. Понять не могу. Не сходится. Кто тогда та девушка? Ну не может это быть просто подруга! Или сейчас он врёт или говорит правду. Только, если я всё-таки начну встречаться с ним и окажусь любовником, то это будет позор, — Раш, прости меня, пожалуйста. — Что такое? — вытянулся Россия, насторожившись. — Я прочитал одну страницу из твоего блокнота. Это получилось случайно, правда. И там было написано письмо от тебя какой-то девушке. Мне максимально неловко и стыдно перед тобой сейчас, но это же твоя девушка, да? — Я знаю, что ты его читал. — Что? — опешил я, а по телу прошли мурашки, — Как? — Я видел, как ты читаешь что-то в блокноте. Когда же он возвратился обратно ко мне, я заметил, что край страницы с письмом был помят. Сомнений не осталось. — И ты даже ничего не сказал мне? — понизив звук голоса и отведя взгляд, я нервно мну ткань футболки в руках. — Всё думал, признаешься ли, — Росс хитро улыбнулся. Я немного растерялся от такого ответа, но обрадовался, что тот хотя бы не обижается и не кричит. Чёрт, очень стыдно перед ним сейчас. Опять я пал в его глазах. Как он вообще смог влюбиться в такого любопытного и чёрствого лгуна, как я? — Извини, — тихо промямлил я ещё раз. — Ладно, прощаю. Всё-таки ты так и останешься любопытным, — хмыкает собеседник, складывая руки на груди, и наклоняет в сторону голову наблюдая за моими эмоциями, — Так что ты там спрашивал? — Девушка в письме — твоя вторая половинка? — тихо повторяю вопрос я. — Нет, конечно. Я же сказал, что свободен. Да и я так-то в основном по парням-омегам, в большинстве. — Я думал, ты мне соврал. Ну уж очень хорошие отношения с ней у тебя в письме. — Запомни, я не вру. Врут только те, кто боится правды, в общем, трусы. — Хочешь сказать, что я трус? — нахмурившись и немного надув губы, я сверлю взглядом оппонента. — А ты мне разве врал? — всё более хитрым взором окидывает меня тот. — Да нет, вроде. Так, кто же та девушка? Подруга? — я остаюсь всё ещё в непонимании. Такие теплые отношения… — Так это сестра моя. — Сестра? Чёрт, я даже не подумал! — стукнув себя по лбу, восклицаю я. — Серьёзно? Ха-ха, ну теперь ты знаешь обо мне чуточку больше. — Даже легче от этой информации стало. — А что так? — Я всё ещё думаю над твоими словами признания. И факт того, что, возможно, у тебя кто-то есть, просто сводил меня с ума, — улыбнувшись себе, я поднимаю глаза на собеседника. Всё-таки, моё предложение оказалось ложью, что не может не радовать. Я до последнего думал о том, что Россия врёт и, поставив перед фактом, ничто уже не утаится от меня. — Не волнуйся, я тебе не вру, — Росс хмыкает и треплет меня по волосам, проводя пальцами по не уложенным прядям. Эти движения рук сделали меня лохматым и похожим на ёжика. Зачесав волосы назад снова и, прогладив те от корней до кончиков, вытягиваю руки вверх, потягиваясь. Фух, тело уже ломит в одной позе сидеть, — Америка, — с небольшой грустинкой дал толчок новому диалогу русский, — Что ты думаешь обо мне? Ну, какой я для тебя? — Оу, — немного смутившись поставленному вопросу, я сцепил свои руки в замок, укладывая те на коленях. Немного нервничаю, ведь я не умею делать комплименты от слова «совсем», а кроме слов восхищения в голову ничего не лезет, — Ты прекрасный человек, добрый, отзывчивый, — задумавшись на мгновение о прилагательных, что я могу вставить ещё в разговор, продолжаю, — мужественный и очень заботливый. Это меня привлекает в тебе больше всего. А что? — Разве я заботливый? — слегка подняв в удивлении брови, спрашивает оппонент. — Конечно. То есть, ты хочешь сказать, что всё, что ты делал для меня всё это время — не забота? Хах, а как же все те таскания на руках, комплименты, кормление, танцы, утешение, поддержка? Да ты мне даже самолёт починил, не имея практически ничего! — Ну, как скажешь. Да спрашиваю так, чтобы понять есть ли у меня хоть какие-то шансы на твой положительный ответ. — Раш. Пойми, дело совсем не в тебе, — мне резко стало стыдно из-за своего поведения, — Просто мне сложно доверять людям и я боюсь повторения прошлого опыта. Я скрываю, что я омега, также СССР — мой потенциальный враг. И, понимаешь, эти отношения, если те всё-таки начнутся, точно будут тайными. Нужно ли тебе это? Нужен ли я? Такой мерзавец, что снова и снова читает что-то личное, истерит, м? — Ну не преувеличивай, Америка. На ошибках учатся и я надеюсь, что ты не будешь больше так делать. Я даю тебе пищу для раздумий с помощью этих ситуаций. Что насчёт истерик? Так я тебя не виню в этом. Ты сейчас находишься в действительно страшной ситуации. У тебя был шанс не вернуться домой, но я считаю, что ты пережил это достойно. Честно скажу, первые дни нахождения тут я был очень подавлен, а ты всё выдержал с гордо поднятой головой. Если ты хочешь поговорить о чувствах, то я открыт, — улыбнувшись мне, тот пристально смотрит в мои глаза, продолжая слегка улыбаться, — Знаешь, они такие красивые, — говорит Россия указывая на глаза, — ни разу не видел подобные и этой индивидуальностью те и привлекают. Откуда такие? — Я не знаю, — слегка покраснев, я с глупой улыбкой отвожу взгляд. Боже, так неловко перед ним, ни разу мне не удосужилось получить приятные слова о глазах. Только какие-то «Надеюсь, это не вызывает у тебя комплексов» или «Фу, отвратительно». Всё, больше ничего. Помню, как первые дни здесь чувствовал себя максимально неловко перед новым знакомым. Я привык видеть перед собой чёрные стекла очков, а теперь я иногда даже по привычке поправляю мост тех, но тут же вспоминаю о том, что очков больше нет на моём носу, — Я и моя семья так и не смогли выяснить. Возможно, врождённый дефект. Как-то врачи сказали, что это могло передаться по наследству, но я мало этому верю. — Но всё равно, они потрясающие. По крайней мере, мне они очень нравятся. Такие же незабываемые, как и ты, — добавил мой собеседник, что заставило меня смутиться окончательно. Господи, я сейчас улечу на небо от счастья! Закрываю и без того красное лицо руками и утыкаюсь в колени. Оппонент сразу же реагирует, только чересчур взволновано, — Я сказал что-то не то? Прости, меня, пожалуйста. Я не хотел, правда! В ответ я выдаю только какие-то непонятные звуки смущения. Ещё ближайшие мгновения Росс задавал вопросы о моем самочувствии, а я просто светился от радости и параллельно пытался убедить собеседника в своём нормальном состоянии. Был бы я один, я бы прыгал и визжал, настолько меня захлестнули эмоции. И вдруг Россия резко, но аккуратно тыкает пальцем мне в бок, тем самым пытаясь раззадорить, отчего я чуть ли не подпрыгиваю и даже вскрикиваю. От этого действия по моему телу пробежались неожиданные мурашки. Недовольно посмотрев на того всё ещё своим красным лицом, в ответ я получаю ухмылку. Расценив это, как вызов, я прыгаю на собеседника и сажусь ему на бедра, дабы Росс не смог встать. Внутри уже празднуя свою небольшую победу, не замечаю, как руки оппонента сначала ложатся мне на талию, а потом резко начинают щекотать. По телу снова пробегаются мурашки, а я начинаю громко и лучезарно смеяться, параллельно пытаясь убрать руки русского от себя. Получалось плохо, так ещё и щекотка сбивала с толку, из-за чего я падаю спиной назад, на песок, изгибаясь и прося прекратить, дабы хоть как-то закончить эту пытку. — Профилактика, чтобы ты больше не был таким грустным, — останавливается Россия, отстраняясь от меня с гордо поднятой головой. — Что у тебя за закидон щекотать меня в любой непонятной ситуации? — всё ещё валяясь на песке, я смотрю на собеседника с немного мутными глазами от случившегося эмоционального всплеска и с лёгкой улыбкой. Моя грудь вздымалась при каждом вдохе, а сердце колотилось так, что готово было хоть прямо сейчас выпрыгнуть. Локоны коротких волос раскиданы по песку. Чёрт, вот как я буду теперь его доставать? — Но ведь этот «закидон» справляется со своей основной задачей, ведь так? — присаживаясь, собеседник радуется достигнутой цели заставить меня больше не грустить. Наконец поднимаясь с песка, начинаю отряхивать сначала футболку и спину, на которую чёртовы песчинки уже успели прилипнуть и к ней, — Давай помогу? — я одобрительно киваю и вместе с собеседником продолжаю очищать одежду, волосы и кожу от песка. Закончив через минут десять, мы решили испытать самолёт прямо сейчас, чтобы осталось время исправить, если какие-то неполадки и будут. Пока мы шли, в моей голове пронеслась достаточно грустная мысль. А если двигатель неисправен? Ведь камера сгорания заменена на совсем другую. А если самолёт перестанет работать прямо во время испытания и тот рухнет вместе с Россией? Этим самолёт доломается окончательно, так ещё и Росс может покалечится! Тут остается только надеяться на лучшее. Залезаю в самолёт своим излюбленным способом: по крылу. Стою на том, ожидая Росса. С непривычки у него получается залезть не сразу, да и проще было ему лестницу прямиком в кабину спустить, но ничего, тот справился сам и сейчас стоит рядом. Залезаю в достаточно просторную кабинку и двигаюсь, впуская оппонента. Провожу короткий курс о том, какая кнопка, как работает и в каком случае стоит ее нажимать, активно жестикулируя. Быстро рассказывая про красную лампочку, что сообщает об опасности и экран, на котором будет высвечиваться сама причина поломки. Переспросив всю теорию, что я только что ему поведал, убеждаюсь в том, что собеседник всё запомнил. Я ведь волнуюсь за него, как никак. Пожелав удачи, спешу удалиться из кабины, пока оппонент устраивается и регулирует кресло. Господи, надеюсь, всё будет в порядке! Вылезаю из самолёта, забираю гитару около шасси и отхожу от полосы взлета на метров так двадцать. Махнув рукой Россу, обозначив это тем, что можно взлетать, вижу, как оппонент закрывает кабину и заводит двигатель самолёта. В моём животе летают тысячи бабочек, делая больно. Тело пробирает дрожь, когда самолёт начинает медленное движение вперёд. Чёрт, такое ужасное предчувствие, я готов хоть сейчас сорваться и прокричал просьбы остановиться вслед набирающему скорость самолёту, но знаю, что это невозможно. «Лишь бы всё было хорошо, лишь бы всё было хорошо», — шептал себе под нос я, вздрогнув ещё раз, когда шасси самолёта оторвалось от земли, уже достаточно разогнавшись. Самолёт взлетел и постепенно набирал высоту, с каждым метром возвышения того, внутри передергивало и всё, что мне оставалось, так это прижать гитару к себе и надеяться на лучшее. Воздушное судно поднялось достаточно высоко и теперь кружит в воздухе. Всё-таки за эту красоту, смешанную с силой я и люблю самолёты. Когда видишь их, проносящихся над головой, сердце замирает. Сделав ещё несколько больших кругов над аэродромом, Россия принял решение снижаться. Подлетев к посадочной полосе, самолёт резко начинает терять скорость и, естественно, падать. Сказать, что тогда я испугался — ничего ровным счетом не сказать. Я встрепенулся, а перед глазами уже пробежали несколько вариантов помощи покалеченному телу Росса: как я буду вытягивать его из кабины, доставать аптечку. Лишь бы живой остался. Воздушное судно немного набирает скорость и, пролетая вперёд, резко снижается. От колес полетели искры при далеко не мягком касании с асфальтированной поверхностью полосы. Уверен, русского нехило потрясло в кабине при приземлении. Через минуту самолёт окончательно останавливается, а я на всех парах бегу к России, чтобы отвесить ему что-нибудь за то, что так напугал. — Ты совсем? Зачем ты меня пугаешь этими своими резкими остановками в воздухе и грубыми приземлениями? — с каждым шагом, подходя всё ближе к фигуре Росса, я начинал кричать, — Посмеяться решил? А я там стоял и у меня сердце сжималось от страха! — уже подойдя в плотную и ткнув пальцем в грудь того, я нахмурился. — Ха-ха, Аме. Успокойся, я просто кнопки перепутал, — взяв меня за запястье и отводя в сторону то, видимо, чтобы я перестал его тыкать, посмеялся русский. — Тебе ещё и смешно? — воскликнув, я выдергиваю свою руку из «плена» и, сложив руки на груди, ухожу, оставив гитару собеседнику. — Чего ты обижаешься, Америка? — Я так испугался, а ты смеешься! — добавил под конец я и остановился в паре метров от фигуры оппонента, как почуял какой-то запах: холод смешанный с немного сладкими нотками и чем-то до жути знакомым, но никак не могу понять, чем. Удивлённо принюхиваюсь, наконец понимая откуда исходит запах, — Раш, — тут же забывая все обиды, я расплываюсь в хитрой улыбке, — Неужели у тебя начался гон? — от моих слов собеседник неожиданно чуть ли не подскакивает, осознавая, что это так. Но с моего лица сразу исчезает улыбка, с осознанием всей беды ситуации. Сейчас вероятность того, что Россия может запросто сорваться с цепи и изнасиловать, настолько подлетела вверх, что проломила потолок. У альф в эти дни обостряется обоняние и они могут почуять запах омеги хоть за десять метров. Особенно своего, на котором есть метка любимого. У омег тоже во время течки запахи альф слышатся лучше. Но меня они никогда не привлекали, поэтому со временем я даже внимание обращать на них перестал. Знаю, у альф есть таблетки, чтобы прибивать запахи со стороны для мозга, тем самым уменьшая влечение, но большинство, если не все, эти таблетки не принимают, считая, что это инстинкты и если они трахнут бедную омегу на улице ночью, то смогут обосновать это гоном. Как же я ненавижу этот мир… Как я ненавижу всех, кто так думает. Я хотел бы пошутить, что теперь наши ситуации похожи, но не стал этого делать, отойдя от оппонента ещё на пару шагов назад. Хоть, я не скрою, запах дурманящий, но я не имею права терять голову от этого и мыслить в опьянении своей влюбленности. Такие глупости можно натворить, если идти на поводу у сердца, поэтому всегда нужно думать головой, как бы этого не хотелось. Увидев мою слегка испуганную реакцию, Росс выгнул густые брови в сожалении и, схватив гитару, растерянно пошел вперёд, к домику. Не поняв таких действий, я побежал за русским, конечно же держа дистанцию в несколько шагов, и поспешил спросить, что же произошло. Оппонент вздохнул и посмотрел на меня слегка грустными глазами. — Эх, опять боишься, — грустно улыбнувшись, сказал собеседник, — Я тебя не виню, не думай, просто мне немного обидно от того, что ты шугаешься меня. Как в первые несколько дней при каждом моём взгляде на тебя. Я замечал, что тебе страшно. До последнего считал, что я всё выдумываю, но когда у тебя началась течка и сейчас, что тогда ты опасаешься подходить ко мне… Я уже понял, что у тебя жизнь не сахар была и есть сейчас, твой страх можно обосновать только тем фактом, что ты скрываешь, что ты омега. Мне неловко сейчас распинаться перед тобой на эту тему, просто хочу дать понять, что я тебя не трону, правда. Я выше этого и говорю я это не для того, чтобы сделать себя каким-то особенным, а всего лишь желая тебе быть счастливым и чувствовать себя в безопасности, хотя бы здесь. Ведь я прекрасно понимаю, что сейчас делают с омегами: смотрят, как на кусок мяса, трогают без спроса, домогаются. Я прекрасно это вижу. У этих особей нет чувства банального собственного достоинства и уважения в другим. Мне очень обидно, что боязнь тех, кто сильнее физически, стало просто частью жизни омег, из-за таких уродов, как те. — Раш… — растрогавшись от слов такого грубого и пугающего своей угрюмостью с первого взгляда, я останавливаюсь, обдумывая его слова. Я решил поставить себя на его место. Видеть, как тебя боится любимый человек просто разрывает сердце в клочья. Хочется встать и завыть, настолько это больно. Тебе становится боязно лишний раз подходить или начать разговор, зная, что оппонент будет чувствовать себя некомфортно, скрывать это, отчего становится ещё хуже. Приятно осознавать, что Россия понимает мои проблемы и не пытается меня принизить за то, кто я есть. Наверное, именно это привлекает меня больше всего в нём. Подбежав к Россу, сначала тихо иду рядом, скрепив руки в замок, пытаюсь найти слова, — Извини меня, я… Ну, понимаешь… — Не надо, — тот махнул рукой, — Я понимаю всё и тебе не нужно извиняться. — Но мне правда стыдно. Ты очень хороший, я тебе говорю это уже не в первый раз, просто кто-то может сорваться на омегу только при малейшей возможности, а кто-то, как ты: за здравый смысл. Но ведь это на лбу у каждого не написано. — Я поступил неправильно, сказав тебе о том, что меня расстраивает опасение меня, прости. Можно я обниму тебя в знак извинения? — слегка опешив, я быстро положительно отвечаю, чтобы не сделать ситуацию ещё больше неловкой. Росс улыбается, останавливаясь, охватывает меня руками и прижимает к себе. Стеснительно улыбнувшись, я отвечаю на объятия и прижимаюсь, кладя голову на грудь русского. — Почему ты так хорошо относишься к омегам, а не как все? — А это разве плохо? — Нет, конечно. — Мой отец прививал это всегда мне. РИ искренне любил омег и учил, что нужно уважать их. Он помог раскрыть глаза на проблемы, которые я даже изначально не замечал. И вот так получилось. — Я рад, что встретил тебя здесь. Ты заменил мне всё живое тут, — поднял голову я и улыбнулся России. — Ой, ну не смущай, хах, — в ответ улыбнулся тот. — То есть тебе можно делать мне комплименты, а мне тебе нет, получается? Опа, — хлопнув собеседника по руке, я радостно восклицаю, — Ты водишь. Догоняй! — посмеялся я и ринулся убегать от Росса. — Как я за тобой побегу со своей ногой, можно поинтересоваться, умник? — в шутку сказал оппонент, — По которой, прошу заметить, ты очень сильно ударил ночью. — Что? Я не помню такого. — Конечно, ты же спал. А нога до сих пор болит ужасно. — Извини, пожалуйста, — прошу прощения я, ещё ближайшие минуты похода до домика я извинялся, ведь его ногу мне очень жалко. Как мои люди доставят его к отцу на территории, я готов оплатить ему всё лечение, что сейчас очень дорогое из-за войны. *** Прыгаю на кровать и ложусь на ней в позу «звёздочки». Наконец не жёсткий песок, а мягкая кровать. Да, я ждал этого момента соприкосновения моего тела с покрывалом весь день. В помещение проходит Росс и начинает активно что-то искать, то под столом, то под кроватью. Я невольно заинтересовался происходящим и с нескрываемым любопытством стал наблюдать за перемещениями русского по комнате. В итоге, когда оппонент полез снова под стол, то ударился головой о столешницу. Тихо прошипев и потирая место ушиба, Россия встал, держа в руках флягу, что закатилась в угол. — Как насчёт отметить удачную проверку мотора на годность, м? — хмыкнув своей неудаче в виде удара, предлагает собеседник. — Я не против, но мы будем пить водку? — вспомнив, что в первый же день нашей встречи, Россия показал эту серую флягу и в ней действительно была водка. — Выбирать не приходится, — взяв табуретку и пододвинув ту к кровати, собеседник присел, улыбнувшись, — Ну так что, ты как? — Я никогда не пробовал водку, даже не знаю, — я слегка растерялся от предложения русского. Мне всегда водка была отвратна только запахом, а тут прямо пить. Она горькая и разъедающая, насколько я знаю. Но так неловко перед Россией. Что он скажет, если я откажусь? Будет считать меня трусом? Ни за что я не стану прогибаться под свои чувства! — А давай, — резко посмелев и усмехнувшись, отвечаю я. Надеюсь, что Росс пьянеет быстро и не заметит, что я толком ничего не выпил. Да и знаете, попробовать водку уже давно стоило, только повод не подворачивался. — О, поддерживаю. Такой повод и не выпить… Сумасшествие! — повеселев только от моих слов, собеседник открывает флягу, встаёт, берет со стола две железные кружки и разливает спиртное. Льёт, не жалея. Мне бы хватило позарез на всё время и трети кружки, а тот налил половину и, протягивая мне ту, льет себе тоже. Беря в руки кружку, немного болтаю ее, рассматривая, как прозрачная жидкость булькается и переливается на солнце. Чёрт, от одного запаха только противно, — Ну что? Кто говорит тост? — Ещё и тост? Я думал, что мы просто выпьем. — Ну не скажи. Такой чуть ли не праздник и без тоста! Мы же тут не бухаем, а культурно выпиваем, празднуя. — Хорошо, тогда скажу я, — встаю, как принято у русских и начинаю тост, — Я хочу поднять эту чашку за тебя, Раш. Без твоего участия, я бы уже, скорее всего, был мёртв или уже никогда не вернулся бы к себе на Родину. Я действительно тебе очень благодарен и, как только будет случай, обязательно отблагодарю. Хочу, чтобы у тебя, такого чудесного, доброго и светлого человека, всё было хорошо. Да мне слов не хватит, чтобы отблагодарить тебя! В общем, пусть то добро, что ты сделал мне, обязательно вернётся к тебе. — Спасибо большое, честно, — мягко улыбнувшись и наклонив голову на бок, русский прислоняет край кружки к губам и отпивает примерно треть содержимого, после чего жмурится, протирает рот рукой и выдыхает. Я тоже отпиваю совсем немного, постаравшись скрыть свое отвращение, прикрываю рот рукой, пока тот ужасно жжёт. — Закусывать надо, — процедил я через зубы. — Возьми там что-нибудь, — указал в сторону стола собеседник. — Но там же ничего нет. — Точно. Забыл, что сегодня не принесли ничего, — медленно переводя взгляд на кружку, тот трёт глаза, — Как водка? — Нормальная, — решил банально и коротко ответить я, так как кроме обжигающей рот горькости, я ничего не почувствовал, — Как ты думаешь, чем закончится эта война? — проводя пальцем по ручке железной кружки, решил поговорить о совсем не весёлой ситуации в мире. — Представить не могу, можно только надеяться на одержание победы, иначе мир превратится в хаос. Рейх просто ненормальный ублюдок. Помню, какую хрень втирал мне тот в концлагере про счастливое будущее. Правда, это счастливое будущее будет только для немцев и их союзников, хоть про последних я не уверен. Что ты думаешь на этот счёт? — Пока война меня сильно не касается, но я вижу всю обстановку в мире и становится страшно. Я надеюсь, что добро победит этого нациста и всё в мире станет, как прежде: я смогу спокойно просыпаться утром и думать не о том, что под моим окном стоят танки. — Согласен, я тоже бывает утром вставал и опасался читать новости в газетах. М-м-м, а вот представь, что завтра закончится война. Что ты будешь делать после окончания боевых действий? — Вздохну с облегчением. Вообще, хотел какое-то время назад уехать с друзьями на курорт, а теперь же у меня совсем другие планы, — переглянувшись, мы выпили ещё немного из кружек. Точнее Россия выхлестал всё содержимое полностью в один заход, а я попытался проглотить большее количество алкоголя, чем в первый раз. Сделал я это чересчур быстро, из-за чего поперхнулся. Ударив себя в грудь и наконец прекратив откашливание, перевожу взгляд на оппонента. Видимо, тот достиг уже Гипоманиакальной фазы опьянения, ведь выбухать за практически один раз целую кружку водки — это уже дофига. Слегка мутные глаза Росса смотрели на меня, а потом сам обладатель тех спросил: — Скучаешь… По чему-то? — с небольшой запинкой посередине фразы меняет тему разговора оппонент. — В плане чего? — удивлённо уставившись на русского, произношу я. — В пустыне волей-неволей о чем-то соскучишься, — подперев щеку рукой, Россия явно приготовился слушать что-то грандиозное. — По чашке кофе по утрам, что будит и виду из окна. Да, определенно, вид на Нью-Йорк из панорамного окна — это то, что я хочу увидеть каждый день, выглядывая в это чёртово окошко, — указываю пальцем на маленькое окно над кроватью. В голове всплыло воспоминание небоскребов и улочек, покрытие кафелем. Обожаю эту эстетику до безумия. Делаю более смелый глоток водки, храбро проглатывая алкоголь, после чего жмурясь, тяжело дышу. Горло жжёт, даже глаза стали слезиться, но во вкусе этого напитка было что-то особенное. Что не давало прекратить, что так манило и не было похоже на другие виды алкоголя, — А ты? — По дождю, — посмотрев сначала в окно, а потом налив себе ещё половину кружки, отвечает Росс уже немного пьяным голосом и опрокидывает какое-то количество водки. — А что в нем хорошего? — Все становится… — снова запнулся собеседник, — Таким спокойным и умиротворённым. Особенно запах дождя меня привлекает. — Я не люблю, когда идёт дождь. Мне не нравится, когда вокруг всё мокрое. Гулять на улице нельзя, потому что одежда быстро промокает и можно простудиться. Правда, для защиты от дождя придуманы зонтики, но при сильном ливне и порывистом ветре они не спасают, — фыркнув, отвечаю я. — Так, следующий тост говорю я, — встав с табуретки, слегка пошатнувшись, а затем посмеявшись с этого, русский начал свою речь — Я опять же не мастер длинных и красивых речей, но могу хоть вечно говорить, какой ты прекрасный, раз уже признался в любви. Я предлагаю просто выпить за то, что ты есть, — слегка уже пьяная улыбка появилась на лице у русского. Улыбаюсь в ответ, так как был очень тронут. Наши кружки чокаются, Росс сразу отпивает ещё прозрачной жидкости, пока я, выдыхая, делаю небольшой глоток, — Ну что, Мурик? Как у тебя обстоят дела на личном фронте? — всё-таки полторы кружки водки и интонация голоса русского меняется до неузнаваемости: она замедлилась, появились запинки, некоторые концы фраз и вовсе глотаются. Я не думал, что северный человек так быстро опьянеет, но, чёрт, я, который выпил максимум половину налитого уже сам теряю контроль над своими действиями и словами. — У меня, — перевожу свой взгляд в никуда на собеседника, — Я же тебе говорил, что мне… — запинка, — Неинтересна ваша эта романтическая жизнь и отношения, — потирая переносицу, вижу, как мои руки слегка трясутся, — Давай, про свои рассказывай. — А что рассказывать-то? — сделав небольшую паузу, окинув меня взглядом, а затем и вовсе икнув, оппонент продолжает, — Ну с кем-то встречался, было дело. О, у меня даже от одного из них остался шрам, — оттягивая майку, и указав пальцем, что получилось не с первого раза, на небольшой след на ключице. — Блять, как это случилось? Он пытался тебя убить? — прищурившись, я пытался понять, от чего данный шрам может быть. — Да нет, блять. Он просто пытался поставить мне засос, — тот снова икнул, — А он делать этого не умел и перестарался, дебил. — Дебил? А ты сам-то умеешь? — резко разозлившись на высказывание России и, ударив по поверхности кровати, выкрикиваю я, после чего отпиваю из кружки всю оставшуюся водку. — Умею, а ты ещё поспорить хочешь? — Я не думаю, что ты даже целоваться можешь, не то что ставить засосы! Так ещё ты посмел оскорбить кого-то за это, — я очень трепетно отношусь к высказываниям в сторону омег в трезвом виде, так в пьяном я сейчас готов был устроить реальный спор. — Это я не умею? — нахмурился оппонент, — У меня-то опыта побольше, чем у тебя было. — Только посмей ещё раз сказать про мой опыт, я тебе все кости переломаю, — оскалившись, грубо отвечаю я. — Как же ты собираешься делать это? — и вовсе посмеялся Россия. — А как ты собираешься покорять сердца, не умея целоваться и ставить засосы. Может, ты ещё не знаешь, что такое секс? Давай расскажу, — еле разбирая свою же речь, говорю я. — Не хочешь проверить, чего я там знаю, а чего нет? Спорим, — монотонно спросил тот, вытянув руку для пожатия. — А вот спорим, — пожимаю руку Россу, будучи уверенным в своей победе. Выпив ещё по глотку из кружек, оппонент неожиданно для меня сажает к себе на колени так, чтобы я смотрел прямо в глаза тому. Алкоголь в крови даёт о себе знать, отчего перед глазами всё резко поплыло, но буквально через секунду я смог снова нормально видеть. — Ты чего делаешь? — опять икнув, вскинул брови я. — Доказываю тебе свою правоту, — оттянув ворот моей футболки и наклонившись к ключице, собеседник обжигает кожу своим теплым дыханием. — Я всё ещё тебе не верю, — всё-таки алкоголь — великая вещь. Будучи уже хоть немного пьяным ты не чувствуешь никакого волнения, переживания. Правда, я сейчас совсем не немного пьян, но это не важно. Все эмоции, кроме наслаждения от опьянения, отходят на второй план и больше не возвращаются до протрезвления. Росс целует кожу под ключицей и берет ту в рот, нежно посасывая. Откидываю голову назад, дабы русскому было проще поставить засос. Алкогольное опьянение очень затупливало не только представление о ситуации, но и ощущения от поцелуев и самой ставки засоса. Остановив процесс на пару секунд, оппонент заполняет его новыми поцелуями вокруг метки или прям на её месте. Я совсем не думал о возможных последствиях после моего согласия на засос, но сейчас я пьян, я не уверен, что помню, как меня зовут, не то что я в состоянии здраво мыслить. Снова начиная посасывать кожу, оппонент кладет руки мне на талию, поглаживая ту. Несколько мгновений и русский отрывается от моей ключицы, пьяным до чёртиков взглядом сверля меня. Я выпил, конечно, в разы меньше, но факт того, что мой организм не привык к такой крепкой выпивке, мы тоже не забываем. — Убедился? — Засос не проявился, поэтому мы ещё посмотрим, — складывая руки на груди и усмехаясь над Россией, на что он только закатывает глаза в недовольстве, — Убери руки, пожалуйста, — максимально четко и без запинок постарался произнести я. — А тебе не нравится? — немного улыбнувшись, уточняет собеседник. — Я боюсь, что ты… — зевок, который я прикрыл рукой, — Меня изнасилуешь. — Не изнасилую я тебя, — убирая руки, утверждает Росс, — Хотя давай я лучше тебе кое-чт- ик, покажу, — тот снимает меня со своих колен, сажая на кровать, и берет табуретку с гитарой в руки. Первую оппонент кладет в середину комнаты, а инструмент переворачивает грифом вниз, — Смотри, представь, что табуретка — это голова насильника, — проглотив половину букв в фразе, медленно произносит русский, — Берёшь, находишь глаз этого ублюдка, подставляешь к тому гриф гитары и нажимаешь, — собеседник демонстрирует действия на табуретке, показывая пример, — Приём называется «Калейдоскоп». То есть человек смотрит на гриф, как в калейдоскоп. Вот тебе один способ, чтобы избавиться от насильника. Или нет, есть ещё более интересный, называется «Молитва». Кладешь гитару на пол, чтобы струны были наверху, насильник должен сидеть перед инструментом на коленях. Берёшь того за волосы и бьёшь головой о струны гитары со всей силы. Видишь, как много возможностей тебе открывается, если умеешь играть на гитаре. — Но я умею играть только на фортепиано, — в небольшом шоке от информации, что только что мне поведали, я отправляю в рот ещё глоток алкоголя. — Тогда у меня есть способ и для этого. Кладешь голову уже будущей жертвы на клавиши и резко закрываешь крышку, если не помогло, то бьешь той по голове насильнику. — Откуда ты знаешь… Всё это? — пьяно произношу я, зарываясь пальцами в волосы. — Да так, тёмное прошлое, хах. Но я могу показать тебе оптимальный вариант, что поможет тебе во время насилия сто процентов. Продаёшь свое фортепиано к чертям, — очередная запинка, — И покупаешь паяльник. Им можно с лёгкостью выжечь кому-то глаза, проверено мной, — оппонент подошёл к кровати, правда назвать это «подошёл» удается с трудом. Росса заносило то вправо, то влево за весь его короткий путь. Плюхнувшись рядом на кровать, русский добавил, — Так что теперь у тебя есть несколько вариантов расправы надо мной, можешь больше не бояться изнасилования. — Oh, Russia, — допив новую порцию водки, я резко переключаюсь на родной язык, — I wish you knew, how I want to be with you. I want to kiss, hug you, but there is a huge problem. I'm afraid to trust you, afraid that you will betray me, afraid that you will hurt me. * — Чё? Я ничего не понял, что ты сейчас наговорил, — собеседник немного нахмурился. — You are so stupid, but I love you. I'm so drunk right now that I can't control myself. You deliberately decided to give me vodka to drink… For this? ** — мозг затуманило полностью, были только я, мои чувства и объект обожания. Так сейчас хотелось просто утопать в его объятиях, без упрёков со стороны моего сознания, без правил морали. Просто быть живым, таким, какой я есть, а не омегой, что косит под альфу. Толкаю Россию без особых сложностей, тот падает на кровать, а я, прижимая плечи оппонента руками за счёт своего веса, сначала уверенно смотрю в помутневшие глаза Росса и, складывая губы для обычного невинного, даже детского поцелуя, тянусь к лицу собеседника. — Ты чего делаешь, Америка? — в реальном непонимании задаёт вопрос тот, когда я был уже буквально в пару сантиметров от его губ. Данная фраза заставила меня остановиться и округлить глаза в удивлении, но эта эмоция резко превратилась в гнев. — Посвистеть решил, — отсаживаясь на другой конец кровати, отрезаю я. — А в лицо-то мне зачем? Эмоции снова переменились, превратившись в обиду. Эта ситуация заставляет чувствовать себя так неловко, на что ещё больше повлиял алкоголь. Неужели я действительно ему противен, что уже и поцеловать меня не хочется? Первая слезинка медленно прокатилась по левой щеке, пока меня с каждой секундой всё больше пробивало на истерику. Так стыдно, неловко, зачем я только сделал это? Всхлипываю и, не выдерживая, плачу навзрыд, закрывая лицо руками. Услышав звуки моего плача, даже будучи пьяным русский подскакивает, сразу начиная расспрашивать о том, что произошло. — Вот перед прошлыми отношениями мне признались в любви под луной, — всхлип, — А ты даже поцеловать меня не хочешь, — снова заливаясь слезами, пьяно брежу я. — Так ты же свистеть собирался. — Я хотел тебя поцеловать! — Ну не плачь, — приобнимая меня за плечи, тот начинает говорить что-то неразборчиво, но явно нежно. Начинаю рыдать ещё громче, ведь сейчас мне стало неловко вдвойне.