Затерянный аэродром

Я крепко спал после нашего небольшого праздника, чувствуя под боком тепло. Снилось мне что-то несуразное с участием России: мы куда-то шли по длинному коридору и разговаривали про всё возможное на свете, но вдруг тот останавливает меня и берёт мои руки в свои. Росс сначала очень долго молчит, после чего говорит, что любит меня и всегда будет рядом. На это я отвечаю поцелуем в щёку, краем глаза замечая чересчур знакомую фигуру и слыша до боли знакомый стук лаковых туфель по паркету. Я невольно оборачиваюсь на проходившего мимо и узнаю в неизвестной персоне своего бывшего кавалера. Ужаснувшись его отвратительному состоянию, что выражалось в исхудавшем теле и бледном лице, я немного попятился назад. Бывший лишь окинул меня злым взглядом и, сплюнув, продолжил идти дальше. Недовольно фыркнув, смотрю снова на русского, но теперь же я не вижу в глазах тех мягкости, любви, что были мгновением ранее. Теперь его глаза чуть ли не горели красным пламенем, выражая всю неприязнь ко мне. Нервно сглатываю, так как большая крепкая рука России вцепилась мне в горло и прижала за то к стене. Я тут же начал задыхаться, схватившись руками за ладонь, что не давала дышать, пытался хоть как-то отстранить ту от себя. Было больно, страшно и обидно от непонимания, что происходит. Уже через двадцать секунд перед глазами начало плыть, выступили слезы, воздуха катастрофически не хватало. Всё, что мне оставалось делать на тот момент, так это испуганно смотреть на физиономию оппонента, что искривилась в отвращении, и молиться всем богам, лишь бы выжить. Уже начиная терять сознание, я вдруг ощущаю свободу и то, что моё горло наконец отпустили. Упав на пол в обессилевшем состоянии, я только и мог, что громко кашлять и жадно хватать воздух ртом. — И с этого момента так будет всегда. Я превращу твою жизнь в ад, Аме, — шипит Россия, поставив ногу на мою спину и придавив тем самым меня к холодному полу. Чёрт, эти слова я уже слышал. Их говорил бывший, когда я предложил расстаться, — Когда ты уже сможешь понять, что никому не нужен? Мне не нужен, родным не нужен. Ты отвратителен, Америка. Омег всегда будут считать ниже других, потому что вы — ничто, биологический мусор, ошибка природы. А твои несчастные попытки идти против природы и казаться другим ничтожны! Подняв голову и столкнувшись с взглядом Росса, я осознаю, что на меня смотрят не те добрые светлые глаза, которые я полюбил, а злые, переполненные ненавистью. Такими же на меня смотрел бывший кавалер. Неужели добродушие русского оказалось всего лишь маской? Все эти комплименты, улыбки являлись ложью, способом влюбить, а после использовать как легкодоступную игрушку? Нет, что же ты наделал, Россия? Ты единственный, с кем я чувствовал себя нужным и любимым, но ты оказался таким же подлым лгуном, как все! Мне хотелось прямо сейчас встать и вмазать оппоненту, что решил разбить мне сердце, но я был сломлен внутри, мне было больно и обидно. Соленые капли катились по лицу, мне так плохо, я не мог поверить в происходящее. Просто не мог! Зачем? Зачем я доверился? Я жмурюсь во сне от кошмара и резко распахиваю глаза, не желая больше видеть сновидение. Немного испуганно оглядевшись, чтобы уж точно убедиться, что это был кошмар, понимаю, что мои подозрения подтверждаются, но вдруг я замечаю, что практически полностью лежу на Россе, и тот приобнимает меня за талию. Залившись краской и желая перевернуться на другой бок, я моментально делаю это, отодвигаясь от оппонента, после чего чувствую пустоту под своим телом, а затем и вовсе удар о пол. Ощущая, как бегут волны боли по бедру и сонливо осматриваясь по сторонам, я поднимаюсь на локтях, потирая ушибленное место и тихо матерясь. Голова болела просто до невозможности сильно, глаза были мокрыми от выступающих слёз из-за сна. Поднявшись и присев в позу лотоса, я понял, что упал с кровати. Так глупо… В голове каша, я не мог нормально соображать, анализировать, и чувствую я себя, если быть честным, просто отвратительно. Слабо поднимаюсь на ноги, чтобы снова перелечь на кровать, ведь других вариантов я не видел, как внутри меня всё будто скрутилось, и к горлу подступили рвотные позывы. Быстро встав и выбежав из домика, успев свернуть за угол, чувствую, как из меня начал выходить вчерашний скудный ужин. Облокотившись о каменную стену дома, я кашлял, ощущая, что с каждой секундой мне становится всё хуже и хуже. Голова кружилась, боль в бедре продолжала пульсировать, по телу проходил жар, а спустя несколько секунд из меня выходят остатки еды. После очищения организма я почувствовал себя немного лучше и уже мог спокойно вздохнуть. Я смотрю на небо, откинув голову назад и недовольно простонав, прикладываю холодную ладонь ко лбу. Было темно, но вдалеке уже видно встающее солнце, что окрашивало небосвод в ярко-оранжевые цвета. Смотрю на часы на руке: шесть утра. Чёрт, я помню, что мы пили, но что именно происходило во время… Если быть откровенным, то мне уже немного страшно узнавать, что же происходило во время нашей пьянки, раз я проснулся в объятиях русского. Голова просто раскалывается, видимо, я выпил очень много. «Боже, как мне плохо», — шепчу я, прикладывая руку к груди. Не надо было вчера пить, я же прекрасно знаю, какое сильное похмелье у меня на утро, да к тому же, от чуть ли не в чистом виде спирта. Медленным шагом вернувшись обратно в домик я увидел, что Россия занял большую часть кровати, на что я недовольно закатываю глаза и ложусь на краю. Теперь понятно, чего я упал. Чёрт, ещё этот сон. Спасибо огромное, сознание, что решило показать мне именно это сновидение на почве моих раздумий «предаст-не предаст». А если Росс действительно окажется таким же, как мой бывший? Может, сейчас он мне улыбается, а позже действительно станет таким же мудаком? Боже, ещё одного такого опыта я точно не переживу, тем более если моим насильником будет человек, в котором я души не чаю! Как же сложно! За что мне такие мучения? Но русский такой милый, добрый. Каждый раз когда я смотрю на него, мне хочется прыгнуть тому в объятия и больше никогда ни о чём не волноваться. Но, к сожалению, я не отличаюсь особой смелостью, на самом деле. Я боюсь, что наткнусь на всё те же грабли, боюсь осуждения общества, боюсь предательства. Спать не хотелось совсем, а болящая голова напоминала о вчерашнем празднике. Боже, зачем я всё-таки вчера пил? Я к тому же ничего не помню! Мало ли, что я вчера мог учудить. Я так один раз на утро после празднования какого-то события проснулся в купе поезда. Сказать, что тогда я был в шоке — ничего не сказать. Оказалось, что я поспорил с Канадой, мол, не смогу прямо сейчас собраться и привезти с другого конца света эксклюзивную трубку мира. М-да, тогда мы были пьяны просто до чёртиков. Благо, вернуться к себе домой я кое-как смог, но после этой ситуации стараюсь контролировать количество алкоголя, что выпиваю. Также была ситуация, когда, будучи пьяным, я чуть не согласился продать половину своих территорий Мексике. Помню, как осознав на утро весь ужас ситуации, я очень долго ещё стыдливо отводил взгляд при виде мексиканца. Как бы сейчас я не согласился продаться в рабство Союзу или принять коммунизм, ха-ха. Немного приподняв корпус, я смотрю на лицо оппонента, что выглядит ещё милее, будучи спящим. Знаете, что бы я ни говорил, сколько бы ни краснел, но даже во время кошмара я всё равно чувствовал себя защищённым. Тепло тела оппонента согревало меня ночью и успокаивало. Вдруг мне в голову неожиданно приходит мысль, и пару секунд поразмыслив над идеей, что случайно промелькнула в сознании, я медленно кладу руку тому на щёку, поглаживая и мягко улыбаясь самому себе. Россия во сне немного хмурится, но тотчас перестает это делать, прижимаясь тёплой щекой к ладони. Эти действия вызывают у меня умиление, что заставляет улыбнуться ещё шире. Господи, никогда бы не подумал, что под угрюмым обликом двухметрового шкафа скрывается такой милый и добрый котёнок. Но в который раз я не могу перестать удивляться устойчивости к холоду Росса. Его тело остаётся таким тёплым, даже несмотря на максимум десять градусов на улице. Накрывшись «одеялом», я плюхнулся обратно на кровать, пытаясь вспомнить хоть что-то со вчерашнего дня. Да, всё-таки функция организма, как забывать всё, что произошло во время употребления алкоголя, является огромным минусом. Помню, как отпиваю первые пару глотков, а дальше обрыв воспоминания. Но меня очень сильно настораживает факт того, что я проснулся в объятиях оппонента. Я не думаю, что тот просто так меня обнял. И этот сон. Теперь я ещё больше боюсь предательства со стороны русского. Наконец у меня есть шанс быть счастливым, только вот огласки моего детства… Спасибо, папаша, за избиения и оскорбления. Мать тоже отличилась. Агхт, ненавижу! Рукой провожу от щеки по всему телу, глубоко вздыхая, но вдруг останавливаясь на половине пути, чувствуя немного дискомфортные ощущения в районе ключицы. Оттянув ворот футболки, я ожидал увидеть там покраснение, раздражение, но никак не яркий фиолетовый синяк с кровоподтёками. Чуть ли не подскочив на месте от увиденного, я осознал, что это никакой не синяк, а самый настоящий засос. Округлив глаза в непонимании, чувствую, как в моём мозгу будто выстреливает момент, где Россия сажает меня на колени, кладет руки на талию и, даже когда я прошу их убрать, тот не делает этого, только прикасаясь губами к коже ключицы, начиная сначала целовать ту, а после и оставлять засос. Я… То, что я почувствовал в тот момент просто не могу описать словами. Холодок пробежался по спине, а сердце резко начало болеть. Даже боли в голове не казались мне такими страшными, как ощущения страха, гнева, стыда, грусти, разочарования, что смешались. Неужели… Как? Я не могу поверить. Он споил меня и изнасиловал. Как же так? Ты же сам говорил, что мне не стоит ничего бояться рядом с тобой и тем более самого тебя, Россия. Я помню, как плакал вчера… Неужели это было из-за изнасилования? — Раша, — еле сдерживая слёзы из-за подступившего к горлу комка, шепчу я, глядя на спящее лицо Росса, — Ты же сам говорил, что ты не сорвёшься, не изнасилуешь, не сделаешь больно. А я дурак, поверил! И главное… Я не знаю сделал ли ты это из-за гона и моей течки или из-за собственной гнилой сущности. Но даже наличие инстинктов никогда не сможет оправдать тебя. Зачем? Зачем я доверился? Всхлипнув, я поднимаюсь с кровати, последний раз смотря на русского. Я не могу поверить, что всё-таки мои страхи стали реальностью. Больше всего мне не верится в то, что я не помню самого процесса. Хотя нет, это наоборот очень хорошо. Спасибо судьбе, что помогла сделать выбор между начать отношения или нет. Всё-таки ничего не будет. Я улечу прямо сейчас! И мне всё равно, что будет с Россией! Я забираю куртку с кровати и, топнув сапогом, убегаю прочь из домика, пока Росс не проснулся и не сделал ещё чего-нибудь хуже. Я знаю этих насильников, они не остановятся на достигнутом. Я уверен, что русскому будет мало просто разбить мне сердце, предать, изнасиловать. А если он захочет меня убить и самому улететь? Господи, с кем я жил все это время? А ведь я с самого начала подозревал, что не может быть незнакомый человек в пустыне кем-то адекватным! Я бежал и бежал, даже когда мои ноги начали болеть, я не остановился. Мне было так обидно, моя душа ныла даже несмотря на всю ненависть к случившейся ситуации. Слёзы начали течь по лицу, что только доказывали факт того, что мне грустно от сложившейся ситуации. Мою душу буквально рвало на клочья. Я пытаюсь отрицать, но я всё ещё люблю Россию, не хочу убегать, улетать, я хочу наконец стать счастливым, найти свою любовь, но когда это наконец случается, жизнь подкидывает мне такую свинью! В моей голове только и вертелась мысль, как бы поскорее отсюда улететь и больше никогда не вспоминать об этом ужасном месте. Меня даже не останавливало, что на утро Росс должен был посмотреть, почему мой компас барахлит и сверить координаты места, где мы сейчас. Должны мы были сделать это для того, чтобы вернуть русского домой, но теперь же я не хочу иметь ничего общего с данной подлой персоной! Пусть он сдохнет здесь! Выбежав с песка на асфальтированную поверхность взлетной полосы, я параллельно надевал на себя куртку и быстро обдумывал свои последующие действия. Вдруг я спотыкаюсь и очень неудачно падаю прямо на колени, после чего из-за инерции проезжаюсь по асфальту. По телу разливается волна ужасной боли в правом колене. Я тихо вскрикиваю, когда пытаюсь подняться обратно на ноги, из-за чего мне приходится повременить со скорым возвращением к самолёту. Прошипев все маты, что я только знаю, себе под нос и уже начиная проклинать этот день, ведь упасть два раза за десять минут это уже ужас какой-то, я присаживаюсь на асфальт, осматривая себя. Штаны на коленках были разодраны, левая коленка была ушиблена, а правая же была вся в крови, которая уже успела пропитать ткань и стечь по ноге. Ужаснувшись состоянию колена, я охаю, смотря, как капли крови продолжают течь по ноге. Локти тоже были чуть ли не стёрты в кровь, но те болели не так сильно, как колено. Вспомнив, что в любой момент может проснуться Россия, я, несмотря на боль во всём теле, поднялся и продолжил идти быстрым шагом к самолёту. Чёрт, как назло мне нечем рану продезинфицировать: воду и аптечку, что была в самолёте для пилота, мы отнесли в наш домик, а возвращаться я больше туда никогда не собираюсь. Агхт, как он мог так поступить?! Он специально предложил выпить, чтобы воспользоваться мной в невменяемом состоянии?! Это так подло! А что, если всё моё время нахождения здесь, Росс только и думал, как отодрать меня?! Фу, так мерзко. Как я вообще смог его полюбить? Снова вытерев всё ещё капающие слезы, я останавливаюсь, окидывая взглядом домик, находящийся далеко за спиной. Перед глазами плыли все моменты, связанные с моим объектом обожания. Как сначала я его очень боялся, пытался играть на эмоциях, выводить из себя, затем наши ссоры, конфликты, мои срывы, во время которых оппонент меня поддерживал, после комплименты, приятные слова, адресованные мне, а далее следовали и вовсе тёплые чувства, проснувшиеся у меня к русскому, признание в любви. Тогда я был на седьмом небе от счастья, когда узнал о взаимности чувств! А что же осталось теперь? Только разбитое сердце и отвращение к самому себе. Нахлынувших воспоминания вызвали у меня ещё больший гнев и дали новые силы. Фыркнув и нахмурившись, я сжимаю ладони в кулак, быстро направляясь к самолёту, до которого оставалось пару метров. Проверяя, не мешает ли что-то взлету, я залезаю в кабину, закрывая за собой дверь. Меня всего трясло от противоречащих друг другу эмоций, что заставляет в который раз убедиться: никогда больше не дам волю эмоциям, больше никогда никому не доверюсь. Нажимаю на кнопку сверху панели управления, закрывающую дверь в багажное отделение, и включаю двигатель. Пару мгновений послушав, всё ли с тем в порядке, я регулирую сидение и берусь за штурвал. Нажимаю пару кнопочек, снимаю самолёт с тормоза и уже хочу начать взлетать, как мой взгляд зацепляется за темные очки, что мирно лежали на небольшом выступе между стеной и панелью управления. Но больше меня интересовали не они, а что-то, что лежало под ними: какая-то бумажка, сложенная вдвое. Откуда она здесь? В непонимании я беру в руки небольшой кусок бумаги с неровным одним краем, что указывало на то, что листок вырвали. Откидываясь на спинку сиденья, я разворачиваю бумажку и вижу текст, написанный синим карандашом. Быстро пробегаю глазами по тексту. «Дорогой Америка, скорее всего, ты увидишь эту записку, когда будешь готовиться ко взлёту. Если это действительно так, то мой план удался, ха-ха. Просто я хотел напомнить тебе, что ты замечательный, превосходный, незабываемый. Чёрт, мне слов не хватит полностью описать, какого мнения я о тебе. Ты очень милый, красивый, особенно твои глаза. Помни всегда, что они — нечто невероятное и являются твоей изюминкой! Я действительно очень сильно привязался к тебе, даже несмотря на достаточно короткое время нашего знакомства, и могу сказать, что только благодаря тебе я начал верить в любовь с первого взгляда. Сначала я очень опасался тебе говорить о чувствах, ведь ты не лучшего мнения о СССР, поэтому я боялся получить отказ. Мне бы очень хотелось продолжить общение с тобой. Хорошего полёта, солнышко!» Ниже была подпись «Россия» и небольшое сердечко. После прочтения записки во мне что-то обрушилось, по телу прошла дрожь, а руки онемели. Дыхание стало отрывистым, а в голове вертелся только один вопрос: «Почему?». Я запутался… Почему он пишет мне это и насилует? Эта записка нужна чтобы сделать мне ещё больнее? Как можно изнасиловать того, кого любишь? Хотя, вряд ли он меня действительно любит, раз позволяет себе такое. В душе что-то заболело, а по лицу потекли очередные капли слёз. Мне кажется, я за всю свою жизнь столько не плакал, как здесь, в пустыне. Я держал бумажку в руке и сверлил ту взглядом, надеясь, что, перечитав, я увижу другой текст на ней. Но этого, конечно, не произошло. Мне было больно и неприятно, что с моими чувствами позволяют играться. Закрываю лицо руками, тихо всхлипывая, давая наконец всю силу эмоциям. У меня болели голова, бедро, колено, всё тело ломило, внутри я ощущал себя опустошённым. Теперь я не знаю, что мне делать… *** Россия просыпается, медленно разлепляя глаза, сонно потирает их и зевает. Окидывая взглядом комнату, тот, не находя меня рядом, беспокойно хмурится и, быстро вставая, выходит на порог. Росс осматривает территорию вокруг, но снова никого нет. Испугавшись моей пропажи, русский окликает меня, но в ответ же только тишина. Исключая вариант того, что меня мог кто-то похитить, тот начинает бегать глазами по всё ещё пустому помещению домика. Берясь за голову и округляя глаза в шоке, быстро вспоминая, что вчера я засыпал рядом, Россия понимает, что у него появляется ещё больше вопросов насчёт моего отсутствия. Выйдя на взлетную полосу и увидев мой самолёт, он с облегчением вздыхает и максимально быстро идёт к тому. В глаза били яркие лучи уже вставшего солнца и грели кожу на руках. На небе было ни одного облачка. Я сидел на песке, перебирая тот в руках всё ещё размышляя о случившемся. Как вдруг вижу вдалеке идущий высокий силуэт. Сразу узнав в нём Россию, я вздрагиваю, хочу тут же подпрыгнуть и спрятаться в кабине самолёта, закрывшись, но моё тело отказывалось меня слушаться. Я не мог сдвинуться с места из-за испуга. Что он от меня хочет? Ещё раз изнасиловать? Избить за то, что я хотел сбежать? Господи, у него раздражённое лицо, точно что-то неладное задумал! Чёрт, я не могу двигаться, только испуганно смотреть на приближающегося Росса. С каждым шагом он всё ближе и ближе, а мне всё страшнее и страшнее. Я не улетел, ведь мое сердце всё ещё требовало остаться и выяснить всё до конца. Оно всё ещё питало любовь и сильную привязанность к русскому, не хотело его отпускать. Но теперь я очень сильно жалею, что не свалил отсюда до рассвета. — Америка! Я тебя потерял! Ты чего тут делаешь? — подходя ко мне, обеспокоенно восклицает оппонент, — Я уже боялся, что ты пропал. — Не говори со мной. По крайней мере, в таком тоне, — немного грозно через силу произношу я. — Почему? Что-то произошло? Я что-то сделал не так? — уже подойдя ко мне на расстояние вытянутой руки и присев на корточки, говорит собеседник, — И, Боже мой, что у тебя с коленями и руками? — Что-то сделал не так? Что-то сделал не так?! — повышаю тон я, — Ты изнасиловал меня и ещё спрашиваешь: «Что-то не так?»?! Ты… Ты поступил со мной так отвратительно, но всё равно имеешь совесть подходить ко мне, сюсюкаться?! Что за ненормальное поведение?! — Я тебя не насиловал, — растерянно отводит взгляд в сторону Россия, — Успокойся, Аме. С чего ты вообще это взял? — Не ври! — немного в замешательстве выдаю я. — Я не вру… — находясь в шоковом состоянии от моих слов, Росс тянет ко мне руку, но я отталкиваю ту, хмурясь. — Ты думаешь, я ничего не помню со вчера? А это, — указываю пальцем на засос, — Это что такое? — Америка, я всё объясню, — собеседник кладет руки мне на плечи, виновато смотря в глаза, на что я достаю пистолет, который все это время хранился в кармане штанов, наставляя тот на Россию, одновременно пятясь назад. — Если ты ещё хотя бы на сантиметр приблизишься ко мне — убью, блять! — оскалившись, отвечаю я. Росс округляет глаза и с небольшим разочарованием приподнимает руки, — Мне не нужны твои объяснения, я прекрасно понимаю, что ты просто игрался с моими чувствами. Я верил тебе, доверял, ты даже смог вызвать у меня чувства! — Америка, — уже более вспыльчиво говорит русский. — Ты унизил меня, разбил сердце! — Америка! — рявкнул оппонент, грубый громкий голос заставил меня замолкнуть, поджав губы, — Прекрати нести какую-то чушь! Я тебя не насиловал. С чего ты это вообще взял? Засос на шее я поставил на спор. Разве ты это не помнишь? — нахмурившись, говорит тот. — Я… — пытаясь вспомнить, правда ли это, раздражённо мямлю я, — А что ты скажешь насчёт того, что ты целовал мне ключицу, клал руки на талию и не убрал, даже когда я попросил? К сожалению, больше я ничего не помню, но из этого всего можно сделать логичный вывод. — Нельзя. Америка, убери пушку, и я всё тебе объясню, — снова говоря спокойно, просит Россия. — Нет уж, я дорожу своей жизнью и мало ли что у тебя на уме! — начиная сомневаться в своей теории развития событий, но всё ещё боясь быть избитым или снова изнасилованным, я продолжал держать оборону. В стволе было всего лишь две пули и шанса на ошибку у меня не было, если я почувствую угрозу. — Хорошо, если ты мне настолько не доверяешь. Вспоминай: мы сели пить, поговорили и поспорили, смогу ли я поставить засос, после я в шутку показал тебе способы обороны от насилия, а затем ты пытался меня поцеловать, — последние слова пронеслись у меня в голове эхом. «Пытался поцеловать». Чёрт, неужели я действительно хотел сделать это? — А я, пьяный дурак, решил, что будет смешно сказать, что не понимаю, что ты делаешь. Неожиданно ты заплакал и я начал тебя успокаивать, далее ты прямо на мне и уснул. — Боже мой, что я натворил? — шепчу я, стыдливо отводя взгляд, ведь, в течение рассказа Росса, я действительно всё смог вспомнить, и моя клевета осказалась неправдой. Мне так стыдно перед русским: назвать насильником, наорать… Господи. Выгнув брови, я прикрываю глаза, губы начинают подрагивать, а к горлу подступает новый ком, и очи становятся влажными. — Ты плачешь? — удивлённо смотря, тихо спрашивает русский, а эти слова делают ещё больнее, так как первая слезинка начинает катиться по покрасневшей щеке. Я так разочарован в себе. Я люблю его, правда люблю, даже несмотря на то, что знаю его чуть больше недели, но бороться со своими чувствами я не в состоянии. Я выдумал себе что-то в голове и чуть ли не бросил любимого человека. Эта ситуация такая отвратительная, что пролить слёзы за два часа три раза — это ещё мало, — Солнышко, ну не надо, — медленно забирая у меня из рук пистолет и, откладывая тот в сторону, оппонент приближается и аккуратно заключает меня в объятия. Я тут же прижимаюсь к собеседнику, утыкаясь тому в плечо и, тихо всхлипывая, тараторю извинения и различные фразы о своей любви к нему, — Тише, ты просто запутался, я тебя не виню. Ты лучше скажи, что с тобой произошло? — Я, — всхлип, — Споткнулся и проехался по асфальту всем телом. — Как ты так неаккуратно? — вздыхает Россия, беря меня на руки так, что я обнимал того руками и ногами, — Всё хорошо, Мурик. Давай обработаем тебе раны, мало ли, какая тут зараза водится? — спрашивая моего одобрения, Росс гладит меня по спине, тем самым пытаясь успокоить. В ответ я киваю, заливаясь новыми слезами, понимая, что, даже несмотря на моё отвратительное отношение, собеседник всё ещё добр и спокоен. Тот даже не осудил меня, наоборот, говоря, мол, всё в порядке. Русский нёс меня, в этот раз особо сильно хромая. Я прижимался всем телом к своему любимому, уже начиная немного успокаиваться. Дойдя до домика, оппонент сажает меня на кровать и просит раздеться. Я удивлённо смотрю на Россию, отказываясь. Он повторяет просьбу, аргументируя это тем, что нужно посмотреть нет ли ещё где-нибудь травм, да и дезинфицировать раны будет проще. Я немного краснею, сжимая простыню в руках, но всё же выполняю сказанное. Сняв сначала футболку, я прикрываюсь руками, но Росс просит не делать этого, так как осматривать раны неудобно. Покачав головой, тот шепчет себе под нос о том, какой я неуклюжий, а после берёт фляжку, открывает крышку, смотрит на количество содержимого в ней, нервно поджимает губы, бросая взгляд то на меня, то на флягу, но, в итоге, беря мою руку в свою, начинает выливать пару капель на разодранные локти. Рану неприятно щипало, но ещё терпимо, так как локти не так пострадали. Спросив у меня, всё ли в порядке, и закончив обрабатывать руки, русский подаёт мне футболку, чтобы я её надел, понимая, что мне некомфортно. — Теперь снимай штаны, — снова смотря на оставшееся количество алкоголя в фляжке. — А можно как-то без этого? — Я понимаю, что тебе неудобно, но погляди, — оппонент указывает пальцем на колено, — Рана большая, вся в песке, да и к тому же, не везде засохла. Штанина порвана, и грязная ткань является скоплением всяких микробов и бактерий. Снимаю военные штаны, отводя взгляд в сторону, а Россия, не медля, сначала проводит пальцем по корке застывшей крови, смотря на мою реакцию, что выражалась в тихом шипении. Сказав, что сейчас будет немного щипать, тот льёт всю оставшуюся водку, которой хоть и было немного, но, попадая на рану, та приносила ужасные ощущения. Я вскрикиваю, чувствуя жгучую боль и дрожь во всём теле. Немного испугавшись моих криков, Росс отдёргивает руки. Я продолжаю тихо скулить, всё ещё испытывая ужасную боль, на что русский начинает дуть на моё колено, отчего становилось более менее сносно терпеть боль. Посмотрев на встревоженное лицо оппонента, в моей голове всплыло воспоминание, как я в детстве тоже разбил колено. В те времена я боялся крови и, увидев ту, впал в реальную истерику. И только мисс Франция тогда не сказала мне, что я выдумываю, а наоборот стала меня успокаивать. — Теперь не болит? — отстраняясь от колена и поглаживая ногу рукой, интересуется собеседник. — Немного, — выдыхаю я. *** — Вот, да, наконец! — радостно ликует Россия. Сейчас он пытается понять, что же произошло с моим компасом, раз мой путь так изменился. Я должен был пролетать через северные страны Африки, а после полететь на территорию Казахстанской ССР и сделать посадку прямо в Москве, где держалась оборона и шанс того, что меня могут подбить, был низкий. Пока Росс разбирался с моим компасом, я вычислял точные координаты нашего местоположения и составлял карту для своих людей, что смогут вернуть русского на родные земли. Услышав довольные возгласы оппонента, я оторвался от практически законченной работы и внимательно уставился на Россию, что сидел в кабине. — Что такое? — Я наконец понял, почему твой компас сбился, — вылезая из кабины и подзывая к себе рукой, говорит Росс. — И почему же? — я залезаю на крыло самолёта, а затем и в саму кабину, после чего устремляю взгляд на полностью раскрученную панель, где находился компас. — Только сначала скажи мне одну вещь. Этот самолёт новый? — Да, я купил новый экземпляр для себя буквально за пару дней до вылета. Раньше никаких неполадок с другими моделями этого типа не было, а что? — Если быть кратким, то под стекло компаса попал какой-то кусок металла и из-за этого стрелки начали определять полюса с помехами. — Чёрт, а ведь меня могло так занести в любую точку земного шара. — Но занесло ко мне, ха-ха, — усмехается русский прикручивая болты, корпус и сам компас на свои места, — Как у тебя дела с картой? — Всё замечательно, осталось совсем немного. — Хорошо, тогда прости, что отвлёк, — в ответ я киваю, спускаясь обратно на землю и возвращаясь обратно к работе. Присаживаюсь на песок, снова беря красный карандаш в руки, провожу пунктир от территории Великобритании (на данный момент все мои люди в основном там) до, собственно, и нашего местоположения, сначала через Атлантический океан, огибая страны Европы, затем пролетая над моими территориями, а после и над Австралией в конечном итоге прилетая на место назначения. Да, путь длинный, но если лететь прямым, то самолёт могут подбить немцы или японцы. Поставив крест, как окончание пути, я улыбаюсь самому себе и слегка выгибаюсь в спине, потягиваясь, и случайно обращаю внимание на силуэт русского. Лицо того было немного грустным. Чёрт, сейчас мне пришло осознание, что остались считанные минуты, и я наконец покину пустыню. Эта новость меня одновременно радует и заставляет тосковать. Россия. Он такой особенный, что ли? С ним легко и приятно находиться, говорит о каких-то вещах, смеяться, шутить, ему нестрашно рассказать тайну, высказаться, поплакать в его компании. Ощущаю себя с ним так, будто знаем друг друга несколько долгих лет. Да, я определённо рад буду видеть утром не кучу песка, а родной Нью-Йорк, но здесь я наконец узнал что такое любить и быть любимым. Точно, я так и не дал ответ на предложение встречаться. Если честно, я обдумывал это и, чёрт, я действительно хочу этого, сколько бы остатки моего здравого сознания не твердили, что это плохая идея. По крайней мере, я хочу рискнуть. Да, Росс может оказаться и насильником, и мудаком, и хоть кем угодно, но разве я не достоин хотя бы один раз побыть счастливым? Разве за столько лет страданий я не заслужил банального счастья? Конечно, наши отношения нужно будет тщательно скрывать, но почему бы не попробовать? — Я всё закончил, — выпрыгивая из кабины, оповещает меня русский. — Я тоже. — Ну что, все координаты сошлись? — Да, спасибо огромное за помощь, я без тебя бы никогда не справился, — подмигнув и улыбнувшись, я сложил карту в квадрат и подошёл к собеседнику. Мы встречаемся взглядами, а всё вокруг как будто перестает существовать. Я понимаю, что вот он, этот момент, когда нам стоит прощаться. Сердце забилось чаще, на душе будто кошки скребут, а в животе начали порхать бабочки. Теперь я точно знаю, что не хочу его отпускать, сколько бы я не радовался скорому возвращению к нормальной повседневной жизни. Я так привык к присутствию России рядом, теперь же, представляя его отсутствие где-то поблизости, вызывает у меня небольшую тревогу и панику. Но расстаться всё-таки приходится. Мне очень жалко, что понять свои чувства у меня получилось так поздно, но как говорится: «Лучше поздно, чем никогда». Я думаю, что это правильное высказывание. Мы молча глядим друг на друга грустным взглядом, после Росс приближается ко мне, наклоняется и приобнимает. Я обнимаю того в ответ, вспоминая яркие моменты недели, что мы провели вместе. Только несколько дней назад мы были друг другу никто, но теперь же… А кто мы друг другу теперь? — Я буду скучать, — тихо говорю я, утыкаясь головой в плечо оппоненту. — Я тоже. Но будем надеяться, что мы ещё встретимся, — говорит собеседник, поглаживая меня по голове. Я немного отстраняюсь от русского, ещё раз посмотря в глаза тому, одновременно беря того за ворот майки и аккуратно наклоняя к себе ещё ближе. Встаю на носочки, медленно приближаясь к его лицу, немного приоткрывая губы. Сердце билось так быстро, что готово было выпрыгнуть из груди, живот крутило от волнения, а голову переполняло желание слиться в поцелуе с объектом обожания. Между нашими губами оставалось буквально пару сантиметров, как во мне что-то щёлкнуло, и я побоялся отрицательной реакции России на мои действия. А что, если он не готов или я сделаю что-то не так? Плохие мысли заставили стыдливо опустить взгляд и отстраниться, нервно выдохнув, но вдруг мои губы резко накрывают тёплые губы Росса, аккуратно целуя. Это был простой поцелуй, без углубления, без разврата. Находясь мгновение в растерянности из-за того, что я никак не ожидал инициативы от русского, но всё равно расслабляюсь в руках того, кто нежно обнимал за талию. Напряжённые руки, подрагивающие от удовольствия при поцелуе, застывают в воздухе, боясь пошевелиться, лишь бы не сломать такой чувственный момент. Сосредотачиваясь на ощущениях, которые доставляют прикосновения оппонента, я таял и обмякал в объятиях России. Тот немного отклоняется назад, делая небольшой перерыв, и, покраснев, глядит на меня. Я приоткрываю глаза, тихо дыша, улыбаюсь, показывая тем, что я в восторге от случившегося. Желая получить сказочные чувства от поцелуя снова, я приближаюсь к губам Росса, начиная сначала нежно целовать их, а после смыкать свои на верхней губе партнёра, сделав тем самым поцелуй более крепким. Русский кладет руку на мою горячую, от появившегося румянца, щёку, тем самым притягивая меня ближе к себе. Оппонент медленно и нежно прикоснулся языком к моим губам, нависая надо мной, будто спрашивая разрешения на углубление поцелуя. Я медленно приоткрываю рот, пуская в тот язык России. Его язык находит мой, сплетаясь и начиная плавно ласкать его. Голову сносила только мысль о том, что я целую свою любовь, а сам процесс просто доводил до эйфории. Для начала Росс расположил язык под моим и слегка обвёл им мой. На этом моменте я почувствовал себя более уверенно и, опять закрывая глаза и отдаваясь чувствам, тем самым получается лучше сконцентрироваться на поцелуе и наслаждаться тем, что происходит с моими губами, я начинаю переплетать наши языки. Убедившись, что язык партнёра отзывается на ваши действия, а не «безмолвен», я слегка касаюсь языка русского и отступаю, приглашая его сделать следующий шаг и тем самым дразня. Оппонент небольно прикусывает мою нижнюю губу, углубляя поцелуй ещё сильнее. Я отвечаю на действия России, ноги подкашиваются от приятных и, не совру, долгожданных ощущений. Из руки вывалилась карта и упала в песок, теперь её придётся очищать от песка, но какое сейчас это имеет значение, если тут происходят такие страсти. Воспользовавшись тем, что теперь мои руки свободны, я обнимаю Росса за шею, одной рукой параллельно снимая с него ушанку и зарываясь в красивые светлые волосы. — Америка… — русского одолевает небольшая отдышка после разрыва поцелуя, — И что же всё это значит? — Это проявление любви, разве не понятно? Так люди делают, когда встречаются, — выпустив из объятий и поправляя свою прическу, я игриво улыбаюсь. — Это я знаю… Постой. Встречаются? — собеседник удивлённо смотрит, — Так ты согласен? — светясь от радости, восклицает тот. — Я подумал, почему бы не дать тебе шанс, — внутри умиляясь реакции уже своего парня, отвечаю я. — Ох, солнышко моё, — крепко обнимая меня, улыбаясь и целуя в щёку, продолжает радоваться, словно ребенок, оппонент. — Ха-ха-ха! Ну прекращай! — смеясь, говорю я, но уже спустя пару секунд мое выражение лица меняется на грусть, — Я обязательно пришлю за тобой людей. Только ты дождись. Хоть я им и скажу, где ты можешь быть, но ты все равно высматривай самолёты в небе и старайся не ходить далеко от дома, хорошо? — Спасибо тебе. — Нет, этот тебе спасибо. Ты — мой герой, — мягко улыбнувшись и чмокнув в губы Россию, я машу тому рукой в знак прощания, поднимаю карту и быстро залезаю в кабину. Оперативно пристегиваясь, закрывая дверь кабины, я надеваю треснутые очки, завожу двигатель самолёта, нажимаю всю ту же комбинацию кнопок и мне на глаза попадается записка, которую я нашел парочкой часов ранее. Вспомнив текст той, понимаю, что мне скорее хочется вернуть Росса обратно. Эх, а я ведь уже скучаю по его улыбке, по его смеху, немного прохладным даже в такую жаркую погоду рукам. Начинаю разгон самолёта, быстро набирая скорость, а ещё через несколько минут и высоту. Колеса отрываются от взлетной полосы и я парю в воздухе, медленно, но верно начиная взлетать всё выше и выше. Попадая в зону турбулентности, чувствую, как мои уши закладывает, и я, уже больше на автомате, открываю бардачок, находящийся под панелью управления, доставая сосательную конфету вишнёвого вкуса, начиная ту рассасывать. Душа грустит о небесах, Она нездешних нив жилица. Люблю, когда на деревах Огонь зеленый шевелится. То сучья золотых стволов, Как свечи, теплятся пред тайной, И расцветают звезды слов На их листве первоначальной. Понятен мне земли глагол, Но не стряхну я муку эту, Как отразивший в водах дол Вдруг в небе ставшую комету. Так кони не стряхнут хвостами В хребты их пьющую луну… О, если б прорасти глазами, Как эти листья, в глубину. Как писал Есенин. Именно этот стих мне почему-то вспомнился сейчас. Да-да, я знаю стихи русских писателей, ведь русский звучит очень красиво и одновременно мощно. А раз я решил изучать данный язык, то мимо литературы я пройти никак не мог. Чёрт, на душе у меня так неспокойно, чувство, будто, улетев из пустыни, я что-то потерял. И это «что-то» очень важное. Предчувствие, что вскоре произойдет нечто плохое. Мх, пусть это будет просто предчувствие. *** Я лечу огромное количество времени. Около восьми часов, что ли? Мне уже разом поднадоел вид голубого неба и облаков подо мной, но я очень скоро приземлюсь на скрытый в лесу аэродром. Надеюсь, у меня не возникнет проблем с тем, что я опоздал на неделю, ха-ха. На месте назначения мой самолёт должны осмотреть, проверить, а меня взять на какое-то время к себе. По крайней мере, мой отец договорился именно об этом, а вот что поменялось за всё время моего отсутствия, я уже могу только предпологать. Тяжело вздыхая и потирая глаза руками, я по радару пытаюсь вычислить точное время, которое мне осталось лететь. О! Ещё пара сотен километров и я могу совершить посадку на нужный мне аэродром. Нужно установить частоту метеоканала аэродрома назначения и прослушить фактическую погоду. В радиосводке указывают: курс взлёта и посадки, систему посадки, температуру, точку росы, давление, эшелон перехода, видимость, коэффицент сцепления на полосе, силу и направление ветра по высотам, информацию о нижнем крае облачности, количество облачности в октантах (баллах), а так же особые явления погоды, такие например как: шквал, снег, лёд, сдвиг ветра, гроза, и т.п.  Прослушав погоду и оценив её, я принимаю решение продолжать полёт в аэропорт назначения, а не уйти на запасной. Подхожу к точке расчётного снижения и запрашиваю у диспетчера «контроля» разрешения приступить к снижению. Диспетчер, исходя из воздушной обстановки, которую ему хорошо видно на локаторе, даёт снижение. Схема захода на посадку аэродрома введена в компьютер самолёта и технически можно просто нажать одну кнопку и самолёт сам начнёт снижаться, выдерживая скорости и профиль снижения, сам приведёт самолёт на полосу и посадит воздушное судно. Начинаю снижение. Как ни странно, но ничего сложного расчитать профиль снижения в голове. Все высоты в метрах, скорости в км в час и расстояния в километрах. На каждые пятнадцать километров пути самолёт будет терять приблизительно один км высоты, при вертикальной скорости снижения тринадцать метров в секунду. Устанавливаю заданную скорость, заданную высоту, до которой диспетчер разрешил снижаться и, собственно, делаю это. Дальше я просто сижу и только ввожу коррективы, постоянно выдаваемые диспетчером. Схема захода выдерживается довольно точно, сегодня нет никаких помех. Я начинаю гасить скорость, с таким расчётом, чтобы к моменту начала выполнения предпосадочных маневров скорость соответствовала скорости начала выпуска механизации. При выходе на прямую к полосе снижения, выпускаю шасси. Успешно сажаю самолёт, немного посмеявшись с реакции диспетчера на моё позднее опоздание и особенно с очень сильного акцента этого мужчины. Да, тот пытался говорить со мной на английском, что выходило у плохо, но я перетерпел. Также диспетчер сообщил мне, что в скором времени ко мне придёт одна из дочерей СССР и заберёт на небольшое количество времени к себе. — Mr USA! (Мистер США) — услышал я, вылезая из кабины и разминая спину после долгого полета. Обернувшись в сторону звука, я увидел невысокую девушку в зеленом платье в белый горох до середины голени и на невысоких каблуках. Та шла ко мне быстрым шагом, изредка виляя красивыми бедрами. Из длинных синих волос с желтыми прядями были заплетены косы, с которыми игрался несильный ветер. Девушка была красивой, ухоженной и она была так непохожа на Россию. Будто его противоположность. Агхт, точно! Никак не могу принять факт того, что Росс — не сын СССР, — I'm glad to see you here, but you're late (Я очень рада видеть Вас здесь, но Вы опоздали), — продолжила дочь Союза немного растерянно, когда уже подошла ко мне. — Милая, я прекрасно понимаю и говорю по-русски. Не надо этих всех английских фраз, — хмыкаю я, смотря на девушку, приподнимая брови. Когда та подошла, я всё-таки смог унюхать её запах. Лилии. Она, оказывается, гамма. Чёрт, надеюсь, та не сможет пронюхать мой запах через подавители, которые я проглотил в самолёте. — Ой, я не знала, что Вы разговариваете на русском. Тогда мне будет намного проще говорить с Вами, — смущённо улыбнувшись, та пожимает плечами, сжимая руки в замок. — Да-да, я уже по твоей интонации понял, что ты не особо желаешь говорить на чужом языке, — поправляя тёмные очки на носу, я замечаю, как багажное отделение открыли рабочие и уже достают оттуда ящики с гуманитарной помощью. — Извините за нескромный вопрос, но Вы обещали доставить всё ещё восемь дней назад! И что же с Вами произошло, мистер США? Что с Вашим коленом, руками? — Солнце, это, конечно, очень мило с твоей стороны, интересоваться моим состоянием, но позволь сначала узнать твоё имя. — Украина. Ох, точно! Вы, наверное, устали после такого долгого полета, пройдёмте ко мне домой, — Украина кивает головой в сторону леса и ведёт меня за собой. М-м-м, действительно очень смелая девушка. — Извинюсь за своё опоздание. Мой самолёт упал в пустыне, и двигатель в нём сломался, — я кладу руку на плечо собеседнице и, чувствуя себя немного выше той во время разговора, я расслабляюсь. — О, Боже! — округлив свои глаза, та прикрывает рукой рот, охая, — И как же Вы выжили? — Это было сложно. Там было так жарко, что я чуть не зажарился на этом солнце. К тому же, у меня не было практически воды и тем более запасных деталей для мотора. — И как же Вы смогли прилететь сюда? — Очень просто. Я нашел нужные детали на заброшенном аэродроме и смог все починить. На это потребовалось время, поэтому прилететь и доставить сюда гуманитарную помощь, получилось только сегодня. — А что же это за раны по всему Вашему телу? — На меня напало животное, — самовлюблённо улыбнувшись, я задираю гордо нос. — Животное? — девушка ойкнула, обеспокоенно оглядев меня с ног до головы, — И как же так получилось? — Представляешь, я просто чинил двигатель, как слышу чье-то дыхание. Поворачиваю голову, а там лев. — Лев?! — Да. Он напрыгнул на меня и укусил в колено. — Ужас! — Не бойся, все в итоге закончилось хорошо, я всё-таки смог выстрелить в того из пистолета. Правда, я получил ссадины, но это ерунда. — Вы такой смелый, США! — Да-а-а, — протягиваю я, почесав затылок и улыбнувшись своей коронной улыбкой. Господи, что я несу? Какой лев, какой сам? Чёрт, кто меня за язык тянул? Агхт, моё желание быть супер крутым в глазах абсолютно всех до добра не доведёт. Но теперь дочь СССР на меня смотрит с явным восхищением. Как я могу предать её ожидания? Мы проходим глубже в лес и передо мной встаёт двухэтажный, хоть и небольшой деревянный дом. Украина, хватая меня за руку, быстро заходит во внутрь, даже особо и не разрешая разглядеть фасад здания. Поднимаемся по трем ступенькам к двери и, толкая ту, украинка впускает меня во внутрь. Встречает меня небольшая прихожая. Справа стоит вешалка для верхней одежды и галошница, а слева большое зеркало и тумба. На стенах над тумбочкой висят различные фотографии семьи девушки и парочка её фото. Разувшись и поставив сапоги в угол, я подхожу к одной из самых больших фотографии, висящая по центру стены прихожей. На ней изображено пятнадцать человек. Тц, снова забыл сколько родственников у России. Вижу Союза, высокий, широкоплечий, держит на руках маленького ребенка. Тому скорее всего около двух лет. По бокам от того стоят уже знакомая мне Украина и ещё одна девушка, чуть ниже сестры. Дамы тоже держат на руках по маленькому ребенку такого же возраста, что и первый. Вокруг стоит ещё двенадцать стран разного возраста, но меня кое-что насторожило. На этой фотографии нет Росса. — Это фото было сделано недавно. Буквально пару недель назад, — вздыхает украинка, грустно отводя взгляд. — А все ли находятся на этой фотографии? — немного хмурясь, спрашиваю я, скрадывая руки на груди. — Да, вся моя родня, — я уже хотел уточнить больше информации, но девушка начинает первая, тут же отправляя меня в ванну и не давая сказать даже и слова. Девушка показала мне ванную комнату и сказала отдать ей всю одежду, чтобы та её застирала, но, вспомнив, что в кармане штанов у меня лежат подавители, я начал отказываться, зная, что Украина по-любому их найдёт. Сказав, что мне неловко, и вообще, я всё сам простираю, украинка наконец отстала, хоть и была очень настойчива. Пообещав найти мне подходящие вещи на замену порванных и грязных, та наконец оставила меня в покое, удалившись из ванной комнаты. Наконец выдохнув со спокойствием, я смотрю в зеркало, узрев в том немного обгоревшую кожу лица и синяки под глазами. Ужаснувшись своим видом, я поморщился и отвернулся напрочь отражения. Как в такое можно было влюбиться, а, Раш? Моим лицом можно только бандитов в темном переулке отпугивать. Я устало снимаю сначала футболку, а затем и штаны, укладывая те на небольшой табуретке, стоящей неподалеку. Сама комната была небольшая, выполненная в белых цветах, а на стене и на полу размещена плитка. Сняв с себя нижнее белье и отодвинуть шторку ванной, я залезаю в ту и включаю воду в душе. Сначала полилась холодная, что окатила меня полностью, отчего я даже подпрыгнул, но переключая ту сразу на теплую я наконец почувствовал себя комфортно. Боже, наконец я стою в спокойной обстановке под тёплой водой, без жары, без плохих мыслей либо о своей влюблённости, либо о России, либо о прошлом. Хотя нет, даже сейчас в моей голове вертится воспоминания нашего поцелуя. Точнее, одного из. Провожу руками от шеи до бедер, по пути обрисовывая округлые формы своего тела. Сколько бы я не строил из себя самодостаточного бету, альфу или кого угодно, но я всё равно наедине с собой останусь омегой, что желает любви. Голову всё больше наполняли мысли о мягких губах Росса и о его аккуратных движениях языка, что переплетался с моим. — Чёрт, Раша, — выдыхаю я, сказав это в пустоту, чувствуя приятное тянущее чувство в животе. Узрев, что мой член налился кровью, я покраснел из-за самого себя, так как на воспоминания у меня ещё ни разу не вставало, ха-ха. Головка органа пульсировала, привлекая к себе внимание и как бы прося дотронуться. Пытаюсь сдерживаться и не поддаваться возбуждению, но ко мне в голову, как на зло, решают лезть мысли с одного из первых дней проживания с русским, когда тот снимал майку, дабы показать шрам от плётки. Тогда я смог рассмотреть не только шрам, но и рельеф мускулистого тела России. Вновь и вновь прокручивая все приятные воспоминания из пустыни, например танец, комплименты, поддержка, я возбуждался ещё сильнее. Гранью стала улыбка Росса, что сводила меня с ума. Аккуратно касаясь до головки члена, я начал сначала массировать её, а затем и проводить рукой от основания органа до конца. Представляя на месте своих рук, руки уже моего партнёра, я позволил себе тихий стон, из-за ощущений, что стали ещё приятнее. Нет, вы не думайте, что я извращенец, нет. Это всё из-за течки, мои инстинкты. Чёрт… Как глупо это слышать от человека, что утверждал о том, что поддаваться течке или гону недопустимо. Ах, но я не могу себя сдерживать. Закрыв рот свободной рукой и облокотившись спиной о холодную плитку на стене, я продолжал двигать рукой быстрее. Тихо мыча от удовольствия, что накрыло меня полностью, я выгибаюсь в спине. Почувствовав, что скоро кончу, спускаюсь рукой к груди, начиная нежно ласкать один из сосков пальцами. Грудь и соски являются моей очень чувствительной эрогенной зоной, поэтому, начиная трогать их, придти к пику сказки намного быстрее и проще. Я томно отрывисто дышу, перед глазами всё плывёт, а внутри будто взрывается салют. Стараясь сдержать стон, я выгибаюсь в спине сильнее, кончая себе в руку. Губы слегка дрожат от удовольствия, но продолжают шептать имя объекта обожания. — Что же ты делаешь со мной, Раша?