Порок.

      Сон был беспокойным, всю ночь было жутко душно, а голову мучали полузабытые страшные картины.       Скелеты глиняных домов, заросли папируса, безжалостное солнце и звон плети. Босые ноги обжигал песок. И голод. Голод страшным зверем нависал над ребёнком. Раскрывал пасть и пожирал, пожирал до каждой мышцы, каждой косточки. Дёргал за жилы и высасывал кровь из вен. И внутри становилось пусто. Ко рту подступала голодная слюна, а в голове мысли становились до безумства тяжёлыми, они оседали пеплом где-то во рту, на вкус напоминая песок. И есть хотелось ещё больше.       Всю ночь её мучила жажда. Несколько раз она выходила на кухню, набирала себе кувшин воды и оставляла его у изголовья кровати. Пила снотворное. Но то ли разговор с Алукардом, то ли ещё что-то всколыхнуло всё забытое, всё то, что так не хотелось вспоминать.

За што я была пакінутая табой, Божа?

      Уже ближе к восходу она поняла, что с ней не так и почему всё так внезапно нахлынуло. Мухи. Чтобы повелевать ими даже на такое короткое мгновение, ей потребовалось вспомнить, откуда у неё взялась эта способность. Да, мухи… Когда-то они лезли в рот, во дворцы, храмы, дома простых людей. Кусали, приносили хворь, отравляли еду и просто изводили. Она даже видела, как сорвавшиеся люди кидались в воду, крича и размахивая руками. А за ними, огромными чёрными тучами, летели оводы…       Пёсьи мухи. Насекомое, сочетающее в себе муху и пса. Заметив человека иль животное, они неслись на него и долго не могли отвязаться, впиваясь жалом в тело и не покидая его.

Оводы… Пёсьи мухи. Но это наказание на заре времён обошло Лилит стороной.

      Уже ближе к началу трудового будня Лилит, сонная и разбитая, вышла в столовую на завтрак.       Еда отрезвила её, но предатели в виде залёгших теней под красными глазами, сутулых плечей и опущенных рук ясно свидетельствовали о бессонной ночи.       Бумажная копотня с Интегрой не так сильно напрягала, но ведь у Лилит были ещё и другие обязанности в качестве потомственной слуги семье Хеллсингов. И приближение часа-пик, когда придётся их исполнять, ввергало Яблочко в ужас. Она уже была согласна, чтобы её сбила машина, что-то её сломало, её ещё раз подстрелили, на голову упал кирпич, да пусть хоть сам Носферату его и скинет, но не натирать до блеска лестницы в восточном крыле. — Бессонная ночь? — Да, — обе девочки синхронно потёрли зажмуренные глаза. — А ты вот помнишь, как я до кровати добралась?       Над ответом Лилит думала не долго. Чего тут скрывать? Смысл? — Мы с Алукардом тебя дотащили. Ну, тащил он, я дверь открывала.       Интегра надолго замолчала, разглядывая свои колени. На её щёки хлынула краска, сделав её ещё смешнее и нелепее на этом месте для скурпулёзных стариков с сигарой в зубах и важных костюмах.       Ох, Лилит как в воду глядела… А пока будущая «сэр Хеллсинг» всё ещё походила на двенадцатилетнюю девочку. — Почему меня нельзя было разбудить?.. — каждое слово, касающееся этой темы, было для Интегры некой пыткой, проверяющей её уровень самообладания и стыда, а также степень, до которой может покраснеть её лицо, — Не давай ему больше такого делать…       Лилит не совсем понимала, что именно так озадачивало и смущало её будущую спасительницу. Что здесь такого? Что такого в том, что верный слуга соизволил поднять малолетнюю тушку своей столь же малолетней хозяйки с неудобного стола и стула? Её не раздевали и на лице ничего не рисовали. Тем более что в головах обоих присутствующих не было никакой левой мысли на счёт той ситуации: ни у Лилит, ни у Алукарда. — Хорошо, я сделаю всё, что смогу.       Конечно же, делать она ничего не собирается… — А где он сейчас, кстати? — Спит, наверное. Ещё утро…

Γιατί είχα μείνει μαζί σου, ο Κύριος είναι ο Θεός;

      Ещё долго они копались в бумагах, иногда посмеивались над чужими фамилиями, планировали расходы и отвечали на телефонные звонки. Конечно, высокопоставленные люди, что звонили, далеко не сразу понимали, почему им отвечает такой молодой, даже детский, но серьёзный голос. Двое даже клали трубку, бормоча что-то по типу «ошибся номером», но уже менее, чем через две минуты, перезванивали.       И это отношение к её возрасту сильно бесило Интегру.       Ближе к одиннадцати Уолтер по телефону сообщил, что через тридцать минут приедет какой-то мсье, имени которого Лилит даже не попыталась запомнить. Однако информация о его приезде сильно всполошила Хеллсинг, и та в бессильных попытках что-то изменить стала метаться по комнате. — А если он меня высмеет? А если не воспримет меня всерьёз? А если попросит показать Алукарда?! Как мне его позвать, если он спит?! — А если, а если… А если я беременна?!       От такого заявления Хеллсинг скрестила на груди руки и в шоковом состоянии попыталась просверлить в подруге дырку. Видимо, не тот был это момент, когда можно было шутить. — Расслабься, так в России говорят. — Спасибо, мне это очень помогло… — Да чего ты так переживаешь?! Никто не в праве претендовать на твоё место, ты единственная из Хеллсингов и оно по праву твоё. К тому же это уже одобрено Королевой. А Алукарда растормошим, или притащим с Уолтером прямо так — в гробу, чтобы эффектнее.       В каком-то смысле Интегра понимала, что Лилит права. Никто не в праве согнать её с места, кроме самой Королевы. Да и занять его больше некому — она последняя, единственная и неповторимая. И это хоть как-то, не полностью, но немного успокоило непривыкшую к такому вниманию девочку.       Когда так бурно ожидаемый мсье показался под окном кабинета, где его заметила Лилит, она отклонилась, уступив место Уолтеру. Всё-таки она сама прекрасно понимала, что дворецкий подле госпожи смотрится правильней, чем обычная служанка.       Мсье оказался Пенвуд. Лилит чуть склонила голову, встретив его на лестнице. И отметила сама для себя, что даже в мыслях своих что-то зачастила французским. Но какой бы высокий и элегантный французский там ни был, а её ждала лестница…       С боем, с кровью, в слезах и непонятно откуда взявшейся грязи, но она всё-таки победила! Но победа эта далась ей тяжело: последние крупицы бодрости развеялись, и накатила дичайшая усталость…       Пенвуд давно покинул поместье. Удивлённый, смущённый, но в общем-то Долнез в двух словах пересказал ей всё. А «всё» прошло удачно. И вышеупомянутый мсье даже оставил главе «Хеллсинга» дорогой кэдоу.       Чёртов французский… К чему бы это?       Хотя иногда в её мыслях проскакивало очень много других языков, кроме английского. Тем более, что английский не был ей родным ни в каком плане. А тот, что Лилит приходился родным (принуждённо), сейчас считается мёртвым языком. Хотя она помнила его до сих пор, несмотря на своё стремление забыть.       Все прекрасно знали, что Лилит — полиглот, знающий в совершенстве пять языков: английский, русский, французский, немецкий и греческий. Однако это было ошибочным мнением.       Лилит знала намного больше.       В частности несколько «мёртвых», в которые входили даже древне-египетский, аккадский и санскрит. Читать их она не умела, но более-менее могла понять, о чём они говорят. Английский был последним, который она выучила, а до него — румынский. И не просто так, если уж совсем честно.       Учение языков давалось ей с трудом, но у неё было достаточно времени. И даже проблема с вечно выскакивающим акцентом, который удалось выжить при Абрахаме, со временем стала незначительна. Хотя многие англичане подмечали, что Лилит иногда — очень редко, но не без этого — путала группу времён, означающих совершение действия в прошлом и ошибалась в перечне неправильных глаголов. Иногда это приводило к казусам, но на вопрос «а Вы не местная?», она отвечала на русском времён Петра I: — Изъ Россіи къ вамъ съ любовью и медвѣдемъ!       Вряд ли кто-нибудь понимал, что она говорила, но «Россия» — волшебное слово в абсолютно любом произношении и языке. Даже сами русские от его звучания разбегаются.       Ну, ещё можно было «погекать» и «похекать» в лучших традициях украинцев.       Вообще Лилит считала всех славян особыми и просто божественными! А уж как она их любила, то это вообще отдельный разговор.

מדוע ננטשתי על ידך, אלוהים?

      Еле дотащив свой организм до кабинета подруги, из которого отчётливо слышался голос Уолтера, она без стука открыла дверь и встала на пороге, тут же автоматом прекращая разговор и привлекая всё внимание к себе. — Ничего, если я сейчас отлучусь поспать? Ко мне же поручений никаких? — Никаких, — подтвердил Уолтер, а Интегра кивком дала понять, что и с её стороны она свободна.       Когда Яблочко удалилась, взгляд Фэйрбрук случайно упал на принесённый Пенвудом кэдоу — подарок. — Лилит, Подожди!..       Но она не ответила, видимо, уже успела где-нибудь либо уснуть, либо ушла из поля слышимости. И Интегра решила не трогать её. А то она с самого утра выглядит не лучше упыря. — Госпожа? — Сэр Пенвуд подарил мне это, но я не особо люблю такие вещи, а Лилит бы они пошли.       Услышав это, Долнез пришёл в культурный шок. — Интегра, Вы хотите отдать столь дорогую вещь, которую могла бы надеть сама Королева, служанке. — Что за статусная дискриминация?! — Просто всё должно быть на своих местах. А то мисс Хеллсинг будут считать Лилит, а не Вас.       Интегра задумалась об этом. В каком-то месте он был прав, да и что греха таить! Она бы сама не потерпела, если бы Лилит стали считать Хеллсингом в место неё. Уж слишком она гордилась этим именем и отдавать его не собиралась.       Однако подарок Пенвуда она всё-таки решилась отдать. Фэйрбрук сомневалась, что когда-нибудь его наденет. Да и не любит она это всё… И ей не к лицу. Да и просто не хочется. А чего добру пропадать?       Только добравшись до вожделенной постели, Лилит заснула крепким, пустым и тяжёлым во всех смыслах сном.

***

      Пробуждение было лёгким, не в пример первому. Страх, что режим к чертям собьётся, засел в глотке. Однако это была меньшая проблема. Большая же ждала её на тумбе — чёрный дорогой футляр и записка с таким знакомым почерком:

Я такое не ношу. Поэтому передариваю подаренное. Злись, не злись, а со мной всё равно поедешь сегодня ночью.

Интегра.

      Яблочко усмехнулась. Взяла в руки футляр и уже раздосадованно начала бормотать, что это что-то несъедобное…       Это были золотые серьги в форме скарабеев.       Она едва смогла подавить вскрик. Руки дрогнули и украшения упали на пол. А сама она, ещё долго смотря на валяющиеся драгоценности, дважды заносила ногу, чтобы растоптать их в акте неконтролируемой ярости. Но разум, нагнавший её, твердил, что избавиться от них нужно по другому. Чисто и без истерики, как она делала всегда.       Ещё некоторое время она пыталась прийти в себя, сидя на краю кровати.       Скарабеи.       Золото.       Египет.       Всё эти три мысли вызывали у неё панику. Она ненавидела Египет, ненавидела золото, сверкающее, как египетской солнце, ненавидела это обожествление навозного жука! Всё ненавидела! Лютой ненавистью! И готова была растоптать, сжечь, уничтожить…       … съесть.       Лишь бы не вспоминать своё детство среди раскалённых пустошей и освещённой солнцем пустоты Египта.

¿Por qué me dejaste, Señor Dios?

      Интегра пришла к ней где-то через час. Но в комнате Лилит не оказалось. Молодая Хеллсинг безошибочно определила её местоположение.       Кухня… — Поехали, — она забрала у неё вилку и быстро помогла доесть салат. — Куда это?.. — вопрос был направлен не в смысле направления движения машины, а в смысле направления падения её салата не в её желудок. Но Хеллсинг поняла это по другому. — На задание. Я хочу увидеть, как Алукард расправляется с вампирами.       У Лилит отвисла челюсть. — Ты уверена? — Я Интегра Хеллсинг или где?!       Полпути дорога была ровная и тряска авто была не такая навязчивая. Однако стоило только выехать загород, как на первом же ухабе машина подпрыгнула.       Хеллсинг взяла с собой пятерых охранников, хотя Яблочка знала, что эта охрана — полнейший бред. У любого приличного вампира от такой «охраны» слёзы навернутся.       Интегра же корила себя за собственный страх и слабость. Брать с собой Лилит, в такое опасное время, было очень эгоистично. Она руководствовалась чем-то, что заставляет в любое приключение брать с собой друга, дабы чувствовать себя в безопасности, но подвергать другого. С теми же мыслями маленький ребёнок просит игрушечного медведя защитить его от монстра под кроватью, сам прекрасно понимая, что вряд ли эта миниатюрная игрушка сможет одолеть чудовище. Но так или иначе, а ребёнок ложится спать.       Лилит же продумывала все варианты развития ситуации. Если ей — не дай Боже! — придётся спасать или защищать Интегру, то нужно учитывать, что в бою она бесполезна. А всё, что умеет, должно скрываться в тайне за семью печатями. А если уж и придётся колдовать, то обязательно так, чтобы никто не увидел её саму в процессе колдовства.       Однако, чётко отслеживаемая цепь мыслей настолько всех увлекла, что не сразу стало заметно, что машина остановилась около указателя. — Почему дальше не едем? — Интегра перегнулась через сидение, пытаясь разглядеть лицо водителя. — Дорога очень плохая. Если придётся быстро уезжать, то на ней возможно перевернуться. Лучше оставить машину здесь.       Лилит приоткрыла дверь и посмотрела вперёд. Действительно, отвратительная дорога, засыпанная крупным гравием, песком и даже какими-то большими обломками.       Но не это её напрягло.       Её напрягли чёртовы билы.       Этот звук, будто кто-то специально ударял в металлические билы большим молотом. Лёгкий, еле доносящийся до ушей, но она слышала его отчётливо. Билы… Когда-то они использовались вместо церковных колоколов.       Зачем нечисти бить в билы?       Зачем, чёрт бы вас всех побрал?!

کیوں آپ مجھے چھوڑ کر ، خُداوند خُدا?

      Ещё одна дверь захлопнулась и Лилит увидела, что машину быстро покинули все, кроме водителя.       Охранники, четыре мужчины в военном обмундировании, сняли оружие с предохранителя. Лилит знала, что и у Интегры есть оружие. И у неё самой тоже есть — револьвер с серебряными пулями, простенький, но это тоже хорошо.       Небольшая группа двигалась по размытой разливом местной речушки дороге. Огибая обломки валунов, стараясь издавать как можно меньше звука, каждый из шестерых вглядывался в самые малозначительные вещи и детали. Любой шорох, любой запах, любое дуновение могло послужить поводом сорваться. Лилит поглядывала на Интегру, та же считала, что этот жест был продиктован волнением. Однако ошибалась. Просто Яблочко думала. Думала, как же загнать эту дурынду обратно в поместье, в безопасность.       Какое-то время всё шло прекрасно. Ровно до того момента, когда вся команда не оказалась прижата к обломку скалы парой сотен упырей.       Двое охранников полегло сразу, стоило только выпустить первые три пули. В основном из-за недостаточной осторожности и их халатности.       Интегра была в ужасе. лилит заметила это по её уменьшившемуся зрачку, но дрожи в коленях и пальцах. Сама же служанка не боялась. Здесь она не умрёт ни в каком случае. Но не это её волновало. Её волновал вопрос, где их вампир. — Он… Он же должен был разобраться с ними, — трясущийся голос Хеллсинг с каждой буквой трепал нервы Яблочку. Сильно, резко, — Неужели он умер?.. — Да этот из принципа не сдохнет… — прошипела Лилит, прекрасно понимая, что никакие пули им сейчас не помогут. Но нужно дать шанс Интегре. Срочно.       Мысли крутились в голове, становясь полудействиями её рук.        Двое военных перед двумя маленькими девочками из последних сил отбивали нападение. Они скоро умрут. Яблоку Евы не жалко.       Она в сумасшествии от предстоящего месива вглядывалась в стену вражеского стана. Не видно ни их вампира, ни вампира-еду их вампира. Никого и ничего.       Где он?       Последний вскрик, Лилит его уловила. Уловила, как ловят последние закаты или последние взгляды — одно и то же.       Мужчина падает назад, тяжёлым дулом винтовки придавливая голову Хеллсинг. Та бьётся о камень. Тёплый запах крови. Звон стекла — это разбились её очки. Интегра Хеллсинг теряет сознание. И они остались без защиты.       Точнее, Лилит осталась без живых свидетелей, которые ей мешали.       А значит, можно колдовать. В меру этого тела и своих скудных способностей к обороне и нападению, но теперь она свободна.       Лилит схватила девочку за рукав лёгкой куртки, кинула за себя, стоя на коленях от липкой от крови земле. Выставила руку, пульсирующую болью и звоном стекла, чем-то, что было древнее самих монолитов веков в виде гор, океанов, камней и самого мира.       В голове стоял отвратительный звон. Сухожилия не от её воли стягивались и заворачивались в узлы, затягивая за собой податливые, но холодные и словно неживые мышцы. Её тошнило. По плечу текло что-то тёплое, даже обжигающе-горячее. В нос ударился едкий запах пота и соли. — Девять — тьма… И мир замер во тьме.       Чёрный клубок разрастался от неё самой, завлекая в себя всё живое и неживое. И тьма та была настолько густая, что походила на смолу. Движения упырей сковывались, пыль замерла в воздухе. И не было в мире света, способного рассеять тьму. Тьма дёгтем заливалась в дыхательные пути, заполняла собой лёгкие, из них рассасывалась в кровь и текла по венам, добираясь до сердца и пропитывая собой мозг.       Безбожная тьма отсутствия цвета.       Тихий шорох разрывал сознание, привыкшее к этому мраку. Чёрный дёготь растекался от прорехи во тьму на тьме.       На такое был способен только Носферату. Только он был мраком на фоне мрака.       От одного к другому. Пули здесь бесполезны. Они, как и всё, завязнут в этом клубке, застынут в воздухе. Обездвиженные в своей убийственности, они станут бесполезны и не нужны.       Шорох и рык стихли. А за ними слова ножом по мозгу, разрезая его на две липкие части: — Убери.       И настал свет. Исчезла чернота, что была как капля чёрной краски на холсте. — Где ты чёрт возьми был?! — Один из упырей зацепил мою голову и унёс её слишком далеко. Долго искал, — усмешка оскалом белоснежных клыков. Шутит, ликует, — Хорошая попытка. Однако жаль, что тебе пришлось надеяться на меня. Ты, видно, хотела быть независимой.       Он прав. Чертовски прав. Её способности — это плетение интриг, заговоры, долговыполняемые планы… Но не защита, не нападение. Здесь она могла только остановить всех, чтобы дать себе вечность времени.       Она слаба, пока она — Лилит. — Твоя нужность, — из-за чертовски сильно раздражающего её красного плаща показалась серебряная белизна, — определяется тобой же. Ты неспособна на защиту моей любимой госпожи, на обеспечение её жизни в поместье есть Уолтер, в помощь с официальными делами есть он же. А зачем ты?       Она молча сидела на коленях перед чернеющим над её лбом дулом пистолета. Это… — Ну? Зачем ты нужна? Мне будет очень жаль убить тебя, не узнав ответ.       Каков ответ? Знает ли его сама Лилит? Степень своей необходимости она определила сама. Так, как ей было удобно. И это было удобно ровно до того момента, пока он был в неволе. Но сейчас монстр стоит перед ней.       И у Лилит нет власти над ним. Никакой. А та, что заставляет его сходить от голода с ума, переполнила чашу. Теперь это неубедительно.       Оружие, наведённое ей на переносицу, дрогнуло. Теперь он целился ей в глаз. Почти в упор. Она практически ощущала холод от металла, из которого был отлит этот пистолет.       Он ждёт её ответа. — Степень моей необходимости в том, что ты не знаешь, кто я. А пока я здесь, у тебя есть шанс узнать.       Что за чушь ты несёшь?! — Серьёзно?! Я понял твою схему: ты теряешь тело, но переселяешься в кого-то из прислуги. Это работало десятилетиями, Яблочко. И почему теперь ты дрожишь, как будто это действительно тебя убьёт? Неужели ты так сильно хочешь оставить это тело? — В таком случае смысл тебе убивать Лилит, раз она может переселиться в кого угодно? — Смысл в том, чтобы убить всех, в кого ты можешь попасть. Выжить тебя, как простую заразу.       Оба замолчали. Чтобы не делал Алукард, это существо напротив него не убить, пусть она и слабее. Чтобы не делала Яблочко, ей не скрыться от вампира, пусть она и неуязвима.       А в каком смысле неуязвима?..       Алукард убьёт любого, в кого переселится Лилит. Ей не скрыть этого зловонного запаха, что идёт от ней. И тогда у Интегры встанет вопрос, что он делает. Алукард не соврёт, скажет, как есть.       Интегра…       Лилит чуть обернулась на всё ещё бессознательную девочку. И движение это не осталось незамеченным.       Выстрел.       Болевой шок.       Слеза. — Ты не посмеешь. — Я и не думала!       Поджимая к груди разорванную кисть, она каждой клеткой своего истерзанного сущего слышала, как капля за каплей стекает кровь. — Я не стану переселяться в неё… — голос предательски дрожит, подводит, не скрывая того, что следовало бы, — Тогда она не назовёт… — Чего?       Ответа нет. — Я прострелю тебе вторую руку. Не назовёт чего?       Опасный скрип курка.       Тишина. Ответа нет.       Вздох, вскрик боли.       Очнулась Интегра.

Proč jsi mě opustil, Pane Bože?

      Алукард спрятал оружие. Лилит же обратила на это минимум внимания. Даже на то, что Хеллсинг пришла в себя.       Он помогает ей встать, параллельно осматривая её голову. На желтоватых, как ласковый свет, волосах осталась кровь. Госпожа же, откинув его руку, подскочила к подруге, в ужасе зажимая рот руками. У неё нет слов, только эмоции. Так же, как и у Лилит. Но остались ещё силы для того, чтобы успокоить. — Не волнуйся. Это огнестрел. Я не стану упырём.       Пока продолжается болевой шок, она не чувствует боли. Но потом…

***

      Так забавно. Перемотанная курткой водителя рука не перестаёт кровоточить. Он гонит на всех скоростях. Но внимания на это нет. Боль утихает с каждым разом, стоит только слизать выступившую кровь. Это не регенерация, но лучше, чем совсем ничего.       Интегра здесь же, в машине. И здесь же Носферату. Смотрит в окошко. Со скукой и едва заметным раздражением обводит взглядом поля и холмы близ Лондона. Иногда прикрывает глаза в надежде чуть вздремнуть. Но у него груз: сидя на коленях вампира, заснула госпожа Хеллсинг, вздрагивая во сне от накопившихся за несколько часов воспоминаний. Лилит догадывается, что она ещё и замёрзла, прислонившись щекой к неживой груди. Ступни её стоят на раскрытой ладони Алукарда, как буд-то бы в страхе коснуться сидения.       Когда цель была достигнута, заранее вызванная в поместье бригада врачей в срочном порядке решила проблемы с рукой Лилит. Носферату же в который раз уложил свою хозяйку спать.       Всю дорогу она тревожно спала. И ночь тоже.       Но этот день закалил её на годы вперёд.       Скоро маленькая девочка станет настоящей Интегрой Хеллсинг, главой семьи и организации «Хеллсинг». Бесстрашной и железной.       Алукард не вернулся в свой подвал.

***

      Зелёные просторы покрыты мраком, каменные мостики и выложенные плиткой дорожки граничат с узкими реками.       Это Бельгия.       Там есть холм. Со всех сторон поросший колючими кустарниками. Мерзкие растения. Но это не проблема сейчас. Это так, недостаток природы.       На холме нет ничего.       Какая жалость. Носферату почти разочарован. Он бы это бросил, если бы не знал, в каком именно месте нужно смотреть.       Сегодня на закате, пока он подходил к чёрному клубку нитей мрака, он чётко уловил это место. Войдя во тьму, в его мозг только и била эта мысль:

«Бельгия, город Гент, холм у тёрна, западный склон.»

      Это была мысль Лилит. Ты мысль, которая позволила ей покрыть всё мраком. Мысль, наполненная горячим чувством страха. Таким, какого сам Алукард ещё не пробовал. Она обжигала где-то в районе шеи, оставляя, словно от сруба топора, узкую полоску. В ладонях билось, словно живое, сердце. И там точно такой же след — обжигающе-последний.       Эта мысль её была подобна его же мысли. Предсмертной.       Какая связь между Яблочком и холмом в Бельгии?       Эта связь здесь. И он наконец-то что-то поймёт. Сдвинется с мёртвой точки и приблизится к ответу на свой же главный вопрос: как её убить? Узнает об этом уродце что-то большее. Что-то, что она сама не ожидала. Не ожидала примерно так же, как не ожидала сегодняшнего подарка Интегры, который она съела, чтобы в жизни никогда не увидеть.       Она была способна пожрать всё, как чума.       Западный склон.       Он нашёл.       А теперь пора возвращаться. Пилот, которого он загипнотизировал, ждёт его.       Всё-таки вода — та ещё проблема.       Ухмылка оскалом белоснежных клыков.

কেন তুমি আমাকে ছেড়ে চলে গিয়েছিলে, প্রভু ঈশ্বর?