Легенда павшего Агнца. Координата восток.
30 сентября 2020 г. в 04:38
Груда чёрного пепла, оставшаяся от похоронного кострища, испускала последние крупицы сизого дыма, растворяющегося в воздухе, запах гари сливался с лёгким цветовым ароматом. Ветер трепыхал, раскинувшиеся по периметру необъятного сада, деревья сакуры, срывая с тонких веток розовые лепестки. Журчали скользящие вдоль каменных насыпей чистые ручьи, увлажняя зелёную, обильно цветущую землю, на которой раскинулись в многоярусных клумбах разнообразные цветы, завораживающие пёстрыми красками. Каменные тропы, рассекаемые ручейками, над которыми возвышались маленькие, полукруглые мостики из белого дерева, вели к скамейкам и беседке, укрытой от солнца тенью кустов и деревьев, от туда открывался вид на кристально чистый пруд, на поверхности которого нежились под пшеничными лучами розовые и белые линии, окружённые зелёными плоскими листьями. Парили над цветущим великолепием стрекозы и бабочки, опускались к пруду, оставляя на воде кругообразные колебания, искривляющие идеально вычищенное дно, выложенное и светлых, мелких камушков. Ластились по бьющим, с искусственных каменных горок, водных ключей опавшие лепестки.
В открытом коридоре внутреннего двора, окольцовывающего сад, на деревянных перегородках покачивались бумажные фонари с гербом, бесшумно ассасины проскальзывали по ним, занимая привычные места, свесив ноги к зелёной траве, сидя на полу, стоящем на прочных бревнах высоко над землёй, сидели перед службой обитатели дворца, созерцающие полуестественную красоту сада. На белых, будто бумажных стенах, держащихся с помощью просторных деревянных решёток, привычное обилие рисунков мифических зверей, скользящих вдоль схематично вырисованных лепестков сакуры — неизменный символ Восточного Най. Над всем садом возвышался трёхъярусный дворец с трапециевидной, сливающейся с основной конструкцией, сужающейся кверху, на шпиле, где красный вздернутый книзу черепичный конус крыши, завершал дворец заострённым куполом.
Шелест ветра скрывал собой любые разговоры, унося их далеко в поля, где ни одна душа не сможет услышать тайные заговоры, нелёгкие признания, обиды и слезы. В уютной беседке, куда лениво просачивались солнечные лучи, дрожащие от тени ивовых и вишнёвых листьев, за небольшим квадратным столиком, сидели двое наслаждаясь ароматом травяного чая, нажитого в глиняные стаканчики. Кукольное лицо Кагуры, что стремилась спрятаться от вездесущего света, опухло, а усталые глаза цвета бирюзового моря, покраснели от усталости и слёз. В её взгляде привычная теплота и мягкость, не портящаяся печалью, вдали от чужих глаз девушка могла насладиться покоем, свеже-сладкий аромат цветом ласкал нос. Напротив, не менее утомленный битвой, долгим переходом и бессонной, растянувшейся на долгие часы, ночью, сидел Хаябуса, позволивший себе опустить на подбородок чёрную маску, чтобы вкусить прохладный утренний воздух. Юноша безмолвно глядел на пруд, провожая ледяным глазами пёстрых на оттенки бабочек, дрожащих при любом колебании ветра, позволяя старой подруге проплакаться. Утешать разбитое девичье сердце, ассасин, закованный правилами, договорами и обязанности, обучен не был, поэтому он терпеливо ожидал, когда Кагура заговорит сама, ни к чему наёмнику лезть в душу принцессы, обременённой не меньше его самого.
Привычно трещали цикады, маленькие птички, прячущиеся среди густых ветвей, воспевали бодрую мелодию, стремительно, застыв на момент замирали около больших, ярких бутонов, колибри и тут же исчезали, неустанно размахивая маленькими крылышками. За высоким забором, сооруженным из выбеленного, идеально гладкого камня, за исключением колонн, на вершине которых проглядывались истлевшие лучинки ночных огней, закованные в стальных клетках, там, шлем начинался город слышались первые голоса торговцев и фермеров, бурно обсуждающих ночной пожар, боясь, как бы после сожжения риса, голод не нагрянул. Обсуждали ночной шум, которого прежде в землях Най не было, тёмное время сопровождалась безмолвной тишиной, затихали все ночные звери и насекомые, словно дарили блюду благословенное спокойствие.
Чайная дымка медленно испарилась, терпкий напиток в ребристом стакане остывал, отдав свой аромат воздуху, так долго старые знакомые сидели в безмолвии, боясь нарушить хрустальное спокойствие. Кагура прятала аккуратные, нежно-розовые ручки в просторные рукава нефритового кимоно, пряча от спутника разбитый взгляд, словно не знала, как подобраться к иссини-ледяной пустоте чужой души. Её судьба предрешена ещё, когда повитухи объявили правителю Востоного Най — родилась принцесса, а у императорской семьи уже постигал науки Линг, союз который в будущем неизбежен. Последний, возглавив империю подростком, не спешил со свадьбой, позволяя принцессе насладиться свободой, не принуждая её к бремени знатных семей, ещё при первой встрече в скалистых горах, в храме ассасинов Алой Тени, молодой господин понял, что сердце будущей невесты отдано другому, как и сердце, и душа Линга дарованы и отвергнуты тварью тьмы.
— Что будет с Най? — Взволновано, поджав губы, вопросила Кагура. В её нежный и мягкий голос влюблялись тысячи, да и сама девушка мила на лицо, даже без привычного для женщин грима. Принцесса была покорной, аккуратной женщиной, благородной и душой, и телом, о такой жене мечтает каждый. — Сотни лет демонов не бывало в наших землях.
— Не ведаю, принцесса. — Спокойно ответил Хаябуса, отпив бодрящего чая, повернулся к девушке. — Может и война, а может…
— Поэтому ты ведёшь западных к самому сердцу восток к Шан-Дзы? Там же ничего нет, руины и джунгли.
— Буду честен. — Юноша прикрыл глаза, размышляя, состыковывая детали и легенды в единую картинку, частички которой только предстоит собрать в нелёгком путешествии. — Я им сам не знаю: правильный ли путь указал мне господин Линг. Выполнять приказы императора — моя обязанность, толковать и понимать суть дела — прерогатива господина.
— Вот как. — С долей обиды молвила Кагура, её возлюбленный оставался идеальным наёмником, не проявляя ни капли интереса к тому, за что не платят. — Зайдёшь к отцу? Последнее время ему совсем худо.
— С вашего позволения, принцесса. — В привычной леденяще-уважительной манере, говорил Хаябуса, отталкивая девичьи чувства от своего сердца. — Я сопровождаю талантливого лекаря, он мог бы осмотреть господина.
Девушка молча кивнула и ассасин, поднявшись с прохладного ложа, собирался уйти, но Кагура хладнокровия возлюбленного не выдержала.
— Хая! Ты так и будешь делать вид, словно ничего не произошло? Твой родной брат погиб, в мире плетутся заговоры, даже ночи Най ощущают это. Тьма сгущается. Скажи честно, Забытое Столетие может повториться?
— Именно это мне и приказано выяснить. И по возможности пресечь эту вероятность, мы не можем допустить повторения этих событий. Прошу простить, принцесса, мы и так задержались. Мой лекарь осмотрит господина и мы откланяемся.
— Издревле в землях Най не доверяли чужакам, почему сейчас император приказал сопровождать их?
— В одном из этих людей разгадка к тайне Забытого Столетия. — Скупо отвечал Хаябуса. — Не спрашивайте у меня то, на что я не в силах ответить. Я всего лишь сопровождающий.
— Госпожа Кагура. — По небольшой лестнице поднялся, облаченный в белое кимоно, лекарь. — Отец ждёт вас.
— Хорошо. — Устало улыбнулась принцесса, выпрямившись, смахнув тонкой ручкой следы переживаний и слёз. — Мы сейчас подойдём.
Кагура поступила мудро, не рассказ старому больному отцу о несчастьях на рисовых полях, о смерти командира ассасинов, тихонько, из-за шёлковой ширмы она давно вела дела провинции в тайне от хитрых советников, ожидающих смерти Господина. Незамужняя принцесса не имела права управлять Восточным Най, только быть королевой-регентом при законном наследнике, в тоже время, чиновники побаивались могущества волшебницы, довольно строгой и умной, если дело касалось политики. Каждый в Алой Тени знавал о дружбе Кагуры и главы клана, поэтому наёмники, в случае смут и борьбы за власть, приняли бы сторону принцессы, ведь законы Най их не затрагивали.
Сидящий спиной к пришедшему Хаябуса, натянул на лицо чёрную маску и сопроводил подругу до покоев властителя, лежащего в одной из многочисленных комнат, выстроенных из точеных досок и бумажных перекрытий, наполненных рисунками. Иссохший старик с белой, струящейся до пояса, бородой мирно лежал на татами, хрипло дыша, некогда ясные лазурные глаза покрыла мутная плёнка. Рядом стоял деревянный тазик с горячей водой, на небольшой переносной столешнице поднос с глиняными горшочками, наполненными резко пахнущими мазями и жидкими бальзамами.
Кагура опустилась на специальную подушку рядом с татами, поглаживая морщинистые руки отца, рядом, на одно колено присел Хаябуса, склонив голову, попутно за шкирку потянув Клауда, уткнув головой в пол. Старик грузно повернул голову в сторону вошедших, его сухие губы растянулись в болезненной улыбке, он периодически кашлял, прикрываясь одеялом, где отчётливо виднелись багровые пятна засохшей крови, перемешанной с мокротой.
— Отец. — Мягко произнесла принцесса, убирая седые прядки с худого, острого лица. — Вчера прибыл Хаябуса и лучший лекарь, с Запада, представляешь.
— Ох, Хаябуса. — Старик выглядел довольный, разумеется, мудрый правитель давно догадался о чувствах дочери, в его глазах блеснул добрый огонёк, ведь он помнил ассасина совсем мальчиком, бегающим по коридорам дворца. — Как ты возмужал, прямо жених.
Господин вновь закашлялся, когда пытался приподняться разглядеть лицо наёмника. Кагура тут же попыталась уложить отца, но Клауд, прикрыв рот воротом рубашки, отдернул девушку, покачав головой и придерживая шею в ровном положении, уложил старика на подушку. Без тщательного осмотра лекарю очевидно: воспаление лёгких или чего хуже, о каких болезнях ему неизвестно, как и никому из живущих, он знал, что такая страшная худоба, ненормально потяжелевшие кости — свидетельство неизлечимой хвори, какую не вылечить никакими травами, а природа таких заболеваний — для всех шаманов, повитух, чумных врачей и прочих сведущих в медицинских науках — неразрешимая загадка.
— Император за твоё здоровье беспокоится, отец. На Цериштайн поехал и привёз оттуда лекаря, вчера ночью прибыли. — Объясняла девушка, молитвенно сложив руки, поглядывая за Клаудом, обследующим местные травмы. По его траурному выражению лицо стало окончательно ясно: спасения нет.
— Лишнее, девочка моя, лишнее. Я прожил чудесные шестьдесят Лун, а теперь вы, молодые, о будущем будете заботиться. — Больной и сам понимал неутешительное положение, его тело мучила сильная ломящая боль, а лёгкие просто переполнялись вязкой жижей и загустевшей кровью. Он даже вставать не мог, кости стали неподъемным грузом, молча наблюдая, как юная наследница держит бразды правления. — Хаябуса, как там император? В здравии?
— В полном. — Уважительно ответил ассасин. — Постигает мир.
— Знал, что этот остроглазый мальчик не удержится от реформ, ну да, такому молодому и следовать устоям предков. Порой, застоявшейся стране такие нужны. Надолго к нам с визитом? — Старик продолжал откашливаться, плотнее кутаясь в одеяло.
— Служба, господин. Император сопроводить лекаря приказал и возвращаться для сопровождения по западным королевствам.
Закончив осмотр, Клауд отошёл к панельной двери, подозвав жестом возлюбленного, последний, извинившись, покинул покои, заранее понимая, что вердикт неутешительный.
— Лёгкие поражены. — Тихонько говорил юноша, тревожно озираясь по сторонам. — Зараза поражает дыхательные пути, никакие травы не помогут, тем более, в настолько запущенном состоянии. Его кости, как латные доспехи, тяжелы, вся дыхательная система скоро перестанет функционировать. Единственное, что облегчит страдания: тепло и сильное снотворное.
Хаябуса кинул мрачный взгляд на закрытую дверь, тяжёлая доля легла на Кагуру: и командующий пал, и отец при смерти, уходить было бы бесчестно, но нависшая угроза требовала скорейшего разрешения. Выматывать Клауда альтернативными вариантами и мольбами, ассасин не стал, анатомии он обучился ещё ребёнком, правда, в отличии от целителей, он — убивал, заведомо зная каждую уязвимую точку на человечком теле. Следом вышла Кагура, скромно сложив руки на поясе, опустив голову, томимая ужасными мыслями и горем, девушка пыталась скрыть подступающие к остекленевшим глазам слезы.
— Мне жаль. — Мягко сказал лекарь, отводя взгляд, несмотря на его образованность и богатом опыте о мире, королевским особам он ещё не сообщал роковые вести. — Над недугом, поразившим господа, безуспешно бьются все врачи мира. Горячими настойками этот кашель не вылечить, вы можете облегчить его страдания снотворным, я распишу метод приготовления.
Она с надеждой посмотрела на Хаябусу, остающегося непреклонным в своем решении, не имея права нарушить прямой приказ императора. Извинившись, оба вернулись в общую комнату, где, сидя на небольшой подушке, ожидал указаний утомленный, измучившийся после очередного кошмара, Госсен. Клауд молча прошёл к столику, достав из накидки пергамент, принимаясь рисписывать рецепт, пряча под густой каштановой чёлкой тяжёлый взгляд. Поход отнимал все силы до крупицы, а ведь ещё только начало, предстояло объездить весь мир, от храма до храма, чтобы открыть тайны Забытого Столетия, укрываясь от тварей тьмы и колдуна, чьи происки сокрыты плотной вуалью.
— У нам два пути: в Церим или на остров Шан-Дзы к восточному храму. — Объяснил Хаябуса, надевая на всевозможные ремни и подвязки небольшие сумки о оружием. — Ответа от господина Линга ждать некогда.
— Не считаешь, что между тобой и принцессой недосказанность? — Ревностно вопросил Клауд, подорвавшись со своей табуретки. — Хочешь поскорее свалить — так и скажи. А то я не вижу, как ты от неё взгляд воротишь. Стыдно?
— С каких пор я позволил тебе устраивать сцены ревности? — Холодно, с неприкрытым самодовольством, парировал юноша, прищурив острые глаза, мысленно заставив лекаря опуститься обратно на седалище. — Я — наёмник, Кагура — принцесса. А ты, — он резко перевёл взгляд на волшебника, обескураженного внезапным выяснением отношений. — Смолчу, чтобы мальчишка не понабрался.
— Говори! — Потребовал Клауд, собирая доступный боевой запал, выпрямившись, демонстрируя, что не испытывает страха перед свинцово-безжалостным взглядом.
— Случайность. — С особой жестокостью выдал Хаябуса, понимая, что лишняя близкие связи погубят его, разоблачат для противника человеческие слабости. Командир императорской армии, глава клана убийц, выполняющий особо важное задание не имел права на проявление эмоций. — Ты должен понимать, с кем пытаешься выстроить связь и чем это закончиться. Убери угрожающий взгляд и мысли о том, что ты сорвешься и уйдёшь горделивой походкой обиженной любовницы, теша себя мыслями, что я всё брошу и побегу за тобой.
— Достаточно. — Мягко попросил Госсен. — Мы и так потеряли Грейнджера. Мы сыграем на руку тьме, если продолжим безалаберно терять друг друга. Отправимся в Шан-Дзы, а после — в Церим, надо хоть что-то выяснить об этих таинственных храмах.
— У Най нет своего флота. — Пояснил Хаябуса. — Если мы углубимся на восток, то до Церима добраться сможем только через океан, по земле придётся идти весь лунный цикл. Не уверен, что мы сможем переплыть океан без штурмана на рыбацкой лодке.
— Я могу управлять лодкой. — Приструнив порыв ревности, вмешался Клауд, затаив обиду на любовника. — В Шантале меня обучили навигации по морю, тем более, я много плавал до этого по миру, и один, и на галерах, на пассажирских и товарных судах.
— Достаточного количества провизии не уместить на рыбацкой лодке. Первый шторм — мы трупы. — Ассасин сухо констатировал очевидные факты, не вкладывая в стальной голос никаких эмоций и вполне был готов по-надобности форсировать океан на плоту. И сделал бы это, не имей за спиной двух плохо обученных выживанию путников. — Судите сами, моя обязанность — охранять ваши жизни.
Три Луны перешли небосвод, пока путники неустанно продвигались вглубь восточного Най, минуя маленькие города и деревни, попадающиеся вдоль дорожных перепутий. Хвойные, ивовые леса менялись на бамбуковые, пронизанные тонкими тропами, ориентироваться в которых могли лишь наёмники, отчаянные торговцы и разбойники, тут же истребляемые случайным ассасином, коих насчитывалось бесчисленное множество. Хоть убежище клана Алой Тени выжжено до тла, большая часть убийц привязана к влиятельным хозяевам, а деревня — временное пристанище при рождении и старости, когда ассасин мог стать советником или же мирно доживать луны в отдалённой деревушке. Распускать слухи о трагедии было некому, молодые убийцы редко посещали родные земли, тайно обеспечивая безопасность страны и являлись чуть ли не официальной армией.
Переходя через русло чистых рек, образовывающих озеро, нередко встречались небольшие селения прямо в лесу, аккуратные маленькие дома из бамбука строились прямо на воде, их соединяли бревенчатые мосты, а под ними, по водным каналам, скользили беспарусные лодочки и плоты. За зеленеющими рисовыми полями, разрезанными помостами, виднелись массивные, серые горы с белоснежной вершиной, на склонах которых часто попадались одинокие храмы, выделяющиеся алой черепицей, даже целые поселения с множеством домов из толстых, раскиданных по гранитным выступам горной гряды. В возвышающихся на землей поселениях неустанно горел огонь, служащий в ночи сигналом для заблудших скитальцев, а так же источником тепла в каменных объятиях. Ближе к морю горы перестали встречаться, леса становились гуще, извивающиеся лианы душили поросшие мхом стволы экзотических деревьев, возвышающихся к небу, ярко-зеленых, с огромными листьями от обилия влаги. Болотные травы обильно прорастали из вязкой, кое-где, болотистой почвы, изобилующей прудами, озёрами и змеевидными ручьями. Свисающие с толстых, переплетающихся между собой, ветвей лианы преграждали путь, цепляясь к неосторожному путешественнику. Густые джунгли пестрили обилием звуков, невиданные насекомые, мелкие птицы и звери, шныряли вдали от чужих глаз, сливаясь с окружающем миров, приобрётшим все оттенки зелёного, гудели пуще обычного цикады, без умолку трещали птицы, большеклювые бакланы туповатым взглядом провожали пробирающихся по заросшей тропе путников. Выкрикивали что-то попугаи, где-то шипели змеи и глухо пищали маленькие жертвы хитрого хищника, в прудах квакали лягушки, плескались диковинные рыбы, замыкая какофонию разнообразных звуков.
Теневой шаг в подобных условиях, с грузом на плечах — тяжёлая задача даже для Хаябусы, поэтому скорую прогулку по землям Най, с редкими перерывами для волшебника, валящегося с ног после непрерывного дня бега. Как бы ассасин не противился, после того, как Клауд повис подбородком на хлипкой лиане в нескольких метрах над омутом, чью поверхность почти полностью закрыла ряска и другие водные растения, решено было спешиться. Чем ближе подходили к разрушенному храму, тем явственнее и ужаснее становились кошмары, колдун в них больше не являлся, продолжая изводить Госсена адским пеклом, разрушающим его организм. Собственная магия не справлялась с проклятым снов, утром третьей луны, юноша проснулся с ожогами на шее и запястьях, измученный настолько, что встал только после десятка медицинских настоек Клауда, очевидно, мальчик медленно умирал. И сейчас, ослабленный волшебных, хрипло кашляющий, худой и бледный, безвольно висел на спине Хаябусы, проводя языком по сухим, потрескавшимся губам. Лекарь, со всем преданным, плелся сзади, спотыкаясь о простирающие землю корни, отмахиваясь от лиан, вездесущей паутины и надоедливых, излишне шумных насекомых, весь грязный и вспотевший. Юноша, вляпавшись в вязкую землю, запнувшись о корень, подскользнувшись на мокром листе, отрубленным катаной наёмника, жалостливо стонал, тут же затыкаясь стоило Хаябусе бросить на него налитый свинцом, ледяной взгляд, от которого духота влажного климата тут же сменялась дрожью в поджилках.
К заходу солнца, стелящегося на бескрайней морской глади рыжем заревом, отражаясь искрами от мелких песчинок берега, путники добрались до последней деревни Най: маленькой, древней с ветхими строениями, и небольшим причалом, где покачивались ветхие лодочки. В забытом Богами месте даже опорного пункта и охраны не было, бестолку разорять деревню, не имеющую за душой ничего кроме рыбы и фруктов. Обвешанные сетями рыбацкие домики, стоящие на деревянных подпорках с крышами из плотно сплетенной травы и молодых ветвей, соединились друг с другом навесными мостиками, покачивалось на тонких веревках белье, атласные ткани для парусов, мелкие диковинки, вроде ракушек, панцирей и зубов хищных рыб, с характерным стуком ударялись, переплетались между собой. Загорались торчащие из песка и гальки длинные палки, обмотанные ткань, пропитанной в самодельном масле, заменяющие факела. Худощавый паренёк, в грязном кимоно до колена, занимающийся освещением, заметив выбравшихся из джунглей путников, оцепенел от неожиданности, словно «чужеземцев» в их захолустье не бывало с Забытого Столетия.
— Мне нужна лодка. — Вместо приветствия отчеканил Хаябуса на родном языке, дернув руками, приподнимая полусонного волшебника, повисшего на спине мёртвым грузом.
Мальчик удивлённо хлопал глазами, раскрыв рот, рассматривая одетого с нитки ассасина, умудряющегося в жару носить плотное чёрное кимоно, состоящее из нескольких слоёв и маску, полностью закрывающую органы дыхания. Он что-то промямлил на древненайском диалекте и бросился в один из домов, продолжая выкрикивать еле распознаваемые наёмником фразы. Вскоре, все жители, уставшие от лиц друг друга, собрались на специальной деревянной пристройке, крепящейся к балкам, основание которых уходило в воду, люди бурно обсуждали, грубо тыкали пальцами в прибывших, кто-то молился, а самые крепкие мужчины-рыбаки сжимали в загорелых руках гарпуны и копья.
— У меня приказ императора Линга, дайте мне лодку. — Юноша скользнул рукой под ткань кимоно, достав небольшой мешок со звонкими монетами. — Я её покупаю. Сейчас же.
— Не надо железки. — На ломаном языке произнес сгорбившийся старик с палочкой, видимо, местный глава. — Товар надо. Рыба, фрукты, много рыба, много фрукты или доска.
— Я могу решить вопрос по-другому. — Хаябуса молниеносным движением обнажил сверкнувшую огнём катану, под испуганные вздохи жителей, он направил блистающее на солнце лезвие в их сторону. Длительный переход через весь Най за невероятный для человека срок, измотал даже нечеловески выносливого убийцу. — Лодка или жизнь?
— Хая, ты зачем их пугаешь? — Клауд и сам испугался ледяных осколков в смоляных глазах, ассасин с оружием не шутит, действительно решив убить парочку крестьян для убедительности. — В тебя чёрт вселился?
Юноша резким движением махнул лезвием в сторону джунглей и мощная волна режущего ветра вмиг разрубила на части несколько гигантских, оплетенных мхом и лианами, деревьев, с грохотом и слоем пыли у повалившимися на берег. Удивлённые жители от страха побросали оружие, провожая взглядом падающие с самого верха ветки, разрубленные на неотесанные бревна. Осторожные крестьяне медленно подходили к дарованному строительному материалу, пока путники во главе с Хаябусой немо следовали к причалу, оказавшись в центре внимания перепугано-ликующих жителей.
— Нет-нет! Нельзя в море! — Сиплым голосом оповестил старик. — Молнии бушуют, дожди, ветра! Опасно, господин ассасин! — и указал в сторону острова Шан-Дзы, где, почти за линией горизонта, сгущались тёмные тучи, разрываемые белым светом молний. — Боги моря злы! Тьма с тех вод все ближе!
Предупреждения крестьянина остались неуслышанными, ассасин твёрдо ступал по навесным мостиком, бегло проходясь взглядом вдоль лодочек и, заметив единственный парусник, напоминающий каравеллу с небольшой каютой на палубе, внутри которой размещались гамаки, штурвал и погреб, аккуратно спустился на борт. Клауд суетливо оглядывался вокруг, путешествие их было налегке, поэтому провизии для плавания никто не заготовил, единственное, чего в избытке — лекарственных смесей, различных мазей и чистых тряпок для перевязки. В условиях тропического циклона на Шан-Дзы провиант достать будет проблематично, а грабить бедную деревушку — бесчестно даже для вора, коим юноша и являлся, после, разумеется, врачевателя.
— Дождёмся рассвета, Хая. — Потребовал Клауд. — Ночью в шторм выходить в море! Даже для тебя это слишком!
— Мальчишка умирает. — Процедил напряжённый Хаябуса. — Мы не можем ждать ещё одну ночь. Лунные Камни должны ему помочь, даже если нет — мы поймём, с какой силой миру предстоит столкнуться.
Доверия лекарю управление кораблём, Хаябуса тотчас спустил парус и подхваченная ветром лодка покинула пределы деревни, рассекая опаленное огненным заревом море. Мелкие волны бились от корму, шелестела вода, а в спину бил приятный морской бриз, чуть солоноватый, уносящий прочь за горизонт пот и усталость. Ассасин прошёл в маленькое помещение с четырьмя гамаками и круглым окошком без рамы, которое сложно было назвать каютой, на одном из них обессиленно лежал Госсен, жадно вбирающий в лёгкие прохладный вечерний воздух.
— Пей. — Потребовал юноша, склоняясь над волшебником, коснувшись рукой горячей, даже под одеждой, груди. — Не смей дохнуть раньше времени, иначе все наши хлопоты и потери будут напрасны.
Госсен жадно вцепился в кожаную флягу, поглощая несвежую, почти тёплую воду, словно хотел выхлебать все без остатка, но в последний момент, удержался, безвольно рухнув головой на качающийся от усиливающихся волн гамак. Юноша смотрел на Хаябусу нежно-невинным взглядом, его губы застыли, грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, внутри все жгло, словно по венам пустили расплавленную сталь, а раскаленные колья инквизиторов оставляют ожоги прямо на внутренних органах, лёгкие ссаднили, как бы переполненные тлеющими углями. Поставленная ассасином печать сноходца почти сразу треснула от влияния мощных чар, после чего, кошмары пробудились, мучая мальчика с большей жестокостью, переходящей границы мира грёз, отпечатывая на юном теле ужасные следы, видимые человеческим очам.
Раскаты грома отчётливее слышались впереди, ветер безжалостно трепал белый парус, в бьющие волны стремились перевернуть судно, доски, мачта предательски скрипели, а первые брызги солёной воды уже растекались по палубе. Безоблачное небо темнело, а рыжее солнце пряталось за океаном, уступая место своей величавой спутнице — холодной Луне, чей серебряный свет пробивался сквозь густые, чёрные тучи, обступившие небосвод, рассекаемые кривыми, когтистыми молниями, силуэт которых на мгновение замирал на гнетущем своей тяжестью полотне. Ветер быстро доносил тяжёлые капли ливневого дождя, беспрерывно стучащего по плоской крыше каюты, косой дождь и уходящее солнце окончательно ухудшили видимость, а очертаний Шан-Дзы даже не было видно за плотным слоем странно низких туч, намеренно сбившихся вокруг злосчастного острова.
— Хая! — Воскликнул Клауд, мёртвой хваткой впившись в ручки штурвала, едва ли удерживая корабль по нужному курсу. — Нас снесёт! Мы не доплывем!
— Ты самостоятельно можешь сделать хоть что-нибудь?
Ассасин покинул единственное сухое место навстречу холодному дождю, вскинув бледное лицо у нему, он позволил холодным каплям ласкать его кожу, разрешив себе мимолетную и снял маску, приоткрыв лот, наполняя пересохшее горло водой. Повесив опустевшую флягу на деревянный крючок, вырезанный в матче, Хаябуса глядел в сторону чёрного сгустка, разрываемого вспышками ослепляющего света, в омуте угольных глаз отражался пугающий белесый свет. Обнажив катану, приставив к лезвию свободную руку, юноша мысленно читал молитву, от чего вдоль его рук, спиралью закручивались древние символы, сливаясь с оружием, письмена покрывали вычищенное стальное лезвие, превратив его в сверхпрочную абсолютно чёрную линию.
Сильный взмах и плотная режущая дождевые капли волна запечатывающего заклинания, оставляя на бушующей воде неразрывную, гладкую линию, летит по направлению к тучам. В момент столкновения небеса разорвало на две части, между плотной массой облаков образовалась брешь, струящаяся огнём последних лучей уходящего светила. Хаябуса пальцами складывал известные ему одному печати, отчего ударная волна, разрубившая на колоссальной скорости грузовые тучи, преобразовалась в гигантскую круглую печать, с крутящимися в её пределах письменами, составляющими множество странных фигурчатых узоров. Юноша замер, держа мокрые, сложенные в причудливый знак, руки на уровне груди, бесстрастно взирая на бушующий шторм, в тот же момент печать заклинания, начала сужаться поглощая собой рвущиеся к свободе тучи, чёрные очертания которых безжалостно раздирались усиливающиеся вспышки молний. Тело ассасина, по мере уменьшения преграды в виде шторма, сильно трясло от напряжения, все мышцы вздулись, расставленные на ширине плеч ноги, подкашивались, наёмника отбрасывали в стороны противоборствующие силы природы. Ветер с трепетом ударил в парус, расправляющийся во всю ночь и судно стремительно рвануло к острову, словно природа сама прокладывала смелым путникам благоприятную дорогу.
На рыже-синем, размазанном будто кистью художника, ясном небе, где появлялись первые белоснежные блики звезд, появились неровные очертания Шан-Дзы и разрушенные каменные стены храма, обросшие кривыми деревьями. Лунный диск потоком серебряного света пал на руины, предавая им волшебное голубовато-свинцовое сияние, выгравированные в камнях древние символы отливали ярким, почти звёздным, блеском. Сложенные в ножны кинжалы Госсена наливались светом, попадающим в каюту через окно, заточенные лезвие с каменной огранкой пульсировали, наливаясь серебряным, холодным сиянием, искрясь наполняя воздух вокруг частичками светлой, рассыпавшейся звёздными осколками, магией.
Когда печать окончательно замкнулась, исчезнув с горизонта, на мгновение сверкнув чёрной вспышкой, Хаябуса пал ниц на палубу, побледневшем почти до прозрачности лицом, уткнулся в мокрый пол. Ровное дыхание стало тяжёлым, тело, израсходовавшее добрую часть магии и сил, окаменело без возможности пошевелиться, разделенное кармой небо виднелось расплывчато-туманным пятном. Сознание держалось на тонких нитях, стремясь разорвать их и покинуть ассасина, что неимоверным усилием воли заставил себя перевернуться на спину, устремив пустой взгляд к залитому серебром небосводу.
Бросив штурвал, Клауд, распахнувший от лихорадочного удивления глаза, подбежал к любовнику, скользнув коленями по влажной палубе и приподнял голову юноши за шею. Угольные глаза помутнели, ровные розовые губы потеряли цвет, по молочной коже скатывались капли дождя, а мокрые волосы змейками ластились по вискам и лбу.
— Хая! Хая! — В панике кричал лекарь, оттянув влажную черную ткань, ухом прильнув к груди, слушая размеренный стук сердца. — Не умирай! Я тебе дам! Не закрывай глаза! — Юноша сорвал накидку, принимаясь рыться в своих кожаных сверках и маленьких тканевых сумочках, стеклянные колбочки в которых, звенели при резких движениях. — Сейчас-сейчас.
— Да заткнись ты. — Непривычно тихо молвил Хаябуса, сверкая глазами. — Я твоё нытье лицезреть из глубин Ада не собираюсь.
— Тебе и Ад не нужен! Демон! — Клауд помог ассасину подняться, перекинув его руку через плечо, а второй — придерживал за талию.
Насколько минут в полном безмолвии оба лицезрели сияющие руины храма, стремительно растущего, деревья, мхи, отвалившиеся части облицовки словно расходились в стороны, расчищая наружную лестницу, тянущуюся до верхнего яруса строения. Последние огни солнца исчезли, окутав спокойное море в сине-серебряные краски, за кормой чётко тянулась ребристая дорога, сотканная из лунного полотна, скользящая до сияющего Шан-Дзы, деревья по воле Луны расступились, склонившись над землёй плетеной аркой.
— Невообразимо. — Затаив дыхание, шепнул лекарь, воочию узрев чудо древней магии.
Наёмник, чьё лицо блистало в родственном холодном свете, смягчил взгляд, оставив хладнокровную надменность пред неописуемым волшебством, чьё начало лежало при Забытом Столетии. Никакой колдун нынешней лунной эры не способен даже на половину того, что лицезрели путники, как неземное, мощное волшебство подчиняет себе природу, питая энергией массивный храм, гордо стоящий бесчисленные века, сопротивляясь бедствиям и гневу сил природы. Чистая магия Луны подняла Госсена на ноги, освежив его измученное тело, исцелив ожоги, окутав в омут пульсирующей прохладой, сочащейся магической энергией, наполняющей лёгкие. Юноша неслышно подошёл к оцепеневшим товарищам, вокруг него скапливались, плавающие по воздуху звёздные искры, окутывая его, словно проводника, сбоку висящие на ремне ножны, кинжалы в которых освещали лодку нежно-голубым светом.
— Что это? — Выпрашивал Клауд, не сведущий в магии абсолютно ничего.
— Не знаю. — В тон друг другу молвили волшебник и Хаябуса, не менее поражённые открывшийся картиной.
— Я видел храм во сне… — Продолжил Госсен, завороженный сияющим чудом древности, воочию открывшемся после тысяч кошмаров. — Он плыл по небесным рекам.
— Стихия нехило подкосила храм. — Прищурившись, Хаябуса разглядел чёрные пятна на стенах, ступеньках, а квадратный шпиль, замыкающих идущую лестницей, сужающуюся кверху конструкцию храма, полностью раздроблен и покрыт пеплом после ударов молний. Джунгли в некоторых местах, освещенных серебром, тлели после пожара. — Кто-то явно не хотел, чтобы до острова добрались. Если шторм вызван магией, то вопрос времени, когда печать такого мощного заклинания восстановиться.
— Не думаю, что это происки колдуна. — Со злостью фыркнул Клауд. — Мы бы так просто не прошли через его заклинание. Хая, я нутром чую, плохая идея плыть в храм, нечто заманивает нас туда и мы покорно пляшем под его дудку. Я чувствую, а интуиция у меня работает лучше здравого смысла.
— По свету болтаться мы тоже не можем. — Оторвавшись от лекарского плеча, ассасин подошёл к борту, упираясь руками о гладкую доску, продолжая зорким взглядом изучать местность острова. — Начнётся война — будем воевать, против людей, демонов — один исход: кровь, да смерть.
— Это не просто храмы, а печать. — Вмешался Госсен. — Очень древнее волшебство, есть аналогичное защитное заклинание, когда четыре проводника создают вокруг области барьер концентрированное магии, а в центре — проводник. Возможно, заклинание берёт истоки с этих храмов.
— Любая печать со временем ослабевает, — задумчиво, вернув голову прежний свинцово-ледяной оттенок, ответил Хаябуса. — Это верно. Восстановить её можно родственным волшебством, которым наделили тебя, вполне логичная версия, если бы не колдун, заявивший, что собирается убить Бога. Чушь. Мелких Богов сотни раскидано по миру, а верований и религий у разных народов — не счесть даже опытному счетоводу. Нам в любом случае нужен этот чёртов храм, если мы хотим узнать истоки истории и понять, с кем и как нам придётся бороться. Непобедимых — не существует.
Лодка тихонько причалила к песчаному, не испорченному людьми, берегу, стелющемуся вдоль чащобы тёмных деревьев, серебряной скатертью. Источника света кроме луны больше не осталось, тьма сгустилась плотной дымкой, где едва ли можно различить силуэты близлежащих объектов, ластящаяся дорога света исчезла с морской глади, ставшей сплошным черным пятном, где изредка мелькали искаженные ребристыми волнами, звёзды. На кронах деревьев-исполинов пестрили голубоватые лучи, придающие шелестящим листьям волшебный блеск, словно тысячи невиданный сияющий птиц обступили когтистые ветви. Прямо необъятные стволы, покрытые растительностью, расступились создавая закрытую переплетенными ветками и листьями, аллею, ведущую в кромешную тьму к подножью древнего храма, смиренно ожидающего пришествия избранного. Шан-Дзы во всем падшем великолепии встречал путников с тяжёлой дороги, благосклонно отворив священные врата, предчувствуя близость отголосков лунной магии.
Частицы света, сплотившиеся вокруг тела Госсена, осветили пляж, отбрасывая на песок ещё больше серебряного блеска, от чего мелкие кристаллики передавались холодными оттенками, будто побережье населяли миллиарды светлячков. Хаябуса вглядывался в чёрную пасть арки, куда изредка просачивались голубоватые лучики, нашедшие проход в ветвистом куполе, вздымающимся высоко над головами, что зоркому глазу ассасина не увидеть потолка природой дороги. Путники погрузились внутрь, где в свете, исходящем от волшебника, пред глазами предстали невиданные, исчезнувшие тысячелетия назад голубые, фиолетовые, леденисто-белые цветы, чьи колокольчатые бутоны склонялись над лицами, источая дурманяще-сладкий аромат, их стебли, элегантно изогнувшись провожали гостей, а длинные листья ластились под ноги ковром, прикрывая от грязной земли. Сплетались вдоль стволов мелкие пурпурные цветочки, образуя сплошные обои, уходящие вверх, покрывая собой неровные, кривые ветки с гигантскими листьями, разрезанные естественным узором. Оглаживали ноги тонкие серые травинки с белыми пучками на кончике, покачиваясь в такт спешных шагов, накреняясь вперед, словно хотели указать дорогу. Случайно выпадали цветущие вьюны, на глазах распуская белоснежные бутоны с ярко-голубой сердцевиной, из которой спросонья вылетали мизерные насекомые, чьи крылья светились голубым серебром.
Ассасин, не отвлекаясь на диковинные растения, твёрдо шёл вперёд, угольные глаза смотрели точно прямо, в кромешную мглу, куда ещё не добрался магический свет. Госсен и Клауд, разинув рту, разглядывали ароматные цветы, ощупывали плетёные извилистыми ветвями стены арки, заглядывали в огромные колокольные бутоны, чихая от серебряной пыльцы, созерцали танцы светлячков, позабыв о тяготах дороги. Самое большое удивление вызвал, кучный и низкий алое-видный куст с толстыми дугообразными листьями, наслоенными друг на друга, а в самом центре — огромный малиново-жёлтый бутон, пахнущий свежими цитрусами и мятой, по его сердцевине ползали жучки, чьи спинки тоже поблескивали из-за спрятанных внутри крылышек.
— Давай его выкопаем? — Тихо вопросил лекарь, обойдя растение вдоль и поперёк, единожды попробовал листья на язык.
— Думаешь можно? — Госсен с осторожностью осмотрелся. — Вдруг острову не понравится.
— Я вас на обучающую прогулку вёл что ли? — За спиной появился ассасин, приказным тоном заставив обоих замереть в страхе. — Цветы на похороны собирать будете. — Схватив обоих за воротники, юноша буквально поволок недалёких ботаников по земле.
— Не пойду! — Протестовал Клауд. — Это тебе науки побоку, а для всех лекарей и шаманов мира — прорыв! Сколько у этих растений невиданных свойств может быть!
— Хорошо. — Хаябуса резко отпустил юношу и пошёл дальше. — Изучай их в темноте хоть до конца жизни.
— Злыдень! Шантажист! — Лекарь подскочил, отряхнув штаны и с разбега запрыгнул ассасину на спину. — А за хорошую плату? — Клауд склонился над ухом юноши, одними губами обхватив мочку, чуть прикусывая тонкую кожу.
— Я бы тоже хотел задержаться. — Подцепил Госсен, в упор не видя странных взаимоотношений между товарищами.
Не желая слушать грядущее нытье, наёмник наглым образом стряхнул с себя обнаглевшего лекаря, выдав недовольное, пропитанное сталью согласие и устроился отдыхать в окружении пушистых ветвей. Двое восхищенных юношей, как маленькие дети, бросились к растениям, рассматривая их сияющими от любопытства очами, проявляя собственным молодым людям в мирное время характер. Волшебник склонился над Клаудом, внимательно вглядываясь, как юноша водит углём по сухому пергаменту, идеально повторяя естественную форму растения, тонким быстрым почерком описывал каждую деталь, в карие глаза пылали от энтузиазма. Наспех организованная научная работа посреди ночи затянулась на долгие часы, лекарь трепетно подходил к каждому бутону, листочку и стеблю с особой тщательностью изучая и записываясь все, что увидел, унюхал и попробовал на вкус. Даже по этим скудным наработкам он заключил, что ядовитых растений на острове не обнаружено, строил гипотезы, какой из десятком ярких цветом, может послужить новым компонентом для лечебной смеси. Не без доли тщеславия юноша рассказывал Госсену о медицине, об истинном могуществе природы, о защитном механизме растений, оказавшись на редкость образованным человеком для изгнанника из родного дома и одинокого скитальца. Клауд без стеснения называл себя гением врачевательства и механики — ещё один из множества его талантов, полученных в ходе путешествия, в конце монолога окрестив себя гением сего лунного века.
После двухчасового сна Хаябуса выглядел значительно лучше, увесистые синие мешки под глазами — испарились, кожа приняла более-менее здоровый цвет, а бесшумная походка вернула лёгкость. Организму наёмника, привыкшему к перегрузкам, двух часов полудрёма хватало для почти полного восстановления, спутники буквально принудили его к отдыху своим ребячеством, ассасин знал, не будь он на пределе возможностей — вынужденный привал отложился бы.
— Кончил? — Требовательно вопросил Хаябуса, поднявшись с временного ветвистого ложа.
— Что? — Клауд стремительно повернулся, недовольно надув губы. — Закончил. — Обиженным тоном продолжил он, затолкав во внутренний карман свежие записи. — Тебе не мило средь мягких веток спать?
— Тебе только волю дай, ты все тут перекопаешь. Не усугубляй своё положение должника.
Диковинная дорога, пестрящая многоцветием, через пару часов привела путешественников к подножью храма, сужающаяся обрывистая лестница, вела к самой вершине, возвышающейся над непроглядными джунглями. Основание храма больше всего пострадало, плотно погрузившись в вязкую землю, словно массивную пирамиду сбросили в большой высоты, поэтому дно скрылось в грязи и древесных корнях. Часть накренилась, от чего вся конструкция покосилась вбок, из разрушенных молниями и временем углублений торчали пышные крючковатые деревья, обвитые лианами, а мелкие цветы заполонили все трещины, выступы и сколы. Выцарапанные на песчаных монолитах искрящиеся серебром древние символы, взаимодействуя с лунными камнями в кинжалах, отливали чистейшим светом, сошедшем с пиков гранитных гор, письмена извивались и пульсировали, неся в себе сосредоточие концентрированного волшебства. У основания простиралась густая бирюзово-зеленая поляна, листья растений преломляли серебристое сияние, стремясь вверх к луне, вкусить божественного света.
Юноши, озираясь по сторонам, надеясь сохранить в памяти каждую деталь представшего людскому взору чудо, поднялись на первые, покрытые трещинами и разломами, ступени, идущие чуть ниже гигантских монолитов, из которых нечеловеческими усилиями был возведён храм, по величию затмевающий все существующие дворцы и церкви. Божественные письмена скользили по камням, крутились, извивались, от чего казалось, что массивные стены содрогаются от волшебства, потрескивают и грохочут, словно в самом сердце здания пробуждается ото сна древний механизм, потерявшийся в Забытом Столетии. Подрагивали на моховых ступенях мелкие обломки, палочки и опавшие листья, укрытая ночным мраком по своей воле приходила в движение, возвышаясь к Луне, выдавливая храм из земли, почти невозмутимо, не мешая путникам взбираться к истокам. Даже словоохотливый Клауд не решался развеять мерные голоса природы, дивясь потерянному волшебству, мощи которого не более не достигнуть людям.
На вершине квадратного шпиля с узким проходом, упирающимся в лестницу, все вокруг поросло цветущими лианами, монолиты, составляющие конструкцию избиты молниями, в дырявых углублениях белые следы каменной пыли, все вокруг покрыто чёрной саже. В проходе абсолютная, тяжёлая пустота и целый лабиринт узких, расписанных древними символами, коридоров, ведущих к сердце храма — к месту покоя Лунных Камней, ожидающий прихода избранного у алтаря. Кинжалы в ножнах ощутимо вибрировали, заставляя трещать воздух вокруг, слепя глаза чистым серебром, окутывая путников плотным сферическим щитом. Письмена сами вели юношей, ярко вспыхивая при каждом повороте, тянулись вперед, указывая дорогу, спускающуюся все глубже, а обилие проходов неумолимо росло, что все, кроме Хаябусы потеряли счет коридорам, хранящих вырезанную на камнях историю. Тяжёлым эхом от стен отражались шаги, а затхлый, влажный воздух давил на лёгкие, под ногами хрустели ветки со стуком отпрыгивали, отброшенные носком сапога, камушки, трещали и скрипели стены, с протяжным гулом дрожали монолиты, словно их затягивало в темноту литой титановой цепью, будто рычаг повернул гигантские шестеренки, что очам их не объять в полном размере.
Госсен, нервно уцепившись за руку Клауда, озирался по сторонам, именно в этих нетронутых века коридорах, его мучили самые беспощадные кошмары, в жерле каменного монстра, с сотнями тонн песчаника над головой, проливалась кровь и погибали плененные Ланселотом души, выставленные пред волшебником на потеху злодея. Перед глазами мелькали призраки снов, их обгорелые, мёртвые лица, сочащиеся гноем и запекшейся кровью, кожа с них, как слизь, сползала, растекаясь по лицу вместе с выпавшими глазами, болтающимися на розовых нитках. Зажмурившись, юноша уткнулся лекарю в спину, сильнее прижимаясь к нему, боясь потерять во мгле живых товарищей, чьи ссоры и улыбки наблюдаешь каждый день, Госсен смертельно боялся остаться один посреди перепутья разрушенных коридоров.
Хаябуса первым ступил на навесной мост, проходящий через безмолвную, покрытую мраком и тернистыми вьюнками пропасть, впереди на круглой платформе в самом центре возвышался искусно вырезанный постамент, напоминающий кубок с множеством угловатых узоров, выемки в которых украшены белым жемчугом. На краях виднелись ещё шесть цилиндров, с углублением наверху, служащим подставкой для артефактов, чьи тускло поблескивающие осколки разбросало по платформе, вырезы в которой напоминали сплошной лабиринт с выступающими вверх стенами, в каналах которых некогда текла вода. Стены вокруг святилища сложились кругом, уходя высоко вверх, замыкая висящий в воздухе алтарь разрисованный картинами кровавых сражений, наглядно показывающих историю потерянных веков. В помещении стояла давящая тишина, казалось, стены, воздух, пол — все поглощало любые звуки, оставив только приглушенные голоса, застывшие не месте, словно звуковых волн никогда и не существовало.
— Подойди. — Хаябуса поторопил дрожащего волшебника, пребывающего в смятении.
Госсен осторожно прошёл мост, не слыша, как мелкие камни беззвучно падают в бездну, ударяясь о стены, перед его глазами застала картина озера крови, текущего по алтарю, где на постаментах, вросшие в камень трупы с презрением глядели на юношу. Платформа вспыхнула серебряным светом, стоило волшебнику краем носочка ступить туда, каналы, вырезанные в полу заполнила струящиеся магия, устремляясь к пропасти, освещая бесконечную дорогу вниз. Осколки разбитых лунных камней взмыли в воздух, закручиваясь с невероятной скоростью, как и в ножнах трещали кинжалы, со звоном ударяясь о сталь, пока не вырвались на свободу, окружив своего хранителя, словно повествуя о преданности избранному. Клауд застыл, открыв рот, серебряный свет украшал его живое лицо, затмевая наглый блеск глазах и хитрую улыбочку, искореняя из его души все грехи, с силой вырывая все мысли, оставляя место лишь чистому благоговению. Невозможно подумать, что повелитель тьмы Ланселот некогда обладал могущественной светлой магией, способной создать подобное, архитектура древних, слившаяся с волшебством во едино, один из пяти столпов печати миров предстал перед глазами: ассасина, лекаря-вора, обделенного магией и сына церкви, на чью долю выпала честь познать прошлое, изменить будущее. Хаябуса каждой клеткой тела ощущал, как светлая магия проникает под кожу, смывая всю кровь, запятнавшую его руки и душу, пробуждая в нём нечто, уничтоженное много лун назад. Наёмник безмолвно наблюдал за танцем серебра, за лучом луны, пробившимся сквозь потолок, павшем на парящую платформу, воочию наблюдая такое сосредоточение магии, всю сокрытую мощь, он понял: тот, кто создал это — не человек, в смертном, уязвимом теле столько магии уместиться не может. Только высшее существо способно удержать в физическом сосуде необъятную мощь, а учитывая эти факторы и то, что Ланселот осводил подчистую всё тёмное, запретное волшебство — соединив в себе противоборствующие стороны, он стал непобедимым противником. Госсен, явись он трижды избранным, человек, посему не сможет удержать в своем теле даже десятую часть всей мощи.
Волшебник, коснувшись пальцем одного из осколков, был озарен волной приятной прохлады, а частицы разрушенного камню по велению мыслей, слились в абсолютно гладкий, отливающий серебряной голубизной, камень, павший в перевязанные руки юноши, ожоги и раны на которых, исчезли. Голубое пламя выжигало на поверхности камней символичные письмена, на которых сохранились история.
— В 888 году новейшего цикла, Богиня Луна слила слезы на людской мир, плененная в ядре космического тела, молилась за благо людское прекрасная дива, чьё милосердие сравнимо с Божьим. Гнева Небес боясь люд, забыв о заповедях и святостях, оградился мраморной стеной иссиня-черной, и острые когти её разрывали облака, бушующие волны разбивались о мощь людского гения, год за годом, точа камни нерушимых стен. А сердце моря бушевала Она… — Стеклянным голосом, словно чужим, объявил Госсен, положив первый артефакт на предназначающийся ему постамент и тот пульсировал и парил, концентрируя вокруг себя энергию.
Юноша прошёл к следующему цилиндру, невесомым движением рук, скользящих по воздуху, подобно марионеткам кукловода в уличном театре. И осколки кристаллов вновь приобретают форму идеально отполированного камня, чей блеск затмевает солнце, а голубые языки выжигают на серебряном холсте забытые легенды.
— Стражница миров, сведущая воедино трое врат, что вселенной извечными столпами служат, окуталась Она штормами, бурями, ветрами, а молнии Ей светочем служат. Луна, познавшая Отца Жизни и мужа своего священный гнев, слезами заливает темницу свою, что в сердце космического тела, магма и лава — вечные её мучители. И дремлет рядом агнец Божий, в душе гнев взращивая, возноситься над полчищем людей, за слёзы матери пришедший мстить, он станет пред Стражницей миров…
Госсен, словно окутанный дурманом, заточенный в ином мире, блуждает по платформе собирая осколки, чья пыль покрывала купол, в точности повторяя созвездия, виднеющиеся на космических просторах.
— Льются беспрерывно Луны слёзы, по златой лестнице сошедшей на облачный путь и замкнулись за её спиной Эдемовы Врата, чей сад более не зрим, а подле неё златокудрое чадо и участь его — вечным спутником быть пленницы Божьей, чьё милосердие не ослабнет и в Ада пекле. Отец-Создатель, чей праведный гнев на предателей направлен осуждён был теми, кто Любови Божьей всего достоин пуще остальных, теперь узники они тел безжизненных, а участь их узреть на распахнутые врата миров, где наказаны предатели будут силами прародителей своих…
Хаябуса и Клауд провожали встревоженными взглядами, окутанного иллюзиями волшебника, читающего неизвестный никому язык, сохранившийся с долюдских времён.
— И судом священным пленена на веки вечные супруга Божья и агнец Его, чету, что заковали средь бурлящей магмы страдания бесчисленные ждут, им взора более не спрятать. Агнца гнев неизмерим был, матери слезы наполняли чашу святой мести, Луны милосердие насыщало гнев, не утоляло жажду мести, когда переполнен был сосуд, темница раскололось, напитавшееся гневом космическое тело явило пред людьми неукротимую мощь. В день, когда Стражница врат миров распахнула створы и вознеслась в неба златая лестница, чьё основание чернью и сажей покрыто и пламени языки точат ступени, спиралью струящиеся к облакам, сошёл Небес на битвы места агнец Божий…
Парящие над алтарями камни соединились друг с другом цепью чистого света, по каменным постаментам скатывалась неслышно хрустальная, ослепляющая вода, наполняя безмерный источник, залечивая каждую трещину, каждый разлом на стенах храма, предавая ему первозданный великолепный облик, без тени мрака в стенах святых.
— Божьи дети воспряли над людьми, сходясь в войне священной, что призвана наказать немилостивых, огни их крыльев озарили голубое небо, вспыхнувшее рыжее пламенем, раздирала обитель людской Мать Природа, а Луна проливала горестные слезы, падающие в пламя войны чистейшим волшебством. И он златокудрый агнец горделиво спускался по небу, и рушилась за ним вечная темница, чьи базальтовые осколки разгорались и утопали в бурлящем океане, воды чистейшие которого, наполнялись алой кровью, что омывала мраморные руины — последний оплот человечества…
Подкосила юношей сильная тряска, грохот и скрежет разносились по коридором пугающим рёвом пробудившегося механизма, символы, вспыхнувшие синим пламенем крутились, извивались, двигая неподъемные монолиты, словно конструктор. Стремился храм покинуть своё земное пристанище на острове Шан-Дзы, добро служившим укрытием для творения Божьего сына.
— Шпаги златой взмах и лестница, рассыпавшись пылью, пала в океан, чьё дно разрывали вулканы, выпуская наружу гнев Геенны, неутолим был мор демонов, что высунулись к блаженной прохладе, испивали кровью людскую. И торжество их Столетье продлилось, и неустанно агнец вырвавшихся из врат миров отпрысков отца карал, их головы трофеями летели в объятия бренных вод и земель. Собрал он слёзы Луны, матери своей, души её части, которыми тешился изгнанник Эдема, Отца волей поступившейся, он свободного люда сторону принял и сохранил род их славный. Пять храмов возвел агнец, и шпагой он своей, рассекающей миры, он от царствования чужого народ освободил, запер он мир от глаза Божьего священной печатью пяти столпов, где упокоились слёзы Луны, что не горевала более в плену одиноком…
Когда последний камень парил над пьедесталом, все вокруг вертелось, как в калейдоскопе двигались каменные стены, распуская всюду пыль, дребезжали под ногами мелкие осколки, исчезая в серебряном омуте, переполняющем бездну. Госсен бессловно шёл к алтарю в центре, Лунные Камни вокруг платформы образовали неразрывную цепь между собой, а сверху петли её тянулись к центру точки концентрации вещества, следуя за избранным. Цепи замкнулись шестипалым куполом, запустив вверх яркий луч, окончательно разогнавший тени, а труба калейдоскопа продолжала стремительное вращение, поднимая храм над землёй. Закрыв собой Клауда, Хаябуса лег на платформу, крепко держась за стенки переполненных волшебством каналов, огромная сила буквально впечатала их в землю, а грохот заглушил любые звуки. Госсен следом рухнул на колени, вцепившись в тонкую ножку алтаря, ощущая, как сводит желудок от молниеносного подъёма за грань облаков. Полет остановился также неожиданно, по прорезям в стенах циркулировала магия, словно сердце качало кровь в организме, поддерживая его в живом состоянии, струящийся поток света уходил в потолок, оттуда обливал внешние стены храма, водопадом уходя к вниз, к острову.
— Невероятно… Невероятно… — Опомнившись, говорил лекарь, придавленный к полу тяжёлой рукой наёмник. Дыхание перехватывало, юноша был настолько заворожен, что не мог свободно двигаться, путаясь в мыслях, хлопая глазами, словно находился в прекраснейшем сне, которому не быть в обыкновенном мире людей. — Госсен… У меня слов нет… Чудо… Так ты понимаешь древние тексты?
— Что?.. — Привычно невинно-нежным голосом вопросил юноша, будто пару мгновений назад не расхаживал уверенно по платформе, зачитывая товарищам строки древней легенды, написанной, вероятно, самим сыном Бога. — Я… Нет… Магия говорила за меня, я словно окутан ею был, она вела моё тело. Моя магия просто запустила этот процесс, весь этот источник создали задолго до меня, одной искры оказалось достаточно, чтобы возвести лунное пламя к небу.
— Чудо-чудом, но, — Хаябуса оклемался первым, поднявшись обошёл алтарь, из-за обилия света выхода не было видно. — У нас другая проблема: златокудрый агнец, то есть, Ланселот чёртов Божий сын. — Голос налился зловещим свинцом и похладел сильнее северных льдов. — Он возвёл пять таких храмов, запечатал наш мир в отдельном… — юноша подбирал слова. — Пространстве. Учитывая, что император Линг, считающийся сильнейшим среди ныне живущих — и один такой создать не сможет. Демоноборцы не знают способа убить ангелов, не говоря уже о прямом наследнике Бога, у нас нечего противопоставить, если этот озлобленный лицедей объявит войну.
— Умеешь ты в момент блаженного ликования вставить своё грязное словечко. — Надулся Клауд, прекрасно все понимающий, но боящийся принять горькую истину, какой бы из путей они не выбрали, дабы защищать человечество, Ланселот продумал все возможные варианты событий, даже те, о которых сами путники не ведают. — Бесчувственный деспот! Мы не станем сильнее, не придумаем альтернативный план, сколько бы ты не давил, не омрачал ситуацию! Ты… — Юноша схлестнул руками, его звонкий голос дрожал от обиды. — Тиран! Эгоист! Что ты жизни видишь, кроме службы императору, кроме ветхих заповедей ассасинов?! Что, скажи мне!
— Моя работа с вами возиться. — Спокойно сказал наёмник, на бледном лице не дернулась ни одна мышца, оно застыло, как лик прекрасной статуи. — Думать о твоих нежных душевных чувствах в мои обязанности не входит. Если ты думаешь, что между нами неразрывная цепь, сделавшая нас родными душами — ты ошибаешься. Я — наёмный убийца, не мальчик для мимолётного развлечения, не добрый супруг, даже не отец случайному ребенку какой-нибудь шлюхи, в обязанности которой входит снимать напряжения таких, как я. Достаточно того, что я не отношу тебя категории последних. Поверь, ты далеко не первый, кто меня осуждает и пытается изменить.
— Во мне назойливости сколько и наглости. — С вызовом бросил лекарь, ухмыльнувшись, запечатывая в себе, разорвавшую душу, обиду. — Выводит нас, осел упрямый.
Хаябуса, полностью проигнорировавший обиду товарища, твёрдо шагнул по мосту вглубь лабиринта, следуя без промедлений по выученным поворотам, чем удивил Клауда, надеявшегося, что всезнающий ассасин допустит ошибку. Юноша быстро вывел остальных к единственному выходу на вершине храма, неожиданно подавившись разряженным воздухом, чуть ниже обволакивали текучие стены, расширяющийся лестницей, пушистые, белые облака. Они остановились у основания лестницы, вглядываясь в пучины небесных настилов, не ведая, сколько миль падать до твёрдой земли, от нехватки кислорода головы юношей закружились, а в глазах помутнело. Сбоку по монолитам струйкой стекала серебряная река, уходящая вниз к основанию, она не имела плотной материи, окутывая тело подобием невесомой, шёлковой шали.
— Хватайтесь за меня, оба. — Властно приказал ассасин, выпрямившись, чтобы ошарашенные заявляем напарники, уцепились за него с обеих сторон.
Госсен запрыгнул на спину, а лекарь, намеренно прижавшись как можно ближе к торсу, обхватил ловкими ручками плечи наёмника, прижав к шее влажные губы, разумеется, в лице Хаябуса не поменялся, но пробежавшая по телу вибрация окрасила лицо Клауда самодовольной улыбкой, как бы ассасин не противился, физическую реакцию сокрыть трудно.
Убийца легко, будто не несёт на себе двух человек, запрыгнул на высокий край монолита и твёрдо ступил на бьющий поток, на мгновение, выбивший из равновесия, потянул путников вниз. В свободном падении оба интуитивно вжались в крепкое тело Хаябусы, чьи мышцы сильно напряглась, встречный ветер бил по молочному лицо, усиливая типичный для высот холод, однако, ногами юноша буквально скользил по серебряной реке, стараясь не разрывать расстояние. Очертания Шан-Дзы, окутанного сверху белой вуалью, становились все отчётливее, в центре острова остался гигантский кратер черной, водянистой земли. Когда стволы деревьев стремительно приближались и до сих оставались жалкие секунды падения, Хаябуса сильнее напрягся, ногами оттолкнувшись от бесплотной поверхности, выудив в прыжке кунай с длинной верёвкой и швырнул его в ветку с ужасающей силой. Лезвие плотно вошло в деревянную поверхность, а когда веревка натянулась и скорость падения резко уменьшилась, послышался, слившийся с треском поломанных веточек, хруст костей. Всё трое, когда нить лопнула от давления, рухнули на лиственную землю, прокатившись по ней несколько метров, очутившись в объятиях пышного куста с благоухающими цветами, мягкие, извилистые ветки смягчили удар.
— Псих! — Тяжело дыша воскликнул Клауд, завалившись на сломанную, противоестественно изогнувшуюся руку, но тут же подорвался, услышав от возлюбленного приглушённый, болезненный стон. — Хая, ты… — Несмотря на ткань кимоно и передавленные верёвкой протекторы, отчётливо виднелись искривления. — Ни тела своего не щадишь, ни наших чувств!
Госсен подорвался следом, смахнув на бок растрёпанную чёлку серебряных волос, усевшись на колени рядом с напряженным ассасином, в нефритовых глазах очевидное волнение. Лекарь с важным видом закатал рукава своей рубашки, принимаясь аккуратно извлекать повреждённую конечность из мешающих пут, облегчённо вздыхая, видя, выпирающую бугром на белой коже, кость, которая, благо, не разорвала тонкие ткани и перелом был закрытым.
— Кляп нужен? — Осторожно шепнул юноша, взволнованный не на шутку, от чего в его ореховый глазах появились слезы.
— Издеваешься? — Вскинул бровь наёмник, его лицо осталось властно-холодным, словно его тело сейчас не преследовала адская боль. — Вправляй. — Хаябуса плотно сомкнул розовые губы, не отводя от целителя пристального взгляда угольных глаз.
— Наточи мне две плоские палки длиной от логтя до кисти.
Попросил Клауд своего вынужденного ассистента и обхватил обеими руками поврежденную конечность, одним резким движением вернув кость на место, а ассасин от резкой боли, от которой самые крепкие солдаты орут, как младенцы, не дернулся. Юноша знал, что под кожей вполне могли остаться осколки, но проводить операцию на грязной земле без чистого источника воды — немыслимая глупость для врачевателя, гниение ран много страшнее приросших к мышцам костных осколков. Ловкими движениями Клауд обматывал сломанную руку пропитанной мазью тряпкой, боясь причинить товарищу болезненных неудобств.
— О чём ты думал? — Лекарь туго перетянул самодельные шины, предотвращая любую возможность двигать поврежденной конечностью, погрузил руку в карман, прижав к груди в согнутом положении. — В лучшем случае, кость будет срастаться месяц, но с твоим пренебрежением к телу — рука никогда не заживёт.
— Прекрасно. Отсюда до Церима примерно один лунный цикл. — Юноша прикрыл глаза, устремив лицо вверх, где струились молочные реки, беднеющие, растворяющиеся ближе к земле. На мгновение ткань на маске шелохнулась, Хаябуса усмехнулся: он, убивающий сильнейших людей, угрожающих безопасности Най, сломал руку из-за двух глупых мальчишек, проявив неосторожность.
— Что смешного? — Недовольно вскинул бровь Клауд, закончив с перевязкой, сполна оценив грозного ассасина, чья застывшая рука покоилась в белом кармане, перекинутом через плечо. — Если ты думаешь, что из-за личного любопытства говорю тебе столь длинный срок, то ты ошибаешься. Врачеванием в нашей группе я занимаюсь и лгать о здравии мне не положено.
— А заданием руковожу я, если я прикажу отправляться немедленно — мы двинемся в путь. И задержимся мы ровно настолько, насколько я посчитаю нужным. — Хаябуса поднялся, оценивая местность вокруг, в паре метров зеленый травянистый ковёр уходил резко вниз, из влажной земли торчали корневища, а на дне кратера мутнели глубокие лужи и пробивались мелкие подземные ручьи. — Подготовим лагерь.
Черно-серебряную ночь развеял крупный кострище, организованной на поляне, прямо над головами парил без движения храм, треск пламени разрывал затянувшееся безмолвие, страшные тени крючковатых деревьев и кустов отбрасывало огнём. Набросав на землю лапистые листья диковинных растений, ассасин улёгся о объятия толстых корневищ, где и организовал естественное ложе, ветви исполинского древа сами опускались ближе к юноше, словно стерегли спокойный сон. Клауд, не проронивший более ни слова, сидел около костра, рисуя что-то на обратной стороне исписанного пергамента, периодически кидая внимательные взгляды на закипающую в котелке воду. Возле устроился Госсен, с интересом изучая сделанные во время путешествия наброски, пометки и чертежи мушкетов нового типа, метательные установки штурмового оружия, где мелким почерком расписаны геометрические и физические формулы, вызывавшие у приближенного к церкви человека шок, но юноше плоды науки пришлись по вкусу.
— Что между вам происходит? — Шепнул волшебник, все же решившись понять причину подавленно-молчаливого настроения товарища.
— А волосы-то дыбом не встанут, святой отец? — Клауд попытался улыбнуться, но вышло слишком натянуто и криво. — Заповеди ваши подобного не одобряют.
— Будто бы мои проповеди что-то изменят. Никакие Боги и священники не заставят человека избавиться от своих чувств.
— Рад, что ты это понимаешь. — Лекарь повернулся, убедившись, что лежащий в стороне Хаябуса на их разговор внимания не обращает. — Без толку тебе об этом знать, всё равно не поймёшь, может, когда-нибудь, обратишься за советом к бывалому мужеложцу. На просторах мира и ты сыщешь тому, кому отдастся детское твоё сердечко. Поди отдохни. — Мягко сказал юноша, вновь уткнувшись в свои наброски.
Госсен почти моментально провалился в тихое забвение, магия луны укрывала его от чар кошмара, щедро одаривая мальчика настоящий сном без страданий. Треск огня и далёкий шум волн успокаивали израненные души, убаюкивая путников блаженным спокойствием, вокруг всё кипело жизнью, но одновременно казалось фальшивым и мёртвым, будто иллюзия пленившая разум, усыпляющая бдительность, забирая к себе в плен одурманенных людей. Клауд задумчиво смотрел на бездымный костёр, словно не ощущал его тепла, а пламя совершенно не трогало мелкие травинки, растущие близ костра. Вода в котле бурлила и пузырилась, юноша, нутром ощутив неладное, осторожно коснулся пальцем воды: языки пламени, вода не имели температуры, вызвав у лекаря чуть ли не приступ паники. Созданная иллюзия, со всеми звуками, ароматами имела единственный изъян: физические ощущения она воспроизвести не могла. Клауд сорвался с места, уже через пять секунд тормоша ассасина, осторожно коснувшись сломанной руки, где шины, выточенные из сучьев — исчезли, оставив только голую ткань.
— Хая! У нас большие проблемы! — Задыхаясь, говорил юноша, удивившись с какой тяжестью Хаябуса покидает царство Морфея, что не характерно для его обыденного состояния постоянной готовности к бою. — Весь остров — ловушка! Твоя рука… Вот же дерьмо!
Ассасин поднявшись благодаря усилию волю, борясь со сноходческими чарами, огляделся вокруг, прислушиваясь: ни треска горящего хвороста, ни шелеста листьев, как и шипящего брызга волн. Чудеса магии сбили юношу с толку, всё его внимание посвящено храму, а привыкший к тихим ночам, ассасин не смог обезличить гнусную ловушку, почти сомкнувшую капкан, собираясь погрузить гостей в царство вечного сна.
— Буди мальчишку!
Клауд метнулся в сторону спящего волшебника, чьё тело до сих пор поблескивало из-за взаимодействия родственных чар, юношу пришлось обдать запасами воды из фляги, температура которой была настоящей, напичкать нос резко пахнущими травами, только после чего Госсен сумел приоткрыть заспанные глаза. Лекарь силой тащил юношу к Хаябусе, напряжённо вглядывавшегося во мрак плетеной деревьями арки, прикусывая внутреннюю часть губ, пытаясь составить в голове хотя бы примерный план действий. Раскинувшаяся на весь остров иллюзия — серьёзная проблема, даже если ассасин поведёт их по старым шагам к побережью, рельеф джунглей измениться, не позволив пройти к спасению. Юноша присел на одно колено, касаясь, растопырив тонкие пальцы, земли, сосредоточенно что-то нашептывая, привычные глазу чёрные письмена полились из-под рук, окружая петляющими змеями ближайшую территорию. С нынешними силами Хаябусы, даже десятую часть иллюзии развеять будет невозможно, любая физическая атака пройдет сквозь декорации не нанеся повреждений. Магии Госсена, усиленной печатями так же не хватит, а если иллюзия развеется хотя бы наполовину, оба члена команды, способных принять бой с демонами и прочими тварями мрака — падут истощенные.
— Что нам делать? — Суетливо вопросил Клауд, топчась на одном месте, крепо сжимая тонкое запястье волшебника.
— Выбора нет. — Справляясь с болью, ассасин высвободил из плена сломанную руку, спустив в белоснежных плеч кимоно, оставшись в сплошной водолазке, сшитой с маской, прикрывающей лицо. — Чтобы развеять настолько масштабную иллюзию, придётся открыть резервный источник.
— Резервный источник? Что это? — По обеспокоенному выражению лица лекаря можно понять каждую из эмоций, бушующих в его душе, но он всё же не сделал замечание любовнику, совершенно не заботящемуся о своем теле.
— Магия, как и кровь, — начал Госсен, сложив в молитве руки. — Струиться по телу, но потоком магии при достаточной концентрации, можно управлять. Этот поток можно как и перекрыть, так и усилить течение, а можно — перенаправить или накапливать в течении длительного времени. Подобного я правда не видывал, чтобы добиться разделения магии на два потока: один — основной, благодаря которому человек создаёт заклинания, а второй — накопительный, энергия его находиться в покое, только особая печать, созданная заклинателем снимает ограничитель, от для требуются десятилетия тренировок. Однако, если израсходовать и резерв, и основной поток магии — мала вероятность, что заклинатель… Выживет.
— Хая, не смей! — Клауд рванул вперед, собираясь остановить ассасина сложившего печать. — Мы найдём другой способ!
— Нет иного способа! — Властно процедил Хаябуса и фигура замкнулась в его руках, всё тело окружила плотная, тяжёлая чёрная магия, заслонившая серебряные лучи, закружилась смоляным торнадо, медленно сужающимся в распахнутой ладони носителя. — Развейся! — Приказал юноша, удерживая в руке плотную сферу волшебства теней и одним рывком впечатал пульсирующий сгусток энергии в землю.
Земля под ногами начала бесшумно дробиться, закручиваться спиралью и все обилие красок в один момент стало закружившейся смесью, ускользающей от игольчатых теней, поглощающих иллюзию. Расплывчатые силуэты растений, камней и прочего, слились в бесформенную гущу, сотрясающую воздух, в потоке которого появлялись тёмные прорехи ночного, усыпанного звездами неба, острых пиков гранитных камней, почти чёрных и безжизненных. Поток все сильнее охватывала тьма и настоящий свет луны, без прежнего блеска, слегка осветил лица, почва под ногами превратилось в каменистую, неровную поверхность, вдали скудно поблескивала морская линия горизонта.
Пред глазами открылся безжизненный, каменный остров, угольчатый с множеством сколов, углублений и возвышающихся острых скалистых пик, однако, храм по-прежнему парил где-то за облаками, а серебряные реки исчезли вместе с иллюзией. Из трещин горных пород торчали деревянные, накренившиеся кресты, прогнившие от влаги и времени, на которых привязанные ржавыми цепями болтались гниющие скелеты, на костях, в некоторых местах украшенных почти черной, липкой плотью, висели драные куски одежды. Вся поверхность Шан-Дзы усеяна крестами с трупами, под которыми можно было найти отвалившиеся от скелета косточки, желтоватые, изуродованные трещинами и морской водой. Волны темно-синего океана, украшенные белой пеной, бились с грохотом о скалистый берег, отбрасывая мелкие капли на черно-серую поверхность, штормовой ветер зловеще завывал, покачивая кресты, от чего кости издавали звонкий стук, ударяясь между собой. В острых рифах, между которых бушевали безжалостные волны, покачивалась маленькая лодочка, избитая о камни и ветер, палуба покорёжилась и потрескалась от сильных ударов.
Хаябуса рухнул на колени и тут же был подхвачен Клаудом, огромный выброс магии по собственной воле восстановил сломанную руку, но само тело ассасина побледнело до мелового цвета, а сердце едва ли выбивало минимальное количество ударов. Ассасин безвольно лежал в чужих руках, терзаемый влажным ветром, что трепал угольные волосы, вызывал озноб и дрожь, у организма не хватало энергии, чтобы согреть носителя, посему лекарь принялся растирать его тело, нажимать на грудную клетку, стараясь ускорить сердцебиение.
— Все хорошо, все хорошо… — Говорил шатен больше на себя, укутав возлюбленного в свою накидку, наплевав на то, что ветер вырвал из кармана все пергаменты с записями, с шелестом летящие вслед за бурным потоком к морю. — Главное, дыши, ровно…
Госсен разглядел на обрывистом мысе, возвышающимся над морской пучиной, три пустых креста, свежих, выструганных недавно из рыжеватого дерева. Его взгляд скользил по пустынному острову-кладбищу, кинжалы слабо искрились в ножнах, доказывая, что храм иллюзией не был и восточный столп печати успешно запущен.
— Враг уже ждёт нас! — Юноша указал на три пустых креста. — Уходим! Немедленно!
— Как?! — Воскликнул Клауд, пытаясь перекричать ветер. — Хаябуса не выдержит! Волны слишком сильные!
— Я попытаюсь нести его по воде! Нет времени!
Госсен боялся не меньше лекаря, без ассасина оба превращались в потерянных, напуганных детей, у каждого на это своя причина, один — неопытный мальчишка, а другой — обделен магией, посему не имеет возможности сражаться.
Уйти незамеченными не вышло: пред ними предстала высокая женщина в обтягивающем багровом платье, её прямые чёрные волосы трепались на ветру, а по алым, пухлым губам стекала струйка чужой крови, в глазах мелькали демонические огни. Тонкая шаль на задней стороне короткого платья извивались волнами, элегантной походкой демонесса приближалась к жертвам, облизывая упругие губы.
— Куда же вы собрались, мои сладкие мальчики? — Томно произнесла она, голос отражался эхом в голове. — Некрасиво бросать леди одну посреди необитаемого острова.
— Уводи командира! — Потребовал Госсен, становясь вперед товарища, невинно смотря на демонессу, чей взгляд полон похоти и страсти. — Я догоню.
— Прости, малыш. — С наигранным сожалением прошептала Алиса. — Поцелуй с девственником меня не интересует, а вот твой милый друг-убийца — лучший из живительных напитков.
Демонесса исчезла, окутавшись алыми нитями, в ту же секунду оказавшись около Клауда, оскалив белые зубы, девушка отдернула лекаря, наклоняясь к окаменевшему ассасину.
— Только через мой труп! — Следом, оставляя за собой тонкую дорожку серебра, появился Госсен ударив демонессу ногой в подбородок.
— Настырный ребенок. — Алиса смахнула грязь с лица, хищно ухмыльнувшись. — Так жаждешь насладиться поцелуем демона?
— Закрой свой поганый рот, совратительница! — Фыркнул юноша, взмахнув рукой и все кинжалы, взмыли в воздух одним мысленным приказом. — Назад, Клауд!
— Как грубо. — Рассмеялась Алиса, в ответ окутав себя в кокон из крови, вокруг которого змеями явились ленты с острым наконечником. — За это ты умрёшь!
Кровь и серебро сошлись в смертельном танце, острые лезвия прорывали расслаивающиеся ленты, умножающиеся в своем количестве, из брызнувших на землю капель крови прорастали полностью алые розы, с острыми, как иглы шипами, летящими в мальчика. Госсен, стараясь не ослабить концентрацию, уклонялся в сторону от летящих в него игл, разбивающихся о камни, впоследствии преобразовывающиеся в новые смертоносные кусты, он намеренно отходил в противоположную от союзников сторону. Демонесса демонстративно зевнула, возведя руку к небу, откуда ударил кровавый дождь, чьи капли пробивали прочный гранит, оставляя мелкие, глубокие дырочки. Атаку встретил голубовато-серебряный купол, закрывший путников от игольчатого дождя, юноша держа руки пред собой, вовремя оказался близ остальных, сокращая площадь защитного барьера, тем самым увеличив концентрацию магии.
— Уходите. — Упираясь о камень, поднялся Хаябуса, находящийся в сознании благодаря несломимой воле и выработанной годами стойкости. — Я задержку её.
— Нет! — Волшебник, подкосившись продолжал сдерживать натиск скучающей девушки. — Если я постоянно буду прятаться за вашей спиной — никогда не стану сильнее!
— Надо же, — ухмылялась Алиса, бархатно нашептывая. — В чёрной душонки убийцы проснулись благородие.
— Надо же, шлюха открывает рот, когда он не занят членом. — Сплюнул вязкую слюну ассасин. — Ты сдохнешь от рук этого бесполезного мальчишки, я тебе обещаю.
— Идите к лодке. — Спокойно попросил Госсен, взмахнув руками, начисто рассеяв кровавый ливень, пустив кинжалы в стремительный полет, разорвавший кокон демонессы, оставив на её восковой коже алые подтеки. - О, милосердная Луна, услышь мой зов священный, как сыну верному, мне силу даруй, чтоб мрака тварей ослепить благочестивым сиянием твоим! Помоги…
Лезвия засияли ярче звезды, выточенные из серебра рукояти задрожали, чуть звеня, от перенасыщения предмета волшебной энергией, напротив ладоней юноши появились расписанные символами печати, усиливающие заклинание. Перебив поток встречного ветра, кинжалы, подобно летящим по небосводу кометам, устремились в сторону Алисы с нечеловеческой скоростью, разрубая ветер и воздух. Укутавшись кровавыми нитями, демонесса собиралась перенестись в пространстве к ускользающим путникам, чтобы испить свежей крови, восстановив тем самым силу.
— Ты тронешь их, если я позволю!
Голос волшебника донесся сквозь пространство, двенадцать кинжалов впились в прямую девичью спину, стоило Алисе появится за спиной юноши. Бурая кровь брызнула в стороны, лезвия прошли насквозь, продолжая блистать, украшенные алым соком и мясистой плотью, в бедра плотно погрузились под слой кожи, разрубив кости, кинжалы, от чего демонесса пластом упала на точеные морем камни. Девушка, простонав сквозь зубы, сжала кулаки, выбрызнув из своего тела багровые фонтаны, которые вытолкнули из плоти инородные предметы, сквозные раны, обильно кровоточащие, затягивались, испуская горячий, красный дым.
— Ублюдок, не стоило тебе портить мне настроение. — Демонесса отряхнула от пыли платье, сквозь резные дыры виднелась её ровная кожа. — Видимо, играть ты не хочешь? — Она ясно ощущала колебания магии в теле мальчика. — К сожалению, это твой предел.
Госсен вложил почти всю силу в молниеносную атаку, он от природы уродился выносливым, а семейное население обошло юношу, как прокаженного, дав ему жалкие крошки магии. Внешне волшебник оставался спокоен, чем удивил самого себя, прищурив нефритовые глаза, он осторожно ступал по круговой траектории, не отводя взгляда от врага, ожидая атаки. Использовать священную магию демоноборцев против демона-вампира, питающегося жизненной силой людей — бесполезно, святое пламя наносит много меньше урона, нежели способна восстановить Алиса. Измотать её физически слабый Госсен, утомленный кошмарами, не сможет, а предел регенерации зависит от количества поглощенных душ, коих на острове насчитывались сотни.
Массивная волна обрушилась на скалистый берег, тут же подхваченная Алисой, вода приобрётшая алый оттенок, устремилась буйным потоком в сторону юноши. Последний, стиснув зуб, прокусив тонкую кожицу внутренней стороны губ, побежал навстречу стихии, мысленно контролируя циркуляцию магического потока, делая упор на ноги. Оттолкнувшись от земли, волшебник оказался на гребне волны, стоя на воде, как на твердой земле, изредка пошатываясь от недостаточной концентрации, не теряя времени, он скользил вниз по алой реке, отскочив у самого основания, взмыл в воздух, одарив демонессу танцев серебряных лезвий. Появляющиеся на восковой коже раны моментально затягивались, а сам Алиса в ответ атаковала заточенными лентами и иглами багровых роз, находясь в преимуществе, ведь Госсену приходилось и атаковать, и защищаться. Никакая дистанция не спасала юношу от града атак, даже теневой шаг не позволял уклониться от летящих со всех сторон игл, посему пришлось отбивать атаки кинжалом, пачкая сияющее лезвие кровью. На лице, одежде появились мелкие порезы, число которых росло в геометрической прогрессии, а атаки волшебника потеряли былую стремительность и периодичность, вынудив его перейти в защиту.
— Слабый, гадкий мальчишка. — Злобно шипела Алиса и её кошачьи глаза налились кровью, а острые белые клыки блистали в свете Луны. — Не избранный, а кусок дерьма.
Госсен скрестил кинжалы на груди, блокировав титанической силы удар заточенными наконечниками лент, что пропитывали оружие кровью, проделывая в лезвиях трещины. Создав магический вброс, юноша разбил чужую магию, разбрызгав по сторонам липкие багровые пятна, а его самого волна энергии отбросила в сторону, впечатав спиной в один из крестов. С мерзким треском и стуком на волшебника обрушились кости с прогнившим деревом. Боль от удара вызвала глухой кашель, на мгновение притупив восприятие, Госсен в последнюю секунду успел использовать перемещение, чтобы уклониться от направленного ливневого удара иглами. Проскользив по земле, юноша махнул рукой, возобновляя атаку кинжалами, что Алисе казалась комариными укусами, даже глубокие раны затягивались стоило лезвию покинуть пределы разорванной плоти.
Шансы на благополучный исход падали, искрящиеся лезвия тускнели, магия стремительно покидала оружие, возвращаясь в сосуд заклинателя, чтобы защитить его. Демонесса атаковала всё яростнее, обрушив на трескающийся голубоватый купол всю мощь магии крови, бьющей с ужасающей мощью, от чего по гладкую поверхность искажали волны вибрации, а сам Госсен сидел, упираясь коленом в острый каменный выступ, болезненно впивающийся в кожу. Несколько минут смертельного дождя и хлыстовых ударов десятков лет и вся мощь демонессы в мясистые клочья разорвёт, раздробит кости в пыль, хрупкое мальчишеское тело, дрожащее от перенапряжения.
Три черные стрелы пронзили спину Алисы, острые наконечники, омывшиеся липкой красно-черной кровью торчали из груди, девушка болезненно застонала, разрываясь от настигнувшей агонии, отравляющей тело. Регенерация, даже когда она сломала стержень, пытаясь вытащить из плоти остатки, пальцами растягивая мясо, от чего все вокруг неё омылось смолянисто-багровым.
— Трупный яд, сучка! — В отдалении послышался победный голос Грейнджера. — Госсен, сейчас!
Не колеблясь, юноша из последних сил вознес один из кинжалов над шеей демонессы и ловким взмахом снёс с тонкой шеи голову, оставив на красивом лице гримасу, искаженную болью: выпученные глаза, искривленная в бок челюсть и распахнутый в крике рот. Черная кровь фонтаном брызнула из сонной артерии, а тонкое тело плюхнулось на камни, под бледной кожей надулись черные, отравленные ядом вены, обрисовавшие восковую кожу, подобно трещинам на фарфоровой кукле.
Охотник, закинув лук за спину, поспешил к ослабленному боем волшебнику, ловко поднимая его на ноги, вцепившись в вытянутую руку. Мальчик не скрывал счастливой улыбку, тут же обняв товарища, хлопая его по напряжённым плечам, на лице Грейнджера красовалась самодовольная улыбка. Позади стояли Клауд с ассасином, который продолжал висеть у лекаря на плече, восстановление резервного запаса волшебства требовало длительного времени, не ограничившееся простой передышкой. Над обрывистым берегом виднелось три высоких мачты неизвестного корабля, что так вовремя доставил демоноборца к Шан-Дзы, режущие ветра и яростные волны со смертью Алисы, постепенно успокаивались. За спиной Госсена показались первые лучи восходящего солнца, говоря огненным заревом, что время тварей мрака на сегодняшний лунный день окончено.
Примечания:
Тока попробуйте заныть, я тут полчаса на холоде сижу на ебаной даче 200 км от города проверяю ошибки в ворде бля🚬🚜