Апофаназия грёз.

Белая пыль из перемолотых костей с приправой сажи простирались бескрайней пустыней, рябые дюны волнами упирались в чёрное, безоблачное небо, давящее и холодное, что кажется смолянистая мгла рухнет. Неописуемый купол чистой тьмы обволакивал небосвод, запретив является в мёртвую пустыню, терзаемую ледяными ветрами, вздымающему в воздух костную пыль, всякому свету. О берег разбивались багровые волны, алая пена сбивалась о костяной песок, а воды, налитые из крови покойников оставляли бурые разводы на границе между истлевшим прахом и плотью. Бурлящий океан, сотканный кровью, упирался в тяжёлое тёмное пространство на горизонте, окружение словно разделено на три измерения, каждое из которых навевает ужас на случайного наблюдателя. Шум волн, завывающий шелест ледяного метра — тишины жизни, и каждый звук словно далёкий голос душ, плененных в Аду, на границе коего застрял наблюдать, не зная, куда спрятать очи, ведь куда не двинься — смерть неизбежно встретит тебя. Ландшафт, накрытый черным куполом, словно отзеркаливался: дюны и волны синхронно содрогались рябью, извивались, полного гигантским змеям в бескрайнем пространстве. Вдоль берега тянулась гладкая алая линия, с мутно-серыми вкраплениями кровь окрашивала костный порошок, а белому пеплу и саже придавала метрвечино-бурый оттенок. На поверхности океана надувались и лопались красные пузыри, гуще вздымалась на волнах пена, словно кровавый омут начал гореть изнутри, розовый пар вздымался над поверхностью, едкий запах кипящей крови смешивался с ароматом холодной мертвечины. Из-под белых дюн проклевывались деревья гниющий, почти чёрных костей, переплетались между собой угловатыми ветвями, прорастающими вверх с листьями из черепов, отражая более гладкие сплетения пара над океаном, в сгустке коих проглядывали обожженные, с кусками мяса и отслоившейся кожей, лица мёртвых. Рты покойников распахнуты, из глазных медленно вытекают густые, словно дёготь, слезы, пузырящиеся, шкварчащие от раскаленного жара. Пелена ужаса захватила разум, начавшийся кошмар назло бушевал с новой силой, заставляя черепа, висящие на гнилых деревьях, разросшихся колючей сетью по всех пустыне, смеяться с глухим стуком разлагающихся зубов. Хором, издеваясь засмеялась и изуродованные ожогами головы, обнажая рты, а полости коих бурлила кровь, лопались тонкие стенки гортани, залитые мутно-желтым гноем, куски кожи отваливались сморщенными яблочными шкурками, обнажая алое мясо с сосудами и чёрные осколки сгнивших костей. Гул заполнял собой всё, словно материализовался, заставляя и океан, и пустыню и пар, и проклятые ветви кружиться под черным куполом, создавая безумный хоровод смерти. Брызги крови, частички костной пыли взмывали ведомые ветром, несясь навстречу друг другу, чтобы разбиться, заливая всё вокруг дождём кипящей смолы, что тугими потоками принялась покрывать всё вокруг под зловещий смех. Госсен оцепенел на береговой линии, лишенный воли рухнул на кровавую пыль, сжимаясь от ужаса, пряча лицо за руками, пытался кричать. Безголосые слова слышались только в мыслях, волшебника словно лишили возможности говорить, в попытке спастись он как рыба открывал рот, не в силах проронить ни звука. Волны горячей крови ударяли хрупкое тело, кое тут же принимался терзать могильный ветер, хлестая плеткой разгоряченную плоть, бросал в спину юноше застывшие кусочки смолы, колющие сильнее острых игл. Бежать некуда — всюду царила смерть: океан бурлил с большей яростью, поверхность содрогалась от взрывов, густые куски свернувшейся крови разлетались в сторону, смешиваясь с чёрной жижей, пустыня шаталась, как корабль при шторме, новые стволы и ветви костей яростно вырывались из белого плена, тянулись ко тьме на небесах, рассыпаясь острогранной паутиной. — Ты не пощадил меня. — Грохотом раздался надменный голос, смех утих, лишь тихий гул мёртвого мира скулил, бурлил и трещал в отдалении. — Ты погубил меня. Грудь Госсена словно пронзило ледяным лезвием, истерзанное тело пронзила адская боль, сопровождаемая внутренним холодом, словно под кожей всё замерзает. В ложбинке меж рёбер разрастался чёрный ожог, мёрзлая плоть с неистовой силой будто горела, из образовавшийся сквозной дыры неторопливо вытекал дёготь. Подорвавшись волшебник увидел себя, окутанного розовым дымом, с красивого, совсем юного лица отрывались куски нежной кожи, обнажая прогнившую плоть, прослойки коей заполнил густой гной. В нефритовых глазах отражения — абсолютная злость, покрытое глубокими ожогами тела, которые Госсен остро ощущал на себе, скрывала чёрная ряса священника, золотистый крест на груди медленно плавился, образуя мерзлую, чёрную дыру с дёгтем внутри. — Ты разрушил меня. — Звонко, со всей ненавистью и злобой, проговорило отражение, презрительно смотря на онемевшего, слабого хозяина, добровольно уничтожающего свою душу. — Я ненавижу тебя. Волшебник в ужасе отшатнулся назад, рухнув на мокрую пыль, цеплялся тонкими пальцами за дыру в груди, пачкаясь в густой жиже, ощущая как могильный холод окутывает тело изнутри, как обжигающая боль волнами нарастает, заставляя юношу издавать немые выкрики. — Больно? — С издевкой спрашивало отражение, за вопросом которого послышался гул тысяч смешавшихся воедино голосов. — Веками… — Из-за тебя! — В ярости кричало отражение, на что испуганный Госсен мог лишь судорожно трясти головой. — Ты заточил нас… — Нам больно… — Освободи нас… — Холодно… Со всех сторон доносились бесцветные голоса, обрывки проклятый и слов. Юношу терзал жар и холод, то кипящая кровь обливала его с головой, заставляя захлебываться, а ледяную дыру в груди вспыхнуть от жара, вместе с гортанью и лёгкими, то ледяной ветер с силой, разрубая плоть, очерняя её, хлестал тело. — Убийца! — Разрушитель! — Умри! Умри! Умри! — Кричал зловещий хор. — Страдай, как мы! — Терпи веками неутолимую боль! — Задохнись в бездне без света! Под проклятия волшебник пятился назад, зажмурившись, заткнув ладонями уши, лишь губами умолял замолчать, безмолвно извинялся, не ведая за что. Давящий грохот, треск разрушений смешался с непрекращающимся гулом: бурлящий океан вдруг канул в бездну, откуда исходил приглушенный рыжий свет огненных вод, под ногами Госсена едва ли не оборвалась почва, пыль тугими потоками стремилась в бездонный обрыв, появшийся позади, паутина гнилых деревьев, рассыпавшись острыми кусками, рухнула вниз, лишь черепа издевательски продолжали стучать зубами. Волшебник оказался заперт на тонкой полынье между двумя безднами: адского пламени и абсолютной мерзлоты, один на один с отражением своей души, и миллионов других, запертых на перепутье междумирья. Отступать некуда, грохот разрушений бушевал у него под ногами, запретив отступать, бежать, ведь лишь грубой формы островок, где юноша сиротливо стоял, существовал во мгле. Туго натянутая зеркальная гладь, невидимая глаза, отделяла волшебника от отражения, кой не изменил презрительного взгляда, насквозь пропитавшись болезненной ненавистью. Более Госсен не мог бежать, скрываясь от своих страхов, от ничтожного существования жертвы, не способной ничего изменить, мальчик остался один против самого себя. Из оледеневшей груди продолжал вытекать дёготь, густыми кусками шлепаясь о кровавую пыль, словно приобретая форму неизвестного, тёмного существа, живущего внутри волшебника. — Ты заточил нас здесь. — Ядовито произнесло отражение. — Ты позволил разрушить меня. Ты — разрушаешь других. Таких как ты здесь сотни, но те не дали разрушить себя, те стонут от боли живыми, и каждый из них виновен в страдании душ. Ты боишься, и боишься Бога, коего нет с нами, из-за тебя! Из-за тебя мы заточены во тьме! Под толщами вод, вдали от глаз людских, не ведающих, что конечный путь они пройдут в никуда, во тьму, заточенные в мире, где не должны блуждать мертвецы! Как и сотни других, ты проклят! И как последний трус, отдался проклятию! Тугая поверхность, обволакивая рукав рясы, покрытую ожогами ладонь, вздулась. Отражение тянуло руку к формирующейся из дёгтя фигуре Ланселота, по чёрному лицу скатывались тугие капли, жижа тягуче шевелилась, поддерживая силуэт, и даже в склизком уродстве лицо короля оставалось прекрасным. — Ты — его часть! — Яростно закричало отражение, вонзая пальцы в дёготь, не боясь испепелить руку до костей. Госсен от боли рухнул на колени, с истеричным ужасом в глазах, давно покрасневших от непрекращающихся слёз, смотрел, как разлагается его рука, как пузырится, лопается кожа, отслаиваясь от мяса, как иссыхают и разрываются вены и тлеет плоть, обнажая чернеющие кости. Кричать юноша не мог, лишь катался на маленькому островку, окруженному бездной, разрывая зубами губы, ползал по кровавой поверхности, изгибаясь до хруста костей, только бы на мгновенье агония исчезла, отпустила несчастное тело. — Видишь? — С издевкой вопросило отражение, со злобным ликованием наблюдая за мучением хозяина, за болью, которую ощущали оба, которая ломала только одного — слабого и беспомощного. — Ты следуешь за ним и разрушаешь меня. И мне больно. Изо дня в день больно! И гнить вечность под толщей воды бестелесным призраком, нежели умирать от кошмаров! Знаешь, милый… — в голосе проскользнули бархатные нотки и черная фигура разлетелась на осколки. Госсен содрогнулся в очередном порыве ужаса, страшный озноб прошиб истерзанное тело, испачканное чёрной кровью, заставив юношу замереть в напряжении, жутко прогибаясь в спине, оттопырив до боли пальцы. Мучитель не оставлял его, стал частью его собственной души или был ею изначально — волшебник перестал понимать, сей час вся жизнь была наполнена лишь агонию во снах и лишениями в настоящем, мальчик не находил спасения, весь мир словно отторгал его. В гнилых нарывах промелькнули знакомые черты, часть отражения слилась с Ланселотом, его болотный глаз и кожа тоном темнее, проклевывались на белом лице, один уголок губ, слегка утончённый, искривился в ухмылка, золотые кудри сливались с серебряными прядями, формируя нечто уродливо-прекрасное с кровавыми прорезями на стыках одного человека с другим. -… Душа никогда не была твоей, как и этот мир грёз. Он мой, и только мой. — Голос двоился: один — пропитанный ненавистью, второй — полный ядовитой заботы. — Ты — мой прекрасный сосуд, унаследовавший часть моего мира. Иные были, иные умирали детьми, а ты так страдал… Глядя на Луну, чья часть сделала живёт в твоём теле, ты не испытывал ненависти. Чистый, невинный. Идеальный. — Замолчи! — Наконец прорезался хриплый голос, в коем сохранилось лишь отчаяние. — Исчезни! Сгинь! Умоляю… Умоляю, исчезни! — О, нет, — Монстр вышел сквозь тугую пелену, ступая на кровавый островок, склоняясь над ухом Госсена. — Подчинись моей воле, откажешься от сопротивления — пройдет и боль. — Нет… Не подходи! — Юноша, болезненно мыча, извиваясь тонким телом, пытался отползти назад, к бездне, источающей холод. — Нет… — Они умрут, каждый, кто с тобой. — Нашептывал он, поглаживая мальчика по щеке, словно успокаивал. — Уже умирают. — Не умрут… — - Сбивчиво говорил волшебник, сидя на самом краю, пальцами здоровой руки держась за край земли. — Я не позволю! Не позволю!.. Нет… Зажмурившись, Госсен рухнул назад: леденящий ветер мгновенно подхватил тело в свои режущие потоки, терзающие спину ледяными плетьми. На фоне абсолютной тьмы волшебник мог разглядеть лишь удаляющуюся фигуру слившихся душ, он и сам падал во мрак с синеватыми прорезями ледяных глыб. Рваная одежда, кожа, волосы — медленно покрывались инеем, тело твердело, а обжигающая боль от холода постепенно проходила, юноша замерзал в потоке ветра, перестав его чувствовать. Не ощутил Госсен и острой глыбы, пронзившей насквозь грудь, раздробившей рёбра и лёгкие, вмиг наполнившиеся застывающей кровью, по торсу, покрытому ледяной коркой, жалобно прокатились несколько бурых ручейков, тут же скованных морозом. Избавление — мысленно подумал юноша, чувствуя, как теряет силы, как глаза обволакивает плотная темнота, а тело, переставшее двигаться, больше не сгорает от страшной боли. Мнимое спокойствие разрушило горячее прикосновение чужих, Госсен слабо различал перед собой силуэт чужой груди, но отчётливо чувствовал, как возвращается боль, как сильно кровоточат продолговатые раны и воспламеняются надрывы ожогов. Ладони мягко ласкают истерзанную спину, принося организму малую долю облегчения, дыра в груди медленно затягивалась, плоть окутывала собранные по крупицам кости и обрастала кожей. — Ты умрёшь, когда я того пожелаю. Холодные лучи светила переливались на каменистой равнине, покрытой тонкой коркой инея, ветра и волны точили острые булыжники. В отдалении слышался шепот океана, мутно-свинцового на фоне раскаленного почти до белизны неба. Успокаивающе трещал костёр, превратившийся за несколько ночей в груду чёрного пепла, на макушке которого догорали тонкие ветви мелкого хвороста. Ветер разносил вокруг лежанки иллюзорное тепло пламени, меркнущее в холоде северных земель, казалось, что почва в этих местах, изредка проскальзывающая между твёрдыми массивом, продрогла до основания. — Черт! Черт! Черт! — Вокруг костра метался Клауд, привыкший ухаживать за волшебником, он находился в растерянности, не ведая, как избавиться от сильного озноба. Тело Госсена словно превратилось в кусок льда, как бы лекарь не пытался растереть пленника кошмаров, согреть его не получалось, холод словно окутал мальчика изнутри, оттуда же и черпал силу. В межреберной ложбинке, пол кожей словно затаилась ледяная глыба, вместе с кровью распределяла по венам мерзлоту. Юноша опасался, как бы Госсен не окоченел, однако, сердце волшебника, противореча здравому смыслу, колотилось с неистовой скоростью, что наоборот, должно увеличить температуру тела — лекарь был убеждён в этом. — Нет углей, вот же… Проклятье! — С яростью Клауд смотрел на пепелище; тонкие ветви кустарника проиграли быстро — ещё быстрее остывали, лишив возможности сделать прогревание. — А если горячей водой наполнить сосуд? — Поинтересовался Сесилеон, следящий за тем, чтобы Грейнджер продолжал растирать грудь больного. — Нет-нет-нет! — Лекарь пытался сохранить спокойствие, но уставший духом, он с трудом удерживал контроль над разумом. — Будите его! Будите… Госсен резко подорвался, раскрыв рот в немом крике, ледяной воздух обжег лёгкие и горло, несчастный, схватившись одеревеневшими пальцами за сердце, тяжело откашливался. Дрожь пронзила юношу, изнутри тело только начало оттаивать, на месте проткнутой груди всё ещё обжигающе ныла рана. Пустым взглядом волшебник глядя на внутреннюю часть освежеванной шкуры, где корка льда очернила остатки плоти и кожи. С истошным криком, Госсен, вспомнив ужасные картины кошмара, подорвался с места, задыхаясь от беспомощности и страха. Клауд, успевший подхватить обезумевшего мальчика, сам едва ли удержался на ногах, когда последний в истерике брыкался, крича околесицу в припадке. — С возвращаем. Молниеносная пощечина Хаябусы вернула в нефритовые глаза курицу ясности, задыхаясь, юноша смотрел на командира, чье лицо лишено радости облегчения. Грейнджер с настороженностью глядел на Госсена мысленно рассуждая, не захватил ли бес святую душу. Рубиновые глаза вампира — наоборот, отражали взволнованное сочувствие, ему оставалось только гадать, как истязает Ланселот волшебника по ночам, разрушая хрупкую жизнь. Клауд уткнулся носом в серебряную макушку, крепче прижимая к себе дрожащее тельце пациента; каждая ночь проходила в тревогах, не умрёт ли мальчик, не сгорит ли заживо. Не хотелось отпускать Госсена, обжигаясь его холодной кожей, Клауд не размыкал объятий, нелепо, но юноше полюбился странный священник, кристально чистый, с глазами, водными доброты и больно смотреть, как всё светлое меркнет перед натиском тьмы. Лекарь находил в волшебнике избавление от своих душевных тяжб, отдавшись заботе за больным, Клауд на время забывал о ассасине, о путешествии, кое грозило ему смертью, о прошедших битвах и непостижимой силе, нет спасения от которой. — Командир… — Сбивчивый голос волшебника преисполнился виной, чувство стыда обжигало душу, ведь по милости юношу столько людей рискуют зря. — Обойдёмся без слезных речей. — Отмахнулся Хаябуса. Душевные метания ассасина не заботили, а в сложившейся ситуации он предпочёл закрыть глаза на тревоги товарищей, погружаясь в единственную проблему — выжить до следующей луны. Вера в успех путешествия слабела, командир начал терять смысл происходящего, стараясь обеспечить выживание остальным, стакиваясь со зловещими тайнами мира, юноша боролся с ними, словно всё вокруг намеренно играло против путников, стремясь погубить их. Нечто наблюдало за ними, нечто подкидывало испытания, проверяя на прочность души людей, их силы противостоять опасностям — Хаябуса уже не сомневался, с каждой луной приближается их смерть, и легче не будет. — Что ты видел?.. — Осторожно вопросил Сесилеон. — Во сне? Отыскал какую-нибудь подсказку? — Ничего… Ничего… — Сбивчиво ответил Госсен, смотря на дрожащими руки, вспоминая ужасную картину, как она из них испепелилась заживо. — Покормите его и отправляемся. — Приказал ассасин. Клауд моментально поник, даже стоять на холодных, бесплодных землях было в тягость, а возвращаться на родину, в место, где правит сила, где он лишний — совершенно не хотелось. В нерешительности юноша отпустил волшебника, сделав пару шагов назад, подсознание прокручивало в голове худшие моменты существования мрачных железо-каменных городах Шанталя. Гостей на воинственных северных землях не терпят, как любого, выделяющегося из насупившейся толпы — Клауд хорошо усвоил строгие законы родины. — Тебе хорошо известны северные земли? — Тихо спросил Хаябуса. — Даже слишком. — Рефлекторно ответил лекарь, обнажая свои тревоги, мысль о возвращении к: литым кузням, тяжёлым каменным стенам, давящим своей массивностью, звону молотов и лат, тяжёлым ударам плетей — накрыла юношу пеленой ужаса. — Сколько до ближайшего поселения? — Вёрст¹ пятьдесят… Но Шанталь льва цепи островов отделяет залив — пограничная линия… Там не пройти… Отвесные скалы, острые пики, рифы и наблюдательный башни. Чужаков не любят, особенно, бедных, а вы слишком выделяетесь. — Клауд поджал губы, мальчишеский страх отпускать его не собирался. — Без корабля эти земли не покинуть, а порты… Ни один корабль не покинет железных врат, отделяющих землю и океан. — Покинет. — Твёрдо заверил ассасин, после пережитого проникновение через границу казалось детской игрой. — Либо уплывем, либо умрём, иного исхода не предрешено. Шантальские карты и корабли, насколько мне известно, лучшие. — Если нас не казнят раньше. — Раздражённо буркнул лекарь. — С чужеземцев требуют ежедневную пошлину за пребывание… У нас ни гроша за душой и мы слишком отличаемся от местных. — И у нас нет выбора. — Железно отчеканил командир, не желающий терпеть жалоб и возражений. — Севернее — лишь безмолвная ледяная пустота и океан. Ежели ради спасения потребуется захватить корабль — я сделаю это. — Хая, ты не понимаешь!.. — Клауд словно взмолился. — Ты не знаешь воинов, и законы Шанталя! Нас убьют в первом же городе или заточат высоко в горах!.. — Есть другой план — я слушаю. — Хаябуса окинул товарища тяжёлым взглядом. — Приготовления кончены? — Обратился он к остальным. — До границы лучше добраться к ночи. — Северные ночи коварны, командир. С привычной аристократической манерностью, предупредил Сесилеон. Странно слышать подобное от носителя голубой крови, который несколько дней свежевал шкуры животных, разделывал, предварительно испив их крови, а потом из костей и жира — варил бульон. Бурые пятна крови проступали на тонкой, черной ткани, не защищающей от промозглых ветров и холода, даже закаленный ассасин, не решался снимать шкуру, висящую на нём как безрукавный балахон. Очнувшись, Хаябуса быстро нашёл применение шкуре: прижег лезвием куски плоти, вырезал две дыры для рук, сделав из остатков грубую шапку, штопаную стальной нитью. Тяжёлые одеяния явно юношу раздражали и сильно стесняли движения. Остальные же попросту обмотались тяжёлыми шкурами, перевязав два краешка на уровне ключиц, используя материал в качестве обыкновенного плаща. — Дни здесь короткие… — Неуверенно сообщил Клауд. — То есть, в ночи легко потерять ориентир, а свет факела хорошо будет виден с высоты гор… Только последний сумасброд решиться взбираться по скалам во тьме, покрытые льдом камни таят много опасностей. — Мы без того сильно задержались. — Напомнил ассасин, кроме проблемы выживания его беспокоила судьба императора, любой ценой необходимо добраться до Вороньего Мыса, любой ценой не дать Лингу умереть в лапах врага. — Как и ты, я жажду покинуть ледяные земли. Каменные стены скрывали тяжёлые багровые полотна с золотой каймой, меж ними в лапах железной оправы факела трещал огонь. Едва ли рыжего света хватало, чтобы осветить массивное, объятое камнем помещение, сводчатый потолок которого скрылся во мгле, лишь из тонкого окна с острой верхушкой над дверью тянулась в залу тоненькая полоска света. От массивных дубовых дверей с железными петлями, тянулся плотный ковёр до самого подножья пустующего трона, выкованного из чёрного металла, по краям высокой спинки, на нижней части подлокотников и у подножья, поблескивали в огненном свете острые, угловатые элементы резьбы, переплетающиеся между собой подобно перекрещенным мечам. Прорези между неровной кладкой, чёрной паутиной разошлись по серым стенам, их темнота глубокая, словно за камнями скрывается нечто мрачное, бесформенное и чужое людскому миру, словно кровь древнего зверя, обросшего за века камнем, струится коридорам замка. Могучее зло питало дворец, свет с улицы словно боялся переступать массивные стены, трусливо заглядывал в окна, во всех помещениях уже давно властвовал огненный полумрак. Издалека массивное здание, стоящее на холме, казалось умершим склепом, чёрные зубцы крепостных стен походили на острые клыки, грузные, широкие башни чернели на фоне небес, мёртвыми казались прорезы окон под крышей шпилей. Коридоры и залы украшали гобелены² войн, пожарищ и страшных расправ, отражающих порождение грехов людских и их жестокости, портретов, как и господ, так и королей — не встречалось. Единоличный хозяин залы бесшумно блуждал во мраке, длинная тень скользила, кружилась по полу и стенам, мелькая в свете факелов. Вошедших охватывал недовольный страх, чудился им зловещий призрак прошлого, разгуливающий по старому дому, столь зловеще-медлительно выглядела тень. Давно люд не ведал, что же творилось во дворце, какое зло или добро тем правит, их любопытство сковывал страх, каждой, кто много болтал — исчезал без следа. Ни могильного креста, ни брошенного в зловонные сточные ямы, трупа — ничего; человек, как и его душа, пропадали, даже в церквях не отпевали пропащего, люди вычеркивали его из памяти, ведь сыты, одеты и не обделены работой, а что большие господа думают — их не касалось. — И как он? — Донесся из темноты бархатный, властный голос, обращенный к фигуре, появляющейся в плотном сгустке фиолетовой энергии. — Лучше, чем я думал. — Ухмыляясь, поделился Дариус, пребывающий в хорошем настроении после минувшей ночной встречи. — Не глуп, хладнокровен, в меру жесток, — демон облизнулся. — Человек твоего склада, но и ему слабости не чужды. — Слабости. — С ноткой брезгливости молвил Ланселот, выходя из тени, лицо скрывалось за черной маской, массивный чёрный плащ, скрепленный золотой брошью, волочился по полу. — Слишком их у людей много, до тошноты много. — Некоторые любят приговаривать: в слабостях наша сила. — Подчёркнуто-иронично добавил демонёнок. — Но сил им придаёт страх смерти. — И мы бы ему поддались, узнав, что смертны. Кому захочется провести вечность в Обители Душ? Дариус поморщился от последней фразы, видимо передернулся; проклятые души, демон лучше поглотил бы каждую из них и лопнул, чем заниматься их переправой по мглистой реке в Ад, кой уже не являлся оплотом страдания грешников, а единственным, кажется, последним пристанищем мёртвых. Подобно генералам из прежней, человеческой жизни демона, он перестал заниматься ремеслом войны, оказавшись в числе штабных червей, позабывших запах пороха, а его, чуть ли ни Дьявола, окружали адские писари, ведущие учёт переправы душ. Обратившись во тьму, Дариус и представить не мог, что в конце пути его существования столь тесно переплетется с людским. — Гляжу, тебе подобные занятия не по душе. — Усмехнулся король, глядя на раздражённого демонёнка, сохранившего в себе совсем юные черты лица. — У меня нет души. С тех пор, как гнев божий обрушился на людей — их обитель была обречена, мир, чьи законы безвозвратно нарушены, уничтожает сам себя. Ад превратился в прибежище павших, — Дариус поджал губы, воинственно навострив хвост. — Подобного не слышал даже из уст безумных еретиков, а теперь это — истина. Я не спаситель и ты перестал им быть, так ты возложил на меня обязанность Бога — распределять умерших, судить их, давать пристанище, души, как и этот мир, исчезнут. — Души — помеха на моём пути. — Безжалостно заявил Ланселот, в такие моменты олицетворяя абсолютное зло, беспощадное, яростное, способное разрушать миры. — Мой юный друг, — король ядовито улыбнулся. — Покарать Непогрешимого, Отца миров, требует больших усилий, но каково блаженство от победы над Непобедимым? — А люди? — Без интереса спросил демон. — — Продолжать жить и умирать. Или ты о наших путниках? Ведомы они моим пророчеством. — Юноша издевательски усмехнулся. — Не беспокойся, они пройдут путь, в их чёрствых головах заложено следовать воле Божьей, однако, тех, кто поумнее, я бы предпочел не видеть в качестве врагов. — Поэтому ты не убил Хаябусу в пустыне и пощадишь императора? — Они ещё нужны мне. — Ланселот облизнул губы, словно чувствовал их, видел каждое движение где-то в подсознании. — Живыми. Скажи, мой юный друг, — маняще проговорил король, обходя Дариуса, на мгновение оцепеневшего от холода, врезавшегося в грудь, демон испытывал перед повелителем страх в моменты, когда он заговаривающее вешал о сокровенных тайнах чужих сердец, без упрёка и осуждения, но обязательно — с беспощадным наказанием в последствии. — Не вспомнились ли тебе годы человеческие? Когда сердце билось, а кровь горячей, когда рассудок сердцу уступал… Скажи мне, кто виновник твоей проснувшейся человечности? — Чужая ненависть. — Стараясь удержать твёрдый тон голоса, ответил Дариус, внезапно для себя выпрямившись от напряжения. — Моя человечность рождена ненавистью и лишь она в чистом виде способна пробудить прошлое. — А имя есть у ненависти? — Ланселот заглянул в фиолетовые глаза, острые зрачки демоненка сжались в узкую, почти неразличимую, полоску. — Она станет другом, когда ты подчинишь её себе. — Неожиданно продолжил юноша, отстранившись, словно забыл о предыдущем вопросе. — Память и Богам не чужда. — Тебе виднее. — Развязная улыбка, ставшая Дариусу привычной, выглядела натянуто. — Гостя жди не раньше, чем через тридцать лун. — Оповестил демон, стараясь выкинуть из подсознания нотки страха. — Он будет искать правду. И его ассасины. — Пусть. — Надменно отозвался Ланселот, уходя в полумрак к небольшой двери, чья стальная оправа поблескивала рыжими искрами. — Если Линг что-то поймёт — я позволю ему сделать выбор. Наведаемся в Шанталь. — После паузы бросил король, изящная фигура которого почти слилась с тенью. Угрюмые, серые тучи застилали небо, скрывая мрачные вершины извилистой горной цепи, уходящей далеко за горизонт. Отвесные, тёмные склоны казались непроходимыми, каменистая порода покрыта тонкой коркой инея, на редких выступах уютно лежал снег, скрывающий от глаз многие опасности. Зловеще свисали многотонные монолиты, готовые надломиться и навеки похоронить несчастных в толще снегов и камня. В сплошном гранитном пласте нельзя разглядеть даже намёка на перевал, скалы тянулись вверх, скрывая вершины в облаках, взобраться даже на пару футов невозможно из-за острого угла наклона. Земля растерзана заснеженными кратерами и впадинами, пологие скаты которых уходили глубоко вниз и вздымались белоснежной горкой. Сплошное полотно снега изредка прорезали огромные груды булыжников, острые вершины камней, ещё реже встречались глазу синеватые провалы звериных троп. Местность оказалась совершенно непроходимой, под глубоким снегом, словно затягивающим всё живое, таились многие опасности; острые камни, занесенные пещеры, звериные гнёзда с добычей. Издеваясь, с гулким завыванием ветер вздымал в воздух густые хлопья снега, жалящие кожу подобно, образуя непроглядную метель, сквозь которые едва различались свинцовые массивы гор. Обжигающий мороз словно вытравил жизнь с обледеневших земель Шанталя, оставив лишь грузное небо и белое покрывало земли с гранитными прорезями. С большим трудом удавалось пробираться сквозь снег, накрывающий почти по пояс, крупные комья снежинок застилали глаза, а ветер морозил кожу. Метели, как и белому полотну, не было конца, бесконечные скаты и подъемы отнимали силы, а холод стеснял движения, замораживал мышцы до болезненного окоченения. Не вырваться путникам из снежного плена, терялось в буране чувство времени и ориентир, тяжёлое небо, опустившееся слишком низко, казалось, утопит несчастных тяжелыми тучами. Противно скулил ветер, размытая серая картина резала взгляд, лишь редкие груды валунов давали возможность перевести дух, скрываться от метели на пару мгновений. В одной из низин, чернела груда булыжников, сформировавших естественное убежище, узкие проходы между камнями, прикрытые сверху почти не пропускали снег, образуя небольшую пещеру на поверхности. Обессиленные путники рухнули на ледяную землю, едва ли избавившись от режущей метели, бьющей в глаза, чувствуя как болезненно колит всё тело, слыша как на поверхности издевательски свистит ветер. Стуча зубами от холода, Клауд, Грейнджер и Госсен прижавшись друг к другу, сидели на снегу, влажная, почти заледеневшая одежда обжигала кожу, пальцы не сгибались от холода, горло садило, казалось, смерть вскоре настигнет несчастных, заплутавших среди бескрайней белой пустыни. Слой снега был таким глубоким, что найти под ним хворост, хоть горсть ледяной травы, оказалось невозможным, а мороз и ветер как назло крепчали набирая силу. Холод подкосил Хаябусу, ему казалось, что тяжелая шкура ни капли не защищает его от ветров, наоборот, тянет вниз, погружая под толщу снега, переход через который отнимал слишком много энергии. Обрушившиеся неприятные ощущения, усталость действовали на разум, в особенности, изводил непоколебимый дух проклятый буран, заставший путников сразу после того, как они ночью взобрались с залива по скалам. Бессчетное количество часов шли во тьме по пустыне, не ведая, куда ведут занесенные дороги, лишь горные склоны служили единственным ориентиром, вдоль коих приходилось держать путь. Юноша прислонился к промерзшему камню, тяжело дыша, конечности были столь холодными, что чудилось, словно ассасин держит их в чане с кипящей водой. Экспедиция грезилась полным провалом, ежели в одиночку Хаябуса смог бы выжить, но трое ослабленных товарищей стали неподъемным бременем, кое командир не может довести до безопасного места. — Как тепло… — Блаженно простонал Клауд, протягивая руки к золотистой сфере волшебства, источающей жар. — Госсен, ты чудо… — Молодец… — Дрожа, добавил охотник, доставая из внутреннего кармана своего плаща свёрток с засоленным мясом, хранящемся место оружия. — Теперь понимаю, почему ты покинул это гиблое место, ничто живое не выживет в таких снегах. — Снег — не главная из наших бед. — Покачал головой лекарь. — Дикие звери, чудовища, живущие в снегах и горах постоянно рыщут в поисках затерявшихся путников, а укрытия подобные нашему — надолго не пустуют. Единственные дороги охраняются армией, заставы, лежащие на пути — населены враждебным людом… А Шталь… Столичный город — со всех сторон обнесен железными стенами, порт от моря отделен огромными вратами… Нас заметят сразу, как мы подойдём в городу, если доберёмся до него живыми, а чужеземцами переговоров не ведут: каторга, тюрьма, ежели повезёт — казнят сразу. — Мы ведь на севере, да?.. — Осторожно вопросил Госсен, впервые за долгие часы решив обмолвиться с товарищами. — Да. — Растерянно ответил Клауд, не совсем понимая мысли волшебника, который тут же отвернулся, спрятав под шкурой виноватый взгляд. Слишком много сомнений одолевали юношу, с каждой луной всё тяжелее было смотреть на товарищей, как их ломает, как они слабеют в борьбе за выживание, отдавая себя делу, которому не обязаны. Уйти, сбежать — Госсен всё чаще думал об этом, надеяться, что без его присутствия опасность уйдёт от остальных, что вся тьма мира рухнет на единственного волшебника, поглотит его и уничтожит, лишь бы мрак оставил товарищей, лишь бы живыми они возвратились домой, навеки позабыв об ужасных скитаниях по миру и дыханию смерти за спиной. — Хочешь уйти? — Хаябуса, хоть и находился в стороне, обдумывая дальнейшие действия и ожидания прибытия Сесилеона, однако, разговор слышал. — Что?.. — Госсен интуитивно сжался, волшебная энергия начала колебаться и меркнуть, теряя драгоценное тепло. — Ты хочешь отправиться в северный храм один? — Что?! — Испуганно воскликнул Клауд, вцепившись в плечи друга, потряхивая безвольное тело. — У тебя рассудок помутился?! Попасть в Загорье невозможно! Никому не ведомо, что скрывается за этими горами, любой, кто пытался покорить их — погибал. — Не по-мужски убегать одному после всего дерьма, мы по твоей милости застряли в снегах. — Заметил Грейнджер, всё это время подогревающий мясо, кое протянул волшебнику. — Ешь и заткнись. — Перестань его обвинять. — Раздражённо прошипел лекарь. — Вы оба. — А ты перестань возиться с Госсеном, как мать с младенцем. — Отмахнулся демоноборец. — Он сам в том возрасте, чтобы своих детей воспитывать. — Чёрствый ты человек. — Хочешь, чтобы я нежничал с тобой, как с бабой? — Вскинул бровь Грейнджер, ощущая внутри нарастающее раздражение, воспоминания о соитии с демонов преследовали, распаляя внутреннюю ненависть к себе и окружающему миру. — Может, ещё платье наденете и притоны отправитесь подрабатывать? — Перестать вплетать в любой разговор свою больную тему. — Фыркнул Клауд. — Перестану, когда ты прекратишь вести себя как сварливая жена, нет, хуже, теща, коей до всего есть дело и надо всюду пихать свои глубокие познания обо всем, говоря, как мир опасен. — По-твоему лучше бросаться в полымя, ничего не обдумав и не зная о возможных опасностях? — Юноша гордо вскинул голову. — Хорошо, будь проводником сам, выводи нас из этой метели к ближайшей заставе. — Зная, как ты… — Распалялся охотник, готовый до самой ночи продолжать спор, как его прервал леденяще-тяжёлый приказ. — Заткнитесь. — Хаябуса напряжённо прислушивался, гул ветра поглощал любые посторонние звуки. — Нам ещё много, что есть друг друга сказать! — Не выдержав, воскликнул Клауд и охотник согласно кивнул. — Замолчать. — Зловеще, почти неслышно, прошептал ассасин, от стального голоса, пустоты в глазах воздух становился плотнее и тяжелее, напитавшись мощной энергией. Грейнджер рефлекторно напрягся, вслушиваясь в гулкое завывание снаружи, порывы со свистом кружили снег, образуя ещё более густую пелену, казалось, перерастающую в сплошную стену. Не верилось, что в столь гиблых землях может появится нечто живое, враждебное и сильное, холод, острые снежинки, царапающие кожу, ослабляли даже самых выносливых бойцов. Сквозь буран и в паре шагов сложно что-то различить, прищуриваясь, охотник выглядывал из щели, пытаясь уловить хоть намёк на движение, но с белым покрывалом смешивалось абсолютно все. В снежном потоке мелькнуло несколько желтоватых искр, едва заметных, кои Грейнджер чудом успел разглядеть в отдалении. — Хаябуса, там что-то есть… — Предупредил юноша как можно тише. — Иглошкурые волки… — Встревоженно подумалось Клауду, — осторожно, их шкура… — Сверху! — Крикнул Хаябуса, расслышав сквозь свист ветра тяжёлое рычание над головой. Почти с человеческий рост, бело-голубой волк с заледеневшими клоками шерсти, что подобно шипастому панцирю покрывали спину, спрыгнул с верхушки камня прямо на охотника. Успев вытащить из сапога маленький кинжал, Грейнджер с трудом успел защититься, на мгновение показалось, что на него рухнула коровья туша, лезвие звякнуло о клыки, а сам юноша оказался прижат к земле. Ассасин атаковал сюрикенами, что смертельными лепестками разлетелись по сторонам, столкнувшись с прочной шерстью. В тоже мгновение, Хаябуса оказался над зверем, повиснув вниз головой на камне, с силой воткнув катану в голову, остро наточенное лезвие с большим трудом пронзило толстый покров шерсти и прочные кости, войдя в мозг. Бурая кровь яркими пятнами отпечатывалась на белой шкуре, выплескиваясь фонтаном из узкой щели в голове животного. — Назад все! — Приказал ассасин, смахнув кровь с оружия, с лёгкостью отбросив труп ударом ноги, ощутив сквозь подошву сапог ледяные иглы. Демоноборец моментально поднялся, отходя в глубь убежища, обнаружив множество трещин и углублений на кинжале, оставленных зубами; волк чуть не расколол сталь. Шесть пар глаз неумолимо приближались, сквозь бурю проглядывались огромные силуэты зверей, клочки шерсти торчали из спин подобно острым пикам, даже хвост северных волков напоминал меч. Прищурившись, Хаябуса вышел навстречу, ветер сбивал с ног, поднимал в воздух всё больше снега, словно природа пыталась убить чужестранцев любым способом. Ассасин концентрировал вокруг катаны тяжёлую, чёрную энергию, намереваясь покончить с врагом одним ударом. — Пусти! Пусти меня! — Охотник с трудом удерживал вырывающегося Клауда. — Я должен сказать!.. Боже. — Ударив локтем юношу по подбородку, лекарь рванул вперёд в эпицентр метели. — Хая! Не используй… — Задыхаясь от холодного воздуха в лёгких, пытался позвать Клауд, пытаясь не закричать слишком громко. — Нельзя использовать мощные атаки, иначе обвал с гор всех нас похоронит! С трудом расслышав, Хаябуса кивнул жестом показывая вернуться. Столкновение в ближнем бою, когда волки серыми вспышками рванули на юношу, обещало серьёзных проблем. Энергия исчезла, катана приобрела привычный, переливающийся свинцово-черный оттенок, сам ассасин неспешно выдвинулся на врагов, источая невидимую, но ощутимо тяжёлую ауру. На иглошкурых волков, кажется, силовое подавление не работала, взмыв вверх, животные скопом набросились на командира, пока несколько других неслись к каменным залежам. Хаябуса исчез, появившись на пути животных, молниеносно набросившихся на добычу, из-за плотного снегопада, с трудом различались их зубы и серые, переливающиеся фигуры. Тяжело противится крепкому захвату, две пасти впились зубами в лезвие катаны, намереваясь раскусить сталь. Перевернув лезвие острием вверх, ассасин быстрым движением отсёк половину пасти с внутренней стороны, вместе с носом, алые пятна брызнули на снег. Ощущая позади движение, юноша, оттолкнувшись руками от мягкой поверхности, с огромным трудом подбросил две скулящие туши в воздух, разорвав о шерсть подошву обуви. Брюхо украшали два продолговатых разреза, оставленные ежемоментно, внутренние органы кровавой кучей, источая мерзкий запах и пар, вывалились на землю. Позади несколько волков уже подпрыгнули в попытке поймать добычу со спины, Хаябуса, использовав падающие тела в качестве трамплина, отпрыгнул назад, перекувырнувшись в воздухе, дабы самому оказаться за спиной. Проклятый ветер, тяжелая шкура на плечах сильно тормозили движения, юноша едва ли мог удерживать равновесие в воздушном бою. Удерживая рукоять зубами, ассасин в полёте складывал печати, неразборчиво бормоча заклинание себе под нос; чёрным дождём с неба посыпался столп игл, толк от которых был если только замедляющий врагов, острую шкуру метательное оружие пробить не могло. Со стороны склона виднелось ещё несколько пар глаз, прорывающихся на помощь сородичам, голубоватые иглы буквально разрезали потоки ветра, от чего волки не теряли мощи и скорости. Мысленно юноша в тысячный раз проклял Шанталь всеми запретными молитвами, кои знал, холод, мешающие снег и ветер, чудовищные животные, почти незаметные глазу, доводили до нервного исступления. Ощутимо тёплая волна магии застала Хаябусу на земле, пройдя насквозь, она остановила метель; медленно хлопья снега опускались на землю, открывая взгляду чёткую картину окружающего пространства. Между каменных стыков, из щелей виднелся золотистый свет, образовавший на дне картера защитный купол, не пропускающий ничего извне. Волки, наступающие со стороны, завыв, обожглись о стены барьера, тут же отброшенные назад пульсирующей энергией. Испуганные звери, потеряв следы метели, скрывающие их движения от жертв, нерешительно крутились вокруг себя, скалясь на единственного врага; с огромных клыков капали густые, пенистые слюни. — Барьер сдержит внутреннюю атаку? — Хаябуса неожиданно оказался в убежище, обратившись к Госсену, коего, с камнями в руках, караулили остальные. — Да. — С осадком вины в голосе, ответил волшебник, усиливая концентрацию магию, золотое пламя, мягко пульсирующее с тонких руках, слепило глаза. Ассасин переместился к подножью укрытия, видя как оставшиеся волки, склонив головы вниз, выставляя игольчатую шерсть вперед себя, волной бегут на юношу. Катана наливалась густой чернотой, воздух вокруг дрожал от обилия энергии, снега мелкие камушки, ведомые притяжением, вздымались вверх, свободно парят в пространстве. Размахнувшись, Хаябуса выпустил режущую волну материализовавшихся теней в несущихся на смерть животных; плотная, тяжелая энергия буквально вжала животных, ищущих путь уклонения, в землю в мгновение отсекая огромные головы. Воздушная волна пронеслась внутри купола, подняв клубья снега, золотые стены барьера содрогаясь, покрылись паутиной изломов, а в месте столкновения магии, тени поглощали свет, разрушая его словно извилистые корни чёрного древа. Отдача настигла самого Госсена; барьер, как и пламя в руках рассыпались искрами, худощавое тело отбросило спиной об острый булыжник. Оставшаяся за барьером стая, по мере нарастания бури, обрушившейся на кратер с бушующей силой, бросилась в бегство. — Порядок? — - Возвратив катану в ножны, отряхивая свою шкуру от попавших ошметков плоти, вопросил Хаябуса. — Надо уходить! Сейчас же! — Непоколебимо потребовал Клауд, помогая волшебнику подняться. — Иглошкурые волки всегда возвращаются с подмогой, а учитывая, что напали на нас лишь детёныши — остальная стая с огромными чудовищами разгуливает неподалёку! Без шантальских тяжёлых мечей мы долго не провоюем. — Волки твои настигнут нас при любом раскладе. — Холодно противопоставил ассасин. — На открытой местности защищать вас куда сложнее, а, растеряв всё оружие, к бою вы стали непригодны. Верно будет убить всех здесь, пока вы не превратились в открытую мишень. — Гляжу у вас проблемы. — Заметил Сесилеон, бесшумно вошедший в убежище, словно явился из мрака, обрывки плаща за спиной сильно трястись, разведка с воздуха в буран отняла львиную долю сил. — К западу отсюда есть поселение, при мгновенном перемещении путь займёт меньше часа. — Провести нас по земле сможешь? — Да. Но солдат чересчур много, не уверен, что мы сможем явиться незамеченными. — Предупредил вампир. — Сможем. — Рассудил лекарь, посмотрев на труп иглошкурого волка, оставшегося в расщелине. — За труп этой твари дорого заплатят. Хаябуса осторожно поднял тяжёлый труп, шерсть по-прежнему представляла опасность для тела, перевесив когтистые лапы через плечи, юноша ощутил, как шкура на брюшной полости впитывается в спину, разрывая безрукавную шубу. Казалось, волчья туша весит всё пудов десять, ассасину на спину словно забрались два не самых худых человека, от попытки двинуться подкашивались ноги. — А я… — Клауд удивлённо хлопал глазами, твердо уверенный, что вновь его будет нести любимый командир. — А ты — на плечи Госсена. — Пытаясь сдержать раздражение, натянуто приказал Хаябуса. — Или хочешь сам это чудовище нести? Не задерживай нас, ежели не хочешь опять стать свидетелем бойни. Выбравшись первым, ассасин с тяжёлой ношей, провалился в снег почти по пояс, по щекам издевательски хлестал ветер. Для успокоения пришлось прикрыть глаза, впервые юноша захотел использовать свои способности по прямому назначению — истребить без колебаний своих врагов, окрасив целые деревни в алый, засыпав улицы изрезанными трупами, неистово хотелось убивать, лишь бы успокоить нарастающее в подсознании усталое раздражение. Накопленный в редких передышках запас энергии пришлось расходовать на бесполезное перемещение в пространстве. Вес груза в больше, чем в два раза превосходил собственный вес юноши, из-за чего тело, как бы он быстро не двигался, застревало под снегом, едва ли подошва касалась белоснежной ловушки. Черная энергия окутала юноши, полностью покрыв физическую оболочку, буквально лишив её веса, превратив носителя в бесплотную тень. — В какой стороне запад? — Донесся из мрака приглушённый голос. Сесилеон едва ли указал направление, как тень исчезла из поля зрения, растворившись в окружении. Остальные в удивлением наблюдали за метаморфозой, воздух вокруг ассасина был плотным и тяжёлым, вместе физического тела был только чёрный сгусток энергии, формирующий силуэт, границы которого искаженно колебались. — Не ожидал, что он владеет подобной техникой. — Присвистнув, поделился наблюдением Сесилеон, придерживая охотника, на чьём лице читалась гримаса невольного отвращения. — Пошли. — Буркнул Грейнджер, для которого перемещения на спине товарищей подсознательное считались оскорблением. С высоты холма открылся вид на заснеженную равнину, в отдалении чернела горная цепь, конца которой не предвещалось. В низине метель утихла, за железным заслоном из-под белого полотна проклевывались полукруглые каменные крыши, из широких труб валил дым, копоть ластилась на снег, образуя вокруг дома пепельное кольцо. В центре заставы возвышалась широкая стальная крыша, усеянная железными трубами, раскаленными до предела, откуда беспрерывно валил густой дым. Под пологими навесами, торчащими почти из каждого дома, находились кузницы, горны и печи сияли огнём, звон стали и треск пламени доходил до вершины холма и разлетался с ветром по равнине. В решетчатых чанах, стоящих вдоль дорог, у дверей самых больших зданий, пылал костёр, вокруг которого собирались погреться солдаты. Железными плитами, обросшими леденистой коркой расстелилась извилистая дорога, ведущая вдоль застав, между домов, расчерчивая тропы. Но ним беспрерывно слонялись облаченные в тяжёлую броню, из-под которой торчал грубый мех, крупные, похожие на титановых големов, мужчины с мечами наперевес. Широкая железная тропа проходила через всё поселение, тянулась остроконечной змей из распахнутых врат, уходя вдаль дальше на запад и в сторону гор. Всадники на мощных мулах с пушистыми гривами небольшими группами патрулировали дорогу, лишая врагов и разбойников любой возможности напасть на одинокую, воинственную заставу Йезен. Завидев клубья дыма в отдалении, Хаябуса, сбросив с плеч ненавистный груз, поглощая в себя тень, вернулся к человеческому облику. Пара шатких шагов и юноша рухнул на снег, перестав ощущая ноющие от боли одеревеневшие мышцы, чувствуя, как острые снежинки неприятно царапают и обжигают открытые участки кожи. Использование техники бесплотного движения требовало абсолютной концентрации, коей ассасин сейчас был обделён. Ради далёкой пары вёрст Хаябуса отдал всё накопленные резервы, даже в свободной боевой форме ему с трудом удавалось долго находиться в состоянии тени, а груз на плечах вынудил вновь перейти за пределы возможностей собственного тела. Лёжа в ледяных объятиях, юноша разрешил себя слабость, разрешил закусить до крови обветрившиеся сквозь маску губы, зажмуриться от изнеможения, тяжело дыша, горячее дыхания расплавляя снег под головой. Сквозь рваную подошву жадно продирался снег, превращая ноги в несгибаемые свинцовые балки. К своему ужасу командир понимал, что с задачу по защите путников успешно проваливает, сталкиваться напрямую с внешним миром и его обитателями, как обитатель земель человеческий, он оказался не готов. Коченеющая туша медленно погружалась в хладную вату, меж серых, острых клочков шерсти замерзли тонкие струйки крови, сочащейся из дыры в черепе. — Разведаешь обстановку. Из чёрного, дымного облака появился Сесилеон, со сразу которого сорвался Грейнджер, рефлекторно уходя на шаг в сторону, с радостью взявшись за выполнение просьбы, надеясь избавиться он внутреннего ощущения собственной бесполезности. Сам вампир подошёл к Хаябусе, помогая ему сесть, тонкими пальцами он сквозь прочную шкуру принялся разминать оцепеневшие мышцы, дожидаясь, пока охотник отползет подальше. — Опрометчивое решение с твоей стороны. — Еле слышно предупредил юноша. — - Неразумное использование техник приведёт к гибели. — Ежели это чудовище поможет нас незаметно пройти в столицу под видом местных — рассчитано мной всё верно. — Ассасин ощутил острую боль, словно хладные когти впились под кожу, наполняя тело мёртвой, неестественной энергией. — Путешествие ново для все вас, — мягко, словно пытаясь успокоить невидимую бурю в сознании юноши, сказал Сесилеон. — Его тяжбы тебе не унести на своих плечах в одиночку, встретиться с тьмой мира выходцу из обособленной империи довольно мучительно. Сколько от роду тебе? — Двадцать один. — Хаябуса старался сохранить в голосе оттенок ледяного свинца. — Тьма мира меня не касается, единственная моя цель — защита группы до конца похода. — Разве твоё сердце не содрогается от вида неизвестных городов и людей, тайн, кои открываются взору. — Вампир пошатнулся, он и сам использовал слишком много энергии, восполнять которую нечем, удивительное тело убийцы буквально высасывало все доступные ресурсы. — Нет. — Хаябуса поднялся, сбросив с плеч ледяные руки мертвеца. — Спасибо, но лучше не пытайся наполнить энергией моё тело — рискуешь превратиться в безмозглого вурдалака без сил. Клауду повезло не стать свидетелем физических мучений ассасина, последний благодаря Сесилеону выглядел достаточно живым, чтобы от зоркого лекарского глаза скрылись последствия изматывающей техники. Госсена, рухнувшего от передвижения на колоссальной скорости, какую остальные до сего момента сдерживали, подхватил вампир. Жаловаться на усталость, волшебник не посмел, молча увядая в холодных руках, находясь на том пределе, когда подсознательно безразлично, что произойдёт с душой и телом. Капли воли к сопротивлению испарились, Госсен молча следовал, словно прикованный цепью за шею, куда скажут другие, он боялся, боялся абсолютно всего: смерти, мнения товарищей, колдуна, измывающегося над его рассудком, а собственный путь казался юноше чем-то неправильным, несуществующим, ведь твёрдо верил мальчик: всё предрешено за него. — Солдат толпы, — засыпанный снегом с головы до ног, с разведки вернулся Грейнджер. — Словно они не деревню охраняют, а военный оплот. — Застава Лезен… В центре равнины, она чаще всего подвергается нападением, отсюда и солдаты. — Объяснил Клауд. — Хая, дай мне тот амулет… Ассасин протянул небольшую прямоугольную фигурку, обмотанную красной тканью на тонкой верёвочке, именно она спасла юноше жизнь в битве против Ланселота. Спрятав драгоценность в самый глубокий карман, Клауд посмотрел в сторону туши, больше его самого, рассуждая хватит ли ему сил вообще дотащить её до врат. — Может, тебе помочь? — Добровольно предложил демоноборец, осмотрев себя. — Кажется, я не сильно выделяюсь из местных… — В другом дело. — Юноша вытащил из-под накидки и шкуры тяжёлый железный амулет с незавершенным кругом, линия которого, переливаясь сине-серебристым, почти соединившись, резко уходила вниз, перечеркивая круг. — Только в Шантале дают такую, чтобы отличать местных от чужеземцев. Не вернусь через час — Хая, перемещайся ко мне и будь готов удирать от погони… — При удачном раскладе, возможно ли достать новые ботинки? — Поинтересовался Хаябуса, от чего на без того красном от мороза лице лекаря, поступил румянец: от одной мысли, что командир просит его, сердце предательски билось в ребра. — Д-да… Я добуду… — Волнуясь, молвил Клауд. — Добуду обязательно!.. Застудить ноги… Это приводит к кровавому кашлю, а лёгкие забиваются слизью, да. — Юноша чесал затылок, глупо улыбаясь. Ассасин внезапно приблизился, склонившись к уху лекаря, наслаждаясь ощущением, как чужое тело колеблется от волнения, как юноша сжимается от неожиданной близости. — Не переживай, — прошептал командир, слегка касаясь губами мочки. — Я не забыл о твоих долгах. Иди. — Сказал он громче, подталкивая Клауда к действию. Не в силах ответить, пошатываясь, лекарь побрёл к туше, под недовольный взгляд Грейнджера, догадавшегося обо всем. Одна лапа, взваленная на плечо, показалась Клауду тяжеленым мешком, набитым углём, сдавленно мыча, юноша кое-как шёл, волоча десятипудовое чудище за собой. Подойдя к спуску с холма, лекарь не удержал равновесие и покатился вниз, чудом успев отскочить в сторону от линии падения игольчатого волка, шипы на шкуре коего могли пронзить насквозь человеческую плоть. Под враждебный взгляд солдат, поднявших на шум мечи, Клауд кубарем скатился по склону, всеми силами пытаясь остановить падение, дабы не влететь на скорости в железную стену, обрамляющую Йезен кольцом. Искупавшись в снегу, юноша с трудом поднялся, задыхаясь от волнения и испуга, в то время волчий труп медленно скатывался, образуя перед собой ком. — Чей будешь?! — Не дав лекарю возможности опомниться, грубо спросил солдат, направляя огромное лезвие меча в лицо неизвестного. — Шталь. — Ответил надменно Клауд, словно перед ним стоит мусор, демонстративно показывая подвеску. — Первая каста. Чего застыл, тащи это дерьмо к меховщику. — Поднявшись, юноша рукой отвёл меч, гордо вышагивая вперёд солдата. — Прошу простить, государь! — Мужчина, по габаритам превосходящий Клауда вдвое, застыл на месте в ужасе. — Я не… Просто люди вашего уровня без сопровождения… — Молчать. — Не оборачиваясь, процедил лекарь, совершенно изменившись в поведении, ему было сколько приятно, столько и отвратительно унижать неповинного воина. — Я не спрашивал твоих наблюдений. Тащи это дерьмо к меховщику. — По слогам повторил юноша. — Если голова замёрзла и ты не силах понять приказов — она более не понадобится. — Как вы пожелаете… — Солдат махнул рукой товарищам и троица големов, содрогаясь, как забитые щенки перед смертью, следовали за оборванцем в шкуре. Внутренне Клауд сам трепетал от страха, боялся, навыки, буквально вбитые в голову с детства, исчезнут, испарятся, когда на практике придется воспользоваться принадлежностью к высшей касте Шанталя. Проскальзывали воспоминания из прошлого, где юноша сам бывал на месте солдат, равное окружение презирало любопытный характер, интерес к окружающему миру и обычным людям, кои мастера в своих ремеслах. Видя под накидкой амулет жители заставы обходили стороной важную персону, солдаты откланивались с трудом двигаясь в латных доспехах, вынуждая лекаря невольно переполнялся ненавистью, окунаясь обратно в грязь, из которой с трудом удалось сбежать. Беглец, предатель Клауд, побывавший в роли многих мастеров, выживающий за счёт воровства, испытывал колоссальные муки совести, ведь права более не имел говорить с людьми в развязно-унизительном тоне. Звон кузнечных молотов, привычные для обитателей севера громкие разговоры — все утихало вокруг Клауда, наблюдающего, как местные отводят взгляд, останавливаются, перестают даже работать. Стальные стены увешаны шкурами, в прохладном помещении ощущался острый запах животины, слабо потрескивал в печи огонёк. За каменным столом, на жёсткой подушке сидел недовольный старик-меховщик, вытачивая ножи. Заметив позади Клауда солдат, несущих иглошкурого волка, мастер подскочил, не ясно, чему больше удивившись — особе чистых кровей или убитому зверю, по несколько лет к нему не попалась столь драгоценная добыча, покров которой почти не повреждён. — О, чудная тварь, о чудная! — Воскликнул старик, подорвавшись с места, почесывая густую рыжую бороду, рванул в угол, с силой пнув спящего мужчину глуповатого вида. — Вставай, дурья голова! Заносите! Заносите скорее! — Сколько возьмёшь? — Перебил лекарь, изображая недовольство. — А… Вы… Растерянно отозвался старик, рассматривая тушу вблизи, глубокая и слишком узкая рана на макушке трупа, явно свежего, выглядела необычно, мастер догадался, что убит волк оружием заморским. Посетитель выглядел почти как местный, исключая грубый плащ и плохо освежеванной шкуры, говорил как местные господа, однако, на воина не походил, и зверь пал не от столь нежных рук. Рассудил ремесленник, что жулик и убийца людей стоит перед ним, амулет, как и добыча украдены. Исполнить долг гражданина или забрать добычу, пригляделся поближе к юноше, чье лицо казалось знакомым, кой столь искусно играет, карие глаза, переполненные обидой и болью, выдавали лекаря, а возраст сделал очи старика по-звериному зоркими. — Уйдите с глаз моих. — Властно потребовал Клауд у солдат, изучающих тонкости многих ремёсел юноша догадался, что опытный мастер начнет задавать вопросы относительно раны. — И помойте свои латы — разит, как от свинарника. — Конечно, молодой государь! — Мужчины откланялись и, облегчённо вздохнув, побрели прочь, как бы беду на головы не накликать. — Разум твой чист, а глаз хитер. — Негромко молвил меховщик. — Не встречались ли мы раньше, юноша? — Не знаю… — Уже мягко ответил лекарь, убирав ненавистный амулет под одежду. — Я отдам шкуру за пять плотных накидок и ботинки со стальным листом в подошве. — Контрабандист? — В лоб вопросил старик, догадавшись, что нарушитель и разбойник без надобности не отдадут столько ценный материал за бесценок. — Я бы простил тебе убийство знати, но позволить тебе провести чужеземцев на земли Шанталя — не могу. — Нам нужно в порт… И только, более в эту страну я не вернусь, и никто из моих спутников. — Честно признался Клауд. — Мальчик-шаман! — Вдруг воскликнул глуповатый мужичок, подготавливающий всё это время инструмент. — Я помню тебя, ты вылечил мою голову! — Князь… — Опешив, прошептал старик, услышав забытое прозвище, коим окрестил его сын королевского наследника. — Младший сын династии Флёзен… Третий князь Клауд… Вы ведь погибли, восемь зим назад, в порту. Вы десять зим назад ухаживали за моим мальчиком, когда смерть пришла к нам в дом. Я помню, как будучи ребёнком вы исследовали трупы животных, кои я давал вам в знак благодарности за помощь. — Я сбежал. И желаю покинуть Шанталь как можно скорее. — Юноша устало вздохнул. — Прошу, дайте мне то, что я прошу и никогда больше я не вернусь в эти земли, и никогда более не побеспокою вашего дома. — Возможно ли помочь вам? За иглошкурого волка в Штале дорого заплатят, я мог бы отвезти вас туда. — Спасибо, но я под командованием другого человека, лишь он решает как действовать. Вам известны законы: поймают — убьют. — Я готов рискнуть. — Тучный старик выпрямился, гордо зачесывая рыжую бороду, перевязанную снизу тугим кольцом. — Хоть под конец жизни Боги подарили мне шанс сделать что-то стоящее. — Если такова ваша воля — отговаривать не стану, но вы действительно можете умереть. — Напомнил Клауд, махнув рукой рыжему мужичку, вышел из мастерской, обращаясь к группе солдат, обступивших очаг. — Эй, вы четверо, снимайте латы и за мной. Нужна помощь. — Карауль лавку, сынок. — Объяснял сыну меховщик. — Папа Франко скоро придёт. — Шевелитесь! — Надменно подгонял мастера юноша. — И вы тоже! Снимайте свои доспехи. Клауд первым поднимался по склону, не удосужившись объяснить воинам их цели, подобная самостоятельность влиятельного господина смущала солдат, привыкших носить первую касту буквально на руках. Князья, влиятельные бароны прекрасно обучены военному делу, достаточно выносливы, им просто льстило положение и возможность без последствий истязать других. — Назовите фамилию рода. — Неуверенно попросил один из солдат, когда группа взобралась на вершину, пройдя чуть дальше линии видимости. За то время, пока Клауд пробирался на заставу, Хаябуса успел прирезать ещё несколько иглошкурых волков, чьи выпотрошенные тела багровым отравляли белые снега. Солдаты, заметив трупы, застыли в удивлении, что за существо способно столь просто и бесшумно рубить столь сильных животных, почему никто на постах не слышал и намека бойню. Заметив впереди несколько теней, один из воинов схватился за костяной рог, чтобы подать сигнал тревоги. Острое лезвие пронзило сердце, мужчина успел лишь глухо кашлянуть, отплевываясь кровью прежде, чем пластом рухнуть в снег. Остальные едва ли успели заметить чёрную тень, парящую над мерзлым покрывалом, две другие фигуры в отдалении приближались, образуя человеческий силуэт. Один из воинов бросился на лекаря, догадавшись, что несчастных попросту заманили в ловушку разбойники. Замахнувшись мечом, мужчина не заметил приближение ассасина, чья катана насквозь пронзила грудь, лишив сил, тело содрогнулось от боли и пластом рухнуло намертво. Старик Франко от ужаса бросился в снег закрыв голову руками, жуткая картина открылась перед глазами: Сесилеон, бесшумно появившийся за спиной воина, пронзил его шею клыками, безжалостно высасывая кровь. Крупный мужчина тощал на глазах, кожа иссыхала, чернела, словно тонкий лоскут прикрывала кости. Последний солдат бросился бежать, как перед явился Хаябуса, взгляд острых, тёмных глаз, маска, скрывающая юное лицо, наводнили душу воина ужасом. Для Шантальсих солдат беспощадные ассасины Най представлялись демонами в человечьей плоти, и командир идеально подходил под описание, ведь при истинной силе своей становился сильнее любого демона. Молниеносным взмахом Хаябуса отсек чужую голову, обагровив всё кровью, вырвавшейся фонтаном из жилистой шеи мужчины, падшего с выпученными от ужаса глазами и ртом, распахнутым в неуслышанной мольбе. — Встать. — Приказал ассасин, направив катану в лицо меховщика. — Ч-чудовище… — Шептал Франко, дрожащей рукой указывая на вампира, превратившего одного из солдат в скелет, обтянутый бесцветной кожей; по губам и подбородку юноши текла чужая кровь. — Как грубо. — Оскорбившись, Сесилеон достал из внутреннего кармана фрака белый платочек, принимаясь вытирать кровь. — Я не шут, чтобы вы в меня пальцем тыкали. — Ты — вампир, а для людей это куда хуже. — Молвил Грейнджер хлопнув мертвеца по плечу, подходя к Франко. — Дед, ты с миром к нам? — Чудовище… — Метался в страхе меховщик, рассмотрев каждого из путников, заметив на груди охотник под плащом серебряный орден демоноборца. — Ассасин… Охотник на нечисть… Каких чудес только не встретишь в мире… — Хая, убери оружие, он друг… И согласился довезти нас до столицы… — Мягко попросил Клауд, снимая с трупов окровавленные шубы, под которыми извлёк отличительный браслет воина с острым шипом посередине. — Надевайте… Без отличительных знаков в Йезен вам не попасть. Ассасин первым делом снял тяжёлые сапоги, плотно обшитые мехом, ноги уже начинали опухать и коченеть от снега, лёгкая обувь найти, фактически не имеющая прочной подошвы, в снегах совершенно не пригодна. Долгожданное тепло вызвало неестественное чувство блаженство, Хаябуса почувствовал, как по телу пробежалась приятная волна мурашек, ступни приятно покалывало, словно с кожи сходил тонкий слой льда. — Не самый разумный способ достать ботинки, но спасибо. — Сквозь маску мелькнула тень улыбки. — Значит, ты вызвался доставить нас в Шталь? — Ассасин переключился на Франко. — Времени на сборы и подготовку у нас нет, либо отправляемся сейчас, либо ступай своей дорогой и навсегда забудь сегодняшний день. — Не спеши, юноша… — Покачал головой меховщик, зарываясь руками в бороду. — Обогрейтесь и поешьте, многие, кто торопится — погибают во льдах. Холод — не друг, он дарит человеку много недугов. Я видел твои сапоги, рискуешь подхватить кровавый кашель. Как и вы все, что побудило вас ходить в таких одеждах по Шанталю? — Готовы? — Хаябуса проигнорировал наставление, обратившись к остальным. — Им нужен отдых. — Вмешался Сесилеон, нехотя натягивая грубую шубу, грубо сшитую из кусков меха, а поверх и тяжёлый браслет, кой сваливается с тонких запястий. — И тебе тоже. — Хая, пожалуйста… — Лекарь осторожно потянул ассасина за рукав. — Я ненавижу это место, не хочу оставаться здесь и минутой дальше, но… Одна ночь у очага, сытый обед даст нам оправиться после ледяных ночей. — Хорошо. Но учти, мы убили четырёх солдат и обнаружится это быстро. — Юноша сорвал с обезглавленного трупа одежду, плотнее катаясь, натягивая воротник почти до глаз, чтобы скрыть маску. — Солдаты боятся уходить с железной тропы. — Сообщил Франко. — Слишком много зла скрывают снега, иглошкурые волки — сильнейшие звери, но есть горные твари, куда опаснее, порой, спускаются они и разоряют заставы. Берите-берите зверей и поспешим в Йезен. — Лучше убивать монстров, нежели людей. — Грейнджер не горел желанием под другим кликом проникать в деревню, кишащую солдатами, кристально понимая риск оказаться раскрытыми. — Я тоже считаю, что риск быть обнаруженными слишком велик. — Юноша подошёл к командиру, шёпотом делясь догадкой. — К тому же, вряд ли дед собирается помочь нам по доброте душевной. — Знаю, но нам действительно нужна спокойная и тёплая ночь. — Молодцы, не томите! Скоро начнёт темнеть! — Требовал Франко. — Госсен, тебе решать. — Обратился Клауд к затихшему в стороне волшебнику, сложившему руки в молитве. — Хватит. Детские забавы кончились. — Хаябуса грубо отдернул мальчика от трупа. — Идём на заставу, в столицу отправимся на рассвете. Волоча тяжёлые туши по заставе, оставляющие позади бурые полосы, спутники ловили на себе восхищенно-испуганные взгляды жителей: кровь на шубах свидетельствовала о тяжёлой битве и потерях, но три убитых волка за день — подобного Йезен не видел десятки зим. Завистливо глядели на тучного меховщика товарищи по ремеслу, солидная досталась Франко добыча, продав три шубы из шерсти иглошкурых волков — безбедная жизнь для всей семьи гарантирована. Один из трупов не поместился в мастерской, его пришлось оттащить под навес для мешком с углём и прочего мусора, сын Франко удивлённо, с какой-то детской радостью встретил «солдат», ходил вокруг туш, словно не понимал их ценность. — Проходите скорее. — Рыжебородый старик указал на стальную дверь, едва заметную под ковром висящих шкур. — Сынок, подготовь баню, пусть молодцы обогреются после охоты. В круглой комнате жарко натоплено, в каменной печи, напоминающей по форме крохотную иглу³, с уходящей в железный потолок трубой, раскаленный до предела, трещал уголь. Прямо на полу валялись приевшиеся бурые шкуры, несколько подушек, набитых соломой, шерстью и старыми тряпками, в центре, обнесенный железным кольцом, тлел очаг. Казалось, местные совершенно не знакомы с уютом, из стали они сооружали полки, посуду, мебель, выплавляли крюки, где висели тяжёлые шубы и массивные шапки, так и жили, закованные камнем и сталью, в домах хранили даже самые старые, драные ткани, словно берегли как алмазы. — Кушать хотите? Кушать? — Мужичок метался по дому, считал тарелки, а потом гостей, несколько раз выполнив процедуру, заключил вердикт. — Не хватит мисок для всех. И супу не хватит, вы, солдатики, кушаете много… Ах, баня, батя придет и накормит вас, я должен баню готовить! Он скрылся за дверью, находящийся около печи, на ручке, защищая от жара, висела прочная обивка из шерсти. С другой стороны, в помещении поменьше, находилась другая сторона круглой печи, в которой крепится большой железный чан, наполняющийся из резервуара на крыше снегом. Стальные лавки в два яруса напротив печи тоже были застелены шкурами, использовать в интерьере дерево и обычную ткань, могли позволить себе не всё, вернее, лишь первая каста, проживающая в Штале. — Странный он… — Грубо заметил Грейнджер, наблюдая за метаниями огромного мужичка. — Не трогай его. У него рассудок слабый. — Клауд пихнул товарища локтем в бок. — Хоть в гостях перестань демонстрировать своё невежество. — В воре-алхимике заговорила голубая кровь? — Вскинул бровь охотник. — Будь это так, ты бы валялся у меня в ногах, умоляя о пощаде. — Молодцы, раздевайтесь, садитесь, сейчас принесу обед. — Поглаживая круглый живот, сказал Франко, пробираясь к подвальному люку. — Не стесняйтесь, ведь вы озолотили меня. — Дед, у тебя весь дом в шкуре, неужели эта белая — какая-то особенная? — О да, — Возбуждённо отозвался меховщик из погреба. — Белые шкуры при правильной обработке на ощупь они мягче бархата и носятся легче пуха, при этом волчья шкура очень тёплая и не пахнет псиной. Лишь богатые князья позволяют себе подобную роскошь. Когда на пару оттаивает лёд, шерсть ластиться длинными прядями, из неё, кстати, изготавливают дамские парики. — Понял. — Улыбнулся охотник, подняв руки, слушать о меховом ремесле юноша не горел желанием. Франко поднялся из подвала с большой кастрюлей супа, с густой жидкостью, состоящую из бульона и мяса, выливая её в котёл над очагом, который старик принялся раздувать. Следом на полу оказалась бутылка с мутной жидкостью. В железных тисках дома перемешалось множество запахов: псины, копоти, пепла, теперь к этому добавился и запах вареного в соли мяса. Дед принялся доставать железные миски, к тому времени из бани вышел сын, его грузное лицо пылало румянцем, по вискам сочился пот. По-детски улыбнувшись, мужичок рухнул около очага, наблюдая как закипает суп в котле. — Мисок и стаканов на всех не хватит. Кто желает отведать горячительной картофельной настойки? — Благодарю, не нужно. — Отказался за товарищей Хаябуса. — Говори за себя. — Насупился Грейнджер, отказываться от алкоголя юноша считал верхом неприличия. — Я не против испробовать. — Обойдёшься без горячительных напитков. — Покачал головой ассасин, открыто приказывая свинцовым тоном. — Избавь меня от надобности терпеть твой похмел на рассвете. — Брось, от стакана ничего не будет. Дед, плесни-ка. — Охотник засиял от подвернувшейся возможности смазать нервы алкоголем, душевный груз сбросить было необходимо. — Другой разговор. — Улыбнулся Франко, откупорив железную пробку, налил пахнущую брожением жидкость в кружку сначала гостю, потом себе. — Не стесняйтесь, молодцы, кушайте на славу. Меховщик принялся зачерпывать суп тарелками, без столовых приборов, вручал скользкие от жира посудины гостям, запах вареного мяса аппетиту не способствовал. Стол в комнате отсутствовал, нагревающиеся тарелки скользили в руках, а хлебать бульон с крупными мясными кусками совершенно не хотелось. — Папин суп очень вкусный! Он выбирает только лучшее мясо! — Басом воскликнул мужичок, коему тарелка спокойно помещалась в великанью ладонь. Хаябуса достал из-под шубы иглу, ловко насаживая на острие серо-коричневые морщинистые куски, осторожно удерживая импровизированную вилку под углом, чтобы не испачкать пальцы жиром. — Хая, — Клауд легонько пихнул товарища в бок. — Традиция в гостевом доме испить суп из тарелки, отказ — оскорбление для хозяина. — Интересно слышать о соблюдении традиций от человека, который Бога не боится и не верит в него. — Едким замечанием напомнил Грейнджер, без колебаний испробовал доставшейся ему бульон, который почти сразу запил ядреной настойкой. — Ешьте как хотите, господин ассасин… — Франко до смерти пугали чёрные, холодные глаза, маска на лице, из-за которой невозможно понять, что поистине скрывает убийца. — Благодарю. — Сухо отозвался командир, принимаясь за еду. — Люди Шанталя чересчур опекают свои традиции и вам придётся их соблюдать, дабы не вызвать подозрения. — Раздражённо объяснил Клауд. — Например, по улицам не следует ходить групповой более четырёх человек — солдаты могут решить, что вы затеваете недобрые вещи. Или, пример, если мужчина вызвал другого на поединок — отказываться нельзя, в тавернах местные не могут проводить ночи без доступных женщин… И главное, что по улице проходит человек, — юноша продемонстрировал свою подвеску. — С этим на груди — не смотрите на него! Не разговаривайте, постарайтесь спрятаться или уйти, чтобы он не сделал, ежели такой господин позовёт кого-то из нас — он труп. Шанталь — большая и малонаселенная страна, где нет плодородных земель, где снег, металл и камни, и каждый должен быть сильным… Против королевской стражи кроме тебя, Хая, никто не сможет сражаться. В кузнях горного дворца выплавляют единственные в мире доспехи, отражающие магию… — Что?! — Франко пребывал в шоке, волшебство казалось ему утерянными легендами прошлого, о выплавке противомагических доспех он не ведал. — Невероятно… Волшебство… Не утрачено… И королевская гвардия… — Демоны, вражеские солдаты — не имеет значения, кого убивать, чтобы защитить вас. — Тихим свинцом донесся голос Хаябусы. — Хая… Просто… — Лекарь поежился, виновато закусил губу. — Если царь узнает, каково твоё происхождение, то Шанталь может пойти войной на твою родину. Разорения южных племён недостаточно для поддержания стабильности, драгоценные металлы, украшения, камни — они приносят деньги, но не еду для населения… — И ты говоришь только сейчас?! — Возмутился Грейнджер. — Одно наше присутствие здесь спровоцирует войну?! — Успокойтесь оба. — Приказал ассасин, от внутреннего напряжения чуть не согнув стальную иглу, отложив тарелку в сторону, юношу обхватил Клауда за обмякшие плечи. — Посмотри на меня. — Хаябуса старался усмирить властный, холодный голос. — Ежели тебе столь много известно о Шантале, то перестань причитать и найди иной способ покинуть страну. А ты… — Он обратил мрачный взор на охотника. — Избавь нас всех от нужды терпеть твои внутренние обиды, кои ты выплёскиваешь на других. Ешьте и идите в баню, пусть хоть жар вытравит всё дерьмо из вашей головы. — Ассасин вручил тарелку Клауду, поднявшись с пола. — А ты куда?.. — Дрогнувшим голосом, вопросил лекарь. — Тебе более нас нужно прогреться. — Вам лучше не покидать дом! — Предупредил меховщик и Сесилеон согласно кивнул. — Ваши взаимоотношения оставляют желать лучшего. — Вампир медленно обошёл помещения, невидимыми касаниями проходясь по волосам товарищей. — Чтобы выжить — придется отказаться от эгоистичных желаний и сосуществовать, как единое целое, чтобы вынести бремя, которые вы сложили на себя добровольно. — Выбирайте для своих советов более подходящее время и место. — Процедил Хаябуса, враждебно прищурившись. — Разумеется, я лишь напомнил об очевидной истине. — Бархатно, тягуче-мягко поговорил Сесилеон. — У вас глаза красные, как у черта. — Вмешался сын Франко, указывая то на вампира, то на Госсена. — А у того мальчика — волосы седые, как у старца. Солдатики так не вы… Мертвец осторожно коснулся тучной щеки мужчины, подобно младенцу с глуповатой улыбкой, он рухнул на пол, сладко захрапев. — Что вы?! — Возмущённо воскликнул Франко и сам попал в чары сна, едва ли взглянув в рубиновые глаза вампира, тёплая, приятная иллюзия полностью захватила старика. — Когда мы в тепле и относительной безопасности, — продолжил Сесилеон. — Настал час поговорить. — Разговор по душам меня не прельщает. — Отмахнулся Грейнджер, конфисковав бутылку у меховщика. — Крепкая настойка и хороший сон — это решит проблему, а не бабские беседы о тяжбах жизни. — Юноша покосился на Клауда. — Что? — Лекарь нервно передернулся. — Почему ты смотришь на меня?! Потому что я не закрываю глаза на неприятности, на то, что у нас ни экипировки, ни средств, ни корабля?!.. То, что вы, подобно безумцам, хотите украсть корабль и выйти в море через железные врата? В этой стране нет плодородных земель, редки места, которые можно банально засеять картошкой… Лишь снег, металл и камни, их недостаточно, чтобы прокормить население, изделия ремесленников приносят деньги, но не еду. Шанталь живёт лишь за счет захваченных южных островов, и новая война, война с Най, кишащей жизнью и плодородием необходима стране… Хая, любая провокация и царь обрушится на твою родину тысячи военных кораблей, тяжеловооруженную армию, здешняя сталь легко выдерживает удары любого существующего оружия и отражает колдовство. Бороться против стражи порта придётся в одиночку, без оружия мы с Грейнджером — лишний груз, а остальные, их магия не поможет… И пусть, мы сможем выпасть корабль, Рассекателем Океанов не сможет управлять команда из пяти человек, а вы… Даже не обучены корабельному делу. Мы лишились средств и провизии, даже при огромном желании — доплыть до западных берегов мы не сможем. — Знаешь иной способ — говори. — Спокойно выслушав, Хаябуса потребовал альтернативы, но при взгляде на растерянные лица, мрачно продолжил. — Устанавливать дипломатические отношения я местным правителем — нет времени, собирать и брать под контроль преступников, разбойников и заключённых — нет времени, не говоря о риске. Лишь боев и хитростью мы покинем Шанталь, не важно, где захватить корабль, в порту или подле него, неважно, какую флотилию вышлют по наши души — каждого я уничтожу. — С каких пор для тебя стало проблемой выкрасть оружие? — Поинтересовался Грейнджер у лекаря. — С таких, что меч весит несколько пудов! А латный доспех — больше нашего собственного веса. Стража Шталя невероятно сильна, они уступают ассасинам в старости и ловкости, армии Церима в тактике и вооружении, но в сражении стражи убьют любого, даже самого подготовленного бойца, взмахом руки. — Я слышал об отражающей броне из кузниц Шанталя, — тягуче говорил Сесилеон. — От истинного волшебства они не защищают, магнетические свойства металла отражают лишь слабые ведьмовские чары и поглощают умерщвляющие заклятия некромагов. Волшебство это слабо, едва ли им можно убить обыкновенного крестьянина. — Правда?.. — С надеждой спросил Клауд, прижимаясь к ассасину, мысленно умоляя последнего отказаться от риска. — Истинное волшебство, дарование носителю природой, обладает невероятной разрушительной мощью, так ведь, юный избранный? — С тревогой вампир смотрел на Госсена, скромно кушающего в стороне от путников. — Ведьмы и прочие гонимые народом мастера необычных ремёсел — черпают силу из ритуалов, предметов и поглощения жизни слабых существ. — Ты видел, как сильна магия… — Зябко отозвался волшебник, поджав ноги, словно в испуге. — Самый прочный доспех, ежели и поглотит часть энергии, от второй её части — рассыпится прахом. Мастер Акай говорил, что в нет в мире стали, способной полностью отразить эффект заклинания. — Ваше противостояние с Ланселотом в пустыне тому доказательство. — Заверил Хаябуса. — Клауд, — продолжил ассасин, оставив свинцовый тон. — После пережитого, люди — слабейшие из наших врагов. — Раны ваши… Человеческие, а лекарские навыки мои на чудеса не способны. — Юноша вцепился в рубаху ассасина, лбом уткнувшись в родное плечо. — Хая, обладай я крупицей волшебства, хоть одним исцеляющим заклинанием, не было бы мне столь боязно… До самого конца не желал я верить в пророчество, в избранного и тьму, угрожающую людям, не верил, что мы поплывем по миру в поисках древних руин, а теперь, когда мы спасаемся от смерти каждую луну — я не могу унять тревогу. После Загорья, в месте, где находится храм севера, лежит непроходимая ледяная пустыня, кишащая тварями, всё живое замерзает там, даже отделанные стальным рубцом суда Шанталя не подойдут даже к краю пустыни, никакие шкуры не защитят от ночного холода. — Для начала доберёмся до Вороньего Мыса. — Успокоил Хаябуса, скользнув рукой на талию лекаря, прижимая дрожащее тело к себе. — Император укажет нам следующую цель, ему ведомо куда больше, чем мне. Упоминание о Линге навеяло грустью и ассасин и Сесилеон, каждый по-своему, нуждались в своевольном юноше, кой и сам запутался в жизненном перепутье, ведал, на какую опасность согласился и всё же пошел на встречу погибели, не в силах оставаться безучастным и выдержать разлуку с любовником и верным другом. Вампир на мгновение отвёл глаза, подметив, что командир на миг сам оказался подвластен замешательству и тщательно скрываемому волнению. Понять внешний холод, бесстрастное отношение к товарищам мертвец мог: Хаябуса не имел права на собственные эмоции, когда его отряд разрывается от них, когда в сердцах каждого радостно пляшет страх. Сесилеон был свидетелем, как император и ассасин росли в компании друг друга, как юный Линг наблюдал за боем будущего главы Алой Тени, разглядев в мрачном мальчишке добрые, человечные черты. С ночи кровавой луны Хаябуса стал верным защитником императора, однако, по навыкам последнего превзойти не мог, оба мальчика тренировались до упаду, соревнуясь в мастерстве, ассасин, проигрывал каждый раз, поднимался, как и Линг, видя как соперник молниеносно набирает силу — становился сильнее сам. Лишь раз вампир наблюдал, как Хаябуса одержал победу; убийца смотрел на повелителя, стараясь удержать фарфоровую маску, подавить эмоции от долгожданной победы, чтобы не опорочить себя, как будущего главу Алой Тени и в этот момент Линг, переполненный чувством радости за друга, бросился на него с объятиями, тихонько попросив ассасина впредь быть настоящим и живым, хотя бы с императором наедине. В сердечной чистоте мальчика Сесилеон поначалу заметил избранного, юный правитель, оказавшийся заложником империи, не терял благородия, тайно мечтая о переменах и уже тогда Линг понимал: женщин он не любит, вожделенно мечтая о недоступном мужеложстве. Вампиру было приятно понять, насколько крепки узы между двумя людьми, что правителя и командира армии связывает не политика, а чувства, выстроенные десятком лунных лет, создавшие нерушимый союз. Возлюбленной не останется с тяжёлым бременем в одиночку, глядя на Хаябусу, тайно желающего скорейшей встречи с господином — Сесилеон отчётливо это понимал, как и то, что ему придётся оставить императора проживать человеческую жизнь. — Мы оба ему нужны. — Вдруг сказал ассасин, словно понял, о чём думает вампир. — Кому?! — Ревниво вопросил Клауд. — Императору. — Рефлекторно ответил командир, разумеется ставя долг перед правителем много выше личных чувств. — Ежели вы закончили изливать души — идите в баню и спать. Используйте всё данное время, чтобы восстановить силу. — Командир… — Испуганно обратился к юноше Госсен, спрятав нефритовые глаза под чёлкой. — Колдун обещал убить вас, убить каждого, пока я не останусь один, пока не подчинюсь его воле… Пока я рядом — вы находитесь под оком смерти. — Знаю. — Леденяще отчеканил Хаябуса, приняв этот факт, покидая дворец Най в качестве командира путешествия. — Каждый здесь знает. У меня — приказ защищать тебя, но остальные следуют за тобой по собственной воле, верят ли они в твою силу, в пророчество — не важно, но желая уйти во имя нашего спасения — ты предаешь доверие Клауда и Грейнджера, что стали тебе первыми товарищами. — Что мне делать?.. Бессильно смотреть, как вы умираете?.. — Волшебник вдруг пал на колени перед ассасином. — Я не смогу… Не смогу простить себе вашей смерти, на моих руках окажется кровь невинных. Клауд отвёл взгляд, конечно, он изо всех сил старался поддержать мальчика, но как облегчить ношу человека, еженочно встречающегося лицом к лицу со своим убийцей; охотник передернул плечами — истребить тёмного колдуна, защищать простой люд — долг ремесла демоноборец. Смотреть на мужские слёзы грубый юноша терпеть не мог, лезть в чужие души, понимать эмоции других жестокое воспитание ордена не научило. — Как говорили наши мастера: те, кто не способны обуздать тьму внутри себя — никогда не одолеют тварей мрачного мира. — Пробурчал Грейнджер, совершенно не представляя, как поддержать и утешить перепуганного волшебника, чтобы его дух окончательно не сломался. — Встань. — Приказал Хаябуса. — Твоё желание защитить нас, так же как эгоистично, как и желание остальных — помочь. Проблема Ланселота — не твоя единоличная, победить его у тебя не хватит опыта и подготовки. — безжалостно рушил юношеские чувства ассасин. — Что он такое — сын Бога и Луны? Ежели так, человек, самый могущественный волшебник сего мира не одолеет столь могущественное существо, и я тебе не обещаю, что все сильные мира, объединившись, окажутся способными дать колдуну достойный бой. Хочешь бежать — беги, но перед этим признав факт: ты не умеешь выживать в одиночку, тебе не знакомы опасности мира, грехи людей, кои убьют тебя за глаза, волосы, слабость характера и неуместную мягкость. — Простите… — Зябко отозвался Госсен, вдруг прильнув к груди командира лицом, как и остальные, беспрекословно доверяя наемнику.- Я… можно мне… — Ничего не поделаешь. — Хаябуса положил руку на дрожащие лопатки мальчика, скупо поглаживая спину. — Оставьте нас. — Но… — Поджав губы от обиды, противился Клауд, не желая, чтобы другому достались объятия ассасина. — Пошли. — Буркнул Грейнджер, оттягивая лекаря за ворот. — Не будь, как ревнивая девица. — Прошу, идём. — Вежливо попросил Сесилеон. — Есть разговоры, касающиеся только двоих, и не всегда они между супругами. Раздражённо фыркнув, лекарь нехотя последовал за остальными насладиться баней, горячая вода должна была смыть не только грязь, но и душевные тяготы. — Утешьте меня, командир… — когда в комнате слышалось лишь сопение хозяев, волшебник, захлебываясь от слёз, начал говорить. На миг Хаябуса растерялся, в число священников, выслушивающих исповеди, наставляющих людей на истинный путь, он не входил, ведая лишь один грязный способ, как успокоить безутешных, но совершать отвратительные вещи с невинным мальчиком ассасин совершенно не желал. Волшебник искал именно этого утешения, любви, хотя бы временный, но командир одарить ей не мог; знал, что невинное создание может влюбиться, второго воздыхателя в группе иметь не хотелось. Отнимать радость первой любви у эмоционального Госсена — мерзко, от одной мысли о подобном Хаябуса, отрекшийся от чести и морали, испытывал неприязнь, всё же испытывая к мальчику сострадание. Под всхлипы, слабое шевеление, ассасин аккуратно поглаживал волшебника по волосам, ловко перебирая пальцами пряди. — Соитие между мужчинами — это больно? — Командир от вопроса побледнел, без того молочная кожа стала фактически бесцветной. — Я не стану делать этого с тобой. — Хаябуса дёрнул головой. — Он станет… — Выдавил из себя Госсен, цепляясь за рубашку юношу, растирания по черной ткани слезы. — Он целовал меня в кошмарах… Мне страшно, страшно поддаться его чарам… — Мне не защитить тебя от кошмаров. — Ассасин утомленно вздохнул, услышав откровения, он не мог помочь. — И проникнуть в них мне не позволят. Лишь победив Ланселота во сне — избавишься от мучений. Иного способа мне неведомо. — Как?.. — Госсен поднял голову, на лице воцарилась гримаса мучений: прикушенные губы, нежный румянец на щеках, застывшие кристаллики слёз в нефритовых глазах, юноша выглядел сколько печально, столько и прекрасно. — Не знаю. — От вида волшебника помутилось в сознании, как же мальчик нуждался в любви, казался доступным и желанным. Хаябуса сглотнул образовавшийся в горле ком, отстранившись от подчинённого. — Сон принадлежит тебе — управляй им. — Он уже часть меня, командир… Наша магия одной природы… — Госсен настойчиво тянулся к лицу наёмника, сжимая ладони бёдра последнего. — Он способен подчинить мою душу… Во сне он был частью меня… — И давно ты наблюдаешь? — Мгновение и у шеи волшебника поблёскивало лезвие куная. — Вот как. — Волшебник ухмыльнулся, элегантным движением смахнул слёзы и поднялся, не испугавшись оружия у горла. — Образ невинности сложен в освоении. Наблюдал за вами я изначально. — Освободи мальчика. — Мрачно приказал Хаябуса, поднявшись следом, держа кунай в боевом положении. — Малыш сам позволил напитать своё тело моей силой. — Юноша продолжал надменно улыбаться. — Умолял меня уберечь от смерти, а по долгам, господин ассасин, приходится платить. Я ведь сказал, наше волшебство одной природы, а в природе сильный подавляет слабого. — Чего ты добиваешься?! — Убийца оказался перед волшебников, схватив последнего за горло, вжал в стену. — Испытываю новое заклинание, — прохрипел Госсен. — Не стоит бросаться в драку, убивать тебя сейчас я не буду… Сначала разберусь с двумя мальчиками, которые не могут себя защитить… Убью их у тебя на глазах, Хаябуса, а ты ничего не сможешь сделать. — Тебе нужен Госсен? — На провокацию командир не реагировал, свободной рукой складывая печать, постепенно теневое пламя скрыло кончики пальцев. — Я могу убить его прямо сейчас. — Как же, милый? Тебе ведь известно, что именно я — ключ к спасению мира… — Волшебник облизнул розовые губы, изображая вселенское блаженство от положения заложника. — Если грохнуть тебя — пропадёт и угроза миру. — Сомневаюсь. — Ухмыльнулся Госсен. — Угроза совсем не там, где ты думаешь. — Плевать. — Процедил Хаябуса, резко вонзив пальцы в живот мальчика, проникая сквозь кожу, не оставляя физических ран. — Ты — одна из угроз. Исчезни. — Я ближе, чем ты думаешь… — Напоследок выдавил враг, захвативший волю Госсена, прежде, чем печать ассасина изгнала врага из тела. Волшебник обессиленный рухнул на руки командира, задыхаясь от нехватки воздуха, тело дрожало, словно из него выкачали энергию. Беспомощно мальчик цеплялся за плечи Хаябусы, стягивал с плеч рубаху, не в силах найти оправдания произошедшему: ведь разговор он наблюдал, но изгнать из своего сознания колдуна не было сил, которые будто уже не принадлежали Госсену. — Хая, вы… — Клауд, обмотав пояс шкурой, застыл в дверях, наблюдая картину нежных объятий, слезливых извинений волшебника, от обиды юноша поджал губы. По грязные одеяния, оставленные в тазу он мгновенно позабыл. — Может, нам еще переночевать в бане, чтобы вы успели насладиться?! — Не сейчас. — Отмахнулся Хаябуса, осторожно положив мальчика на пол, осматривая издыхающее тело. — Давно колдун способен на подобное? — Н-нет… Не знаю… — Госсен виновато качал головой. — Я боялся… Боялся умереть… Он столь внезапно подавился мою волю… Холодно… Сам Ланселот поведал вам о кошмарах, я бы не стал! Не стал бы возлагать на вас ещё большую ношу! — Что происходит?.. — Осторожно вопросил лекарь, подходя к трясущемуся волшебнику. — Очередные издевательства Ланселота. — Раздражённо прошипел ассасин, прищурившись. — Думаю, он тоже в Шантале. Значит, его влияние на тебя, — юноша посмотрел на волшебника. — Усиливается, когда вы близко друг к другу. И мы как раз направляемся на его земли. — Могущество Ланселота… — Донесся тревожный голос Сесилеона. — Неиссякаемо. Уверен, восстановление печатей — усиливает обоих, нам нужно лишь не дать колдуну захватить волю избранного. — Он сказал… — Сбивчиво признался Госсен, усмирив дрожь. — Что до меня были другие… И лишили себя жизни. Всё закончится, когда я умру. — Не закончится. — Отрицал вампир. — Через какое-то время лунное волшебство пробудится у другого человека, цикл повторится. Неведомо, что будет в конце, но сейчас, когда ты жив, ты — единственный человек, способный остановить Ланселота. — Я человек, а он — порождение Бога… Того могущество, коим обладает колдун моему телу не выдержать. Я молюсь, что восстановив все печати, построив заново четыре храма, настоящий Создатель вернётся и защитит детей своих… — Или уничтожит. — Прошептал Хаябуса. — Оставим храмы до встречи с императором и примем бой в Цериме. Человечество восемь столетий существовало без Бога, будь нужда в нём — каждый бы погиб. Из обрывков легенды в храме ясно: Создатель желает людям смерти, победив Ланселота нам самим придётся убить Бога, ежели тот явиться пожинать плоды сражения. В Алой Тени сохранились легенды, писанные до Забытого Столетия, о драконах, равных по силе Богам, создавших святые земли Най, которые не мог уничтожить бушующий океан… Те драконы, как говорят, были людьми, перешедшими за пределы миров. — Ассасин посмотрел на Сесилеона, ожидая, что бессмертный свидетель утерянной битвы миров, подтвердит или опровергнет легенду, но вампир лишь покачал головой. — Подобное могло произойти задолго до моего рождения. — Объяснил Сесилеон. — Я застал разрушение мира, а не времена его создания. Восток и во времена моего правления — кишил таинствами, фактически я жил в другой части континента. Сейчас, только Ланселоту известна истинная история людского мира. Госсен, — вампир опустился на одно колено, обхватив хрупкую ручку холодными ладонями. — Он изначально чистое существо, испытавшее на себе мощь тьмы, в сражении победить ты его не сможешь, но способен извлечь мрак из его души. — После отнятых им жизней, хочешь, чтобы мы спасали эту тварь?! — Со злостью воскликнул Хаябуса, философия всеобщего прощения выводила хладнокровного юношу из себя. — Я убью его, любой ценой. Вставай. — Ассасин грубо поднял мальчика с пола, потянув в баню, где забыв обо всем, продолжал нежиться в тепле Грейнджер. — Пора и нам смыть с себя грязь путешествия. — Возможно ли такое, что из-за тьмы Ланселот не может восстановить печати? Клауд ночами думал обо всем, пытаясь ухватиться за нить, скрывающую правду, каждый раз приближаясь к которой юноша терял цепь размышлений. Вопрос, почему колдун сам не исполняет задуманное, являясь сильнейшим существом на земле, не давала лекарю покоя. Исполнять жестокий план чужими руками казалось Клауду странным и ради чего потребовалось ждать восемьсот лет. — Магия не забывает своего создателя. — Объяснил Сесилеон. — Истоки первоначальной волшебной природы не исчезают. Самое светлое занятие подчиниться темному магу, если тот создал его и наоборот. — Мог ли кто-то другой построить храмы, вернее, мог ли Ланселот при создании печати использовать чужое волшебство? Это объясняет, почему он сам не восстановил печать. — Я думал о подобном. — Согласился вампир. — Но колдун построил храмы у меня на глазах, выпущенное количество волшебной энергии было невероятно мощным, божественным. Людям не известно, как устроены небеса, как магия струится в Божьей обители, могу лишь предположить, что Ланселот израсходовал всю силу на печать, а восстановить её в мире, почти лишенном волшебства — тяжело, он мог ждать столетиями, дабы вернуть утраченную силу. — В легенде говорилось о сыне Бога и Луны, что если Луна — это не космическое тело, освещающее ночь серебром, а Богиня. — Предположил Клауд. — Что если именно её силой колдун воздвиг храмы, что если именно Богиня, а не колдун, наделила Госсена лунным волшебством? — Только ему известна правда, без толку предполагать, последовав за предложениями — можно разрушить мир. — Уклончиво ответил вампир, к каждой из дум юноши он приходил, и каждая версия могла быть истинной. — Храмы и Ланселот — только у них вы получите ответы. — Ты доверяешь ему? — Вкрадчиво поинтересовался Клауд. — Он защитил мой мир, отделил людей от Рая и Ада, чтобы спасти и знал, что придет время обратиться во тьму. Забытое столетие минуло и главное сейчас любым способом остановить катастрофу. Я выживу, ведь бессмертен, но люди как ты сгорят в пламени бесконечной войны. Восемьсот лет назад — волшебством обладали многие, за магию не казнили суеверные крестьяне, церковь и другие организации, то, что для ваших умов прорыв, для моего — забытая реликвия; ежели на мир зло рухнет сейчас — люди не смогут спастись. Линг осведомлён об угрозе, посему отправился в Церим, но сперва он встретит нас на Вороньем Мысе. — Знаешь, иронично, что я всю жизнь пытался отрицать любое противоестественное явление, даже Бога, услышав о пророчестве, подумал — бред слабоумного. — Лекарь печально улыбнулся. — И теперь погружен в то, во что не веровал, и до сих пор стараюсь отрицать происходящее. Ланселот, создав печать, преследовал какую-то цель, ежели его разум так возвышается над нашим, то в каждом его поступке имеется потаенный мотив, которому следуем мы, даже не замечая. И я пойму его ни как божество или волшебника, а как существо, обладающее разумом. — Жертва своего времени? — Любезно спросил вампир, долгие года он наблюдал за людьми и Клауд оказался из того редкого числа отличающихся гениев поколения, говоря вещи, не свойственные пугливо-верующему населению. — Что? — Юноша смущённо похлопал глазами, приняв вопрос за скрытую похвалу. — Нет… Я просто стараюсь пользоваться собственным разум, а не следовать законам веры… — Это прекрасно. В будущем мир обязательно столкнётся с противостоянием религии и её отрицанием. — Жаль, что Бог существуют, — фыркнул Клауд, махнув рукой. — И решил уничтожить своё творение, ежели, конечно, создал людей именно Он. Я бы с удовольствием поглядел, как еретики громят церкви и терзают ожиревших священников, в каждой стране, куда бы я не отправлялся — церковь одна везде: богатая, властолюбивая и прогнившая в грехах, истинная вера живёт в душах очень немногих, с коими, не смотря на различия в философии, всегда можно поговорить без страха за жизнь. Сесилеон понимающе вздохнул, в человечком прошлом церковь всё ещё имела колоссальную власть, с которой хитрому королю приходилось бороться за кулисами большой политики. Недолгой была эра правления вампира, ставшая для его страны — последней, через несколько лет после коронации явились на землю мифические твари и взросла в океане золотой спиралью лестница миров. — Простите, что прерываю господские беседы. — Нагой, весь розовый после жаркой бани, Грейнджер кашлянул в кулак. — Но ваши панталоны я стирать не буду. — Какие панталоны?! — Резко воскликнул лекарь. — Хозяйство прикрой своё, бесстыдник! Бога побойся, раз так в него веришь! — Тише ты. — Охотник, совершенно не стесняясь, поднял руку. — Как связано то, что ты оставил свои тряпки в тазу, свалив поговорить и вера? Ты же шаман, свари себе из трав что-нибудь от приступов истерии. — Заткнись! — Клауд грубо оттолкнул усмехающегося товарища в сторону, уходя в жарко натопленное помещение. — Поделом тебе будет, если стража местная на каторгу в ледяные шахты заберёт! — Не слишком ли грубо? — Поинтересовался Сесилеон, для которого создать иллюзию одежды проблем не составляло. — Грубо с твоей стороны усыплять хозяев в собственном доме. — Отмахнулся Грейнджер. — Уж извини, меня учили убивать темных тварей, вроде тебя, а не тратить время на задушевные беседы. — Поверь, ты один из самых понимающих и воспитанных членов Ордена. — Благородно улыбнулся вампир. — И пока есть время, мы вполне можем поговорить. — О чём? — Демоноборец вскинул бровь, нагло развалившись посреди комнаты. — Ситуация ясна, как небо в погожий день: Бог предал людей, мир на грани уничтожения, а планы врага — туманны. Хочешь знать мое мнение о религии? Неважно, есть Создатель или нет: вера — внутреннее чувство, порой помогающее заблудшим душам, поддерживающее в трудные моменты, искренняя вера служит человеку независимо от Бога и служит подавителем грязных желаний. — Рад, что мастера Ордена не превратили тебя в безумного фанатика сил света, карающего любого, кто хоть не похож на обычных людей. — Я не принадлежу той части, связанной с церковью и не ищейка тварей мрака, скрывающихся под людской личиной. — Хмыкнул охотник, передернув плечами. — Далёк от верхов, да и не к лицу мне власть, куда проще защищать людей от невиданного зла, блуждающего ночами, чем выявлять ведьм, алхимиков, не принадлежащих отрядам церковных воинов и ордену. Грамотам и наукам я не обучен, лишь искусство битвы мне знакомо, кое в нашей ситуации имеет высший приоритет. Вместо разговоров подумай лучше о том, как и с кем предстоит сражаться, и сможем ли мы покинуть Шанталь. — С грузом в душе воевать тяжеловато. — Бархатно, словно заманивая жертву на откровения, проговорил вампир. — Такое существо человек — ему необходимо изливать душу, делиться радостью и печалью с ближним. — Прости, но у влиятельных господ всегда такие нежные души? — Саркастично вопросил Грейнджер. — Не о том, что внутри надо думать, а о настоящих проблемах, нарастающих снежным комом. Когда враг контролирует одного из нас — о личных тревогах не думают. — Юноша взял полупустую бутылку настойки. — Есть метод успокоения получше задушевных бесед. — Дав понять, что разговор окончен, охотник принялся наслаждаться пойлом. Приглушённый стук в дверь отвлек демоноборца от долгожданного глотка, Грейнджер напрягся, вероятно, исчезновение четырёх солдат уже обнаружили. Естественно, продефилировав через всю заставу с тушами гигантских волков, мастер и Клауд не скрылись от зорких глаз жителей, и каждый знал, если и искать пропавших, то в доме меховщика Франко. Стук становился настойчивее, стража намеревалась проникнуть в дом и стальная дверь не была для них препятствием. — У нас гости. — Сесилеон заглянул в банное помещение, предупреждая товарищей. — Выходите, быстрее, местные защитники ломают дверь. — Чёрт, знал же, что надо было идти в Шталь самим. — Раздражённо прошипел Хаябуса, натягивая мокрые штаны на прогретую кожу. — Заведём их сюда и убьем. — Обойдёмся без кровопролития, — чуть слышно шептал вампир, подгоняя товарищей выйти. — Понаблюдаем из завесы. Под звон стали, когда штырями и мечами пытались вскрыть замок, не прекращая яростно стучать, мертвец обвёл рукой просторно, чёрная дымка скрывала иллюзией следы чужого присутствия. Путники, разгоряченные, не успевшие обсохнуть, жались к дальней стене комнаты, прикрываясь кто, чем мог, окружённые иллюзорной мантией, скрывающей их от чужих глаз. Клауд вцепился в руку ассасина, нервно царапая ногтями молочную кожу, страх быть раскрытыми в обнаженном виде был сильнее ужаса смерти: солдаты, грубые и наглые, не слишком выбирали, кого насиловать и избивать для удовлетворения грязных потребностей. — Если нас обнаружат, — холодно прошептал Хаябуса, удерживая трясущегося лекаря за запястье. — Я убью стражу до того, как они успеют что-то понять. В мастерской остались сиротливо лежать два волчьих трупа, когда старожилы ворвались в жилое помещение. Со скрипучим стоном стальная дверь отворилась, в помещение вбежало несколько крупных солдат в тяжёлых латах, с огромным, почти с человеческий рост, мечами с широким лезвием. Открывшаяся картина застала стражу врасплох: Франко и его сын крепко спали на полу, где валялась бутылка с настойкой, пустые тарелки, в чугунном котле докипали остатки похлебки. Жар вызвал у тяжело обмундированных солдат головокружение: печь в доме жарко натоплена, из бани, дверь в которую распахнута, валило влажное тепло. Дальняя стена комнаты казалась совершенно пустой, с полок взята посуда, сквозь иллюзию никто не мог заметить пятерых, замерших в безмолвном ожидании. Комната для мытья предстала пред вторженцами совершенно нетронутой. Один из караульных грубо толкнул Франко в бок; старик в испуге открыл глаза и подпрыгнул от неожиданности, застыв в оцепенении, увидев перед собой вооружённых стражников, а гости словно испарились. Остальные пошли осматривать дома и наружные пристройки. Солдаты привыкли, что народ боится их, реакция меховщика показалась им совершенно обычной, какой была бы и у других граждан. Следом подскочил и глуповатый сын, при виде стражи: огромных, скалистых мужчин в латах с мечами, у мужичка на глазах выступили слёзы детского ужаса. — Где четверо солдат, дед? — Грубо спросил капитан стражи. — Местные говорят, четверо воинов и благородный господин зашли и более не выходили. — Я… Я… — Франко и сам растерялся, не обнаружив в доме путников, он даже не помнил, когда сон забрал его в своей царство. — Они дотащили шкуры, я накормил их… Выпили настойки. Помилуйте, я предложил обед и заснул!.. Для старика вроде меня — сон приходит незаметно! — Куда пропали четверо солдат, отвечай?! — Яростно воскликнул капитан. — Н-не знаю… Помилуйте, не ведаю!.. Мы обедали и я задремал, они, верно, ушли!.. Мужчина не верил: какой солдат не поживиться добычей в доме меховщика, ежели тот уснул и какой солдат оставит драгоценные трупы иглошкурых волков, когда их добытчик и владелец пропадут их виду. Странным казалось и то, что именитый господин, принесший трупы, согласился отобедать с ремесленником, да ещё и угоститься самодельным пойлом. — Говори, старик! — Капитан навис над тучным, рыжебородым Франко. — Красноглазый дядя… — пробубнил сын. — Седой мальчик… Мальчик в песке и мой друг шаман и дядя с большой брошкой — больше не придут?.. — Что?! — В ужасе воскликнул страж, ему представились в воображении хитрые чужеземцы запада, чтущие дьявольские традиции. — С ними ты обедал?! — Не слушайте его! — Настойчиво предупредил меховщик. — Слаб его разум, это мой сын, Боги навеки заклеймили его быть ребёнком!.. — Папа пригласил домой солдатиков! — Капризничал мужичок. — Их командир — дядя в маске, он командует даже шаманом… Страж почесал шлем, речи слабоумного звучали как бред ребенка с разыгравшейся фантазией, после историй бабки-ведуньи или страшных рассказов взрослых. Но четверо сослуживцев вошли в дом меховщика и более не возвращались, в комнате действительно сохранились следы присутствия гостей, но самих пропащих не было, сам хозяин действительно крепко спал, не слыша, как взламывают дверь. Капитан знал, что благородные господа разговоров с обычными ремесленниками, солдатами не ведут. Смутный образ всплыл в памяти мужчины: несколько зим назад, каждый страж Шанталя знал о мальчике, носящем фамилию царского рода, кой любил сбегать из дворца к ремесленникам, рабочим, попадая неделями вдали от тёплых покоев, сытости и людей, достойных его. Смутьян погиб в порту, новость о смерти третьего царского сына потрясла страну, но избавила правителя от позора, что его наследник ведет знакомства с отребьем, лишь стражи, ловящие мальчишку по всем городам и заставам, знали о его сомнительный персоне и еретическими увлечениями. — Человек, принесший шкуру назвал своё имя?! — Рявкнул капитан, лезвием меча приподнимая подбородок Франко. — Назвал?! — Его убьют… — Прошептал Клауд, наблюдая сквозь завесу иллюзии жуткую картину. Интуитивно от обвил руку ассасина своей. — Останови… Останови их… — Не вмешивайся. — Приказал вампир, почувствовав как воля Хаябусы дает слабину, мольбы лекаря он собирался исполнить без колебаний. В крепких тисках Грейнджер удержал рвущегося на помощь Госсена, охотник мол лишь печально покачать головой, чётко понимая: обнаружив себя в Йезене — до Шталя не добраться. Тяжело смотреть, как безжалостно огромные стражи громят жилище, кричат на перепуганного старика, готовые заточить его в казематах не знание, благо, большинство путников умели расставлять приоритеты, ставя исполнение задачи выше чужих жизней, утешая себя: Франко, предупрежденный о последствиях, сам решился помочь. — Не знаю… Господин не называл, а я страшился спросить… — Лепетал меховщик, рухнув на колени, уткнувшись лицом в пол. — Прошу, помилуйте, я стар уже, а сын — слаб разумом, пропадёт без меня!.. Близится моя смерть, позвольте хоть детине приданного остановить! — Кроме выхода в мастерской иных дверей нет. — Доложил стражник. — Баня растоплена, но ей ещё не успели воспользоваться. — Как же уснул ты, старик, с чужаками в жилище?! — - Яростно давил капитан, задыхаясь от жара и духоты. — Только если знал их, говори, не то придется узнать путь до каземат, а волков — другому мастеру отдадим! Говори, старая скотина! Где четверо моих сослуживцев?! Как звали господина?! — К-Клауд… Шаман Клауд… — Испуганно пролепетал сын, подписав обоим смертный приговор; сердце Франко дрогнуло. — Он мой друг… Капитан прекрасно помнил имя злосчастного царского сынка, доставляющего всей армии проблемы: многие из-за него сутками торчали в башнях, терпели жестокие наказания господ, если Клауд сбегал из-под стражи. Находя мальчишку в доме какого-нибудь мастера на дальней заставе — мужчина едва сдерживался, чтобы убить еретиковатого недоноска. Много бед принёс в детстве лекарь простому народу, не понимал, что каждого ремесленника ждала тюрьма, смерть; стремясь познать мир, Клауд не сознавал, как люди его страны презирают инакомыслие и любые занятия, разнящиеся с тяжёлым трудом. — Капитан! — В дверях раздался тяжёлый бас запыхавшегося солдата. — Нашли наших молодцев… За холмом, убиты, убиты разбойниками проклятыми! А один… О, Боги… — Мужчина схватился за голову. — Обескровлен! Уверен, это происки алхимиков и чёрных знахарей! — Ах ты, старая тварь! — Заорал капитан, замахнувшись на отползающего Франко мечом. — Как посмел разбойников в Йезен привести?! Как посмел?! Убью! Уничтожу! — Хая, сделай что-нибудь! — Взмолился Клауд, вцепившись руками в обнажённые плечи юноши. — Прошу… Умоляю… — Поздно. — Покачал головой Хаябуса, бесстрастно наблюдая за жестокой развязкой. — Старику не будет покоя в Шантале. — Берите их! — Приказал капитан. — После ночи в ледяной камере язык, если не замёрзнет, то разряжается! Отправьте гонца в Шталь, уверен, проникли в наши земли не просто разбойники, а чужеземцы во главе с третьим князем Клаудом, пусть царь знает, что его непутёвый сын, возможно, вернулся. — Возьмём его с собой на запад! Хая, прошу, умоляю, останови их! — Продолжал трястись Клауд, впиваясь пальцами в чужие плечи до синяков. — Нельзя смотреть на то, как убивают людей! — Чёрт, держите его! — Вскрикнул Грейнджер, которого волшебник отбросил к стене тёплой волной энергии и рванулся на помощь. Голубоватая, мерцающая искрами тень, свалила двух солдат, подхвативших Франко, на пол, голой рукой Госсен отбросил в сторону меч капитана. Перед мужчиной возник совсем мальчишка, полностью обнаженный, вокруг худощавого тела кружились, переливающиеся серебристо-голубым, кристалликами магии, образующие прочный доспехи. Волшебник едва доставал макушкой до плеча стражника, на фоне широкой груди, массивных рук, казался тонким колоском, но Госсену это не помешало хладнокровно держать у шеи втроженца один из светящихся кликов. — Господи! — Вскричал Франко, отползая к печи, пытаясь утянуть за собой сына, застывшего со смесью удивления и любопытства перед таинственными чудесами. — Боже… Боже… Из пустоты… Свет из пустоты… — Поклянешься, что забыл обо всем или замолчишь навеки. — В голосе мальчика мелькнули оттенки властности, глядя на чужое горе, в доброй душе просыпались силу к сражению. — Мелкий скот! — Из погреба, выронив награбленное, вылез ещё один солдат, тут же кинувшись с мечом. В руке появился идентичный первому, источающий лунный свет, кинжал, коим хрупкий Госсен удивительно легко сдержал атаку пудового меча. Спокойствие в мальчишеских глазах, серебряные волосы и мощное волшебство, наполнившее комнату, вызывали у солдат, не ведающих страха перед местными ведьмами, шаманами и прочими, истинный ужас перед силой им недоступной. — Мне ваша кровь не нужна. — Объяснил волшебник, одной лишь магией сдерживая скалистых мужчин в крепких тисках страха. — Забудьте всё и уходите. Солдаты готовы были клясться в чём угодно и бежать, бежать за подмогой, разносить вести по всей стране о колдунах, проникших в Шанталь. По наивности, Госсен бы отпустил их, но ассасин, следом покинувший иллюзию, не позволил. Черная тень — последнее, что увидели мужчины, прежде чем доспехи наполнились их собственной кровью, сочащейся из перерезанного, мимолетным движением, горла. Сквозь латы текли ручьи багровой жижи, жадно впитываясь в шерсть, из бородатых ртов, пачкая волосы, хлестала кровь, с остекленевших глаз по сухим щекам скатились последние слезы. За жалких пару секунд четверо стражников познали смерть; ассасин действовал беспощадно, не давая жертвам даже момента для мольбы о пощаде, привычно заливая молочные, красивые руки, кровью. — Презренное великодушие. — Сдерживая ярость, прошипел Хаябуса, одарив мальчика самым тяжёлым и зловещим взглядом. — Вместо старика и слабоумного по твоей милости мне пришлось отправить на тот свет солдат, исполняющих свой долг. — Вы в порядке?! — Клауд тут же подбежал к Франко, осматривая его тучное тело. — Не ранены?! — Я… Я… — Ополоумев, говорил меховщик, узревший истинные чудеса магии. — О, Боги… — Убийство — порождает убийство. — Из завесу появился Грейнджер, на хозяина дома ему было плевать, а новая проблема не заставила себя ждать. — Так говорили в Ордене, когда охотники убивали свидетелей, человеческую молву мечом не высечь и слухи уже гуляют по заставе, а смерть этих солдат навлечёт беду на нас. — По-твоему, лучше смотреть, как обрекают на смерть человека, давшего нам кров и пищу?! — Воскликнул лекарь, разозленный на безразличие товарищей. — Да! Сейчас — да! — Охотник тоже не сдерживал гнев. — Его воля — стать преступником! И по вашим законам, мы — преступники, забыл?! И куда мы денем деда и его тупорылого сынишку — потащим с собой?! Два мягкосердечных идиота! — Наложи иллюзию. — Стараясь успокоиться, попросил безучастного вампира Хаябуса. — Надевайте солдатские тряпки, покинем заставу немедленно, пока и этих не спохватились.