Апофаназия грёз.

Вспыхнули небеса, огненный свет озарил землю в час ночной, иссыхал воздух вместе с рябью облаков. Раскололись луны, жар их чрева обрушился на мир, пылающие обломки, словно фейерверк рассыпались в поднебесье и медленно устремились вниз. Зловеще покорежилась малая луна, отдрабливаясь от старшей, из неё сочилась огненно-златая масса, опаляя разлетевшиеся обломки. Жизнь оцепенела в ужасе, когда небесное тело, вспыхнув рыжим пламенем, принося океанской глади обжигающие шторма, устремилась к земле. Звон колоколов оглушил просыпающуюся столицу, сонные люди в ночных рубахах выходили на мощёные гранатом улицы и падали на коленях в мольбах, иные застывали, сложив руки, у пыльных окон, третьи бросали дела и обращались к жутким небесам. А тревожных звон уносил ветер, петляющий по узким улицам, к безмолвствующему дворцу, острые шпили коего чернели под огненным полотном небес. Площадь пред дворцом заполнялась людьми, звон соборных колоколов в центральной, с остро выточенной резьбой на стенах, башне окутал площадь, разносясь эхом от сплошных стен, образующих прямоугольник с крытыми внешними коридорами по периметру, где расположились королевские солдаты. Тревожный шёпот и паника постепенно охватывали город, народ стремительно впадал в безумие, молва о неизбежной гибели сходили с уста и предсмертным шелестом неслись по всем краям. В окнах собора и Придворовых помещениях появились тёмные тени обитателей и монахов, не сознающих, что сообщить люду, всякий находился в ужасе, не ведал, какая судьба уготована народу. Дариус, совсем ещё юнец, в фиолетовом мундире с золотыми заклёпками и нашивками, песочного света штанах, заправленных в высокие сапоги по колено, наблюдал за приближающимся разрушением из открытого окна. На кару Божью он смотрел ещё человеком, но в тёмных глазах, отливающих рубиновым уже тогда искрилась жестокость демона. Пепельно-пшеничные волосы трепал поднявшийся ветер, вздымая к верхам каменных зданий уличную пыль. Душа не трепетала от ужаса, мысли о грядущей смерти не тревожили рассудка — Дариус не ведал страха и не пытался вымолить прощения, считал, что нет Ада большего, чем бытье земное. — Мой капитан, что происходит? — Раздался за спиной слащавый голосок, молоденький парень с бурыми синяками по всей шее, расположился на хозяйской, жесткой кровати и кутался в покрывало. — Вскоре всё сгорит. — Словно издеваясь над скорой смертью, весело бросил капитан. — Укройся где-нибудь. — А ты?.. — Испуганно вопросил юноша, спешно натягивая портки и рубаху. — И что будет с городом?.. — Я исполню свой долг. — Спокойно молвил Дариус, натянув белые перчатки, закрепил меч на ремне и вышел в коридор, тёмные своды коего озарял огненный свет. — Погоди!.. — Гость выбежал следом, не успев даже одеться. — Я ещё увижу тебя?! — Прощай. — Бросил капитан, не оборачиваясь. В тронном зале не утихала молва: монахи, капитаны и приближенные короля неловко мялись на малом ковре, тянущимся от остроконечной арки выхода с массивными, резными дверьми до мраморного подножья трона. Из узких, длинных окон, расписанным мозаикой геометрических фигур, сочился густой, мрачный свет. Круглый витраж¹ с изображением святых под потолком у выхода вспыхнул алым огнём. На колоннах с мрачной, угловатой резьбой из чёрного стекла переливались мрачные отблески разных цветов. Фреска райских садов с ангелами под сводами зала погрузилась во мрак, словно сказывая людям, что мир обречён. Вдоль каменных стен, скрытыми за длинными синими полотнами с золотой каймой, безмолвно стояли гвардейцы, их прежде бесстрастные лица исказила гримаса ужаса, им лучше иных слышны мольбы и растерянность священников, и бездействие короля. Дариус зашёл через центральный вход, трусливо пред ним распахнула тяжёлые двери с стража, все присутствующие расступились при появлении дьявольского капитана. Гвардейцы склонили головы, сознавая, сколь сильно командир ненавидит промедление, а куда более — неторопливого Сесилеона. Последний сидел на резном троне, обитым черным бархатом и багровой вышивкой, угольный, чуть вьющийся локон, выбирался на лицо из строгой укладки назад, закрывая одну из тёмных очей, в коих не находилось интереса. Подле правителя, выпрямив спину и сложив обе ладони на согнутом колене, торчащем из длинного, алого платья с разрезом до бедра, восседала бесцветная женщина с пепельными кудрями до талии, падающими на правую сторону лица. Королева, как подобает, молчалива, но в глазах её с алым отблеском — злобное нетерпение, сие взгляды Дариус всегда узнавал на людях. — Почему вы до сих пор здесь? — Капитан не считал нужным соблюдать формальности, посему подошёл к трону с вызовом глядя на Сесилеона. — В-ваше Величество, — вмешался тощий и бородатый священник с золотым крестом наперевес. — Велите народу молиться, достиг нас гнев Божий… — Чушь! — Резко взмахнул рукой Дариус и взошёл на первую ступеньку трона. — Вы должны отразить угрозы! — Королева едва заметно подняла голову на выпад гвардейца. — Ни вашими руками возводилась империя, неужто в миг вы позволите труду веков рухнуть лишь потому, что не желаете бороться, а, Ваше Величество? — Вы не смеете в столь уничижительном тоне говорить с королём! — Воскликнул второй, тучный, священник. — Не вам отдавать здесь приказы, вы — жалкий солдат! — Капитан!.. — Процедил гневно Дариус, сжимая кулаки, шёлковая ткань перчаток натянулась по швам. — И я не такой жалкий, как вы, обрюзгшие святоши! Да мне плевать на формальности и этикет, земля скоро падёт, падёт потому, что вы в нерешительности чешете голову, пока на улицах творится хаос, а перепуганный народ мечется по улицам! Ты, — юноша обратился к Сесилеону. — Личико для показухи, поднимай задницу со стула и вперёд! Веди свою черту армию в чёртов бой! Испуганные гвардейцы, взяв мечи наизготовку, двинулись на разбушевавшегося капитана, но король быстрым жестом остановил их. Священники попятились назад, лишь первая леди безмолвно, с фарфоровой маской на лице, наблюдала за происходящим. — Ежели знаешь, как остановить гигантское небесное тело, на огромной скорости летящее к земле — я слушаю. — Бесстрастно молвил Сесилеон, прищурившись. — Не знаю. — Грубо шикнул Дариус. — Используйте наследную силу. Люд пойдёт за вами; не за мной. — Никакое волшебство не разрушит столь массивный объект. Неведомо, в какую часть Атаранай оно упадёт. — Король, кажется, не испытывал страха и участь погибнуть ему милее битвы. — Выжившие отстроят мир заново. — Вздор! — От злости капитан прокусил губу, тонкая струйка крови скатилась по подбородку к шее. — К дьяволу всех вас! Я отправляюсь на стену!.. — Мой уважаемый супруг. — На удивление для всех вмешалась королева. — Ежели вы не желаете борьбы — я отправляюсь оберегать столицу без вас. — Леди Кармилла!.. — Возмущённо воскликнул священник. — Не женская доля браться за меч!.. Ступайте лучше в собор… — Капитан Дариус вам ясно объявил, что на пороге гибели формальности не имеют значения. — Девушка говорила величественно, осадив присутствующих пронзительным взглядом. — Таков долг правителя — обеспечивать мир и вести войны. Не в силах я без действий наблюдать, как мир в ужасе ожидает гибели. — Миледи… — Дариус замялся, по щекам скользнул румянец. — Вам необязательно… — Всё хорошо, капитан. — Кармилла улыбнулась уголками алых губ. — Сие моя воля. — Она поднялась и элегантно поклонилась королю. — Прощайте, супруг мой и благодарю за добрые годы, что подарили Вы мне. С моря дул штормовой ветер, вздымались волны на десятки метров, развиваясь о прочный пласт черной стены, идущей вдоль нагорного побережья. Внизу густела пена, образовывались водовороты меж острых пик рифов, кои прятались за волнами. Огненное прежде небо сгорело до жуткой белизны, лишь рыжик струи скалистых обломков порезали их. Клубился вдалеке ветер, поднимая вверх водовороты, на фоне белизны небес океан чудился чёрной пучиной. Первые капли дождя ударялись в гладкую вершину стены и расплывались в сторону, гонимые тёплым ветром. Начиналась буря, какую прежде не видывал народ. Младшая из лун, пылающая, расплывающаяся словно на льдины, застывшие в поднебесье, уже была крупнее старшей, неумолимо приближаясь. Взбушевавшийся океан словно тянулся ей навстречу, а ветра намеревались направить небесное тело на столицу. Огонь, раскаливший небо до белизны, пытался выжечь всякую тень без остатка, сам Бог, без лика и тела, явил свою испепеляющую силу. На одной из башен-волнорезов с длинным пологим резцом на внешней сторону, собрались солдаты из личной гвардии королевы, она сама и Дариус с самыми смелыми подчинёнными, пришедшими без приказа. Капитан стоял впереди всех, прищурившись от яркости, перебирал пальцами на грубой, фиолетовой рукоятке меча, декорированной полукольцами цепей, черным крестом с острыми вершинами. Ветер трепал одеяния и волосы, обдавая лица морской водой. — Миледи, вам ещё не поздно укрыться в катакомбах дворца. — Предупредил Дариус не шибко уверенно. — В сей час никому нельзя быть слабым. — Поежившись, ответила Кармилла. — Вам страшно? — А вам разве нет? Капитан едко усмехнулся, глядя на зарождающуюся бурю, на выжженное небо — он по-прежнему не испытывал душевного трепета, словно не верил, что смертен. В его улыбке скрывались нечто дьявольски-привлекательное и несмотря на всю жестокость и безразличие к народу, именно Дариус стоял первым на защите империи. Королева не могла понять, почему юноша здесь: из-за страсти к любому сражению или же он по истине желал защитить людей. — Держите. — Кармилла достала из кармана декольте белым платок с алым, вышитыми розами и протянула капитану. — Миледи, я не могу принять ваш подарок. — Дариус ощущал смущение внутри себя, подобный жест от королевы оскорблял чувства к супругу. — На удачу. — Настаивала девушка. — Ежели вы погибните — я непременно узнаю об этом, а ежели я — пусть у вас сохраниться память о безрассудной королеве. — Я не могу позволить вам умереть. — Нехотя, капитан взял дар и положил в нагрудный карман мундира. — Я — простой солдат и не мне восстанавливать империю из руин. Кармилла хотела ответить, как вспышка золотого света, прорезавшая небеса и океан, ослепила стоящих на башне. Обжигающая волна солёных брызг и ветра, сбила людей с ног, обжигая дыхательные пути и лёгкие. Дариус закрыл королеву собой, своей спиной принимая всю мощь удара, едва ли не отбросившего их к краю башни, однако, многие из солдат сорвались вниз. Вокруг золотого столпа сгущались тёмные облака, его основание погрузилось на дно океана, образуя гигантский водоворот, из белых спиралей пены и чёрных вод. Ветер разбушевался сильнее и принёс ливень со зловещим громом и белыми молниями, вспыхивающими на выжженном небе. Из столпа потянулись тысячи золотых огней, словно гигантские светлячки, парящие в ночи, так они сияли на океаном и устремились к стене. — Миледи, бегите! — Приказал капитан, тут же отпрянув от Кармиллы и выхватил меч из темно-свинцовой стали. — Уходите! Позовите короля!.. — Громкий, грубый голос юноши уносил, обращая в жуткие звуки, ветер. Звон стали смешался со злобным воем и затих в шелесте ливня. Чудом Дариус смог отбить летящую на него тараном золотую комету, меч колебался от удара, а на лезвии остался чёрный след ожога. Оставшиеся гвардейцы окружили королеву. — Уведите ее! — Незамедлительно требовал капитан и возражений не принимал. — Силой уведите! За ослепляющей оболочкой скрывалось нечто живое, юноша отчётливо почувствовал, как его меч схлестнулся с вражеским оружием и силой последний обладал неимоверной. — Капитан! — Донёсся отчаянный крик. Золотые фигуры кружили вокруг башни с острыми зазубринами шпилями по углам, проносились над полом, за миг рассекая солдат надвое, их огненные мечи раскалены так, что плоть на месте разреза чернела и скукоживалась в обугленные волдыри с нарывами запекшейся крови и внутренностей, образуя сплошной ожог. Дариус хоть и мог следить за движениями нападавших, но реагировать на выпады едва успевал, защищая лишь себя, заставляя буре звенеть сталь, искры от столкновения с которой прожигали ткань мундира. Кружа на одном месте, свободно скользя по гладкой поверхности, капитан отражал атаку за атакой, щуря глаза, пока вокруг него скапливалась золотая пыль. Те вспыхнули ярче и две фигуры с разных флангов бросились на юношу, попавшего в ловушку. Дариус, свободной рукой закрывая лицо, отпрыгнул назад, как, образовав пламенную сферу с грохотом взорвались искры, обдавая всех горячим воздухом. Чтобы не вылететь с башни, юноша вонзил лезвие в гладкую поверхность пола, и, оттолкнувшись ногами, сделал обратный кувырок, держась за рукоять, дабы не попасть под атаку с двух флангов. Отдачей от удара, раздробившего прочный монолит, лезвие меча выбило и Дариуса отбросило к краю башни. Двое и третий сзади бросились на капитана, как вдруг замедлились в воздухе, из-под золотого сияния тянулись алые стебли, связавшие нападавших. Кармилла, вытянув изящную руку вперёд, стояла поодаль и удерживала врагов в плену кровавых цепей. Юноша не медлил: дуговым ударом меча разбил две искрящих фигуры впереди, а третьего пронзил не оборачиваясь, лезвием скользнув вдоль своего корпуса. Свечение прекратилось и под ноги Дариуса пали трое в золотых латах, полностью закрывающих массивное тело, из-под рассеченных пластин обильно струилась бурая кровь. Оставшиеся гвардейцы заняли круговую оборону подле королевы, промокшей насквозь. Ещё несколько фигур продолжили кружить над башней, но атаки их перестали быть столь уверенными и молниеносными, они то тараном летели на солдат, то резко уходили в сторону для нового пируэта. С золотого столпа продолжали прибывать искры света, а водоворот становился все темнее и темнее, словно сам Ад вздымался на поверхность. Луна, падающая с небес, обратилась гигантской белой кометой, чье движение уже стало заметно к земле, метеорит приближался ещё быстрее. Сие казалось концом для людей, ведь искры, верно, разлетелись вдоль всего континента и атакуют отовсюду, а удар небесного тело положит начало разрушительным катаклизмам. Ждать поддержки неоткуда, ежели солдаты и желали ещё пойти на стену, то сей час им приходится вести бои в столице. Без капли страха в очах Дариус глядел на столп, следил за летящими искрами — он всегда выигрывал обреченные сражения, он сражался, пока не убьёт всякого врага, даже один, он выступал против целых полков и побежал, он добывал королю головы вражеских генералов, но поощрения от Сесилеона не получал никогда. Капитан жаждал крови, но в рассудок закрались сомнения: не только ради битвы он явился на край стены, ведь сражения, привычному ему, не ждал. Неужели в сердце юного дьявола зародилось сострадание, неужели он защищал тех, кого убивал без колебаний. Две слепящие искры петляющими движениями полетели на Дариуса, оставшиеся кружили над гвардейцами и Кармиллой, мешая последней использовать волшебство. Капитан не стал дожидаться моменты, дабы отпарировать атаку, сам бросился на врагов, перекрутившись вокруг своей оси, отбросил обоих по разным сторонам. Рывком оказался подле одного, схлестывая с ним мечи, золотые искры были в глаза, заставляя юношу почти зажмуриться. Второй тут же атаковал сзади, выставив лезвие острого копья сквозь золотую дымку, надеясь скорее пронзить мешающего человека. В последний миг Дариус оставил хватку меча, позволяя врагу впереди сделать выпад и, отклонившись чуть назад, юноша своим лезвие направил орудие противника к земле и пригнулся сам, когда враг за спиной подошёл достаточно близко, чтобы своим копьём пронзить череп товарища. Молниеносно скользнув вбок, когда золото от столкновения друг с другом затрещало и обдало всё горячим потоком с частицами искр, капитан резво поднялся, оказываясь у врага за спиной и вонзил лезвие точно в сердце, заставляя сквозь светящуюся дымку и доспех обильно брызнуть алой крови. Более без труда юноша распознавал одинаковые нападки врагов, их синхронные рывки и выпады, он приспособился и к их нечеловеческой скорости. — Уводите королеву! — Крикнул Дариус, бросившись на помощь гвардейцам и в прыжке пронзил врага, совершающего пируэт, в позвоночник, пробив туловище и доспехи насквозь, с хрустом раздробив кости надвое. — Я справлюсь здесь сам! Золотые фигуры ретировались к столпу света, где кружили, росли и тяжелели. Стихия продолжала бушевать, волны вздымались на сотни метров и с громким шелестом разбивались о стены. Порывы ветра задували со всех сторон, разбрасываясь ливнем и брызгами морской воды. Побелевшее небо заслонила тень, сгущающихся вокруг столпа облаков, отчётливее виднелись очертания поверхности падающей луны, что приближалась к линии горизонта. — Назад, быстро! — Скомандовал капитан, увидев сквозь пелену ливня сияющую сферу, на колоссальной скорости приближающейся к башне. Дариус бросился к краю башни навстречу вражеской атаке. Меч и руки до локтя объяла фиолетовая энергия, формировавшая на теле броню, струилась из лезвия, образуя выпуклый барьер. В прямом столкновении золота и пурпура, юношу отбросило назад, даже чрез плотную магическую броню, он ощущал, как горячий, вязкий, словно слизь, воздух обжигает руки, как рукоять накаляется. Сфера рассыпалась и семь златых потоков раскинулись по сторонам. От оружия Дариуса исходил дым вместе с волшебной энергией. Чешуйчатая броня до локтей потрескалась, выцвела и рассыпалась фарфоровыми осколками. Три первых атаки, следующие беспрерывно, юноша отразил, четвёртая прошла по касательной, оставив жженую рану между шеей и плечом, ткань мундира вокруг обуглилась и сочилась дымом с запахом горелой плоти. Капитан забыл о боли, развернувшись, здоровой рукой с трудом отбив оставшиеся выпады, отступая к краю. Меч звенел и дрожал в ладони, Дариус ощущал, как жгучая боль расползается по всей руке, коей тяжело было шевелить, как агония, словно острое лезвие отдаётся в ключицы и грудную клетку. По мере того, как юноша отбивался от атак, фигуры, нанеся ему удар, бросались рывком на гвардейцев, моментально выводя людей из строя. Капитан обнаружил, что вся вершина башни уже покрыта трупами, отрезанные человеческие конечности, туловища без головы, проткнутые насквозь — валялись на полу, а на месте ран жуткие, черно-бурые ожоги и язвы вздувшейся кожи, чрез которые сочилась кровавая слизь. Ветер трепал и катал в стороны ошметки тел, лужи дождя разносили по поверхности кровь, пахло гарью и, несмотря на ливень, воздух ощущался тёплым и сухим. Семеро объединились в массивную золотую сферу, края которые вспыхнули ярким пламенем. Капитан бросился к Кармиле, вновь создавая барьер; обоих сильным ударом отбросило к колонне, кожа лица юноши была опалена до мяса, по коему ластились остатки липкой кожи, кисти рук истлели до костей, мясо, сосуды и хрящи почернели, плоть пузырилась и сквозь ожоги кровоточила. Все тело Дариуса объяла агония, каждую пору на коже словно пронзили раскаленными иглами, что сшивали плоть невидимой леской, режущей мясо изнутри. — Э-это конец… — Юноша повернулся к королеве лицом, обняв её, закрыл своим телом. — Простите, миледи, что не смог… Острая боль пронзила с новой силой, спина вспыхнула, словно кожу окатили густой лавой. В плоть, дробя лопатки и позвоночник, вонзились семь копий, их лезвия погружались глубоко в тело, оставляя опаленные дыры, объятые вокруг нарывами. Дариус ощущал, как дробятся кости в его теле, надламываются от давления ребра и гортань с лёгкими наполняются кровью, лёгкие, печень и селезёнка оказались проткнуты копиями, лишь чудом сердце осталось нетронутым. Платок Кармилы, торчащий из внешнего кармана мундира побагровел, воздух наполнился стальным ароматом и жженой плотью. Порыв ветра сбил ослабевшего капитана с ног и вышвырнул за пределы башни в чёрную бездну бушующего океана. На спине зияло семь сквозных дыр, выжженных изнутри. Тяжёлый меч выпал из одеревеневших рук и вместе с хозяином летел вниз. — Капитан! — Донесся слабый, но пронзительный крик королевы, безвольно застывшей к края, тянущей руку к пропасти. Сие — последнее, что услышал Дариус. Ветер вздернул длинный подол платья и густые волосы, смахнув крупицы слез в уголках глаз. Кармила чувствовала, что и ей сейчас нанесут последний удар, что жизнь её близиться к завершению, а она, будучи королевой, не сдержала собственных слов, никого не защитила, ничего не сделала для империи. Девушка всегда стояла на спинами мужчин: сначала отца, потом стражи, находилась всегда позади Сесилеона, хоть и клялась быть равной ему, и вновь, она выжила, потому что мужчина пожертвовал жизнью ради спасения королевы. — Я никогда не держала меча в руках, — молвила Кармила, поднимаясь и обхватывая толстую рукоять. — Меня не обучали сражаться. — Она встала лицом к семи искрам, хаотично кружащим в воздухе. — И боевой магией я не владею. — Девушка говорила вслух, надеясь успокоить трепещущее сердце. Фигура, словно насмехаясь над беспомощной королевой, замедлились и слабо атаковали, но Кармила с трудом могла отбиться мечом от врагов. Лезвие от столкновения с горящим золотом накалилось, обжигая нежные руки, оружие было тяжёлым, что девушка едва ли способна свободно размахивать им. Больно, тяжело — как Дариус выносил подобное, успевая и быстро перемещаться, и парировать несколько атак одновременно. Простонав, Кармила бросилась на одного из врагов, выставив лезвие горизонтально вперед себя. Фигура попыталась взмыть вверх, но сквозь искрящее пламя тянулись алые путы, созданные Кармилой, связавшие врага поверх сгиба конечностей. Королева, тяжело дыша, яростно вонзила лезвие в золотое пламя, ощущая, как тяжело сталь пробивает латный доспех. Обжигая ладони, царапая их до мяса жёсткой рукоятью, девушка всё же пронзила противнику сердца. Остальные фигуры тут же отбросили её в сторону, обжигая до мяса, покрывшегося липкой коркой и алыми подтеками. От резкого толчка Кармила лишилась меча, проскользила несколько метров по базальтовому покрытию, рассекая локти и колени, окропившимся багровым. Трое бросились на королеву, последняя, не став уворачиваться, подобрала ближайший кинжал с пола и с усилием отвела первый выпад в сторону от себя, за несколько мгновений опутав лозами два сияния позади. Отскочила в сторону и взвыла от боли, спину рассекло раскалённым хлыстом, диагональю от плеч до поясницы тянулась жженая, резная рана, откуда, сквозь лопнувшую плоть брызнула кровь. Кармила приготовилась принять смерть, осев на колени, она взмолилась последний раз, ощущая, как дрожь и ветер терзают кожу, как боль от ран расплывается по каждой клетке. В душе остался глубокий след сожалений, ведь королева не успела доказать себе, что сильна. Девушка закрыла глаза, чрез миг ей почудилась, что шум бури исчез, а ветер более не разносит воздух с горящими искрами. Звон стали и затишье. В центре башни стоял Сесилеон, из его спины торчали черные, вьющиеся щупальца, а подле его безликие трупы, пробитые в грудину насквозь. Оценивающе юноша глядел на пульсирующий столп, небеса вокруг него почернели и закрутилось зеркально водовороту в океане, откуда хлынул поток изумрудно-фиолетовых огней, сталкиваясь с золотым. — Мой король… — Словно позабыв о боли, Кармила с благодарностью смотрела на супруга. — Вы пришли… А клятва?.. — Где Дариус? — Безразлично вопросил Сесилеон и направился к девушке, не оборачиваясь, пронзил щупальцем золотую фигуру, напавшую сзади и сбросил тело врага со скалы. — Погиб. — Королева отвела виноватый взгляд и схватилась за плечи, надеясь обуздать обжигающе-режущую боль. — Что вы намерены делать? Одна из лун… Всё ближе. — Куда страшнее сияющий столп и существа, явившиеся из него. — Юноша обернулся через плечо, наблюдая, как небесное тело, пронзив верхние слои атмосферы, приближается к поверхности. — Пусть они и прибыли с небес, но под латами закованы люди из плоти и крови, как наша. — Поглотите меня… — Попросила Кармила. — Более я не годна к битве. Пусть хоть остатки моей силы послужат победе. — Как пожелаешь. — Сесилеон не испытывал горечи, его идеальное фарфоровое лицо, с налипшими на кожу прядями, не выражало эмоций. Король подошёл к девушке, взял ее озябшие и холодные руки к свои, преподнося к губам. — Спасибо, миледи, что были верны мне всё это время. Пусть ваша душа обретёт покой в моем теле. Шесть чёрных щупалец пронзили Кармилу, её тело лишилось веса и принялось растворяться в руках юноши, ощущающего, как тело его наполняется тёплой энергией. Кровавые путы окутали Сесилеона и постепенно впитывались в него, пока от королевы не осталась пустота и воспоминания; её малиновые одеяния, белый платок с вышивкой и другая одежда — лежали под ногами. Обернувшись к столпу, юноша направился в его сторону, подошёл к краю башни и в воздухе образовалась едва видимая платформа, плетёная чёрными нитями, куда король и ступил, начиная приближение к месту вторжения. Холод. Тело оцепенело и покрылось инеем, от коего не пошевелиться. Сплошной мрак вокруг, нечто тяжёлое давит на грудь, мешая дышать, да и, кажется, воздуха в плотной тьме не существует. Боль утихает, лишь слабые её отголоски пульсируют в обездвиженных конечностях, но чрез миг холод охватывает тело вновь. Думы затаились в глубине сознания: ни мыслей, ни сопротивления, ни ощущения — тяжёлая пустота заполоняет собой всё. Дариус находит силы распахнуть очи, их обжигает солёная вода, а тело, прежде горевшее в раскаленной печи, ныне сдавливают тяжёлые, всесторонние тиски водяной толщи. Лёгкие наполнены водой, ни вздохнуть, от этого грудь пронзает острая боль, затихает и тело леденеет. Пред глазами расплывчатая плёнка с прорезями золотого, пульсирующего света, вокруг коего сгущается нечто изумрудно-черное, полупрозрачное, петляющее под водой. Юноша попытался пошевелить обожженными руками, но конечности словно заледенели, неощутимо покачивались в водяной толще. Океаническая соль не терзала ожоги до самых костей, не тревожила сквозные дыры в спине, лишь заполнила их и через плоть, впитывалась в оцепеневший организм. Дариус не мог мыслить, в голове абсолютная пустота, он не сознавал, жив ли он или уже погиб, предсмертный ли бред он наблюдает или же душа его, покинувшая, оболочку, погружается в пучины Ада. Ледяные лапы принялись хватать капитана за тело, рвать его, впиваться когтями в плоть, терзать, растягивать, обжигая холодную кожу хладом ещё сильнее. Слизкие, тощие пальцы проникали под кожу, покрывая мышцы и мясо черной коркой льда, капитан не мог противиться, его дух слабее. Костлявые лапы оплетали лицо, забирались в рот, ноздри, ушные раковины, словно стремились вытянуть из Дариуса внутренности вместе в сознанием. Мрак сгущался, каменевшее тело болезненно сжимало, кости трескались. Демоны Ада стремились заполучить умирающего капитана, влиться в его оболочку и вырваться из толщи океана, ставшего им пустым пристанищем, откуда не выхода бесплотным душам. — Рано. — Мысленно твердил себе Дариус. — Мне ещё рано умирать. С колоссальным усилием юноша начал трепыхаться, двигать окаменевшими конечностями, дергаясь в конвульсиях, пытаясь преодолеть обрушившееся на него давление. Кости, мышцы, связки — всё трещало по швам, рвалось, причиняя организму острую боль. Ледяная кода на сгоревших руках, покрывшись паутиной трещин, рассыпалась и в сей миг, юноша сложил ладони замком, раскрыл рот, тут же заполнившейся густой водой, но всё же он крикнул, выпуская остатки крови из лёгких. — Запретное заклинание: похищение жизни! Волна горячего пара отбросила изумрудно-черные тени, испепелила воду вокруг, образуя подобие вакуума. Тело горячо пульсировало и источало горячий воздух, с шипением сквозные раны затягивались, проходили ожоги и внутренний холод отступил. Через дыры в одеяниях, из глубоких порезов струились густые столбы пара, наполняя лёгкие горячим воздухом. Над тело Дариуса образовалась воронка, океан вокруг него бушевал, закручивался, преобразуясь в водоворот. Обновлённая кожа покрылась пластинами фиолетовой брони, треугольные чешуйки с шее ползли на подбородок, виски и закрепились под скулами и на ушах длинными треугольниками. Конечности и торс покрыл тяжёлый слой брони, походящей на драконью чешую, глаза юноша распахнулись и стали янтарно-алыми. Ладони объяли тяжёлые перчаты с кастетом и острыми наплечниками, на пятке и носке сформировались острые шипы, чуть согнутые кверху. Организм наполнился энергией, раны и ожоги пропали, даже внутренние органы и пробитые насквозь лёгкие полностью восстановились. Оттолкнувшись от толщи воды под ногами, капитан взмыл над буйствующим океаном, одним взмахом руки рассекая высокую волну, обрушившуюся на него. В вышине Дариус заметил короля, отбивающегося от золотых искр черными путами щупалец, златые обломки разлетались по сторонам и исчезали под водой, а сам юноша приближался к столпу. Капитан усмехнулся: нерадивый Сесилеон объявился, к тому же удосужился воспользоваться наследной силой. Из водоворота продолжали прибывать твари тьмы, они расползались по морской гуще, вздымались из самых глубин в небеса и разрушали всё, что попадалось на пути. Дариус, отталкиваясь от воды, направился в самую гущу битвы, сердце клокотало от нетерпения, в последнем своем сражении юноша заберёт с собой всю нечисть, очистит прогнивший мир и уйдёт сам. Он сознавал, что гибель близка, что заклятие обратной силы не имеет и будет напитывать тело энергией, пока жизнь не покинет капитана, обратив его плоть в прах. Юноша рвался вперёд, встречаясь с демонами, утратившими человеческого тело, сие было копытные, рогатые твари в рваных обносках с длинными, черными когтями и клыками. Обезумевшие подземные твари рвались из водоворота, рассыпаясь по сторонам, атакуя всё и вся на пути своём. Капитан с лёгкостью убивал их голыми руками, шипованной броней дробил гниющую плоть чудовищ, швыряя ошметки в воду. Взмахом кулака или крученым ударом ноги отбрасывал врагов, размозжив их плоть в вязкие обрывки, ломал кости. Дариус беспрерывно сражался с демонами, рвущимися из толщи воды; черно-алая кровь покрыла поверхность, на ней плавали обрывки мяса и внутренностей. Плевать, что происходило вокруг, для юноши обратный путь отрезан, ему выделен лимит на жизнь и последние часы свои жаждал командир изничтожить больше тварей. Отталкиваясь от воды, Дариус кувыркался в воздухе, размахивал конечностями, отбиваясь от прибывающих чудовищ, дробил их надвое, ударов пяткой сверху ломая позвоночник, рвал на части, впиваясь острыми когтями в плоть, кою отрывал от тела, окропляя всё вокруг густой кровью. Всякого, кто выпрыгивал из воды, юноша настигал, обхватывая деформированные, рогатый череп, кой разламывал сжатием железной руки: слизь, мозги, обломки сосудов и костей разбрызгивались вокруг, оседая на лице и броне капитана, откуда, оставляя липкую полоску, скатывались в воду. С неба посыпались обломки луны, тьма застелила океан, обжигающие ветра с ливнем разбушевались сильнее, над водой кружили воронки ураганов, течение из-за водоворота петляло в стороны, от чего поверхность вздымалась хаотичными волнами. С грохотом бились раскаленные породы о океан, вслед за ними вздымался водяной столб, окутанный паром и волны, бегущие по кругу. Раздробилась луна на миллионы камней, градом врезающихся в океан, из чрева её сочился яркий белый свет, лучами прорезаясь сквозь шторм и мрак. Из самого сердца луны, от которой отбились скалы, показалась золотая сфера, переливающаяся серебряными бликами. Яркая вспышка и тёплая волна воздуха на миг ослепили Дариуса, сила встречного потока отбросила его в сторону, а демонов, оставшихся на поверхности — выжгла до пепла. Затормозив когтями о воду, капитан вскинул голову к небесам, глаза слепило, ветер и дождь трепали со всех сторон: в вышине бушевала битва. Едва ли в обилии тьмы и света, сквозь шторм и множества камней, осыпающихся с неба, юноша мог разглядеть Сесилеона и его противников. Золотая сфера из лунного чрева покрылась паутиной трещин. Сплошная волна белого света обрушилась на мир, сжигая на пути всё, казалось, что даже воздуха не останется. Выставив руки вперед себя, Дариус создал фиолетовую стену, защитившую его от вездесущей, разрушительной энергии. Поверхность океана закипала, горящий пар сплошным туманом струился вверх, вода пузырилась, отбрасывая горячие брызги. Под ногами бурлило, даже сквозь прочную броню юноша чувствовал жар, а лёгкие заполнял и обжигал влажный воздух. Плотный барьер не защищал от света, капитан щурился, пытаясь сознать, что происходит с миром, какие существа обладают подобным могуществом, что даже великий океан пришёл в движение, обрушивая на стену волны высоты, прежде невиданной. Свет исчез столь же неожиданно, как и явился, Дариус осел на одно колено, поверхность воды всё ещё была горячей. Глубоко дыша, он восстанавливался, в груди горело, пар оставил на дыхательных путях ожоги, которые постепенно затягивались, по коже скатывался пот. Капитан растратил на защитный барьер много энергии, сильно сократив собственную жизнь, не меньшего количества требовала и внутренняя регенерация, казалось, юноше осталось биться не больше одной луны. Из водоворота продолжали стягиваться полчища тёмных демонов, невероятное множество жутких тварей заполонили всю нижнюю часть столпа, схлестываясь с золотыми искрами, чьё подкрепление тоже не заканчивалось. Буря скрывала звуки битвы и людские крики, Дариус не ведал, что твориться на стене и за её пределами, в столице. В вышине, сквозь пелену тумана и дождя, юноша видел отчетливый злато-белый тонкий силуэт, кажется, то был подросток, едва ли успевший обрести первые юношеские черты. Мгновение и силуэт, появившийся на месте расколотой сферы, исчез и враги с небес начали падать один за другим. Время на думы окончилось и Дариусу вновь пришлось схлестнуться с демоническим полчищем. Движения его столь же быстры, а удары и взмахи — разрушительны, капитан продолжил топить пространство вокруг себя во вражеской крови, оставляя уродливые трупы тонуть под ногами. Шло время, юноша бился, ни солнца, ни оставшейся луны не видать на белесых небесах. Не ведал Дариус день ли, ночь ли — он продолжал сражаться, его руки очернены кровью, пластины брони покрылись гнилыми ошметками плоти, лицо побагровело, а случайные раны, затягивались, источая пар. Боролся юноша не с одними демонами; буря продолжала усиливаться, водоворот разрастался и разрастался, мощные потоки тянулись в самую бездну. Волны и ураганы окружили капитана, воды захлестывали его с головой, опрокидывали вглубь океана, а ветер терзал, швырял в стороны, закручивал капитана вместе с чудовищами, против коих, даже находясь, в эпицентре он продолжал бороться. Война не утихала ни на миг, более Дариус не видал короля, ни загадочный силуэт, всё исчезло в пелена дождя, всё разнес по океану. Ударами кулаков юноша бил золотые фигуры, летящие на него, разбирая и пламя и латы, разрушая тела противников за один мощный удар. Оплавленные частички брони восстанавливались, а время неумолимо шло вперед. После воздушной битвы с небесным войском, когда Дариус кружил над водой, ногами расшибая грудные клетки врагов, вбивая острия реберных костей в сердца и лёгкие, заставляя противников захлебываться кровью и тонуть во мраке — его тело пронзила острая боль. Юноша упал на поверхность воды, удержавшись на одном колени, он стиснул зубы, мышцы рвались изнутри, а некоторые из костей в порыве битвы оказались сломаны, посему одна из рук безвольно болталась от самых ключиц, левая лодыжка распухла и капитан ощущал, как раздробленная кость упирается в ткани и кожу. Под пластинами брони всё жгло, сказывались старые раны, Дариус откашливался кровавой слизью, пред глазами мутилось, внутренности свело и их словно били стальными дубинами. В груди нарастала острая боль, сердце бешено колотилось в ребра, нижние из коих тоже сломаны. Демоны, хрипя и рыча, обступали ослабевшую жертву. — Рано… — Процедил капитан сквозь зубы. — Ещё рано… Мне ещё нужно… время… Один из монстров ударил Дариуса острых хвостом по лицу, отбросив его в сторону, солёная вода обожгла продолговатую рану на щеке, а юноша даже не успел понять, кто из врагов нанёс ему удар. Чуть приподнялся и демон с твёрдыми копытами, в прыжке вбился ему в рёбра, продолжая дробить кости, что впивались в мышечные ткани и надрывали органы, образуя внутреннее кровотечение. Капитана отбросило на несколько метров назад, где его перехватили чудовища, принимаясь рвать его тело, срывать пластины брони, что в руках рассыпались в пыль, острые когти царапали кожу, разрывали её до мяса, и алая кровь стекала по всему телу Дариуса. — Отбрось и пронзи врагов моих, заклинание тёмного отторжения! Юноша, вырвал руку, выставил её вперед себя, из ладони появилась пульсирующая фиолетовая сфера, что раздувшись, сплошной круговой волной, оттолкнула демонов, невидимыми лезвиями разрезав их гнилые тела на ровные куски. Агония усиливалась, казалось, тело со всех сторон пронзили ржавыми копьями, а всех кости сломали единомоментно, капитану казалось, что каждый его позвонок раздробили молотом, а в сердце вбивают раскалённый нож, дергающийся внутри органа. Дариус пал на колени, ладонями упираясь о поверхность воды, с лица капал пот и кровь, он глухо кашлял кровью, сосуды в глазах полопались, с иссохших губ сочилась багровая слюна. Очи застелила ало-свинцовая пелена. Броня осыпалась, обнажая старую, окровавленную одежду, сохранившийся платок почернел. Демоны бросились на жертву, закричав, сорвавшись с места, ступая на сломанную ногу, голой рукой капитан ударил в челюсть, выбив за раз половину клыков, первого, на той же ноге, шатаясь, терпя жгуче-острую боль, перекрутился вокруг своей оси, и здоровой ногой пнул второго по рёбрам, отбрасывая от себя. Колыхаясь, сгорбившись, задыхаясь от обилия крови в горнати, пытался бежать вперёд, кое-как отбиваясь от чудовищ, а броня рассеялась в пыль, оставляя юношу босым с разбитыми до костяшек руками. Держался Дариус исключительно за счет воли воина: как бы искалечено ни было тело, какая бы боль ни терзала его — капитан боролся, пока мог двигаться, дышать, а сердце его билось, и пусть ослепят, четвертуют его — юноша продолжит бой, пока не умрёт. С тыла на него уже замахивались хвостом, развернувшись в пол оборота, Дариус, наплевав, что чешуйчатое покрытие оцарапает ладонь, схватил демона за хвост и потянул на себя, вытянув ногу в вертикальный шпагат, голой пяткой пробил врагу темечко, вздымая вокруг себя волны кровавых брызг. Слипались веки, утомленное сознание норовилось исчезнуть, боль, невыносимая боль, пульсировала во всём теле и только нарастала новыми, обжигающими вспышками внутри. Отпрыгнул чуть назад, Дариус прохрипел: — Искусство тьмы: дождь мрачных клинков. В роду демонов полетели десятки коротких мечей без эфеса², энергии в фиолетовых сгустках расплывчатой формы едва хватило, чтобы пронзить пару-тройку чудищ, от слабого волшебства те легко отбивались, получая лишь царапины. Ударом поддых юношу подбросили вверх, вокруг пояса обвязали хвост, чешуя которого болезненно рвала плоть, напитываясь остатками крови. Капитана с силой швырнули о поверхность, встречная волна захлестнула его, унося под воду, где медленно тонули трупы, брызги от столкновения смешались с дождём. Скрипя окровавленными зубами, Дариус выбрался на поверхность, его взор стремился прямо к столпу с водоворотом, тьмы и света выходило из него столь много, что юноша не имел право умереть. Взобравшись на поверхность, слыша за спиной хриплые смешки, вздрагивая всякий раз, когда спину до костей рассекали удары чешуйчатой плетью, капитан медленно полз к водовороту на одной руке, вытянув назад сломанную ногу. — Нельзя… — Твердил юноша себе. — Ещё нет… Я не умру… — он упал на воду, постепенно погружаясь в неё, пред очами сгущалась леденящая тьма. — Нельзя умирать… Вокруг всё затихло, сквозь агонию Дариус ощутил приятное тепло, дождь и ветер прекратились и сквозь вязкую тьму проклёвывался нежный, золотистый свет. С трудом поднявшись на колени, капитан поднял голову к источнику свету. Пред ним стоял подросток в белой рясе, со шпагой на поясе, на вид не старше шестнадцати, его золотые кудри до плеч легонько покачивались, на Дариуса он глядел надменно, с долей интереса в болотных глазах. Со всех сторон их окружали купол из голого свечения. Капитану почудилось, словно ангел с небес пришёл забрать его грешную душу. — Хороший бой. — Бархатно молвил подросток. — Кто ты? — После приступа кровавого кашля, хрипя, вопросил Дариус. — Тот, кто переломит ход войны. — Начальная улыбка украсила прекрасное лицо. — Ланселот. — Он протянул руку. — Ежели не желаешь окончить сражение здесь и раствориться на морском дне — служи мне. Я дарую тебе силу и ни одна рана, ни один клинок не сможет убить тебя. — С-Сесилеон… Где?.. Он?.. — Как и ты — сражается. Словно в бреду, Дариус протянул руку в ответ и агония исчезло, тело накрыла тёплая волна, а всё вокруг наполнилось светом, дух покинул истерзанную плоть и капитан ощутил облегчение, он будто парил в пространстве. Жизнь возвращалась к Дариусу. Блики полуденного солнца переливались на безбрежной водяной толще, задувал лёгкий ветерок, вздымая ребристые волны. Вокруг ни души, только тихий шелест воды и чистый, солоноватый воздух, дурманящий рассудок. Насвистывая, демон неторопливо шёл по поверхности океана, едва заметная дорожка круговых волн тянулась за ним. Дариус горько усмехнулся: всякий раз воспоминания овладевали им, когда он приближался к кладбищу душ. За девять веков демон не нашёл ответа, почему тогда вместо смерти выбрал бесконечные сражения, почему столь легко присягнул на верность Ланселоту. Так ли сильна была предсмертная агония, что даже дитя войны сломалось пред ней, так ли трепетала душа от ужаса адских мук. Дариус поднял глаза к яркому светилу, позволяя лучам ласкать фиолетовую кожу, он улыбался острыми клыками; душа его порабощена и всё, что осталось от прежнего капитана королевской гвардии — воспоминания о былом и человеческий силуэт. Демон не отторгал иллюзий, созданных душами, заточенными в океане, но и не подчинялся, всякий раз являясь в сердце морей, дабы вспомнить, как Дариус был тогда, и являлся ли он в самом деле человеком, или же был рождён бездушным Дьяволом, скованным живой плотью и кровью. Дабы успокоить себя, демон предпочёл считать, что бессмертие — плата за кровожадные амбиции. Дариус остановился посреди моря и удрученно вздохнул, обратив очи к небесам. Представить себе он не мог, что в обязанности Адского Владыки входит перемещение душ, ведь, рая, как такового и иного мира, не существовало, где умершие могли обрести покой. За муторную возню на на окраине мира, демон затаил обиду на Ланселота, даруя бессмертие и силу, последний не объяснил кровожадному юноше, что все привилегии идут в рука об руку с ответственностью. — Из мрачной клетки, услышь мой зов, и явись на голос Повелителя. Предстаньте предо мной, врата, что путеводителем усопших служат. Откройтесь, врата переселения душ. — Нехотя пробурчал Дариус знакомое заклинание, выставив руку перед собой, ладонью к воде. Изумрудный круг, исписанный витиеватыми символами с несколькими кольцами, кои уплотняющимися к центру, накрыл огромную площадь. В сердце сформировалась печать в узком кольце, с ромбом внутри, кайма обеих фигур представляла собой бесчисленные имена умерших, внутри ромба — рисунок из четырёх, расправленных в разные стороны, лепестков. Из глубин на зов потянулись изумрудно-черные огни, издавая жуткий, протяжный вой, а сам демон изображал пальцами различные символы и фигуры, управляя потоком душ, стремящихся к центру и под ним, спиралью, уплывающих глубоко во мрак. Дариус утомленно вздыхал — осуществление переноса усопших занимало несколько лун и демону приходилось стоять над одном месте, и жестами, да заклинаниями контролировать процесс. Попутный ветер развивал плотные паруса, весело несся корабль по атласному морю. Редкая рябь облаков проплывала на небесах и растворялась в жгучих лучах, несмотря на холод, солнце дарила путникам на палубе нежное тепло. Остров скрылся за горизонтом, затих гул последних чаек, взору открылась безбрежная голубая долина. Ужасы шторма остались позади, но благодать не могла скрыть, что куда большие муки ожидают за горизонтом и мига покоя путники не дождутся. После известий от Сесилеона о преждевременном прибытии Линга к месту встречи, Хаябуса впал в гнев, оказавшись на корабле, он заперся в капитанской каюте и не выходил уже несколько часов. Грейнджер взобрался на центральную мачту, на верхней платформе, куда крепились канаты, он обосновал свою лежанку. Вампир, усевшись на ступеньках подле штурвала, листал книги, кои Клауд прихватил с собой перед отплытием. В суматохе никто не разобрался, взял ли их лекарь с позволения Эстеса или же украл. Госсен и Клауд маячили туда-сюда по палубе, от борта к борту, периодически, словно сквозь шелест волн и ветра, слыша что-то в капитанской каюте — бросались к двери. Тревожно-мрачную атмосферу создали для себя двое друзей, остальные же, сознавая чувства Хаябусы, предпочли отдыхать. — Остров был полон целебных трав, а у хозяина настоящая библиотека лекарских книг. — Бормотал Клауд, пересекаясь с волшебником. — Ежели бы дали хоть час, я бы пополнил запасы. Впереди засада и если кого-то смертельно ранят, что мне делать?! — Будь я способен, то быстрее бы освоил исцеляющее волшебство… — Искреннее поделился Госсен с товарищем, чей лик в сию секунду окаменел, а сам юноша остановился посреди палубы. — Я вряд ли смогу продолжить обучение без наставника… — Что ты сказал? — Натянуто вопросил Клауд, тряхнув головой, в сознании помутилось и юноша почувствовал, как на него рухнул невидимый груз. — Господин Эстес обучал меня исцеляющему волшебству… — Неловко объяснился волшебник, отвёл глаза, ощущая глупую вину. — Ну, в сражении я бесполезен, посему… — он стыдливо взглянул на лекаря. — Я что-то не то сказал? — А, нет… — Клауд нервно засмеялся, оттягивая волосы на затылке, его тело чуть потряхивало от смеси чувств, обуздавших ранимую душу. — Всё чудесно. Волшебство намного эффективнее людских ремёсел, ты правильно поступил. Услышав, что шаги затихли, Сесилеон поднял глаза, наблюдая за младшими товарищами. Картина разворачивалась прискорбная: слабый духом и телом лекарь и слабый духом волшебник — позаимствовал ремесло первого. — Госсен, всё хорошо. — Лгал Клауд, улыбаясь, когда уголки его губ нервно подрагивали. — Я просто… Мне надо подумать. — И ушел к носу корабля, облокотившись на бортик. Рассудок метался от самых жутких мыслей до невообразимых чудес, юноше думалось, что мозг его разорвёт. Груз собственного тела стал неподъемным, лекарю хотелось упасть и разрыдаться, как ребёнку, но никто на борту нежиться с его душевными ранами не будет. Злой рок навис над Клаудом с самого прибытия в Шанталь, яснее некуда он сознал, что, куда бы он отправился — везде лишний; ублюдок, коего не должно существовать в людском мире. Какими бы ремёслами юноша не овладел — рядом с ним всегда появлялся некто, владеющий всеми искусствами куда лучше лекаря. Клауд чувствовал, что лишний в жизни мирской, изгой и трус, не достойный зваться человеком, слабый и беспомощный — юноша мог лишь улыбаться. В спину дул ветер, по телу прошлась дрожь, непослушные волосы трепались, а на глазах застыли холодные слёзы. Невыносимо чувствовать себя лишним, больно понимать, как ты бесполезен, и ежели бы Клауд исчез — путники ничего бы не потеряли; в нахождении на борту не было смысла. Наблюдая за Хаябусой — лекарь восхищался его силой, ведь человек таил в себе столько талантов, а ассасин овладел ими в совершенстве, его сердце словно каленая сталь — непробиваемое, и дух непоколебим. Даже Госсен, прежде плакса, не способная к самостоятельному существованию — менялся на глазах, обретал новые способности, коими не растрачивался зря и невзирая на еженощные страдания, волшебник сохранил в себе человечность и чистоту. Лишь Клауд топтался позади, глядя в спины удаляющимся путникам, он не плакался о судьбе, но являлся балластом, впитавшим кровь товарищей, защищавших его. Они с Грейнджером — ненужный груз для людей, пришедших изменить судьбу мира, людей, о коих чрез века будут слагать легенды, а возможно, и возведут в божества. А лекарь исчезнет в серой массе слабых людей, пусть хоть душа обретёт покой, ежели юноша не имел его при жизни, чьё бремя стало невыносимым. Госсен хотел было кликнуть Клауда, но вампир остановил его, положив руку на плечо и покачал головой. Сесилеону кристально ясны причины чужих мук, но в преддверии надвигающегося катаклизма — не имели значения. Юноша давно задумывался о том, что двое, не обладающие особыми способностями, замедляют путешествие. И обоим будет лучше, ежели они найдут свою судьбу в миром существовании. — Почему?.. — Вопросил волшебник, дернувшись от прикосновения холодной ладони. — Подумай сам. — Вздохнул Сесилеон. — Клауд ведь так хвалился своими лекарскими навыками… — Госсен поджал губы, острое чувство вины расползалось в груди. — Я отнял их у него… Мне… Я не должен был поступать так жестоко, должен был поговорить с ним. — Достаточно причитаний. — Прервал вампир, скрестив руки на груди. — Благополучие отряда важнее чувств одного человека. Клауд в спешке прихватил несколько книг, содержащих заклинания — лучше тебе изучить их, нежели терзать себя. Хаябуса и я не так сильны, чтобы защищать двоих человек и тратить собственную внутреннюю энергию на регенерацию. К тому же, наш путь лежит в Церим, остатки мирской магии более всего сохранились там, кто знает, с насколько древним и могущественным волшебством на придётся столкнуться. В нескольких милях от Вороньего Мыса, в самой западной координате — руины небесного храма, охраняемоего дьявольской тварью, как ты помнишь, юный избранный, Хаябусе пришлось дорого заплатить за посещение восточного храма. И, пусть он и скрывает, но резервы командир не успел восстановить, ведь ему приходилось сражаться на пределе. Среди нас Хаябусе труднее: человек, которому он верно служит с детства, кого, вероятно, глубоко ценит и уважает, встречается с непобедимым врагом лицом к лицу. Вы, привязавшиеся к ассасину, чуть ли ни как к родному отцу, сковывайте его, мешаете своими чувственными нападками исполнить долг. Со своей силой Хаябуса несёт проклятие война, и именно он выступит в первых рядах, ежели Бог нападёт. Он лидер и не имеет права показывать слабость, но ваши слабости он вынужден прощать, ободрять, как бы мерзко Хаябусе не было слышать нытье. Подумай, Госсен, о чьих чувствах тебе стоит беспокоиться. Наёмники не обделены эмоциями. — Командир всё равно не скажет, что таится у него на душе. — Мальчик потупил взгляд, неловко поглаживая себя по плечу. — Каждый имеет право на исповедь… Чувства всякого человека можно понять, а Клауд, ему… он… — Госсен замялся. — Он знает, что стал бесполезным для нам, что путешествие обернулось кровавой бойней, в которой обычному человеку нет места… Но Клауд считает нас верными друзьями, как я могу отвернуться от него в печальный час?.. — Всем без остатка не помочь. — Вздохнув, леденяще молвил Сесилеон. — Будучи человеком, я тоже управлял страной, империей, где были преступники, бродяги, нищие плодились на окраинах городов — каждому не помочь, одни просто бессовестные убийцы, другие — сами избрали путь бичевания, не справившись со слабостями и ленью, иные — по собственной глупости лишились всего. Невинные сироты, старики, немощные люди — им всем не помочь. Человек, безвозмездно помогающий каждому — испепелит самого себя и в результате станет одним из сотен тысяч таких же беспомощных. — Клауд — мой друг, разве могу я бросить его страдать в одиночестве?.. Вздохнув, вампир обратил лик к небу, солнце переливалось на молочной коже; напряжённая обстановка на борту накаляла и внутренние думы. — Ты ничем не поможешь. — Отрезал Сесилеон. — Лучше продолжай изучать исцеляющее волшебство. Госсен растерянно повиновался, подсознательно он догадывался, что попытка подбодрить товарища закончится куда большей обидой. Усевшись на ступеньке мальчик взял книгу, принимаясь изучать без интереса, чувство вины и мрачные мысли захватили рассудок. Пусть волшебник и сознавал, что действует для общего блага, но благо сиё сильно ранило доброго друга — Госсен тревожился и не мог себя простить, ведь лишил Клауда места, кое он счел родным. Кажется, волшебник всеми силами старался не принимать истинную опасность путешествия, наивно полагая, что каждому найдётся место на корабле, что каждый из его товарищей — важен и нужен. Юноша не верил, что путешествие, чем дальше оно продвигается — убьёт его друзей. Хаябуса вышел из каюты в полном боевом облачении, фарфоровое лицо скрывала маска, в чёрных глаза — бездна разрослась, кажется, ещё глубже. В одиночестве, погрузившись во тьму, юноша много думал — более всего о человечности, проявляющейся в нём всё чаще. После вспышки гнева, когда путники покидали остров, ассасин кристально осознал, как морально ослабел и чувства — враг ему. Ныне Хаябуса станет тем убийцей, что прежде служил императору: беспощадный, хладнокровный, не считающийся с мнением и желаниями товарищей. Под внимательным взглядом Сесилеона, вдыхая наэлектризованный воздух, ассасин подошёл к Клауду и жестом подозвал охотника, леденяще-свинцово объявив: — Как только мы сойдём на берег — вы отправитесь своим путём. Лекарь заметно побледнел, сделав шаг назад, пал спиной на бортики, из тела испарилась вся сила, а истерзанный разум покинули думы — боль, холодная, тягучая — все, что наполняло юношу. Рефлекторно Клауд схватился за грудь, сквозь ткань пончо царапая кожу, он онемел, стоя с приоткрытым ртом, рвано вздыхая. Несчастного трясло, лекарю думалось, что он захлебнётся в собственном дыхании, а густой ком, образовавшийся в горле заполнит всё и болезненно разорвёт. Хаябуса смотрел безжалостно; юноше казалось, что его тело растворяется под взором чёрных очей, что душа его, сорвавшись с обрыва, летит в Ад. Не нашлось сил, чтобы заплакать — Клауд безвольно рухнул на пол, закрыв лицо ладонями и оттягивал волосы, а в лице ассасина не появилось и капли жалости. — Так тому и быть. — На удивление Грейнджер отреагировал способности, сильных личных привязанностей он не питал и иллюзиями рассудок не тешил: охотник ясно сознавал, что пути людские расходятся и для товарищей будет риском сражаться, имея за спиной людей без способностей. — В Цериме у меня есть дело, посему я сам собирался покинуть вас. — Почему?.. — Процедил Клауд гневно, оттягивая пряди каштановых волос, сердце сжималось, словно пленено шипованной изнутри клеткой, боль, она сквозила по телу. — Почему ты так легко согласился?! — В ярости он крикнул Грейнджеру. — Пока мы не обретём силу — нечего здесь делать. — Не без досады объяснил охотник. — Своим присутствием мы подвергаем остальных опасности. — После всего пути ты позвонишь нас выкинуть?! — Юноша сорвался и схватил Хаябусу за грудки. — Ты не посмеешь! Ты поступаешь так со всеми, кто тебе мешает?! Тебе плевать, сколько я сделал для тебя?! Как лечил твои раны, как переживал?! — Тех, кто мне мешал — я убил. — С леденящей беспощадностью молвил ассасин, легко сбросив с себя чужие руки. — И убью тебя, ежели посчитаю нужным. Видя ссору, Госсен поспешил вмешаться и уберечь друга от безжалостного ассасина, наивно надеясь, что сможет переубедить Хаябусу. Сесилеону пришлось удерживать неугомонного волшебника: вампир схватил его подмышками, чуть приподнимая над палубой и закрыл чужой рот ладонью. — Не мешай. — Мрачно прошептал Сесилеон. — Нет! — Вскрикнул Клауд и попытался ударить командира по лицу, последний молниеносно перехватил кулак и сжал до хруста костей. — Ты!.. Я не позволю тебе общаться со мной, как с человеческим мусором, не позволю выкинуть лишь потому, что я тебе надоел! — Ты мне мешаешь. Столь беспощадно Хаябуса ещё не беседовал с подчинёнными, его голос пропитан сталью, а очи символизируют вечные льды, что не растопить божественным светом. Юноша сильнее сжал кулак, переламывая Клауду пальцы, по палубе пронесся крик яростного отчаяния. Грейнджер печально отвёл взгляд; решение командира жестоко, но правильно, волшебник неистово вырывался, бессвязно кричал сквозь ледяную руку. В ужасе, удерживая руку за локоть, лекарь попятился назад, опустив голову, на доски падали крупные капли слёз — более юноша не смог говорить. — Отпусти Госсена. — Приказал холодно Хаябуса и после обратился к волшебнику. — Исцели его. Мальчик рывком бросился на командира, в полёте достав кинжал, подобного отношения к товарищам Госсен не мог простить. Ассасин, казалось, не напрягаясь поднял руку и легко обхватил тонкое мальчишеское запястье, выворачивая волшебнику руку за спиной, глухо оружие рухнуло на пол, острием вонзившись в доску. — Если эти двое не уйдут — попросту сдохнут. — Молвил беспощадно Хаябуса, удерживая подчинённого. — Защита слабых не подразумевает их нахождения на поле боя. — Хаябуса прав. — Грейнджер опустился рядом с лекарем, отбивающимся от всякой помощи. — Пусть и гореть ему в Аду, но сие решение — верно. Церештейн полон опасных и сильных людей, с обузой за спиной вам с ними не справиться. — Но… — Госсен обмяк и ассасин отпустил вывернутую руку. — Столь жестоко… Волшебник подошёл к Клауду, приближаясь к своей ладонь к чужим сломанным пальцам. Последний ударил друга по руке, презрительно харкнув под ноги. — Без твоих шаманств обойдусь, урод. — Сквозь зубы шипел лекарь, морщась от боли и ярости. — Пожалуйста, позволь тебе помочь… — Виновато просил Госсен, но получил в ответ хлесткий удар по губам. — Ненавижу таких, как ты… — Ядовито цедил Клауд, сжимая пальцы на больной руке, шипя от острой боли. — Ненавижу безвольных уродов, пытающихся угодить всем, за твой помощью ничего нет и в тебе ничего нет. Если ты избран, дабы спасти мир — пусть он в Аду горит вместе в вами. Людские чувства для вас не имеют значения. Мерзкий, паршивый лицемер, хватит строить из себя святого, когда в тебе нет ничего, кроме пустоты, раз ты заглатываешь жестокость в отношении других, лишь бы не похерить отношения с Хаябусой, коему наплевать на тебя, как и на вас всех. — Прости… — Госсен виновато склонил голову, пока лекарь презрительно ухмылялся, истерически посмеиваясь. — Прости, что всё так обернулось… Я искренне хочу дойти до конца с вами обоими, но… — Голос стал твёрже, волшебник поднял голову. — Ежели вы останетесь, то правда погибнете. Я сожалею, что у меня не хватает сил довести вас до конца пути, позволить узреть перерождение мира. Вы оба должны жить, дабы в конце встречать новый лунный цикл вместе. — Заткнись! Лжешь! — Клауд набросился на мальчика, повалив на палубу, сел сверху и принялся избивать. — Все вы, волшебники, тщеславные уроды, избавляющиеся от неугодных. Подарить надежду для вас также легко, как и отнять ее! — Юноша бил со всей силы, разбивая в мясо чужие губы, ударял по челюсти, в нос, норовясь сломать кости, прекрасное лицо обагрилось, а Госсен не пытался противиться. — Вам никогда не понять обычных людей! Я не позволю тебе считать меня пустым местом. — Хватит, Клауд! — Грейнджер обхватил товарища за торс, пытаясь оттянуть от Госсена. — Угомонись! — Но лекарь упорно продолжал трепыхаться, пытаться укусить демоноборца, ерзал по торсу волшебника, пытаясь коленями ударить по бокам. — Нам не под силу!.. — Пыхтел юноша. — Равняться с ними… Никто не виноват в произошедшем! Никто не ведал против чего выпала доля сражаться! Мы в этой войне — лишние! — Мне всё равно! — Кричал Клауд, костяшки рук разбиты, боль отдаётся во всем теле, кое казалось изломанным и опустошенным. — Я не позволю колдовским выродкам решать мою судьбу!.. Не позволю. — Надоело. — Донесся стальной голос Хаябусы отовсюду, в следующий миг он оказался позади лекаря и ударом в шею лишил последнего сознания. — Запри его в трюме. — Приказал он Грейнджеру. Рывком ассасин поднял избитого Госсена на ноги, осматривая окровавленные, разбитые до мяса губы, нос, откуда густо сочилась кровь — благо Клауд не успел ничего сломать. — Посмеешь ещё унижаться пред эгоистом — избивать тебя буду уже я. — Не без презрения, пронизывая мальчика ледяным взглядом, молвил Хаябуса. — Зачем?.. — Волшебник вытирал кровь рукавом, потупив растерянный взгляд. — Зачем вы сообщили им так жестоко?.. — Чтобы не было соблазна вернуться. — Объяснил ассасин. — Лучше обиженные и преданные, нежели мёртвые.