— Собрались калеки-братья в храм на службу. Падре молвил: на колени, ниц пред Богом вы склонитесь. Уползли они в слезах, ведь колени бес украл, Сколько братья не молились — а ноги, как весть, не появились.
Приняв шутливый стишок за чистую монету — Госсен сначала ужаснулся, вытаращившись на юношу, а после, когда лицо последнего украсила слабая, но едкая ухмылка — волшебник скривился. — Отвратительно. Как вы можете смеяться над чужим горем?! — Не горячись, это просто шутовская песня и, знаешь, она хорошо описывает нас. — Эймон утомленно вздохнул. — Мы под такой толщей воды, что света не видать, направляется в какой-то храм, брошенный тысячи лет назад, чтобы возложить почести его основателю. Разве не глупость? — Ежели вы так презираете историю, несчастья людей и Бога… — Мальчик, вспомнив собственные муки, осёкся и замолчал. — Договаривай, раз начал. — Потребовал лорд, преодолев последнюю ступеньку, осел на хладный камень, оперившись спиной о плиту врат, все ещё придерживая Госсена. — Ну… Я… Я более не уверен, что ваша шутовская песня так далека от истины. — Волшебник поджал губы, свёл ноги, тяжко вздыхая от боли в ребрах. — Однажды я разочаровался в том, во что верил, но я не могу отречься от своих старых убеждений, хоть и сознаю, что всю жизнь верил Дьяволу… Эймон выслушал без всякого интереса и сухо добавил. — Ты не похож на человека, верящего в Дьявола. — Многие продолжают слепо в Него верить. Ему воспевают молитвы, строят церкви… Не ведая, что однажды Он погубит всех. Всё так запутано… Неправильно. Я слишком устал, я ненавижу сражаться, ненавижу своё проклятое волшебство… Сколько бы я не боролся, сколькими бы заклинаниями не овладел — люди продолжают умирать. — Собеседник терпеливо молчал. — Я не хочу знать то и быть тем, кем являюсь!.. — И кем же ты являешься? — Юноше не впервой слышать подобные жалобы: о горестях своей судьбы люди жадно ведают тем, кто способен хоть молча выслушать. Аристократ не ждал от мальчика незаурядного ответа. — Я… — Госсен попытался свернуться калачиком, но острая боль мешала ему двигаться, его изнеможённый лик полностью открыт. — Я уже бывал в подобном храме, сначала в своих кошмарах, после — на востоке и теперь я здесь. Сие — не единственный храм и письмена в них я могу прочесть… Ну, не я, а нечто, скрытое в глубине моего рассудка, уничтожающее меня изнутри. Вернее вам будет спросить у Ланселота. — У короля? Эймон приподнял брови, в нефритовых глазах мелькнула искра интереса. Мальчик слагал столь искренне, что лорд удивился самому себе, что поверил в то, что в здравом уме должно восприниматься, как бред. В лице волшебника одно лишь горя, под блестящими очами следы безграничной усталости, в намерениях, словах, поступках — нет злого умысла. Эймон не знал, что пережил собеседник, но по виду — адские пытки, и на удивление первого — Госсен не обозлился на мир, наоборот, во всех ужасах мальчик винил одного себя. — Верно, священники рассказывали вам о пророчестве. — Юноша кивнул. — Я безоговорочно верил в него и сей час — горько сожалею, что стал его частью. Каждый твердит мне, что я волен избрать собственный путь, вершить историю так, как считаю нужным, но я знаю, что всегда следую за указкой, у меня не хватает духа принять решение. Вера, религия… — оттягивая руками серебряные пряди, Госсен нервно посмеивался. — Как и пророчество — всё это, чтобы подготовить людской рассудок к потрясениям, угроза божественной кары, наказания, адских мук, бесов, Сатаны — все это, дабы люди не лишились разума при виде адских тварей, катаклизмов, обрушившихся на мир. И пророчество лишь способ подготовить народ к тому, что однажды ключ к Эдемовым вратам найдётся и забытое столетие повторится. Не зря… Не зря внушают страх пред Богом, как и любовь к нему, дабы в миг, когда судьба людская решится — будущие поколения не погрузили бы руины в куда больший хаос. — Духовенство давно управляет народом. И приближенным королю об этом известно. — Эймон был спокоен. — Ложь всегда будет, ты прав, без лжи и иллюзий, многие люди попросту лишатся рассудка. Один человек может лгать целой стране и в этом нет ничего удивительного. — Вас не пугает возможная битва с Богом?.. — Я в любом случае умру. Сражаясь или нет — решит случай. — Для благородного человека вы как-то… ну, прямолинейны, позволяете себе столь вольно думать… — Правая рука моего короля — владыка Ада, который от лица церкви и моего товарища Ксавьера управляет Орденом Охотников. С чего бы мне быть примерным боголюбцем? — Лорд усмехнулся. — В отличии от тебя, Госсен, я умею не задавать лишних вопросов, а думать могу, как заблагорассудится. — Придерживая мальчика, Эймон поднялся и вошёл в тёмный проход. — И всегда выполняю то, что должен. Избранный ли ты спаситель, ключ к Эдемовым вратам, королевская игрушка или простой крестьянин — не имеет значения, никто не решит за тебя: идти до конца через все муки или сдаться и умереть. Отбившись от световых стрел, разрубив надоедливые пластины, вылезающие отовсюду и формирующие зеркальную комнату, Хаябуса последним заметил приближающееся цунами. Рывками отпрыгивая назад, без возможности слиться с тенью, ведь гребень волны скрыл собой весь свет, ассасин пытался отступить. С каждым шагом тело слабело, заколдованные уже достигли его и выкачивали энергию. Ксавьер тоже убегал, его скорости перемещение в пространстве не хватало, чтобы вовремя достигнуть берега и ослабленный командир в пару рывком поравнялся со священником. В глазах последнего Хаябуса увидел отчаяние, неописуемый страх, исказивший молодое лицо, когда Ксавьер кроме холодно маски и прорези острых, чёрных очей не узрел ничего. Беспощадно волна накрыла их, стремительное течение загнало глубоко под поверхность и принялось швырять по тугой толще. Физически неподготовленный Ксавьер мгновенно лишился сознания, вода жадно забивалась в лёгкие и несла на дно. Не выпуская катаны, ассасин пытался противиться потоку, прорезая воду, что непреодолимой преградой удерживала лезвие. Поток, словно расплавленный свинец: густой, тяжёлый, всезаполняющий. Каждый взмах давался труднее, Хаябуса чувствовал, как цепенеют мышцы, как сознание покидает его и вся энергия, что он выкладывает в удар — растворяется, нечто, создавшее наводнение — поглощало силы. Мир мерк, тело обратилось безвольным листком, подхваченным ветром, юношу несло, а он не мог даже сознать, к острым рифам ли его пробьёт или выбросит посреди океана. Всё вокруг — темно-синяя бездна без конца, столь же тугая, как тьма и не уступающая по безжалостности, но море не поддавалось контролю Хаябусы — он оказался жертвой силы, столь же мощной, как его собственная. В предсмертном бреду, когда веки почти слиплись, а от рассудка осталась лишь слабая способность дёргаться телом в попытке спастись, ассасин узрел изящный русалочий силуэт, её вьющиеся волосы струились, словно волны, длинный хвост колебался плавными движениями. Командир беспомощно наблюдал, как русалка приближается к небу и, измученно открыв рот, лишился последних крупиц кислорода, и хладная тьма поглотила его. Прыжок с обрыва закончился для Грейнджера болью в ногах, словно по костям прошлись ударами тяжёлого молота. Пучина жадно приняла в свои тиски юношу, тут же швыряя меж рифов, круговые потоки, мотали охотника, вода и пена хлестали по лицу. Мощь стихии казалась Грейнджеру непреодолимой, изо всех сил напрягая мышцы он пытался преодолеть течение, вырваться к желанному воздуху. Жжение в лёгких, усиливающаяся в теле боль и давление, ломающее кости — все стремилось сломить сопротивление демоноборца. Пятками оттолкнувшись от камня, что есть мочи, Грейнджер поплыл к поверхности. Его несло в неизвестность, но сквозь муть, сильное жжение в глазах, юноша увидел приближающийся свет. Вынырнув, охотник жадно хватал ртом воздух, пока очередная волна не накрыла его, отбросив в стороны, больно пригвоздив спиной о скалу, поверхность коей рвала рубаху, царапала кожу до мяса. Вцепившись в выступ, разрывая ладони, пальцы, Грейнджер сумел подтянуться и взобраться на риф, который то и дело атаковали волны, норовясь утопить непокорного охотника. Из тёмного моря торчали лишь острые пики скал с остатками пены, то и дело они исчезали в пучину, то вновь являлись взору. Ничто живое не могло выжить здесь, юноша в отчаянии смотрел по сторонам, видя лишь руины и обломки, и волну, несущуюся, чтобы уничтожить всё на пути. В двух десятках саженей от себя Грейнджер заметил фиолетовое пятно с переливающимся внутри янтарём. Подавив агонию и головокружение, охотник смело бросился вперёд, перепрыгивая по скользким рифам, падая, ударяясь о твёрдые скалы, оставляя на них багровые пятна. Одежды изорвались, из дыр зияли кровоточащие синяки и рваные раны, кожи на руках почти её осталось, лишь голая, обожженная солёной водой плоть, суставы и кости, торчащие из-под мяса. Недолго Грейнджеру пришлось разбивать тело о скалы, вершины рифов скрылись под бурлящей водой, а до пятна оставалась ещё половина пути. Вобрав в лёгкие побольше воздуха, демоноборец прыгнул в пучину, течение вновь подхватило слабое тело, принимаясь швырять его, хлестать в лицо, лишая зрения и сил. Его било о скалы рёбрами, но юноша не сдавался, думалось, что ноющие от напряжения руки оторвутся, оцепенеют со всем телом и стихия победит, отправив несчастного в ледяную бездну. Лишившись видимости, Грейнджер нырнул, видя смутные очертания скал и пузырьки воды. Упорно он продолжал плыть, задыхаясь, содрогаясь от боли и упорство было вознаграждено. Вокруг тела Дариуса струилась фиолетовая энергия, перемешанная с кровью, именно она удерживала бессознательного хозяина близ поверхности и противилась воле потока. Гребя их последних сил, охотник добрался до демона, обхватив его тело, режась о пластины брони. Трудно было плыть в одиночку, а противится мощному течению — вовсе невозможно, теперь с грузом в руках, Грейнджер лишился координации и позволил нести себя вдаль. Добравшись до лица Дариуса, юноша прижался к нему плотнее, ударяя кулаками в грудь, надеясь пробудить более сильное существо из забвения. Мысленно демоноборец кричал, молился и проклинал сей мир за его жестокость, вода быстро забирала слёзы, что Грейнджер и почувствовать не мог, как плачет. Кислорода в лёгких почти не осталось, охотник сознавал, ещё полминуты и сознание покинет его, а тело откажется двигаться, агония и отчаяние нарастали. Юноша прикинул к губам Дариуса, крепче обняв его, он отдал последний воздух в чужие лёгкие. Сделав несколько выдохов, Грейнджер почувствовал, как сжимается все в груди, как конвульсии накрываются тело, хватка слабеет и подступает мрак. — Дыши! — Раскрыв рот, в воду крикнул охотник, в последний раз ударив демона по груди. Последний, распахнув янтарные очи, инстинктивно схватил юношу за талию и испуская поток энергии, образовавший столб, смёл в миг всю воду впереди себя и рывком оказался над мысом. Едва ли опомнившись, сделав пару глубоких вздохов, Дариус увидел волну, вот-вот на кроющую обоих, столь гигантскую и мощную, что не разрушить её всплеском грубой силы. Наводнение погрузило мыс в ночь, закрыло собой солнце. Под далёкое восклицание Клауда, заметившего товарища и беса с обрыва, Владыка Преисподней перенёсся во владения свои, оставив после себя фиолетовую вспышку, чрез миг исчезнувшую в водяной толще. Окатив край обрыва волна понеслась дальше, мощный поток ветра отбросил Клауда назад, окатив столпом брызг. В бушующей стихии юноша никого не видел, всё поглощено морем. Отчаяние охватило лекаря, он рухнул на колени, обхватив голову руками, от нервного смеха тело трясло. Смешки переходили в истерический хохот, обратив взор к небесам, Клауд безумно смеялся, стоя на коленях. Пережить столько битв и погибнуть в борьбе со стихией — во истину, силы природы не обуздать никаким волшебством, и человека, и адскую тварь утянула в бездну вода. Испытания для юноши только начинались и на его долю выпал смертельный бой. Обернувшись на хриплый зов Ли Сун Сина, лекарь увидел пред собой странное существо с осьминожьими щупальцами, растущими из подбородка, все его шарообразное тело покрыто слизью, стекающей по оборванной одежде моряка, по виду, капитана. На руках по три пальца, соединённых плёнкой, как у земноводных, при дыхании жабры на шее мерзко дребезжали, а щупальца, словно живые дергались, как угри. Существо надувало пузо до размеров шара, что вот-вот лопнуть, огромные губы надулись в трубку. На лезвии сабли крупной резьбой высечено: Бейн. — Осторожно! — Инстинктивно вскрикнул Клауд и так же оттолкнул мужчину в сторону, прикарманив себе вакидзаси из ножен, а сам метнулся в противоположную. Тугая струя, выпущенная из уродливой пасти, рассыпалась брызгами, что, падая на скалы, разъедали породу с шипящим звуком и едким запахом кислоты. От тяжёлых ударов в груди у юноши пульсировало в висках, напряжённые руки дрожали, думалось, рукоять орудия треснет от силы нажатия. Отступать было некуда, лекарь бросал тревожные взгляды на Ли Сун Сина, который едва ли был способен двигаться самостоятельно — не сбежать. — Парень, уходи!.. — Крикнул мужчина. — Сейчас я помеха, спасай свою жизнь!.. В такой шторм вряд ли кто-то придёт на помощь… — Нет! — Наотрез отказался Клауд. — Я знаю, как ужасно быть обузой, но куда хуже сознавать, что товарищи бросили тебя умирать. У меня нет особых способностей, дабы противостоять тем, с кем они сражаются, не хватает навыков исцелить их раны… Но они никогда не отступали, никогда не прикрывались слабым, чтобы сбежать. — Какая наивная глупость… — Ли Сун Син улыбнулся и приступ рыбного кашля сразил его. — Любой ценой. — Воинственно заявил юноша, держа оружие впереди себя. — Я одолею это существо. Бейн вновь начал надуваться, поглощая влагу из воздуха, Клауд бросился вперёд, ударяя вакидзаси сверху. Звон растворился в ветрах, лишь скрежет соприкоснувшейся стали стоял в ушах. Юноша вложил удар все силы, но осьминог сдержал атаку одной рукой, что даже не подрагивала от напряжения, в отличии от всего тела Клауда. Продолжая всасывать воздух, Бейн надул живот до невероятных размеров, лекарь спешно бросился назад, а после — в сторону, на бегу прикрывшись пончо, ткань коего прожгли попавшие капли кислоты, и выбросил накидку. Камни вокруг начали шипяще дымиться и плавиться, а дождевая вода помогла кислоте быстрее расплываться, расщепляя все вокруг. Едкий пар струился вверх, при вдохе его — обжигал гортань и лёгкие. Морской монстр был много сильнее человека. Клауд сознавал, что ему не победить бездумно атакуя в лоб, заметив у раненого лук и стрелы, юноша поспешил к нему. У лекаря не было особых способностей, он не мог мгновенно добраться до Ли Сун Сина, схватить лук и тут же атаковать. Бейн выпустил следующую струю в обоих, прикусив губу, Клауд закрыл командира собой, падая на землю, дабы брызги кислоты поразили скину. Обжигающая боль невыносима, лекарь ощущал, как плавится кожа, разрастается по влажной спине ожог, а вся рубаха обуглилась. Сорвав мешающие одеяния, Клауд обнажил торс, повернувшись спиной, прожженной до мяса, пузырящейся слизью с проступами загустившейся от жара крови, к ассасину и выстрелил. Бейн отбился лёгким взмахом, стрела и наконечник разлетелись в разные стороны. Агония невыносима, юноша пал на одно колено, прикусив губу, думалось, что кожа разорвётся, а мышцы с плотью лопнут, как вздувшиеся гнойники, обнажив тлеющие позвонки. Руки дрожали, перед глазами сгущался кровавый туман, двигаться тяжело, больно, так больно, что сознание стремилось покинуть тело. Едва удерживая в руке лук, Клауд поднялся, сделав два шатких шага вперёд и остановился, ветер гнул тело, как тонкую осину. Морщась от боли, юноша потянулся за стрелами, оперение окрасилось багровым, царапины на ладонях снова принялись кровоточить. Первую стрелу Бейн легко отбил, вторую, выпущенную секундой позже, расщепил поток кислоты, от коего лекарь с трудом увернулся, бросившись на скалы и скользя по грубой поверхности в сторону. Расцарапав торс, Клауд вновь поднялся, слыша их уст врага мерзкий, булькающий смех. Надуваясь, Бейн помчался на юношу, сделав круговой замах саблей он создал водяную волну и затем наполнил её кислотой, увеличив площадь поражения. Не ведая, что творит, лекарь бросился на поток, в последний миг рухнув вниз, поравнявшись с врагом и кривым взмахом вакидзаси оставил на бедре чудовища длинную рану. В ярости Бейн загудел, рассек воздух горизонтальной атакой, надеясь зарубить мелочь подле своих ног. Кое-как отбившись, чуть не выпустив меч из руки, Клауд, скользя по мокрым камням, отступил назад. Второй удар монстра пришёлся по земле, лезвие, глубоко пронзив горную породу, звякнуло. Из его ноги хлестала бледно-алая кровь. Насупившись, вбирая в рот воздух, Бейн продолжал наступать на раненого, у которого не осталось сил и скорости. Не вставая, юноша выпустил стрелу, с лёгкостью отбитую саблей, вторую — отлетевшую в сторону и последнюю, что достигла цели. Острый наконечник вонзился в надутый живот, пронзив только внешние ткани, но этого хватило, чтобы монстр выплюнул желчную смесь себе под ноги. Пока чудовище стенало от боли, дергалось, Клауд потянулся за добивающей, но колчан оказался пуст. Отчаяние охватило с новой силой, лекарь дрожащими руками ощупывал себя, над ним словно издевались, лишив победы, лишив оружия, с которым возможно было хоть как-то противостоять Бейну. Клауд мотал головой, капли воды с волос падали на глаза, стало поистине страшно. От обиды все сжималось в груди, ногтями юноша царапал камни, мелкие осколки которых забивались под пластины, разрывая кожу. Невыносимо было терпеть собственную слабость и беспомощность. Невыносимо настолько, что Клауд швырнув лук во врага, бросился на него с вакидзаси, совершая яростный замах сверху. Бейн взмахом толстой руки, которая оставалась свободой во время столкновения мечей, отбросил лекаря. Удар обожженной спиной о скалы вызвал неистовый крик боли, юноша свернулся и дергался в конвульсиях, не в силах противиться агонии. Вакидзаси отлетел в сторону, звонко ударившись о камни, а Бейн, пыхтя от злости, возводя саблю над головой, направился к поверженному противнику. Пред тем, как отрубить голову Клауду, монстр вобрал в себя воду для создания кислоты, дабы смерть надоедливого человека прошла как можно мучительнее. Выброс кислоты вплотную, юноша зажмурился, даже не прикрываясь руками — на то не осталось сил, как пред ним возник Сесилеон. Поток полностью сжег чёрное крыло, коим закрылся вампир и тут же вырвал его из лопатки, испуская чёрный дым, второе крыло, по виду сломанное, он тоже оторвал, не поморщившись. Сесилеон выглядел потрепанным: фрак изорвался с падал с плеч, на белой рубашке следы крови, пуговицы оторвало штормом, посему ткань болталась на бледном теле, вороньи кудри растрепались и прилипли к лицу, по рукам к чёрным когтями стекала кровь, она же и медленно струилась с метра разрывов. Наводнение ослабило и вампира. Сознавая, что явился противник сильнее, Бейн попытался отступить, но замер в ужасе пред взором рубиновых глаз. Взгляд Сесилеона пленил, даже дышать было невозможно, монстр таращился на врага так, словно его глаза сейчас вытекут. Воздух вокруг стал ледяным и в этой бездне Бейн видел лишь два алых глаза, смотрящих глубоко в подсознание и контролирующих его. Добредя до морского монстра, вампир, словно брезгая, впился клыками в сонную артерию. Бейн обмяк и повалился тушей на вампира, чьи раны постепенно затягивались, а вены, выпирающие на бледной коже стали чёрными. Обескровленное тело рухнуло с выпученными на иссохшем лице глазами, липкая кожа бороздами повисла на костях. Рукавом Сесилеон смахнул с губ остатки крови, на фарфоровом лице гримаса отвращения, юношу передернуло, когда он проглотил последние остатки холодной крови, с привкусом гнили, тины и желчи. Тело вампира вернулось к нормальному состоянию, упавшие пряди он закинул назад и вздохнул: теперь на его руках оказалось двое умирающих. Ли Сун Син уже потерял сознание, а Клауда оно спешно стремилось покинуть. — Г-где… Где остальные?.. — Глухо вопросил лекарь. Сесилеона мрачно покачал головой, прикрыв глаза, кровь монстра восстановила долю сил, на много больше он израсходовал на обуздание демона и борьбу со стихией. Сей крови едва хватило, чтобы исцелить внешние повреждения, вампир чувствовал пустоту и голод, столько лун он не жаждал насытиться кровью, как жаждал её сейчас. Усевшись на землю, опираясь на ладони, Сесилеон подставил лицо под дождь, холодная вода скатывалась по такой же коже, он чувствовал разочарование от боя. Доведя себя до истощения — вампир так и не смог избавиться от прилипчивого бесёнка, коему не терпелось возвыситься над бывшим господином. — Знаешь, я… — Послышался тихий голос Клауда, рухнувшего на живот без сил, дождь колотил по выжженной до мяса коже, но у юноши не осталось сил даже реагировать на боль. — Немного устал… — Я знаю. — Безжизненно отозвался Сесилеон, взглянув в сторону моря. — Мы можем лишь ждать. Гулким эхом отражались от стен шаги, тьма объяла коридоры древнего храма, под ногами липкие водоросли и вода, капли её, падая с потолка, звонко разбиваются о поверхность. Воздух сырой, затхлый, под ногами гуляет слабый поток ледяного ветра, воющего в переплетениях узких коридоров. Пол под ногами завален мелкими камнями, стыки плит расходились в широкие щели, вместе с каплями со стен и потолка вниз сыпались мелкие осколки. Внутри храм дрожал и трещал много сильнее, нежели снаружи, словно невидимая волна проходила чрез барьер и всколыхивала строение. Волшебники шли медленно, опираясь друг на друга, холод пронизывал изнеможённые тела, письмена вспыхивали чистым серебром, освещая путь, ведя Госсена к сердцу храма. Водоросли и плесень, обожженные светом, сворачивались в липкие, грязные комочки и стекали вниз. Звуки слышались приглушённо, шаги и отдалённое эхо звучали друг другу в такт, лунное волшебство словно оберегало долгожданного гостя. На потолке, погруженном во мрак вспыхивали голубые искры, походящие на звёзды или цветы, сплетенные невидимым стеблем. На сей раз Госсена не мучили кошмары, его тело и рассудок не пылали в агонии, подводило лишь собственная, изнеможённая плоть. Древние призраки не пытались подчинить волю мальчика, в храме царствовала ледяная тьма, верно, похожая на дворец Ланселота и его собственную душу. Кинжалы, появившись в железных ножнах слабо пульсировали, поглощая яркий свет письмён, напитываясь древней силой. Стены вспыхивали, указывая дорогу, вода, растения и обломки камней, валяющихся на полу, расступались, в панелях зияли чёрные трещины, а между стыками тянулись широкие провалы. Эймон, узревший подобное впервые, удивлённым не выглядел, сердце его либо давно очерствело, либо он подсознательно подавлял чувства. От влажной, холодной духоты кружилась голова, воздуха не хватало, чтобы насытить организм. Собравшееся в узком пространстве волшебство давало на ослабленное тело аристократа, у него не было сил противиться власти лунной магии. Рисунки и письмена на стенах от чего-то пугали юношу, в угловатых схемах и рунах Эймон видел нечто жуткое, словно древние тексты скрывают кровавую историю. Коридоры вывели к подвесному мосту, проходящему чрез безмолвную, скрытую во мраке и поросшую плесенью на стенах, пропасть. Сливался настил с круглой платформой, в самом центре которой возвышался искусно вырезанный постамент, напоминающий кубок с множеством угловатых узоров, выемки в которых украшены белым жемчугом. На краях расположились шесть цилиндров, с углублением наверху, над ними парили тусклые, словно выжатые осколки лунных камней, сияние их дрожало и норовилось потухнуть. Вырезы на полу платформы напоминали сплошной лабиринт с выступающими вверх стенами, в перепутье проходов которых некогда струилась вода. Вся конструкция парила над непроглядной бездной, сложно поверить, что массивная платформа держалась на тонкой тропе моста. Стены вокруг святилища сложились куполом, по ним во мрак струилась вода, уходя высоко вверх, образуя расписанный людскими изображениями атриум из цветного стекла, чрез который некогда лился свет с поверхности, на стыках между мозаикой сияли мелкие, серебряные осколки. В святилище стояла давящая тишина, казалось, стены, воздух, пол — все поглощало любые звуки, оставив только приглушенные шаги и вздохи, застывшие на месте, словно звуковых волн никогда и не существовало. Госсен робко ступил на мост, вибрация прошлась по коже, святилище озарил лунный свет, платформа вспыхнула и в выемках заструились потоки голубой энергии, напитывая алтари. Раздался грохот, с атриума осыпались булыжники, обломки и пыль, пройдя сквозь стекло, все глухо упало в бездну, а сверху на центр падал серебряный луч. Осколки в алтарях яростно задрожали, вокруг них искривлялся воздух, мелкая пыль, куски камушков, вспыхнув серебром устремились к истоку и закружились, как планеты вокруг своей звезды. Волны тепла, исходящие от артефактов, ласкали тела, столь чистая магия сметала собой усталость, вымывала грязь из помыслов, очищая душу. Госсен чувствовал, как лунное волшебство питает его тело: боль, страх — все отступает пред родственным светом. Боль затихла, тело ощущалось здоровым, как после крепкого сна. На сей раз мальчик был один, за спиной не было верных товарищей, но от чего-то волшебник не испытывал тревоги, на сей раз он сознавал, что делал и был готов познать тайны души создателя храма. Воздух вокруг, избавившись от вековой грязи, напитавшись магией приятно ощущался во рту, словно глоток воды с чистейшего горного ручья. Стены, обволоченные слоем тьмы, напоминали бескрайний простор ночного неба, что озаряют космические тела и осколки в алтарях, словно серебряные звёзды — наполняют всё чистейшим светом. Эймон склонил голову на плечо; мысли не желали собираться воедино. Реакция алтаря на Госсена думалось юноше странной: прежде лорд напитывал осколки своей силой и едва ли они достигали половины того свечения, что сейчас. Храм напитывал гостя, преображал всё вокруг и Эймон не мог поверить, что святилище веками хранило в себе колоссальный запас энергии, которую не могли обнаружить и высвободить многие поколения Бургшталлеров. — Помниться, ты говорил, что сможешь прочесть письмена. Созерцание лунной магии и единение её с избранным не впечатлило лорда, как остальных в восточном храме. Чары луны, видимо, потому, что юноша сам обладал схожей силой не влияли на его рассудок. Сглотнув, Госсен неуверенно подошёл к первому алтарю, тогда подсознание вело его, но сейчас воля мальчика была отдана ему самому. Волшебник не был уверен в том, что пробудит древний сказ касанием, как тогда, и всё же подушечками пальцев он коснулся пульсирующего осколка. Яркая вспышка света затмила собой святилище, вырвало сознание из тел волшебников и, мелькнув на миг, исчезла. Эймон и Госсен пробудились из туманной завесы, заслышав девичий шёпот. Пред глазами предворовый коридор, выходящий в цветущий сад, клумбы и скамьи в коем вырезаны из мрамора и окаймлены золотом, слабый ветер трепал кусты белых роз, оторвавшиеся лепестки улетели к белоснежным небесам. От ребристых колонн тянулись в стене, казалось, без конца, длинный тени. Тяжёлые деревянные двери в здание распахнуты, оттуда доносился шёпот голосов и редкий звон, но расслышать что-то было невозможно. Концы коридора переполнял белый свет, словно строение стерто наполовину, глазу виднелись лишь уцелевшие обрывки. Лорд недоуменно глянул на компаньона, напрягаясь от резкой смены местности. — Что это? — Мрачно, почти раздраженно вопросил Эймон. — Воспоминания. — На удивление для себя, мальчик ответил спокойно и пошёл на шёпот. За длинными, прочным столами из тёмного дерева сидели, выпрямив спину, девочки-подростки в одинаковых платьях: одна сторона чёрная, вторая — противоположного цвета. Рядов десять тянулось от выступа с доской и безликой женщиной в сером до конца зала. Девочки едва слышно перешептывались, женщина говорила, но волшебники не могли понять и слова. В череде одинаковых голов Госсен приметил девочку с золотыми кудрями, собранными в низкий хвост, от неё исходила светлая и тёплая энергия. Она обернулась и прекрасное лицо озарила улыбка, девочка глядела на гостей так, словно видела их чрез время в пелене собственных воспоминаний. Эймон ощутимо напрягся, убирая руку к рукояти клинка, перебирая пальцами по рукояти. Госсен положил юноше руку на плечо и покачал головой. — Он показывает нам, что предвещало зарождение нашего мира. — Встань, Луна. — Строгий голос безликой женщины заставил аристократа вздрогнуть, нахождение в иллюзорном сне пугало его. Девочка покорно поднялась, сложив руки друг на друга и опустила голову, выпавшие пряди пшеничных волос обрамляли щеки. — Что такое баланс? — Вопросила женщина. — Равное отношение тьмы и света в сознании живого существа. — Без запинки молвила Луна. — Когда один грех уравнивает доброе деяние, обнуляя ответственность перед совестью и вселенной. — Гармония? — Положение, когда положительные и отрицательные стороны в сознании существа равны по значимости и не имеют противоречивого перевеса. Сотворение зло одному несёт благо для другого и этот феномен находится в постоянном взаимообратной циркуляции. — Примерно такую же чушь несут церковные свиньи в столичных судах. — Шепнул Эймон мальчику, явно не заинтересованный исчезнувшей давно историей. — Справедливость? — Состояние, в котором находится существо после свершения какого-либо действия, выходящего за рамки помыслов субъекта. В независимости от осознанности субъекта после свершения действия он получает либо блага, либо наказание, оказываемое внутренними или внешними факторами, приводящими либо к поощрению, либо наказанию. Наказание или поощрение должно быть соразмерно один к одному с свершенным грехом или благим деянием. — Ты? — Проводник между тьмой и светом, как и в формировании мира, так и в сознании существа. Девочка обернулась и, моргнув небесными глазами, перенесла волшебников на вершину мраморной лестницы. Позади возвышались белоснежные стены церкви и тонкими светлыми окнами под крышей, переливающийся золотом, три купола на башнях с колоколами устремились к облакам. Вычищенные до блеска дорожки по краям засажены розовыми цветами с пышной листвой, пред деревянными врагами в храм одинокая лавочка, подле коей нежно играла арфа, розовые бутоны словно танцевали в такт музыке. На лестницу вошли двое: высокая, стройная Луна в белом платье с серебряными украшениями; кольцами, поясом, браслетами на запястьях и на босую ножку, в руках переливались голубые цветы, оплетенные тонкой серебряной проволокой с узорами лепестков, на лбу диадема, не дающая златым кудрям до пояса упасть на лицо. И фигура выше, представляющая собой золотое сияние: тёплое, всепоглощающее, он едва ли касался изящной талии девушки. Они присели на лавочку и Луна звонко смеялась, казалась столь счастливой, с наивной любовью глядя на свет. Ладонь девушка приложила к животу, поглаживая его и что-то говорила безликому спутнику, чей сайт сквозь завесу воспоминаний обжигал кожу магов. От созерцания света Эймона слегка трясло, фигура, им объятая прожигала лорда, проникала в душу, разрушая её изнутри, изламывая, как старую куклу. Воздух накалился, тело наполнилось свинцом, склоняя юношу к земле, подобной властной аурой, когда воля рушится при одном взгляде на человека, обладал лишь Ланселот, чьё влияние дворянин мог стойко выдержать. Сей час Эймона ломало, думалось, что от тела не останется и праха, а душа, не имея плоти, все равно будет сожжена непоколебимым золотым светом. Поздно юноша заметил, как Госсен осел на колени, упираясь руками о мраморные плиты, плавившиеся под ладонями. Мальчик, казалось, не чувствовал боли от раскаленного камня, не видел дыма, строящегося из-под кожи, не слышал как шипит плоть, и обнажаются из-под горелого мяса кости и едкий аромат горения наполняет воздух. Волшебник безотрывно глядел на свет, слезы в нефритовых глазах испарялись, не успев скатиться, Госсена пробивали сильные конвульсии, одеяния его вспыхнули и охватили тело безжалостным пламенем. Луна, словно не видя корчащегося в агонии мальчика, чья кожа, как воск со свечи, сползала по мясистой плоти, не слышала пронзительный крик его, продолжая влюблёнными глазами смотреть на свет. — Запретное колдовство, ступень последняя. — Внезапно заговорил Эймон, кристаллы, коими он управлял выскользнули из-под рукавов, формируя кинжалы, идентичные оружию Госсена, но покрытые паутиной трещин. — Шесть нерушимых столпов. Гексагон.⁵ Вокруг волшебников сформировался барьер с шестью гранями-столбами, соединенными между собой голубыми пластинами одного оттенка. Влияние света ослабло, лорд ощутил облегчение, вдыхая прохладный воздух. Пламя, пленившее Госсена растворилось, но он продолжал кричать, хотя на теле не было внешних повреждений, мальчик оттягивал кожу на лице, катался по полу, бился в конвульсиях, свет уже сжирал организм изнутри. Эймон осел, огромной концентрации требовало поддержание барьера, баланса энергии, что ровным потоком, без колебаний, должен струится от столпа к столпу, образуя идеальную пластину. Сложив ладони вместе на уровне груди, юноша закрыл глаза, из его тела устремились кристаллы, формирующие наконечник копья, небесное сияние по мере слияния становилось лунным. Когда волшебство приобрело нужную форму, Эймон взмахнул рукой вперед, направляя оружие чрез барьер в фигуру. Безжалостный поток света бесшумно врезался в барьер, ослепляя, как полуденные лучи, пластины и столбы ярко-голубого покрылись сеткой золотых трещин. Миг и преграда звонко лопнула, рассыпавшиеся осколки до пустоты испепелил свет, его поток, врезавшись в волшебников, обжигая кожу, понёс их сквозь облака за грань миров. Чудом поймав одурманенного Госсена, юноша высвободил остатки кристаллов и взорвал их подле себя, чтобы волна бесконтрольной энергии выбила обоих из потока. Пришёл в себя Эймон в объятии пушистых облаков, влажная субстанция ластилась по коже, медленно пропитывала ткань одежды. Поднявшись, он заметил Луну, сидящую к нему спиной, кончики длинных волос утопали в пушистом полу, сквозь седую дымку она глядела на занебесные просторы, усеянные яркими огнями, целыми скоплениями янтарно-фиолетовых звёзд и планет, укрытых тонкой дымкой. До слуха доносились тяжёлые женские всхлипы, девушка обнимала себя за плечи, тонкие пальцы дрожали, юноша поспешил к ней, оставив Госсена покоится в прохладной неге. — Мисс, что с вами? — Как можно мягче вопросил лорд, приблизившись к Луне, но та не отреагировала. Эймон осторожно коснулся плеча и его пальцы прошли сквозь тело, он ощутил лишь слабое тепло. — Мама? Аристократ резко обернулся на детский голос. Златые кудри, скрывающие уши, острые болотные глаза, изящная осанка и длинная шпага, острие коей утопало в облаках. Юноша впал в ступор, взгляд короля не спутать ни с чем, пред ним Ланселот: ребёнок с совершенно недетским взглядом. Эймон тряс головой, пытаясь избавиться от наваждения и липкого страха, прошедшегося по спине с холодным потом. Иллюзия, какой бы мощной она не была, как бы искусен не был заклинатель — создать нечто подобное и заточить в здании не смог бы ни один человек, даже Дариусу — адскому владыке — такое не под силу. Какое жуткое заклинание пробудил Госсен, явившись в храм, что произойдёт с телами, оставшимися в людском мире или сознание на века заточено в иллюзорном сне. Внешняя непоколебимость треснула, аристократ беспомощно осел на колени, обхватив голову руками, пытаясь пальцами в серебристых волосах — панический страх захватил рассудок. — Сын. — Луна бегло смахнула слёзы и обернулась, нежно улыбаясь и расправляя руки для объятий. — Закончил занятия с отцом? — Да. — Кивнул Ланселот и вместо объятий сел подле матери. — Он вновь был слишком строг с тобой? — Обеспокоилась девушку. — Как обычно. — Сухо отозвался мальчик, сжимая кулаки. — Ты боишься отца?.. Луна изламывала себе запястья и поджимала губы, на глазах блеснули слёзы, она сознавала, что должна готовить собственное дитя убить мужа, коего сама избрала — от этих мыслей рушилась женская душа, невыносимо было стоять в стороне, ждать и обрекать сына на муки выбора, против воли ломать его характер в сторону света, подавлять врождённую жестокость ребёнка так, чтобы она не окончательно разрушила миры в будущем. Ланселот уже подавал признаки властолюбивого тирана, не знающего жалости, но в тоже время, как и мать, любил весь мир, наслаждался им и его обитателями, коих Луне тайно удалось спасти. Решившись, девушка сжала кулаки, замерла на вздохе прежде, чем сказать, когда услышала твёрдый, властный голос ребёнка. — Я убью отца. — В болотных глазах ни доли жалости и сомнения. — Никто, кроме меня не остановит это чудовище, нарёкшее себя Богом. Прости, мама, но я обязан защитить те крупицы мира, что столько защищала ты. Ежели считаешь правильным — сдай меня отцу, ежели порядок дороже тебе собственных чувств — позволь мне стать сильнее, я выдержу каждый бой, каждое наказание и не позволю тьме овладеть моим сердцем. Я убью Бога, но его трон отдам по праву тому, чья душа чиста, а помыслы как беспощадны, так и милосердны. Неважно сколько тысячелетий минут, мама, — я уничтожу отца и весь ужас, связанный с его именем. — Закончил Ланселот, обернувшись назад, словно обращаясь и к Эймону тоже. — Я буду ждать тебя, избранный. Луна обняла сына, губами уткнувшись в макушку, покрывая её лёгкими поцелуями, по щекам струились слезы, хотя мальчик не плакал. Как и подобало мужчине — Ланселот сдерживал горечь своего решения, страх пред битвой и сознание того, что во всех мирах он — единственный, кто поистине способен дать отпор Богу. Любой ценой мальчик обязан выжить, пусть он лишиться всего, пусть сердце навеки будет заточено во мрак, путь душа обратиться пеплом, но выдержав невзгод, но тело, знания и силу необходимо сохранить любой ценой. — На кого ты смотришь? — Поинтересовалась Луна. — На будущее. — Мрачно буркнул Ланселот, обнимая матушку, маленькой ладошкой хлопая её по дрожащей спине. — Однажды я стану бесчувственным палачом и могу позабыть о боли всех миров, о нашей боли, посему я желаю, чтобы в будущем наша история канула в лету. — Господин?! Эймон бросился вперёд, пытаясь коснуться ребёнка, но его тело, как и тело девушки растворилось, став единым с облаками, а юноша по неосторожности ступил в пустоту занебесья. И тело его на огромной скорости понесло пластом в небытие. В ужасе лорд очнулся на краю платформы, тело покрылось липким потом, дыхание сбилось. Эймон взглянул на свои дрожащие руки, на ладонях ощущались последствия использования мощной техники, божественный смех даже в воспоминаниях мог навредить наблюдателям. Волшебство использованное в кошмаре было потеряно и в настоящем, благо нахождение у ожившего алтаря восстановила запас энергии до попадания в кошмар. Поднявшись, юноша подошёл к Госсену, в попытке тряхнуть бессознательное тело, он отдернул руку — кожа мальчика пылала. Нервно сглотнув тугой ком, Эймон принялся будить компаньона довольно грубыми методами, хлестко ударяя волшебника по щекам и, приподняв над полом, тряс за воротник. С глубоким вздохом Госсен распахнул очи рухнул в руки лорда, кой тоже выглядел совершенно потерянным, а дожидаться объяснений от мальчика, чуть не сгоревшего во сне — гиблое дело, но все же юноша спросил. — Что это было? — Б-бог… — Кашляя, пробормотал Госсен, в горле саднило от сухости, тело изнутри обжигающе болело. — Такова его мощь… — А Ланселот? — Эймон уткнулся лбом в лоб мальчика. — Соберись. Это же ты устроил тут чудеса театра с полным погружением в иллюзию. Этот храм Ланселот построил?.. Тогда сколько ему лет?.. Боже, что там этот Бог натворил, что десятилетий с виду ребёнок его убить собрался? — Н-надо… возвращаться… Все позже, все позже. — Волшебник поднялся на дрожащих ногах и побрел к выходу. — Думаю, Ланселот на сей раз соизволит объясниться, слишком многие втянуты в повторяющуюся историю забытых веков…Легенда павшего Агнца. Координата запад.
13 июля 2022 г. в 22:19
Примечания:
Не забываем ставить кла$$ы!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!🚬🚜🚜🚜🚜🚜🚜🌬🌬🌬🌬🇷🇺🇷🇺🇷🇺🇷🇺🇷🇺🇷🇺🇷🇺🇷🇺🇷🇺🇷🇺🇷🇺🇷🇺🇷🇺🇷🇺🇷🇺🇷🇺🇷🇺 Если подписку ебучую поставили, то поставьте и кла$$, не будьте жадными, Аллах не одобряет такого поведения
Чрез густые тучи пробивалось рыжее зарево, огненные блики стелились по безжизненной равнине, уходящей крутым обрывом в море. Шум прибоя, глухие удары волн о чёрные, отвесные скалы и чайки, зловеще кружащие во мрачных небесах, нарушали тишину рассвета. Безмолвствовал океан, густо-синие воды его исчезали за краем горизонта, ещё не пробудившегося после часа тьмы, лишь потускневшая луна оглашала о грядущей власти дня.
Рассекающий ветер точил острые отвесы скал, прибрежные волны бились о подножье, распадаясь на ватный пласт пены, скрывающий от взора рифы. На остриях горных пород в миг затишья собирались морские птицы, словно коршуны, бороздили над поверхностью в поисках рыбы. Гнусавые завывания порывов, их холодные удары отгоняли всякую жизнь, крики оголодавших чаек мерзким скрипом подпевали ветру.
На верста¹ вперёд раскинулась каменистая равнина с редкой порослью мха и мелких, колючих кустарников. Верно почудилось бы случайному путнику: выжжена жизнь и Вороньего мыса, а равнина его — пристанище мертвецов. Мрачным и пустынным сие место прослыло; лишь чёрные скалы и серые валуны, облепленные морскими птицами, небо цвета свинца и океан на тон темнее, и блеск серых оттенков на лучах солнца казался мёртвенно-бледным. Зловещие песни на весь день слагала море, ветер и обитатели их, чьи тёмные туши терялись средь скал и камней.
О людях, некогда бывавших в сих мёртвых местах, напоминала потрескавшаяся башня маяка, выложенная тёмными монолитными платами. На вершине с конусовидной виднелись остатки кострища в огромной, решётчатой таре. Чёрные впадины узких окон, глубокие трещины и провалы черепичной крыши, словно язвы пронизывали скелет маяка. Тысячи лун сие стены не чувствовали тепла огня, а море позабыло о свете, струящемся сквозь ночь из кострища. Шпиль маяка, словно лезвие дьявольского копья, возвышался над краем обрыва и пронзал небеса.
Ван-Ван передернулась всем телом, когда очередной порыв промозглого ветра настиг её. Не сознавала боле ассасин, от чего стучат зубы: от холода или нетерпения; в ожиданиях они провели ни одну жуткую луну. Твёрдые камни впивались в кожу чрез одеяния, затекшие, отвердевшие от холода конечности жутко ныли, чудилось — мышцы вот-вот лопнут от натуги. Горячительное и вода иссякали, очаг поддерживать было нечем, кроме мха, насквозь пропитанного морской солью, мелкие ветви кустарников прогорали, обращаясь пеплом чрез мгновение. С надеждой Ван-Ван вглядывалась в безбрежный горизонт, где вскорь должен появиться корабль. Нахождение в жутком и месте подламывала дух девушки, чудилось, что каждый порыв ветра, удар волн о скалы и заброшенный маяк — забирали себе частицу человеческой жизни.
Томительно-медленно шло время, день перешёл во всевластие, но едва ли избавил ассасинов от хлада и ветров. Выдержка Ван-Ван треснула, боль в затекшем теле становилась невыносимой, по-конски выдохнув носом, девушка поднялась из засады, принимаясь разминать одеревеневшие мышцы. Ощущение отчаяния постепенно, по капельке воды, падающей с листвы после ливня, заполняло рассудок.
— Затаись. — Настойчиво потребовал Ли Сун Син, сидящий в позе лотоса с прикрытыми очами, кажется, с самого прибытия.
— Отвали. — Раздражённо фыркнула ассасин, расхаживая по хребту. — На мысе не души, лишь тощие чайки и голые камни. А ты, ежели продолжишь бездвижно сидеть — сам обратишься валуном.
— Мы на вражеских землях и, верно, знают они о наших планах. — Невозмутимость командира выбешивала Ван-Ван до тика в глазах.
— И почему ты позволил господину остаться одному? — Размявшись, она скрестила руки на груди, прижимая Ли Сун Сина укоризненным взглядом. — Мастер Чу не допустил бы подобного, не смотря на приказ.
— В Цериме, замке короля, господину Лингу ничто не угрожает. Наши товарищи, истерзанные океаном, не должны угодить в западню.
— Мы здесь уже две луны. — Напомнила девушка. — И не души вокруг.
— В сторону! — Внезапно воскликнул мужчина, распахнув глаза, отскочил от валуна, за коим ассасины устроили пристанище.
Обернувшись, Ван-Ван увидела со стороны входа на маяк приближающуюся, мерцающую голубым серебром, вспышку. Бросившись в бок, девушка почувствовала, как воздух вокруг переполнился тяжёлой энергией, словно шторм, несущийся вперёд. Миг и камень, служивший укрытием, рассекло надвое; ассасинам почудилось, что тонкая пластина, острая, словно лезвие клинка, пронеслась молнией и исчезла, идеально гладко разрезав валун, отсеченную часть коего отбросило в воздух.
Не успели вторженцы опомниться, как камень разорвало на сотни острых осколков, вспыхнувших ярко-голубым и смертоносный дождь обрушился на них. Ассасины метнулись врассыпную; Ван-Ван отбивалась кунаями, а Ли Сун Син — вакидзаси. Ведомые волшебством осколки мало отбить; отброшенные лезвия, бесконтрольно кружа в воздухе, вновь обращали острия на наёмников.
Отразив атаку, командир переместился к краю обрыва, краем глаза заметив две фигуры у заваленного входа на маяк и сложил печать. Земля затряслась, подножье мыса, равнину и отвесные скалы пронзила череда мелких взрывов: обломки камней, пыль разлетелись вместе с ветром, грохот наполнил побережье. В пенную пучину повалились булыжники, вздымая солёные брызги, островок, где находился маяк раскололся и части его ушли по дну, паутина трещин глубже пронзила скелет здания, обломки выточенных монолитов рухнули вниз вместе с остатками крыши, стоящей на сгнивших, деревянных подпорках. Колдовство рассеялось и обломки, потеряв блеск, глухо рухнули на землю.
Чрез мгновение двое оказались на вершине хребта, поравнявшись с ассасинами; враги встали лицом к лицу. Ткань одеяний одного из них развивалась на ветру, он казался крупнее за счёт многослойного мужского платья, расшитого узором жемчуга, кое в Цериме носили зажиточные священнослужители. Пепельно-русые кудри по основание шеи покачивались в стороны, лицо юноши мягкое, выражающее скорее меланхолию, нежели угрозу, но ложно сие впечатление, в ясных серых очах не было жалости. Второй же за рясой не прятался, взгляд его надменный и властный, как у истинного аристократа, нефритовые глаза наполнены презрением и холодом. Ван-Ван замешкалась, разглядев серебряные волосы, разделенные косым пробором на более длинные пряди, падающие по левой стороне почти к глазу и уходящие вдоль скуловой линии к подборку, и короткие, топорщащиеся за ухом. Сложение и лик врага напомнил о Госсене, но слегка возмужавшем и лишившимся святой наивности. Сей юноша, бесспорно, был красив, одежды из плотной, дорогой ткани, его подчеркивали пластичность тела и служили показателем статуса. На плечах, поблескивали латные пластины, на груди расшитого серебром, кожного жилета — гербовая брошь в виде головы льва. Неспешно он натянул перчатки с чешуйчатыми, стальными вставками, ластящимися по изгибам кистей, словно чешуя, и синими драгоценными камнями на внешней стороне ладони.
Ассасины напряжённо вглядывались во врагов, чьи лица ничего не выражали кроме скуки, те словно и не были раздосадованы тем, что их раскрыли. Ли Сун Син встал чуть впереди напарницы, держа вакидзаси в боевом положении, упорно выжидая ход противника, кой явно превосходит и в силе, и навыках. Надменность напавших явно читалась на выбеленных лицах, ради потехи они тянули, не ввязывались в бой, дабы насладиться тем, как ломаются жертвы.
— Итак, — вальяжно протянул дворянин, издеваясь. — Сложите оружие добровольно или мне отнять его силой?
Ван-Ван скривилась; надменные лица, пренебрежение со стороны противников гневило её вспыльчивый рассудок, на сей раз она удержалась от перепалки. Кожей девушка чувствовала колеблющуюся в воздухе энергию, густую, плотную, но первородную природу волшебства ассасин не могла разглядеть. Серебряновласый юноша источал такую силу, что воздух тяжелел и всё вокруг пропитывалась наэлектризованными частицами, словно тысячи незримых молний пронзили мыс.
Казалось, миновала вечность с тех пор, как четверо глядят друг на друга, как напряжены тела одних и сколь ровно дыхание других. И скалы готовы треснуть и рассыпаться градом булыжников под колоссальным давлением, сопровождаемым безмолвием, даже шум ветра стал едва ли слышен. Невидимый барьер сгущался над ассасинами.
— Долго будем переглядываться? — Голос аристократа властный, звучный, действовал словно гипноз. — Миром сия стычка не решится.
Ван-Ван тряхнула головой, тело на миг отяжелело, а рассудок опустел, чарующий голос, властный взгляд и энергия, исходящая от юноши дворянина, подавляла волю наёмницы. Терпение стремительно иссякало, Ли Сун Син хоть и пытался держаться хладнокровно, но и его воля сдавала, он сознавал: именно они в западне и враги до взошедшей луны способны удерживать их, прикованными к земле. Юноша в рясе выглядел слабее, рассуждал командир, но второй, с куда более жестоким взглядом, вне боя не останется. В стремительной атаке избавиться от одного — единственный шанс ассасинов сравнять шансы на победу в битве.
За миг до того, как оба наёмника рывком исчезли на лице аристократ промелькнула самодовольная улыбка. Едва ли его противники появились в воздухе, дабы нанести совместную атаку метательным оружием, как юноша уже возвёл руку вперёд себя, окружая себя плеядой² мелких, острых кристаллов. Колеблющийся звон и обломки кунаев сюрикенов разлетелись по сторонам, разбитые заточенными, магическими лезвиями. Оба ассасина, уходящей от встречной, штормовой атаки рванулись назад, чрез миг уперевшись в незримую преграду.
Серебряновласый недовольно цыкнул и взмахом пальцев заставил кристаллы остановится и застыть парящими в воздухе.
— Не нужно, Ксавьер, — юноша плавно перебирал пальцами и лезвия полетели в наёмников. — Не сбегут.
— Лорд Эймон, они ассасины и, верно, обучены скрытно сбегать. — Напомнил волшебник. — А ваша страсть к долгим и мучительным битвам ни раз давала врагу сбегать.
— Поглядим, так ли они хороши в скрытности, как говорят. — Молвил юноша, гадко ухмыльнувшись, на что Ксавьер лишь молча обратил взор к небесам.
— Они издеваются. — Шикнула Ван-Ван командиру в нетерпении сжимая кулаки. — Нападём на того, что в рясе.
Ли Сун Син согласно кивнул, не сводя глаз с Эймона, чьё лицо светилось от азарта, а сам аристократ вздохнул с долей разочарования. Рывок и на месте Ли Сун Сина остался блик алой энергии, Эймон и оком не повёл, лишь метнул палец в бок, направляясь кристаллы на защиту приятеля.
— Не позволю! — Воскликнула девушка, быстро складывая печати руками. — Искусство убийства: танец невидимых кинжалов!
Тело Ван-Ван исчезло, воздух шелковой шторой колебался, то в одном месте, то в другом; из ниоткуда возникли маленькие кинжалы, летящие наперерез кристаллам врага. В миг, когда Ли Сун Син появился перед Ксавьером ножи девушки отбили каждый из осколков, освободив путь для смертоносной атаки. Молниеносный взмах вакидзаси, кой должен рассечь грудь противника длинной, кровавой раной, но лезвие беспрепятственно проскользило по воздуху, сбивая еле заметную серую дымку. Волшебник появился за спиной Эймона, вышел из воздуха, словно из зеркальной двери. Кинжалы стремительным потоком бросились во врагов со всех сторон, Ван-Ван пока ей дозволяла выносливость, слившись с ветром, атаковала без перерыва. Вокруг аристократа сформировался круговорот голубо-серебряных кристаллов, вращающихся столь быстро, что ни одна атака извне не могла достигнуть обоих.
— Знаете ли, милорд, я мог погибнуть. — С укором произнёс Ксавьер, словно обвинял товарища в том, что тот не способен защитить священника.
— Порой полезно потрясти тушей. — Эймон глянул на товарища через плечо, нахально улыбаясь. — Не всё же время псламы³ читать, да рясу просиживать.
Ван-Ван приземлились подле оторопевшего командира, внутри девушки все пылало от ярости. Ясна, как день, колоссальная разница в силе и отступать ассасинам было некуда. Не дожидаясь приказа, Ван-Ван вновь начала закидывать кристальный барьер кинжалами и кунаями, с трескающим звоном сталь отлетала от преграды и падала вокруг. Сложив печать одним жестом, Ли Сун Син активировал взрывчатку в оружии и ассасины отскочили назад.
Ослепительная вспышка озарила Вороний мыс, воздух наполнился запахом пороха и потяжелел. Уши заложило от протяжного гула, затряслись каменистые породы.
Грохот сотен взрывов разнесся на версты, с трещащим звуком дробились на обломки скалы, обжигающей, пыльной волной разбрасывало булыжники. От бушующего моря до вершины обрыва прошлась цепочка взрывов, отказывая гигантские валуны, дробя крутой склон. В дымно-пыльном облаке падали вниз камни, метались, рассекая всё живое мелкие осколки, вздымался густой, серый столп к вершине маяка, дрогнувшего и покосившегося от мощи взрыва. Разбивались о рифы валуны, прибрежные волны жадно поглощали обломки, пена почернела от пыли. С накренившегося маяка посыпались гнилые доски, оторвавшиеся рамы и куски захудалой черепицы. Эхо взрыва и аромат жженного пороха с каменной пылью надолго впечатались в свежий, морской воздух.
Пред тем, как земля рухнула в морскую бездну, Эймон отступил назад в обрыв, оказавшись в свободном падении; всё вокруг заволокло едким дымом и каменной крошкой. Вокруг юноши всё рушилось, валуны разлетались в стороны, треск и стук смешались с грохотом оставшихся взрывов, вспышки коих озаряли густое полотно дыма. Миниатюрную человеческую фигуру должно было уничтожить камнепадом, а ежели нет, то обжигающий воздух и мелкие осколки горных пород сожгли и изорвали бы лёгкие изнутри.
Смертельная западня не удивила Эймона, он не чувствовал душевного трепета, лишившись опоры, не пугали его остроконечные куски скал, летящие прямо на него. Коснувшись валуна, дворянин с лёгкостью обратил многотонный валун в тысячи острых кристаллов, коими свободно управлял.
Эймон вскинул бровями, завидев за преградой Ли Сун Сина, бросившегося в дымку следом за врагами и уже навострившего лезвие вакидзаси на юношу. Последний лишь хмыкнул, перегруппировавшись в полёте, принял горизонтальное положение прежде, чем клинок ассасина оказался в зоне атаки. Оттолкнувшись от пустоты, Эймон поравнялся с наёмником, проскользнув вдоль лезвия, не задев острия, юноша схватил Ли Сун Сина за запястье и с силой вышвырнул из столпа дыма. Последнего отбросило на десяток саженей⁴ от маяка, в относительную тишь, куда обломки практически не падали. Прокатившись по воде, ударяясь о тугую поверхность, командир с трудом смог остановить полет, уцепившись за колыхающиеся волны, он осел на окно колено. Тут же последовала атака кристаллами, скоп коих, подобно змею, витками приближался к ассасину. Не успели отойти от дюжины ударов, пульсирующая, тупая боль пронизывала тело, Ли Сун Син был вынужден тут же отбиваться.
Ван-Ван, которая не последовала за командиром в густую толщу, с края обрыва заметила угрозу для мужчины. Бросившись вниз, девушка сформировала в полёте печать и исчезла; вновь кинжалы, явившиеся из ниоткуда отбросили заколдованные кристаллы. Эймон вальяжно шёл по воздуху, едва ли человеческому глазу заметны тонкие пластины кристаллов, формирующихся под ногами юноши. Техника, повторно использованная Ван-Ван, вызвала у аристократа наигранный зевок.
Внезапно два кинжала появились у Эймона над головой, последний легко отбил их взмахом руки, заметив, как в остатках пыли колеблется воздух, выдавая местоположение девушки. Юноша исчез и через секунду появился позади Ван-Ван, отталкивающейся ногами от воздуха на большой скорости.
— Капкан. — Подле девушки пронёсся зловещий шёпот.
Кристаллы отовсюду притянулись к Ван-Ван, словно та являлась магнитом и сформировали вдоль её тела два диагональных кольца, вращающихся крест накрест. Эймон, почти тенью, стоящий позади, сжал кулак и сотни острых, искрящихся лезвий сомкнули тело ассасина в тиски. Продолговатые острия вонзились в кожу до костей, разрывая мышечные тени и мясо, тугие струйки крови брызнули через острые грани кристаллов. Тело Ван-Ван походило на ежа, из-под кожи торчали окровавленные лезвия и покрывали почти все. Руки, ноги, торс, шея — всё утыкано осколками, между которыми стекают вниз густые, багровые струйки, побледневшее, искаженное немой гримасой агонии, лицо украшали длинные царапины.
Кристалл, пробивший шею, лишил девушку голоса, та застыла с открытым ртом, рано хватаясь за воздух и харкаясь кровью, наполняющей разорванные лёгкие. Из больших голубых глаз катились слезы, обжигая раны на щеках. Всё тело пылало острой болью, Ван-Ван чувствовала каждой мышцей осколки, проникшие глубоко в плоть и медленно режущие тонкие ткани изнутри, разрывая сосуды, вены, заставляя кровь хлестать из всего тела. Без жалости, Эймон отбросил девушку в море ударом с ноги в солнечное сплетение. Обильно отхаркнувшись кровью, оставив за собой багровые капли, хлещущие из множества открывшихся ран, более напоминающих глубокие провалы язв, ассасин угодила на руки к Ли Сун Сину.
— Лорд Эймон, пора заканчивать. — Ксавьер, как ни в чём не бывало, вышел по воде из оседающего дыма, отряхивая светлое платье и указал в сторону горизонта.
— Королевский корабль… — вышеназванный удивлённо вскинул бровью, наблюдая, как огромное судно странными рывками приближается к мысу. — Откуда ему здесь взяться?
Священник пожал плечами и вскинул руку вперёд, одним вытянутым пальцем формируя белую, быстро пульсирующую сферу, мощь и плотность коей искажала пространство вокруг. Командир, сознавая, что Ксавьер целиться в них, крепче схватив напарницу, рванулся в сторону, столкнувшись с очередной невидимой преградой. Волшебник выпустил тугой луч белой энергии, что вздымал на сажень волны по траектории своего полёта и, чудилось, даже воздух вокруг потока сгорал. Ли Сун Син рванулся в противоположную сторону, надеясь хоть немного отклониться с линии атаки. Миг и обжигающе острая боль заставила мужчину вскрикнуть; луч, пробив плечо насквозь, раздробив плечевую кость, понесся вдаль, сметая на пути все. Чрез несколько мгновений глухой звук позади поднял к небу волны, озарив горизонт белым взрывом огромного количества энергии.
Одной рукой держа Ван-Ван, командир пал на колени, одеяния на правой руке обгорели по локоть, под ключицей зияла сквозная дыра, плоть и кожа выжжены до черноты, из угольного мяса сочились кровянистые соки. Щека и висок пылали; расплывался по смуглой коже багрово-слизистый ожог, откуда исходил дым с ароматом жареной плоти, правая часть рёбер тоже была обожжена почти до груди.
Воздух, казалось, напитался магической энергией и искрил, словно миллионы маленьких молний. Океан бушевал, по линии полёта луча тянулся густой пар, волны бились о рифы, обломки и островок с маяком, оставляя сизую пену. Невидимые стены взяли ассасинов в тиски, а Ксавьер с видом бездушного палача взвел палец на жертв, вновь формируя смертоносный столп.
Тем временем корабль Ланселота стремительно приближался, а Эймон не отводил от суда подозрительного взгляда. Издали казалось, что корабль приближается рывками из-за возможных волн, но вблизи юноша сознал, что сие не волны, а перемещение объекта в пространстве, ещё пара мгновений и судно достигнет мыса.
Ксавьер выпустил мощный луч энергии в плененных ассасинов и в это же мгновение корабль появился пред сражающимися, накрыв морскую гладь тенью. Закрыв Ван-Ван собой, мужчина зажмурился, у него не хватило духа взглянуть смерти в глаза, боль затуманила разум и обжигала всё тело, а морская вода терзала открытые ожоги и раны. Протяжный гул наполнился мыс, его шум звучал в ушах столь громко, что каждому чудилось, что внутри вот-вот всё разорвется на ошметки. Свет, исходящий от луча до боли слепил глаза и тут же его поглотила тьма, явившаяся в воздухе, подобно дьявольской бездне, засасывающей всё в Ад. Исчезли тьма и свет, оставив после себя колыхающееся море и воздух, пропитанный плотными частицами волшебства, на миг мыс погрузился в гробовую тишину. Безмолвно покачивался на волнах корабль призрак, грозно нависший над сражающимися.
Ни ассасины, ни Ксавьер не осознали, что произошло, последний едва ли успел заметить, как пред поверженными врагами мелькнула тень. На благо своего товарища, Эймон всё прекрасно разглядел и, как непреступная стена, стал впереди священника, ловко отбивая атаку Хаябусы из тьмы коротким кинжалом. После звона стали, подобно церковному колоколу на рассвете, трое разминулись в противоположные стороны. Лорд напрягся: он явно не ждал вражеского подкрепления на королевском корабле.
Изящно сошёл по воздуху и Сесилеон, став подле командира, а следом и Госсен опустился на воду к раненым, находящимся за спиной защитников. Клауд и Грейнджер неуверенно выглядывали из-за палубы — оба оказались совершенно не готовы к сражению сразу по прибытию на точку. Волшебник не ощущал на себе пронзительного взгляда Эймона, он мгновенно заметил внешнюю схожесть с мальчиком, к тому же магия, какую использовал последний для мгновенного перемещения, сроднима с волшебством самого лорда. Госсен, взяв поверженных ассасинов под руки, исчез, направляясь к вершине обрыва, пока Эймон провожал его немым взглядом, сознавая, что остановить мальчишку ему не позволят двое непрошенных гостей.
— Милорд, — тенью Ксавьер подошёл к товарищу, почти неслышно шепча. — Разумнее отступить, у того в маске, — он взглядом указал на Хаябусу. — Сила Дьявола.
— Я так не думаю. — Священник не сразу сознал, что ответил ему не Эймон.
Фигура вампира, стоящего около Хаябусы, растворилась в воздухе, оставляя медленно падать скоп чёрных перьев, и появилась между дворянином и Ксавьером. Эймон, ощутив угрозу, резко развернулся, нанося дуговой удар в спину Сесилеону. Вновь звон стали и пред юношей явился ассасин, блокировавший выпад, а другая пара сражающихся оказалась в нескольких саженях позади. Отмахнувшись, Эймон переместился назад, Хаябуса тут же оказался рядом, нанося удар сверху; за чёрной катаной тянулась линия тьмы, давящей силой обрушившейся на юношу. Одним взглядом Эймон призвал из-под воды, пульсирующие голубые, кристаллы, которые, совершив круговой пируэт, обрушились на ассасина. Тьма рассекла морскую гладь, на пару секунд оставив зияющий разрез, словно тьма поглотила в себя часть воды, сам командир отпрыгнул назад и исчез. Сюрикены, что чернее ночи, летели одновременно с четырёх сторон и глухо врезались в кристаллы; две магические сущности, отвергнув энергию друг друга, отрикошетили в океан.
Более Эймон не выглядел высокомерным, он слегка нахмурился, всем разумом отдавшись бою. Той мощи, что столь легко поглотила энергетический луч Ксавьера на наблюдалось в атаках Хаябусы, верно, последний израсходовал львиную долю сил на перемещение корабля и отражения недавней атаки. На горе лорда, ассасин искусно комбинировал дальний и ближний бой, как и сам юноша, по сему предоставить Ксавьеру ослабленного противника не представлялось возможным.
Хаябуса продолжал атаковать теневыми сюрикенами из нескольких направлений единомоментно, вынуждая Эймона защищаться. Последний долго в обороне сидеть не желал, исчезнув, юноша оказался подле одной из теней, рассекая силуэт. Оба вновь сошлись оружием, всплеск энергии, круговой волной разнесся по округе, заставляя море всколыхнуться. Лорд исчез и на его месте оказались сотни острых лезвий, кои должны были поразить Хаябусу, однако, и тот исчез, появившись пред Эймоном, ускользнувшим, как думал он, за спину ассасину. Тяжёлый удар пяткой по тыльной стороне шеи и юноша пластом полетел вниз, незримая кристаллизованная броня спасла дворянина от перелома позвонков, а позабытая боль заставила застонать.
Ассасин не дал времени на передышку, оказавшись на поверхности воды, пред поднимающимся Эймоном, Хаябуса ногой ударил первого под дых, отправив в полет над колыхающимся атласом океана. Едва ли Лорд успел поставить блок руками и собрать пред собой несколько кристаллов. Расставив руки в сторону, Эймон выпустил из своего тела тысячу пульсирующих лезвий, сформировавшихся в драконов, бросивших свои зубастые пасти на командира. На молниеносной скорости Хаябуса обошёл лобовую атаку и, оказавшись пред врагом, обрушил на него катану, давление тьмы, вынудило Эймона подогнуть колени, клинок в изящных руках дрожал.
— Великий шторм двух драконов Луны!
Воскликнул юноша и всё пространство вокруг сражающихся заполнили серебристо-голубые кристаллы, мгновенно сформировавшиеся в маленькую, шипованную сферу. Аристократ на миг потерял дар речи от ужаса, ассасин, скрестивший с ним свой меч, ассасин из плоти и крови, обратился тьмой, сквозь которую проходили лезвия, не оставляя ран. Мрак сгущался, набирал плотности, просачиваясь в тонкие щели меж кристаллов, пока вся сфера не погрузилась тьму, Эймон едва ли успел выскочить из ловушки, куда сам себя загнал. Тень, словно не выдержав собственной энергии, сжалась и разорвалась, на десятки тысяч сюрикенов, заслонив своей мощью лунные кристаллы. Лорд с трудом отбился от массивной атаки врукопашную, на щеке, предплечье и бедре появились продолговатые, кровоточащие надрезы.
На месте эпицентра появился Хаябуса, у него появилась заметная одышка, использование тьма по-прежнему требовала огромного количества сил и концентрации. Ассасин сознавал, ежели затянет бой — преимущество отойдёт на сторону противника, коему, на счастье командира, не хватило терпения отсиживаться в обороне, и он видел, что и противник понимает: время на стороне дворянина.
Ксавьера окружил плотный, серый туман, он едва ли мог разглядеть в дымке собственных руки. Дымка осела, по сему юноша никак не мог оказаться около обрыва, где произошёл взрыв. Лёгкие заполняла вязкая слизь, разум помутился, священник шагал по ватному пространству, казалось, увязая с каждым шагом в смолянистых тисках болота. Пахло гнилью и мертвечиной, во рту стальной привкус свежей крови, которая, казалось, переполняла туман.
Частью рассудка Ксавьер сознавал, что находится в плену иллюзии, но заклинатель подавлял абсолютно все органы чувств. Дымка была столь плотной, что сколько бы волшебник не пытался воспользоваться собственной магией, та меркла и растворялась серой пеленой, лишь напитывающей туман новой мощью. Сила иллюзии невероятна по меркам человека, пусть даже искусного волшебника, сия техника явилась из другого мира, запаса внутренней энергии у Ксавьера не хватало, чтобы развеять негу.
Юноша, чувствовал, как слабел: слишком поздно осознал, что туман высасывает его жизненную силу. Липкие, чёрные щупальца оплели конечности и священник лишился возможности двигаться, беспомощно барахтаясь в путах, кои не был даже способен узреть. Под кожу пробирались маленькие черви, прогрызая вены, в тонких трубках своих туловищ перенося кровь щупальцам. Холод объял Ксавьера и сей струился словно из его собственного тела, бледнеющего и иссыхающего на глазах. Против воли он терял сознание, в панике дергался, лишь ускоряя свою смерть, мелкие чёрные черви уже погрузились в его вены и двигались к трепещущему сердцу. За собой юноша чувствовал хладное дыхание смерти, ледяные руки, казалось, ощупывали его обмякшее тело, острые когти царапали кожу, оставляя тонкие, кровавые борозды.
— Время уровнять шансы. — Сквозь пелену и морок Ксавьер услышал властный, двоящийся, словно не из мира сего, голос.
Плотная, тёмная волна энергии болезненно прошла сквозь тело, начисто развеяв иллюзию. Ксавьер пал ниц, к нему вернулась способность дышать и двигаться, на себе он чувствовал пару ледяных рук, пальцы которых впились сквозь ткань платья под ребра, шея горела от агонии, а из двух пар тонких дыр сочилась артериальная кровь.
Юноша очнулся подле маяка, вампир продолжал держать его в ледяных тисках. Взор волшебника был затуманен, но впереди себя Ксавьер разглядел фигуру демона, махающего массивным хвостом, его чешуйчатое тело струилось фиолетовой энергией, что рассеяла морок в одно мгновение.
Дариус сделал шаг вперёд, оказавшись пред священников, которого грубо схватил за воротник одной рукой, приподняв над водой, а вторую, вызвав у юноши крик агонии, погрузил меж рёбер, вызвав из плоти густой ком липких червей. Фиолетовое пламя жадно сожрало гнилистую заразу, оставив лишь пепел, что рассыпался, ведомый ветром. За спиной Ксавьера раздался утомленный вздох; Сесилеон изящно смахнув кровь с бледных губ, сделал шаг назад.
— Ради всего святого, сгинь поглубже в Ад. — Раздражённо молвил вампир, встречая старого подчиненного.
— Ты какая же тварь мрака, как и я, — напомнил Дариус. — Нечего обращаться к святым за помощью.
— Твоему Господину не нужна наша смерть. Зачем ты вмешиваешься? — Недовольно вопросил Сесилеон, скрестив руки на груди.
— Только мальчика. — Ухмыльнулся демон. — С вами я волен делать, что угодно.
— Настырный бесёнок. — Презрительно выплюнул юноша и исчез.
Дариус недовольно цокнул и, наконец, отпустил Ксавьера, чуть не задохнувшегося в крепкой хватке.
— Помоги своему приятелю. — Демон указал большим пальцем за спину. — Боюсь, мне не с руки разбираться с обоими сразу. — Оттолкнувшись от воды, бес взмыл вверх и исчез, оставив несколько фиолетовых искр, падающих на воду. Иллюзия окутала Дариуса, острые чёрные лески впились под пластины чешуек, медленно прорезая плоть, яростное пламя демона сжигало чары Сесилеона, не желавшего прямого боя. Бес бросился вперёд, голой рукой расшибая иллюзорное тело вампира, обратившиеся в вороньи перья, острые лезвия коих штормом закружились вокруг Дариуса, оставляя на плоти тысячи мелких ран.
— Хватит! — Проревел владыка Преисподней, выпуская мощную волну энергии, от чего океан вздрогнул и забушевал в радиусе нескольких вёрст.
Сесилеон спокойно висел в воздухе, могучие, чёрные крылья покачивались на ветру, белки глаз налились багровым, кончики пальцев почернели, из них тянулись длинные, изогнутые когти. Сдавшись упорству бывшего подчиненного, вампир призвал чёрный посох с рубиновым камнем, и острым наконечником. В нетерпении демон махал хвостом, дугами рассекая воздух, он облизывал пересохшие губы, обнажая острые клыки, из-под брони тянулось фиолетовое пламя, зрачок в янтарных глазах обратился в тонкую полоску. Поистине назревала битва между двумя уродами мрака.
Словно комета, Дариус бросился на соперника, оставляя после себя искрящийся фиолетовый след и тяжёлым ударом кулака, со встроенным в перчатку кастетом, ударил вампира в рукоять посоха. Кроваво-черная и фиолетовая энергии столкнулись и море над сражающимися прогнулось, вздымая вверх сплошные потоки воды, кои пронзали ленты противоборствующих сил. Сесилеон взмахом оружия отбросил демона, пробив волну, он камнем, брошенным с колоссальной силой, рухнул в океан, испаряющийся от жара его пламени. Седой пар заволок побережье, лишь шпиль маяка и вершина обрыва неуверенно проглядывались сквозь дымку.
Вампир взмахнул рукой, из его спины появились чёрные щупальца, покрытые мелкими, полыми трубками, их он направил в место падения. Дариус отбивался с присущей яростью, сжигая и раздрабливая на гнилистую слизь плоть противника. Фиолетово-янтарные чешуйки почернели от слоя слизи, пальцы липли друг к другу, а вокруг демона образовалась смоляная лужа.
Объяв все тело огнём, бес в следующий миг сосредоточил его в кулаке и, сделав выпад вперёд, направил пламенную, словно метеорит, сферу в Сесилеона. Пламя безжалостно сжирало щупальца, оставляя за собой пары чёрного пепла и аромат горелой плоти. Наконечники посоха вампир начертил в воздухе круг, внутри которого сформировались узорчатые символы и, коснувшись, печати рукой, юноша высвободил сплошную волну алой энергии. Всё вокруг заполонил алый туман, пропитанный кровью, аромат горелой плоти ударил в нос, что кружилась голова и мутился рассудок.
— Сколько бы мощи ты не набрал, — бархатный голос Сесилеона звучал везде. — Пока ослаблен твой рассудок — иллюзиониста не победить.
Дариусу чудилось, что голос идёт из его головы, схватившись за уши, зажимая их, царапая голову когтями, он пал на колени, виски пронзала острая боль, словно в мозг впивались и шевелились беспрерывно тысячи острых игл. Пластины чешуек опали и погрузились в толщу кровавого океана, постепенно поглощающего беса, плотная, тёплая кровь лоснилась по голой коже. Демон ощущал себя полностью обнаженным и беззащитным, боль притуплялась, как и восприятие, ему казалось, что он ступает по густому туману, манящему в царство морфея. Сила покидала тело, мышцы расслаблялись, а веки слипались, приятный шёпот, то ли поющий, то ли ведающий древний сказ убаюкивал Дариуса. Биение сердца замедлялось и демон интуитивно положил руку к груди, ладонью ощущая глухие и слабые удары.
Хаябуса прикрыл глаза, постепенно делая тело бесплотным, физические ощущения оставили его, ассасин обратился тёмной, бесформенной сущностью, растворившейся в воздухе. Держась за раненое плечо, упиравшись о здоровую ногу, Эймон отшатнулся назад, оградив себя кружащими по диагонали кристаллами. Он чувствовал: пережить последний выпад и инициатива боя перейдёт в его руки. Юноша сосредоточился на ощущениях, остаточная энергия его волшебства, витающая в пространстве должна указать ему местонахождение противника, но, на удивление, лорда, он лишился всякого ориентира, словно Хаябуса действительно испарился, став одним целым с окружающим миром.
Поздно Эймон заметил атаку из собственной тени, попытался подпрыгнуть вверх, но чёрная катана уже пробила пластины кристальной брони и устремилась к груди. Вспышка белоснежного света на миг стёрла все тени, юноша, чудом отбившись от скрытой атаки, рывком исчез на пару саженей подальше. Плотный луч пронёсся меж противниками, вздымая пар и волны, заставив командира отпрыгнуть в противоположную сторону.
Атака Ксавьера угодила в правый борт корабля, проделав сквозную дыру, окольцовка коей вспыхнула от жара. А взрыв, раздавшийся позади, вызвал гигантскую волну, обрушившуюся на корабль. Бушующее море поспешило забрать в свои объятия повреждённое судно, тонны воды устремились в дыру и корабль быстро пошёл ко дну, не успев даже сгореть. Двое оставшихся пассажиров в суматохе уже гребли к берегу на шлюпке. Очередного боя монстров в открытом море ни Клауд, ни Грейнджер не пережили бы, а выручить их было некому: каждый был вовлечен в схватку.
Хаябуса тряхнул головой, вставать одному против двоих — командиру не с руки, Эймон с его кристаллами оказался мерзким для сражения противником, а священник с его лучами правосудия сполна добавит хлопот. Позади отступили товарищи, помощи от Госсена можно было не ждать, ассасин, проглотив все тяжбы судьбы, выставил катану вперёд, стараясь вобрать в себя как можно больше энергии в миг затишья.
От жара битвы, пламени, выпущенным каждым из сражающихся, небо заполонили густые фиолетовые тучи. Порывы ветра сбивали с ног, поднимали волны, бьющиеся друг о друга, швыряющие по сторонам обломки затонувшего корабля. Над головой прогремел гром, белые вспышки молний яростно озаряли небеса — начинался шторм. Хладные капли дождя падали на разгоряченную кожу, толща ливня размывала горизонт и застилала взор. Вороний мыс погрузился во мрак.
Эймон маниакально облизнулся, наблюдая, как изломанные белые линии разрывают небеса. Дождевая вода притупляла боль открытых ран, очищала возбужденный тяжёлый битвой рассудок лорда. Он смотрел на Хаябусу с той же хладнокровной жестокостью, что и ассасин на него, в очах — пустота и взор обоих кристально ясен, словно ливень — не помеха. Ветер трепал одежды и волосы, промокшая ткань липла к коже и остужала тело.
Аристократ догадывался, как будет атаковать враг, ведь последнему нужно ликвидировать хотя бы одного и как можно быстрее. Вспышка молнии и тёмная фигура Хаябусы исчезла, в беснующихся волнах невозможно было что либо разглядеть, Эймон взмыл в воздух, беглым взглядом осматривая поверхность, держа клинок так, чтобы моментально отразить атаку сзади, вокруг тела вращалось, пересекаясь друг с другом по диагонали, восемь кристальных колец. Как и думал юноша, ассасин избрал более лёгкую цель — Ксавьера, стоящего на колыхающейся поверхности. Сим Хаябуса и проложил собственную тропу смерти.
Появившись у священника за спиной в миг, когда свет молнии скрылся во тьме туч и оглушительный гром пронзил побережье, командир вонзил лезвие катаны в грудь Ксавьера. Грохот заглушил треск разбившегося стекла, ливень смел, мерцающую оттенками голубого, магическую пыль. Хаябусу окружили зеркальные отражения волшебника, каждый из них возвёл палец в сторону ассасина и формировал новый луч правосудия. Командир подпрыгнул, в полёте бросая столько же сюрикенов, сколько и зеркальных отражений; чёрные лезвия впились в прозрачные пластины и тело Ксавьера исказили изломанные трещины.
Заклинание не рассеялось, дюжина сформировавшихся лучей потекли вслед за Хаябусой, кой достиг максимальной высоты и выставил впереди себя катану. За мгновение до того, как обжигающий свет должен был столкнуться с тьмой — ассасин исчез. Густые тучи пронзило насквозь, под оглушительный гром и молнии из прорех в облаках к поверхности океана потянулись блеклые лучи солнца.
Оказавшись на поверхности, круговым взмахом катаны, выпустил тонкую, едва ли видимо глазу, волну тьмы. Зеркала рассыпались звёздной пылью, настоящий священник, скрывающийся всё это время за оптической иллюзией, возвел впереди себя множество барьеров разного размера: от большого к маленькому, пластина которого была чуть выше человеческого роста. Тьма, рассекая тонким прорезом преграды, остановилась на последнем барьера, проделав в стекле глубокую сечь. Медлить Хаябуса не стал: момент и чёрная катана звонко разбивает последний барьер, а позади несётся бесконтрольно луч, прожигающий волны. Ксавьер с трудом отступает назад, кровь брызнули чрез многослойное платье, окропив светлую ткань багровым пятном, ассасин успел лишь слегка задеть волшебника.
Пред тем, как разбушевалась гроза, двое беглецов достигли подножья обрыва на шлюпке, которую безжалостно бросали о рифы прибрежные волны. Уцепившись за отвес, Грейнджер принялся первым взбираться по скале, в горле першило от остатков пыли, дымка внизу ещё не осела полностью.
Острые камни, обросшие склизкой тиной, царапали кожу, морская вода, частички соли обжигали свежие раны, забивались в раскроенную плоть. Волна тёмной, фиолетовой энергии впечатала охотника в скалу, углы камней неприятно впивались в тело, холодные волны ударяли по ногам. Думалось Грейнджеру, что от мощного порыва его позвоночник разломиться. Грохот битвы, вспышки света, всплески волшебства, пронзающие окружающее пространство, вызывали подсознательный страх. Как существа, обладающие подобными могуществом, могут существовать в одном мире с людьми, кои магией обделены.
Клауд не проронил ни слова с тех пор, как командир потребовал от юноши покинуть отряд, и сейчас он, невзирая на тяготы и боль во всем теле, взбирался по скале. Звуки битвы заставляли сердце сниматься, но Клауд продолжал карабкаться вверх, пытаясь убедить себя, что происходящее его более не касается. Даже прижатый всплеском энергии, лекарь пытался взбираться наверх, борясь с тяжестью сил, ему не постижимых. По запястьям из ран на ладонях текла бледная кровь, Клауд жмурился, поджимал губы, заставляя себя не оборачиваться на вспышки света, от коих горизонт пылал.
От вида крови мутилось сознание, изрешечённое тело приводило Госсена в отчаяние, он отрывисто дышал, глядя на умирающую Ван-Ван. При каждом её вздохе изо рта брызгала кровь, от каждого незримого движения из глубоких дыр струилась алая жижа. Даже чёрные одежды не могли скрыть обилие крови и кусков плоти, торчащих из рваных ран. Рядом, облокотившись спиной о валун, в полусознании сидел Ли Сун Син; веки слипались, жар ожогов контрастировал с ознобом во всем теле. Мужчину трясло, в отчаяние он распахивал очи, словно готовясь к атаке, потом обмякал, сползая по камню к земле, в ушах стоял звон, а взор заволокла расплывчатая нега.
Стараясь вернуть покой рассудку, Госсен склонился над израненным телом, озноб ужаса пробивал его тело, ладони сильно тряслись. Теперь, когда жизнь Ван-Ван зависела от волшебника, он растерял уверенность и, казалось, позабыл исцеляющие заклинания. Влажный ветер хлестал по щекам, словно пытаясь пробудить Госсена из забвения собственных страхов. Юноша чувствовал, как от напряжения стучит кровь в висках, чудилось, что из ушей вот-вот хлынет кровь вместе с разжиженным мозгом. Чужая уже пропитала его одеяния и липла к коже, собственные руки обагровлены. Волшебник вздрагивал от каждого взрыва, каждой клеткой ощущая в воздухе мощные колебания энергии. Вновь думалось Госсену, что он находится не на своём месте, хоть и сомнительный, опыт боя у мальчика имелся, в отличии от лекарской практики.
Земля дрожала, мелкие камешки подпрыгивали на скале, всем телом волшебник ощутил всплеск демонической, тяжёлой энергии, юноша прекрасно помнил, какой из тварей тьмы принадлежала подобная мощь. Госсен обернулся, созерцая, как белые вспышки озаряют небеса, где клубились — близилась буря.
Тряхнув головой, мальчик вернулся к Ван-Ван, держа расправленные ладони над грудью, он создал вокруг девушки пульсирующий, нефритовый барьер, словно одеяло, накрывший её. Волнение не позволяло Госсену сосредоточиться на лечении, туман колебался, хаотично пылал, то разгораясь, то тускнея. Кровь из ран ассасина продолжала обильно хлестать, затихая лишь периодически.
Ли Сун Син без надежды наблюдал за напарницей, сознание ещё не покинуло его, словно наказывая и вынуждая смотреть на погибель Ван-Ван. Волшебник роптал себе под нос заклинания, прикрыл глаза, пытаясь рассудок отделиться от окружающего мира, от ужасов битвы, что пылает у маяка. Пот стекал с каплями начинающегося дождя, струйки воды скатывались по вискам к подбородку — Госсену было невыносимо жарко.
Кровь остановилась, но мальчик не мог позволить себе и облегчённо вздоха, внутренние повреждения в теле ассасина были ужасно; внутренности рассечены глубокими порезами, пробитые лёгкие заполнились вязкой кровью, что хаотично растекалась по организму. По маленьким частицам, стараясь сдержать кровотечение, Госсен пытался восстановить повреждённые ткани внутренних органов. Плотность тумана росла, его потоки проникали в багровые прорехи, в гуще плоти волшебство скручивалось спиралью, пузырилось, заполняя полости повреждённых участков. Ван-Ван едва дышала, биение сердца замедлялось, юная жизнь угасала. Задыхаясь, волшебник перенёс ладони на уровень сердца, из рук струился мягкий туман, медленно он попытался погрузить пальцы в грудную клетку, как потерял контроль на кровотоком и алые струи брызнули из мясистых дыр.
— При таких ранах не выживают. — Прохрипел Ли Сун Син, подставляя пылающие ожоги и изнеможённое лицо под хладный ливень. — Ты ничего не сможешь сделать.
— Нет!.. — В тонких пальцах Госсена чужое сердце перестало биться, густая кровь медленно вытекала отовсюду. — Нет!.. Нет! Нет! — Кричал мальчик, усиливая мощь нефритового потока, поблескивающего вокруг облака серебристой бирюзой. — Не надо… Не уходи!..
Он принялся яростно массировать тело, но охладевшее тело девушки не подавало признаков жизни. Долгие минуты Ван-Ван пришлось провести в ледяной агонии, чувствуя, как слабеет и иссыхает тело, как острая боль заполняет каждую клетку организма и наконец её муки окончились. В отчаянии Госсен опустил голову, слезы не чувствовались на горячей разгоряченной коже, окровавленные руки опустились на землю, туман померк. Поникшим, мальчик сидел на коленях, потупив взгляд, а нахмурившиеся небеса и оглушительный гром, словно наказывали волшебника за слабость.
— Не имея волшебства… — Прошептал Госсен самому себе, мысленно обращаясь к Клауду. — Как ты справлялся с трепетом в груди и дрожь руках?.. Как мог ты лечить раны силами простого человека? — Подняв голову к небу, позволяя ливню смыть горечь с лица, мальчик неуверенно поднялся. — Верно.
Добредя до живого командира, волшебник склонился на одно колено, опустив ладони к сквозной ране. Под гром и молнии, обеляющие тучи, Госсен сформировал ровное облако нефритового тумана. Прохлада объяла повреждённые ткани, Ли Сун Сину казалось, словно шёлк поглаживает его кожу, а полная дыра наполняется живой субстанцией, столь родной и тёплой. Ожог не кровоточил, посему волшебнику не пришлось сосредотачиваться на двух вещах одновременно.
Выброс теневой энергии содрогнул мыс, валуны потрескались, вдалеке слышался грохот падающих в море камней. Внезапная вспышка света ослепила до белизны, Госсен почувствовал, как накалился воздух и густой пар вздымался со стороны моря. Лучи Ксавьера и последующая мощная молния заставили мальчика обернуться: Клауд и Грейнджер, взобравшиеся на уступ тоже оглянулись. Кристальный дракон, чешуя коего состояла из лунно-голубых кристаллов впитывал в себя мощь молний, вокруг его тела искрились белые разряды, кольцо шаровых молний, струящихся изломанными линиями, опоясывало голову.
Волшебник рывком оказался на краю обрыва, сквозь дымку заметив фигуру Хаябусы, который, кажется, не замечал нависшей с неба угрозы. Сверху Госсен разглядел зеркальные пластины, скрывающие от взора ассасина дракона. Маяк окутала плотная кроваво-черная пелена, сквозь неё виднелись вспышки фиолетового пламени, концентрация волшебной энергии над маяком искажала даже воздух.
— Помогите ассасину! — Потребовал мальчик обращаясь к товарищам. — Я… Я должен вмешаться в бой.
— Это больше не моё дело. — Холодно бросил Клауд и, оттолкнув бывшего друга, пошёл прочь.
— Почему?! — В недоумении вопросил Госсен. — Ты ведь лекарь.
— Ныне сие твоя работа — с балластом возится. — Ядовито выплюнул юноша, не оборачиваясь. — Меня с вами ничего не связывает.
— Тот человек не виноват!.. Пожалуйста, Клауд… — Лепетал волшебник, мотая головой в разные стороны, а дракон уже навострил пасть на командира.
— Иди. — Грейнджер положил руку мальчику на плечо. — Я пригляжу за раненым.
Хаябуса совершил повторный рывок, дабы добить раненого Ксавьера, лезвие катаны вновь уперлось в зеркало, а отражение священника растворилось во множестве трещин, покрытие всё до самых туч. Пластины барьера со звоном треснули и пред командиром явилось мифическое чудовище, искрящее тысячами молний, с чешуей, что прочнее шантальской стали и острее ассасиновых клинков. У юноши не хватало сил, чтобы поглотить, столь мощное и массивное заклинание. Сам Ксавьер стоял на воздухе позади Эймона, создавшего смертоносное чудовище.
— Лунный дракон Бога грома! — Воскликнул Лорд, коему пришлось произнести название заклинания, чтобы быть способным контролировать волшебство.
— Обволоки. Заполони. — Хаябуса выставил катану вперёд себя, лезвием перпендикулярно плечу. — Изничтожь и сотри всё сущее в мире. Управление тьмой: полное поглощение.
Впереди ассасина началась формироваться чёрная бездна, по радиусу едва прикрывающая заклинателя. Вместе с драконом, с обрыва исчез и Госсен. Воздух вокруг чудовища напитывался электричеством и трещал, искажалось, скручивалось в спираль пространство, переливались лунным светом острия чешуи. Дракон распахнул пасть, пронизанную сетью молний и острыми шипами кристаллов, наконечники которых служили проводниками. Молнию Хаябусе не поглотить, а окружающая вода прекрасно, промокшее насквозь тело жадно примет каждый разряд, испепелив юношу до пустоты, даже пепел будет стёрт мощью стихии.
— Услышь мольбы мои, мать Луна, — в полёте Госсен бросил лунные кинжалы, приземлившиеся на поверхность впереди командира. — Одари дитя своё могуществом и наполни сие кинжалы чистым светом своим. Двенадцать нерушимых столпов обновлённой Луны!
Мальчик появился впереди командира, взмахнув рукой, призывая из глубин двенадцати трёхкратных колонн, в полости коих витками струилась голубые потоки. Развёл руками и энергия сформировалась в многоугольный барьер, расписанный в полости витиеватыми узорами, пульсирующие небесным светом. Потоки волшебства растекались, словно нити ручьёв, закручиваясь в спирали, подобие сглаженных геометрических фигур, переплетенных друг с другом тонкой нитью.
Эймон, слегка ошарашенный видом знакомых артефактов, уже не смог отменить технику. Мифический дракон, чьё туловище застилали тучи, а свет чешуи и молний вокруг, слепил очи, ринулся на барьер. Выставив руки вперёд, пальцами впившись в призму защитного заклинания, Госсен готовился сдержать вражеский натиск.
Протяжный гул, похожий более на беспрерывный стон умерших душ, заложил уши, голубовато-серебряный свет затмил все, пульсирующий электрической энергией столп, устремился ввысь, образуя в громовом облаке закрученную воронку, вспыхивающую молниями. Море вокруг всколыхнулась, прогнулось под натиском колдовства, накатывающие волны устремились прочь от волшебником, сметая все на пути. Воздух искрил, дрожал, блестящие осколки рассыпались, погрузив мыс в звёздное сияние, пронизанное ломаными цепями молний. Накатывающие всплески энергии смели всё, рассеяв кровавую дымку, туман и тучи, дробя в пепел рифы и обрыв, с вершины коего посыпался град валунов в полёте обращающихся в песок. Крепкие монолиты маяка окончательно треснули, махина, простирающаяся вверх с жалобным треском разломилась и, подхватываемая волнами, погрузилась в чёрную бездну. Выступающий мыс обрыва полностью снесло, оставив в скалах полукруглый разлом, словно гору одним укусом сожрало чудовище морское.
Дракон рассыпался на миллионы кристаллов, хаотично носящихся вокруг, колебания швыряли их стороны к дну морскому и тёмному небу, молнии, окружающие его, сверкали, трещали и уходили далеко в стороны, не ведая, куда растратить скопленную энергию. Лунный свет ослеплял, пульсировал, все вокруг содрогалось и рушилось, море отступило столь далеко, что скалистое дно его стало видно глазу. Барьер, не выдержав натиска, со звоном треснул, тонкие пластины смешались с кристаллами, в буйстве пространства волшебство чудесно сияло, переливаясь голубым серебром. Потоки колдовства струились змеями, переплетались, затмевая солнечный свет, чудилось, что сражающиеся находятся посреди звёзд и небесных тел, пронизывающих тёмное пространство своим сиянием. Белая вспышка и все затихло, бушевали волны, собиралась воронка смерча в небе, обезумевший ветер нёс с собой искрящиеся шарики молний, исходящих из кристаллов.
Два заклинания отшатнулись в стороны, озарив пространство искрами. Первым опомнился Эймон, собрав оставшиеся кристаллы в единый поток, образовавший острие копья и направил в противников. Госсен упал на колени, пытаясь отдышаться, тело обмякло, мальчик израсходовал все силы на защитное заклинание и чувствовал опустошение. Хаябуса сделал шаг вперёд, область тьмы им созданная разрослась ещё больше и, столкнувшись с кристаллизованным копьем, поглотила его, оставив лишь пустоту. Следом Ксавьер атаковал противников плотным лучом света, попутно окружив ослабленных врагов зеркальным кубом. Рассеяв остатки кристаллов, Хаябуса, делая боковой запах подался вперёд, надвое рассекая луч волной тьмы, что в полёте изничтожала всякий свет, зеркала распались, поблескивая в воздухе. Ассасин чуть согнулся, как и остальные, он был истощен битвой, дыхание стало медленным и тяжёлым. Эймон опустился на одно колено, дыхание сбилось, заклинание истощило его, он не отрывал взгляд от Госсена. Боль от ран обжигала, напряжённые мышцы тряслись, внутри все клокотало от ярости, притупляя все ощущения.
— Кто ты такой?! — От прежнего хладнокровия не осталось и следа, лорд был в ярости. — Откуда у тебя кинжалы?!
Волшебник, упираясь руками о колыхающуюся поверхность океана, тяжело дышал и, кажется, не сознавал, что обращаются к нему.
— Отвечай!
Юноша сорвался с места, взмахнул рукой, создавая кристаллы из пластин брони на перчатках и швырнул их в Госсена. Командир отбился катаной, находясь впереди подчинённого, был готов продолжить бой на истощение.
— Не мешайся! — Крикнул Эймон.
Лорд появился подле Госсена и, схватив последнего за грудки, исчез. Хаябуса рванулся следом и угодил в зеркальный лабиринт, отражения волн бушевали со всех сторон, оставшиеся кристаллы двоились и закручивались в шторма. Белые стрелы появились в пластинах зеркал и всесторонним градом устремились на командира.
Эймон, переместившись на достаточное расстояние грубо швырнул волшебника га поверхность моря, не сдерживая гнева явился перед ним и подбросил лежащее тело вверх ударом с ноги в грудь. У Госсена не осталось сил защищаться, ребра пронзила острая боль, воздух покинул лёгкие и мальчик безвольно падал в море. Ударив волшебника затылком о поверхность и уселся сверху, сжав тонкую шею руками. Мальчик слабо сопротивлялся, обхватив запястья и пытался оттолкнуть врага от себя, барахтаясь в чужом плену.
— Откуда у тебя кинжалы?! — Эймон тряс жертву. — Где ты достал их?!
Напрягшись всем телом, Госсен оттолкнул от себя дворянина ногами, перекатился по воде, призывая брошенные кинжалы и швыряя их в сторону дворянина. Отбившись осколками, Эймон поймал один из лунных кинжалов за расписную рукоять, чувствуя, как пульсирует энергия в оружии и обжигает ладонь.
— Как ты можешь ими управлять?! — Продолжал спрашивать Эймон. — Откуда тебе известно это защитное заклинание?! — Выбросив кинжал, он вновь схватил мальчика за воротник приподнимая над водой. — Кто ты такой?! — Раненая нога подкосилась и оба рухнули.
Липкая нега почти полностью опутала Дариуса, расслабленное тело плыло в бархатном пространстве, рассудок притупился и наступило ощущение полного блаженства. Глаза не открывались, конечности не двигались, туман обволакивал всё и демона захлестнуло ощущение полного покоя. Кожей он слабо чувствовал, как холодные пальцы касаются груди, плавно двигаясь к сердцу и погружались в мышечные ткани. Сесилеон навис над противником, кровавый туман держал беса в иллюзии, а вампир, проникнуть полыми когтями под кожу, намеревался пронзить сердце.
Мощный поток смёл дымку, обдал обоих противников прохладой и обломками кристаллов, изрезавших кожу, вместе с маяком их отбросило в море. Волна накрыла Дариуса, не успешного прийти в себя, унося к рифам. Сесилеона бросало в стороны мощными потоками, вспышки лунного света обжигали очи, встречной ветер сгибал крылья, острая пыль и молнии впивались в кожу, пробивая тело разрядами тока. Кружащее безумие волн и ветров, волшебства и молний переполнили пространство, изничтожая все живое.
Грейнджер подбежал к Ли Сун Сину, растерянно глядя на зияющую в плече дыру и бурый ожог, разросшийся от нижних рёбер до шеи. Гнилистая слизь с кровавыми подтеками вытекала из поврежденных участков, обгоревшая до черноты плоть в сквозной ране позволила избежать кровотечения. Почесав голову, охотник опустился рядом, дождь уже пропитал насквозь всю одежду и перевязывать ассасина было нечем. Ли Сун Син корчился от боли, пыхтел носом и поджимал губы, чтобы не взвыть, его колотили судороги.
Нервно Грейнджер стянул с себя плащ, кое-как накрыв пострадавшего, стонущего в агонии, когда грубая ткань касалась прожженной до мяса кожи.
— В сумке… — Мужчина дрожащим пальцем указал на труп Ван-Ван. — Мазь…
— Сейчас, сейчас…
Юноша метнулся к покойнице, нехотя обыскивая тело. Достав с поясницы кожаную сумку, он принялся перерывать фляги и колбы с едко пахнущими смесями. Но все, чем мог помочь охотник — перевязать рану и, найдя льняные бинты вернулся к Ли Сун Сину.
— С вином было бы легче. — Нервно усмехнулся Грейнджер, осматривая мужчину, раздумывая, как бы лучше перебинтовать его.
— Не лучшая мысль поливать ожог алкоголем. — Неожиданно раздался голос Клауда, подошедшего с плоской шайкой мази, пахнущей протухшим болотом.
Охотник резко поднялся и, обернувшись, вздохнул с облегчением, мрачное лицо озарила улыбка.
— Всё-таки вернулся…
— Я не такая бездушная скотина, чтобы бросать умирающего. — Без восторга ответил лекарь и опустился на колени. — Держи плащ над нами, хоть немного, но это защитит от дождя.
Клауд оценивающим взглядом прошелся по ожогу, замешкавшись, сквозную рану требовалось зажать, как можно плотнее, но обгоревшую плоть сшивать было нельзя. Смочив руки в дождевой воде, стряхнув оставшуюся влагу и грязную кровь с расцарапанных ладоней, юноша принялся распределять прохладную мазь. Под стоны Ли Сун Сина лекарь, сдавливая разорванную плоть свободной рукой, крепко перевязывал плечо, вплотную прижимая руку к корпусу, оставляя между голой тканью тонкую прослойку бинтов.
Воздушная волна с моря отбросила товарищей, прижав их к валуну, мужчина взревел от боли, плащ унесло ветром. Бесконечный поток лунного света озарил все вокруг, слепя ярче полуденного солнца в снежный день. Обломки маяка, дымка, камни, осколки все кружилось на побережье. Мыс начал разрушаться.
— Бежим! — Воскликнул Грейнджер, подхватив кое-как перевязанного командира, рванул подальше от обрыва.
Прихватив сумку с лекарствами, Клауд побежал следом, закрывая голову руками, потоки ветра подбрасывали их, валуны летали повсюду, воздух наполнился электричеством. Отступающие чувствовали, как дрожит под ногами земля, как мелкие разряды болезненно пробивают тело, словно иглы, внезапно вонзающиеся в плоть. Гул и грохот звенели в ушах, впереди от света тянулись длинные тени, думалось, что мир рухнет, свет сотрёт его в пыль. Двое едва успели отбежать на безопасное расстояние пред тем, как часть обрыва разрушилась, оставив полукруглую воронку.
— Не останавливайся! — Кричал Грейнджер запыхавшемуся товарищу. — Небеса взбесились! Грядёт ураган! — Остановившись, чтобы перевести дух, юноша обернулся, увидев на горизонте гигантскую волну, едва заметную с высоты через вспышку света.- Что?.. Что это?!
Клауд последовал за товарищем и застыл в ужасе.
— Наши… ещё сражаются…
В небе, где раньше виднелся шпиль маяка, охотник заметил два силуэта, один на чёрных крыльях, пытался восстановить равновесие, а второй, переливающийся на свету янтарно-фиолетовым, безвольно летел пластом вниз, лишь ветер швырял его по сторонам. Грейнджер сжал кулаки, не хотелось демоноборцу спасать демона, но долг чести говорил иначе; Дариус уже дважды спасал юношу и при каждой встрече щадил путников, когда мог убить. Подойдя к краю, охотник увидел острия рифов и волны, безжалостно бьющиеся о скалы, морские течения образовывали воронки.
— Что ты встал?! — Кричал Клауд, придерживая ассасина за здоровую руку, грохот разрушения, гул — заглушали его голос. — Уходим!
— Иди! — Отмахнулся Грейнджер, прикусывая губы. — Уходи вглубь! Я… — Юноша глубоко и часто дышал, готовясь встречать морские объятия.
— Что ты делаешь?! — Лекарь не мог бросить раненого и предотвратить безумие товарища. — Вернись!
— Да простят меня святые и благословит сам Дьявол мое грешное безрассудство! — Засучив рукава, демоноборец бросился в бушующую бездну.
— Стой, придурок! — Проревел Клауд, вытягивая руку вперёд, едва не уровнив Ли Сун Сина. — Чёрт! Да будьте вы все прокляты!
— Помолимся… — Прохрипел мужчина. — Сей час мы лишь так можем и помочь…
Взора Эймона достигла приближающаяся волна, столь высокая, что гребень её достигал облаков. От ужаса юноша побледнел и ослабил хватку, он не мог отвести взгляд от приближающегося цунами. Берег был слишком далеко, а тень волны приближалась стремительно и лорд слишком поздно понял, что потерял много крови и раненая нога практически не двигалась.
— О, Боже… — Прошептал Госсен, позабыв о вражде, он поднялся, шатающейся походкой отступая назад.
Эймон, как бы не старался, не мог стоять, ноги подкашивались, раны ныли и кровоточили, мышцы пронзила колющая боль.
— Ну почему?! Почему сейчас?! — Яростно крикнул юноша в небеса и хромая, побрел вперёд, перемещаясь мелкими рывками.
Мальчик колебался, мотал головой: битвы всюду утихали и в буйстве волшебник не мог обнаружить товарищей, потерянным он стоял посреди океана. Позади себя Госсен заметил область, не встревоженную волнами, те бились о невидимую преграду и отступали; туда и направлялся аристократ.
Цунами настигло быстрее, жестокие воды подхватили истощенных людей, унося в непроглядную пучину. Волшебник потерял координацию, всё тело пронзило тяжёлым ударом, подводные течения швыряли мальчика по толще воды, выбивая из лёгких воздух, а из тела — дух. Госсен брыкался, пытаясь отбиться от воды, ударяющей с каждым разом всё сильнее, бесконтрольный поток нёс его ко дну. Пред глазами все смешалось, лишь пузырчатая, темно-синяя пелена окружала волшебника, внутри все сжималось от боли, кости, думалось, разломятся, а конечности вырвет из суставов. Поток был вязким и тяжёлым, как смола, направленно бил в одну точку, словно некто управлял им. Хлесткие его порывы разрушали всё, а из живого, что угодило в смертельный круговорот, высасывало энергию. Противиться — невозможно, сознание медленно угасало.
Чудом призвав один кинжал, Госсен вцепился в рукоять, стараясь не закрывать глаза, остатками волшебства он пытался рассечь воду и добраться до поверхности к спасительному кислороду. Поток привёл его к области покоя, в порывах течения мальчик разглядел стену с вырезанными на зелёных камнях древними письменами. Наполнив оружие энергией, Госсен швырнул его в стену, острое лезвие с треском пробило камни и застряло. В следующий миг волшебник оказался на месте кинжала и повис на рукояти по пояс в воде. В ужасе сделав глубокий вдох, мальчик вытаращился на высокую храмовую стену, под ногами твёрдая поверхность — фундамент подводного строения. Тело ныло от удара, но Госсен заставил себя вернуть оставшиеся кинжалы, кои, добравшись до владельца, блеснув голубыми искрами, исчезли.
Под толщей воды свет барьера был тусклым, серебристыми переливами падал на стену, от поверхности воды отражались колеблющиеся блики. Вокруг сыро и холодно, воздух напитан частицами волшебства, копившимися в храме восемь столетий. Всякий раз, когда волна с силой ударяла о преграду — земля содрогалась, стены храма тряслись, с них глухо ударяясь о выступы ярусов, падали мелкие камешки.
Опираясь рукой о тинистую стену, ощущая под подушечками пальцев рельеф резьбы, мальчик шёл к углу. Стены были выстроены из гигантских каменных панелей, выточенных мастерами в идеально ровные прямоугольники. Пологая лестница вела на вершину храма, представляющего из себя квадратную пирамиду с множеством ярусов, вверху которого бетонные плиты образовывали вход. От влаги стены обросли мхом и тиной, из-под фундамента тянулись липкие лианы, вросшие в разрезы и трещины, под ними скрывались древние письмена, выточенные из схематичных рисунков и различных фигур, большая часть из которых — квадраты, заплетенные внутрь спиралью. Храм окружал мощный барьер, снизу хорошо видно, как о голубую, переливающуюся волнами, сферу, неистово бьётся вода, капли которой звонко падали вниз.
Кожей Госсен чувствовал родственную магию, сие ощущение возникло не впервые, ещё отражая атаку дракона, мальчик почувствовал схожесть энергии, словно они рождены в одном источнике. В порыве боя волшебник посчитал, что внутренние чувства обманывают его, вновь добрый рассудок ищет оправдание для пощады противника. Яростные восклицания Эймона удивили и запутали мальчика, но сейчас он убедился, что не только внешняя схожесть объединяет их с врагом.
Аристократа поток выбросил на лестницу, без сознания он валялся почти на вершине, под ним образовалась лужа крови, тело медленно скатывалось по скользким ступеням. Выйдя за угол, Госсен увидел поверженного юношу и поспешил на помощь. Уложив голову Эймона себе между ног, волшебник попытался использовать исцеляющее волшебство, тягучая боль отозвалась в мышцах. Хлесткие удары воды оставили на теле мальчика крупные синяки.
Поток нефритового тумана бледен и слаб, пелена с трудом обволакивала раны на ноге и плече, кровь медленно вытекала из разрезов, плоть не стремилась затягиваться.
Госсен полностью потерял бдительность, занимаясь целительством. Эймон резко подорвался, откашлявшись морской водой, мальчик, испугавшись отшатнулся, а лорд наоборот, выхватив клинок из ножен, приставил лезвие к тонкой шее. Детская растерянность в глазах волшебника смутила Эймона, почти исчезнувшая боль дала понять лорду, что враг даже не пытался его убить; он неуверенно убрал кинжал от шеи.
— Почему вы не убили меня?.. — Робко вопросил Госсен, в его нефритовых глазах отчётливо читалась растерянность.
— Ты спас меня, — врождённое процедил аристократ, прижав ладонь ко лбу, от тяжёлого удара голова болела. — Долг чести и все такое. Какой благородный человек убьёт безоружного?
— А, ну… — Мальчик замялся, прижав дрожащие ручонки к груди. — Я вовсе не… Вы были без сознания, я…
— Странный ты. — Эймон попытался подняться и, подскользнувшись, осел, тело ослабело и наполнилось свинцом. — Обращаться на Вы к тому, кого задумал убить.
— Нет! — Отрёкся волшебник, тряся головой. — Я вовсе не хотел вас убивать… То есть, я просто защищал друга…
— Понимаю. — Лицо лорда озарила хитрая ухмылка. — Ты падок на красивых мужчин.
— Что?! — Госсен от смущения побагровел и прикрыл горящие щеки ладонями, глаза блестели от искреннего стыда и смущения. — Нет… Я не…
— Шучу.
От абсурдности ситуации Эймон не сразу осознал, каким образом враг проник сквозь барьер. Юноша заметно побледнел, острая боль в голове мешала думам слиться воедино, прикусывая внутреннюю сторону губы, лорд мысленно пытался объяснить происходящее. Внешняя схожесть, родственное волшебство и обладание двенадцатью лунными кинжалами — вызывали огромное количество подозрений, а сейчас мальчишка ещё спокойно проник чрез защитный барьер, созданный древней, наследуемой кровью магией. Даже цвет глаз — лазурно-нефритовый, столь яркий, красивший нежное лицо — двое, определённо, связаны. Эймон коснулся рукой тонких пальцев противника, тёплая волна расплылась по телу, в месте соприкосновения кожи появились голубоватые искры.
— Скажи, кто ты? — Более спокойно, даже мягко, вопросил аристократ.
— Госсен, а вы?.. — Хлопая глазами, ответил представившийся.
— Эймон Бургшталлер. Глава рода, создавшего этот барьер, лишь члены моей семьи и король Ланселот способны пройти защиту.
Госсен не открыл рот от неожиданности, сражаясь с юношей, он догадывался о странной схожести, волшебника скорее поразило благородное происхождение. Мальчик опустил голову, словно в чем-то повинен, его тело мелко дрожало, по щекам катились слёзы.
— Что с тобой? — Вскинув бровь, вопросил лорд.
— Барьер… Он расступается пред теми, меж кем есть кровная связь?..
— Не совсем так. — Юноша тяжко выдохнул. — Он реагирует на волшебство, лишь те, в чьих жилах струится магия луны — могут пройти. Но сие волшебство передаётся в моём роду с древности, ну, как мне известно, никто в Церештейн лунной магией не обладает. Волшебство все же сущность независимая от крови… Говоря по чести, я мало знаю о природе магии.
— Простите… — Госсен кулаком утер слезы. — Мне подумалось, что у меня могла бы быть семья…
Эймон хмуро пожал плечами, вскинул голову вверх, позволяя тяжёлым каплям падать на скулы и лоб и наблюдать, как содрогается барьер от бесконечных ударов волн. Едва заметно он сжал кулаки, морщась: ежели преграда падёт у лорда не хватит сил, дабы восстановить её, слишком многое юноша отдал на бой, очередное цунами явилось нежданно. Тошнота подступила к горлу, на языке чувствовался привкус желчи и стали, перед глазами Эймона пространство начинало расплываться, а пульсация в висках усиливалась. Мерцание внутри барьера, круговые колебания, друг за другом проносящиеся по поверхности — предвещали для волшебников тяжёлые испытания.
Госсен осторожно приблизился, ладонями едва касаясь кровоподтека над виском, поморщившись от ломящей боли в мышцах, он использовал исцеляющее волшебство. Полупрозрачный туман, походящий больше на дым разгоревшегося костра, почти невидимый глазу, обволок место удара. Погруженный в свои думы, лорд молча покосился на юного целителя, в чьих глазах не было злого умысла и жажды выгоды, Эймону казалась странным безвозмездная помощь от врага. Тошнота прекращалась, к взору постепенно вернулась ясность, пульсация лёгкой боли иногда содрогала одеревеневшее тело. Кровотечение в ранах прошло, но покрывшаяся липкой коркой плоть могла при малейшем напряжении лопнуть, раны продолжали обжигающе побаливать. Кровопотеря и истощение магией давали о себе знать, несмотря на лечение, лорд был не в силах подняться.
Храм содрогнулся, со ступеней прыжками посыпались камни, глубокие впадины в панелях раскрошились паутиной мелких трещин. Ливневый поток воды хлынул сквозь барьер, глухо разбившись о выступающую вершину, свет барьера затухал, погружая всё в ночной мрак и снова вспыхивал, озаряя стены полосами серебряного света. Вода, скрывающая фундамент, заколебалась, маленькие волны жалобно бились о прочные монолиты.
— От кого вы защищаете этот храм?..
— Не знаю. — Напряжённо ответил Эймон. — Наверное, от морского Бога. Кому ещё, как не божку устраивать наводнение каждое новолуние.
— Демону… — Прошептал Госсен, на что аристократа усмехнулся. — Я что-то не то сказал?..
— Я не знаток истории, так что, может ты и прав. Наш род защищает сие святилище с первого колена и прочее занудство.
— Но вы ведь продолжаете защищать храм… И вам всё равно на причину?
— Такие обязанности у меня перед королём. Толком о храме ничего не известно, это как вера в Бога — люди о нём ничего не знают, но продолжают верить. И я поддерживаю барьер, потому что так нужно. Ежели углубляться в прошлое — в нём же и завязнешь. Неважно, каким был мир до нас, главное, каким мы делаем его сейчас. Забудь, — отмахнулся юноша. — Чушь лихорадочного.
— Я видел письмена на стенах…
— Никто не может их прочесть, этот язык образовался, верно, задолго до забытого столетия. — Эймон вновь попытался встать, дрожащие, налитые свинцом, ноги с трудом выдерживали нагрузку.
— Вас нельзя вставать! — Госсен подорвался следом: резкое движение и ребра пронзила острая боль, мальчик осел, обхватив живот.
Лорд остановился и сам, едва держась прямо, помог волшебнику подняться, закидывая его руку чрез плечо и медленно побрел наверх. Столкновение с цунами забрало последние крупицы сил.
Без особого веселья внезапно заговорил Эймон.
Примечания:
¹ - 1 верста = 1.06 км.
² - совокупность каких-либо механизмов, аппаратов одного рода. (Совокупность хуев в жопе Никиты)
³ - песенки шесенки в храме.
⁴ - 258 см.
⁵ - правильный шестиугольник, от языка дяди Платона.
Бля это пизда нахуй, как можно бля мутить отношения и работать, это просто пизда нахуй я ебу, вообще нахуй нет времени ебаного просто пизда девочки. Не то, что даже идей нет писать, тебе просто не хочется писать, потому что бля, на каждую секунду экономить на нихуя неделанье, а я бля в мегаполисе всю жизнь свою, я умею все быстро делать, я сука все быстро делаю: жру, пишу, работаю, хожу все нахуй как торпеда ебаная, но все равно это нахуй невозможно. Когда нихуя не делать и кайфовать, когда весь сранвй день забит сраными делами, просто пзд девочки, ищите себе шейхов, маму ебал равноправия, дайте мне пособие для домохозяек 60х годов умоляю.