Апофаназия грёз.

Тело сдавливала плотная субстанция, обволакивая конечности, она давила всякую попытку движения. Оцепенение овладело организмом, протяжная и ноющая боль расплывалась по мышцам вместе с кровью. Едва пробуждающееся сознание вновь угасало, взор окутан липким маком, коему не было конца, он ослаблял, туманил и путал мысли. Рассудок всё глубже и глубже утопал во тьме, стирающей собой всё, оставляя пустоту, холодную, невесомую, словно сознание растворяется и исчезает в оболочке плоти. Угроза гибели неминуема и крупицы разума, не рассеянного в перепутье пустоты, дозывались до плоти, призывали тело противиться. Хаябуса цеплялся за каждую попытку вернуть контроль над сознанием, приоткрывая угольные очи — он видел тёмную рябь и вновь погружался в пустоту. Юноша чувствовал, как немеет тело, как леденеют кончики пальцев, иссыхают, словно жизнь покидает его. Воспоминания растерялись в окраинах мрака, ассасин перестал сознавать, кто он, существует ли он или его полностью поглотило, начисто стерев душу. Хаябуса не слышал, не видел, не ощущал, что творится вокруг него, не ведал, где находится его плоть. Чудилось, что сие — обрывочные фрагменты собственного сопротивления смерти и душу уносило струящимися потоками в неизвестность, попутно стирая всякую память. Нелепыми командиру казались попытки уцепиться за осколки рассыпавшейся личности. Золотые блики переливались на поверхности воды, сквозь кристальную рябь которой отчётливо виднелись светлые изгибы камней и пестрые силуэты юрких рыбок. Над ручьём склонились тонкие ветви ив с накидкой изумрудных лепестков, в их тени прятались мелкий птички, чьи крики наполняли побережье. Вдоль одного берега тянулась мощёная гладким камнем дорога, в щелях и вокруг заросшая осокой, другой — скрывался в тени ив и мелких деревьев с белыми цветами на ветвях, кроны коих зеленели под утренним солнцем. В тени, меж тонких, извилистых стволов, двигалась высокая фигура, юрко перепрыгивая через торчащие корни и яма, скрытые ворохом травы. За ней, в отдалении, волочилось маленькое чёрное пятно, прячась за ветвями, укрываясь в тени, словно за невидимой завесой. Миновав лесную тропу, соединённую с противоположным берегом выпуклым, дощатым мостком с сиреневыми флажками на периллах, первая фигура обернулась назад, сквозь завесу света виднелся полумесяц ехидной улыбки. Густые ветви и тень скрывали преследователя. Первый стремительно терялся в путах тонких ветвей, уходя глубже в лес, шаги утопали в журчании ручья и шелесте листьев. Потоки воды набирали мощь, ручей углублялся и береговая линия тянулась вниз, достигнув небольшого обрыва, за коим начиналась река. Добравшись до края, фигура, словно назло уцепившись за самую тонкую ветвь, выгнулась вперёд, нависнув над водой близ белого шлейфа водопада. С лопающимся звуком ветка порвалась и тело сорвалось. В сей же миг из кустов выскочила чёрная фигура, крепко схватив сорвавшегося за воротник кимоно и рывком вытянул растяпу. Заливистый мальчишеский смех терялся в шелесте воды, его лик по-прежнему скрывался в свету, можно было разглядеть фиолетовое кимоно, тонкое тело и изящные, длинные пальцы. Ветер шелестел, трепал сиреневые локоны, каскадом спадающими к подбородку. Чёрная фигура даже сквозь свет ощущала на себе вызывающий, властный взгляд, чувствовала нарастающее внутри раздражение. — Когда императору понадобится уединение — будешь подглядывать в его личные покои через щель в стене? — Ежели ситуация того потребует. — Голос бесцветный, холодный, словно принадлежит не человеку вовсе. — Как думаешь, мне стоит ходить по личным делам с полотенцем? — Ухмылка, пронзающий взгляд острых глаз, невидимый сквозь свет, но ощутимый кожей. — Или тебе нравится лицезреть императорскую плоть? Под тканью чёрной маски показались бугорки надутых от досады губ. Он скрестил руки на груди, с трудом удерживаясь, чтобы не обратить взор угольных глаз к небесам. Не сознавая себя — он всё ещё помнил чувства, сознавал, что не имеет права оставить мальчика напротив. — Вы драматизируете. Меня волнует лишь ваша безопасность. — Лжёшь. — Правитель поднялся, сверху вниз глядя на защитника, порыв тёплого ветра показался ледяным. — Да. — Тень вздохнула. — Ваша безопасность меня не волнует, но я обязан её обеспечивать. — Я и убить могу за столь жестокие слова. — Воля ваша. — В голосе ледяная сталь. — Но твоя жизнь, — продолжил мальчик, словно не услышал ответа. — Много хуже смерти. Сосуд из плоти с пустотой внутри, обладающий рассудком, коего хватает лишь на безвольное исполнение приказов. Беспощадный и жестокий убийца на коротком поводке, в моих руках. Ты не противишься. — Он взглянул на мальчика и пелена света начала гаснуть, обнажая гладкое лицо. — Хаябуса. Тебе не противно быть заложником положения? Исполнять чужую волю, словно она твоя собственная? Не иметь желаний, мыслей… Пустой сосуд. — Вы всегда интересуетесь мнением вещей? — Вещи не способны ответить, вещи не шастают за мной попятам, в их взоре нет гнева, в отличии от тебя. Стремление к свободе раздражает тех, кто имеет власть, он боится перемен, вцепился в древние трактаты и страшится стариков, что скоро сгниют. И ты, Хаябуса, раб сих устоев. А я желаю перемен и желаю, чтобы ты был мне другом, а не живым мечом. Ежели осталось в тебе настоящее — поделись со мной, в ответ и я раскрою свою тайну. Более мы не будем связаны, как правитель и его ассасин, а как товарищи, доверившие друг другу сердца. Поведай мне, Хаябуса, что скрываешь настоящий ты, а не маска, — император осторожно коснулся бледной щеки, стягивая тонкую ткань. — Под которой ты живёшь и прячешь от меня столь милое лицо. Юный ассасин отвёл глаза, но не осмелился сбросить руку господина, он ощущал себя беззащитным и обнаженным. Детское смущение просачивалось чрез ледяную маску, пальцы императора тёплые и мягкие, обжигали кожу. Просьбе повелителя Хаябуса не мог противиться, часть рассудка твердила, что отказ воспримется, как проявление воли, но нарушив приказ — он бы опозорился, как ассасин. — Я рад, что не Ханзо станет главой Алой Тени и моей правой рукой. — Вдруг заявил мальчик. — Сомневаюсь, что у меня есть мудрость для сей должности. — Хаябуса старался держаться холодно, сомнение переполняло его, он не представлял, какие думы таятся в сознании императора. — Сейчас и у меня её нет. Я просто хочу, чтобы со мной кто-нибудь дружил, видел во мне взрослеющего ребёнка, а не главу империи. — Господин… — Линг. — Перебил мальчик. — Мы же вдвоём, к чему этикет? Почему мы просто не можем делиться друг с другом мыслями и переживаниями, как равные? Вокруг целый мир и я хочу, чтобы ты видел его своими глазами, а не беспрекословно соглашался со мной. Порой в разногласиях находится истина. — Простите, Господин. — Сухо молвил Хаябуса, натягивая маску. — Ваш отец не велел поддерживать своевольнические настроения. — Что ж, — Линг склонил голову набок, уголки губ дрогнули от раздражения, в аметистовых глазах таились нотки обиды. — Ежели у тебя не хватает смелости подчиниться своей воли, то молись, чтобы тебе хватило навыков догнать меня. Император сделал шаг к обрыву и, раскинув руки, рухнул вниз. Последнее, что ассасин успел заметить — ухмылку, идеально скрывшую разочарование, и бросился к краю; внизу журчала лишь вода, заключенная каменистыми берегами. Хаябуса поднял глаза, на противоположной стороне увидев господина, играючи переминающегося с ноги на ногу. Сдержав крик возмущения, ассасин сжал кулаки и ловко перескочил через расщелину, однако, Линга уже не было, его пестрое кимоно виднелось средь деревьев и удалялось. Императору с ранних лет не находилось равных в скорости и Хаябуса сознавал, что при всем желании не смог бы догнать господина. Ассасин устремился в лес, ловко взобравшись по ветвям к вершине пушистых крон, он, прыгал по деревьям, норовясь сократить дистанцию. Лесной массив уходил вверх к подножью горного хребта, чьи заснеженные пики переливались на солнце. Низкими на фоне скалистого массива казались небеса с редкой рябью облаков, склонившихся над вершинами. С высоты Хаябуса заметил императора, чей пестрый силуэт появлялся на кронах деревьях и исчезал в их тени. Фыркнув, ассасин бросился вдогонку, прыгая по деревьям, вырывая мелкие ветви, норовящие хлестнуть по лицу. Путаясь среди зелёного царства, едва удерживая равновесие на тонких ветках, гнущихся под весом, ассасин только и мог, что не упускать из вида своевольного господина. Дети углублялись в чащу, звуки вокруг стихали, шорох реки и лёгкий гул, доносящийся из столицы — исчезли, их сопровождал тихий ветер и рокот диких птиц. Движения их бесшумны, фигуры теряются в деревьях, что даже звери, не чуя угрозы, бродили по своим извилистым тропам. Ближе к подножью деревья редели, мягкую, усеянную листвой, землю сменила каменистая почва с множеством остроконечных валунов, с изумрудной шубой мха. Величие тёмных гор ужасающе нависало над лесом, вблизи каменные исполины казались непроходимыми; отвесные края, узкие уступы и редкие, изломанные, извилистые стволы деревьев, с тонкими, почти безлиственными ветвями, пробивающихся чрез каменный массив. Фиолетовый силуэт пропал из виду, Хаябусе подумалось, что он упустил императора и избрал неправильное направление погони. Оглядевшись, ассасин заметил, как Линг, миновав лес, взбирается по подножью, верно, из собственной прихоти позволяя подчиненному проследить за молниеносными движениями. Мальчик бросился следом, позабыв об осторожности, двигался на высокой скорости, используя даже самые ломкие точки опоры, рискуя сорваться вниз на твёрдую землю. Взбираясь по склону, Хаябуса часто оступался, мокрые пальцы соскальзывали с выступающих камней, телу не хватало навыков, чтобы сохранять координацию на маленьких и редких опорах. Рывок вверх и ассасин ощутил, как выступ тихо треснул под ногами, тело лишилось равновесия и сорвалось вниз до того, как мальчик успел ухватиться за скалу. Хаябуса разодрал ладони до мяса, оставив кровавый след на камнях, но удержался от падения, уцепившись за острие скалы, впившееся под кожу. Подошва вязаных таби¹ стерлась при торможении и, уперевшись ногами о гору, ассасин с трудом вернул равновесие. Заигравшийся Линг был уже далеко и вряд ли видел падение. Выдохнув, Хаябуса полез дальше, стремясь выжать из своего тела все ресурсы, лишь бы нагнать неугомонного императора. Он сознавал, что сорвётся и подсознательно не верил, что кончина будет столь нелепой. Подлый уступ поджидал ассасина после узкой тропы; сделав прыжок, Хаябусы попытался уцепиться за него, пропитанная кровью рука соскользнула и мальчик рухнул, обвалив за собой и опору. Часть горы, по которой ассасин пробрался, была слишком крутой, чтобы попытаться ухватиться за щель даже сгруппировавшись. Чрез миг Хаябуса оказался в кольце тёплых рук; император держал его подмышкой за пояс, а свободной рукой уцепился за щель, ища под ногами нервность, дабы оттолкнуться. Напряжённый, взволнованный взгляд устремился в дереву, растущему перпендикулярно горе. Без груза, Линг легко бы преодолел смертельное расстояние, но сейчас оно казалось ему недосягаемым. Вернув тело шаткое равновесие, император, что есть мочи оттолкнулся от стенки и пустился в свободный полёт. Толкающей силы едва хватило, чтобы Линг уцепился за ветку и повис над горным склоном, пологий скат острых обломков внизу вызвал страх. Хруст заставил сердце сжаться, а тело напрячься до боли, мышцы одеревенели, обоих рывком бросило вниз, на миг остановило прежде, чем ветвь переломилась и отправилась к земле. Малая высота не давала времени, чтобы поймать опору. Пред тем, как камни бы изодрали плоть бесстрашных скалолазов, покрыли бы тела язвами кровавых синяков, Хаябуса выпутался из хвата и, оказавшись за спиной императора, плотнее прижал его в себе. Острая боль охватила все, мутная пелена накрыла взор, в кожу впились десятки камней, разрывая бледную материю, обнажая обрывки мяса и мышц, опутывающих позвоночник и лопатки. Подумалось ассасину, что его разломило надвое, столь сильной ощущалась боль в пояснице: длинное острие камня, порвав плоть, впилось кончиком в позвонок. Камни драли спину, пока Хаябуса, стиснув зубы, обхватив господина руки и ногами, лишь больше вдавливая себя в землю и сильнее изрывая собственное тело, катился вниз. За ними тянулась темно-алая, с ошметками, полоса падения, что закончилась, когда оба столкнулись с валуном. Без памяти ассасин лежал на собственной крови, ощущая бесконечную боль, бьющую острыми, как хлыст, волнами, заставляя тело вздрагивать. Мальчик не кричал, не плакал, лишённый мыслей, подчинённый агонии — безвольно валялся, раскинув руки и рвано вздыхая, позволяя выжатым лёгким вновь наполниться воздухом. Осколки камней, точно иглы, рвали плоть при каждом вздохе, булыжники впивались в спину, образуя новые раны, углубляя старые, но тело, как под разрядами, дергалось. — Не ушиблись?.. — Прохрипел Хаябуса. Едва пришедший в себя Линг смотрел на подчиненного взглядом, полным ужаса, губы дрожали, мальчик не был в силах говорить. В уголках аметистовых глаз застыли слёзы, пальцы слабо дрожали, император дышал рвано и быстро, неотрывно глядя на ассасина. Боли собственных ушибов Линг не ощущал. Ткань кимоно пропиталось кровью, на которой мальчик сидел, которая текла из-под Хаябусы. Император дрожал от осознания того, что боль, раны, шрамы от коих не исчезнут никогда — следствие эгоистичных поступков. Многие страдали из-за своевольности Линга, но лишь глядя на изодранного ассасина, император понял, сколь ужасны последствия его безрассудства. Обождав, когда притихнет болевой шок, Хаябуса перевернулся на живот, обнажая кровоточащую спину с впившимся в раны кусками чёрной ткани и осколками, погруженными в багровое месиво. Куски плоти висели, подобно обрывкам лохмотьев, по краям увечья, из-под обрывков мяса торчали выступающие части позвоночных костей. Линг ахнул и зажал рот ладонями от подступившего порыва тошноты, а его товарищ и звука издать не смел, заточив агонию глубоко в себе. Двигался, хоть и ощущал, что невидимые кинжалы режут изнутри, обжигает пламя воздуха снаружи. Император силой обвязал противящегося, ослабленного ассасина свои кимоно, оставшись в одной рубахе и подштанниках. Закинул руку Хаябусы себе через плечо, дабы помочь ему добраться до дворца. — Господин, я сам… — Настаивал ассасин, но хриплый, дрожащий голос выдавал предсмертное состояние хозяина. — Мертвым ты не защитишь меня. — Они поднялись и побрели в лес. — Заткнись. Замолчи. Беспрекословное следование трактам меня раздражает. И твоё показателем подавление боли — тоже. Ассасин попытался выпутаться из лап Линга и, неосторожно дернувшись вперёд, ощутив лёгкий удар в тыльную сторону шеи, лишился сознания. Мгла, окружающая Хаябуса, отступила и мальчик открыл глаза, память хранила каждую секунду проведенную в непроглядной тьме и наконец её сменило пламя заката, струящееся чрез окно. Мальчик лежал на футоне близ дверей, из окон под брусчатым потолком лился свет, наполняя светлую комнату огненным сиянием, рисунки на полотнах, коими обшивали двери и стены, казалось вот-вот вспыхнут. Рядом с футоном стоял таз с окровавленной водой и замоченными в ней бинтами, багровые капли свежей крови поблескивали на деревянном подносе с щипцами. Верно, обрабатывать раны и извлекать осколки закончили совсем недавно, их ещё даже не выбросили из глиняной миски. Более в длинной комнате никого не было, пустующие футоны скручены и расставлены вдоль стен на одинаковом расстоянии. Обжигающе-острая боль мгновенного наполнила тело, едва ли пробудившееся из забвения. Свежие бинты на спине успели пропитаться кровью, Хаябуса ощущал как мазь обжигает и словно пузырится под повязкой. Тело ощущалось чужим и тяжёлым, мальчик не мог приподнять головы, дабы получше осмотреться, лишь крутить шеей в стороны. Слабость от боли и потери крови вызывала головокружение и тошноту, в горло лезла желчь, внутренние органы сводило. Длинная тень показалась из щели под дверью, Хаябуса даже не почувствовал приближения, не слышал ничего кроме ветра за окном и далёких шорохов придворного люда. Человек в чёрных одеяниях, тканном шлеме скрывающим лик, бесшумно появился пред футоном, а дверные створки распахнулись на долю мгновения и вновь сошлись без единого звука. — Как же ты будешь защищать будущего господина от врагов, ежели от смерти при падении с трудом его уберег? — С укором вопросил ледяной голос. Сквозь дырки в шлеме ассасин едва видел жестокий, пронзительный взгляд, в нём ни капли жалости и сочувствия к изнеможённому. Хаябуса молчал, глаза не отводил, дозволяя себя отчитывать. — Ты допустил, что юный Господин добрался до скал. Твой недостаток подготовки мог стоить ему жизни. Подобные ошибки непростительны. — Я знаю, отец. — Бесцветно подтвердил мальчик. — И прощения ты не получишь. — Безжалостно отрезал мужчина. — Император исполнит наказание, когда оно перестанет быть для тебя смертельным. Итак, — он опустился на колени. — Как ты подобное допустил? Без утайки Хаябуса поведал о произошедшем; стоило ему умолкнуть, как комната наполнилась ледяной тьмой. Два чёрных глаза прожигали ассасина чрез столь же чёрные прорехи. Отец преисполнился безмолвным гневом, его пальцы скользнули по рукояти катаны, подумалось мальчику, что голову его отсекут в сей же миг. Мужчина поднялся и зловеще бросил прежде, чем исчезнуть. — Для твоего же блага тебе лучше было бы подтвердить великодушную ложь юного господина. По щеке Хаябусы скользнула капля холодного пота, тело охватил озноб, мелкая дрожь не желала утихать. Лучше для ассасина было погибнуть у подножья гор, нежели дозволить господину помочь, а много уже — спасти. Хаябуса был опозорен и лучшее, что он мог без страха ждать смерти, и пред взором тысячи глаз — не дрогнуть и стерпеть всю боль, что должна стать предвестием избавления. Плотнее укутав сознание льдом и тьмой, ассасин закрыл глаза, терпеливо ожидая палачей. — Ты не посмеешь!.. — Донесся гневный голос Линга из коридора. — Клянусь, отец, ежели сделаешь это всей Алой Тени будет не найти меня! Звонкий удар и властный крик. Стук шагов, двери распахнулись и пред мальчиком предстал сам император, его чуть обрюзгшее лицо побагровело от гнева, пояс распахнутого кимоно волочился за ним по полу. Мужчина был бос, из-под рубахи вздымалась грудная клетка, столь зол был владыка. Пальца, которыми он держал клинок, побелели от напряжения. Ну слыша ругательств, обрушившихся неистовой бурей, Хаябуса сполз с футона и сел на колени, опустив голову. Он не смел говорить, не смел поднимать головы, жалкие крупицы сил уходили на успокоение обезумевшего сердца. Смерть впервые ощущалась столь осязаемой, её холод вызывал ужас — ассасин не хотел умирать. Император вознес тупую сторону клинка над виновником, резкий порыв ветра, немой вскрик и звон стали, от коего заложило в ушах. Пред Хаябусой стоял Линг, остановивший тяжёлый удар, лёгким взмахом он выбил оружие из рук отца и то лезвие вонзилось в противоположную стену. — Прочь с дороги! — Взревел мужчина. — Обезумевший ирод, что ты творишь?! Не заставляй меня силой выбивать из тебя дух. — Смотри не лишились его раньше. — Угрожающе прошептал мальчик. — Он — мой, — Линг указал на ассасина. — И я не позволю тебе и пальцем касаться моего защитника. — Несносный мальчишка!.. — Прорычал император, замахиваясь для очередной пощёчины, алый след которой украшал фарфоровое лицо. Ладонь рассекла пустоту, а Линг, усевшись на плечах отца, прижимал тому к горлу холодное лезвие. — Ты не сделал ничего, чтобы я любил тебя, как отца, сделал все, чтобы я ненавидел тебя, как правителя. — Мальчик говорил тихо, но ошарашенный Хаябуса мог отчётливо разобрать каждое слово. — Раз так, то более живым ты мне не нужен. Мальчик, — император обратился к Хаябусе. — Я приказываю тебе убить моего сына. Сим ты докажешь верность и искупишь свои ошибки. Линг не приказал в ответ, лишь улыбка красила его лицо, словно он видел истину за смятением ассасина. Хаябуса страшился поднять глаз, сомнения одолевали его, тьма сгущалась в подсознании, просачивалась чрез бреши невидимой маски, пока не обратилась материей. Чёрная, давящая пелена окружила ассасина, струясь из раненого тела, окутывала раны, стирала боль. Рассудок опустел, в голове звучал беспрерывный шёпот и мальчик не сознавал, что голос принадлежала ему самому. Зов собственных стремлений и желаний, моральных устоев и чувств, подавленных и загнанных глубоко во мрак. — Убить! — Взревел император. За спиной Линга появился ассасин, мальчик не успел даже оглянуться, а к его шее уже приближалось лезвие катаны. Порыв воздуха сбил императора с ног, тяжёлое тело, словно лист, было отброшено на колени, однако Линг уже не успевал уклониться. Приглушенный звон, Хаябуса возник из тени отца, в маленький руках появилась чёрная катана, сотканная тьмой и крепче металла. Парировав замах отца, ассасин отбросил его руку вверх, а сам ударом в прыжке с двух ног, с неведомой для себя силой, отбросил мужчину назад. Дверные панели с хрустом развалились, оборвались плотные полотна, напавшего отбросило в крытый коридор. Ещё мгновение, как Хаябуса и Линг стоят спина к спине, окруженные ассасинами, за которых тут же сбежал император. Убийцы не решались напасть, их души колебались, столь странной и беспощадной пред ними предстала картина. Повелитель и подчинённый стоят наравне с оружием в руках, прикрывая друг друга. В глазах обоих — непоколебимая решимость. Тьма развеялась и Хаябуса осёл на колени, вязкая слабость обрушилась на тело, но к удивлению мальчика — боль прошла, он не ощущал рваных ран на коже. Ассасин рывком поднялся, но колени подгибались, глаза слипались от утомления. Верно, всплеск тьмы исцелил раны и восстановил организм, но неподготовленное тело надломилось от огромного количества энергии. Чуть повернув голову, Линг боковым зрением оценил состояние своего товарища и поджал губы. Наёмники надвигались чёрным массивом и детей, пусть и талантливых, не было шанса на равный бой с обученными убийцами. Мальчик сквозь охрану смотрел отцу в глаза, победная гримаса на лице императора вызывала отвращение и гнев. Линг сжимал рукоять до треска, руки дрожали в нетерпении, один рывок и из шеи хлынет кровь, обагрив светлый пол, и на века впечатается в дерево, напоминая каждому о отцеубийстве. Хаябуса тоже не собирался отступать пред отцом, пусть даже обоим придётся сложить головы в глубине дворца. — Твоим убийством отец потешит народ. — Вдруг заговорил Линг, почти не шевеля губами. — У меня сего времени нет. Ежели умру — то здесь. — Ассасин слабо кивнул. — Ещё рано. Брось оружие. — Не тогда, когда вам грозит опасность. — Это мой первый приказ. — Леденяще, как истинный лидер, молвил мальчик. — Со вторым и последним — явлюсь позже. — Убить! — Проревел император, топнув ногой. — Не колебаться! — Слушаюсь, мой Господин. — Хаябуса не видел лица товарища, но знал, что улыбается. Тени бросились на детей; Линг исчез в сей же миг, а его ассасин безмолвно поднял руки, чувствуя, как в тонкую шею упираются острия лезвий. Несколько ассасинов разбежались вдогонку за беглецом. Когда роза жизни миновала, император, растолкав наёмников, подошёл к Хаябусе обхватив руками шею и поднял обмякшее тело над полом. Мальчик не сопротивлялся, они с Лингом повязли слишком глубоко, чтобы терять друг друга, когда весь Най в миг обратился врагом. — Ты!.. — В ярости шипел мужчина. — Ты подохнешь!.. И вся столица будет наблюдать твой позор! Я буду выбивать твой дух, пока ты сам не начнёшь молить о смерти! Хаябуса покосился на отца, безразлично наблюдающего за происходящем, никакого страха, никакой обиды, словно так и должны люди обращаться с родным сыном. Не ощутив обиды — юный ассасин не удивился, жизнь без воли и желаний давно укоренилась в сознании родителя. — Всё решится во тьме. — Леденяще молвил мальчик, впившись тонкими пальцами в запястья пленителя и разомкнул их, оказавшись на земле и мрак накрыл его самого. Плотная, давящая, тьма окружала Хаябусу, она накатывала всякий раз во сне или когда сознание силой вырывали. И на сей раз ничего не менялось: ассасин знал, что тело покоится в мареве сна, но рассудок не отдыхал, из ночи в ночь блуждая по мраку до самого рассвета. Место вне мира пугало мальчика, отдых стал для него мучением, в абсолютной тишине, не ощущая плоть, Хаябуса плыл в пустоту, не в силах остановиться, ухватиться хоть за что-нибудь, лишь бы вырваться из небытия. От мрака не укрыться, не зажмуриться, чтобы через секунду увидеть потолок спальни, не развеять тьму и не сбежать, позволяя ей поглощать разум. Ассасин не мог слышать, не мог видеть, но ощущал на себе враждебный, оценивающий взгляд, неотрывно следующим за ним во мраке. Чужое присутствие создавало давление, что ломает рассудок, ведь материи здесь не было, лишь сознание. Хаябусу неотвратимо уносило в глубины мрака, завеса коего не исчезнет никогда. Щелчок замка решётки вырвал мальчика из забвения, как обожжённый он подорвался с сырой земли. Тело ломило от сна на холодных камнях, впивающихся в плоть, ныли мышцы и кости, нега пред глазами медленно развеивалась. Вокруг мрак, лишь отблеск далёкого факела падает на каменную кладку стен темницы, едва различимы силуэты ржавых цепей и кандалов. Эхо разбившихся о камень капель разносилось по пустым катакомбам, лужи и грязь под ногами мерзко хлюпала. Дверные петли жалобно скрипнули, в маленькую камеру вошёл Линг, слабо мерцали драгоценные камни на его церемониальном кимоно, на лбу виднелась огранка аметистового кристалла, встроенного в тонкую, серебряную диадему. Для грязного подземелья, пропахшего мертвечиной и сыростью, с воздухом, что прогнил и напитался кровью — император выглядел, подобно ангелу, пришедшему за страдающей душой. Хаябуса опустился на одно колено пред господином и сей раз Линг не противился формальностям. — Всё же нам придётся хранить общую тайну. — Издалека начал мальчик, словно ещё не решившись отдать роковой приказ, оттягивая миг, когда его собственная свобода исчезнет навсегда. — Я буду рад разделить её с вами. — Внезапно для себя ответил ассасин и тряхнул головой, отгоняя наваждение. — Я принудил тебя к этому. Забудь. Если пожелаешь, то после исполнения можешь уйти. Хаябуса выдохнул и поднялся. — Вы получаете желаемое не используя власть. — Я ведь просто… — Своими действиями вы умеете переубеждать. Я исполню ваш приказ и останусь тенью за вашей спиной, дабы наблюдать, куда приведёт безумный путь. Линг усмехнулся, скрывая нервозность, в тишине отчётливо слышался стук трепещущего сердца. — Я буду ждать на крыше главной башни. — И протянул свёрток с чёрными одеждами. Ассасин кинув. Выйдя из камеры, двое разошлись в темноте, лишь лёгкий порыв ветра, образованный бесшумными и быстрыми движениями, проносился по коридорам. Хаябуса укрытия в тени за углом, пред ним крутая лестница на выход, кой охраняла пара ассасинов. Мальчик прикрыл глаза, подавляя волнение; мрак сгущался вокруг, мир сжался до маленькой сферы, давящей на ассасина. Ладонью он скользнул по стене, словно поглаживая тень, позволяя её энергии напитать тело, поглотить плоть, лишив её формы, очертаний, материи. — Я овладею тобой. — Шептал Хаябуса. — Подчиню все ресурсы. Более тебе не испить моего страха. Ассасин не сразу заметил, что стал единым с тенью, он чувствовал каждую конечность, хоть они не были видны глазу, но наёмник мог свободно управлять своим телом. Рывок и Хаябуса скрыт в тени своего соклановца, его чёрная фигура бездвижно стоит, не видя угрозы, не видя мальчика пред собой. Убивать ассасин не стал, бесшумно следуя по теням к покоям императора, словно призрак наблюдая затихшую жизнь дворца, слыша каждый скрип, шёпот, шаг. Тени ведали ему о людях, что не спят, блуждая по полумраку коридоров, таясь за множеством стен в потайных комнатах, невидимых глазу. Плетут сети, критикуют, делятся секретами, наивно думая, что помыслы скрыты ото всех, но мрак жадно сжирает их и хранит в себе, дабы однажды вручить в дар повелителю. Император мирно спал на широком ложе, футон со всех сторон был окружён тонкими шторами, колыхающимися над полом. Прохладный ветер гулял по ногам, слабый свет серебра струился чрез щели ставень, лишь звук тяжелого дыхания нарушил ночной покой. Хаябуса навис над мужчиной, его тело возникло из тьмы у самой подушки. Меж пальцев блеснула игла, которую ассасин лёгким движением вонзил в открытую шею. Император распахнул глаза и рот, откуда вырвался воздух и сдавленный хрип, тело мгновенно парализовало. С гримасой ужаса на лице мужчина даже не мог взглянуть на убийцу, застыв в напряжении. Язык вывалился изо рта, слабо дергаясь он пытался дышать, в силах разглядеть лишь тень, склонившуюся над ним. — Всё кончится быстро. — Хаябуса извлёк иглу и маленькая капля крови брызнула на белоснежную подушку. — Издревле ассасины избавлялись от врагов именно так: пережимали артерию, несущую кровь из головы. Ты умрёшь от кровоизлияния в мозг, безмолвно будешь чувствовать, как голова наливается кровью, разбухает с адской болью, а ты и вскрикнуть не сможешь. Алые потоки забрызжут из всех твоих дыр, полопаются все сосуды в мозгу, кой вскоре размякнет. Боль будет несроднима со всеми пытками, выдуманные самыми изощрёнными умами. В мире пройдут минуты, а для тебя агония растянется на года и никто тебе не поможет — сей процесс необратим. Оставив императора умирать в немых судорогах, захлебываясь кровью, застелить её потокам выпученные глаза и окропить белоснежную постель, Хаябуса исчез. В ночном безмолвии Линг стоял на террасе под крышей замка, упираясь локтями о перила. В лунном свете его украшения гипнотически переливались, слои плотной ткани скрывали и тонкую фигуру, и дрожь, овладевшую теперь полноправным императором. Мальчик жаждал, чтобы тихая и кровавая ночь не кончалась, он жадно вдыхал прохладный воздух, всматривался в каждую кроны леса, густо лежащего впереди, упиваясь каждым мигом свободы. Линг и не заметил, как из тени несущей колонны появился его ассасин и бесшумно поравнялся с господином. — Верно думаешь, как бессердечный правитель приведёт империю к процветанию? — Вдруг вопросил мальчик после недолгого молчания. — Я живу благодаря смертям других. — Хаябуса обратил взор к небесам, позволяя лицу утонуть в свете серебра. — Не мне говорить о милосердии. — Мы оба хороши. — Живая ухмылка обратился в вымученную улыбку. — Устроить государственный переворот, поддавшись юношеской ярости и нетерпению. — Линг потёр запястья. — На мне нет кандалов… Но я чувствую, что навеки пленён, цепи моей страны тянут меня к земле. Я никогда не желал становится императором, мне противен плен, противно делить свою волю со страной, но без неё все будет разрушено — хаос хуже. — Вы сожалеете? — Не знаю. — Император тряхнул головой, тихо звякнули драгоценности. — Знаю лишь, что хочу избавить людей от оков принуждения. Най гниёт в собственном соку, внушительность империи лишь пред миром за пределами. Ложь, иллюзия. Страна давно слаба, она умирает, кровью рабов, пусть великолепно обученных, никого не спасти. Ненависть зреет медленно, но я чувствую — алый цветок почти распустился. За Пылающими Землями ведётся экспансия — природа не защитит нас, когда явиться враг, а старичье надеется на Богов, на естественные оборонительные системы, на то, что слава о нашем величии устрашает противников. Смешно. — Откуда вам известно подобное? — Ты не первый завербованный ассасин. Я просто знаю, что промедление может стоить жизни многим людям. Я знаю, что буду самым презираемым и ненавидимым правителем в истории, вся знать, весь совет ополчится на меня, и, пусть оставшись в одиночестве, я своими руками избавлюсь от каждого. Я стану тираном во плоти и уничтожу иллюзию благополучия. — Это противоречит вашим стремлением освободить людей от оков. — Ты прав. — Линг вздохнул, глубоко задумавшись, поджал губы от напряжения: совета просить было неоткуда. — Тогда я стану тираном и палачом. — Спокойно произнёс Хаябуса, коснувшись маски. — Пока вы очищаете Най, я буду окроплять её земли кровью неверных. Как и положено, свет и тень будут идти, равные друг другу. — Непомерно глупо рассуждать о таком, будучи подростками. Избрав сей путь под луной… — Император замялся, руки дрогнули. — Мы лишимся рассудка. Мне страшно, я мечтаю лишь о том, чтобы ночь не кончалась, к рассвету меня ждут оковы, которые я смогу сбросить умерев. Я просто хочу, чтобы ты знал, как мне невыносимо правление и, ежели останешься со мной — оковы ждут и тебя. — Наёмники не думают об этом. Мы служим тому, кто платит и даёт кров. Я позволил тьме поглотить себя и сам решил стать живым оружием. Тьма… Она всегда жила во мне. — Ты о чём? — Заботливо вопросил Линг, услышав нотки страха в ледяном голосе. — О том, что я теперь един с тенью. Из ночи в ночь она преследовала меня, тело моё отдыхало, а рассудок уносился далеко в безмирье, где нет материи, нет света, нет ничего кроме мрака. Ещё давно я почувствовал, что сие место питает меня силой, а я в страхе пытался отвергнуть её. Знаешь, — ассасин выдержал паузу. — Это место словно пытается поведать мне о том, что было и что ждёт меня… Подготовить к чему-то, что я ещё не готов принять. История тьмы и её становления, её роли в том, что не ограничивается нашим миром и оно где-то там, — мальчик поднял руку к звёздам. — Далеко за небесами. — Раз так, то не отпускай эту тьму, вцепись в неё, что есть сил и не отпускай, пока не изучишь все тайны! — Удивительно бордо воскликнул император, схватив товарища за плечи. — Не тьма подчинить тебя, Хаябуса, а ты её! Стань повелителем теней и без уклона беги за ответами! — Разве тебе не страшно? — Хаябуса вскинул брови, против воли удивившись подобным воодушевлением. — Когда подле тебя человек, черпающий силы из мрака и неведомо, что принесёт постижение неисчерпаемого источника энергии. К тому же, рассказ звучит, как чушь сумасброда. — Я не боюсь тех, кому доверился и если ошибся — расплачусь сполна. Ты лучше все знаешь, какой силой я обладаю, а победителями могут стать и двое. — Линг улыбнулся. — Порой я чувствую тоже самое, оглянись, сколько сильных людей родилось: я, ты, принцесса Кагура, Ханзо… Четверо и почти под одной луной, подобного за восемь столетий не случилось. Волшебство возрождается и, значит, грядёт нечто, с чем мы должны столкнуться или подготовить к нему будущие, куда более сильные, поколения. Ежели так, пусть тень станет твоей силой и воля твоя в её черноте не угасает, и находясь при смерти помни: твоя тьма не вокруг, ей не нужен солнечный свет, чтобы являться глазу. Тень — внутри тебя, и даже будучи поглощённым светом, ты обратишься тенью и затмишь любую угрозу. Никто лучше тебя не сможет подчинить забвение, сколь мощным оно бы не оказалось. — Человек ещё держится. — Слабый голос просачивался сквозь мглу. — Что? — За ним раздался женский. — Даже королевские воины иссыхали до того, как фиал становился полным на четверть. Он… Ещё жив, хотя начался обратный цикл. Человек, крепкий духом и телом — удивительная редкость. Его сила взбудоражит океан. «Вода» — пронеслась мысль в гаснущем сознании: вязкая, плотная только она могла давить на тело и её течение ощущает Хаябуса — потоки вымывают из него жизнь. Организм достиг предела, ассасин чувствовал, как холодеет внутри и отмирают его конечности, переставая ощущаться, а рассудок переполняется предсмертным страхом. Инстинкт неистово трубит, напоминая командиру о самому себе, о могуществе, сокрытом в человеческом теле. Жить — беспрерывно трубит в голове и пульсация в висках разливается импульсы по всему телу, разгоняя кровь, заставляя сердце биться. С трудом Хаябуса совладал с руками, ведя их к своей груди чрез плотную стену воды, истощенные мышцы кололо от напряжения, тело норовилось обмякнуть окончательно. Сложив печать, юноша закрыл глаза, позволяя телу расслабиться и волна слабости обрушилась с новой силой, выбивая из плоти крупицы жизни. Тело тощало, иссыхало, сердцебиение замедлялось последняя мысль покинула рассудок. Отнюдь не страх стал последним чувством пред тем, как плоть растворилась в воде и слилась с её потоком, даруя свою мощь стихии. — Всё, чего не касается свет — я могу подчинить. — Ледяной шёпот пронёсся с потоком, что замер вокруг пузырчатого купола. Голоса неизвестных смешались в панический гул, Хаябуса не видел, но ощущал, как живые существа метаются в своём убежище, парящем в водяной толще. Течение возобновило движение, воду накрыло чёрной тенью, неистово несущейся в одну точку, формирующуюся в человеческий силуэт. Огромное давление приковало существ к полу, вязкий воздух заполнял дыхательные пути. Невообразимой мощи энергия наполняла пространство, погрузив его в абсолютный мрак, стирающий материю. После чего был поглощение ассасином, чья плоть обратилась тенью, но не утратила человеческий формы, каждый изгиб полностью повторял физическую оболочку заклинателя. Скользнув ладонью вдоль чёрного лезвия катаны, наполнив весь океан своим ледяным, двоящимся голосом, Хаябуса молвил: — Рассечение пространства. Всезатмевающая волна тьмы пронеслась в гуще океана, стирая частицы воды, оставляя прореху пустоты. Океан разорвало надвое, неведанной глубины толща парила в пространстве и не могла рухнуть, дабы соединиться с нижней частью моря, словно незримая сила удерживала материю на весу. По обеим разрубам виднелись границы воздушных пузырей и труб, внутри которых проглядывались разрезанные куски морских обитателей, кровь из их туловищ повисла в воздухе. Мрак вокруг юноши рассеялся и Хаябуса, подобно Богу возвышался над оцепеневшими в ужасе существами, падшими ниц пред силой Повелителя Теней. Плоть полностью восстановилась, мощная энергия переполняла его, хотя миг назад ассасин добровольно позволил растворить и высосать жизненные соки из собственного тела. Поглощенной тьмы с лихвой хватало, чтобы командир свободно удерживал над собой миллиарды тонн воды, не давая даже силы притяжения слить воедино две части. Из разреза трубы выполз Ксавьер и рухнул на пол пузыря, в абсолютной тишине глухой звук падения заставил людей в ужасе визжать. Волшебник, не успевший восстановить связь с реальностью, принялся откашливаться, отплёвываться солёной водой и морщиться. Зеркальный эллипс, защищающий его от истощения, треснул и рассыпался блестящей пылью. Юноша поднял голову и, не поверив очам, потряс больной головой, зажмурился: не доводилось на веку ещё видеть рассеченный океан и человека, стоящего меж двух его пластов. Выдохнув, Ксавьер распахнул глаза и с трудом удержал крик, а распахнутую челюсть от перелома. — Чтоб меня… — Молвил волшебник, недоверчиво глянув на Хаябусу, чьё давящее молчание целый океан ввело в состояние покойного ужаса. — Такая мощь. — Юноша поднялся и направился к русалке, сидящей против ассасина. — Ты тоже божественный отпрыск? — Наёмник. — Бесцветно ответил командир. — Наёмник? — Ксавьер склонил голову набок. — Наёмник, обладающий подобной мощью — дивен нынче мир. Поравнявшись с окаменевшей русалкой, волшебник коснулся её лопаток и испустил поток света в её плоть. Брызнула кровь, что тут же запеклась от жара, с хрипом женщина упала лицом в пол, в груди её зияла обугленная по границе дыра. Юноша поднял голову, вновь обращаясь к Хаябусе. — С твоего позволения — помоги покинуть то место и по прибытию на сушу я добровольно сдамся в твой плен. Ассасин не ответил, проделав в толще воды разрез до самой поверхности, оказался пред Ксавьером, с лёгкостью закинув его на плечо, исчез. В прорехе можно было разглядеть являющуюся на миг тень и исчезающую все дальше. Океан рухнул, оглушительный шелест воды, взбесившиеся потоки бурлили глубоко под поверхностью, что слабо колыхалась в полуденном свете. Шторм стих и штиль опустился на мыс, от выступа которого осталась крутая стены с грудой обломков внизу. Башня маяка и скалистые островки суши ушли под воду. Чёрным изломом вдаль тянулась береговая линия. Уныло стучала по листве большого дуба морось, лапистые его ветви раскинулись в стороны, подобно многослойному куполу, укрывающему затерявшихся от дождя. Тихий ветер гулял по ногам, опавшая листва, ковром рассыпавшаяся по вязкой земле, липла к ботинкам. На каменисто-полевой равнине вдалеке виднелись деревья, колыхалась низкая, бледная трава, прорастающая на клочках земли меж булыжников и каменистых пород. Бескрайний горизонт путал взор однообразным серо-зеленым рельефом с прорезями камней и пролесков с молодыми осинами. Шум моря и бушующие вод его остались позади, более о нём ничего не напоминало, кроме слабо заметной тропы с проблесками алых пятен, оставленной путниками. Несмотря на день, на равнину опустился серый полумрак и далёкая завеса дождя скрывала линию горизонта, свинцовые небеса грузно навалились над кругами деревьев, словно вот-вот раздавят их. Горел костёр, но все тепло его уносил вездесущий ветер, горящие поленья шипели стоило капле упасть с листа. Под кронами клубился сизый дым, пахло гарью, сыростью и обуглившейся плотью. Пред костром сидели двое, наблюдая как жарятся, сочась сквозь вздутую, обгоревшую кожу жиром, птичьи тушки, насаженные на палку, по стволу которой стекал жир и запекшаяся кровь. — Значит, наводнение устроили морские обитатели? — Бесцветно, глядя мутный взглядом в пустоту, вопросил Сесилеон. — Да. И сей раз — раньше срока. — Нервно буркнул Эймон, голод и притупленная боль битвы неприятным осадком заполнили тело. — Со сменой лунной фазы начинается и их нашествие. Уже много веков русалочья королева и её прихвостни пытаются брать штурмом подводный храм. — Не ожидал, что они выжили. — Выжили? — Аристократ склонил голову на бок. — После чего? — Столетней войны. — Сухо молвил вампир. — Дариус не упоминал, что русалки и прочие существовали в те времена. Я считал, что они и вашего демонического рода. — Всё началось много-много дальше. — Не желая что-либо разъяснять, Сесилеон вопросил. — С чего бы подводным нападать на храм? — Ну, — юноша облокотился спиной о ствол дуба и задрал голову, утомленно вздыхая. — Потому что храм под водой. Может, святилище им нужно или свободные рифы закончились, мне, честно сказать, плевать — я лишь исполнитель. К сожалению, ваши товарищи, угодившие под волну, верно погибли. В том море многовековое безрыбье и не плавают корабли, волны, что создаёт русалка — вытягивают жизнь. Даже чары барьера, что оберегал храм не выдерживают и требуют подпитки. — Поэтому вы здесь? — Не только. Мыс — сухопутная граница Церештейн, её приходится патрулировать. Вашим наёмникам следовало бы подумать прежде, чем приходить на границу. — А на почему оставил в живых? Эймон усмехнулся, бросив на Госсена, сидящего в стороне, многозначительный взгляд, губы чуть дрогнули в подленькой улыбке. — Ваш лекарь спокойно прошёл чрез барьер, своей странной силой поднял храм в небеса — мне интересно знать, почему. Может, — юноша продолжил едва слышно. — Я чуть не прикончил родного брата. Защита храма отправила в мир иной всех моих родных, не хотелось бы стать братоубийцей и лишиться возможно обретенной родне. Думается мне — начинается нечто удивительно страшное. — Аристократ глянул на обуглившийся птичий труп и с долей брезгливости вытащил «вертел» из очага и позвал к трапезе волшебника. Госсен резко мотнул головой и отмахнулся, он сидел спиной к товарищам, скрывая, как дрожат его руки, а глаза и щеки опухли и покраснели. Пред ним на настиле из веток лежали два бессознательных тела, перебинтованные обрывками одежд, сквозь влагу и грязь просачивались бурый пятна крови. Юноша склонился над Клаудом, от ладоней исходил бледный нефритовый цвет, руки дрожали. Отчаяние, когда они бежали с берега от колоссальной волны, не найдя остальных, полностью овладело разумом Госсена: смерть командира стала страшным ударом для юного сердца. Раны на теле Клауда едва затягивались, тонкими дугами просачивалась кровь, он слабо дышал. А Ли Сун Син, если бы не тихо постукивающие сердце, казался мертвым. — Я от самого костра видел, как ты трясёшься. — Голос Эймона за спиной заставил волшебника вздрогнуть. — Вампир поведал мне некоторые подробности вашей кампании — чудо, что вы сюда добрались без потерь. Ваш поход изначально гиблая затея, посему не удивляйся, что кто-то погиб. — Командир не погиб! — Яростно воскликнул Госсен, нефритовый свет в его руках вспыхнул и, колеблясь, померк, когда мальчик в отчаянии зажмурился и опустил голову. — Не верю… — Много и моих товарищей погибло в тех водах. — Юноша положил руку волшебнику на плечо. — Ежели не хочешь сожалеть о том, что ассасин напрасно отдал жизнь — сними траур и закончи дело. Мальчик вздохнул и совершенно сник, беспомощно глядя на два бессознательных тела, затуманенные мысли терзало отчаяние. Душа вопреки рассудку кричала о надежде, коей быть не могло; Госсен своим телом ощутил, как ослабляла его вода и павший в потоки её — не вернётся. Волшебник не желал подобного исхода, мечтал забыть увиденное и никогда не знать о страданиях людей, что встречались на пути, терзая здравый смысл — он пытался закрыться собственной наивностью и иллюзией свет, что угас. — Послушай меня, — продолжил Эймон. — Я всё это уже слышал: я сей путь не выбирал, я не хотел, меня вынудили обстоятельства — всё это, выдуманная тобой, ложь, желание получить жалость другого человека. Поверь, я тоже хочу кутить на пирах, шататься по борделям, оставить управление поместьем кому угодно: казначею, экономке, дворецкому — тратить и праздновать. У тебя есть обязанности не только пред собой, но и пред делом, которое ты ведёшь, пред людьми, что связаны с тобой. Представь, что было бы с миром, ежели бы каждый творил, что ему вздумается? — Я знаю! — Резко воскликнул Госсен, всплеснув руками и без того слабое волшебство развеялось. — Но я не могу стать сильнее, чем я есть! — Придётся. — Холодно молвил Эймон. — Я… Вы… — Волшебник растерянно потупил взгляд. — Происходящее сложно для объяснения и понимания. Я и сам не сознаю, что делаю и зачем… Командир Хаябуса вёл нас, не ведая куда, не задавая лишних вопросов — я не смогу его заменить, без него наши жизни… Без него мне не пройти сей путь… — Не пройти, ведь я слишком слаб. — Леденяще-издевательский тон продолжил молву мальчика. Госсен резко поднял голову, невидимая волна заставила его оцепенеть и трястись, от бешеных ударов сердца закололо в груди. Рваными, механическими шагами волшебник побрёл вперёд, наощупь, словно весь мир исчез, а пред очами лишь одна, видимая ему, дорога. Щеки обожгли слёзы, губы дрожали, мальчик хватал ртом воздух, но ни капли его не оказалось в лёгких, дрожащую ручонку он протягивал вперёд. Эймон тряхнул головой, похлопал глазами, норовясь развеять иллюзию тревог своей души, но картина пред ним не исчезала, воочию он видел спасшихся. Ассасин вздохнул и сделал шаг вперёд, позволяя Госсену наброситься на себя и повиснуть на шее, сдавливая её крепким кольцом. На миг Хаябусе подумалось, что впечатлительный мальчик полностью заберётся на него, словно кот на дерево. Дождавшись передышки, Ксавьер рухнул на сырую землю, бело-золотистая ткань роскошной рясы тут же впитала грязь, и склонил голову, тяжело дышал. Несмотря на прохладу, со лба юноши стекал пот, тяжёлые одеяния прилипли к телу, обратившись неподъемным грузом. — Как вы выжили? — Кашлянув в кулак, дабы скрыть удивление, вопросил Эймон. — Бог миловал. — Хрипло отозвался Ксавьер. — Молитвы и благословение сошло с неба, избавило от проклятой русалки и её набегов, но отныне я в плену. — Плену? — Недоумевал Эймон, склонив голову на бок и скрестив руки на груди. — Лидер путников взял тебя в заложники? — Нет. — Отрезал Хаябуса, избавившись от пут волшебника и принялся оглядывать лагерь. — Твой приятель сам заявил, что сдаётся в плен. Ты намеревался убить нас, что же заставило передумать? Эймон невинно ухмыльнулся, театрально разводя руками, словно не сознавая враждебного недоверия, а недавний бой ничто иное, как дружеская разминка. — Мне кое-что известно и о Боге, и о людях, но вам — много больше. — Что, хозяин доверием не балует? — Издевательски холодным тоном поинтересовался ассасин. — Он никому не доверяет. — Сухо объяснил Эймон. — Каждый знает лишь то, что должен. — Думаешь, мы поведаем тебе тайны мироздания? — Ты — нет. — Уверенно заявил аристократ, пронзительно глянув на Госсена, зашедшего за спину командира. — А твой целитель — вполне. К тому же, мне тоже есть о чём ему поведать, честная сделка, не находишь? — Сомневаюсь, что ты заключаешь подобные сделки. — Скептически ответил Хаябуса, прожигая внезапного союзника стальным взглядом. — Одно угрожающее действо — и ты умрёшь. — От подавляющего тона юноша и бровью не повёл, а командир бросил на бессознательных мрачно-ледяной взгляд, продолжив. — Доберёмся до ближайшего поселения и остановимся, пока эти не придут в себя. Не отобедав пережаренной птицей, не затушив костра, путники продолжили движение. Бескрайние поля и хмурое небо, нравящееся обрушить ливень на земь, редкие деревья в фате туманной дымки сопровождали на пути. Пять фигур бесшумно продвигались по зарослям полей, силуэты чёрной тенью проносились сквозь туман, оставляя на траве едва видимые следы. Возвратившись в Ад, пролежав без счёта в небытие на твёрдых вулканических породах, Дариус пришёл в себя. Алое небо с волоком фиолетовых облаков затянул чёрный дым, сквозь кой пробивалось огненное солнце, пепельная крошка неслась с сухим и горячим ветром со стороны горной гряды. Запах бесконечного пожарища заполонил Ад, кожу обожгло, раскаленная, окаменевшая земля дрожала, грохот разрушений доносился с гор, заволоченных густым дымом. Сбросив с себя бессознательного Грейнджера, чья мокрая одежда зашипела на раскаленных камнях, демон приподнялся, придерживая отяжелевшую голову ладонью. Тело покалывало от слабости, колыхался рельеф пред глазами, ощущение давящей тошноты захватило организм. Туман обволакивал мысли, мешал их, словно водоворот; с долгим нахождением в иллюзорной тюрьме не могла справиться демоническая регенерация. Коснувшись ладонью одеревеневшей шеи, Дариус обнаружил на коже грубо затянувшиеся точки укусов. Тело ощущалось иссохшим и опустошённым, едва ли из адского повелителя не выкачали всю кровь. — Господин! Господин! — Послышался за спиной двоящийся, зациклившийся в голове, голос. Две пары ледяных, невесомых рук подхватили демона сзади и подняли на ноги. — Что с вами?! — Дариус с трудом различил женский голос. Пред ликом появилась призрачная фигура худощавой девушки: скулы провалились до черноты, мертво-серая кожа облепила кости, в главных провалах бирюзовые огни, кудри черно-голубоватого оттенка покачивались в невесомости, костлявые, почерневшие руки обхватили обмякшие плечи Повелителя. Мёртвое лицо выражало беспокойство, чёрные губы дрожали, тонкая шея видимо напряжена. — Тёплая встреча со старым другом. — Дариус выдавил из себя привычную, наглую ухмылку. — Так вы уже знаете… — Встревоженно прошептала Вексана и сжала губы в тонкую волосы. — Знаю что? — Напряжённо поинтересовался демон, глядя сквозь девушку на сгусток чёрного дыма вдалеке; кончики пальцев нервно подергивались. — Ваш предшественник… — Донесся мужской голос призрака, все время удерживающего Повелителя от падения. — Вернулся… — Что?! — Дариус тряхнул головой, зажмурился, пытаясь найти в сознании след иллюзии, что, как на миг подумалось, всё ещё властвует над рассудком. — Они захватили Тёмные Врата; в Ад никому не попасть и никому не вырваться. Демон резко обернулся на Грейнджера и, сжав кулаки, мрачно приказал. — Уносите человека чрез Обитель душ. Доложите Господину и ни ногой сюда. — Но как же мы оставим вас в таком состоянии?!.. — Залепетала Вексана. — Вы и стоять не можете. — Исполняйте! — Раздражённо процедил Дариус, вырвавшись из плена поддерживающих его рук и, пошатнувшись при первом самостоятельном шаге, исчез. Вексана глянула на мужчину, столь же мёртвого серо-бледного с чёрными провалами кожи, как у неё самой. Оба находились в состоянии тревожной растерянности и в миг сознания грядущего ужаса, позабыли об охотнике. Взяв последнего под руки, призраки устремилась прочь от густеющего дыма вглубь выжженной, мёртвой земли. Оборачиваться не хотелось: спасающимся думалось, что их дом сгинет во пламени и спасения нет; чудес дважды не бывает и мучитель из прошлого вновь захватит бразды правления. Показался чёрный разрез расщелины, тянущейся ломаной, расширяющейся линией за горизонт. Из тьмы веяло хладом, низкий мучительный гул доносился из утробы, делая картину скалистой, мёртвой земли цвета грязной крови с черными жилами острых холмов, ещё более жуткой. Думалось, что в Аду пролилось столько крови, что даже земля и неба приобрели алый оттенок, пропитанный пылью праха. Достигнут обрыва, Вексана остановилась и обернулась, глянув на пустыню, словно в последний раз. — Бросим человека. — С волнением заявила она. — Вернёмся и поможем Повелителю! Здесь наш дом… Нельзя уйти, не попытавшись защитить его! — Нужно исполнить волю Господина. — Строго молвил мужчина, хоть голос его подрагивал, а душа рвалась в бой. — Возможно его последним волю. Ежели Повелитель возжелал спасти этого человека, кто знает, может он приведёт помощь. Вексана вздохнула и потупила голову, ежели бы она была способна плакать — ревела бы навзрыд и молилась, разбив колени, пусть даже просьб её никто давно не слышит. Окутав себя и ношу темно-бирюзовой сферой, струящейся внутри чёрными потоками, призраки шагнули в расщелину. В глубинах мрака появлялись изумрудные огоньки, вспыхивая, переплетаясь и угасая, подступали к сфере. Чем ближе, тем яснее виднелись срощенные воедино тела, изломанные, деформированные, с пустотой в призрачных, словно отслаивающихся от костей, лицах, торчащих из всех частей огромных, бесформенных туловищ. Сросшиеся торсом, изломанные подковой; сгруппировавшиеся бесформенной кляксой с торчащими из сплетения туловищ конечностями; сшитые подвое-потрое спина к спине с множеством голов; болтающиеся отдельными обрубками во тьме — обречённые души тянули изломанные, выгнутые лапы к источнику жизни в лице Грейнджера. Не слыша протяжных воплей, не глядя на изуродованные фантомы, Вексана и Фарамис опускались дальше. Мрак заволокло сияние душ, бессчетное их количество наполняло пространство, создав в глубине расщелины мерцающее, как под луной, озеро. Обжигаясь о защитное заклинание, фантомы шарахаясь, извергая тяжёлый гул, изламывались деформированные тела, скучивались, подобно спиралям, но продолжали нападки на сферу. В их пустых, уродливых лицах, размазанных словно испорченный портрет — отчаяние и боль; и после смерти несчастные не обрели покой. Колыхающееся кольцо света встречало на дне, души обступили свет сплошной массой, но не могли коснуться его. Сфера свободно двигалась по свету, пока не выплыла на поверхность. Громкий шелест воды, разбивающийся о гладкую поверхность, образуя белую пену шел от водопада, растянувшегося вдоль горизонта. Выбравшись на скользкую, круглую платформу, поросшую тиной, омываемой со всех сторон, призраки рассеяли заклинание. Каменные монолиты, плавающие на поверхности воды, словно невесомые листья, рассечены глубокими трещинами. Обломки разрушенных колонн с выступающей сквозь темно-зеленые водоросли резьбой, напоминали о былом великолепии и важности сего места в сердце океана. Обломки одной из колонн покоились на бывшем каменном ложе, резьба и гладкие изгибы коего сохранились чрез века. Полуденное солнце нависло над водопадом, переливаясь радужными бликами от потоков воды. Путь до королевского замка для Грейнджера был мгновением, очнулся он на мягком ложе в полумраке каменных стен и тьме потолочных сводов. За узким окном полоска свинцового неба, острые изгибы городских крыш и ровные, пересеченные линии улиц. На тумбочке подле кровати одиноко горела света, слабый отблеск огня виднелся на потускневшей поверхности широкого таза, из которого виднелись обрезки окровавленных бинтов. Интерьера в полутьме не разглядеть, лишь смутные силуэты самой необходимой мебели и резная арка с массивной, дубовой дверью, на которую падала из окна узкая полоска серого света. Тянущая, обжигающая боль наполнила тело, как только охотник пришёл в сознание, ватные, перебинтованные конечности отказывались двигаться. В горле собрался желчный комок, стиснувший гортань до нехватки кислорода. Голова кружилась, а вместе с ней и окружение пред очами, тусклый свет резал глаза, словно полуденное солнце средь заснеженной равнины. Озноб и жар не могли ужиться теле Грейнджера, вызывая то потоотделение, то лихорадочную дрожь, а всякое движение усиливало тошноту; желчь ощущалась на нёбе и языке, смешивалась с липкой слюной. Протяжный писк заложил уши и юноша совершенно не слышал, как мычит от боли, шмыгает и хрипит забитым носом. Не сразу охотник услышал и чужой разговор, как и два мрачных, бестелесных силуэта, парящих над полом у двери. — Как?! — Вексана вцепилась брату в плечи. — Почему Господин отказал в помощи, ведь лишь на него мы могли надеяться… — Сказал: «В подчинении мне не нужен тот, кто не способен удержать свой статус без чьей-либо помощи.» — Мрачно поведал Фарамис, опустив голову. — Но ведь… Столько сил было отдано, чтобы отвоевать и очистить Ад!.. Вечное пламя и агония вновь наполнит наш дом, кой не смогли восстановить от катаклизмов даже века… — Ты знаешь Ланселота, — печально вздохнул Фарамис, беспомощно глядя на сестру. — И знаешь Повелителя — лучше нам довериться ему и не лезть под горячую руку. — Плохо знаем. — В расстроенных чувствах призналась Вексана. — Почему он предпочёл спасти человека, нежели выслушать сведения, которые нам удалось разузнать? — Думаю, мы это выясним. — Молвил мужчина, обернувшись на очухивающегося Грейнджера. Призраки очутились пред ложей охотника, горными тенями склонившись над ним, прожигая несчастного чёрными провалами глаз. Ослабленный рассудок и куда более слабое тело не позволили юноше противиться, он беспомощно попытался отодвинуться и вжался в кровать. Последнее, что Грейнджер помнил — бурлящие ледяные воды и накатившую слабость, после чего погрузился в липкий, предсмертный мрак. Юноша не мог осознать, где находится и что с тем, ради кого он бросился навстречу стихии, однако, подсознательный ужас захватывал пробудившиеся крупицы разума. — Кто ты такой? — Вопросила Вексана, склоняясь над отползающим охотником. Молчание в ответ быстро ввело девушку в стояние гнева. — Кто ты такой?! — Переспросила она. — Что ты сделал, раз Повелитель предпочёл спасти тебя, нежели выслушать сведения о вторжении?! Измученный болью Грейнджер не сознавал, о ком спрашивают призраки и почему столь озлоблены на него, и главное, что вызывало непреодолимый ужас — спасители связаны с Ланселотом, от коего не защитит никто. — К черту, возвращаемся! — Не выдержав тишины, гневно потребовала Вексана. — Защитим Ад своими силами! Пусть Ланселот решает, что делать с этим. Фарамис лишь вздохнул, глянул в последний раз на охотника, безмолвно надеясь, что последний заговорит и прольёт свет на безрассудный, иррациональный приказ Дариуса. Гневно фыркнув себе пол нос, насупившись, расправив плечи и сжав тонкие пальцы в кулак, девушка полетела к выходу. — Вы двое… — Слабо прохрипел Грейнджер. — Кто такие?.. Подобно бестии, Вексана бросилась на охотника, нависнув над ним, готовая переломить ему шею ледяными руками, что склонялись над тёплым телом. — Как смеешь ты отмалчиваться, а после столь нагло задавать нам вопросы?! — В ярости кричала она. — Успокойся. — Фарамис удержал сестру. — Это же человек, верно, он в ужасе. — Человек, коего спасает сам Владыка Ада боится призраков. — Ядовито-саркастично заметила девушка. — Думай, что говоришь. — Владыка Ада… — Бубнил юноша себе под нос, не в силах справиться с потоком бесформенных мыслей. — Дариус?! — Охотника словно захлестнул поток ледяной воды и тут же вышвырнул в кипящий кратер — осознание достигло рассудка. — Что с ним?! — Наглец! — Вексана вновь попыталась накинуться на охотника, благо мужчина удержал её. — Как смеешь обращаться к Повелителю по имени?! — Успокойся, сестрица. — Настаивал Фарамис. — Ежели продолжишь на него кричать — мы ничего не поймём. — Повелитель явился в Ад истощенным и ослабленным в охапку с тобой. — Выдохнув, нервно перебирая пальцами, начала девушка. — И в таком состоянии ему придётся принять бой с древним демоном, что по силе не уступал Господину при полной того мощи. Нам, вместо того, чтобы сражаться пришлось вытаскивать тебя. Драгоценное время утекает, пока мы возимся с тобой и лучше тебе оказаться полезным, ведь, ежели с Повелителем что-то произойдёт — клянусь, ты познаешь муки хуже девяти кругов Ада, коих столь страшитесь вы после смерти. — Мы многим обязаны Господину и очень дорожим им. — Дополнил Фарамис. — — В тебе ни капли волшебства! — Вновь гневалась Вексана. — Ты сознаешь, чем может обернуться приказ твоего спасения?! Целый мир сгорит ради одной, бесполезной жизни! — Я… — Замешкался Грейнджер, потупив серые глаза в пол. — Я не знал… — Вы, люди — никогда ничего не знаете! Возвращаемся, Фарамис! — Приказала девушка. — А ты!.. — Она презрительно глянула на охотника и полетела к двери. — Молись, чтобы Повелитель был жив. — Постойте… — Не с большой радостью юноша обратился к призракам. — Человек с серебряными волосами и внешностью кисельной барышни может помочь вам, он волшебник и добрый друг. — Где искать?! — Переглянувшись с братом, нетерпеливо вопросила Вексана. — На пути от Вороньего мыса в Церим. Охотник едва успел закончить, как призраки, не узнав имени, бросились в путь и растворились в стене. Выдохнув, юноша раскинул руки и ноги, обратив затуманенный взгляд в потолок, чей узор расплывался пред глазами. Тошнота накатывала со слабостью, у сознания не нашлось сил на волнение и раздумья о том, какая беда могли случиться во владениях Дариуса, и что с самим демоном. Сумрак полностью вступил во власть, догорела чахлая свеча на тумбочке, погружая комнату в плывущую темноту. Дурной, беспробудный сон накатил на Грейнджера. — Думаешь, лорд Эймон согласиться помочь нам? — Вопросил Фарамис, настороженный сомнением, когда призраки покинули дворцовые стены. — Не слышал от Господина ни одного лестного отзыва об этом, так называемом, волшебнике. — Ежели владыка Ада помог человеку, то почему бы этому Эймону не помочь призракам… — Одурманенная иллюзорной надеждой молвила девушка, стремясь от огней столицы во мглу леса. — Если не от него, то более неоткуда ждать помощи. Оказавшись в своих покоях, Дариус упёрся руками о стену, острые когти с острыми чешуйками впились в каменные стыки до трещин. Со звоном пластины брони упали на пол, медленно тлея в фиолетовом пламени, рассыпались на угловатые фрагменты рога и хвост, полностью обнажая хозяина. Кожа стала, как лёд по весне — с переплетениями трещин, меж которых тонкие нити фиолетового пламени, выжигающего плотный слой. Взмокшие от пота светлые кудри распрямились и прилипли к коже, черно-янтарные с острым зрачком обратились в человеческие и потеряли былую яркость. Догорев и обратившись пылью, исчез покров демонической кожи и Повелитель Ада перестал напоминать самого себя, вернув человеческую форму. Натянув кожаные сапоги до колена, облачившись в простую рубаху с коротким рукавом и портки, перемотав колени и локти плотной тканью, подвесив на ремень три длинных стилета и перчатки со титановой пластиной на костяшках, обернувшись куфией² Дариус покинул мрачную комнату, даже не взглянув на себя из далёкого прошлого. За пределами зачарованных покоев всё тряслось и рушилось: со, скрывшегося в дрожащих тенях, потолка осыпалась каменная крошка, монолиты плит раздвигались, образуя провалы трещин, их же паутины и покрывала пол, дробились крошкой светящиеся фиолетовые кристаллы со стен. Чрез тонкие окна виднелись разрушения внутригорной пещеры, огромные валуны летели в потолка, дробясь о стену и падая на застывшую поверхность лавового озера, из щелей струились едкие потоки дыма. Длинный мост, соединяющий башню и сплетения горных тоннелей почти уничтожен, по тонкой, каменной полосе над бездной неслась разные существа: от демонов до призраков. В провалах пещер зияло бушующее пламя и валил густой дым, клубящийся над потолком, сгущался у потрескавшихся кристаллов света. Сойдя с винтовой, рушащейся лестницы, Дариус вышел на платформу, заваленную булыжниками и пронзенную сталактитами³, под которыми лежали раздавленные тела, другие, ещё живые, пытались выбраться из-под обломков и доползи до подгорных врат. Узрев обречённый побег обитателей бездны, многие из которых не добирались до владыческой крепости. Голоса отчаяния, мольбы о помощи, смешивались с грохотом разрушений, с гулом стонущих гор и хлюпаньем лавы глубоко внизу. Всякий ждал одного — пришествия Владыки, чья сила защитит, убережет и вновь очистит от тьмы дом обречённых. От мощного удара содрогнулась земля, крупное скопление сталактитов, громко треснув, полетело вниз, норовясь разрушить остатки моста и окончательно перерезать путь к отступлению. Что есть сил существа рванулись к спасительному выступу, спотыкались, оступались и падали в пропасть, откуда сквозь щели, образовавшиеся от столкновений и землетрясения уже сквозилась лава. Рывок, глухой удар со вспышкой фиолетового пламени и гигантский скалистый массив рассыпался пылью. Убегающие не могли заметить движений Дариуса, что молнией поднялся в высь, в мгновение устранил угрозу и исчезнув в перепутьях тоннелей. В центральной зале тлело всё то, что могло гореть, от созданного жара раскалились скалы и едкий дым испарений клубился в просторной пещере. Извивались и мучилась в агонии существа, коих поглотило пламя, катались по раскаленной земле, кричали, заживо сдирая с себя обуглившуюся плоть до самых костей, пока полностью не обращались прахом, наполнившим воздух. Кто находил силы двигаться — ползли к тоннелям, как тут же попадали в тиски демоническим червям, вырывающимся чрез разломы пространства. Обитателей Ада заваливало камнями, отламывающимися от скал, когда вздрагивала земля, их заживо пожирали огромный, безликие черви с несколькими кольцами зубов в смердящей пасти, они горели, но не могли умереть, пока плоть не будет уничтожена до пыли. От домов, высеченных прямо в скале до самого потолка, остались заваленные провалы, глубокие щели, где виднелись лишь тлеющие угли и доносились вопли отчаяния тех, кто обречён сгореть в собственных покоях. Посреди пещеры стояли трое: облаченный в латы с тяжёлым, искрящимся молниями топором, Минотавр, из чей пасти брюзжала слюна со зловонным дыханием; женщина с острыми ушами и длинными ногтями — некогда эльфийка, поддавшаяся мраку, её облегающее одеяние соткано из фиолетовой демонической кожи, что чуть темнее её собственной, с длинными, прямыми волосами цвета пурпура; во главе триады — существо, объятое пламенем, с широкими плечами, массивными руками и кольцом доспехов, чрез стыки коих струился огонь, из него же и лик монстра, вязкий, текучий, словно концентрация пламени была столь сильна, что то обратилось магмой, в руках его два топора с зазубринами на острие и цепями на обухе. — Так-так-так, — рычащим, двоящимся басом молвил главарь, когда Дариус явился на место бойни. — Прославленный человеческий маршал за пол тысячелетия растерял боевой ум и решил начать с козырей. — Тамуз… — Развязно протянул демон, демонстрируя абсолютное спокойствие и развязность, хотя пламя ярости сжирало рассудок изнутри, гнев и ненависть туманили мысли. — Селена, — он перевёл игривый взгляд на девушку, чьи жёлтые глаза хитро блеснули. — И ты… — глянул на Минотавра. — А, прости, запамятовал. Сегодня прямо день встреч со старыми друзьями. — Верно говорят, — ухмыльнулась Селена. — Люди не меняются. Даже спустя века, стоя в огне, ты делаешь вид, что тебе на всё плевать. Кичишься, как юнец. — В бессмертном теле — бессмертный дух. — Сохраняя видимое хладнокровие заявил Дариус, сжав кулак. Он слышал, как сотни голосов зовут его, молят о помощи, но за победу цена высока. — Жаль, что у бессмертного нет лишнего времени поведать вам о произошедшем за пятьсот лет. Напрягшись, выставив руки вперёд себя, дабы призвать демонов, девушка сделала шаг назад, как её от демона отделила сплошная преграда пламени, разделившая залу надвое. Слишком поздно. Мига хватило демону, чтобы оказаться пред Минотавром и, едва оказавшись на земле в боевой стойке, нанести разрушительный удар в солнечное сплетение. Волна горячего ветра заставила Селену отшатнуться, мощь потока ударной волны была невообразимой: пробитое до костей кастетом, туловище Минотавра отбросило к дальней стене и впечатало в гору на несколько метров глубиной, а вокруг дыры все покрылось трещинами. Следующее мгновение и в скале зияла сквозная дыра длиной в пару дюжин саженей⁴ и стена, разломившись надвое осыпалась дождём валунов. Грохот содрогнул горный массив, воздушная волна сбила бушующее пламя. Оказавшись в свободном полете, Дариус переместился за спину врага, сдавил руками шею, а ногами обвил копыта, прогнувшись назад, раздробил напополам позвоночник Минотавр. Исчез, нависнув, словно ангел смерти, над поражённым, занося кулак для удара. Вспышка фиолетового пламени и монстр, как комета, летел вниз с огромной высоты и прежде, чем туша достигла земли, Дариус вновь появился, нанося второй удар, выпечатав Минотавра в затвердевшую землю. Взлетели вверх камни, выбитые из сплошного массива колоссальной силой, паутина разломов оплела все вокруг на несколько саженей. В месте, где лежал разломанный напополам, истекающий густой кровью и всем телом вывернутый в обратную сторону, монстр, образовался глубокий кратер. Изящным сальто назад, демон выпрыгнул из кратера, тряхнув атакующей рукой, разминая напряжённые пальцы. Ветер трепал куфию, из тонкой прорези виднелись янтарные глаза; платок идеально скрывал гримасу ярости, исказившую юное лицо. Вражеская пара с ненавистью смотрела на Дариуса с высоты пробитой им дыры — спускаться и давать демону простор для маневра захватчики не собирались. Тамуз сознавал, что юный владыка не станет с полной мощью сражаться внутри горы, дабы не угробить оставшихся выживший. Монстр помнил, чего строит Дариусу каждая атака: невыносимой боли разорванных до месива мышц, раздробленных в пыль костей, что разрывают плоть изнутри. Вся агония скапливается в теле, когда видимые повреждения отсутствуют, посему ясно, что демону нельзя затягивать бой. Лишить себя плотной демонической кожи, кристаллизованной брони, защищающей почти от любого вида магии, бесконечной регенерации во время боя ради титанической силы — поступок истинного безумца. Знавший в жизни лишь войны, ставший самым юным маршалом в истории человечества, бывший гений сражений Дариус, при жизни, Ринцивилло — единственный, кто мог стерпеть боль собственной разрушительной силы. Тамуз помнил, как безумен сей демон в гневе, как истекая кровью, волоча по земле переломанные конечности и обрывки собственной плоти, висящие на разорванных мышцах и венах — он сражался, сражался до момента, пока не одержал победу. В прошлом демонёнок мог с ухмылкой на лице, отпуская издевательские шутки, терпеть все муки Ада, сотворенные Тамузом для истязательства над изгнанными из божественного мира. Дариус поманил врагов к себе, в отдалении слыша их насмешки, юноша понимал, что захватчики тянут время, ведь каждый миг для демона — нарастающая боль. Невидимо для чужих глаз ухмыльнувшись, Дариус перехватил почти упавший валун, впиваясь пальцами в прочную породу для удобного захвата — швырнул, как старую игрушку, монолит прямиком в гору. Угодив прямо под дыру, снаряд с грохотом пробил стену, разрушив уступ вместе с монстрами, столь решительно-неосторожно вышедшими на край тоннеля. Призвав демонического червя, Селена избежала попадания под камнепад, чудовище ползло по стенам в сторону от разрушений. Тамуз пошёл в ответную атаку, объяв пламенем огромные обломки, он направил в демона метеоритный дождь и, избегая сражения в воздухе, по оставшимся камням, прыжками спускался на землю. Ловко уклоняясь от огненных махин, несущихся навстречу, Дариус помчался на перехват. Из земли вырвались десятки гигантских червей, что опоясывая пространство дугой, бросались на демона, раскрыв пасти с острыми, подобно клинкам, кольцами зубов. Отбрасывая червей, стараясь не размозжить плоть, юноша отпрыгивал назад, попутно отбиваясь тыльной стороной ладони от самых мелких и самых быстрых метеоритов. Покинув зону поражения, Дариус не глядя на девушку, исчез, явившись за ней, намеревался покончить с ней одной стремительной атакой. Селена обратилась демонессой и таким же моментальным рывком скопировала маневр противника, вознося над спиной юноши когтистую лапу, струящуюся ядовитыми парами. Демон резко выгнувшись назад, коснувшись ладонью земли, перекувырнулся, позволяя подземным червями, впиться в руку и дуговым ударом ноги пнул Селену в ребра отшвыривая далеко от себя. Лишившись половины ладони, Дариус, отталкиваясь от воздуха, рывком настигнув летящую девушку, попытался ударить её в грудину, как поток пламени разделил их. Последняя, уцепившись за спину, выползшего наполовину из пространственного разлома, червя, избежала атаки и тут же набрала дистанцию. Из огня вырвались два топора, облетев демона по флангам, закрутились в вышине вместе с, раскаленными до белизны, цепями. Одеяния и кожу в миг прошло до костей, когда Дариус очутился в спирали пут, сверху на него уже неслись топоры, а Тамуз до предела натянул цепь. Под ногами — пламя, никакой опоры для маневра, думалось, битва для владыки Ада подошла к концу. Запрокинув голову вверх, демон поймал зазубренное лезвие зубами, позволяя остриям распороть губы и полость рта и взмахом отбил второй топор в сторону Тамуза. Путы слегка ослабли и Дариус, голыми руками хватая раскаленный металл, оттолкнулся и вылетел из цепей, изящно перевернувшись в воздухе, приземлился на ноги. И, не выпуская из рук цепь, резко потянул монстра на себя, перекрутился на полный оборот и со вспышкой фиолетового пламени в челюсть ударил доставленного рывком Тамуза, отшвырнув его с такой силой, что его туша отлетела от горного массива почти что на версту. Жидкий огонь, обволакивающий тело захватчика, развеялся на миг открывая глазу его изуродованную, почерневшую, костлявую плоть. Дариус посмотрел на обуглившиеся костяшки пальцев, от плоти остались жалкие ошметки и рука со вспышкой огня приняла прежний вид, но оставила всю агонию горения заживо. Выдохнув со слепой верой хоть немного уменьшить боль, юноша бросился вдогонку. Предстояло пережить немало атак, дабы отвести монстров подальше от горы и в бесплодной пустыне, вдали от всяких глаз, окончательно уничтожить тени прошлого. Помощи демон не ждал и, победив, надеялся, что никто не увидит да какого беспомощного состояния доводит использование человеческой формы, страдания долгой и мучительной регенерации Дариус предпочитал переживать в одиночку: лидера никто и никогда не должен видеть слабым, стонущим от боли, корчащимся от агонии срастающихся под кожаной оболочкой тканей и костей. Сманеврировав в воздухе, Тамуз когтистыми лапами впился к почву, оставляя впереди себя глубокую полосу скольжения. Взмахнув цепями, монстр хлестким движением вбил острия топоров в камни, окончательно останавливаясь полет, вырвал их, раскручивая вокруг своей оси, создавал огненный штром. Довести безумного мальчику до невыносимой агонии, чтобы каждая клетка его тела пропиталась болью, была поражена ядом и огнём, а плоть под кожей, что, верно, изранена, обратилась в прах — сие последний способ для Тамуза одержать победу. Селена уже была далеко, укрывшись за холмами, она выжидала ошибку юноши, чтобы торжественное пожрать его плоть. Наблюдая, как огонь вздымается над землёй, а пыль и дым наполняют воздух непроглядной дымкой, девушка выпустила червей, кружащих в меж пространстве вдоль оси потоков пламени. Сложила пальцами печать, выпуская в землю тысячи ядовитых личин, взрывающихся от любого враждебного прикосновения. Сама же осталась в облике демонессы, опутав себя плотным коконом из плоти своих прислужников. Огненные вихри защищали Тамуза со всех сторон, лезвия, крутящиеся на огромной скорости рассекали все, попавшие под траекторию. Безумец Дариус не побоится сгореть и расщепится в кислоте — изрешетить его плоть, разодрать на бесформенные ошметки, что рассыпаться по всей пустыни — монстр грезил об этом, убедившись, что вторую битву он не проиграет. Демон действительно не побоялся сгореть, высвободив стилеты, один из которых держал в зубах, он кружась вокруг себя, создавая плотную воздушную волну, пробился сквозь торнадо. Достиг Тамуза, не касаясь земли и, не объятый пламенем и бронёй, в виде обычного человека, остановился, повис в воздухе, грозный, безжалостный, с горящими янтарем очами, был для монстра палачом. Резкий взмах и острые лезвия рассекли сухожилия в подмышках, вихрь утих, топоры рухнули наземь, дрогнувшую от взрыва личин, чей яд дождем наполнил воздух. Дариус хмыкнул, перевернулся, втыкая в камень тонкий кончик стилета, на рукоять коего оперся рукой и ударом двух ног подбросил огненное чудовище вверх сквозь пелену яда. Сам демон подпрыгнул вверх, темные капли разъедали ткань одежды, опадая на кожу, плавили её, просачиваясь под плоть до самых костей. Поравнявшись с Тамузом, чья медленная регенерация не позволила ему восстановить сухожилия, юноша замахнулся и на сей раз ударяя в грудную клетку отшвырнул врага на очередную добрую версту. Единомоментно швырнул кинжалы каждый дальше предыдущего, наблюдая, как реагирует почва и рывком переместился к последнему стилету, схватив рукоять швырнул вперёд, разбивая в пыль ближайший холм. Кокон Селены от мощи ударной волны расплылся под её ногами гнилостным пятном. Девушка тут же высвободила пред собой всех червей, норовясь отступить, но владыческий гнев настиг её. Рассекая надвое бездонные брюхи монстров, Дариус стремительно рвался вперёд до того, как ядовитая желчь, волной хлынувшая из туш, настигла его. Ощутив угрозу, демон на лету развернулся и вовремя перехватил парные косы прямо за лезвие. Впился в сталь пальцами и потянул оружие, тянущееся к владельцу тончайшими проволоками, на себя. Вбил два из трёх лезвий, крепящихся к длинному шесту, в землю и, оттолкнувшись руками от тупой стороны, перекрутился в воздухе, но удара ногой не сделал, когда туловище нового противника оказалось пред ним. Вместо этого, Дариус принял горизонтальное положение и спиралевидным движением проскользил меж кос, коими враг собирался атаковать в момент не свершившегося удара. Едва увернувшись, последним стилетом демон пронзил макушку явившегося червя и, бросив клинок, в плоти монстра, отскочил в сторону. — Надо же, ты стал более осмотрительным. — Из искривленного пространства появился новый демон, бледно-сиреневая кожа, длинная, топорщащиеся грива седых волос и алые глаза. — Или же размяк и растерял былую разрушительную силу? — Мартис. — С наигранным дружелюбием отозвался Дариус. — Сколько знакомых лиц. Так соскучились по побоям, что всей группой решили сбежать и навестить меня? — Сотни лет прошло, а ты всё не отказался от напускной дерзости и не обрёл новой силы. Как же собираешься победить, ежели нам известны все способности и сильнейшую технику ты уже использовал? — Поинтересовался новоявленный демон. Юноша пожал плечами и, не теряя драгоценного времени, бросился в бой: лишних противников необходимо вынести как можно быстрее, дабы сконцентрироваться на главной угрозе. Легко увернувшись от двоящихся в пространстве кос, Дариус в момент сократил дистанцию, выскользнул из-под лезвия, взмахом кулака снизу, пробросив врага. Взмыл следом, а за ним — тучи вырвавшихся червей, более напоминающих эластичные щупальца. Набрав нужную высоту для удара, юноша перекувырнулся и пяткой ударил Мартиса в макушку, кометой отправляя вниз. От силы удара вокруг раздробилась земля, образуя глубокий кратер с паутиной трещин, словно взрыв десятка пушечных ядер уничтожил почву, воздушная волна рассекла плоть демонических тварей Селены на кучу лент, изливающихся ядовитой кровью. Молнией проносясь чрез фейерверк плоти, Дариус очутился на днище ямы, намереваясь нанести решающий удар. — Спасибо за души, что ты трепетно собирал и хранил все пять сотен лет. — Пропыхтел Мартис, буквально вырывая расплющенное, рассеченное до костей лицо из камня, дабы в миг своего поражения привести адского Владыку в неистовый ужас. Демон всё понял моментально, зрачки в янтарных глазах дрогнули, не страх, а неконтролируемый, почти животный гнев, захватил рассудок. С яростным криком юноша обрушил на Мартиса мощный удар, раздрабливая его череп на куски, пробивая его вместе с прочным слоем базальта, рассыпавшимся мелкими осколками, словно песчаный домик. Голову демона Дариус размажжил полностью, оставив сплющенные обрывки плоти и мозгового вещества, отдача переломала кости, обломки которых изодрали плоть, торчали из-под кожи с кусками мяса. Обломки базальта, разлетевшиеся в стороны посыпались вниз, в глубокую и широкую яму, занявшую по радиусу десяток вёрст. И стали для Мартиса безымянной могилой, его изуродованное тело исчезло под каменной крошкой темно-серого цвета. Селена, стоящая далеко в стороне, нервно сглотнула, в отличии от своих собратьев, гибнуть за лидера она не хотела и пятилась назад. Она знала, что сотворил Мартис и почему вступил в бой позже них, и понимала, какие последствия ждут саму девушку, ежели она окажется в эпицентре боя, когда владыка Ада узрит, что сотворили с Обителью Душ. В прошлом юный демон обошёлся с Селеной достаточно лояльно, не сражаясь с женщиной в полную силу, видимо, помня свои человеческие привычки или же не видел в ней угрозы — девушке было плевать, но сей раз она непременно попадала под яростную раздачу. Верно, что набравшись сил Тамуз победит, но не ценой жизни демонессы, что осталась один на один с разъяренным дьяволом. Алые небеса озарил черно-нефритовый поток, пробивающийся фонтаном из глубокой расщелины, достигнув вершины, образовывая купол, накрывший полумраком пустыню, души устремились прочь. Сжимая кулаки, Дариус беспомощно наблюдал, как рассыпается то, о чем он пытался заботиться, как истерзанные фантому летят навстречу бездне, пустоте, что несроднима с мраком обители. Души, сохранившие в себе остатки своего прошлого, черты присущие личности, отчаяние и надежду, с коей они существовали в межмирном пространстве, веря, что однажды обретут покой — сейчас все они сгорят в бездонной пасти Тамуза, что сотрёт пламенем саму сущность души, а силу, оставшуюся в фантоме — поглотит. К черту, что враг станет на дюжу сильнее, если черту возможное испепеление и поражение — демона затмила ярость, пусть его тело полностью уничтожат, пусть агония выжигает клетки, расщепляет в прах его плоть — победу юноша принесёт хоть в зубах, хоть в бестелесном облике. — Сгинь с глаз моих. Угрожающе прошипел Дариус Селене, один лишь взгляд янтарных глаз заставил девушку оцепенеть, воздух вокруг раскалился и пропитался необузданной ненавистью и леденящим поджилки гневом. Тяжело дыша, демонесса отшатнулась назад, не в силах отвести глаз от Дьявола, чей невзрачный, совсем человеческий, образ вызывал бесконтрольный ужас, подавлял волю, иссушал горло до боли лишал способности мыслить и говорить. Абсолютное подавление всякого, кто не многим слабее, того же рода, что и сам Дариус. Верно, по сей причине демон вёл себя легкомысленно, почти по-человечески, словно душой он остался беззаботным подростком с огромной властью, однако, в гневе юноша обращался чудовищем, чья воля непоколебима и способна сковать невидимыми тисками без всяких слов. — Вмешаешься — уничтожу. — Подавляющим тоном объявил Дариус и с абсолютным хладнокровием направился к летящему на него гигантскому метеору. Взмах рукой, мощный поток воздуха, вздымающий ввысь камни и пыль, стёрший пламя, не оставив даже дыма. Удар кулаком с размаху и базальтовый обломок размером с небольшой холм рассыпался в тёмную пыль. Селену отнесло волной, она даже не противилась, не пыталась остановить полет, больно ударяясь всем телом о скалистую почву, пока не впечаталась боком в одну из скал, беспомощно упала, склонив лицо к земле. Тамуз стоял в отдалении, жадно поглощая души, что ловил из, бьющихся над всей поверхностью, потоков. Алое пламя, опоясывающее тело зеленело, становилось плотным, словно лава, сгущалось в ярко-бирюзовую сферу меж рёбер, торчащих из плоти, что полностью сгорела, оставив лишь мутные очертания. Кислород вокруг сгорал, мелкая пыль, камни, все исчезало в огне, обращаясь ничем, казалось, сама материя мира не могла выдержать жар. По безжизненным землям разносился утробный демонический хохот, возводя лапы к небу, Тамуз жадно хватал светящиеся осколки и поглощал, разрушая саму сущность души, напитываясь из бесконечного источника сил. Пламя стирало землю вокруг, близлежащие валуны и холмы, все уничтожалось пред демоном. Дариусу было плевать. Он, прищурив очи, твёрдо шёл навстречу врагу, собственные пламя не защищало тело, позволяя ему гореть изнутри, ведь чары поддерживали целостность формы тканей, а не исцеляли повреждения. Юноша, не крича, не морщась и не сгибаясь, двигался навстречу незримому магмовому потоку, попадание в который в миг сожжет. Дариус шёл зная, его физическая боль — ничто в сравнении со страданиями всех обитателей Ада, мучениями бесплотных, томящихся во тьме и коих негде упокоить, освободить от бремени скитания после смерти. Миг и демон со всего размаху бьёт Тамуза с пульсирующую сферу в груди, ни отталкивающая способность, ни жар пламени — не остановили мощную, прямую атаку. Монстр, создавая огненный вихрь, летел вдаль, из его пасти вырывались души, выбитые Дариусом буквально из самой сущности пламени. Юноша взлетел, кружа в воздухе, молниеносным снарядом полетел вниз, используя колоссальную скорость для усиления удара. Ногами демон впечатал Тамуза в землю, вздымая вверх столп огня, в сердце коего находился. Разлом от удара растянулся на добрых несколько верст, мощь насквозь пробила базальтовый настил, отшвыривая монстра вглубь подземных, заледеневших пещер. Тонны гигантских монолитов рухнули следом вниз, образовав кратер шириной в милю и много глубже. Грохот содрогнул пустыню, даже с самых отдаленных гор посыпались камни, трещины тянулись по поверхности далеко за горизонт. Селена тоже угодила в разлом и рухнула где-то в отдалении, бежала во мрак, спасаясь от камнепада. — Я запечатаю тебя в чёртовом ядре сего чёртового мира! — Кричал в ярости Дариус, стоя на краю разлома, на дне коего поблескивало пламя, отражаясь от ледяных стен. — Во мне сила миллионов! — Хохоча, воскликнул Тамуз. — Я вобрал в себя мощь многих, ей ты и покоришься! Наглый, самоуверенный демонёнок, брезгающий черпать силу из других — ты не достоин быть Повелителем Ада! Скотина на убой по велению королей — вот твой предел! Следуя жалким принципам, человеческой морали ты отказался от божественных высот и пожалеешь об этом! Ведь один лишь со своими резервами — ты, Дариус, ничто в сравнении с истинным Дьяволом, уничтожающим всё и вся для достижения мощи! — Молчание в ответ лишь усилило победный хохот монстра, считающего противника напуганным до лишения рассудка. Удар полностью уничтожил руку демона, пустоту озарила вспышка пламени и конечность появилась вновь. Боль в теле была адской, на плоти не осталось живого места, внешняя целостность скрывала тлеющий скелет. Невыносимо было дышать, стоять, а движения отзывались в теле обжигающе-режущей боль, её бесконечный поток нарастал и нарастал, изламывая, изрывая изнутри. Ежели бы кровь могла хлынуть, то заструилась бы горячей, густой струёй из каждой клетки и тут же свертывалась в горячем воздухе, от тканей и плоти остались бы чёрные ошметки, затвердевшие угли внутренностей без капли влаги внутри, сгоревшие кости рассыпались бы прахом от дуновения ветра. Всё временно, все кончится — только дотерпеть, пережить битву, даже если каждая секунда агонии кажется годами. Вслед за душами, что продолжал всасывать монстр, Дариус прыгнул в кратер, в жерле коего не осталось прохлады льдов, а пар и вода полностью исчезли. Демон ударил по базальту, в последний миг сдержав мощь удара, видя, что Тамуз уклонился и огненным вихрем отскочил к обломкам. С ударом, что образовал на поверхности глубокую яму прекратился и поток душ, ведомые неизвестным, фантомы устремились прочь в сторону своей обители. Юноша ухмыльнулся, взглянув на Тамуза, большую часть поглощенной силы которого владыка выбил первым ударом. — Ты встретишь свой конец в вечных льдах. — Угрожающе предупредил Дариус, издевательски-любезно отвечая на прошлый монолог врага, стукнув кулаком по ладони. — Сколько бы ты не получил могущества извне — с моей силой тебе не сравниться. Никогда. — Я поглотил столько душ, сколько тебе за всю бессмертную жизнь не одолеть! Презрительно смеясь, кричал Тамуз, но, услышав произношение заклинания — затих: прежде Дариус не озвучивал своих техник, усиливать их мощь заклинанием вслух не было нужды. — Тупой сгусток пламени — всё, что ты есть, узри в чём разница между приобретённой и украденной силой. — Расправив пальцы веером, юноша выставил ладонь на уровне груди, кончики объяли яркие огоньки с алыми рунами, парящими в огне. — Запретная техника: насыщение пламенем. С этими словами, демон вонзил кончики пальцев себе в сердце, бешеная пульсация содрогнула тело, насыщая огнем растерзанные клетки. То была полная, моментальная регенерация, вернувшая Дариуса в изначальное состояние, повреждения восстанавливалось настолько быстро, что демон не успевал ощутить агонии — она нахлынет позже. Почти невидимая, мерцающая лазурью плёнка покрыла кожу, защищая от любых внешних повреждений. Тело взмокло и побагровело от быстрого восстановления клеток и рождения новых, пульсация вызывала дрожь. — Твой акт окончен. — Воинственно произнёс Дариус и сжал кулак впереди себя, переплетающиеся языки пламени, обволакивающие руку со вспышкой исчезли. Путники добрались до ближайшего поселения, когда солнце склонилось к сумеркам. Город окружала каменная стена, на башнях зажигались первые огни, за крепостным кольцом виднелись деревянные крыши домов и трубами, откуда струился сизый дым. В центре, мрачно переливаясь в лучах заката, возвышался острый шпиль собора, возведенный из тёмного камня. Близ решётки городских врат землистая дорога сменялась на выложенную массивными плитами, вычищенными недавно. Ветер нёс зловонный аромат сточных ям, находящихся за поселением, едкий и свежий, верно, город готовили к принятию важного гостя и вычистили главные улицы. Стража, завидев Эймона в сопровождении странных людей, побоялась задавать лишних вопросов и, поклонившись аристократу, со скрипом подняла ржавеющую решётку. Центральная улица вымощена гладкими камнями, на стенах домов игрались яркие отблески огня, хорошо освещающего дорогу. Из щелей в ставнях тянулись полосы рыжего света, редкие стражники напоминали о том, что поселение не вымерло, столь тихо было в городке. В узких переулках меж домами стоял мрак, грязь и нечистоты убрали лишь близ главной улицы, во мраке же виднелись горы земли в примесь с пищевыми и иными отвратительными отходами. Не без доли испуга проходящие приветствовали и кланялись Эймону, в ответ лишь кротко кивающему. Аристократ провел путников вглубь города, почти до самого собора, чьи роскошные каменные стены с угловатой резьбой и мозаикой выделялись на фоне деревянных зданий. Повернули в единственный вычищенный и освещённый факелами переулок, застывший в гробовой тишине: ставни наглухо закрыты, ни души на дороге, ни тени швыряющих любопытных. Скрипуче покачивалась вывеска на ярко освещённом здании в конце улицы, у крыльца стояли чугунные вазы с тянущимися языками пламени, вывеска тоже освещена с помощью двух небольших ваз на железном креплении. Окна распахнуты, с первого этажа валил тёплый воздух, пропитанный ароматом земли и овощного рагу. Первыми в таверну вошли Эймон и Хаябуса, остальные — кое-как заползли и грохнулись на ближайшие бочки, использующиеся вместо стульев. Завидев лорда, редкие посетители вскочили со своих мест, побросав выпивку и еду, позабыв о собственных ложках, направились к выходу, безмолвно кланяясь важной персоне. Из кухни, стараясь двигаться как можно тише, выскользнули две женщины, принимаясь вытирать столы и уносить объедки в деревянных, исцарапанных мисках. Почудилось, что свечи на люстре, лучины и факела на стенах, даже пламя в грязном камине сжались и притаились при виде путников. Юноша сделав вид, что не заметил побега и вопросительно-недовольных взглядов со стороны путников, направился к барной стойке, где нервно потирая руками хозяин. — М-милорд, здравствуйте, добро пожаловать… — Нервно запричитал хозяин, пока Эймон предпочитал не замечать подобного поведения. — В-вам к-как обычно?.. — Да. — Вежливо ответил аристократ. — И размести пожалуйста моих друзей. Подняв глаза, мужчина нервно сглотнул, а вид двоих раненых, ассасина с пронзительным, жестоким взглядом бандита — вызвал у хозяина ужас. Позвав с кухни помощника, мужчины неуверенно подошли к столам, подхватив раненых на плечи, медленно побрели к лестнице, укрытой за стойкой, в сопровождении внимательных, молчаливых взглядов. Госсен подорвался следом, от усталости чуть не споткнулся и не опрокинул стол, представляющий из себя бочку, в которой приколотили широкую доску, но Эймон резким движением усадил неугомонного волшебника обратно и жестом подозвал одну из женщин. — Дорогая, умеешь перевязку делать? — Д-да, милорд. — Всё с тем же страхом ответила женщина, выпрямившись всем телом. — Мужу и поводам каждый день приходится… — Хорошо. — Перебил юноша. — Займись пострадавшими, пожалуйста. Женщина ушла и на её смену появилась вторая, худее и младше, верно, дочь хозяев. — А вы что желаете?.. — Обратилась она к гостям, внутренние молясь, чтобы не ответил ей Хаябуса, мрачно-ледяной вид коего вызывал подсознательный страх. К томе же, ассасин выглядел чертовски злым и раздраженным. — Чего попроще и воды. — Попросил командир, откинувшись на спинку стула и уставился в низкий, покрытый чёрной копотью утканный густым дымом, потолок. — В-воды?.. — Робко переспросила девушка, мотнув головой, будто услышанное являлось бредом. — В Церештейн почти нет городов с источниками чистой воды. — Тихо объяснил Госсен, чем, кажется, усугубил мрачное состояние ассасина. Последнее, что ему хотелось — наблюдать за бешенством пьяных. — Нам медовухи и каждому по фирменному. — Видя, что несчастная вот-вот упадёт в обморок от волнения, Эймон закончил заказ. — Запугал же ты местных. Заметил Хаябуса, разглядывая дряхлое, потёртое чуть ли не до дыр, убранство таверны, которое пытались вычистить изо всех сил. Он провел по поверхности старой, закоптевшей доски, что упорно пытались сделать гладкой и выскоблить въевшуюся грязь. Выцветшие полотна с пейзажами скрывали от глаз бурые пятна, дыры на стенах, в попытках собрать пыль, жир и копоть поверхность столов, камина и полок покрыта росчерком грязных разводов. Верно, к прибытию Эймона не успели до конца подготовиться. Скрипучие половицы почернели от земли и сажи, прогнили от обилия воды, коими доски пытались отдраить. — Никого я не запугивал. — Недовольно буркнул аристократ. — Однажды его Светлость Бургшталлер так напился, что спьяну убил местного карманника на глазах завсегдатаев. — Без тени смущения рассказал Ксавьер. — Весь город узнал о волшебных способностях и по сей день народ, что Эймон — посланник Дьявола. Сколько же посланий с прошением священного суда от епископа хранится в столичной канцелярии. — Доведешь до негласной описи твоего имущества. — Невзначай бросил аристократ, покачиваясь на стуле. — И проверки накладных. Или сразу в темницу отправимся за выдачу государственных секретов? — Жестокий вы человек. — С наигранным осуждением покачал головой священник. — А ещё говорите, что не запугивали народ. — Заткнись, а. Ещё не надрался, а уже начинаешь без умолку трещать. — Как только девушка подала напитки, Эймон тут же пригубил терпкий и сладкий напиток. Керамическая и стеклянная посуда без единой трещины, серебряные столовые приборы, которых иные посетители никогда не видели, смутила Госсена. Привилегии титула казались ему неправильным явлением и пользоваться возможностью мальчик не шибко хотел, растерянно глядя стакан. — У нас же нет денег… — Честно признался волшебник, на что Хаябуса обыденно обратил взор к небесам, а Сесилеон беззвучно усмехнулся столь наивной и ненужной честности. — Я в курсе. — Отмахнулся Эймон. — Ваш наниматель мне заплатит. — И обернулся на командира. — Заплатит же? — Заплатит. — Вот и прекрасно, — юноша быстро расправлялся с медовухой, намеренно быстро хмелея. — В городе есть тюрьма? — Средь молчаливой попойки вопросил Сесилеона, когда подали закуски и очередную порцию выпивки. — Тюрьма? — Эймон непонимающе вытаращился на вампира. — А тебе зачем? — Поужинать. — Абсолютно серьёзно молвил бессмертный, спокойно глядя на собеседника, поперхнувшегося от смеха и без опасений объяснил дорогу. Хитро прищурившись, Хаябуса наблюдал за беззаботной картиной: хмельной лорд совершенно запамятовал о происхождении Сесилеона и своей беспечностью свёл людей с безжалостным и оголодавшим вурдалаком. Эймон много пил, почти не ел, часто бросая взгляды в пустой зал, работники таверны скрылись кто, где мог. Трапеза проходила молчаливо, посему юноша все чаще обращался в состояние печальной задумчивости, сидел, закинув руку за спинку стула и не выпускал стакан из хватки. Ксавьер скучающе смотрел на икону в углу под потолком, крутя вилкой по тарелке, в глазах отражались огоньки свечей — завязать разговор с путниками у священника не вышло. После порции рагу и двух стаканов медовухи с доброй руки аристократа, Госсен выглядел мертвецки пьяным, сползая со стула вниз. На счастье Хаябусы любители бесноваться во хмелю были не в состоянии пить. Изрядно напившись, Эймон побрёл в купальню, обитатели таверны провожали мрачного лорда трусливыми взглядами, гадая, что последний может натворить в гневном расположении духа. В просторной, душной комнате юношу ожидало большое корыто с горячей водой, запах земли и пищи слабо перебивал аромат полевых цветов. На лавке подле тары стояло несколько наполненных до краёв тазов, ковш и чистые полотенца. Над дверью и на крючке в центре висели масляные фонари, для приграничной таверны — богатый изыск. Из широкой полосы окна тянулся с улицы прохладный смрад, образуя непереносимую смесь множества запахов, перебивающих друг друга. Едва держась на ногах, Эймон стянул с себя одежду, шатаясь из стороны в сторону, брел к корыту. Жар разморил его тело и хмель с новой силой ударил в мозг, вызвав сильное, качающееся, словно лодка в шторм, головокружение. Смочив полотенце в холодной воде, аристократ по маленькой лестнице взобрался в свою ванну, вода обожгла кожу и свежие раны. Вслед за болью накатила приятная нега, напряжённые мышцы покалывало от усталости, конечности обмякли, крошащаяся дымка затянула взор. Прохладная ткань на лбу не давала Эймону окончательно погрузиться в пьяный морок. Прикрыв глаза, он лениво намывал грудь и плечи вторым полотенцем, смоченным в травяном масле. Выпитой медовухи не хватало, чтобы забыться окончательно, вспоминались насущные дела настоящего и мрачные тайны прошлого. Окончив трапезу, путники направились в заготовленные на втором этаже комнаты, тишина стала им спутником. Госсен поблагодарив хозяев за приют, поклонился барной стойке и двери в кухню, надеясь, что перепуганные владельцы хоть немного успокоятся. Стоило всем подняться наверх, миновать небольшую Г-образную прихожую с двумя комнатами друг напротив друга и одной пред поворотом в купальню, как снизу послышались звуки копошения и тихий звон тарелок. Колыхаясь в стороны, волшебник забрёл в комнату к раненым, на тумбочке, с лужицами кровавой воды, меж кроватей догорала свеча, постель покрылась засохшими алыми пятнами. По лицу Ли Сун Сина катился пот, в бессознательном состоянии его тело дрожало в лихорадке, скулы и глаза ввалились в кожу, мужчина иссох и побледнел. Клауд выглядел не лучше, благо, лихорадка ещё не успела захватить ослабевшее тело. В полумраке Госсен с трудом доволок тяжёлый, деревянный стул до кровати ассасина. Пред глазами двоилось, веки слипались, ладони тряслись и ощущались свинцом, от жара и духоты волшебник сильнее пьянел. Держась за спинку, с трудом сел, покачиваясь, резко вздымал голову, стряхивая со лба густую чёлку, пытался вспомнить, что должен делать. Мысли бесконечными потоками мешались друг с другом, Госсен то сидел печальный, словно пред гробом матери, то глупо улыбался, когда до рассудка докатывались картины приятных воспоминаний. Наконец, мальчик сообразил и поднял покачивающуюся ручонку над грудью Ли Сун Сина, его тело проходило ходить взад-вперёд. Что-то бормоча под нос, волшебник окутал руку нефритовым пламенем, хаотично плавающим над пострадавшим. — Что ты делаешь? — Госсен не ощутил боли на запястье, которое крепкой хваткой сжал командир, поднимая руку вверх, дабы развеять заклинание. — Целю… — Запинаясь, пробубнил мальчик. — То есть, исцеляю. — Какая ещё гениальная идея взбрела тебе в голову, помимо использования плохо освоенного волшебства? — Недовольно поинтересовался Хаябуса, грубо сдернув подчиненного с его седалища и приподнял за руку над полом. — Ты так и будешь продолжать делать глупости без моего присмотра? — Буду. — Мямлил волшебник, блаженно улыбаясь. — Будешь? — Ассасин вскинул бровь, совершенно не ожидая подобного ответа и вздохнул, вспомнив про ребяческие чувства Госсена. Юный пьяница определённо жаждал внимания. — Иди умойся. Хоть это ты без моей помощи сможешь сделать? — Н-не… — Протянул мальчик, наглым образом повиснув на Хаябусе, лбом уткнувшись в его грудь. — Не знаю. — Чёрт с тобой. — Скрывая раздражение, холодно бросил командир. — Иди в купальню, я сейчас подойду. С этими словами ассасин вытолкнул Госсена из комнаты и опустился на стул, сильно пожалев, что не выпил больше медовухи. Откинув голову назад, Хаябуса смотрел, как тени от пламени дрожаще мерцают на потолке. Промедление, постоянное промедление доводило до исступления, постоянные стычки изводили организм, а приобретённые силы притягивали ещё более сильных врагов, словно юноша не в долгий путь отправился, а на точечную войну, которую должен выигрывать сам. Ежели бы не разнывшиеся от усталости Сесилеон и Ксавьер, то к ночи группа добралась бы до Церима. Хаябуса весь путь до мыса жил мыслью о встречи с императором, но, когда цель столь близка, юноша был вынужден сидеть в затрёпанной таверне и терпеть пьяные выходки подчинённых. — Простите! — Тишину прорезал хриплый крик. — Простите, командир!.. Вышеназванный перевёл ледяной взгляд в бок, узрев, как Ли Сун Син кричит в предсмертном бреду. Во взгляде ни сострадания, ни жалости, Хаябуса смотрел на подчиненного с холодным раздражением, даже в комнате с двумя бессознательными туловищами юноше не давали передышки. Закрыв глаза он вновь запрокинул голову назад, не слушая стонов и бессвязного бреда, глубоко и долго дышал. — Теряешь хватку. — Сквозь стоны умирающего Хаябуса услышал бархатный, приглушенный голос. — Те двое не по наши души явились. — Отмахнулся юноша, приоткрыв один глаз. — Госсен как раз направился туда. — Невзначай бросил Сесилеон, наблюдая, как бесстрастная маска изнутри ломается от раздражения. Глубоко, едва ли не со стоном, вздохнув ассасин закатил глаза до белизны и, протяжно выдохнув, лениво поднялся со тёплого места. — Милорд Эймон! Аристократу почудилось, что обращение вызвано его подсознанием и частью своего рассудка он в поместье перебирает бессчетные документы, где-то подле слыша крики всех подряд. Полотенце стало ледяным и покрылось корочкой инея, лицо обдавало гнилисто-холодное дыхание. Юноша распахнул очи, едва не вскрикнув, увидев пред собой два призрачных лица, склонившихся в неприличной близости над его собственным. Двое призраков нависли над корытом с разным сторон и в упор глядели на растерянного Эймона. — Господи! — Последний подорвался, раскинув руки в стороны, волшебство позволило аристократу отодвинуть бестелесных от себя. — Вы откуда здесь?! — Скорее поднимайтесь! Ваш друг сказал, что вы поможете! — Причитала Вексана. — Чего? — Юноша нахмурился, голос сквозил недовольством. — Служба Дариусу убила в вас последние остатки манер?! Ворвались ко мне в ванную и бесцеремонно требуйте помочь?! — Простите, милорд Эймон, — Фарамис виновато склонил голову. — Произошла беда! Каждая секунда промедления может обернуться катастрофой! — Конкретнее. — Зло процедил Эймон, демонстративно раскинувшись в таре, выкинув руки за борта. — Ад в опасности! — Воскликнула девушка, вновь прильнув лицом к аристократу. — Вы должны пойти с нами и помочь Господину в битве! — С какой радости? — Ваш друг сказал, что вы поможете… Мы как раз спасли его, доставили в замок. Умоляем, милорд! — Оба призрака пали на колени. — Нам более некого просить. — Во-первых: друзей у меня нет, только партнёры, во-вторых: почему вы притащились ко мне, а не королю? В-третьих: какого хрена вы вломились ко мне в ванну?! — Ланселот отказал. — Стараясь подавить гнев и ненависть, выплюнула девушка. — И с чего вы взяли, что я не откажу? Мне итак уготована дорога в Ад, не горю желанием посещать его при жизни. — Я же говорю, ваш друг сказал, что вы поможете! — Воскликнула Вексана в бешенстве. — Прошу вас, милорд Эймон, более нам некого просить. — Ежели вы так печетесь о жизни Дариуса — отправляйтесь в Ад! — Эймон поднялся и вышел из корыта, совершенно не стесняясь причинных мест и, гневно ругаясь, пытался выволочь призраков за дверь. — Ланселот ожидает нас в столице, у меня нет времени разбираться с проблемами демона. Когда пьяный Госсен отварил дверь в купальню, застал странную картину: Вексана и Фарамис мёртвой, ледяной хваткой вцепились в руки юноши, повисли на худощавом теле, отчаянно продолжая взывать о помощи, готовые силой тащить аристократа в Ад. Оба призрака вытаращили чёрные провалы глаз на вошедшего. Смущенный волшебник отшатнулся назад, вид обнаженного мужского тела, стройного, подтянутого с видимым рельефом мышц, вызвал трепет в груди и волнение, щеки обступил румянец. — З-здравствуйте… — сбивчиво молвил мальчик, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Извините… — Кисельные волосы. — Медленно протянул Фарамис. — Вид серебряной барышни. — Добавила Вексана и оба хором вскрикнули. — Так это ты! — И набросились на Госсена. — Я?.. — Волшебник растерянно хлопал глазами, бросая взгляд то на фантомов, то на торс Эймона и указал пальцем на себя. — Может, вам ещё стол для переговоров сюда притащить? — Раздражённо процедил аристократ, обернув пояс полотенцем. — Да шутом нарядиться? — Судьба благосклонна к нам! — Девушка вцепилась в плечо мальчика, нервно дергая конечность. — Свела с вами именно сейчас! Прощу, юноша, помогите нам! — Взмолилась она. — С чем?.. — Госсен потеряно всех рассматривал, сердце сжалось от волнения. — Что случилось?.. — На Ад напали. — Кратно объяснил Эймон, перебивая путанный сказ призраков. — Дариусу нужна помощь и он послал этих сюда. — Повелитель не послал нас! — Поспешила осведомить Вексана. — Человек, коего он спас прислал за вами. Побледнев, ощутив в груди подступающий холод, волшебник осел на край лавки, сжав губы в тонкую полоску. Воспоминания о Дариусе вызывали ужас, в подсознании боролись здравый смысл и бескорыстное желание помочь отчаявшимся призракам. Госсен наивно верил каждому их слова, мысли о ловушке, обмане не возникла в его чистой душе. Он потупил взгляд, свёл ноги, не ведая, как поступить, броситься на помощь врагу, жестокому убийце, демону, к тому же в Ад — подобного мальчику не позволят. — Дариус мне не союзник… — Признался волшебник, сглатывая вязкую слюну. — Тогда, с чего бы Повелителю спасать человека? — Удивлённо вопросил Фарамис, обращаясь то ли к Госсену, то ли к сестре. — И почему тот человек просил разыскать вас? Уверял, что вы поможете? — Я не знаю… — Мотнул головой мальчик. — Как же… — В горьком отчаянье прошептала Вексана, осев на колени, взяв ладони юноши в с ледяные. — Ваш друг говорил, вы не откажете в помощи… — И её охватил гнев. — Почему же Господин рискнул жизнью, довёл себя до истощения ради спасения человека?! Едва держась на ногах, он велел нам покинуть Ад и доставить человека в безопасное место! Ради того, чтобы никто не помог?! Не поблагодарил за спасение того, кто даже волшебством не обладает?! — Скажите, — мальчик нервно сглотнул. — Кого именно спас Дариус?.. — Грубый, наглый. — Пока девушка отходила от приступов ярости, Фарамис начал объяснять. — Чёрные волосы, бледная кожа и шрам, рассекающий глаз. — Седая прядь на чёлке. — Добавила Вексана. — Грейнджер?! — От неожиданности и облегчения Госсен подскочил, тут же, ощутив как обилие медовухи в крови тянет вниз, осел. — Он жив?! — Да. — Резко фыркнула девушка, солгав, ведь имени охотника второпях они не узнали, словно возмущения сим фактом. — Мы доставили его в столицу, там безопаснее всего. Грейнджер убедил нас, что вы из тех, кто не оставляет других в беде и всегда приходит на помощь товарищам. — Я… — Волшебник замялся, выдохнул, раздумывая, как поступить. — Наверное, но… Мы с Дариусом, мягко говоря, не в лучших отношениях. — Добрый человек, — почувствовав, что мальчик скоро сломается, Вексана продолжила умоляюще настаивать. — Грейнджер не стал бы посылать за вами, если бы не был уверен в вашей поддержке. Прошу, оправдайте безрассудный риск Повелителя ради вашего друга. Ни нам, ни Господину больше не на кого надеяться… — Но почему демон спас Грейнджера?.. — Не веря собственным помыслам, обеспокоенно вопросил Госсен. — Мы надеялись, кто-нибудь из вас прояснит ситуацию. Неспроста Повелитель спас человека, не обладающего волшебством, верно, он важен. — Предположил Фарамис. — Хорошо. — Волшебник поднялся, хмельное тело плохо слушалось, здравый смысл под напором призраков отступил окончательно, на его место взошло волнение и радость. — Я верну Дариусу долг за спасение Грейнджера. — Ты себя слышишь? — Недовольно вопросил Эймон, скрестив руки на груди, смотря на мальчика, словно строгий отец на распоясавшегося сына. — Куда тебе в таком состоянии помогать Дариусу?! — Он спас моего товарища. — Как можно решительнее выдавил Госсен, сжимая кулаки. — Как я могу после этого бросить Дариуса в беде?.. — Как он бы бросил тебя и любого, кто ему нравится интересен. — Уверял юноша. — Не вмешивайтесь, лорд Эймон! — Яростно потребовала Вексана. — Ежели помогать не желаете — хоть замолкните! — И обернулась к мальчику, вновь обхватил тёплые руки. — Медлить нельзя, отправимся сейчас. — Хорошо. — Госсен, обернувшись назад, робко согласился. — Отправляемся. — Запрещаю. Из тени вышел Хаябуса, ожидающий развязку с начала разговора. Властный, ледяной голос, подавляющий волю, заставляющий колени подгибаться, взгляд чёрных глаз, что прожигают душу. За свинцовой маской пряталось раздражение, уголки губ подрагивали, ассасин явно сдерживал куда более хлесткие слова, нежели приказ. Повелительным взглядом, командир заставил Госсена осесть на пол, приоткрыть рот в попытке оправдаться и замереть чуть ли не без дыхания. — Без моего разрешения никто таверну не покинет. — Единовластно решил Хаябуса. — Не вмешивайтесь! — Потребовала Вексана. — Судьба Дариуса нас не касается. — Эймон согласился с ассасином. — Вместо того, чтобы мольбы выбивать — выручайте своего любимого хозяина. — Того, с кем сражается Господин проводникам душ не одолеть. — Стараясь сохранять спокойствие, объяснял Фарамис. — Посему мы и просим о помощи волшебников. — Не отказывайте нам. — Девушка вцепилась в плечо Госсена. — Молю, не оставляйте Повелителя, с каждой минутой, что мы спорим гибель приближается к нему!.. — Отойди от него. — Ассасин встал меж Вексаной и волшебником, острие чёрного меча покоилось на шее первой, прорезая бесплотное тело. — Демон спас Грейнджера по личным причинам, нас не касающихся. Их жизни не стоят того, чтобы кто-то из нас рисковал своими. — Безжалостно объявил командир. — Неужели вы не понимаете?! — Рассвирепела девушка решаясь поведать правду и навалилась шеей на лезвие, ощущая боль и холод, чёрная сталь рассекала частицы, соткавшие её тело. — Если Ад падёт — души, скопленные за века в междумирье, вырвутся и хлынут в людской мир! Если древние демоны одержат победу — забытое столетие повторится! Вы, маги — спасетесь и сможете защитить себя, а что другие, кто не одарен волшебством?! Уничтожение одного мира приведёт к гибели второго! — Столь великая угроза, а ближайшие сподвижники Дариуса молят о помощи его врагов? — Хладнокровно заметил Хаябуса, прожигая призраков свинцовым взглядом. — Подобной чушью думали задурить моего наивного подчиненного? — Поставите своё недоверие выше будущего людей? — Проницательно вопросила Вексана. — Пусть так, но катаклизм, что охватит землю, сотрёт грань между живыми и мёртвыми — последствия вашего сегодняшнего решения. — Ты права, пусть так. — Ассасин не менял ледяного тона, не колебался, услышав об угрозе. — Из-за мнимой войны я не позволю моим людям рисковать жизнью. Ежели я ошибся в решении — остановлю угрозу, когда она коснётся моих интересов. — Нет! — Госсен попытался дать решительный отпор беспощадному командиру. — Я помогу Дариусу остановить угрозу! Сейчас! — Один убедительный довод, что слова призраков не ложь — я отпущу тебя. — Спокойно поставил условия Хаябуса и волшебник зарделся, опустив глаза: в благодарность за спасение Грейнджера мальчик готов был отправиться даже в Ад. — Дариус ведь спас Грейнджера! — Повторил Госсен. — Почему мне не помочь ему?! — Тогда почему Ланселот бездействует? — Парировал ассасин. — Угроза уничтожения мира, а его сильнейший обитатель и пальцем не шелохнул, как и его приближенный. — И кивком указал на Эймона. — Лорда Эймона не посвящали в тонкости мироустройства — то не его обязанность. — Дрожа от гнева, цедяще проговорила Вексана. — Спором вы лишь приближаете конец человечества! Пусть даже Господин одолеет древнее зло — нет гарантий, что его сила не уничтожит его самого! И более некому будет оберегать Ад! Без него в нашем доме начнётся хаос, наш разрушенный мир, что века не смогли и на дюйм восстановить от катаклизмов, падёт окончательно! — Она права. — Наконец в разговор вмешался Сесилеон, стоявший все это время в дверях за иллюзорной завесой. — Близость с Обителью Душ едва не стоила вам жизни, а представь, что их чары расползутся по миру? Тогда вы потеряли команду, ежели души вырвутся, вообрази, что произойти с людьми? К слову, Дариус выручил в Шантале и тебя. — Невзначай бросил вампир, не позволяя Хаябусе оспорить свои слова. — Демон силен и желай вашей смерти — давно бы убил. — Забываешь, что мы живы потому, что Ланселоту нравится забавляться с людьми. — Отрезал командир. — Нас не убили потому, что на то не поступил приказ. За время спора Эймон успел одеться и протрезветь, распалившиеся внутри эмоции подавили действие алкоголя. Юноша облокотился спиной о стену, а перепалка не приближалась к завершению — сие раздражало. — Раз Госсен так жаждет, — Громко объявил Эймон, всем видом показывая, какое одолжение делает и какую цену придётся заплатить Дариусу за помощь. — Я отправлюсь в Ад с ним и прослежу, чтобы не случилось беды. — Что? Ты? — Хаябуса нахмурился, просверлив аристократа полным недоверия взглядом. — С чего вдруг такая щедрость? — Ваш базар до рассвета не утихнет. — Отмахнулся Эймон. — Быстрее будет помочь и вернуться в Церим, нежели ждать пока вы придёте к общему решению. — От этих двоих можно избавиться. — Жестоко предложил ассасин. — Не позволю! — Госсен оббежал командира, прячась за спину внезапного заступника. — Будет честным отплатить Дариусу за помощь!.. — Скажи, — зловещей тенью Хаябуса подошёл к мальчику, склоняясь над ним, заглядывая в глаза самым беспощадным, подавляющим взглядом, на кой был способен, заставляя волшебника ссутулиться, опустить голову, пряча глаза под волосами и побледнеть. — Сколько раз ты отплачивал за спасение мне? Сколько раз вы поступали так, как было велено? — Ассасин сжал Госсена за подбородок, приподнимая голову. — Я пол мира тащил за балласт в виде двух туловищ, хотя для конечной цели нужно сохранить исключительно твою жизнь. И ты, — выдержал паузу, напрягся, явно многого не произнося, чтобы не довести подчинённого до истерики. — Заявляешь мне, что пойдешь помогать врагу потому, что тот расщедрился до спасения своей подстилки, которая не может защититься без помощи посторонних? — Обернулся на фантомов, презрительно, сочась ядом, молвил. — Дариус спас Грейнджера, потому что спит с ним. Конец истории. Вексана удивлённо глянула на ошарашенного брата, на мёртвой коже, казалось, появился стыдливо-унизительный румянец, чёрные пальцы скрыли лик и гримасу ярости, непонимания, исказившей его. Эймон присвистнул, а Сесилеон выдохнул, чуть улыбнувшись, словно ничего другого от бывшего подчиненного и не ждал. Помрачнев, до крови прикусив внутреннюю сторону губ, Госсен, борясь со своей податливостью и страхом пред командиром, все же спросил с подбородка чужую руку. — Простите, Хаябуса. — Волшебник поднялся голову, в уголках нефритовых глаз блеснули слезы. — Я ослушаюсь вас ещё раз и не посмею просить вас о помощи. Направляйтесь в столицу, как и хотели. — Хорошо. — Бесцветно согласился Хаябуса. — Молись, чтобы Ланселот явился тебе на помощь, когда будешь при смерти. — Холодно бросил напоследок ассасин и первым покинул купальню. — Чудно. — Недвусмысленно молвил Эймон, удивлённый развитием событий. — Ты мастер терять сильных союзников по глупости. — Ну, удачи. — Сесилеон хлопнул обоих серебреяновласых по плечу и последовал за командиром, заставляя аристократа пожалеть о нехватке терпения, ведь теперь и ему приходилось участвовать в спасении Бездны.