Ты моя ошибка

Через пару часов слезы закончились, и в голове стало кристально пусто. Ахмед просто лежал на кровати и бесцельно смотрел в потолок невидящим взглядом, словно пытаясь разглядеть на нем очертания знакомых созвездий, о каждом из которых много лет назад ему рассказывал брат, когда в Манисе, (в те редкие моменты свободы, когда Султан ехал отдыхать и неизменно брал сыновей с собой, опасаясь того, что в его отсутствие их могут возвести на трон), жаркими летними ночами, они сбегали из своих комнат и, держась за руки, лежали, болтая обо всем на свете, на мягком душистом травяном ковре в саду. «Вон там — ясно, словно наяву, слышался ему откуда-то из черной пустоты бесконечно родной голос, — созвездие льва. А вооон та забавная закорючка — это Кассиопея…» Ахмед со стоном схватился за голову и закрыл руками уши. Не помогло. «Знаешь, кто ты? Ты — моя Ситари*! — чужие ладони нежно обхватили его лицо. — Ты сияешь! Никогда об этом не забывай!» Слезы брызнули из глаз с новой силой. «Я никогда тебя не оставлю! Я всегда буду рядом! Никто не сможет разлучить нас! Ты же мне веришь?» — Не верю! — пробормотал Ахмед едва слышно. — Не верю! Ты меня оставил! Они отняли тебя у меня! Они тебя убили! — задушенный рваный всхлип разорвал едва воцарившуюся в покоях тишину. — Убили! Вместе с болью утраты и страхом, сковавшим цепями все его существо, юноша чувствовал сейчас еще и злость, отчаянную, глупую и совершенно звериную. Она родилась в его душе, когда отголоски сотен разных чувств вдруг слились в одно целое. Родилась подобно бурной горной реке, собравшейся воедино из мелких потоков, той самой могучей и непокорной реке, что с оглушительным ревом несётся стремительно по камням и срывается в бездну на самом краю света. Имя этой бездне — ненависть и, раз упав, выбраться из нее уже невозможно. Злости было слишком много… Она копилась годами в его измученном сердце, поглощая в себя каждое оскорбление, брошенное шепотом в спину, словно камень; каждый брезгливый взгляд; каждую непристойную шутку; каждую пощечину; каждое «неправильное» прикосновение, которое клеймом оставляло свой след на душе, заставляя чувствовать себя грязным и опороченным. Невыносимо долго он держал все это внутри, придумывал тысячи правил и запретов для самого себя, лишь бы только не позволить сокрушительному потоку ненависти и боли вырваться наружу. Теперь же, сил для самоконтроля у него не осталось никаких, но и дать волю чувствам Ахмед не мог — слишком много он претерпел и испытал, слишком много, невообразимо много для его слабого, хрупкого тела и неокрепшего ещё, в силу юных лет, разума. Омеге казалось порой, что его разрывают изнутри на части. Тот, кого он прятал в черных уголках обуглившейся души уже много лет, наконец начинал обретать власть над своим хозяином. Он взывал к нему, молил действовать, словно дикий зверь, рвал когтями прутья чугунной клетки, метался из угла в угол. Чудовище, заботливо и старательно взращенное им же, хотело свободы. Его хозяин — тощий мальчишка с напуганными глазами, словно стал ему мал, как становится мала одежда внезапно выросшему ребенку. Иногда Шехзаде и впрямь казалось, что он одержим целыми полчищами древних демонов, которыми пугают непослушных детей, только вот они не были исчадиями адской бездны, они выползли из его собственной души, были вскормлены болью и страданиями, и теперь им хотелось только одного — мести и безграничной власти, власти над каждым человеком, что принес муки их хозяину. Им хотелось крови. Им хотелось разорвать на части всех, кто приложил свои грязные руки к смерти Махмуда, разорвать так же беспощадно, как одним коротким приказом вырвали из его души вместе с любовью к брату все светлое, что в ней ещё оставалось. — Я не могу! — пробормотал юноша дрожащим от страха и слез голосом. — Я сейчас сойду с ума! Сойду с ума… Внезапно, со стороны балкона​ послышался легкий шорох. Молниеносно быстрым движением Ахмед засунул под подушку руку, пытаясь нащупать кинжал, но на привычном месте его в этот раз не оказалось, видимо он провалился в щель между матрасом и резной спинкой кровати. Признав, что времени на то, чтобы искать искать нож у него нет, Шехзаде скривил раздраженно губы и скрипнул от досады острыми зубами, которыми природа щедро наградила всех омег, и перед которыми даже звериные клыки альф меркли и выглядели совсем уже не так грозно. Что уж скрывать? Какая омега не мечтала о том, чтобы альфа поставил ей метку, а вот альф, желающих, чтобы взбесившаяся омега порвала им глотку, Ахмед не встречал пока ни одного. Опасливо оглядываясь по сторонам, юноша встал и медленно и бесшумно прошелся по комнате, но не заметил ничего подозрительного. Высокие шкафы, набитые доверху книгами; верстак, на котором высился на подставке законченный этим вечером новый большой макет деревянной галеры; висящий небрежно на спинке кресла кафтан, с порваным случайно о гвоздь рукавом; шахматная доска с так и недоиграной партией на столе; сундуки со всяким разным барахлом у стен, и даже пестрый ковер на полу, в замысловатых узорах которого, если приглядеться, воображение рисовало загадочные картины с изображениями невиданных зверей и птиц — все было на своих местах. Вдруг, чья-то грубая ладонь резко зажала ему рот. Зажала крепко и очень продуманно, можно сказать даже мастерски, как раз так, чтобы не пострадать от укуса. "Хитрый мерзавец!" — подумал юноша одновременно зло и напугано, и попытался было вырваться, острым локтем стараясь попасть противнику в солнечное сплетение, однако это оказалось не так то просто. Внезапно, знакомый до боли запах ударил в нос, и омега замер, расслабляясь постепенно и жадно вдыхая аромат альфы, который внушал медленно но верно его телу чувство защищённости и спокойствия. — Молчите, Шехзаде! — прошептал ночной визитер ему на ухо, успокаивающее поглаживая по плечу и чуть сжимая его время от времени, вроде и мягко, но вместе с тем по-мужлански грубо, сразу выдавая то, что руки эти не привыкли к нежности. В покоях горели ярко лампады и свечи, что позволяло разглядеть, как следует, внезапного ночного гостя, посмевшего в столь поздний час нанести компрометирующий визит султанскому сыну, чья невинность, до момента первого (а обычно у омег из династии их было несколько) брака, охраняться должна была, в силу заботы о репутации, пуще, чем хранилище с казной. Этим наглецом был крепкий, хорошо сложенный мужчина, возрастом около сорока лет, ростом он был почти на голову выше самого Ахмеда, которого все ещё продолжал сжимать крепко в замке рук. Если же говорить о внешности, лицо его нельзя было назвать красивым в привычном смысле этого слова, однако оно отличалось какой-то особой хищной харизмой. Волевой подбородок, темные короткие волосы, густые брови, выраженные скулы, высокий лоб, орлиный нос, узкие, сжатые в тонкую линию губы, смуглая кожа и, наконец, глаза, а точнее взгляд, холодный и цепкий — взгляд затаившегося в кустах хищника, в любой момент готового наброситься на свою жертву и разорвать ее на куски. Сочетание всего вышеописанного несомненно делало этого человека весьма и весьма привлекательным в глазах противоположного пола. — Не кричите, хорошо? — продолжил между тем мужчина. Ахмед кивнул, и альфа тут же отпустил его, почтительно отступая на пару шагов в сторону. — Зачем ты здесь, Дервиш? — спросил юноша хмурясь, и неловко обнял самого себя руками за плечи, видимо пытаясь таким образом скрыть волнение. Уязвимым и слабым он казаться очень не любил, даже перед самыми близкими. — Вам надо бежать! Вам немедленно надо бежать, Шехзаде! Одевайтесь! — мужчина поспешно вручил омеге в дрожащие, одеревеневшие руки теплые вещи, которые извлек словно из пустоты, сделав это так ловко и быстро, что Ахмед не понял даже, откуда они вообще появились, а сам отвернулся тактично, продолжая говорить: — Ваш отец обезумел! Он настолько помешался на мысли о том, что все вокруг пытаются свергнуть его с трона, что решил, будто бы ваш брат попросил у него армию не для того, чтобы подавить восстание разбойников, а для того, чтобы начать собственное! Вы хоть и омега, но тоже Шехзаде, а значит ваша жизнь тоже в опасности! Я не могу допустить того, чтобы он погубил и вас! — Но куда мне бежать?! — воскликнул юноша отчаянно, негнущимися пальцами пытаясь справиться с упрямыми застежками на кафтане. Наконец, далеко не с первой попытки, ему это удалось, и он продолжил: — Куда?! Ты с ума сошел, Дервиш! Где ты собираешься спрятать практически единственного омегу-мужчину на весь Стамбул?! Или ты в женщину меня собираешься переодеть? Это же просто глупо! Если отец этого захочет, он меня везде найдет и все равно убьет! — Я не допущу этого, слышите?! — альфа повернулся и крепко, но осторожно, обхватил чужое острое бледное лицо своими широкими ладонями, не позволяя отвернуться. — У нас мало времени! Идем! - пояснил он твердо, спустя несколько мгновений, и, теперь уже "взяв в плен" холодные костлявые руки, потянул юношу за собой в сторону балкона. — Но как мы выберемся? — спросил Ахмед, даже не пытаясь скрыть нотки сомнения в голосе. — Там ведь нет выхода. Как ты вообще попал сюда?! — голос омеги нервно срывался, а руки дрожали от волнения. — Плющ… — Ты забрался по плющу?! А спускаться мы будем также? — Нет! — альфа нахмурился. — Это слишком долго, тем более опасно. В темноте можно оступиться и сорваться. Вы не в том состоянии сейчас. — Но что же нам тогда делать? — Ахмед шумно вздохнул и замер, прижав к горячему лбу ледяную ладонь. — До рассвета осталось совсем немного. Утром, дверь в покои взломают, чтобы убедиться, что я там и ничего с собой не сделал. Если спустимся по веревке, ее найдут и сразу же поймут, что я сбежал. А так, они бы начали искать меня в саду, или же во дворце. Это бы дало нам время на то, чтобы скрыться! — Послушайте, Шехзаде, — остановил его мужчина, — у меня уже все готово. Вы только должны мне довериться! Вы ведь верите мне? — Ты — единственный человек, кому я могу доверять теперь. У меня никого больше не осталось. Я верю тебе так, как верил бы брату, или же себе самому. И так будет всегда! — Хорошо! — мужчина терпеливо кивнул, принимая во внимание то, в каком подавленном состоянии находится сейчас его воспитанник, и радуясь тому, что он вообще способен проявлять здравомыслие. — Слушайте внимательно! Сейчас я спущусь вниз по веревке… Потом вы веревку уберете … — на мгновение альфа замолчал, встревоженный раздавшимся внезапно вдалеке зловещим хохотом какой-то ночной птицы, а после продолжил: — Отопрете дверь, чтобы создать иллюзию того, что вы покинули покои в перерыв между сменой караула и прячетесь где-то недалеко… — Но как же …? — Я буду ждать внизу, а вы должны будете всего лишь прыгнуть. — альфа успокаивающе сжал руку омеги. — Не бойтесь, Шехзаде, я вас поймаю. Подробное решение, конечно, было сумбурным, а сама задумка дерзкой и очень рискованной. Однако позволить воспитаннику спускаться самому, Дервиш не мог, потому что боялся, что в таком нестабильном состоянии он почти наверняка оступиться где-нибудь, сорвется и сломает себе шею, в самом же себе альфа был полностью уверен. Тем более что Ахмед, несмотря на довольно высокий рост, был очень уж тощим, и удержать его на руках не составило бы особого труда. — Ты лучше знаешь! — согласился юноша наконец, хмурясь напряженно. — Я тебе доверяю… наверное… — В конце концов, что вы теряете? Если что-то пойдет не так, то вы умрете, притом быстро, — добавил Дервиш, чтобы окончательно уговорить воспитанника на рискованный, откровенно безумный поступок, — а если останетесь во дворце, то умрете медленно с удавкой на шее.* Это больно, мучительно и долго! — Замолчи пожалуйста! Ради Аллаха замолчи! Мне и без того страшно! — Ахмед ладонью зажал наставнику рот. — Я прыгну! Только обещай, что если что-то всё-таки пойдет не так, и я переломаю себе кости, но не умру, то ты сам добьешь меня, а не потащишь к лекарям, чтобы пару дней я помучился, а потом меня все равно убили! Юноша убрал руку с чужого лица и замер, ожидая ответа на свою просьбу. — Я обещаю! Ахмед вздохнул с таким облегчением, словно у него гора с плеч рухнула. — Вот и отлично! Дальше все было как во сне: последние наставления Дервиша, трясущиеся пальцы, развязывающие тугой узел веревки, а затем падение, которое, кажется, длилось целую вечность, и сильные крепкие руки, дарящие ощущение надежности и безопасности. Прыгнуть вниз, в темноту, словно в пропасть, зная чем это может закончиться, было на удивление не страшно. Страх пришел после. От него резко закружилась голова, перекрыло дыхание, подкосились ноги, и юноша на мгновение даже почти потерял сознание, а когда очнулся, то все его существо пронзило одной единственной мыслью, одним желанием, порожденным инстинктом: «Бежать! Как можно быстрее и как можно дальше!» И он побежал… Они побежали, и неважно было, кто был ведущим, а кто ведомым. Дервиш тащил его за руку​, не позволяя остановиться, или же сам Ахмед вел наставника через сад, по тайным тропам, что знал и помнил с самого детства. Но вот, наконец, впереди показалась конюшня и мелькающие возле нее в темноте тени всадников. — Там люди, Дервиш! — Спокойно! Эти люди будут сопровождать вас. Вы ведь понимаете, что я не могу отправить вас одного? Слуги, при виде так называемых гостей, почтительно склонили головы, избегая лишний раз смотреть на молодого Шехзаде, а один из них в это время подвел к нему оседланную лошадь, передавая в руки поводья. Однако Ахмеду сейчас было явно не до этого. — Подожди, — спросил он растерянно, — а ты что же, не поедешь с нами?! — Я должен остаться. Попробую пустить их по ложному следу. — Но ведь… Ты можешь погибнуть! Если отец узнает, то казнит тебя! — Не оплакивайте меня раньше времени, Шехзаде. Сердце подсказывает, что мы с вами еще встретимся. Но даже если​ мне суждено погибнуть, — мужчина грустно улыбнулся, — умереть за вас — это честь для меня! В ответ юноша всхлипнул и, внезапно, крепко обнял альфу. — Не смей так говорить​! Конечно же мы еще встретимся! Встретимся и больше никогда расставаться не будем! А сейчас прощай. — Ахмед отошел и ловко вскочил на лошадь. — Прощайте, Шехзаде. — поклонился Дервиш, пытаясь справиться с комом слез в горле. — Я все сделаю ради того, чтобы эта разлука была недолгой! Всадники тронулись с места, и спустя несколько минут, скрылись под покровом густого тумана и лесной чащи.