Ты моя ошибка

Скакали всадники долго, загоняя лошадей, но не останавливаясь. Каменистая, утоптанная конскими копытами, подошвами сапог, и колесами крестьянских телег лента лесной дороги вилась причудливыми изгибами между деревьев, мрачными черными колоннами уходящих к небу и угрюмо гудящих своими раскидистыми кронами, и пропадала где-то впереди, истончаясь и тая во мраке ночи, словно льдинка под горячими солнечными лучами. Ехали молча, за несколько часов никто не проронил ни слова. Впрочем, Ахмеда это полностью устраивало, потому что он и так не отличался обычно особой болтливостью, а теперь, так и вовсе не настроен был с кем-либо вести задушевных бесед. Мысли в его голове спутались. С одной стороны давили боль утраты и жажда мести, с другой, на первый план вышло беспокойство за собственную жизнь. Дервишу он, конечно, доверял целиком и полностью, однако все равно неизвестность мучила и угнетала юного Шехзаде. Куда они направляются теперь? Зачем? Что будет дальше? Вернется ли он когда-нибудь домой? (Если, конечно, холодный дворец, в котором Ахмед всегда чувствовал себя чужаком, можно назвать домом) Ответов не было. Он не знал даже того, как долго еще продлится это бессмысленное, как ему казалось, бегство от судьбы и коварной смерти, которая давно уже ехала с ним в одном седле, лишенными плоти костлявыми руками крепко и почти нежно, как заботливая мать, обняв за плечи и убаюкивая обещаниями вечного покоя, в котором не будет места страданиям, обидам и страхам. Уж кто кто, а смерть всегда была рядом. Каждый день жизни, каждый час, с самой колыбели, она неотступно следовала за ним с настойчивостью безнадежно влюбленного человека: сидела ночами у постели, наблюдая за тем, как разглаживает сон напряженые обычно острые черты лица; осторожно перебирала костлявыми когтистыми пальцами развивающиеся от холодного дыхания ветра пышные кудри, когда он стоял вечерами на балконе, прикрыв глаза и слушая пение цикад; замирала, любуясь, в те редкие моменты, когда на бледном нахмуренном лице вдруг проступала счастливая улыбка. Иногда смерть не выдерживала соблазна и целовала его коротко в мягкие бледные губы, своим губительным поцелуем едва не отнимая жизнь, но тут же возвращая обратно, словно бы ей никак не хотелось расставаться со своей «игрушкой», которая, после смерти, телом обратиться в прах, а душой — прекрасным светлым призраком упархнет, словно птица, в райские сады, где царит вечное блаженство и куда ей, смерти, навеки закрыта дорога. «Живи! — шептала она хрипло каждый раз, когда, так и не доведя дело до конца, выпускала дрожащее в агонии хрупкое тело из своих жутких объятий. — Пока живи! Я не хочу тебя забирать!» — и Ахмед открывал глаза… ***** Ехать было тяжело. Свет факелов в руках у провожатых не направлял, а напротив, как казалось, сбивал с толку, с непривычки режа всполохами света глаза и превращая все вокруг в одно большое черное пятно, на котором оранжевыми кляксами выделялись пара огней. Скакали быстро, из-за чего Ахмед едва успевал направлять непослушную лошадь, которая тоже не особо понимала, куда скачет, и норовила то унестись куда-то в колючие кусты, то соскользнуть в один из множества оврагов, тянущихся вереницей вдоль узкой тропы. Наконец, самый сложный участок дороги остался позади, впереди показалась развилка, и кони замерли. — Шехзаде, — обратился к Ахмеду слуга, — дальше есть две дороги. Одна короткая, но она может быть опасной. В последнее время леса в этих местах полны разбойников. Постоянно приходят известия о нападниях на путников и торговые караваны. Вторая дорога гораздо длиннее​, но риск попасть в неприятности немного меньше. Чужой голос вырвал юношу из бездны безрадостных мыслей. Он вздрогнул и огляделся растерянно по сторонам, пытаясь понять, чего же от него хотят. Все это заняло несколько мгновений, но ему показалось отчего-то, что прошла целая вечность. Наконец, Ахмед пришел в себя полностью и, чтобы хоть как-то сгладить свою неловкость в чужих глазах, быстро и уверенно выпалил: — Вы считаете, у нас есть выбор? Разве мы не в любом случае рискуем жизнью?! Мужчина посмотрел на него пристальным спокойным взглядом, однако видно было по его позе, что он напряжен. — Все будет зависеть от вас. — Поедем по короткой! Страх подбил его на то, чтобы принять именно такое решение, или же этого захотело измученное тяжестью пути и недосыпом тело, ведь короткая дорога выглядела ещё и намного более благополучной, Ахмед точно сказать не мог, а у сопровождающих не было другого выбора, кроме как повиноваться. — Как прикажете, Шехзаде. — склонил покорно голову янычар.* И снова всадники тронулись с места, вздымая копытами дорожную пыль и нарушая тишину леса звоном подков. ***** Прошло два часа, начало светать. Как и всегда в это время, вокруг ощутимо похолодало, даже теплый плащ не спасал от сырости и поднимающегося ветра, из-за чего Ахмед ехал теперь, ссутулившись и обхватив себя руками за плечи. За поводья он брался лишь изредка, в остальное время позволяя лошади идти самостоятельно. От холода его бил озноб, горло пересохло, обветренные губы потрескались и неприятно саднили, а зубы предательски-громко отбивали барабанную дробь. Один из янычар, заметив это, сжалился над ним и, без лишних слов, протянул ему фляжку с вином, давая сделать ровно столько глотков, чтобы дать промерзшему до костей организму немного согреться, и при этом позволить мальчишке остаться достаточно трезвым, чтобы держаться в седле. По правде говоря, несмотря на то, что ему было уже шестнадцать, пробовал Ахмед вино впервые, и ему оно показалось слишком горьким и кислым, не намного приятнее всех тех микстур и настоек, которыми его щедро пичкали мать, бабушка и дворцовые лекари. А возможно, это просто было дешевое паршивое вино, которое наливают обычно за пару мелких монет в трактирах около рынка, и которое во дворце побрезговали бы пить даже слуги. И все же, при всех очевидных неудобствах, вокруг, к счастью, было спокойно. Даже как-то слишком уж спокойно для этих гиблых мест. И стоило только Ахмеду об этом подумать, как вдруг, со всех сторон послышались свист, крики, один из воинов упал, сраженный вражеской стрелой, а затем, из-за деревьев показались толпы разбойников. «Их словно сам Шайтан послал! — подумал юноша испуганно. — Откуда они взялись, и как вышло, что мы их не заметили раньше?» — Впрочем, время для размышлений сейчас было явно неподходящее, поэтому все вопросы пришлось оставить на потом. «Защищайте Шехзаде!» — крикнул кто-то. Ахмед, не особо отдавая отчет своим действиям, привычным движением вытащил из ножен меч и ловким ударом до кости рассек шею напавшему на него бандиту. Тот вытаращил глаза и, хрипя и давясь собственной кровь, повалился на землю. До этого дня Ахмеду еще ни разу не доводилось собственными руками лишать кого-то жизни, однако, это оказалось гораздо проще, чем он ожидал. Жестокие тренировки и драки до крови научили его не только техникам мечевого боя, но и умению не бросится в ужасе бежать от кричащих нападающих. Расплата не заставила себя ждать и второго напавшего. Все же, несмотря на то, что силы противника превозмогали их во много раз, у всадников было свое преимущество. Однако разбойники, видя, что перед ними не простые купцы, а люди умеющие обращаться с оружием, сразу это поняли и переключились на лошадей. Осознав, что шансов спастись у них нет никаких, один из янычар-сопровождающих достал плеть и со всех сил хлестнул ей по крупу коня Шехзаде. Животное дернулось от боли и понеслось во весь опор. Наездником Ахмед был отличным, однако, когда впереди из темноты вдруг возник человек с копьем, и лошадь, напоровшись грудаком на острие, встала на дыбы, он понял, что несмотря на все его мастерство, в седле ему не удержаться. В следующий миг, у юноши закружилась голова, руки, сжимающие узду, предательски разжались, и он упал на землю, пребольно ударившись спиной и затылком обо что-то твердое, скорее всего камень или поваленное дерево. Боль парализовала его, и поэтому Шехзаде не смог не то чтобы встать на ноги и продолжить сражаться, или же хотя бы попытаться спастись бегством, скрывшись в каком-нибудь ближайшем овраге, но даже пошевелиться он был не в состоянии и просто лежал на холодной земле, морщась от боли и щурясь от света факела в руках у стоящего рядом человека. Над ним тут же склонились несколько разбойников. Один из них, судя по всему главарь, раздраженно крикнул: — Ты идиот, Али! Я говорил, что он мне нужен невредимым! Если мальчишка умрет, или же у него серьезные травмы, я тебе отрублю голову, паршивый шакал! Такой товар испортил… Дальше дослушать разговор Ахмед не сумел, перед глазами все заволокло чернотой, и он потерял сознание. ***** Очнулся юноша, по ощущениям, несколько часов спустя, на полу, связанный, в каком-то сарае. Судя по тому, что он мог, хоть и с некоторым затруднением, разглядеть окружающую его обстановку, на улице царил день, или ранний вечер, а может и утро, Шайтан его знает вообще, но главное что не ночь… Внутри сарая было пыльно, но зато относительно тепло и сухо, а на густо устланном соломой полу, лежать было явно мягче, чем если бы здесь был просто голый земляной, или деревянный пол. По всей видимости, сейчас он находился в постоянном лагере разбойников, а временной тюрьмой для него стала постройка, где обычно эти головорезы хранили сено для лошадей. Морщась от боли, Ахмед с трудом умудрился сесть и замер, привалившись к холодной стене. Чувствовал он себя крайне скверно. Его бил озноб, руки и ноги затекли из-за слишком тугих веревок, спину простреливало вспышками боли при любом неосторожном движении, жутко мутило, кляп мешал дышать, а в горле словно​ застрял липкий ком. — Очнулся?! — послышался вдруг рядом хриплый голос, и перед Шехзаде появился высокий крепкий мужчина, самой что ни на есть разбойничьей внешности. Лицо его, начиная от переносицы и заканчивая подбородком, было расчерчено глубоким темным шрамом, левый глаз отсутствовал, его закрывала повязка, и во рту не хватало пары зубов. — Говорят, птицу видно по полету. — начал он, постепенно приближаясь. — Ты омега, но владеешь мечом, на тебе богатая одежда и украшения… Судя по всему, ты высоко летаешь. — альфа протянул руку, коснулся щеки юноши, отмечая невольно гладкость и нежность чужой кожи, и в следующий же момент получил с разворота удар локтем в лицо, не особо болезненный, но в любом случае неприятный. — Недурно! Коготки мне решил показать? — разбойник неестественно весело рассмеялся, а затем выхватил вдруг стремительным движением из ножен кинжал и приставил его лезвием к шее пленника, нажимая не сильно, но достаточно для того, чтобы на бледной коже выступила парой темных густых капель кровь. — Не знаю, кто ты, — мужчина криво ухмыльнулся, — но вижу, птичка ты не простая. Уж слишком ты дерзок! И слишком красив! — добавил он задумчиво. — Очень красивая и очень храбрая птичка. Один совет: поосторожнее летай, а то ведь крылышки твои подрезать могут, новых потом не отрастишь. Поэтому советую тебе быть посговорчивее! Жить будет проще! Ведешь себя покладисто — значит спишь на кровати, а не на полу, как собачонка, вкусно ешь, хорошо одеваешься, и тобой один кто-нибудь пользуется, а не по кругу пускают в какой-нибудь таверне портовой пьяные моряки. Понимаешь? — альфа растянул губы в пошлой улыбке и красноречивым жестом нагло опустил руку на чужое колено. Ахмед лишь гневно нахмурился, недовольно мотая головой, и что-то протестующе замычал сквозь кляп. Разбойника его беспомощная злость здорово рассмешила, и он поднял руку ещё выше по бедру, а после и вовсе принялся бесцеремонно лапать пленника, сопровождая свои действия насмешками. — Отпустить тебя что-ли? — дразнил он. — А то кому я тебя продам? Ты же тощий такой, что даже потискать не за что, одна кожа да кости! Кто же скелет такой купит? Наконец, к огромному счастью Ахмеда, глупая и унизительная игра альфе надоела, и он спросил: — Что? Хочешь чтобы я вытащил кляп? Юноша кивнул. — Ну будь по твоему. — согласился тюремщик как-то подозрительно легко. — Заодно и расскажешь, откуда же ты такой взялся. Но только попробуй меня укусить! — погрозил разбойник. — Знаю я вашу породу омежью! Злая омега хуже бешенной собаки! Дернись только, и я велю клыки твои сточить напильником! Товарного вида не испортит, а безопаснее станет! — закончил он и все же развязал тугой узел. Едва рот его освободили от грубой, пропитавшейся слюной тряпки, успевшей уже больно натереть уголки губ, юноша закашлялся хрипло, одновременно с тем судорожно глотая воздух, словно утопающий. — Так что? Кто ты такой? Откуда? Небось наложник какого-нибудь знатного Паши*? — поинтересовался мужчина, нагло ухмыляясь щербатым ртом, когда пленник затих. — Ты! — воскликнул наконец Ахмед, задыхаясь опять, но теперь уже от негодования. — Шайтаново отродье! Джеляхут*! Порождение Иблиса*! Да ты даже не знаешь, кого ты держишь в плену! Я Шехзаде Ахмед — сын великого Султана Мехмед Хана, нашего Повелителя! Выпусти меня, и он осыплет тебя золотом! — Думаешь, я тебе поверю, мальчик?! — альфа громко рассмеялся неприятным до мурашек по коже смехом, напоминающим лай голодных шакалов. — Даже если ты говоришь правду, Султан казнит меня! Ты и сам это знаешь! Так что не трать силы зря на пустые уговоры! Лучше отдохни, впереди нас ждет тяжелая дорога, а ты ранен. — Ранен? — спросил Ахмед удивленно. Он, конечно, чувствовал себя ужасно, но не думал, что все настолько плохо. — Тебя сбросила лошадь, ты весь день почти не приходил в себя. Мы думали даже, что так и помрёшь. — А мои люди, — Ахмед прикусил до крови губу, хмурясь горестно в предвкушении вполне очевидного ответа, — что с ними? — Все мертвы! — отозвался мужчина коротко и, поднявшись, вышел за дверь, бросив напоследок: — Поспи еще, тебе станет легче. Щелкнул засов, и юноша, подобравшись, по возможности тихо, ползком поближе к выходу, облокотился на стену и затих, прислушиваясь в надежде разведать, что же происходит за стенами его тюрьмы. — Я подозревал конечно, что мальчишка не прост, — говорил где-то совсем рядом за дверью уже знакомый омеге разбойник, — но чтобы настолько! — Кто же он такой, Ибрагим Ага? — отозвался кто-то другой заинтересованно. — Невероятно, но мы взяли в плен Шехзаде Ахмеда, сына самого Султана! Он сулит горы золота, если мы его отпустим. — И ты что же поверил ему?! — Думаешь я настолько глуп?! Все что нам светит — это смерть от палачей Султана! — Что же нам тогда с ним делать? — Я еще не решил окончательно. — ответил альфа после недолгой паузы. — Уж слишком он приглянулся мне, жаль расставаться с таким сокровищем. Хотя, конечно, вариант продать его на невольничьем рынке где-нибудь в Персии кажется мне весьма привлекательным. Надо же… омега мужского пола… Сорок лет на свете живу, а такое вижу впервые! — пробормотал он задумчиво. — И не мудрено! — второй разбойник шумно вздохнул. — Они ведь редкие очень. Знакомый мой один — пират, что невольников на рынок поставляет, как-то говорил, что мужчины-омеги редкие очень. Если я правильно помню, то где-то на десять тысяч омег рождается только один такой. Своеобразный каприз природы. Или ошибка! — мужчина брезгливо скривился, словно съел что-то очень кислое. — Все же омеги женщины куда лучше! — Ты так говоришь, словно бы пробовал, каково это! — усмехнулся альфа высокомерно. — Откуда тебе знать, кто лучше? — А может и пробовал! — отозвался второй обиженно. Главарь разбойников рассмеялся теперь уже не скрывая даже откровенного своего презрения к собеседнику. — Ты то?! Поверь, ты даже не представляешь, сколько они стоят! Да таких как этот мальчишка, из-за того, что они очень редкие, даже собственные родители продают богатым господам, потому что не могут устоять перед той ценой, которую им сулят. А наш пленник еще и удивительно хорош собой. Да если мы и правда решим его продать, как невольника, или же как заложника для неверных*, в любом случае нам за такую птичку отвалят горы золота! — усмехнулся разбойник предвкушающе. — Хотя, на мой взгляд, он дороже любого золота стоит! Таких благородных кровей человек… — добавил мужчина уже задумчиво. — Ладно… С рассветом мы отправимся в путь. Отнеси ему перед этим поесть, а сейчас пусть спит. Голоса стихли, и Ахмед обессиленно опустился на жесткую подстилку из соломы. Перспектива, что уготовили ему пленители, юношу совсем не прельщала. Нужно было бежать и бежать немедленно.