Ты моя ошибка

*Девять лет назад* — Нет! Не туши свечу! Оставь! Мужчина замер на месте от неожиданности. — Что-то случилось, Шехзаде? — спросил он тихо. — Я думал, вы уже спите. — Я не могу спать. Как вообще можно спать такой ночью? — Ахмед сел на кровати и, обхватив худенькими ручками плечи, по привычке принялся монотонно раскачиваться из стороны в сторону. Его трясло, словно в лихорадке. — Не надо этого! — Дервиш встревоженно нахмурился и, закутав мальчика в одеяло, прижал его к себе, успокаивающе гладя по голове и чуть укачивая, словно младенца. — Не бойтесь! Я рядом и никому не позволю вас обидеть! Не бойтесь ничего! Омега поднял на наставника напряженный, серьезный не по детски взгляд глаз-бусинок, и ответил: — Я не боюсь. Мне просто очень тревожно. Этот ветер… — внезапно он резко дернулся и, наполовину освободившись из кокона одеяла, закрыл ладошками уши. — Он так воет… — продолжил Ахмед, нервно хмурясь, — так ужасно воет этой ночью, словно кричит, или стонет от боли! Так тоскливо! Мне тоже грустно от этого. — Не грустите, Шехзаде. — альфа вздохнул с облегчением и мягко улыбнулся. — Ветер пошумит и затихнет. Не обращайте внимание. — Скажи, — мальчик вдруг задумчиво свел брови к переносице, — кому под силу остановить бурю? Кто может велеть ветру умолкнуть? — Только один Аллах на такое способен. — отозвался Дервиш растерянно, пытаясь понять, с чего именно его воспитанника волнуют подобные вещи. — А если сам я однажды ураганом обрушусь на головы своих врагов, испепелю их дома, подобно лесному пожару, и отниму жизни у всех, кто им дорог, как чума, кто тогда сможет меня остановить? Кто скажет хоть одно слово поперек моего? Дервиш сначала пораженно охнул, но тут же, впрочем, вспомнил, что для его ученика такое странное поведение вполне свойственно. — Только Аллах. Но с чего вы заговорили об этом, Шехзаде? Ахмед загадочно улыбнулся, пожалуй даже слишком загадочно и многозначительно для семилетнего мальчика. — Не скажу! Сам догадайся! — Мой маленький Господин замышляет интриги? — альфа тихонько рассмеялся. — Зря ты думаешь, что это все шутки! — прервал его омега обиженно. — Ну какие шутки, Шехзаде? — мужчина сделал серьезное лицо и кивнул. — Я буду первым, кто за вами пойдет, и кто всегда и во всем вас поддержит! — Я в этом и не сомневаюсь! — отозвался Ахмед невозмутимо. — Я уже все решил! Когда я стану Султаном, то ты женишься на мне и будешь моим Великим Визирем*, бабушка будет править гаремом, гаремом брата, конечно же, мне то он не нужен, Махмуд станет главнокомандующим моего войска, пост Второго Визиря я отдам Мураду Паше, если он к тому времени останется жив, Халиме Султан я сошлю в старый дворец и дворцовых лекарей тоже туда, потому что они замучили меня уже своими микстурами! Дервиш чуть не подавился, пытаясь сдержать смех. Чем Шехзаде становился старше, тем больше он начинал подходить на нормального ребенка, тем реже звучали из его уст страшные, совсем не детские слова, и тем проще становилось воспримать его порой коварные, но все равно детские уже откровения. Дервиш считал это своей заслугой, будучи уверенным в том, что это любовь и забота медленно, но верно помогают его воспитаннику побороть свое безумие. Сам же Ахмед, который в итоге признался наставнику всё-таки в том, что таинственным ИМ является он сам в прошлой жизни, говорил, что просто забывает почему-то, кем был раньше. «Маленьким я все всё помнил, — размышлял он, хмурясь задумчиво, — а теперь только обрывки, и то они как в тумане!» Дервиш старался не воспринимать слова своего подопечного всерьез, считая, что у того просто слишком богатое воображение. Впрочем, когда Ахмед, в ответ на просьбу объяснить всё-таки, о каких прошлых жизнях он говорит все время, что-то сбивчиво и взволнованно рассказал о том, что был когда-то проклят за свою любовь и обречён вечно жить до тех пор, пока не разрушит проклятие, полюбив другого человека, а не такого-то же проклятого, с которым воссоединяется из жизни в жизнь, что приводит всегда к гибели обоих, Дервиш всё-таки засомневался, и не раз потом подумывал даже о том, чтобы показать мальчика колдунье, но так и не решился, а с годами Шехзаде о прошлых жизнях говорить перестал и даже того, о чем говорил в детстве, вспомнить не мог, лишь хмурился удивлённо, когда Дервиш спрашивал его об этом. — А не слишком ли рано вы думаете о подобных вещах?! — альфа всё-таки тихонько усмехнулся и мягко потрепал мальчика по растрепанной голове. — В самый раз! — Ахмед упрямо нахмурился. — Бабушка говорит, что если ты хочешь сделать что-то хорошо, то вначале надо все детально продумать! — И все равно, — возразил мужчина мягко, но настойчиво, — таким маленьким детям как вы, думать о таком еще рано! И вообще, в такой поздний час они давно уже должны лежать в своих уютных постельках и сладко спать! — А я не хочу спать! — Ахмед отрицательно замотал головой. — Все равно мне постоянно снятся одни только кошмары! Кошмары были ещё одной проблемой, которую они пока никак не могли решить. Но Дервиш искал разных лекарей, разные снадобья и молитвы, и верил, что когда-нибудь поможет Шехзаде справиться и с этой напастью. Сейчас же он просто уложил осторожно воспитанника на постель и укрыл его одеялом. — Спите спокойно, Шехзаде. Я буду всю ночь стоять на страже у вашей кровати, и никакие кошмары не посмеют к вам прийти! — пообещал он с немного усталой улыбкой. — Правда правда? — Даже не сомневайтесь! В эту ночь вам будут сниться только самые сладкие сны! ***** Кружилась голова, подташнивало, ноги подкашивались, противно тряслись от слабости руки, но Ахмед старательно скрывал свое состояние, ни одним жестом не выдавая того, что в любой момент может лишиться чувств. Правда, как бы он это не скрывал, все равно, по его совсем исхудавшему, бледному, словно у покойника, после недавних блужданий по лесу и тяжелых моральных потрясений последних дней лицу, по покрасневшим глазам, побелевшим потрескавшимся губам и в общем целом изможденному виду, все и так было очевидно. Это было ожидаемо и естественно, ведь всего сутки минули с момента, когда он пришел в себя после болезни, и по хорошему, лекарь советовал бы ему провести в постельном режиме еще хоть пару дней, но медлить было нельзя. — Сынок! — Хандан, не сдержавшись, крепко обняла юношу за плечи, и, немного помешкав, коротко и неловко поцеловала его в щеку, словно клюнула.  — Взойдя на престол, ты совершишь невозможное! Ты станешь первым омегой на Султанском троне! Аллах услышал мои молитвы! — женщина счастливо улыбнулась. — Это самое настоящее чудо! Ахмед как-то уж слишком нервно кивнул ей в ответ и, немного отстранившись, выдавил: — Все хорошо, матушка. Не волнуйтесь так! Отношения с матерью у омеги были напряженными и отстраненными. Несомненно, он любил ее, но, с детства усвоив, что она не то что своего ребенка, но и саму себя защитить не способна, поддержки и опоры в ней не видел, и вообще, в глубине души, сам себя за это осуждая, презирал мать за слабость и трусость, а следовательно, не ставил ни во что ее советы и наставления, и в принципе предпочитал ей компанию Дервиша или своей всемогущей бабушки. Конечно же, юноша знал, что Сафие Султан не просто так возиться с ним и в будущем планирует хорошенько его использовать в своих целях, но и сам Ахмед дураком не был, и теперь, став Падишахом, планировал лишь спокойно дождаться первого промаха от жадной до власти Госпожи, а после избавиться от нее поскорее, отстранив от правления империей и предоставив разбираться со всем тем, что обычно входит в обязанности Валиде Султан. Отдавать этот титул матери, как того требовал закон, он не собирался ни на каких условиях. Но вот, в сопровождении дочери и слуг, появилась наконец сама Сафие, и все тут же почтительно расступились, давая ей беспрепятственно подойти к внуку. — Мы были свидетелями славного правления Султана Сулеймана, и его сына Селима, и его внука Мурада, и правнука Мехмеда — нашего сына. — начала она. — С горечью мы оплакивали умерших и с почестями провожали их в последний путь. Сейчас же наступает новая эпоха, — женщина взяла в руки корону и увенчала ей голову юного Падишаха, — и даже звезды сменили свой путь. — она надела на палец омеги кольцо-печать — символ власти. — Отныне, Султанат принадлежит тебе! Это великая честь и великое испытание! Да одарит Всевышний тебя своей милостью! Да не оставит он тебя в трудную минуту! И да предаст он тебе здравомыслия и сил, чтобы даже в кромешной тьме ты смог преодолеть те препятствия, что встанут на твоем пути! Да пошлет Всевышний тебе мудрости и своей милости, и убережет от врагов с черным сердцем​ и их ядовитых интриг, что, заискиваясь и улыбаясь, станут они гнусно плести за твоею спиной! «Аминь!» Вдруг, маленький Мустафа, который до этого, на протяжении всей речи, дразнил молодого Падишаха, то и дело выглядывая из-за юбки матери и корча ему забавные рожицы, споткнулся и упал, невольно перетягивая все внимание на себя. — Шехзаде, — Халиме строго погрозила сыну пальцем, — что это за шалости? Веди себя достойно! — Но я так давно не играл с братиком! — протянул малыш расстроенно. — Я соскучился по нему, а он почти совсем не выходит из своей комнаты в последнее время! Уже очень долго! — Мустафа, — вмешалась вдруг в разговор Сафие Султан, — он тебе не брат больше! Теперь ты должен называть его Повелителем! Ахмед вздрогнул и потупил взгляд, растерянно и жалобно хмурясь. Впрочем, Султанша на это внимания не обратила, или же сделала вид, что это так, и терпеливо дождавшись, пока витающий где-то в облаках внук поцелует ей руку, мягко подтолкнула его в сторону двери. И вот уже позади остались коридоры и тихие покои, где можно было бы скрыться от осуждающих, оценивающе- недоверчивых взглядов, распахнулись тяжелые ворота, и зычный голос Дервиша громко и торжественно провозгласил: «Дорогу! Султан Ахмед Хан Хазретлери!» Паши, янычары и сипахи* почтительно склонили головы. Над дворцовой​ площадью воцарилась мертвая тишина, но не торжественная, а напряженная, как затишье перед бурей. И вот, прошло уже больше минуты, а Султан все еще не выходил. Он растерянно стоял, с побледневшим до ужаса лицом, и еле сдерживался от того чтобы не упасть. — Закройте! — приказал Дервиш и, стоило только воротам скрыть их от любопытных глаз, тут же подошел к юноше, внимательно оглядывая его с нескрываемым беспокойством.  — Повелитель, надеюсь вы в полном здравии?! — Воды! — прошептал Ахмед обессиленно, едва не заваливаясь на стоящего рядом стражника. — Воды, немедленно! — крикнул Паша. — Почему закрыли ворота?! — спросила Хандан взволнованно. — Почему Ахмед не выходит?! — Успокойся! — отрезала Сафие раздраженно. — Не нервируй нас! Наверняка ему просто слегка подурнело. Уж ты могла бы и заметить, в каком состоянии бедный мальчик находится в последнее время, все же он твой сын, и тебе бы иногда стоило уделять ему хоть немного внимания! — Но Госпожа, — вспыхнула женщина обиженно, — вы же сами все время всячески настраивали Ахмеда против меня, а когда он был совсем маленьким, вообще порывались несколько раз забрать его и воспитывать самостоятельно! — Если бы мы этого не делали, — Султанша бросила в сторону невестки презрительный взгляд, — наш внук вырос бы таким же бестолковым как ты, или бы вообще не дожил до этого дня! Так что стой и помалкивай себе! А мы пока подождем… «Что такое? Что случилось?! — прокатился по толпе волной встревоженный шепот. — Что произошло с повелителем?! Он болен?!» Юноша осушил бокал в несколько жадных глотков и теперь стоял, опустив голову и тяжело дыша. — Повелитель, — Дервиш ободряюще сжал рукой его худое плечо, — знайте, вы не просто омега, вы — тень Всевышнего на грешной земле! Вы — Повелитель семи материков! Падишах трех континентов! Вы наш правитель! Вы — день, а мы — ночь! Вы — вода, а мы — иссохшая земля! Настало время для вас взойти, как солнце восходит над нашим миром! Вспенится, как горная река, и зарычать, как грозный лев! Помните, как вы сами говорили когда-то? Вы — буря, вы разбушевавшаяся стихия, что сметает все на своем пути, и остановить которую не под силу никому из смертных! А кто может приказать буре утихнуть? — Только Аллах. — Вот и слушайте его голос, а не шепот завистников и пустословов за своей спиной! На мгновение Султан замер, а затем, поднял на наставника взгляд, полный решимости и благодарности за поддержку, и кивнул. Врата снова распахнулись. И вновь над площадью торжественно прозвучало: — «Дорогу! Султан Ахмед хан хазрет лери!» Подданные склонили головы, а юноша, как ни в чем не бывало, гордо прошествовал между рядов стражников и опустился на трон. Хандан облегченно вздохнула, шепотом твердя благодарности Аллаху за помощь и поддержку ее сыну. Церемония началась. Шейх-уль-Ислам Эфенди* прочел молитву, благословляя правление нового Падишаха и, вслед за ним, к трону стали подходить другие высокопоставленные подданные, присягая на верность. Все они преклоняли перед Султаном колени и целовали подол его кафтана, демонстрируя этим свое почтение и покорность. — Наследники династии Крымских Ханов… — объявил Дервиш, — братья Герай, Шахин и Мехмет! Ханзаде по очереди подошли и, склонившись в поклоне, поцеловали Ахмеду руку, при этом, младший из братьев, касаясь губами кисти юноши, слегка смутился и едва заметно покраснел, отводя взгляд, за что получил потом от старшего брата болезненный тычок под ребра и незаметно для всех показанный кулак. — Повелитель уже запросил фетву на казнь своего брата? — спросил Шахин у стоящего рядом с ним Паши, когда они отошли в сторону и заняли свое место среди толпы приближенных Султана. — Это известно только Шейху-уль-Исламу! — отозвался тот угрюмо. —  Думаю, ответ и так известен, Сумула Эфенди.* — альфа хмыкнул, игнорируя направленный на него пристальный любопытный взгляд. — Рано или поздно он это сделает. Шехзаде Мустафу казнят, как брата Повелителя! — Именно так и будет! — нахмурился Паша. — И это не блажь, Шахин Герай, а главный закон государства, что хранит нас от злой смуты уже много лет! Церемония продолжалась, а Ахмед все никак не мог прийти в себя, раз за разом возвращаясь взглядом к башне справедливости. В памяти отчетливо всплывали картины того, как он сам, тогда еще совсем ребенок, стоял у решетчатого окна и с ужасом смотрел на похоронную процессию из девятнадцати гробов, вспомнились наставления ​ матери, вспомнилась​ клятва старшего брата… «Кому под силу остановить бурю?» — сердце в груди сжалось и гулко ударилось о ребра. «Кто может велеть ветру умолкнуть?» — юноша глубоко вздохнул. — «Кто сможет остановить меня? Кто тогда скажет слово поперек моего?» Внезапно, омега встал с трона. И над площадью в мгновение ока воцарилась тишина. — Шейх-уль-Ислам Эфенди, мои Паши, подданные! — обратился Султан к толпе твердым, полным решимости голосом. — Я — Султан Ахмед Хан, этот великий день своего восшествия на престол не запятнаю кровопролитием! Братья Герай вздрогнули и переглянулись, несознательно приближаясь друг к другу.  — Я никогда не приму братоубийства! Мехмет часто часто заморгал, а Шахин пораженно распахнул глаза. От мальчишки Османа он такого смелого шага не ожидал. — И поэтому, — торжественно завершил Султан свою речь, — я дарую жизнь Шехзаде Мустафе, моему единокровному брату!