Ты моя ошибка

Едва шевеля ногами от усталости, Ахмед плелся в свою комнату, в мыслях уже представляя: как снимет наконец сапоги, распустит волосы, стянутые в тугой хвост, и рухнет, даже не раздеваясь, на кровать, зарывшись лицом в гору маленьких бархатных подушек. День сегодня выдался просто невыносимым. Неприятности обрушились на голову юного Падишаха с самого утра. Первой такой неприятностью было появление во дворце Шахина Герая, который, загадочно и высокомерно ухмыляясь, доверительно поведал Султану о том, как ловко и хитро сумел найти беглую Халиме вместе с детьми, а так же Пашу, помогшего им осуществить побег, и всех их доставил к нему на суд. Но самое главное — за свою несомненно огромную услугу Ханзаде даже не попросил никакого вознаграждения, кроме права, в случае чего, обратиться за помощью. Такое благородство не вызвало у Ахмеда ничего, кроме подозрений, но уже очень скоро ему стало не до того, потому что привели пленников, и пока Шахин с Дервишем «обменивались любезностями», взглядами при этом пытаясь превратить друг друга в кучку пепла на обугленном полу, Ахмед «рвал горло» на пытающуюся оправдаться Халиме. — Да кем ты себя возомнила?! — кричал он, совсем потеряв над собой контроль. — Кто ты такая, чтобы похищать из дворца Шехзаде?! Как ты посмела?! Как осмелилась?! Где-то в стороне плакали испуганные Мустафа с Дильрубой и, вперив взгляд в пол, стояли истуканами молчаливые слуги, покорно ожидая дальнейших распоряжений. Каковы они будут, догадаться было не сложно. Халиме Ахмед ненавидел не меньше чем отца, а в чем-то даже и больше. Ненавидел за обиды причиненные его слабой и совершенно беззащитной матери, за все слезы и всю боль, что ей пришлось пережить по вине этой женщины. Впрочем, были у него к ней и личные счеты. — Пощадите, умоляю! — просила она. Однако Ахмед был непреклонен. — Я тоже молил тебя не совершать ошибок! Я оставил тебя во дворце, сохранил жизнь твоему сыну, был почтителен. А чем ты отплатила мне?! Ты сама толкнула сына в эту пропасть! Во всем виновата ты и только ты! — Повелитель, в чем же моя вина?! В том, что я хочу чтобы мой ребенок жил?! — рыдала Султанша, упав на пол и цепляясь руками за полы его кафтана. — Я уже потеряла одного сына волей вашего покойного отца, не заставляйте меня пережить эти муки еще раз! Помилуйте, молю вас! — Ты уже не раз пыталась убить меня, с самого моего рождения! — прервал ее Ахмед беспощадно. — Сейчас ты говоришь о муках… Когда ты строила против меня очередные козни, — юноша оскалился, — скажи, думала ли ты о том, какие муки принесет моя смерть моей матери?! Почему тогда я должен думать о подобных вещах?! Ответь же мне! Чего ты молчишь?! … Уберите ее с глаз моих! Бросьте обоих в темницу, а Дильрубу заприте в ее комнате! Что же касается этого негодяя Мусы Паши… Муса Паша… — прошипел Ахмед, — за своё грязное предательство… «Я уповаю на ваше милосердие, Повелитель! Пощадите! Я старый человек, сжальтесь надо мной! Простите меня!» Стремительным движением просвистела в воздухе сабля, голова мужчины отделилась от тела и отлетела на пару метров в сторону, забрызгивая кровью роскошный ковер.  — Я приговариваю тебя к смерти! В покоях мигом воцарилась гробовая тишина, настолько все были шокированы. Даже Дервиш не остался равнодушен. И только Шахин даже не вздрогнул и, приблизившись, молча вытер платком брызги крови с чужого лица, в очередной раз своим странным и откровенно вызывающим поведением вводя омегу в ступор. Чего хочет от него этот человек, Ахмед понять никак не мог, что ужасно его раздражало. Для того, кто просто желает выслужиться, Ханзаде слишком часто показывал свою силу, но для врага при этом держался слишком близко, впрочем, у Ахмеда пока на жизненном пути было не так уж и много серьезных врагов, чтобы понять, как именно они действуют обычно и на какие хитрости идут, чтобы сбить противника с толку. На этом неприятности не закончились. Ахмед не пришёл еще в себя после утреннего происшествия, а в его покои уже влетела разъяренная Анастасия, узнавшая обо всем от болтливых слуг. Никакие разумные доводы на нее не действовали, и в итоге, они всё-таки разругались в пух и прах, и назвав его «трусом, эгоистом и жестоким варваром», девушка гордо удалилась прочь, хлопнув дверью. «Мало» ему было всего этого, так после еще и состоялся срочный Совет Пашей, который длился бесконечно долго, а найти решение хоть одной из обсуждаемых проблем так и не удалось. Несколько часов подряд, сварливые, вечно чем-то недовольные старики-Паши изматывали его нескончаемыми и совершенно бессмысленными на данный момент, в силу плачевного состояния казны, расспросами о проведении реформ. Подобная тема разговора обычно в считанные минуты приводила молодого Султана в холодную ярость. Паши, к слову, своим новым Господином довольны были не больше, чем он ими. Понимания между ними не было никакого. Члены Совета твердили в один голос, что пополнить казну можно за счёт введения новых пошлин, и лишь разводили недоуменно руками, когда Султан их предложения отвергал. Ахмед же, в свою очередь, не понимал, как можно обворовывать собственный народ, который так же бедствует, ведь год был очень неурожайным: весной поля заливало дождями, летом бушевали пожары, а осенний урожай весь побило градом. С торговцев так же нечего было взять, потому как из-за огромных налогов и произвола Пашей они тоже едва сводили концы с концами. А еще, омега не мог понять, о каких реформах, требующих огромных вложений, могла вообще идти речь, если дела обстояли настолько плохо, что даже вслух обсуждать их было стыдно. Жизнь дворца, с виду богатая и сытая, напоминала сейчас пир во время чумы. Кажется, оглянись вокруг: глаза режет от блеска золота, столы ломятся от диковинных блюд, все счастливы и довольны, но на самом деле… Главы правящих домов Европы здорово посмеялись бы, если узнали, что нынешний Падишах Османской империи — потомок самого Сулеймана Великолепного, прозванного так за свою любовь к роскоши и даже на старости лет являвшегося законодателем мод для венценосных собратьев по всему миру, донашивает перешитую одежду за своими предками-Шехзаде и покойным братом, потому что не может позволить траты на новые расшитые золотом кафтаны. Да даже огромные перстни на его руках держались на одном лишь «честном слове», постоянно соскальзывая при любом резком движение и явно выдавая этим тот факт, что создавались они явно не для его костлявых пальцев. Увидь Сулейман своего праправнука, он бы не поверил никогда, что перед ним Падишах, и его легко можно понять, ведь и в самом деле трудно увидеть в тощем мальчишке, с острым, словно измученным тяжелой болезнью бледным лицом, и тихим голосом, который начинал неприятно срываться всякий раз, стоило только немного его повысить, правителя огромной империи. Как уже было сказано выше, дела во дворце обстояли весьма плачевно. Если Паши ещё могли нажиться где-то на стороне, то у постоянных обитателей Топкапы такой возможности не было. Экономить приходилось буквально на всем, даже на еде. Больше всех обеспокоен был возникшей ситуацией Дервиш. Пережив в детстве нищету, он боялся ее теперь как огня, и его страх невольно перешел и на самого Ахмеда. Конечно омега пытался не позволять дурным мыслям сбивать себя с толку, но получалось у него откровенно плохо. А вот для Сафие Султан настали прямо-таки золотые времена. Никогда еще она не подкупала новых соратников с такой легкостью. Сейчас, когда люди вокруг терпели нужду, она выставила все свои богатства напоказ: меняла роскошные платья и украшения едва ли не каждый час, требовала самых дорогих и изысканных блюд на свой стол, даром раздавала слугам золото за разного рода мелкие услуги, устраивала целыми днями праздники в своих покоях и делала ещё много чего другого, и все это лишь ради одной цели — чтобы нарочито ярко подчеркнуть разницу между тем, как бедно и плохо живут те, кто верен ее внуку, и как хорошо живётся тем, кто служит ей. Ахмед такие выходки терпел недолго, и в итоге, в сердцах, не задумываясь особо о последствиях, принял решение выслать Султаншу во дворец плача.* Легче жить, впрочем, от этого никому, увы, не стало. «Как смешно все же — думал иногда Ахмед, — есть скудную похлебку — пищу бедняков золотыми приборами и из золотой посуды. Да уж… Судьба сыграла с нами забавную, но жестокую шутку!» «Постоянное недоедание гораздо хуже голода!» — эту простую истину юноша усвоил очень быстро. Есть хотелось все время, днем и ночью, во время отдыха и работы. Тело, измотанное ежедневными многочасовыми тренировками, тело растущее и взрослеющее, требовало нормального питания, пусть даже не очень вкусного, но главное сытного, а скудная пища вовсе не приносила чувства сытости и только разжигала аппетит, удовлетворить который было нечем, и в итоге, омега и вовсе стал отказываться даже от нее. Справедливости ради, стоит отметить, что страдал в данной ситуации не только сам Падишах, но и те его слуги, что не готовы были продаваться или воровать у своих же. Им, пожалуй, было даже хуже, ведь в отличие от них, Ахмеду ничто не мешало в любой момент, следуя примеру Сафие Султан, воспользоваться своим положением и жить так, как и подобает Падишаху. Впрочем, глупая совесть все равно не позволяла ему купаться в роскоши в то время, когда другие люди вокруг терпят лишения ради того, чтобы потакать его капризам. Закончились все эти с виду благие намерения тем, что во время традиционного благотворительного обеда, раздавая беднякам еду, которой в самом дворце осталось очень мало, да к тому же еще и запасы ее таяли так быстро, что не оставалось сомнений в том, что кто-то их нагло разворовывает, Ахмед весьма неловко упал в голодный обморок, прямо на глазах у толпы, после чего едва заставил себя появится на следующий день перед советом Пашей, сытых и тучных, настолько ему было стыдно за свою слабость и свое уязвимое положение, которое теми же Пашами обсуждалось с невероятным оживлением, граничащем с восторгом. Так, на днях, один из глав совета — шестидесятилетний старик с толстым брюхом, плешивой бородкой, бородавкой на пухлой сальной щеке, и ещё множеством недостатков, которые он пытался спрятать за роскошью одежд и блеском золотых украшений, явился в зал заседаний раньше остальных и, стоя перед Падишахом на коленях и с чрезмерным усердием зацеловывая его руку, что-то сбивчиво и страстно тараторил о своём огромном состоянии, часть которого совершенно бескорыстно может пожертвовать в казну в том случае, если Султан… Что там было за «если» Ахмед даже не понял. Он сидел, застыв словно статуя, на троне и отрешенными взглядом сверлил узор на стене, думая о том, что его тошнит от происходящего, а еще ему ужасно хочется спать. Пойми омега, что именно ему предлагают, дерзкий Паша уже давно бы лишился головы, но в тот момент Ахмед был слишком измучен тяжёлыми мыслями, недоеданием и пиявками, которых придворный лекарь щедро наставил утром ему на руку, якобы для улучшения аппетита и крепкого сна. Мысли о том, что кровопускание — не лучшее средство от нервов, расстройства желудка, бессонницы, ночных кошмаров, головной боли и прочих проблем, иногда приходили юноше в голову, но кто бы его слушал. ***** — Аллах, благодарю тебя за то, что этот невыносимый день подошел наконец к концу! — подумал Падишах облегченно, едва его рука легла на ручку двери, но вдруг… — Ты хоть понимаешь, что ты творишь, Ахмед?! Услышав окликнувший его знакомый голос, юноша недовольно скривил губы и нехотя повернулся. Первые пару мгновений он еще тешил себя робкой надеждой на то, что ему все почудилось, и сейчас он, открыв глаза, не увидит перед собой никого, но надеждам этим не суждено было сбыться. — Сафие Султан, — спросил Ахмед, обреченно вздыхая, — что за важное и неотложное дело сподвигло вас меня потревожить? — Ты знаешь сам! Не ты ли разве издал приказ о том, чтобы мы покинули дворец в течении трех дней?! — голос Госпожи дрожал от гнева. — Ты хоть понимаешь, против кого собрался развязать войну?! — Понимаю! Однако вы сами выбрали такую участь! — обрубил Ахмед, раздраженно хмурясь. — Я ясно дал вам понять, что время вашего правления кончилось! Я — не мой дед, и не отец, чтобы повторять эту ошибку уже в третий раз! Будьте честны сами с собой! Если бы вы хотели подольше удержать власть в своих руках, вам бы не стоило травить мужа, и стоило бы побольше времени уделять воспитанию сына, чтобы он вырос действительно стоящим человеком! Неужели вы вовсе не думали о том, чтобы подготовить себе достойного приемника?! — С чего ты взял, что мы готовили себе в приемники твоего отца?! — перебила грубо Сафие Султан. — У нас был младший сын, мы любили его больше жизни, но твой отец казнил его, когда взошел на трон! — Думаю дарованный вам в тот день титул Валиде Султан быстро осушил ваши слезы и утолил горе! — ответил Ахмед с холодной усмешкой. Женщина вздрогнула от этих слов, как от удара, и выдавила хрипло: — Жестокий мальчишка! Ты даже не понимаешь, о чем говоришь! Ты поймешь все, только когда сам потеряешь ребенка! Поверь, ты выть будешь от боли и отчаяния, когда это произойдет! По лицу Ахмеда прошла судорога. — Вы… — прошипел он тихо, — благодарите Аллаха за то, что вы именно та, кем являетесь! Любому другому на вашем месте я бы велел за такие слова отрезать язык! ***** До кровати Ахмед не дошел. Достал из сундука бутылку старого крепкого вина — единственного продукта, которого в дворцовых погребах оставалось достаточно, и упав без сил в кресло и вытянув расслабленно длинные ноги, прямо из горла сделал несколько жадных глотков. — Ну неужели это все — и есть моя жизнь?! — спросил он недовольно у пустоты. — Неужели в ней и дальше не будет ничего кроме убийств, бесконечных споров с Советом, разочарований… Да нет! — юноша упрямо тряхнул головой и криво улыбнулся. — Просто сегодня день был такой