Ты моя ошибка

Спалось Ахмеду в эту ночь плохо. Тревожные, непонятные, а порой и откровенно ужасные сны сменяли друг друга беспрерывной чередой, временами смешиваясь, сливаясь в одно уродливое нелепое нечто, порожденное больным воображением и проклятым «даром», благодаря которому он мог видеть и чувствовать порой хитросплетения нитей чужих и собственных судеб, заглядывать украдкой за завесу страшных тайн грядущего. Ахмед всегда убеждал себя в том, что увиденное им — всего лишь сны, он молился о том, чтобы все эти видения были просто снами. Ужаснее всего, что к молитвам его небеса оставались глухи. В этот раз, во сне его обнимали чьи-то руки, чьи-то губы поцелуями обжигали лицо, чей-то голос говорил ему что-то быстро и нежно. Человек этот был откуда-то ему знаком, а может, существо это было вовсе ни одним человеком, а сразу несколькими, потому что лицо его постоянно менялось, как меняются во время прилива и отлива узоры на песке, оставляемые на морском берегу волнами. Ахмед знал его, или их, но всякий раз, когда он пытался рассмотреть, кто же перед ним, глаза слепило яркими белыми вспышками, а в голове гулом взрывались отголоски слов старой колдуньи. «Берегитесь любви! Любовь вас погубит!» — повторяла она бесконечное множество раз, и Ахмед чувствовал, как обнимающие его руки причиняют нестерпимую боль, он задыхался в этих страшных объятиях, вырывался и рвал горло в истошном крике, но мучитель оставался словно глух и слеп к его отчаянным мольбам и слезам, и лишь обнимал крепче, причиняя еще больше боли. «Ты поймешь все, лишь когда сам потеряешь своего ребенка!» — впервые Ахмед ощутил облегчение и даже почти радость, когда услышал этот голос, потому что с ним кошмар отступил наконец, и объятия-пытка прекратились, но радость его не была долгой. Густое облако тумана окутало омегу, а когда он открыл глаза, то увидел, что стоит теперь один посреди огромного поля, покрытого пожухлой серой травой и блеклыми маленькими цветами, теми, что растут обычно на кладбищах. Длинная, но очень тонкая, почти что полупрозрачная ночная рубашка совершенно не спасала от холода, а в том, чтобы стоять босиком на ледяной земле тоже не было ничего особо приятного. Юноша поежился от сырого колючего ветра и сделал несколько неуверенных шагов вперед. Почва была неустойчивой, словно болотная тропа, что-то жидко-вязкое и мерзко теплое раздражающе хлюпало под ногами, и когда юноша пригляделся наконец как следует, то с ужасом понял, что поле сплошь покрыто лужами чьей-то крови. «Мама?! Ты пришла за мной?!» — детский крик, раздавшийся внезапно за спиной, заставил юношу вздрогнуть и резко повернуться. Теперь омега больше был не один. В нескольких шагах от него стоял незнакомый мальчик, лет десяти. Одежда и украшения на нем явно выдавали тот факт, что он Шехзаде. — Ты не моя мама… — голос ребенка дрогнул от слез и разочарования. — Ты не она. Где она? Она забыла обо мне? — Конечно нет! Не плачь! — Ахмед подошёл ближе и протянул руку, собираясь погладить мальчика по голове, но внезапно одна деталь привлекла его внимание: на тонкой детской шее яркой черной полосой выделялся след от удавки. Раньше чем к нему пришло осознание происходящего, юноша в ужасе отшатнулся в сторону, но детская ладонь крепко и отчаянно вцепилась в его рукав. — Нет! — крик был таким громким и пронзительным, что омеге даже заложило немного уши. — Не уходи! Не бросай меня! Мне страшно здесь! Не уходи! — голосов внезапно стало больше, как и детей вокруг. Они поднимались из травы, из крови собираясь сначала в смутные силуэты, а после обретая привычное взгляду человеческое обличье. Мальчики и девочки, некоторые почти его ровесники, а кто-то совсем еще крохи, едва научившиеся ходить, их были сотни, они обступили его стеной и тянули к нему с плачем и мольбами свои синие холодные ладошки, прижимались, не давая ступить ни шагу, искали от него тепла, защиты, утешения и ласки, и не получали. Они кричали, не замолкая, о том, как им плохо здесь, как они хотят домой, они умоляли спасти их, забрать скорее отсюда, но в их словах Ахмед слышал лишь глухой упрек тем, кто загубил их юные жизни, и ропот на несправедливость жестокой судьбы. И только один мальчик стоял в стороне от всех. Омега пригляделся и едва удержал в горле испуганный крик, узнав в нем самого себя в детские невинные годы. Взгляд ребенка был тяжелым, полным злости и боли. — Уходи! — закричал он внезапно. — Уйди прочь! Ты ничем не лучше палачей, которых так боялся, ничем не лучше отца! Ты такой же убийца и лжец! — Нет! Нет это не так! — попытался оправдаться Ахмед перед самим собой, но его голос потонул в разочарованном едином крике и стоне загубленных душ. Внезапно, земля, в прямом смысле слова, ушла у него из-под ног, и огромный кровавый водоворот поглотил его с головой. Юноша понял, что тонет. Кровь хлынула в распахнутый в крике рот, омега уже почувствовал, как задыхается, но внезапно все прекратилось. Теперь он лежал на узкой жёсткой кровати в лазарете, а вокруг тенями сновали какие-то люди, о чем-то тревожно перешептываясь между собой. Ощущения в теле были такими, словно ему переломали все кости разом. Ног он вообще не чувствовал, зато живот болел так, будто бы по нему лупили без остановки палкой, или же пилили его тупым деревянным ножом. Судя по тому, что простынь, которая укрывала его до самой шеи, была покрыта пятнами крови, а на столике рядом лежали на подносе лекарские инструменты, в своих догадках омега был не так уж и далёк от истины. Ахмед попытался пошевелиться — не получилось. Позвать кого-нибудь тоже не вышло. Вместо привычного голоса из груди вырвались лишь какие-то жалко-жалобные звуки, отдаленно напоминающие мяуканье кошки, которую защимили дверью, или скулеж побитой собаки. Наплевав на боль, Ахмед приподнялся на постели и замер, ссутулив спину и опираясь на дрожащие от слабости руки, а когда на это не осталось сил, то на локти. На него наконец-то обратили внимание. «Нет, Повелитель, не вставайте! Вам сейчас нужно спокойно лежать и отдыхать!» Почему-то от слов лекаря ничуть не стало легче и спокойнее. Паника накрыла волной — так же резко и неожиданно. «Где я?! Что вы со мной сделали?! — захотелось закричать юноше. — Отвечайте немедленно! Что вы сделали?!» — бился он в истерике, пока взгляд его внезапно не наткнулся на что-то странное, лежащее рядом на столе. Это что-то тоже было все в крови. — Дайте! — приказал Ахмед, внезапно даже для самого себя, слабым кивком указывая на стол. Лекарь отрицательно замотал головой, жестами приказывая что-то слугам. — Не стоит вам смотреть! Не надо! — Покажите! Я хочу видеть! — Простите, Господин, но нет! Ради вашего же блага! — Дайте немедленно, пока я не велел вас всех казнить! — захлебываясь слезами, закричал Ахмед из последних сил. — Дайте! Лекарь укрыл «что-то» простыней и поднес к нему. Омега протянул руку и негнущимися пальцами откинул край ткани в сторону, а уже в следующий момент зажмурился крепко-крепко и зажал ладонью рот. На руках у лекаря лежал мертвый младенец, он был крошечным, со сморщенной синей кожей и коричневыми кровяными пятнами по всему тельцу. «Когда ты потеряешь своего ребенка, ты выть будешь от боли, поверь!» Ахмед закричал, громко и отчаянно, а потом вдруг очнулся лежащим в своей кровати. Не успев ещё как следует осознать этого, юноша резким движением откинул одеяло прочь и, выбравшись из постели, рванулся в сторону умывальника, едва не спотыкаясь о лежащую на полу пустую бутылку из-под вина. То ли от похмелья, то ли от увиденного во сне, его вырвало всем тем, что он всё-таки съел за ужином, поддавшись на уговоры матери. Стало немного легче. Совсем немного. Цепляясь дрожащими пальцами за край раковины, омега сел на пол, уткнулся лбом в холодную каменную стену и замер, прикрыв глаза. Как только голова перестала кружиться, Ахмед, шатаясь, встал на ноги и рванулся к двери, стуча по ней кулаком так сильно, словно бы надеялся ее выбить. Задремавшие было стражники, перепуганные грохотом, мигом проснулись и откинули в сторону засов, почтительно распахивая дверь настежь. — Взгляд в пол, оба, живо! — прикрикнул юноша раздраженно, замерев на пороге.— Кто посмеет на меня посмотреть, тот лишиться головы! Покои Дервиша располагались не так уж далеко, поэтому, уже через пару минут, Ахмед стоял посреди чужой комнаты и ждал, зябко обхватив руками плечи, когда же его заметят. Однако альфа продолжал крепко спать. Крадучись, юноша приблизился к кровати и бесшумно скользнул под одеяло, ложась рядом и устраивая голову на чужой мускулистой груди. Сразу стало теплее и спокойнее. Ахмед перестал наконец дрожать и расслабился, вновь отдаваясь в объятия сна. ***** В эту ночь нормально поспать ему видимо было не суждено, потому что едва только юноша задремал, как его весьма грубо отпихнули в сторону. Недовольно хмурясь, молодой Падишах сел на постели, собираясь немедленно высказать наставнику все, что о нем думает, однако, так и не проронил в итоге ни слова. Дервиш спал, но лицо его было словно искажено болью, а тело напряжено, как при судорогах. Он дрожал, тряс головой и что-то неразборчиво бормотал. «И тебе кошмары снятся? — подумал омега. — И что же ты видишь, Дервиш? Тебе снится твой отец, который промотал все свое состояние, спился от горя и, думая, что этим спасет свою семью от позора, повесился на вожжах? Или ты вспомнил мать, которая слегла в горячке холодной зимой, потому что вы жили очень бедно, и вам не на что было купить дров? Даже гроба у нее не было, настолько бедны вы были. А может, тебе снится, как ты мальчишкой-оборванцем жил на улице, воруя на базаре еду, чтобы не умереть с голода? Скажи мне!» Дервиш, между тем, погружался в свои кошмары все глубже. Приглядевшись, Ахмед заметил, что на щеках мужчины блестят слезы. «Кто бы мог подумать, что бесстрашный Дервиш, с каменным сердцем и железной силой воли, может плакать, да ещё и из-за снов?» — мелькнула в голове мысль. — Хватит! — приказал Ахмед строго. — Ты пугаешь меня! Просыпайся! Спал Дервиш необычайно крепко. Как бы его не трясли за плечи и не хлопали по щекам, просыпаться он и не планировал. Слова на альфу также не возымели никакого действия. Он продолжал метаться в лихорадке на постели. Внезапно, среди бессвязного бормотания омега вполне четко различил слова: «Вы пришли? Вы вернулись? Не уходите! Не бросайте меня!» — Кого же ты зовёшь? — спросил Ахмед, почти вплотную приближаясь к чужому лицу и щекоча рваным горячим дыханием шею мужчины. — Родителей? Друзей, которых у тебя нет и никогда не было? «Не уходите! Останетесь со мной, умоляю! Помогите мне!» «Второй раз за ночь!» — омега раздраженно хмыкнул, но зачем-то нежно погладил альфу по голове и прошептал: — Я никуда не уйду! Я рядом! Не бойся ничего! Спи спокойно, мой верный волк! Внезапно, безумная отчаянная мысль пронзила его сознание. — Я помогу тебе. Ты меня, правда, за такое точно не похвалишь! — Ахмед покачал отрицательно головой. — Но я не хочу, чтобы тебе было больно! Я не могу смотреть, как ты мучаешься! К тому же, я так любопытен, сам знаешь. — юноша нервно улыбнулся. — Как же мне не попробовать того, о чем так много говорят и пишут? Надеюсь, ты простишь мне эту маленькую глупость! Или немаленькую… Что же… Как там говорилось-то в книгах?.. Ага! Кожа к коже. Дрожащими от волнения пальцами омега расстегнул пуговицы на чужой рубашке, разводя ее полы в сторону, а после, застыв ненадолго в неуверенности, стянул с себя сорочку, ложась сверху и укрывая и себя и мужчину одеялом. Чувствовал себя Ахмед от происходящего более чем неловко, однако, отступать было уже поздно. — Что там дальше? Ни о чем не думать, сосредоточиться только на имени… Одно дыхание на двоих, два сердца бьются как одно… — прошло пять минут. — Что-то не бьются! — омега раздраженно фыркнул. — Врут все эти книги! Никакой связи между омегой и альфой нет! Все это глупые сказ… — не успел он договорить, как вдруг, тело накрыло волной жара, перехватило дыхание, сердце замерло на мгновение, а потом забилось в одном ритме с чужим. — Получилось! — обрадовался Ахмед. — Мы — одно целое! Это невероятно! Впрочем, радоваться ему суждено было недолго. И минуты не прошло, как перед глазами все потемнело, и омега рухнул сознанием куда-то в темноту и пустоту. ***** Боль сковала тело целями, тьма проникла во все уголки души. Казалось, он слился с ней полностью и сам стал тьмой. Холод и мрак вокруг. Под ногами пустота, и только рукой Дервиш все еще держался за выступ обрыва. Острые камни резали ему пальцы, и мокрая от крови ладонь скользила по ним, подбираясь все ближе и ближе к краю. Ещё мгновение, и он был готов упасть, сорваться в пустоту и раствориться в ней… Секунда, две, три… время сбилось со счёта и начало идти в обратном порядке. Две секунды… Какой-то знакомый голос позвал его зачем-то по имени. «Чей же он? — Дервиш обреченно вздохнул, чувствуя, как соскальзывает все ниже, приближаясь к своей неминуемой погибели. — Почему я не могу его вспомнить?! Почему так важно сейчас вспомнить, кому он принадлежит?» Одна… Все… Альфа закрыл глаза и расслабил пальцы, переставая держаться. Внезапно, кто-то крепко сжал его за руку и рывком потянул вверх. Ладонь была тонкой, но отчего-то невероятно сильной. «Держись! Руку мне дай!» Жмурясь от возникшего откуда-то вдруг нестерпимо-яркого света, Дервиш поднял голову. Слезящиеся глаза выхватили из общей темноты хрупкий силуэт, весь словно сотканный из солнечных лучей. От него шло тепло, к нему хотелось прижаться и никогда не отпускать больше. «Не бойся!» Вместе они взмыли над пропастью и замерли, зависнув в воздухе. «Это вы?» «Я» Их лица сблизились. Сблизились так сильно, что между ними совсем не осталось никакого пространства. Дервиш растерянно замер, ожидая, что же произойдет дальше, а Ахмед вдруг подался вперед и накрыл своими губами его губы. По ощущениям это было похоже на что угодно, но только не на поцелуй. Волна нестерпимого жара накрыла альфу с головой, и он, проснувшись, вскочил на постели, жадно и глубоко дыша. — Слава Аллаху, все эти сны кончились! — прошептал Дервиш хрипло. — Хотя нет, кажется не кончились. — добавил он оторопело, заметив наконец лежащее рядом обнаженное стройное тело, о котором грезил уже так долго. — Определенно, это лучший из всех моих снов! — мужчина коснулся робко плеча омеги и тут же отдернул руку в сторону. Чужая кожа была мокрой от испарины и в то же время холодной, словно лед. Мысленно молясь о том, чтобы его догадки оказались неверны, Дервиш быстро, но осторожно перевернул тело юноши на спину. Выглядел омега ужасно: лицо вытянулось и побелело, как мел, под глазами залегли глубокие черные тени, и без того острый длинный нос стал еще острее и из него текла кровь, щеки, которых и так не было, запали, пухлые фиолетовые губы сжались в тонкую линию, вокруг рта проступила синева, но хуже всего смотрелись глаза — они были широко распахнуты, застывший стеклянный взгляд не выражал ровным счетом ничего, зато зрачок в нем расширился настолько, что почти полностью затопил радужку. Дрожащей рукой Дервиш коснулся чужой шеи и вздохнул облегченно, ощутив под пальцами биение тонкой жилки. Откуда-то твердо зная, что не стоит звать лекарей и нужно только подождать, альфа постелил на полу около камина меховой плащ и осторожно перенес омегу на него. Где-то пять минут прошли без каких-либо изменений. Но вот, дрогнули наконец острые плечи, голова безвольно мотнулась в одну сторону, затем в другую, словно бы юноша не знал, как ему поудобнее лечь, пальцы вцепились в мех плаща, мелкая дрожь пробила тело, и вырвался из груди едва слышный стон. Дервиш шумно вздохнул и отвернулся. Он примерно представлял, что будет дальше, и не очень-то хотел на это смотреть. Ахмед же, между тем, запрокинул голову, задирая подбородок вверх настолько, насколько это ему позволяла длинная тонкая шея, потом, ноги его как-то уж слишком резко согнулись в коленях, а спину подбросило вверх, как если бы он попытался сесть. Впрочем, уже в следующее мгновение, омега, с пугающим сипло-рваным вздохом, рухнул обратно, вытянувшись безвольно, как покойник, или марионетка, у которой разом перерезали все нити. Его трясло, он хрипел и выгибался дугой. Даже если не приглядываться, видно было, как судорожно сокращаются под кожей мышцы худого, мягко-рельефного живота. Волосы волной растеклись по меху, совсем еще по мальчишески плоская грудь ходила ходуном, бедра время от времени подбрасывало вверх, этим движением невольно наводя на весьма недвусмысленные ассоциации. Лихорадочный румянец полыхал на щеках, губа была прикушена, а огромные глаза широко распахнулись и расфокусированным взглядом скользили по потолку и стенам погруженной в полумрак комнаты. И было во всем этом что-то неправильное, отталкивающе-мерзкое, и одновременно возбуждающее. Длился припадок от силы минуты три — четыре, но за это время Дервиш, по ощущениям, успел, как ему казалось, поседеть раз десять. Всё-таки он не выдержал и повернулся обратно, после чего наблюдал за происходящим, если и не совсем с начала, но до конца, до того самого мгновения, когда Ахмед вздрогнул в последний раз и замер наконец на полу, тяжело дыша. Не желая вводить бедняжку в смущение своим присутствием в момент, когда он окончательно придет в себя, Дервиш тактично удалился в пристроенную к его покоям банную комнату и пустил набираться воду в небольшой круглый бассейн. Вернулся альфа вовремя. Ахмед, которому по какой-то причине не лежалось спокойно на месте, встал, и теперь пытался ходить. Получалось у него ну очень плохо. Ноги дрожали и совсем не хотели его держать. Если отбросить в сторону все лишние мысли и забыть о том, что произошло всего несколько минут назад, выглядело это даже как-то мило. Он напоминал сейчас олененка — такой же хрупкий, длинноногий и трогательно-неуклюжий. «Нет! — подумал Дервиш, всё-таки не удержавшись и окинув воспитанника пристальным, придирчиво-оценивающим взглядом. — Пока еще рано. Будь я романтиком, сказал бы, что цветок еще не расцвел, не успел распуститься в полную силу, но я не романтик, поэтому скажу, что мальчик просто пока ещё не готов. Вот года через два… Во всем виноваты эти вычурные одежды, они его непростительно взрослят и сбивают меня с толку!» — альфа раздраженно цокнул языком и резко шагнул вперед, успевая поймать падающего омегу под локоть. — Как вы себя чувствуете? — спросил мужчина взволнованно. Ахмед слабо улыбнулся и пробормотал: — Так, словно разучился ходить. Дервиш вздохнул с облегчением. — Вы шутите, а значит вам полегчало. А раз вам полегчало, — голос альфы тут же стал строгим и резким, — то потрудитесь объяснить, что произошло сегодня ночью? Я хочу знать, как вы оказались в моей кровати, да еще и без одежды, и почему вам стало плохо. — Ну Дервиш, — простонал юноша капризно, — не мучай меня расспросами! Я устал, у меня голова болит, меня тошнит, и я ооочень хочу спать! — Разве я интересовался тем, чего вы там хотите? — возразил мужчина холодно. — Я хочу знать, что произошло! Ахмед недовольно поджал губы и нахмурил брови, сердито шипя: — Отпусти меня, Дервиш! — Сначала ответьте! — Не отвечу! — Ответите! — альфа упрямо хмыкнул и внезапно принялся трясти юношу за плечи. — Отпусти! — завопил Ахмед, безуспешно пытаясь вырваться. — Ты сошел с ума! Что ты творишь?! — Не отпущу! Сначала ответьте на мой вопрос! — Отпусти пожалуйста! — простонал юноша, зеленея и закатывая глаза. — Дервиш пусти, я все равно не признаюсь ни в чем! Если не перестанешь трясти, меня сейчас вырвет прямо на тебя! — голос омеги истерично дрогнул. Альфа остался непреклонен. — Не велика беда! Вы же не едите ничего, так что и тошнить вам нечем! — обрубил он беспощадно и принялся трясти свою жертву ещё сильнее. — Ладно! Ладно скажу! — сдался Ахмед.— Я пытался установить связь между нами, как между омегой и альфой! Доволен?! А теперь пусти!.. Ну почему ты не отпускаешь? Чего еще ты от меня хочешь?! Дервиш молча подхватил омегу на руки, понимая, что сам он не дойдет, особенно после такой встряски, и отнес его на кровать, а после отошел к шкафу и, вернувшись, накинул на плечи воспитанника шелковый халат. — Почему ты молчишь? — спросил Ахмед, укутываясь поверх халата еще и в одеяло и поджимая под себя ноги. — Ты на меня злишься? — Да злюсь! — повысил Дервиш внезапно голос. — Злюсь! Вам так нравится меня выводить из себя?! Вам доставляет удовольствие заставлять меня беспокоиться о вас?! — Я не хотел ничего плохого! — принялся робко оправдываться омега. — Я не предполагал, что так все выйдет. В этом ведь нет ничего особенного. Между супругами связь вообще постоянная, и ничего плохого с… — Именно, что между супругами! — обрубил Дервиш резко. — Чтобы установить связь, омега и альфа должны быть близки и душой и телом, должны быть единым целым! Только так все получится как надо! Иначе же можно лишиться рассудка, застрять навсегда в чужом разуме, отдать другому все свои жизненные силы, а значит — умереть! Вы хоть понимаете, к чему могло привести ваше глупое любопытство?! Вы хоть представляете, чем все могло закончиться?! Чтобы все получилось, оба должны желать этого и идти друг другу навстречу, а не так как вы, без моего ведома влезли в мою душу! Кто вам вообще разрешал так поступать?! Вы считаете, что раз вы Падишах, то вам можно абсолютно все?! — Нет, Дервиш, — голос юноши дрогнул, а в глазах застыли слезы, — я никогда не считал так! Я не думал… — Именно, что не думали! — закричал Дервиш. — Вы вообще думаете хоть когда-нибудь?! Вы… — в порыве праведного гнева он взмахнул резко рукой, а уже в следующий момент замолчал и растерянно замер, получив весьма неожиданную реакцию на свой жест. Ахмед весь ссутулился, вжал голову в плечи, и закрыв ее руками, шептал, прерываясь на рваные истеричные всхлипывания: — Я правда ничего плохого не хотел! Прости меня! Я не хотел как-то оскорблять тебя своим поведением! Я только хотел помочь! Только помочь… «Он решил, что я хочу его ударить. — подумал Дервиш ошарашенно, и внутри у него вдруг что-то словно оборвалось. — Неужели он действительно считает, что я могу ЕГО ударить?! Я?! Ударить?! Его?! Неужели я дал ему повод так думать?!» — Прости меня! — продолжил Ахмед между тем. — У меня никого ближе тебя нет на всем свете! Я просто не переживу, если и ты от меня отвернешься! А хотя знаешь что… — омега резко повысил голос, но от этого он стал звучать не строже, а напротив — еще более жалобно и жалко. — Уходи, раз я надоел тебе! Все от меня отказались, и ты тоже брось! «Вот что за человек?!» — Дервиш только закатил глаза. — У вас самый вздорный характер, какой я только встречал! Вы постоянно устраиваете истерики! Вы не знаете грани между жестокостью и милосердием! Вы упрямо отрицаете почти все, с чем стоит согласиться, и соглашаетесь с тем, с чем соглашаться не стоило бы! Вы ведете себя капризнее любой самовлюбленной богатой девицы, или избалованного маленького ребенка! — заговорил он, присаживаясь рядом. — Порой вы просто невыносимы! Однако все это вовсе не значит, что я собираюсь отказываться от вас! — Дервиш осторожно приподнял чужое мокрое от слез лицо за подбородок и поцеловал воспитанника в лоб, после чего прижал омегу к себе крепко крепко и замер, мягко перебирая пальцами растрепанные шелковые кудри. — Я был с вами груб не потому что вы противны мне, а потому, что я очень испугался за вас. Меня пугает даже одна мысль о том, что с вами может случиться что-то плохое! Вы это понимаете? Ахмед коротко кивнул. — Все будет хорошо! — альфа ласково потрепал воспитанника по голове. — Я никогда вас не оставлю! Не бойтесь! Знайте: где бы вы ни были, и что бы не случилось, даже если весь мир встанет против вас, я встану между ним и вами, и для меня будет честью защищать вас до последнего вздоха! — Твоего, или моего, Дервиш? — спросил Ахмед тихо. — Не отвечай. — добавил он, печально улыбаясь. — Я знаю ответ сам. Сегодня во сне ты видел смерть.