Ты моя ошибка

— Сегодня вечером приходи в мои покои на ужин! Это не просьба, а приказ, так что никаких возражений я не приму! — бросил Султан сухо и даже почти грубо, столкнувшись с наставником в коридоре на пути в зал заседаний. «Как будто бы я стал отказываться… Странно все это!» — подумал Дервиш удивленно, но в ответ только покорно склонил голову. — Как вы пожелаете, Повелитель! Ваша воля для меня священна! Обычно от подобных слов мальчишка словно расцветал, так как они откровенно льстили его больному самолюбию, но сейчас, он только кивнул коротко и с все тем же каменным выражением лица зашагал прочь, даже не обернувшись на прощание. «Аллах мой! — Дервиш покачал головой. — Не к добру это! Что же он опять задумал?! Надо будет разобраться, пока не произошло ничего!» Слежка не прояснила ситуацию, потому что больше каких-либо подозрительных действий Ахмед не предпринимал. Напротив, целый день он вел себя слишком расслабленно, словно человек, у которого вовсе нет никаких проблем. Альфа от этого не только не успокоился, но напротив — стал беспокоиться только сильнее. Ведь он давно уже усвоил одну простую истину: если воспитанник вдруг, без явных на то причин, становится подозрительно тихим и даже как будто бы счастливым, если говорит, смягчая голос, и при разговоре не отводит от собеседника взгляда, придавая глазам открытое, наивно-искреннее выражение — значит быть беде! Если Ахмед ведет себя так, когда для хорошего настроения у него нет причин, то наверняка он задумал сотворить что-то безумное или ужасное. Впервые Дервиш узнал об этом, когда Шехзаде было всего двенадцать лет. Тогда, одна из новых фавориток Падишаха ударила его мать, а потом кто-то подкараулил ее ночью в коридоре и прямо на ней поджег платье. Шелк и атлас вспыхнули быстрее старой соломы, и пока их потушили, у несчастной сгорели волосы, а лицо и тело покрылись ужасными ожогами. В день, перед тем когда все случилось, Ахмед себя вел точно так же. Интересно, что тогда, к всеобщему удивлению, никто ничего не стал расследовать, а Повелитель, вместо того чтобы прийти в бешенство, напротив был неестественно весел. Дервиш хорошо запомнил момент, когда разгневанный Султан допрашивал гарем, но потом, остановив взгляд на младшем сыне, вдруг успокоился резко, подошел к нему, присел рядом на корточки и долго смотрел на него, после чего рассмеялся громко, взял что-то у слуги, крепко зажал это в маленьком детском кулачке, и потрепав мальчишку по голове, ушел прочь. Тогда, кроме пары человек, никто ничего и не понял, а сам Ахмед, не дав никаких объяснений, убежал в свои покои и заперся там. Утром, когда он вышел, глаза у него были красными, а в ушах красовались роскошные серьги, принадлежавшие раньше той самой изуродованной наложнице. Весь последующий день он провел подле отца, который даже позволил ему присутствовать на совете, чего никогда не разрешал старшему сыну. С того дня, по распоряжению Падишаха, Ахмед неизменно наблюдал за всеми казнями и пытками, происходящими во дворце. Первые пару раз он просто отворачивался или зажмуривал глаза, после пятого раза устраивал истерики, не желая даже покидать свою комнату, и тогда его тащили насильно, после двадцати мальчик смирился со всем и считать перестал. Во взгляде его с тех пор появилось что-то надрывно-больное, и к нему вернулась привычка, как в раннем детстве, прятаться в темном пыльном углу за диваном и сидеть там, сжавшись в комочек. Разговаривать с кем-либо, кроме как по крайней необходимости, он отказывался почти два месяца, хотя выглядел при этом вполне спокойным и в общем целом вел себя послушно. Так все продолжалось до тех пор, пока однажды молодая неопытная служанка случайно не сломала макет галеры, изготовлением которых Ахмед увлекся где-то год назад. Реакция Шехзаде Дервиша откровенно напугала. Мальчик, присутствовавший в этот момент в покоях, резко побледнел, как мел, и в одно мгновенье, из неестественной спокойного, почти что сонного состояния, пришел в такую ярость, что альфа и сам уже готов был поверить, что в этого ребенка вселился шайтан. Его всего трясло от бешенства, лицо приобрело совсем уж нечеловеческое выражение, а в голосе проступили хриплые, рычаще-визгливые нотки. — Задуши ее! Задуши эту дрянь, а потом утопи тело в Босфоре! — закричал Шехзаде, топнув ногой и стиснув руки в кулаки. — Убей ее! Я хочу, чтобы она умерла! Я хочу видеть, как она умрет! Хочу! На крики быстро собралась толпа. Кто-то испуганно закрывал руками лицо, кто-то качал неодобрительно головой, кто-то нервно перешептывался, кто-то наблюдал с интересом, что будет дальше, несколько человек пытались, держась на расстоянии, успокоить ребенка словами, провинившаяся служанка рыдала от страха и умоляла ее пощадить, а Дервиш стоял перед воспитанником, неподвижным истуканом замерев на месте, и совершенно не понимал, как же ему следует сейчас поступить. — Если хотите, чтобы она умерла, — заговорил мужчина наконец и протянул Шехзаде кинжал, — то лишите ее жизни сами. Ахмед замолчал. Руки его плетьми безвольно повисли вдоль тела, лихорадочный румянец выступил на побелевших щеках, дыхание стало тяжелым и хриплым. Он простоял так где-то пару минут, а потом осел обессиленно на пол и расплакался, безутешно и беспомощно. Потом, когда их оставили наконец одних, сквозь слезы мальчик долго рассказывал альфе о том, что боится спать и даже закрывать глаза, потому как во сне видит мертвецов, о том, что повсюду ему мерещится кровь, а в тишине его преследуют предсмертные крики убитых, и ещё много о чем. Именно тогда, слушая все эти чудовищные рассказы и видя, до какого состояния довели его воспитанника, Дервиш твердо решил, что именно он будет тем человеком, который лишит Султана Мехмеда жизни. ***** Вечера альфа дожидался с несвойственным ему обычно нетерпением. Любопытство и интуиция мучили его, а время, словно назло, тянулось ужасно медленно, настолько, что порой возникало ощущение, будто бы оно и вовсе остановило свой ход. За ужином Ахмед вел себя подозрительно радушно, много шутил и явно старался увести беседу в сторону от обсуждения имеющихся проблем. — Ну и? — спросил Дервиш, когда ему надоело притворяться. — И зачем вы это сделали? — Сделал что? — Ахмед растерянно пожал плечами, старательно изображая недоумение. — С вашим скверным аппетитом, да еще и сейчас, когда мы находимся на грани голода, вы вдруг позвали меня ни на разговор; ни просто для того, чтобы я побыл с вами рядом; а именно на обед, да ещё и сразу заявили при этом, что выбора у меня нет, и прийти я в любом случае обязан. Вам было нужно зачем-то, чтобы я сел за стол и разделил с вами трапезу. Это первое! — альфа усмехнулся. — Второе — не было дегустатора. И третье — вы налили нам вино из одного кувшина, но сами только делали вид, что пьете. Из этого можно сделать вывод, что в вине был яд… — Не яд… — с лица Ахмеда мигом стерлась маска наивности, а само оно стало серьезным и напряженным. — Хорошего же ты обо мне мнения! Это было всего лишь снотворное. И добавил я его не в вино, как ты подумал, а в твою еду, в сладости, и даже в хлеб. Сам же я вино не пил лишь потому, что у меня болит желудок со вчерашнего дня. — Ловко вы меня обдурили! — мужчина коротко усмехнулся. — Что же это получается? Ученик превзошел учителя, или просто я начинаю стареть и теряю хватку? — Бдительность, Дервиш… — Ахмед нахмурился. — Ты теряешь бдительность! Ты сам говорил не раз: чтобы видеть в темноте, нужно приучить глаза к ней, но достаточно будет всего один раз взглянуть на свет, и вновь ты станешь слепым и беспомощным! Твоя беда в том, что ты смотришь на огонь, а не на то, что он освещает, и не на то, что скрывается в тени от него, и в итоге ты не видишь ничего! — юноша покачал головой. — Даже огня… — И что же вы задумали? К чему устроили весь этот спектакль? — Дервиш попытался встать, но ноги, ставшие внезапно словно ватными, его подвели. — Осторожно! — Ахмед вовремя успел подхватить наставника под руку, спасая от падения, а после помог ему добраться до дивана. — Ты бы пытался помешать мне, если бы знал, что я собираюсь сделать. — пояснил омега с виноватой улыбкой, заботливо подкладывая альфе подушку под голову. — После снотворного так плохо на утро, что я всегда жалею потом, что пил его. — пробормотал он, хмурясь. — Ты вряд ли прислушаешься, но все же, мой тебе совет: когда проснешься, не вставай сразу, полежи ещё немного. — добавил юноша на прощание. — И да… если я не вернусь к утру, то не ищи меня. Все равно не найдешь уже. Дервиш собрался было возразить хоть что-нибудь, но сон взял над ним верх, и черная пелена накрыла сознание, совсем как теплое одеяло, которое Ахмед накинул ему на плечи. ***** — Просыпайтесь, Паша! Скорее вставайте! О Аллах! Мне сегодня точно не сносить головы! — разбудили Дервиша чьи-то сокрушенные причитания над ухом. — Где я? Что вчера произошло? — подумал мужчина заторможено. — Это покои Повелителя. — сообразил он наконец, учуяв терпкий аромат жасмина, который всегда шлейфом сопровождал своего хозяина и пропитал собой все к чему он прикасался: одежду, книги, разложенные на столе географические карты, даже простыни, подушки и одеяло. Это комната вся благоухала им. — Я в его покоях. — альфа блаженно вздохнул, но быстро сообразил, что что-то здесь не так. — Почему я здесь? И самое главное, если я здесь, то где же тогда сам Повелитель? От последней мысли альфу словно кипятком ошпарило. Даже не обратив внимания на острую головную боль, Дервиш вскочил на постели и схватил пытавшегося разбудить его слугу за шиворот. — Где Падишах, Хаджи Ага? Где он?! Он вернулся уже во дворец?! — Вы задушите меня так, Паша! — прохрипел евнух, закатывая глаза. — И задушу, если не скажешь немедленно, где Повелитель! — отозвался альфа раздраженно, но хватку все же ослабил. — Повелитель ждет вас в башне справедливости! Дальше слушать мужчина не стал. Не утрудившись даже тем, чтобы немного привести себя в порядок, умыться, или хотя бы оправить помявшуюся одежду, он сорвался с места и направился почти бегом в указанном направлении. Во дворце явно творилось что-то неладное. Слуги, стражники и даже встречные Паши все выглядели встревоженными, а кто-то даже был откровенно напуган. — Государь! — поприветствовал Дервиш, едва последняя ступень осталась позади. Ахмед резко повернулся и, окинув наставника каким-то странным, нечитаемым взглядом, подозвал его легким движением руки. — Посмотри туда, — указал он в сторону окна, — а потом скажи, что ты видишь. Быстрыми шагами мужчина приблизился к окну и буквально оцепенел от представшего перед ним зрелища. С высоты башни было прекрасно видно, что внутренний двор Топкапы и дворцовые улицы сплошь заполнены людьми. Люди эти были все как один рослые, с боевым раскрасом на угрюмых бородатых лицах, одетые в причудливые доспехи и накидки из звериных шкур, вооруженные до зубов, с диковинными шапками на головах, и длинными спутанными волосами, свисающими на сильные плечи, а за спинами их угрожающе красовались огромные птичьи крылья. — Так что ты видишь, Дервиш? — повторил Ахмед свой вопрос. — Вижу смерть. Множество смертей. — выдавил Паша тихо. — Вы привели в столицу Делилер*. Сколько их? Три сотни? Четыре? — Пять. И благодари еще, что я не призвал башибузуков*! — юноша коротко хмыкнул. — Я об этом думал, но потом решил, что мне моя столица всё-таки дорога, и я не хочу пускать в самое ее сердце головорезов, наслаждающихся убийствами и ничего не знающих о чести. Дервиш нахмурился и тяжело вздохнул. — И как давно вы все это начали планировать? — После первого же раза, когда янычары учинили бузу. Я сразу понял, что ничем хорошим эта история с невыплаченным бакшишем не закончится, поэтому отправил посыльных к Дели Деврану и в стан акынджи*. Я не особо верил, что хоть кто-нибудь из них откликнется на мой призыв. — Ахмед заправил за ухо выбившуюся прядь волос. — В день, когда произошло восстание, я отчаялся, пал духом, потому что понял, что у меня нет никаких шансов на победу, как у одинокого короля на шахматной доске, а на следующий день сокол принес мне письмо, а потом и посыльные вернулись с благой вестью. — омега едва заметно улыбнулся. — Тогда я впервые ощутил, что сейчас Аллах на моей стороне! Акынджи к вечеру будут в столице, а с Делилер пришлось договариваться особо. Они сказали, что встанут под мое командование, только если я осмелюсь явиться к ним без сопровождения и оружия. Пришлось идти… — Они сами безумцы… — пробормотал Дервиш шепотом, — и Господина себе ищут такого же безумного! А кто ещё, если не безумец, отважится на такое?! — Я все слышу вообще-то! — Ахмед недовольно цокнул языком. — Может я и безумец, зато безумец с армией! — И зачем вам эта армия сейчас нужна? Что вы хотите сделать? — Сегодня… — омега подошел ближе и положил наставнику руку на плечо, — я собираюсь решить все проблемы, что есть, сжечь за собой мосты, а завтра начать жизнь с чистого листа. Я послал за палачами. После призыва к вечерней молитве, все кончится. Мой брат умрет, а я обеспечу наконец себе стабильность престола! — голос Ахмеда даже не дрогнул при этих словах. — А ты иди сейчас к Делилер и построй их так, чтобы никто из тех, кто придет на дворцовую площадь, не мог их увидеть раньше, чем будет отдан приказ. Я велел янычарам и сипахи явиться на смотр. Им представится последний шанс выбрать, за какую сторону они будут воевать. Наблюдайте внимательно! Всем, кто раскается, я дарую прощение, а тех, кто откажется повиноваться, отряды Делилер под твоим командованием этой ночью пусть всех вырежут и выставят их головы на главной городской площади! — Ахмед устало вздохнул и прикрыл глаза. — Они с мечом пришли в мой дом, и я отвечу им тем же!