Ты моя ошибка

В усыпальнице было холодно, пусто и торжественно тихо. И только гулкое эхо шагов нарушало траурное «молчание», поднимаясь вместе с пылью с мраморного пола и зловещим хохотом взлетая вверх к круглым сводам, где тонуло потом в сплетении цветочных узоров и кружевной резьбе. Ахмед оглянулся растерянно по сторонам, словно боясь, что кто-то увидит его сейчас, в момент максимальной слабости, и медленно приблизился к стоящим на постаментах гробам. — Ну здравствуй, брат… — прошептал он и прикоснулся робко к укрытому черно-золотым покрывалом ребристому краю одного из саркофагов. — Ты наверно думаешь, что я к тебе прощения просить пришел? — юноша криво улыбнулся и зажмурился, запрокинув голову и сжав губы в узкую линию. — Знаю, ты меня простишь, даже после того, что я сделаю… Только вот я себя простить не смогу! И что мне тогда до твоего прощения?! Да я и не к тебе вовсе пришел! — отрезал омега и, рвано всхлипнув, вытер рукавом мокрые от выступивших невольно слез глаза. — Я из-за отца здесь. Ты думаешь наверное, что я его ненавидел? Все так думают! — Ахмед утвердительно кивнул каким-то своим мыслям. — Только вот…я отца любил… Смешно звучит, правда?! — из груди юноши вырвался короткий звук, напоминающий одновременно и смех и стон отчаяния. — А уж мне то как смешно! — омега опустился обессиленно прямо на холодный пол и привалился спиной к стенке гроба. — Да, я мечтал его убить, мечтал много лет, но не хотел, чтобы он умер. Не понимаешь, верно? Знаю. Этого невозможно понять, но это так! Мне всегда было жаль его за то, что он жесток. За то, что не умеет любить. — Ахмед шумно шмыгнул носом и прикусил губу, ненадолго замолкая. — Я не хотел чтобы он умер. Если бы хоть раз отец попросил простить его, я бы простил. Мне не хотелось его смерти, мне хотелось только чтобы он сожалел, сожалел о том, как поступал с нами, о том, что был несправедлив! — глухой отзвук задушенных рыданий эхом прокатился по пустому павильону. — Но он не сожалел! Никогда не сожалел! И сожалеть уже не будет! — Ахмед вскочил резко на ноги, нервным жестом запуская пальцы в волосы и растрепывая идеально уложенную прическу. — И это сводит меня с ума! То, что он сожалеть не будет! Не будет! — Повелитель, — раздалось внезапно за спиной. Юноша вздрогнул и резко повернулся. — Как ты посмел сюда явиться? — спросил он у слуги пугающе спокойным, даже равнодушным голосом. — Я же велел не тревожить меня! — П-простите, Господин! — заикаясь от страха промямлил несчастный. — Сафие Султан настаивает на немедленной аудиенции. Она ждет вас в ваших покоях. П-п-простите еще раз, что нарушил ваше уединение! Султанша в гневе, поэтому я не мог не выполнить ее приказа. — Это я сейчас буду в гневе! — Ахмед угрожающе прищурился и медленными шагами начал приближаться, глядя на посыльного тем самым взглядом, каким голодная кошка смотрит на откормленного домашнего голубя. — Кто посмел пустить эту женщину в мои покои без моего дозволения?! Кто осмелился на такую дерзость?! Говори, и ты, возможно, останешься жить! — Стражники! Это стражники ее пропустили! — Стражники значит… — Ахмед кивнул. — Что же… Тогда иди сейчас к Дервишу Паше и передай ему, что я отдал приказ этих двоих немедленно казнить! Эти нечестивцы покои Падишаха превратили в проходной двор и понесут за это заслуженное наказание! На их место пусть Паша поставит других, более надежных! Слугу, обрадованного тем, что сегодня ему удалось счастливо миновать смертоносного господского гнева, словно ветром сдуло, а сам Ахмед быстрыми шагами отправился во дворец. ***** — Наш внук-повелитель. Ты хоть понимаешь, что творишь? Как ты мог пустить во дворец этих безумных дикарей? — Это вы что творите?! — грубо обрубил Падишах, едва за ним закрылись двери. — Неужели после всего произошедшего вы считаете, что все еще имеете право, как прежде, наносить мне визиты без приглашения? — процедил он холодно — Вам не занимать дерзости! Или вы считаете, что подписанная мною бумажка действительно защитит вас, в случае чего, от моего гнева? — омега осклабился в неприятной злой улыбке. — Нет! Не защитит! Вы плохо продумали пункты договора. Например, для того чтобы оказаться в темнице, вам вовсе не нужно выезжать за пределы дворца! Сафие Султан раздраженно скривила губы. — Ты не имеешь права так с нами поступать! Мы Валиде Султан, по закону… — Я прекрасно знаю наши законы! — прервал ее Ахмед. — За долгие месяцы, прожитые, милостью отца, в кафесе*, у меня было достаточно времени, для того чтобы хорошенько их изучить! Вы все еще носите титул Валиде Султан только потому, что я так хочу, а по правилам он должен принадлежать моей матери, как и ваши покои и ваше неоправданно огромное жалование! Если я захочу, ничто и никто не помешает мне расправиться с вами, поверьте! Я — сын своего отца и ваш внук, вы прекрасно знаете, на что я способен! Женщина благоразумно воздержалась от ответа, хотя ей и хотелось очень много чего высказать вздорному упрямому мальчишке. Ахмед же с показным спокойствием присел на кресло, расслабленно попивая из бокала шербет, но по его застывшему, как у мертвой рыбы, взгляду, было видно, что он напряжен до крайности, дико зол и сдерживает себя из последних сил. — Вы очень несправедливы ко мне, Госпожа! — заговорил он после затянувшегося молчания. — Я всегда знал, что все, что вы для меня делали хорошего, вы делали, рассчитывая в будущем извлечь из этого выгоду, однако, я все равно любил вас и люблю, больше даже, чем родную мать, которую вы же у меня и отняли. И вам это отлично известно! — юноша судорожно вздохнул. — А вы же настолько безразличны ко мне, что я умру — вы не заметите! Или заметите и обрадуетесь! — губы Ахмеда тронула едва заметная печальная улыбка. — Вы бросили меня в огонь, отдали на растерзание толпе, и все это только для того чтобы потешить свою гордость! А на днях, пока я был отвлечен бунтом, вы еще и Муфтия подкупили, чтобы он отказал мне в фетве! Думаете, вы сможете этим мне помешать? Поздно! Я уже послал за палачами! Скоро все будет кончено, и тогда вы не сможете больше использовать моего брата для того, чтобы плести против меня интриги. Вы же для этого так отчаянно пытаетесь добиться того, чтобы он остался жив?! — Мы волнуемся за судьбу государства! — возразила Сафие Султан твердо. — Ты слишком молод, у тебя нет детей, а чтобы они появились наконец, для начала нужно хотя бы выдать тебя замуж, что весьма проблематично, зная твой характер! Давай будем честными! Кому ты нужен такой?! Перспективы, которые откроет брак с тобой, конечно очень многих влекут, но вот твоя репутация… Но даже если все устроиться, то все равно должно пройти время. Много времени. А вдруг с тобой что-то случится? Кто тогда продолжит династию, если твой брат будет мертв?! Ахмед резко вскочил с кресла, гневно сверкая глазами. — То государство, о котором вы говорите, — это Падишах! А Падишах это я! Вас должно заботить не то, кого, в случае чего, найти мне в замену, а то, как сберечь меня, чтобы замену не пришлось искать! Мне плевать, устраивает ли некоторых моя кандидатура! Я делаю всё, что должно, пытаюсь править достойно, принимать решения, которые пойдут моим подданным во благо, и не собираюсь терпеть унижения только из-за того, какой я! Никто не посмеет больше меня унижать за то, что я родился омегой! Я не просил Аллаха создавать меня ущербным! Кто я вообще такой?! — простонал юноша, закрывая голову руками. — Что я такое?! Мужчина сверху, снизу женщина, а в итоге не то не другое! Однако моей вины в этом нет! И винить меня вам не за что! — Ахмед тяжело вздохнул и замер на месте, пытаясь успокоиться. — А ведь как всё было бы просто, родись я альфой! — выдавил он тихо. Его сущность для него была очень больным местом. Пожалуй даже самым больным. Именно тем, что он — омега, молодой Падишах объяснял все свои неудачи и всю ту ненависть, что шлейфом тянулась за ним с самых ранних лет. — Да, тебя многие считают странным, многие недолюбливают за эту самую странность, — Султанша хмыкнула, — но яростнее всех себя ненавидишь ты сам! Ахмед осклабился в неприятной злой ухмылке. — Верно! Я ненавижу себя, а вы Госпожа, напротив, слишком себя любите. Полагаю, таким образом вы компенсируете то, что больше никто не любит вас! Ваши дочери вас боятся, вашего сына вы воспитали чудовищем, на любовь неспособным, любовь слуг, которую вы покупаете за золото, ничего на деле не стоит, любовь в принципе пуста и бессмысленна, пока она не взаимная, а вы же никого не любите, тех же, кто любил когда-то вас, вы оттолкнули сами! — Ты проиграл и срываешь зло на нас. Мы бы могли простить тебя, будь твое поведение просто юношеской глупостью, но тобой не глупость движет, а боль и ненависть! Сколько же в тебе гордости! — женщина неодобрительно покачала головой, кривя губы в усмешке. — Только ты одно запомни: гордость, она словно яд… — Собственный яд змее не страшен! — прервал ее Ахмед. — И вообще, уж кому бы говорить о гордости, как о грехе, но точно не человеку, обращающемуся к самому себе на «вы»! Сафие в ответ недовольно поджала губы, не находя, что ответить. — Вы можете идти, Госпожа. — Падишах приглашающим жестом указал ей на дверь. — Я не горю желанием и дальше находиться в вашем обществе, как и вам, уверен, не доставляет удовольствия моя компания! Так к чему же тогда продолжать разговор, который неприятен нам обоим? К тому же, если вам заняться нечем, то у меня дел достаточно. Я не так часто могу насладиться свободными минутами отдыха и, поверьте, не имею желания тратить это время на вас. Можете идти… — Вот так однажды от тебя уйдут все, кто тебе дорог! — бросила Султанша на прощание. — И тогда ты останешься совсем один! Ахмед даже не повернул голову в ее сторону. — Я был один так долго, что уже не боюсь одиночества! В отличие от вас… Сафие Султан поклонилась и вышла за дверь.