Ты моя ошибка

— Повелитель, вы так напряжены. — вырвал Ахмеда из пучины безрадостных мыслей чужой вкрадчивый голос. — Вам надо отдохнуть! Вы устали. Если желаете, — девушка-служанка, ее вроде бы звали Махфируз, приблизилась, крадучись, и нежным касанием пальцев прошлась по его руке, после чего опустилась рядом с креслом на колени и поцеловала чужую холодную тонкую кисть, — я могу доставить вам немного наслаждения. Омега недоумевающе нахмурился. Конечно же он знал, что в гареме некоторые наложницы, отчаявшись дождаться своей очереди на хальвет, в тайне, ведь за это можно было поплатиться головой, развлекались друг с другом, однако самому ему раньше с подобным сталкиваться не приходилось. О Махфируз Ахмеду было известно многое. Итальянка, двадцати трех лет отроду, красивая, высокая, со здоровой и крепкой, но при этом изящной фигурой. Из многодетной семьи, что тоже немаловажно. Ее специально готовили для роли наложницы с двенадцати лет, благодаря чему она была не только прекрасно образованной и хорошо воспитанной хатун, но и очень умелой любовницей. А ещё, Махфируз была высокомерной, глуповатой, недальновидной и истинно рабски покорной перед своими хозяевами, что позволило бы без угрозы для себя использовать ее в любых своих планах. Сафие Султан на эту наложницу возлагала когда-то большие надежды. Махфируз удалось даже на время привлечь внимание Падишаха, однако потом Султаном стал Ахмед, и из фаворитки она превратилась в обычную служанку, с чем, по всей видимости, мириться не собиралась. «Ей похоже абсолютно все равно, кто сидит на троне. — подумал омега отстраненно. — Я Султан, а остальное для нее неважно!» Затянувшееся молчание дерзкая девушка приняла за согласие и, вконец осмелев, принялась быстро и ловко расстегивать золотые пуговицы на его кафтане. Ахмед бы и хотел возразить, но был слишком ошеломлен происходящим, а когда теплые ладони принялись одновременно поглаживать его шею и стягивать рубашку с острых плеч, все разумные мысли окончательно вылетели у него из головы. — Что ты делаешь? — пробормотал он тихо и растерянно. Девушка лишь усмехнулась многообещающе и попыталась его поцеловать. То, что на поцелуй Ахмед не ответил, так и продолжая неподвижно сидеть в кресле, не сильно ее расстроило. Внезапно, не особо отдавая отчёт своим действиям, юноша представил на месте женских мягких рук, ласкающих его чувствительную шею и острые ключицы, неизвестно кому принадлежащие, откуда-то смутно знакомые грубоватые, мозолистые крепкие ладони, явно мужские. — Аа-х… — простонал он протяжно, сам не ожидая от себя такого. Даже Махфирузе удивилась столь бурной реакции на совершенно невинные простые ласки. — Так значит слухи врут?! — спросила она странным тоном. — Значит всё-таки вы никогда и ни с кем не были близки? Никогда не знали чужой нежности? Не изведали огня страсти? Позвольте только, и я ублажу вас так, как ни один из альф, этих бесчувственных мужланов не сможет! Горячие губы опалили поцелуем запрокинутую доверчиво шею, а правая рука по хозяйски, но при этом не причиняя боли, сжала в кулаке пышные длинные волосы. — Искандер… — пробормотал юноша жалобно, но уже в следующий момент ошарашенно воскликнул: — Что?! Махфируз озвучила тот же вопрос, отстав от него на каких-то пол мгновения. — Кто этот мужчина? Кого вы звали, Повелитель? — Уходи! Уходи немедленно! — крикнул Ахмед испуганно, пытаясь прийти в себя. — Как вообще ты посмела ко мне прикоснуться?! Убирайся! Девушка послушно покинула покои, а сам Падишах поднялся резко с кресла и быстрыми шагами принялся мерить свои покои, слоняясь из угла в угол. — Стража, — позвал он, наконец немного успокоившись, — пошлите за Анастасией. Я буду ее ждать в саду. ***** Из-за испортившейся резко погоды сумерки накрыли землю слишком рано, словно бы сами небесные светила скрыли свои светлые лики за черными грозовыми тучами, не желая видеть того, что свершится этой ночью. Пламя факелов, окруживших беседку по всему периметру, вырывало из черного полотна тьмы оранжевое пятно света, накрапывал мелкий колючий дождь, и глухо рокотал где-то вдали гром. — Повелитель, Анастасия здесь, как вы и приказали. Ахмед резко повернулся, и взгляд его тут же принял встревоженное и одновременно злое выражение. — Что с ней? — спросил омега взволнованно. — Почему она без сознания?! Что вы с ней сделали? Отвечай немедленно, Рейхан ага! Евнух почтительно склонил голову. — Повелитель, вчера вечером, во время ужина, эта девушка посмела оскорблять вас прилюдно. Она назвала вас деспотом, тираном и жестоким варваром, а после и вовсе устроила драку со служанкой, которая сделала ей замечание. Ваша Валиде узнала об этом возмутительном случае и велела бросить ее в темницу. Девчонка видимо потеряла сознание от страха, ведь там совсем нет света и бегают крысы. — Я знаю! — ответил Ахмед быстро, но тут же сообразил, что сболтнул лишнего. Не стоит слугам знать, что в подземной тюрьме он гостил уже не раз и не два… Он столько времени там провел в разные дни, что даже сделал для себя вывод, что спать нужно посреди комнаты, лежа на земляном полу, а не опирась ни в коем случае на каменные стены, потому что камень высасывает из человека тепло, гораздо быстрее, чем это делает земля, и остаться здоровым тогда точно нет никаких шансов. — Почему об этом не известили меня?! — продолжил юноша раздраженно, жестом веля слуге уложить девушку на скамью. — Мы не решились отвлекать вас такими глупостями. — Чтобы больше такого не повторилось, а иначе ты поплатишься своей головой! Понял? — прервал его Падишах строго. — Да, Государь! — Уходи! — Как прикажете. Ахмед присел рядом со скамьей и вытер бледное лицо девушки смоченным водой из фляги платком. — Настя! — позвал он. — Настя, очнись! Что с тобой? Анастасия поморщилась, приоткрыла щелочками глаза, а потом вдруг дернулась резко и укусила юношу за палец, видимо приняв его за одного из ненавистных тюремщиков. — Аа-у! — воскликнул несчастный, тряся рукой. — Ты мне чуть палец не оторвала! — Природа дала омегам острые зубы, мы все больно кусаемся! — огрызнулась девушка, уже немного придя в себя. — Ты так и будешь на меня злиться? Настя брезгливо поджала губы. — Ты мне противен! — Противен значит? — юноша отвел взгляд, отворачиваясь. — Скажи, — голос его нервно дрогнул, — я плохо с тобой обращался? Я был жесток? Оскорблял тебя, или может бил?! Нет… Так почему тогда ты так ко мне относишься? — Потому что ты деспот, который возомнил себя хозяином мира! Для тебя жизни людей ничего не значат! Ты думаешь только о себе! — Я просто хочу жить! Разве это грех?! — Ахмед резко сорвался на крик. — Ты никогда не сможешь этого понять! Ты жила, беспечная и счастливая в окружении своей семьи. А я все эти годы не жил, а существовал, постоянно, год за годом, день за днем, час за часом, в любую минуту ожидая того, что сейчас откроется дверь и за мной придут палачи. С пяти лет я жил, зная, что у меня нет будущего! Зная, что никогда я не узнаю счастья в браке, не возьму на руки своего ребенка. Зная, что впереди меня ждет лишь смерть! У меня не было даже надежды! Анастасия потрясенно замерла, кривя лицо в слезливой гримасе, а юноша между тем продолжил: — Думаешь, я хотел такой судьбы?! Мне никто не давал права выбирать! Все они, даже мать, смотрели на меня так, словно я уже умер. Но я всё ещё дышал, мое сердце билось. И каждый день я обманывал себя пустыми бесплодными фантазиями. Но однажды — глаза его блеснули странным блеском, — я зашел слишком далеко… После очередной крупной ссоры, отец на целых полтора года запер меня в кафесе. Я ни в чем не нуждался там, но такая жизнь все равно была подобна аду. Я лишился всего: тренировок, возможности выезжать на охоту, права видеться с близкими, а самое главное свободы. От одиночества, запертый в четырех стенах наедине со своими кошмарами, я едва не сошел с ума и уже через пару месяцев готов был на коленях умолять отца о прощении. Однако, он не собирался меня прощать, и однажды, вместо того чтобы выпустить наконец на свободу, зачем-то принес мне укутанного в пеленки Мустафу, а когда я взял его на руки, просто ушел, так ничего и не объяснив. Позже, от кормилицы, приставленной к ребенку, я узнал, что Халиме чем-то сильно разгневала отца, за что он отправил ее в ссылку, в наказание разлучив с сыном. Мне же он поручил заботу о нем, чтобы занять меня хоть чем-то. Наш Падишах был довольно-таки молод, наследники у него при этом уже имелись, поэтому его не сильно огорчила бы смерть ребенка, в случае моей неудачи. Теперь с братом должен был возиться я. Вначале хлопоты с ним меня ужасно тяготили. Бессонные ночи, постоянные слезы, крики и капризы выводили меня из себя, но вскоре я привык, а после, это и вовсе стало важной частью моей жизни. Ему не было тогда даже года, поэтому именно при мне Мустафа сделал первый шаг, мне сказал своё первое слово, вся моя жизнь на тот момент вращалась вокруг него, его маленьких достижений и побед, веселого лепета и смеха. Забота о брате стала для меня не просто чем-то естественным и привычным, но и вовсе неотъемлемой частью меня самого. Я никогда не знал раньше, каково это, когда тебя любят, ничего взамен не требуя. Любят не за красоту и ум, не за деньги, не за успехи и достижения, а просто так! Любят любым, без лживых масок и ролей, которые все мы разыгрываем перед теми, кто окружает нас. Я не знал никогда до того момента, как это, когда ты не просто существуешь бесцельно, а живёшь, потому что нужен кому-то! Мустафа помог мне все это узнать. И вот, в один момент — Ахмед замолчал ненадолго, переводя дыхание, — я представил себе на мгновение, что это мой ребенок, мой сын… Если бы я только знал тогда, чего мне будет стоить эта ложь! — юноша горько усмехнулся. — Обманувшись раз, я уже не мог вернуть все так, как было раньше, как было правильно. С каждым днем я запутывался в этой сети лишь сильнее. Я не думал ни о последствиях, ни о том, что поступаю плохо. Мне просто хотелось воспитать этого ребенка так, чтобы он не был похож на меня, чтобы его жизнь была счастливой, и ему никогда не пришлось бы узнать того, что знал я: ненависти, боли, презрения… Он должен был стать лучше меня! Лучше всех, кого я знал! А потом, отец простил Халиме, и Мустафу, которого я уже твердо считал к тому моменту своими ребенком, у меня просто отняли. Для меня это было неожиданным и оттого очень тяжелым ударом. Я ревновал его к родной матери, мечтал о том, чтобы она умерла, сходил с ума, рыдал по ночам в подушку от бессилия и ненависти. Халиме об этом знала и долгое время не позволяла нам даже видеться, потому что её злило, что ко мне ее ребенок привязан больше, чем к ней. Она растерзать меня готова была за то, что матерью Мустафа считал уже не ее. Ты права, я чудовище! Красивая внешность, которую мне все так любят приписывать, не скрыла от твоих глаз уродливую искалеченную душу. Но боже мой, — омега плотно плотно зажмурил горящие от слез глаза и замотал головой, — как же мне сейчас больно! Если бы только я мог, то не задумываясь убил себя! Однако, у меня нет на это права. Моя мама, Дервиш… Если меня не станет, то и им не жить! — нахмурился юноша напряженно. — Халиме Султан их уничтожит, а этого допустить нельзя! Но скажи, Настя, если бы тебе предложили выбирать, кто должен умереть, твои родители, или твоя сестра… Кого бы ты выбрала?! Кого оставила жить, а кому подписала бы смертный приговор? Девушка побледнела и торопливо перекрестилась. — Что ты говоришь такое?! Как вообще здесь можно выбирать?! — А мне приходится! — омега тяжело вздохнул. — Ты и представить себе не можешь, как бы мне хотелось, чтобы мы были самой простой семьей крестьян, или купцов, в которой родные любят и заботятся друг о друге, где мать не идет войной на дочь, а сын не восстает против отца, где дети почитают родителей, а родители любят детей, а не убивают их, где братья не рвут друг другу глотки, сражаясь за место под солнцем, и сестра не травит сестру ядом, желая себе забрать ее мужчину! — Ахмед запрокинул голову, пытаясь сдержать застрявший в горле ком рыданий. — Но, увы, я родился в семье Падишаха, в которой любить не принято! В ней родился, и в ней и умру… — закончил он тихо. — Я Султан, у меня столько власти, но даже я ничего не могу изменить в том миропорядке, что всех нас окружает, как и смерть моего брата ничего не изменит, как и моя смерть… Законы династии существуют тысячи лет, и простому смертному не под силу им противостоять! — Ахмед поднялся на ноги и прошелся по кругу беседки, истуканом возвышающейся на самом краю обрыва над морем. Медленно он приблизился к широким перилам, служащим последней преградой между пустотой пропасти и твердью, и замер, тяжело опираясь на них руками. На лице его в этот момент застыло выражение такого беспросветного отчаяния, что Настя даже испугалась на мгновение, что юноша все же решил оборвать свою жизнь и сейчас броситься вниз, но он и не шелохнулся, даже когда в небе с оглушительным грохотом полыхнула молния, а затем, вдали послышались слова призыва к вечерней молитве. — Скоро все будет конечно. Наконец-то… — коснулся слуха девушки тихий голос, похожий больше не на человеческую речь, а на шепот ветра. Ахмед повернулся к ней лицом, бледный как мел и с безумным взглядом. Шатаясь, он сделал пару шагов в ее сторону, а потом вдруг упал без чувств на холодный каменный пол. ***** — Ахмед, слава богу ты наконец очнулся! Ты очень напугал меня! — Настя, что я…? Где…? — юноша растерянно огляделся по сторонам. Где-то вдали грохотали громовые раскаты, сквозь шум ветра и бьющихся о скалы волн, доносились слова молитвенных песнопений. С неба накрапывал едва заметный мелкий дождь. — Мустафа… — внезапно омега всполошился. Он резко встал на ноги, и глядя на девушку полным ужаса и немой мольбы взглядом, спросил: — Как долго я был без сознания?! Сколько времени прошло?! — Не больше пяти минут, я даже лекаря позвать не успела, а … Она еще не закончила говорить, а Ахмед уже сорвался с места и бегом бросился прочь из сада. «Только бы успеть! Только бы не было поздно!» — билась в его голове не то просто мысль, не то молитва, когда он летел по коридорам, едва не сбивая с ног встречных обитателей дворца, и не обращая внимания на оклики и провожающие его удивленные взгляды. Из-за слабости во всем теле, ноги все еще не очень то подчинялись своему хозяину, особенно на крутых скользких ступенях, ведущих в подземелье, грозясь устроить ему гораздо более быстрый спуск, и в итоге, наградить, в лучшем случае переломами, а в худшем сломанной шеей. Но сейчас, все это​ было неважным. Наконец, осталось миновать последние пару коридоров, впереди уже слышался звук чужих шагов и отчаянные рыдания Халиме Султан. — Убийцы! Негодяи! Пощадите его, он же еще ребенок! — кричала она, но сердце юноши ее мольбы не тронули. После череды предательств, организации покушений и лжи в лицо, в его глазах она уже давно утратила шанс на сострадание и милость, до ее мучений ему не было никакого дела, все что волновало омегу сейчас — это жив ли еще Мустафа. — Стойте! Остановитесь! — ворвался он в комнату темницы, грубо отталкивая в сторону стоящего у дверей одного из палачей, а уже в следующий момент, дрожащими руками стянул с шеи брата так и не успевший затянуться шелковый шнурок. «Успел…» — осознание данного факта нахлынуло волной почти что болезненно острого облегчения, столь сильного, что уже в следующий миг, Ахмед рухнул на колени, пачкая об грязный пол камеры покрытое золотым шитьем одеяние и едва дыша от комом ставших в горле слез. — Прости! Прости меня! Прости меня, Мустафа! Прости! Прости, брат! Я никогда не казню тебя, слышишь, никогда! — Братик… — вторил ему сквозь рыдания мальчик. Дервиш, которому поручено было лично проследить за тем, чтобы все прошло как надо, кивком приказал палачам уйти, а сам остался в камере, молчаливо и хмуро наблюдая за происходящим. Наконец, омега немного успокоился. Поднялся на ноги и с ребенком на руках вышел в коридор, несколько мгновений спустя сталкиваясь взглядом с прижавшейся к оконной решетке едва не обезумевшей от страха за жизнь сына женщиной. — Мустафа?! — прошептала она, не то спрашивая, не то умоляя. — Отопри! — велел Ахмед стражнику, а в следующий момент, когда малыш, едва его опустили на землю, бросился в объятия матери, понял, что снова проиграл. — Повелитель, — Халиме Султан схватила ладонь омеги и принялась покрывать ее судорожными поцелуями, — благодарю вас! Вы даровали мне все сокровища мира! Я буду вечно молить Аллаха за вас! Юноша брезгливо выдернул руку из захвата и прошипел: — Этот раз был последним! Еще одна оплошность, и я отрублю тебе голову! — а затем развернулся​ и быстрым шагом направился на выход из темницы. Впрочем, за одним из бесконечных поворотов он замер, привалившись спиной к стене, и поднял на стоящего рядом альфу виноватый взгляд. — Ты разочарован? Я сегодня проявил слабость. — Вовсе нет! Вы проявили милосердие. Милосердие — удел великих! — Мое милосердие за чужой счет! — отозвался Ахмед устало. — Имел ли я право так поступать?! За это решение я заплачу очень дорогой ценой и надеюсь, вас с матушкой она не затронет. Я вас подвел, подставил под удар… Ты простишь меня за это? Прости пожалуйста! Пойми, я не смог его убить и никогда не смогу.Ведь ты же знаешь, он мне как сын. Он — часть моей души. А ты, ты, Дервиш, смог бы убить меня? — Я бы предпочел умереть! — отозвался альфа глухо. — Пусть даже самой страшной смертью, но никогда бы я не поднял на вас руки! Вы приняли решение, и уже не измените его, я это отлично понимаю, как понимаю и ваши чувства. Все, что я могу сейчас, это попросить чтобы вы были осторожнее. Потому что, как бы там ни было, для нас, меня и вашей матушки, нет ничего страшнее чем даже мысль о вашей смерти! Помните об этом и берегите свою жизнь как величайшую ценность! ***** — Ахмед! — воскликнула Анастасия, едва открылась дверь и юноша перешагнул порог. — Что произошло?! Куда ты убежал так быстро?! Омега ничего не ответил, покачиваясь, прошел к кровати и опустился на нее, смотря в стену стеклянным взглядом. — Я не смог… — заговорил он наконец. — Не смог убить брата, и уже никогда не смогу теперь. Мои чувства оказались сильнее долга. Девушка тихо присела рядом и доверчиво опустила голову ему на плечо. — Ты больше не злишься на меня? Я больше не тиран и деспот? — Нет. В комнате на несколько минут повисла тишина, но она не была гнетущей или неловкой. Наконец, омега повернулся, собираясь что-то сказать, но так и не сказал, потому​ что Настя, измотанная этим​ тяжелым днем, спала на его плече и будить ее совсем не хотелось. Ахмед улыбнулся и, прижавшись к подруге еще ближе, прикрыл глаза. И неважно, что спать сидя не очень то удобно, что утром наверняка будет болеть спина и шея, главное, что сейчас было уютно и тепло, а рядом был человек, всегда готовый проявить понимание и поддержку. В эту ночь, впервые за много лет, ему снились только приятные сны.