Ты моя ошибка

По купальне клубами плыл белый пар, горячий влажный воздух был пропитан ароматом благовоний, душистых трав и дымом кальяна. — Тебе срочно нужно сделать перерыв от тренировок! — протянула Настя задумчиво. Внимательным взглядом она рассматривала бордовые черточки ссадин и желтовато-пурпурные пятна синяков на чужом теле, самый свежий, а также самый большой из которых расположился с правой стороны на рёбрах, а прямо над ним рассекали грудь три глубоких алых полосы от львиных когтей. — На тебе места живого скоро не останется! — Пустяки! Бывало и хуже! Не хрустальный — не разобьюсь! — Ахмед легкомысленно махнул рукой и, морщась едва заметно от боли, лег в бассейн, впрочем тут же расслабляясь. В воде ему стало легче и, довольно прикрыв глаза, юноша откинул голову на бортик, блаженно улыбаясь. — А ты знала, Настя, что неверные считают, что в гаремах омеги массово предаются друг с другом разврату и вообще почти все время ходят обнаженными? — спросил он несколько минут спустя, насмешливо щурясь. — Угу. — девушка кивнула. — А я вот не знал до недавнего времени, пока не услышал сегодня на рынке разговор двух иноверцев. Они так оживленно все это обсуждали, да еще и ни капли не сомневаясь в том, что говорят, наивные! Вот правда… — Ахмед покачал непонимающе головой, — придумали же! — Им заняться нечем, наверное. — отозвалась Анастасия, растирая мочалкой плечо. — Или же они просто завидуют. Им то запрещены плотские утехи, если только не для деторождения. — Это очень глупо, как по мне! — юноша вылез из воды и сел рядом. — Раз уж Аллах дал человеку возможность испытывать удовольствие, то зачем отказываться от его даров? — У всех свои причуды. Вы считаете странными их, они считают странными вас. — отозвалась девушка задумчиво. Омега согласно кивнул. — Пожалуй ты права. — Халиме Султан и Шехзаде, что ты решил насчет их судьбы? — спросила Настя вдруг. Ахмед тяжело вздохнул, не сразу отвечая. — Брата я казнить не стану! Халиме же заслужила смерти, но ее я пощадил лишь потому, что не хочу отнимать у Мустафы мать. Я сам был сиротой при живых родителях, я знаю каково оно… Знаю, как живётся, когда ты никому не нужен, когда никто не пожалеет тебя и не приголубит. — на лицо юноши легла тень тяжёлых воспоминаний. — Я не хочу ему такой судьбы! Пусть будет счастливым! Настя виновато опустила голову. Она уже пожалела о том, что не сумела обуздать свое глупое любопытство и завела разговор на откровенно больную для собеседника тему. — Ты сегодня ездил в корпус янычар. Как все прошло? — спустя пару минут задала она вопрос, чтобы прервать затянувшееся молчание и перевести тему беседы в другое русло. — Все сложилось успешно? — девушка взяла в руки гребень и принялась осторожно расчесывать им чужие мокрые волосы. — Мне показалось, что ты вернулся хмурым. Что-то плохое случилось? — Ничего! — отозвался юноша резко. — Я просто устал! — А может… Внезапно распахнулась резко дверь, и в купальню вошел Дервиш. Ахмед его заметил первым и, кинув в него одним из лежащих рядом на подносе яблок, чтобы отвлечь, набросил в это время на подругу простыню, давая ей возможность прикрыться. — Иди к себе, Настя, а ты отвернись пока. Ну нельзя же так! — продолжил юноша раздраженно, когда они остались наедине. — Ты хоть предупреждай, когда входишь! — он быстро закутался в полотенце и замер, недовольно скрестив руки на груди. — Я ведь могу быть не один! Да ладно я, — Султан хмыкнул, — это у меня, как все говорят, ни стыда ни совести, а Настю ты напугал! Дервиш виновато опустил голову, соглашаясь со всем сказанным. — И чего ты вообще пришел?! Что же за такое срочное дело у тебя, что ты не мог подождать, пока я не закончу приводить себя в порядок?! — Вы же сами велели мне немедленно явиться. — возразил мужчина удивлённо. — Так ведь я это велел еще два часа назад, сейчас уже все и без тебя решилось. — Меня не было во дворце, поэтому приказ я получил только сейчас. Простите за напрасное беспокойство! — Ладно уж, — юноша легкомысленно фыркнул, — расслабься ты! Ничего страшного не произошло! Я на тебя не злюсь. Подожди, сейчас я оденусь, и пойдем в мои покои. Все равно отдых ты мне уже испортил! ***** Прошло полчаса, и все это время Падишах сидел молча у камина и сушил волосы. — Повелитель, — начал наконец Дервиш осторожно, — я понимаю, что вы расстроены произошедшим сегодня в корпусе возмутительным случаем… — Расстроен? — Ахмед недоверчиво хмыкнул и поднялся на ноги. — Ничуть! Зол, да… Спасибо кстати, что напомнил о «приятном», а то ведь я и забыл уже. Но если серьезно, то я не дурак и прекрасно понимаю, что в честном бою тот мальчишка меня бы не победил. Даже думать об этом смешно! Позор здесь не на мне, а на старшинах корпуса, которые не способны должным образом обучить своих воинов. К тому же, если бы для меня столь подлое нарушение правил не было бы неожиданностью, я бы в любом случае выиграл, потому что гнев в битве плохой советчик, он придает сил, но и забирает их, ослепляет глаза и затмевает разум. Его победа — всего лишь дело случая! — Вы говорите очень мудрые вещи! — Дервиш уважительно кивнул. — А ты чего ждал? — Ахмед слегка нахмурился. — Думал, сейчас тебе придется меня успокаивать, как обиженного капризного ребенка? Я вырос! Перед тобой уже не тот мальчишка, которого ты знал раньше! Прошлый я давно уже умер, хочешь ты того или нет! — Честно говоря, иногда мне становится жаль, что это так… — Но почему?! — Я очень привязан к этому мальчику! — Паша тяжело вздохнул. — У него была прекрасная душа, белее снега и ярче солнца! — По твоему сейчас я стал бездушным?! Нет, Дервиш! Я также как и ты радуюсь, люблю, страдаю. У меня сердце живое — не кусок льда, не камень! — Ахмед перехватил его за руку, встревоженно заглядывая в глаза, и прижал ладонь альфы к своей груди. — Послушай только, как оно стучит… — Бьется как загнанное, словно птица в клетке! — прошептал мужчина немного хрипло от волнения. — Это потому, что я и правда живу в клетке. Я — пленник этого дворца, своего проклятого титула, своей несчастной судьбы! А ты, — юноша приблизился к альфе почти вплотную, — ты как вольный ветер, Дервиш… Летишь куда хочешь, гордый и свободный! Я завидую тебе, завидую твоей свободе! — Так было раньше. — нахмурился мужчина. — Вы забрали мою свободу, сделав вечным пленником данных мною клятв и безграничной привязанности к вам! — Ты винишь меня за это? — Я не могу вас винить! Ахмед горько усмехнулся, отводя взгляд и мотая отрицательно головой. — Не можешь, потому что я твой Повелитель? — Потому что этот плен — лучше, что есть у меня! — отозвался альфа тихо. — Оооо… Если бы вы только знали, как вы прекрасны! Как прекрасны, боже мой! Ваша красота лишила меня сна, лишила рассудка! — Дервиш пригладил ладонью тяжелый шелк каштановых волос, другой рукой в это время опускаясь на поясницу. — Вы словно весна, пьянящая и сводящая своей красотой с ума, словно неукротимое пламя зари, что горит в ваших глазах! В моей жизни, вы — как сияющая звезда на черном небосклоне! Как солнце, что ослепляет всех своим светом! — А ты, — омега, едва касаясь, провел ладонью по чужой смуглой щеке, кое где уже покрытой морщинами, — ты — морозное небо в зимнюю ночь, Дервиш. Ты гром, который сотрясает землю дождливой холодной осенью. Ты тьма, что прячет меня в своих объятиях от всего мира, тьма, знающая все мои тайны, тьма, слышавшая все мои проклятия и молитвы, видевшая все мои слезы и вместе со мной пережившая всю мою боль! Твоя душа, как открытая книга в моих руках, книга, таящая в себе множество загадок! Но за последнее время я не прочел в ней и пары строчек… И знаешь почему? Потому что я боюсь! — Но бояться не нужно! Дервиш вдруг резко прижал омегу к себе, целуя его грубо, жадно и в тоже время безумно нежно. От ощущения того, как чужие мягкие губы покорно приоткрылись, не отвечая, но всё-таки позволяя углубить поцелуй, от того, как по юношескому стройному телу волной прошлась судорожная дрожь, от того, как Ахмед невольно не то всхлипнул, не то вскрикнул, когда альфа оставил укус на его тонкой, запрокинутой от удовольствия шее, мужчина едва не сошел с ума от счастья. Но внезапно все закончилось. Омега вырвался из чужих объятий и отошел в сторону, отрицательно мотая головой. — Нет! — выпалил он испуганно. — Так нельзя! Мы не должны делать этого! Это неправильно! Мы не можем быть вместе! — Но почему?! Почему?! Объясните мне, Аллаха ради! Я понять не могу, в чем проблема?! Почему не можем?! — Для меня ты — как отец, как настоящий отец, и иначе у меня воспринимать тебя не получается! Я пытался, но все равно каждый раз, когда мы вступаем в близость, меня словно выворачивает наизнанку от ощущения неправильности того, что мы делаем! Мне самому плохо от этого! — карие глаза блеснули от слез. — Я знаю, чего ты ждешь от меня, о чем мечтаешь… Но прости, я никогда не смогу пойти на это. Я очень боюсь… Очень, правда! Боюсь, что если мы переступим эту черту, то разрушим все, что создавалось год за годом с таким трудом. И тогда, счастье одного из нас непременно обернется болью для другого! Мы слишком разные! Нам никогда не быть вместе! Мы как тьма и свет! Они друг друга убивают, растворяются один в другом и исчезают! Так и мы с тобой друг друга просто погубим! В комнате повисла тревожная тишина. Прошло уже несколько минут, а никто так и не решился ее прервать. Но вот отворилась дверь, и в покои, поклонившись, вошел слуга. — Повелитель, к вам Шехзаде Мустафа. — Проси… — Я пойду, если позволите. — кивнул Дервиш. — Иди. — Ахмед тяжело вздохнул. — И этот разговор… — добавил он, нахмурившись, — лучше нам обоим сделать вид, что его никогда не было. — Как вы пожелаете! — склонился мужчина и стремительными шагами вышел за дверь, не замечая брошенного вслед полного затаенной тоски и боли взгляда. ***** — Мустафа, — спросил омега, после нескольких мгновений наблюдений за тем, как мальчик медленно приближается к нему крошечными шажками, словно борясь с отчаянным желанием как можно скорее броситься бежать прочь, — ты что, боишься меня? — Нет. — малыш отрицательно покачал головой. — Но я боюсь, что палачи снова придут ко мне и убьют! — Брат мой, — Ахмед подошел и опустился рядом с мальчиком на колени, так, чтобы их лица были на одном уровне, — я ведь дал тебе слово, что никогда и никому, даже себе, не позволю больше причинить тебе вреда! Я сдержу это слово! Клянусь! Послушай… Все это было просто дурным сном, а сейчас мы оба проснулись, и кошмар отступил. — юноша мягко улыбнулся. — Ты ведь веришь мне?! — Да. — Ну тогда иди сюда, мой храбрый бельчонок! — Братик! — Мустафа повис у омеги на шее, чувствуя как юноша крепко, но в то же время осторожно обнимает его в ответ. — Братик мой! Мой любимый братик! Ахмед запрокинул голову и отвернулся, пытаясь скрыть слезы. — Ты что, плачешь? — спросил мальчик, обхватив ладошками узкое бледное лицо и пристально заглядывая в глаза. — Тебя что, кто-то обидел? Скажи кто, и я его побью! — малыш грозно нахмурился. — Никому нельзя тебя обижать! Ахмед в ответ лишь судорожно всхлипнул, уже не скрывая слез. — Ну не плачь! — Мустафа погладил брата по вздрагивающему от рыданий плечу. — Когда Дильруба плачет, мама говорит, что она страшненькой становится. Но ты не переживай, это сестра страшненькая, а ты даже когда плачешь очень красивый! Вспомнив свое не раз уже виденное в зеркале покрасневшее, припухшее от слез лицо, перекошенный в гримасе боли рот, дрожащие губы и морщины на лбу, Ахмед невольно усмехнулся, понемногу успокаиваясь. «Красивый говоришь? Ну да конечно!» — фыркнул он мысленно, но все равно из любопытства спросил: — Что, правда красивый? — Честно честно! — кивнул мальчик совершенно серьезно, а потом попросил: — Только ты не плачь больше, ладно? Когда ты плачешь, мне тоже очень грустно становится! Пойдем! — протянул он руку. — Будем вместе пускать бумажные галеры в пруду. И Настю с собой позовем, она веселая. Ахмед задумался на несколько секунд, а потом вытер с лица слезы и кивнул. — Пойдем… ***** Дервиш не знал ее имени. Ему было абсолютно все равно: кто она, как появилась в этом борделе и зачем. Также как не интересовало его ее лицо, и маленькая острая грудь с твердыми от холода и пьяного возбуждения сосками, он даже не посмотрел на нее, сразу же веля лечь на живот. Все, что альфе было действительно интересно сейчас — это распростертая под ним бледная худая спина, с торчащими лопатками и выделяющимися позвонками, и раскинувшиеся на ней темные длинные кудри. Даже родинка между лопаток была почти на том же месте. В этот раз обмануть себя удалось и, выдавив из груди задушенный звериный рык, мужчина, спустя несколько минут, кончил и замер, зарывшись лицом в ее волосы и тяжело дыша. — Ах, Господин! — простонала девушка довольно. И тут же заветная иллюзия растаяла как дым. Ее кожа была мокрой от пота и обильно политой духами. От нее пахло совсем не тем тонким и изящным ароматом, и на ощупь она, конечно же, не была такой же гладкой и бархатистой. Длинные спутавшиеся волосы секлись на кончиках, были жесткими, словно конская грива, и даже в подметки не годились тем роскошным шелковым кудрям, о которых альфа грезил порой одинокими ночами. «Все не то! Все не так! Все ложь! Потому что это не он!» — подумал Дервиш с досадой. Ну конечно не он, ведь тому, кого Дервиш представлял на месте этой глупой, жадной до денег девицы, нечего делать здесь, рядом с ним, лежащим обнаженным на сбитых простынях, в душной комнате барделя, где воздух пропитан запохом дешевых благовоний и кислого вина, и слышно, как за тонкими стенами в соседних комнатах кто-то стонет в порыве страсти и скрипт кровать. — Что-то случилось, Господин? — спросила девушка, заметив мрачное выражение на его лице. — Я что-то сделала не так? Дервиш ничего не ответил, только встал и принялся быстро одеваться. — А как же…? Альфа достал из кармана кошель и бросил ей несколько золотых монет, явно больше, чем она заслужила, после чего, не слушая благодарностей, и даже не обернувшись напоследок, также молча вышел за дверь.