Ты моя ошибка

За последние две недели произошло слишком много всего. Настолько много, что Ахмед совсем потерялся в водовороте окружившего его вдруг хаоса. Главным ударом, несомненно, была внезапно вскрывшаяся благодаря Халиме прямо перед самой свадьбой тайная связь между Шахином Гераем и Фахрие Султан. С одной стороны омега вздохнул с облегчением, потому что старший из братьев Ханзаде слишком уж часто появлялся во дворце, всякий раз выводя Ахмеда из себя своим странным, а вместе с тем излишне дерзким поведением, чем невольно наводил на мысли о том, что в своем Султане этот мужчина видит явно не только Повелителя, что юношу не на шутку пугало. Связь с Фахрие эти предположения опровергла, к счастью, потому что, едва избавившись от Дервиша, омега ни коим разом не желал заполучить в подарок от судьбы второго такого-же непредсказуемого и опасного поклонника. Но с другой стороны, всплывшая вдруг на поверхность, как выброшенный незадачливым убийцей в реку труп, правда обещала в будущем, если срочно не будут приняты необходимые меры, перерасти из разряда семейных дрязг в огромный скандал, поэтому, вынося решение о казни Шахина, Ахмед не сомневался ни секунды. С этим все тоже, впрочем, прошло совсем не так гладко, как изначально задумывалось. Прямо посреди казни, когда на шее Ханзаде уже успел затянуться шелковый шнурок, на площади внезапно появился Мехмет Герай и, ползая у Султана в ногах, ценой слезной мольбы и втоптанной в грязь собственной гордости почти сумел добиться для старшего брата помилования. Почти потому, что Ахмед намеревался стоять на своем до конца и, отменив казнь, вместо нее решил выслать Шахина в Крым, где его, как все прекрасно понимали, ждала смерть от рук узурпировавшего трон дядюшки. ***** Сейчас юноша, полулежа на кровати в своих покоях, пытался, несмотря на головную боль, читать книгу и очень не обрадовался, когда в комнату вдруг, даже не спросив прежде позволения войти, ворвалась Фахрие Султан, а вслед за ней Дуду хатун. — Повелитель, простите! — поклонилась женщина виновато. — Я говорила Госпоже, что вы изволите сейчас отдыхать и никого не собираетесь принимать, но Госпожа меня не послушала. — Я ни в чем тебя не виню. — Ахмед сел и благосклонным жестом велел старой Калфе поднять голову. — Можешь идти. Я сам разберусь с Госпожой. — Благодарю, Повелитель! — Так зачем ты пришла, Фахрие? — если к Хюмашах Султан — старшей своей тетушке юноша всегда обращался на «Вы» и относился с огромным уважением, то вот к Фахрие он никаких светлых чувств не питал, открыто презирая ее за высокомерное поведение, склочный характер и малодушие. Впрочем, неприязнь между ними, зародившаяся еще с тех пор, как Ахмед перестал быть ребенком, была взаимной. Султана раздражало ее ничем не обоснованное высокомерие, а Фахрие в свою очередь ненавидела его из ревности к матери, но сейчас Госпожа забыла про спесь и, ради того чтобы получить желаемое, изображала из себя кроткого невинного ангела. Она склонила почтительно голову, прежде чем ответить на заданный вопрос, и даже поцеловала племяннику руку. — Я об одном лишь хочу вас попросить, помилуйте Шахина Герая! — заговорила она наконец, так и не поднимая взгляда. — Вы ведь тоже омега, Повелитель, и вас ждет таже участь, вы должны понять меня! — по щекам девушки потекли слезы. — Меня уже трижды выдавали замуж. Первый мой муж был так стар, что умер прямо на брачном ложе, второго казнили у меня на глазах, а третьего сразила​ болезнь. Я никогда не была счастлива, не знала, что такое любовь, а Шахин показал мне выход из этой беспробудной тьмы! Он стал для меня светом, так позвольте же и мне стать светом для него! «Глупая! — подумал Ахмед раздраженно. — Неужели ты и правда считаешь, что твои лживые слезы заставят меня действовать в ущерб своим интересам?! Чтобы я отменил эту свадьбу, вновь подставив под угрозу наши отношения с Искендером, да никогда такого не будет!» Султан нехотя отложил в сторону книгу и, поднявшись, подошел к ней, прожигая тяжелым, до удивительного равнодушным взглядом. — Я лишь одно тебе скажу, Фахрие, — заговорил он холодным беспристрастным тоном, — за верность и послушание Повелитель щедро вознаграждает, а за предательство жестоко карает. Таков закон, и если не следовать ему, то наступит хаос! Ты предала своего Султана, ослушавшись моего приказа, предала мать своим непослушанием, предала семью, запятнав ее честь… Ты заслужила наказание! Благодари еще, что не ты за свои ошибки расплачиваешься, а твой любовник! Лицо Султанши вспыхнуло гневом. — Когда же вы превратились в такого бессердечного тирана?! — воскликнула она отчаянно, явно от злости забыв о том, что ей стоит сдерживать свою дерзость. — Вы возомнили себя хозяином мира! Думаете, ваши законы чего-то стоят?! Они никак не меняют того факта, что в глазах народа вы не только омега, так еще и неопытный мальчишка, который не способен сам принимать решения, а лишь выполняет то, что предатели нашептывают ему на уши! Вы правда думаете, что с вашим мнением кто-то считается? — девушка ядовито усмехнулась. — Неужели вы слепы настолько, что не видите того, что вы пустое место для всех! Хотя корона Падишаха и на вашей голове, но всем и каждому известно, что истинным правителем империи являетесь не вы, а моя матушка! Никакой вы не Падишах! Вы всего лишь жестокий мальчишка! Вы стали тираном, совсем как ваш отец! — Знаешь в чем на самом деле причины всех твоих бед, Фахрие?! — движение, с которым Ахмед приблизился к собеседнице почти вплотную, было настолько резким и пугающе неуловимым, что девушка даже вскрикнула от страха. — Нет, не в том, что судьба распорядилась чтобы ты родилась дочерью Султана, и не в том, что твоя мать столь властна, что ты не можешь пойти против ее воли! Вся твоя проблема в том, что ты глупа! Безобразно глупа! В твоей красивой голове нет ни капли ума! Ты не умеешь держать язык за зубами, когда это нужно! Будь я столь же глуп, давно бы уже кормил рыб на дне Босфора! Скажу прямо, мне плевать, с кем ты скрашиваешь своё одиночество, если бы о твоих изменах узнал только я, то не сделал бы ничего, потому что мне бы было все равно, но ты испортила все сама, когда позволила правде открыться! — юноша осклабился в неприятной, откровенно отталкивающей улыбке. — Изменяешь — изменяй незаметно, предаешься блуду — делай это так, чтобы никто не видел! Это просто! Проще, чем ты думаешь! И еще, — Ахмед мягко и даже почти нежно опустил ладонь на чужую шею, легонько поглаживая. Он даже не пытался сильнее сжать пальцы, чтобы придушить собеседницу, или просто сделать ей больно, но эта его притворная спокойная нежность сейчас пугала намного сильнее, чем если бы Падишах был в откровенном бешенстве, — никогда, — прошептал юноша едва слышно, — слышишь, никогда больше не смей говорить, что я стал похож на отца! Я не он! Я не приказывал душить младенцев, не велел палачам топить в море беременных женщин и старух, и не издевался над родным сыном так, как не каждый палач станет издеваться над своей жертвой! Я защищался: убивал предателей и ставил на место тех, кто слишком много о себе мнит. Например твою мать, или Дервиша — людей, которыми безмерно дорожу! Если я так жестоко поступил с теми, кого люблю, представь, что я могу сделать с тобой! — губы юноши тронула легкая, почти совсем незаметная усмешка. — Радуйся, что мне на тебя плевать, дорогая моя тетушка! Полюбовавшись немного на ту реакцию, которую вызвали у Султанши его слова, Ахмед изящным жестом указал ей на дверь. — Можешь идти, а то меня уже начинает тошнить от твоего глупого лица, а ещё у тебя мерзкие духи, они воняют, словно помои на солнце! Задыхаясь от злости, Фахрие выбежала из комнаты, оставив наконец его одного. Ничуть не огорченный произошедшей только что ссорой, Султан вернулся вновь на кровать и, подложив под голову руки, замер, рассматривая узоры на ткани балдахина. Знал бы кто только, какой бардак сейчас творился в его голове. Пару дней назад они с Искендером опять завели разговор о Дервише, и в какой-то момент альфа спросил вдруг обиженно: — И что же такого Паша знает о вас, чего не знаю я?! — Много чего, хотя бы потому, что он видел меня обнаженным. — отозвался Ахмед тогда задумчиво, а потом предложил зачем-то, прежде чем сам успел осознать, что сказал. — Хочешь я и тебе покажу, что прячу под мехами и шелком? Нормальные омеги, думаю ты и сам знаешь это, переживают из-за каждого мелкого шрама на теле, а у меня этих шрамов сотни! Выглядит это мерзко! Я бы очень хотел, чтобы они были получены в славных битвах, а не так… — лицо Ахмеда на мгновение исказилось в гримасе злости и боли, но он быстро взял себя в руки и закончил привычным насмешливым тоном: — Уверен, тебе не понравиться! — Позвольте мне самому решить, понравится или нет! Когда я увижу ваши шрамы, пусть Аллах убьет меня молнией, если на моем лице вы прочтете хоть каплю отвращения! От этих слов юноша покраснел до кончиков ушей и, будучи в ступоре, даже не сразу оттолкнул Искендера в сторону, когда тот принялся быстрыми движениями расстёгивать пуговицы на его кафтане, жарко дыша омеге в висок и слегка прикусывая его время от времени за мочку уха. — Не сейчас! — всё-таки сумел прошептать Ахмед, пересилив себя. — Однажды я отдамся тебе, но только не сейчас! Нужно немного подождать! После они, забыв об осторожности, целовались голодно, словно безумцы, и теперь у Ахмеда вся шея и плечи были в укусах и поцелуях. Слава Аллаху, под высоким воротником никто не мог заметить этого безобразия, а Настя, когда увидела, смеясь, посочувствовала ему, намекая на то, что такой страстный любовник может однажды и до смерти залюбить. Ахмеду же было не до смеха. С того момента, когда они поцеловались впервые, перейдя черту, за которую не следовало ступать, с каждым днем общаться с Искендером спокойно становилось все сложнее, разговоры предсказуемо заканчивались поцелуями, а необходимость останавливаться каждый раз на полпути превратилась в нечто сродни извращённой пытке, прикосновения чужих рук жгли огнем, и снились такие сны, что Султан даже перестал просить Настю оставаться с ним на ночь, после того, как за завтраком она однажды спросила, насмешливо щурясь, что же такое ему снилось, что он стонал, да еще и так громко. «Проклятие! — Ахмед помотал отрицательно головой, пытаясь отбросить в сторону назойливые мысли не самого приличного характера, вновь посетившие его, уже далеко не в первый раз за день. — Нужно срочно отвлечься на что-нибудь. Перечитаю, пожалуй, еще раз те указы, что мне принесли под печать.» Уйдя с головой в работу, юноша сумел наконец вздохнуть спокойно, но важные бумаги закончились слишком быстро, а впереди оставался еще целый бесконечно длинный вечер. Спасла положение очень вовремя подвернувшаяся под руку забытая на кровати из-за визита Фахрие книга, но читать все равно было сложно, так как сосредоточиться на смысле текста, или даже на каких-то отдельных словах получалось с трудом. — Повелитель, простите, что отвлекаю вас, но Дуду хатун велела узнать, не желаете ли вы отужинать? — знакомый голос прозвучал почти как гром средь ясного неба. Ахмед оторвал взгляд от книги и поднял глаза на нарушившую его уединение служанку. Он не ошибся, подумав, что ее голос был ему знаком. Перед ним стояла Махфируз. — Нет. Я не хочу есть. — отозвался молодой Падишах как-то слишком уж задумчиво для столь простого вопроса. — Повелитель, — девушка склонила почтительно голову и уже собиралась уйти, но чужая рука тисками вдруг сжала ее запястье, не позволяя ей этого сделать. На мгновение в глазах Махфируз мелькнул страх, но потом она пригляделась и, видимо заметив что-то еще кроме напряжения в выражении лица Султана, послушно присела на колени около его кресла. — У вас такая кожа… — произнесла девушка тихо. — Какая такая? — Белая, как мрамор, и холодная, словно лёд. На мгновение Ахмед замер, пытаясь заставить себя подчиниться голосу разума, но хватило его совсем ненадолго. Совсем не вовремя нахлынули волной воспоминания об чужих шершавых сильных пальцах, хозяйничуящих под его рубашкой, об обжигающих поцелуях и горячем дыхании над шеей за миг до очередного поцелуя или укуса, и омега сдался. «Может быть я зря себя мучаю? Может быть стоит перестать плыть против течения? Может все и в самом деле проще, чем кажется?» — Ахмед шумно вздохнул и многозначительно прищурил глаза. — Так согрей мою холодную кожу! — велел он, четко разделяя каждое слово, и томно прикусил губу. Махфируз понимающе кивнула.