Ты моя ошибка

— Юсуф Ага, как там Повелитель? Есть изменения? — спросил тихо Паша, усталым жестом потирая ладонью лоб. Чувствовал Дервиш себя из рук вон плохо. Аппетит пропал напрочь, мигрень тисками сжимала голову, еще и бессонница вцепилась когтями и никак не собиралась отступать ни перед утомлением, ни перед вином или травяными отварами. Впрочем, если учитывать тот факт, что Сафие Султан почти не покидала своих покоев, ни с кем не общаясь, кроме верных слуг и дочери, Настя, разозленная тем, что ее не пускают к Ахмеду, объявила голодовку и ультиматуму своему следовала с достойным уважения упрямством, а Хандан Султан вообще уже вторые сутки как слегла в нервной горячке, Дервиш еще держался молодцом. Лекарь тяжело вздохнул и ответил, напряженно хмуря и без того морщинистый лоб: — Самочувствие Повелителя стабильно плохое. Особых ухудшений нет, как и улучшений, увы, однако надо понимать, что долго в таком состоянии организм не продержится, и если в ближайшее время ничего не изменится, то его убьет если и не болезнь, то истощение. Дервиш неразборчиво выругался заплетающимся языком и ударил по стене кулаком, кажется, разбивая костяшки в кровь. — На самом деле это поразительно, что Повелитель все еще жив! — продолжил старый Ага, нервно перебирая узловатыми пальцами бусины четок. — Его пока спасает сущность омеги. — Не понимаю, о чем ты? — Дервиш прикрыл глаза и затряс головой, пытаясь избавиться от назойливого звона в ушах. Сейчас он действительно был не в состоянии понимать намеки и строить логические ходы. Утомленный переживаниями разум медленно, но неизбежно предавал его. — Омеги слабее физически, но зато они гораздо быстрее восстанавливаются, чем кто бы то ни было еще. — пояснил лекарь терпеливо. — Иначе бы они просто не выжили, как вид. Ситуация, когда течная омега оказывается в самый неподходящий момент среди толпы альф, совершенно не способных себя контролировать, может произойти абсолютно с любой омегой. Представьте, сколько шансов выжить было бы у какой-нибудь несчастной хрупкой девочки, едва переставшей играть в куклы, стань она жертвой группового изнасилования и не имея при этом способности к быстрому восстановлению?! Паша повел плечами в неопределенном жесте, истолковать который можно было совершенно любым образом. — Она бы скорее всего умерла. — подытожил Юсуф Ага, так и не дождавшись ответа. — Кроме того, с огромной вероятностью еще и до того момента, когда ее оставили бы наконец в покое. А так она отлежится несколько дней в постели, а где-то через месяц будет уже полностью здорова. — Ее тело будет здорово! — возразил Дервиш резко, очнувшись вдруг от сонного оцепенения, в котором пребывал с того самого момента, как покинул прошлым вечером зал заседаний. — Но что будет с ее разумом?! — А разве кого-то волнует ее разум? — отозвался Юсуф Ага невозмутимо. — Даже в случае с нашим Повелителем всем все равно на его душевные травмы и переживания, единственное, что важно — сможет ли он подарить государству наследника. Разве это не так, Паша? — Не так! — Дервиш угрожающе нахмурился. — Мне не все равно! Его матери не все равно! Девчонке этой полоумной, что рвется к нему в покои, зная, что может заразиться и умереть, не все равно! Вам не все равно в конце концов! Если есть исключения, пусть нас даже и мало, уже нельзя сказать, что все равно абсолютно всем! — Вы, я вижу, не теряете надежды… — вздохнул старик тяжело. — Мне бы тоже хотелось надеяться, — усмехнулся он печально, незаметно смахивая с морщинистой щеки слезу, — потому что, как вы сами сказали, мне не все равно. Я рядом с Повелителем с самого его рождения и его судьба мне небезразлична. Однако я лекарь, и при всем желании не могу питать ложных надежд. Если Повелителя и способно что-то спасти, то только чудо. Вы верите в чудеса, Паша? На этот вопрос Дервиш предпочел не отвечать и вместо этого сам спросил: — Повелитель говорит что-нибудь? Может просит о чем-нибудь? — Вы видимо не совсем понимаете, в каком состоянии Повелитель сейчас находится. — покачал лекарь головой. — Он почти все время в беспамятстве, лишь несколько раз в сутки, когда нам удается ненадолго сбить жар, он приходит в себя, но в эти моменты слишком слаб, чтобы вести долгие беседы. Но вы правы, кое что он всё-таки говорит, постоянно повторяет в бреду… — Это имя, верно? — произнес Дервиш скорее утвердительным, чем вопросительным тоном, не давая собеседнику договорить. — Искендер, так ведь? Он зовет его? — Да. — старик кивнул. — Мне было неловко говорить об этом, но как я понимаю, вы и сами все знаете. — Искендер — новобранец янычар. Это он спас Повелителю жизнь тогда в лесу. Они тренируются вместе и, по всей видимости, влюблены друг в друга. — отозвался альфа спокойным невозмутимым тоном. — Не уверен, что между ними все серьезно. Первая любовь обычно всегда глупая. — И самая запоминающаяся. — возразил лекарь осторожно. — Боюсь, вы ошибаетесь в своих выводах. Я не могу пока утверждать точно, потому что сейчас не время заниматься подобными осмотрами, но похоже что вы прокараулили своего воспитанника, как омегу, и с тем мужчиной он потерял невинность. — С чего вы сделали подобные выводы?! — прошипел Дервиш, чеканя каждое слово, словно удары плети. — У вас есть доказательства? — Доказательства получить просто, но не отдавать же его в таком состоянии на расправу повитухе! Впрочем, раз уж вы хотите подробностей, то я вам отвечу честно и без прикрас. — лекарь хмуро кивнул. — Я давно живу на свете, Паша, и никак не спутаю следы любовной близости с обычными синяками. Я уже не говорю о метках. Может самого соития между ними и не было, но близость точно была и даже не раз. Поистине нечеловеческим усилием альфа сумел удержать на лице невозмутимое выражение, словно бы подтверждение всех опасений и догадок никак его не расстроило. Хотя сейчас в принципе не время было беспокоиться об этом. «Может даже и лучше, что все сложилось так? — подумал мужчина отстраненно. — Может быть эта глупая детская любовь — лучшее, что случалось с Ахмедом в его короткой несчастливой жизни… Нет! — одернул Дервиш сам себя. — Нельзя думать о нем так, словно он уже умер! Нельзя! Нельзя сдаваться!» — Говоришь, Повелитель все время зовет этого Искендера? Значит он очень хочет его видеть. А если Повелитель чего-то хочет, то его желания должны быть исполнены! Лекарь растерялся. — О чем это вы, Паша? — О том самом, Юсуф Ага. — хмыкнул альфа задумчиво. — Может быть Повелителю встреча с ним пойдет на пользу, даст стимул продолжать бороться за жизнь, ну или хотя бы порадует напоследок, в худшем случае. А для нас это будет шансом убедиться, что мы точно имеем дело не с оспой, а с ядом. — А если это всё-таки оспа? Этот несчастный ведь умрет! — возразил старик неуверенно. — Ну и пусть умрет! — ответил Дервиш равнодушно. — За близость с Повелителем его бы вообще следовало казнить. Впрочем, я дам ему выбор. — Выбор между смертью от болезни и смертью от рук палачей? — поинтересовался лекарь недовольно. — Хорош выбор, ничего не скажешь! Дервиш в ответ улыбнулся странной жутковатой улыбкой, совершенно ничего не выражающей и вообще непонятно зачем появившейся на лице. — Нет, Юсуф Ага. Я не стану грозить ему палачами. Я просто проверю, насколько крепки его чувства. ***** — Перед тем, как я посвящу тебя в курс дела, ты должен поклясться, что никому не расскажешь о том, что услышишь, потому что это строжайшая государственная тайна! — холодно процедил Дервиш, рассматривая пристальным испепеляющим взглядом стоящего рядом, ссутулив неловко сильные плечи, Искендера, совершенно не понимающего, зачем его позвали во дворец посреди ночи. — Если ты всё-таки проболтаешься, тебе отрубят голову! — продолжил Паша невозмутимо. — Тебе все понятно? — Да, Господин! Я клянусь молчать! — Что же… — мужчина мрачно кивнул и начал свой нехитрый рассказ, к концу которого бледный, как мел, Искендер, даже не дослушав, крикнул хрипло: — Позвольте мне его увидеть! Умоляю вас! — И ты не боишься заболеть? — спросил Дервиш, откровенно растерявшись. — Оспа не лечится, если ты вдруг не знал. — Я знаю, но мне плевать на это! — отозвался парень безжизненным тихим голосом. — Все равно я убью себя, если Повелитель умрет! — С чего вдруг такой энтузиазм?! — воскликнул альфа раздраженно. — Ты что же, действительно веришь в то, что он тебя любит, что ты ему не наскучишь однажды, что вы будете вместе?! — Даже если мы не будем вместе, и на самом деле мои чувства не взаимны, это не изменит того, что я люблю Повелителя и готов пожертвовать ради него всем! — возразил Искендер упрямо и твердо. В голосе его отчетливо прозвучали нотки угрозы. — Было бы у меня богатство, я бы пожертвовал им всем, была бы у меня семья, я бы и ими пожертвовал, но у меня есть лишь моя жизнь, и я готов расстаться с ней ради Повелителя, потому что я люблю его! — Я бы сам убил тебя, за то, что ты посягнул на то, что принадлежит мне! — прошептал Дервиш едва слышно, приблизившись к сопернику вплотную. — Но сейчас не время думать о ревности! Повелитель хочет видеть тебя, а я не могу не исполнить это его желание, учитывая вероятность того, что оно может быть последним, о чем он попросит. Я бы сам вошел к нему, но мой долг — держать все под контролем, пока сам Султан не в состоянии править, к тому же Ахмед тебя хочет видеть, а не меня. — А может вы просто боитесь? — протянул Искендер недоверчиво. — Ты глупый и абсолютно ничего не понимаешь! — Дервиш устало усмехнулся. — Тем более ты не способен понять, насколько мы с Повелителем близки! Если его не станет, мне нечего будет терять! Я покончу с собой, но прежде отомщу всем, кто хоть как-то расстраивал его когда-либо! За каждую его слезинку они заплатят своими жизнями! Я утоплю этот дворец в крови, если он всё-таки умрет! Но хватит говорить обо мне. Иди уже, если конечно не передумал! Искендер молча кивнул и направился к двери в султанские покои. ***** Неуверенными медленными шагами Искендер приблизился к постели Султана, частично скрытой тканью балдахина и слабо освещенной пламенем масляных светильников. Войти в комнату было не страшно, как не страшно было и заболеть, больше всего пугали альфу мысли о том, что же он может увидеть сейчас. Липкий неприятный ком застрял в горле, по телу прошлась нервная дрожь, сковывая его ледяным оцепенением, но Искендер сумел всё-таки перебороть себя и, вперив взгляд в пол, сделал оставшиеся несколько шагов. Поднять глаза и посмотреть было сродни прыжку в пропасть. В первые несколько секунд альфа, казалось, ослеп и оглох от боли. Он отшатнулся испуганно в сторону и замер, не в силах даже вздохнуть. Слезы хлынули из глаз бесконтрольным потоком, и ноги от слабости стали ватными. «Нет! — подумал молодой янычар раздраженно, пытаясь справиться с обрушившимся лавиной на плечи потоком чувств и взять себя в руки. — Так нельзя! Я должен быть сильным! Должен быть ради него!» В несколько быстрых движений парень вытер мокрые щеки рукавом рубашки и, приблизившись, присел обессиленно на край кровати. Некоторое время он сидел неподвижно, напряженным пустым взглядом рассматривая человека перед собой и поражаясь тому, насколько знакомым до боли и одновременно совсем чужим стало его лицо. Синюшно-серое оно вытянулось и жутковато заострилось, щеки запали, вокруг плотно сомкнутых глаз залегли густые черные тени, белые сухие губы покрывали кровавые трещины, и тем чужероднее смотрелся на этом лице неестественно яркий алый румянец. Ахмед шумно вздохнул и что-то жалобно простонал, комкая тонкими пальцами одеяло. Искендер вздрогнул и, не особо отдавая отчет своим действиям, успокаивающим нежным жестом погладил юношу по голове, едва ощутимыми касаниями перебирая влажные каштановые кудри, затем бережно сжал в своих покрытых мозолями, царапинами и ссадинами грубоватых руках чужую тонкую, мраморно изящную ледяную ладонь и поднес ее к губам, согревая теплым дыханием. ***** Жар неохотно отступил, и на место ему пришла не менее мучительная лихорадка. Чувствал Ахмед себя сейчас так, словно его достали прямиком из адского огня и швырнули в ледяное адское же озеро из той самой странной книги*, что принес ему Дервиш, когда он только начал учить итальянский. Всего несколько часов назад омега мечтал о том, чтобы жар отступил хоть на мгновение. Образы заснеженных полей, метели за заиндевевшими окнами и черного, как и всегда зимой, моря, яростно бьющегося о скалы, метались вороньей стаей в его закипающем от жара сознание, но сейчас он, казалось, готов был броситься в огонь чтобы почувствовать хоть каплю тепла. Но вдруг, что-то изменилось. Стало легче, и даже боль как будто бы притупилась, но самое главное откуда-то появилась внезапно волна спокойствия и окутала с головы до ног, словно шерстяное одеяло, которым заботливо укрывала его мама когда-то очень очень давно. ***** Искендер не мог сказать, сколько времени прошло с того момента, как он оказался в этой комнате, несколько минут, или несколько часов, а может быть и вообще несколько мгновений, но больной вдруг вздохнул тяжело с громким хриплым свистом и открыл мутные покрасневшие от полопавшихся сосудов глаза. — Искендер?! — прошептал он едва слышным от слабости голосом и от удивления даже попытался сесть, но только приподнялся немного на локтях и обессиленно рухнул обратно на постель. — Я брежу? — Нет! Нет, Повелитель! — выпалил альфа взволнованно. — Я здесь! Я настоящий и я сейчас рядом с вами! — Невероятно! — отозвался Ахмед задумчиво и откинулся головой на подушку. — Я наверное все же сплю. — губы его чуть дрогнули, искажаясь в некоем отдаленном подобии улыбки. — В любом случае это хороший сон! Я бы очень хотел увидеться с тобой перед смертью. — Не надо! Не говорите так! — в глазах альфы вновь предательски защипало. — Вы не умрёте! Вы поправитесь! Обязательно поправитесь! Ахмед грустно покачал головой. — Я слышал разговор лекарей, они говорят, мне осталось, в лучшем случае, не больше недели. — омега ненадолго замолчал, словно обдумывая сказанное, а затем продолжил: — Знаешь, я не боюсь смерти, но мне все равно страшно. — голос его дрогнул напряженно. — Я не хочу умирать так, ничего не свершив великого, не оставив наследников, даже не познав, что такое настоящее счастье и истинная любовь. — Нет! Вы не умрете! Вы поправитесь! Я обещаю! — воскликнул альфа и, не сдержавшись, порывисто заключил юного султана в крепкие, но в то же время бережные объятия, с горечью отмечая, как сильно исхудало его и без того хрупкое тело. — Вы не умрёте! Я вам не позволю! Не позволю! — П-подожди! — вздрогнул вдруг омега. — Так я не сплю?! Ты и правда здесь?! — Да. — Искендер…о Аллах! — Ахмед вцепился руками в волосы. — Что ты, шайтан тебя раздери, вообще творишь?! Уходи немедленно! Поди прочь! Это приказ! — Нет! Пожалуйста! — взмолился янычар. — Аллаха ради, Повелитель, позвольте мне остаться! В чём я провинился перед вами?! Почему вы гоните меня?! — Глупый! Как ты не понимаешь?! Ты же можешь умереть! — лицо Султана, несмотря на раздражение в голосе, приобрело жалобно-растерянное выражение. — Это все неважно! — перебил его Искендер нетерпеливо и пылко. — Вы — моя жизнь! Нет вас — нет меня! — несмотря на текущие по щекам слезы, говорил альфа твердо и решительно. — В любом случае я не стану жить без вас! Если однажды вы решите прогнать меня, помните: моя жизнь принадлежит только вам, и без вас она лишена смысла! Раньше я жил мечтой найти свою семью, теперь я живу только ради вас! Я люблю вас! Лучше убейте, но не гоните от себя! — сказав это, альфа задержал дыхание, как перед прыжком в воду, и прижался губами к губам омеги, сливаясь с ним в неумелом и неловком до крайности, но искреннем поцелуе. Ахмед на поцелуй не ответил, только вздрогнул и прикрыл устало глаза. Разговор отнял у него все силы, и беспамятство вновь стало захватывать его измученный разум, извещая о своем скором возвращении калейдоскопом смутных образов и звуков на задворках сознания. — Пить… — выдохнул он тихо прямо в чужие губы, опаляя их жарким дыханием. Искендер, словно опомнившись, резко отстранился, налил из стоящего рядом на столе кувшина воду в кубок и принялся поить больного, бережно поддерживая его под голову, чтобы он не захлебнулся. — Спасибо, — Ахмед слабо улыбнулся. — Как вы себя чувствуете? — Холодно очень! — омега зябко повел плечами. — Даже от одеяла толку нет, ну да это не страшно. Потерплю. Внезапно, матрас прогнулся под чужим весом, и уже в следующий миг юноша оказался прижатым к мускулистому горячему телу альфы. — Так теплее? — спросил Искендер, с волнением ожидая реакции на свои действия. — Гораздо. — ответил омега просто и честно, и, прижавшись еще ближе, закрыл глаза, погружаясь в глубокий спокойный сон.