Ты моя ошибка

Хотя лекарь и был твердо уверен в том, что Падишах в полном порядке, и едва ли не единственное лекарство, которое ему нужно сейчас — это просто крепкий и долгий сон, Дервиш все равно никак не мог перестать нервничать. С того момента, как он отнес потерявшего сознание Султана в лазарет, Паша так и не сомкнул глаз, хотя бессонная ночь порядком его утомила, а сейчас уже близился вечер. Весь день он был крайне растерян и не мог сконцентрироваться ни на чём другом, кроме мыслей о своем подопечном, даже на совещании пропустил мимо ушей все сказанное. Медальон, как выяснилось, Ахмеда конечно спас, но и без последствий выстрел всё-таки не мог остаться. Теперь на груди Падишаха, под тугим слоем бинтов, красовалась угрожающего вида почти черная гематома размером с кулак крупного мужчины, а в центре нее виднелся клеймом врезавшийся в кожу кровавый по краям треугольный след. Впрочем, это в любом случае было лучше, чем сквозная дыра в грудине. Пули в пистолях были крупнее ружейных, а потому всегда наносили больший урон, не только пронзая плоть, но и кроша вставшие на ее пути кости. Страх увидеть, ощутить, словно наяву, что было бы, не окажись на Султане этого медальона, или выстрели бунтовщик чуть левее/правее — был как раз одной из тех причин, по которым Дервиш избегал сна. Мысли об этом и так лезли в его голову слишком настойчиво, и отгонять их с каждым разом становилось все сложнее, а дремлющему разуму такое точно было бы не под силу. Если бы не срочный совет Пашей, альфа побежал бы в комнату Падишаха, едва только ему доложили, что тот очнулся. Однако дела Государственные — это, как не крути, Государственные дела, а следовательно отлагательства они не терпят. В итоге, когда мужчина, спустя пару часов, оказался наконец в покоях Султана, то застал его вновь спящим. Впрочем, даже так ему всё-таки стало спокойнее, потому что разница между просто сном и тем полубессознательном жутком состоянием, в котором прибывал юноша последние три недели, была даже слишком очевидной. Невольно Дервиш даже засмотрелся… Спал Ахмед крепко. Лежал на спине, задрав левую руку над головой, а правой прижимая к животу одну из десятка мелких вышитых золотом подушек. Волосы его очень пышные и густые были распущены и словно шаль укрывали острые плечики, грудь и даже шею своего хозяина, из-за чего тот время от времени морщился недовольно и мотал головой, пытаясь вырваться из их жаркого капкана. Дервиш бесшумно приблизился и, осторожно приподняв юношу за плечи, убрал волосы вверх на подушку, как делал это порой сам Ахмед, когда ему лень было заплетать косу. В ответ альфе достался полный благодарного облегчения вздох, и в этот миг невольно мужчина даже умилился тому, каким спокойным и по детски прелестным было сейчас лицо омеги. Он знал характер своего воспитанника от и до (по крайней мере думал, что это так), а потому понимал прекрасно, что спокойствие это не будет долгим. Когда жизни и здоровью Ахмеда что-нибудь угрожало, он был печален, тих, и ласков, словно котенок, но как только беда отступала прочь, к нему сразу возвращался его вздорный характер. Впрочем, границ приличия юноша обычно не переходил и ограничивался безобидными детскими капризами, которые альфе виделись даже как что-то милое. При этом мужчина никак не мог перестать удивляться тому, как Ахмед, который легко переносил боль и усталость от тренировок, терпел с потрясающим мужеством пытки, мог проводить долгие часы в седле, умел и не брезговал работать руками, не обращал внимание на синяки, ссадины, разбитые колени, сломанные ногти и прочие последствия своего не совсем подобающего омеге образа жизни, умудрялся при этом, словно изнеженная девица, капризничать на пустом месте. Он вертелся, шипел раздраженно и ругался, когда Перване Ага пытался заплести ему волосы, и не мог потерпеть несколько минут, пока швея снимала с него мерки для нового наряда. Впрочем, на то Ахмед и был Ахмедом, что сочетал в себе совершенно несочетаемые вещи. «Пойду я наверное. Не буду будить его.» — подумал мужчина и даже направился к двери, но на порожках резко замер, словно испугался вдруг, что мирно дремлющий на постели омега — всего лишь мираж, и когда он повернется сейчас, то увидит лишь опустевшую кровать. Затаив дыхание, он повернулся и… убедился в том, что все в полном порядке. Султан был на своем месте, только теперь уже не спал, а потягивался лениво на кровати. «И давно ты здесь?» — спросили безмолвно его глаза, когда юноша заметил, что в комнате он не один. Дервиш едва заметно кивнул. — Я так плохо выгляжу? — заговорил наконец Ахмед с лёгкой усмешкой на бледных губах, когда молчание между ними совсем уж затянулось. — Все настолько ужасно? — изящные черные брови в наигранном тоскливой гримасе взметнулись вверх. — Я так страшен, что ты даже боишься подойти ближе и поэтому уже несколько минут как стоишь в дверях? Сбросив оцепенение, Паша нервно хмыкнул, быстрыми шагами прошел вглубь комнаты и присел на край кровати, про себя отмечая, что в этот раз язвительность вернулась к Ахмеду даже раньше, чем он этого ожидал. «Сразу видно, на поправку идет!» — Вы прекрасны! — немного неуверенно Дервиш протянул руку и мягко сжал привычным жестом чужую ладонь, слегка поглаживая ее большим пальцем. — Как всегда прекрасны! Ахмед едва слышно рассмеялся, щурясь и скаля острые зубы в широкой искренней улыбке. — А если честно?! — А если честно… — протянул мужчина, неловко пожимая плечами, — от вас одни глаза остались! — А куда же делось все остальное?! Где голова? Где руки и ноги? — отозвался омега в такой же шутливой манере, а после притянул вдруг альфу к себе и крепко обнял его за шею, острым носом неуклюже утыкаясь в чужое плечо. — Вчера ночью, — прошептал он едва слышно, — я вышел к толпе не потому, что боялся, что бунтовщики придут сюда, — Дервиш чувствовал, как заполошно бьётся о клетку тонких ребер чужое сердце, — я… — прервался Ахмед напряженно, — я испугался за тебя! Испугался, что ты погибнешь! Не уходи больше так! Никогда больше со мной не прощайся! — Ну вы же не ребенок. Понимать должны, что я не молод уже, что однажды… — начал Дервиш, успокаивающе поглаживая чужую худую спину, сквозь тонкую ткань ночной рубашки. — Не говори! — потребовал Ахмед упрямо. — Не говори об этом! — Но ведь ничего не изменится, если я буду молчать! — Паша печально улыбнулся. — Я старше вас больше чем в два раза! — Но ведь это не волновало тебя, когда ты хотел жениться на мне! Почему теперь волнует?! — Тогда я был слепо влюблен в вас, желал обладать вами, страсть и ревность затмили мой разум. — лицо мужчины помрачнело резко. До того момента, когда Ахмед заболел и оказался на грани жизни и смерти, Дервиша действительно не смущала мысль о том, чтобы заключить брак с человеком, который был младше него на двадцать два года, но за эти пару недель он полностью пересмотрел свое отношение к данному вопросу. Едва не потеряв его навсегда, альфа взглянул на воспитанника по-другому, впервые позволил зародиться в своей голове робкой мысли о том, что Ахмед вполне может быть счастлив и без него, а связывать его — совсем еще ребенка нежеланным браком с тем, кто годиться ему в отцы, а следовательно обрекать на раннее вдовство — это несправедливо. — Значит тогда ты меня любил, поэтому хотел жениться на мне, не желая замечать ничего и никого вокруг? — протянул омега взволнованно. — А что же сейчас? — А сейчас я хочу жениться на Фахрие Султан. Она конечно тоже молода, но всё-таки старше вас на тринадцать лет. Она уже была в браке, а следовательно она более опытная, и нам будет проще найти общий язык. — Да зачем она тебе? Я не понимаю! — вспылил Ахмед внезапно. — Она ведь глупая, вздорная, избалованная, высокомерная! Ты мог бы и кого-нибудь получше найти! «Я уже нашел получше. — подумал мужчина с тяжелым вздохом. — Если сравнивать вас, то Фахрие — это тусклая маленькая жемчужина, а вы — бриллиант в тысячи карат, но я выберу всё-таки ее.» — Я выбрал ее, потому что, кажется, полюбил. — Дервиш и сам не понял, как только сорвалась с его губ столь наглая глупая ложь. Брак с Фахрие был нужен ему лишь для того, чтобы обезопасить себя. Под постоянным контролем Султанша не смогла бы плести интриги против него, а после он бы и вовсе разузнал, где она хранит все доказательства его предательства, и уничтожил их. Только вот зачем Дервиш солгал о своих чувствах, если мог просто сказать, что жениться по расчету? А вот тут все довольно просто… Слепая ревность отступила сейчас перед страхом потери. Пока Ахмед умирал, Паша не раз ловил себя на мысли, что готов был бы хоть поженить их с Искендером, если бы это его спасло. Он был готов отступиться, уехать далеко далеко, не видеть любимого больше никогда, никогда не прикоснуться к нему, и все это лишь ради одного — ради гарантии того, что с Ахмедом будет все в порядке, что он будет жив, счастлив, здоров… Конечно довольно скоро, в силу характера, слепой ужас и тени недавнего горя отступили, холод дуновения крыльев Азраила перестал обжигать спину, и внезапная жертвенность была сочтена бессмысленной, глупой и несущественной. «Мой!» — сказал зверь внутри. — «Мой, и я никому и никогда его не отдам!» Но это было уже после, а сейчас Дервиш затеялся играть в благородство. — Так значит ты любишь ее? — переспросил Ахмед, и не пытаясь скрыть ноток огорчения и разочарования в голосе. Осунувшийся, отощавший, лежащий в ворохе подушек и одеял, он казался сейчас таким маленьким и беззащитным, что даже зная, что это совсем не так, Паша уже во второй раз за последний час не смог сдержать умиления и в приступе щемящей отчаянной нежности по отечески поцеловал воспитанника в висок. Дервиш знал: когда Ахмед полностью придет в себя, он не позволит уже так к себе прикасаться, поэтому не постыдился воспользоваться моментом, тем более, что и сам омега был вполне непротив. — Вас это расстраивает? Или вы ревнуете? В следующий момент Дервиш пожалел о том, что задал этот глупый вопрос. — Ничуть! С чего вдруг я буду ревновать?! Ты мне не муж и даже не любовник! — выпалил юноша грубо, словно отрезал. Тут же он поспешил отодвинуться от наставника подальше и скрестил руки на груди в защитном жесте, как бы отгораживаясь от него. — Я просто не вижу в этом браке смысла! Ты не безразличен мне, и я бы хотел, чтобы ты был счастлив! — Я буду счастлив с Фахрие Султан, Повелитель. Ахмед прищурился раздраженно и прошипел: — Это твое решение! Только не пожалей потом! ***** Незаметно пролетели две недели. Все это время во дворце не прекращались суета и беготня. Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Портные и лучшие вышивальщицы Стамбула трудились над свадебным платьем, ювелиры готовили украшения, рабочие заканчивали обустраивать дворец — подарок будущим супругам от Падишаха. Ахмед в сложившейся ситуации упорно делал вид, что ему все равно. Он часами разбирал бумаги, накопившиеся за время его болезни, спорил до хрипоты с Пашами по поводу и без, а в свободное время что-то читал вслух Насте, или Мустафе. Тренироваться лекарь пока что ему строго запретил, и вовсе настаивал на том, что большую часть суток молодому Падишаху стоит до полного выздоровления проводить в постели. В такие моменты Ахмед начинал спорить и с ним. Казалось, ссоры доставляли ему какое-то извращенное удовольствие. Не имея возможности выплеснуть гнев и другие переполнявшие его через край чувства в поединке, как было привычно, он давал им свободу через слова. На язык омега, как выяснилось, был остер и даже слишком. Так, однажды, играючи, мальчишка довел до обморока одного непутёвого Пашу. За все то время, что говорил, Ахмед не произнес ни одного ругательства, однако умудрился унизить оппонента так, что сильнее просто уже было некуда. Открывшийся новый талант его воспитанника Дервиша восхитил и обеспокоил в равной степени. С одной стороны он не мог не гордиться тем, что вырастил своего подопечного человеком способным постоять за себя не только кулаками, но и умом, а с другой сразу же подумал о том, какими плачевными последствиями для него самого может обернуться ситуация, если вдруг этот сомнительный талант Ахмед однажды направит против своего непосредственного учителя. Впрочем, не все в сложившейся обстановке было так уж плохо, по крайней мере для Падишаха. Так, например он примирился наконец с матерью. Осчастливленная чудесным выздоровлением сына, Хандан Султан с радостью простила свое непутевое дитя за все, и теперь опекала его с таким усердием, словно желала отдать ему всю ту любовь и заботу, что недадовала годами. Она так торопилась наверстать упущенное, что в итоге сам Ахмед, утомленный чрезмерной опекой, уже оказался не рад их примирению. ***** — Слава Аллаху ты идешь на поправку! — заявила однажды во время совместной трапезы Хандан, счастливо улыбнулась. — Выглядишь уже намного лучше: глаза блестят, бледность уходит, аппетит появился, настроение улучшилось. Слава всевышнему! — Уже столько времени прошло, матушка. — кивнул юноша согласно. — Пора бы уже! Мне и самому порядком надоело все время лежать в постели. Не могу дождаться момента, когда главный лекарь наконец таки разрешит мне продолжить тренировки с Искендером. — Пока еще точно рано! — женщина неодобрительно нахмурилась. — Ты только на ноги встал, а уже готов мечом размахивать! Лучше бы о свадьбе предстоящей подумал! Ведь завтра уже. Услышав о свадьбе, омега внезапно как-то сразу поник и осунулся. — Ах да, свадьба… — выдавил он тихо. — А я и забыл совсем, столько дел навалилось за время, пока я болел. — юноша тяжело вздохнул. — Ты чего, сынок? — забеспокоилась Султанша. — Тебе дурно?! — Нет! — возразил Ахмед торопливо. — Со мной все хорошо, не беспокойтесь! — Но что же тогда случилось? — Госпожа покачала растерянно головой. — Что-то ведь случилось? Ты выглядишь очень расстроенным. Неужели это из-за Дервиша? — догадалась она наконец. — Да. — молодой Султан устало кивнул. — Честно говоря, я всей душой против этого брака! Дервиш близкий мне человек, и я переживаю за его судьбу, хочу, чтобы он был счастлив… Но раз для счастья ему нужно жениться на Фахрие Султан, то пусть будет так​. Я не стану препятствовать. Только вот, полюбят ли они друг друга? Я так подозреваю, что чувства тетушки к Шахину Гераю ничуть не утихли, чтобы она не говорила… — омега грустно вздохнул. — Ему будет очень тяжело! — Он сам этого захотел. — Хандан нежно обняла юношу за плечи, успокаивающе гладя по голове. — Ты не заставлял его это делать, только предложил. Дервиш сам сделал такой выбор! Даже если в будущем их отношения не сложатся, твоей вины в этом не будет! — Вы правы, Валиде. — Ахмед прикрыл глаза, доверчиво опуская голову на чужое мягкое плечо. — Но мне все равно кажется, что я что-то делаю не так, как надо. — Когда принимаешь важные решения, такое чувство возникает весьма​ часто. Тем более, что ты правитель. В твоих руках жизни и судьбы не только родных и близких, но и всех подданных. Конечно же тебе тяжело. Главное, не бери на себя слишком много ответственности! — нахмурилась женщина. — Да, ты принимаешь решения, от которых зависит судьба огромного государства, но за судьбу отдельно взятых людей ты ответственности не несешь. Они сами творцы своей судьбы и счастливы они или несчастны, зачастую зависит только от них самих! — А что насчет меня? — спросил Ахмед, внезапно резко отпрянув в сторону. — Я тоже имею право жить, так, как мне хочется, или же мою судьбу решают те, в чьих руках влияние и власть, а сам я лишь вынужден соглашаться с тем сценарием жизни, что для меня уже давно придумали? Знаете, матушка, в какой-то степени в такие моменты я понимаю Фахрие, хотя это и неправильно. Она несчастна, за нее все и всегда кто-то решал, как решат однажды и за меня. — юноша хмуро опустил голову и, поднявшись на ноги, направился к выходу на балкон, бросив напоследок: — Это очень странно: иметь власть над судьбами миллионов людей, и в то же время не иметь возможности распоряжаться собственной жизнью! Будь у меня такая возможность, я бы предпочел власти над миром власть над самим собой, но даже тут мне никто не предложил права выбора! ***** — Ну вот и все, матушка. — заговорил Ахмед задумчиво. Над балконом взлетел в воздух очередной разноцветный фейерверк. — Свадьба закончилось, брак заключен, а Дервиш вот вот уедет и начнет новую жизнь в другом дворце, вдали от нас и наших проблем. — К чему ты клонишь, мой лев? Что тебя тревожит? — Султанша сжала сына за плечи, пытливо заглядывая в глаза. — Ты будешь скучать по нему? Ахмед шумно вздохнул. — И это тоже… Все-таки я уже привык, что он всегда рядом, с самого раннего детства. Но не только это меня тяготит. Дервиш — наш главный защитник, и враги знают об этом. Теперь​, когда он уже не может быть рядом круглосуточно, они не упустят своего шанса и нападут. Мы должны быть к этому готовы. — Но Ахмед, он ведь по прежнему предан нам! — возразила Султанша. — Я не сомневаюсь в его преданности, матушка. — нахмурился омега. — Я просто хочу сказать о том, что теперь, мы в любом случае остались без защиты и можем надеяться только на самих себя. Нам необходимо​ срочно назначить нового человека на должность хранителя покоев, вместо Дервиша, и у меня уже есть одна кандидатура. — И кто же он, тот человек, которому ты готов доверить свою жизнь? — Султанша смахнула со лба выбившуюся из прически прядь волос, стараясь скрыть нервную дрожь в голосе. — Зульфикар Ага. Только вот будет ли он рад этому? Ведь он всю свою жизнь посвятил корпусу. — Ахмед задумчиво прикусил губу, хмуря брови. — Ты его Повелитель, он выполнит любой твой приказ! — Но я не хотел бы принуждать его. Он много лет верно и преданно служил нашей семье, и я отношусь к нему с уважением. — Я не вижу в этом проблемы, Ахмед. — женщина улыбнулась и ласково погладила сына по голове. — С чего ты решил, что твое предложение ему не понравится? Сначала поговори об этом с ним, а потом уже делай выводы. — Вы как и всегда правы, матушка! — омега облегченно вздохнул. — Я просто настолько привык к неприятностям и постоянным трудностям на пути, что сам уже начинаю все чрезмерно усложнять. Завтра утром я отправлюсь в корпус и поговорю с ним и, если он будет не против, немедленно прикажу ему приступить к своим новым обязанностям. Зульфикар вряд ли пока что-то смыслит в дворцовых играх, но он сильный, храбрый и преданный воин, от врагов он нас всегда защитит, а с интриганами я и сам справлюсь. Пусть Сафие Султан и не надеется, что я забыл все, чему она и Дервиш учили меня столько лет! — юноша хищно усмехнулся. — Игра уже началась и первый ход в ней будет за мной!