Ты моя ошибка

Со дня ненавистной свадьбы для Ахмеда время ускорило вдруг свой ход. Раньше оно всегда тянулось медленно, вне зависимости от того приятна молодому Падишаху была эта медлительность, или же она раздражала его, даже мучила порой, бессонными ночами загоняя в пыльный тесный угол между диваном и стеной, словно трусливого дикого зверька в свою норку, и заставляя давиться жгучими слезами полными боли, отчаяния, страха и злости на самого себя. Теперь же упрямое время понеслось вдруг галопом, будто лошадь, которую со всей силы хлестнули плетью по крупу. В лихорадочной безумной гонке дни сменяли недели, а недели месяцы. На смену лету пришла осень, а потом и зима. Ахмед запутался. Впервые он понял это, когда после долгой разлуки увидел наконец Искендера и почувствовал… лишь робкую симпатию, невинную, слабую, почти дружескую. Нет, омега вовсе не разлюбил его в одно мгновение, окончательно и бесповоротно, просто после того урагана чувств, после сладкого трепета и жара от чужих прикосновений, после мучительного томления с момента расставания и до очередной встречи, после всего этого, то, что получил Ахмед теперь, показалось ему пустотой. Подобная пустота накрывала омегу порой, когда он вспоминал старшего брата. Это было то самое чувство невосполнимой утраты, ощущение, будто что-то бесконечно важное вырвали из души прочь, оставив после себя зияющую рану, которую нечем было исцелить. Только вот почему подобные мысли и чувства приходили в те мгновения, когда Ахмед смотрел на Искендера, живого и здорового, стоящего на рассмотрении протянутой руки? Ответов не было, увы, и это сводило с ума. Время неслось ураганом мимо. Лишь на одно мгновение оно изволило замедлить свой ход, встав внезапно на пути непробиваемой стеной. И удар не заставил себя ждать… Ахмед увидел их случайно из-за угла, заметил краем глаза, а потом притаился зачем-то в тени коридора и стал наблюдать. Фахрие и Дервиш, они стояли рядом и беседовали спокойно о чем-то. Но что это?! Почему вдруг во взгляде своего наставника на эту женщину юноша увидел не привычные безразличие, раздражение, злость, а что-то иное? Дервиш смотрел на нее с интересом и даже почти с восхищением. Так, как никогда еще не смотрел на него. Скользил внимательно и в то же время расслабленно глазами по стройному стану, лицу, искусной прическе, словно любовался прекрасной картиной или нежным благоухающим цветком… В странном полусонном состояние, охватившем его вдруг, юноша добрался до своих покоев и упал на кровать. В голове потревоженным пчелиным роем метались мысли. На следующий день Падишаха было не узнать. Он сменил свою обычно мрачную, тусклых цветов одежду на яркий золотом вышитый кафтан, надел украшения, подвел сурьмой глаза, а пышные волосы убрал с помощью служанок в простую, но аккуратную прическу. Во время разговора Ахмед нарочно встал рядом с Фахрие. И опять Дервиш смотрела на нее, лишь пару раз скользнув быстрым незаинтересованным взглядом по своему ученику. Вернувшись к себе, Ахмед сразу подошёл к зеркалу. Оттуда глянул на него худой юноша, бледный, со впалыми щеками, мешками под глазами, длинным носом и синюшными губами. Зрелище и так было удручающим, а контраст с Фахрие, цветущей, пышущей здоровьем и красотой, лишь сгущал яростно краски. Долго и пристально смотрел Ахмед в зеркало, пока глаза не защипало вдруг от нежданных слез. Нечто подобное тем чувствам, что терзали его сейчас, испытывает обычно девочка, когда позврослев и забросив игры в куклы, сначала начинает много думать о своей внешности, а потом понимает вдруг в один момент, что некрасива, что в толпе красавиц подружек она смотрится уродливой и чужой. Такого открытия о себе Ахмед Фахрие конечно же не простил, как не простил ей и своего поражения. Поучения о том, что проигрывать надо с честью, вызывали у него отвращение почти на грани с яростью. Ахмед не верил в поражения. На любые трудности и проблемы он смотрел, как на поединок. Победившему достанется все, а побежденному смерть, но пока ты жив, ты можешь и должен продолжать бороться. Ахмед был жив и сдаваться не собирался, даже при том, что и сам не мог сказать точно, ради чего именно собирается сражаться. ***** Фахрие… На самом деле Ахмед почти сразу понял, что за его отравлением стояла именно она, и нет, он не расправился с ней сразу, не потому, что простил ее. Ему хотелось поиграть. Изначально Султан не собирался затягивать с этим, но после того самого дня, когда Дервиш предпочел ему его тетушку, юноша понял, что просто убить Фахрие, или запереть в темнице будет недостаточно. Она должна была страдать. Увлечений у Ахмеда было множество. Он часами тренировался, упражнялся в верховой езде, вырезал из дерева галеры, ну или какие-нибудь диковинные игрушки для младших сестры и брата, любил вечером сыграть пару партий в шахматы с Дервишем, писал стихи, учил языки, да и в принципе увлекался разными науками, ухаживал за своим садом, но пожалуй одной из главных его страстей наравне с ратным делом была охота. Охотой Ахмед был одержим. И тут стоит заметить, что интересовала его не сама добыча, а процесс. Тот самый хищный азарт, который вспыхивал злым колючим пламенем в сердце в момент преследования очередной жертвы. И именно жажда этого самого азарта заставила юношу начать с Фахрие игру в кошки-мышки, вместо того чтобы покончить с ней сразу. Вначале все действительно шло по плану, но потом вмешался Дервиш, и изящно выстроенная Ахмедом сложная конструкция из сотен хитрых ходов рухнула, словно Вавилонская башня, от нанесенного им удара. В тот день, когда омега готов был поставить наконец точку, Дервиш предупредил свою супругу и спрятал ее от султанского гнева в обители Махмуда Хедаи, в которой царило непреложное для всех правило — «никакому злу не должно творится в этих священных стенах». Все, что мог позволить себе Ахмед, это поговорить с тётушкой. ***** — Уверен, ты не ожидала встретиться со мной так быстро! — начал он сразу с порога, едва захлопнув за собой дверь. Стремительными шагами омега приблизился к женщине, которая от ужаса едва ли не лишилась дара речи и теперь стояла перед племянником, трясясь как в лихорадке, и буравила пол затуманенным от слез взглядом. — Нет… — протянул Ахмед пугающе спокойным голосом. — Не опускай голову… Я сказал, не смей опускать голову! — юноша грубо обхватил Султаншу за подбородок и рывком задрал его вверх. — Не делай вид, словно ты жалеешь о содеянном! Ты…- Ахмед брезгливо поморщился, — ты ничтожная изменница, которая предала свою кровь, свою семью, свою душу и Османскую империю! Скажи, почему ты это сделала? Кто тебе приказал? Сама бы ты на такое не осмелилась! — криво усмехнулся омега. — Ты слишком труслива для этого! Это Шахин Герай дал тебе яд, верно? — юноша наконец разжал хватку и отошел в сторону. Фахрие, едва почувствовав свободу, отчаянно рыдая, повалилась перед Султаном на колени и принялась судорожно целовать край его кафтана. — Умоляю вас, Повелитель, простите меня! Я была на вас очень зла, я не понимала, что творю! Мне жаль! Помилуйте меня! Я раскаиваюсь!!! — Поздно теперь раскаиватся! — юноша холодно улыбнулся. — Для меня ты все равно уже мертва! Однажды: завтра, сегодня, через год, или же много лет спустя, — глаза омеги блеснули сталью, — ты отсюда выйдешь, — голос его почти что перешел на шепот, пугающе напоминающий змеиное шипение, — и тогда… Знаешь, что тогда будет? — Ахмед почти ласково погладил рыдающую Госпожу по щеке, вытирая слезы. — Все просто. Ты поймешь, что идти тебе больше некуда, и все, что ждёт тебя дальше — это смерть! ***** И вновь стоит заметить, что саму Фахрие Ахмед не так уж и ненавидел. Она в его глазах была слишком жалкой для того, чтобы вызвать в сердце столь яркое сильное чувство, как ненависть. Дело было в Дервише. Султан злился вовсе не из-за того, что тетушка сумела временно избежать суровой, но справедливой кары, причиной его гнева был тот факт, что Дервиш ему солгал. Солгал, после того, как клялся никогда не обманывать, солгал, даже зная, какую боль причинит своему воспитаннику этой ложью. И Ахмед не совладал с тьмой в своей душе. Тьма требовала мести за ложь, мести за предательство, и омега был с ней согласен. ***** Дервиш нажил себе слишком много врагов. Дервиш был слишком горд, высокомерен, груб, жесток, и еще слишком беспечен порой, а потому он просто не мог не допустить в какой-то момент роковой ошибки, тем более сейчас, когда потерял бдительность, слишком увлекшись спасением своей супруги, в которую с недавних пор неожиданно начал влюбляться, медленно, но неотвратимо. Ахмеду оставалось лишь ждать, пока Дервиш ошибётся, и однажды он этого дождался…