Ты моя ошибка

Бледное зимнее солнце тускло светило из-за облаков, под ногами звонко хрустел, словно спелое яблоко, свежий снег, погода стояла тихая и безветренная. — Для зимней охоты лучше погоды и не придумаешь! — заявил Ахмед оживленно, дружески похлопывая идущего рядом с ним Искендера по плечу. — Хотя ты, думаю, и сам это знаешь. Ты же охотился когда-нибудь? — С отчимом мы однажды охотились на уток. — отозвался альфа смущённо. — А вообще я больше рыбак, чем охотник. — Это потому что ты никогда толком не охотился! — хмыкнул Ахмед, хитро улыбаясь. — Но ничего, я тебя научу! Будет несложно! Вот смотри, — начал он воодушевленным тоном, который всегда обычно был присущ ему, когда разговор заходил на особо интересную для него тему, — первый и самый главный шаг — правильно выбрать день охоты! Сегодня не очень холодно, а значит зверь будет активен, да и мы не замерзнем сразу, — это раз. — подытожил юноша и многозначительно загнул палец. — Сегодня облачно, если бы погода стояла солнечная, то снег бы сверкал и слепил нам глаза — это два. Снег выпал ночью, поэтому следы на нем будут все свежие, а следовательно нам легче будет найти добычу — это три. Ветер слабый, значит запах лошадей и людей не будет разноситься слишком быстро, и зверям будет сложнее учуять нас — это четыре. А еще… — начал он, но не договорил, потому что Искендер, улучив момент, когда никого из слуг не оказалось рядом, перехватил его руку и по очереди поцеловал в острые костяшки четыре загнутых, покрасневших от холода изящных пальчика, опаляя их горячим дыханием. — Мне придется придумывать еще несколько правил, чтобы ты продолжил? — спросил Ахмед, хитро щурясь, и замер, глядя на альфу с нескрываемым жадным любопытством. Искендер мотнул отрицательно головой. — Не придется! — отозвался он незамедлительно и, осторожно перехватив чужие запястья, принялся покрывать узкие холодные ладони торопливыми поцелуями. — Ай прекрати! Щекотно же! — рассмеялся Ахмед, а потом шагнул вдруг ближе и мягко накрыл губами чужие губы. — Мне кажется… — прошептал альфа едва слышно, когда поцелуй прервался. — Что тебе кажется? — Что я настолько счастлив сейчас, что еще немного и я просто умру от счастья! Ахмед кивнул и внезапно больно ущипнул собеседника за руку. — Что, уже не так счастлив? — спросил он с притворной строгостью в голосе. — А это чтобы ты не умирал! Ты мне еще живым нужен! — И зачем же я вам нужен? Ахмед вздохнул рвано, взгляд его потемнел, губы приоткрылись маняще, он чуть приподнялся на цыпочки и прошептал на ухо альфе что-то такое, от чего тот покраснел и от волнения так и не нашелся, что же ответить. Ахмеду, впрочем, ответ был и не нужен. Реакция Искендера говорила обо всем лучше любых слов. ***** Около конюшни их уже ждали слуги, обеспокоенный чем-то Зульфикар, и мрачный, словно грозовая туча, Дервиш. — Что так беспокоит моего Хранителя Покоев? — спросил Ахмед, жестом веля конюху вывести его коня. — Что-то случилось? — Повелитель, — начал Ага, почтительно склонив голову, — я прямо скажу. Мне тревожно отпускать вас из дворца без должного сопровождения. Искендер новобранец, он ни разу даже не участвовал в бою, а от стражников, откровенно говоря, толка мало. Будь они врагами, вы бы один с ними справились бы. Ну какие они вам защитники?! Может, — предложил мужчина робко, — было бы лучше, если бы Дервиш Паша всё-таки сопровождал вас? Ахмед осклабился в неприятной холодной улыбке-оскале. — У Паши достаточно дел во дворце! Ему некогда отдыхать! — ответил юноша с нескрываемой насмешкой в голосе, не отрывая при этом тяжёлого злого взгляда от своего бывшего наставника. — Так ведь, Паша?! — Я подчинюсь любому вашему приказу, Господин! — отозвался Дервиш на удивление спокойно. Поразительно, но сейчас, глядя на Султана, на его пусть и сердитое, но потрясающе красивое бледное лицо в обрамлении густых темных кудрей, чуть зарумянившееся от мороза, на поджатые капризно пухлые губы, соболиные брови и черные угли глаз, альфа не мог злиться на него, лишь любоваться в приступе болезненного бескрайнего обожания. За последние полгода Ахмед повзрослел и похорошел, а вечная печать боли и ужаса, которая всегда так портила, обезображивала его прелестное лицо, почти совсем исчезла, и на смену ей пришла спокойная величавая холодность, такая чуждая, но вместе с тем безумно притягательная. Ответ Ахмеда видимо не устроил, потому что он хмыкнул раздраженно и, отвернувшись, перевел все свое внимание на молодого неопытного конюха, неуклюже пытающегося удержать за узду его коня. — Отойди! — велел юноша строго. — Иначе он тебя зашибет копытами, или укусит. — Повелитель, может вам подать другого жеребца, более спокойного? — предложил слуга робко. — Этого даже оседлать не удалось. В толпе раздались несколько нервных смешков, даже Дервиш не удержался от улыбки. — Его и не нужно седлать! — Ахмед приблизился к лошади и погладил успокаивающе лоснящийся черный бок. — Тише, Каймэт, тише! Вот так! Молодец! — Зверь, который до этого момента храпел, переступал нервно с ноги на ногу и нетерпеливо рыл копытом снег, затих, стоило только ему услышать голос хозяина. — Он такой огромный! — выдохнул Искендер потрясено. — Как вы без седла взбираетесь на него? — Вот так! — Ахмед осорожным и явно привычным движением уцепился двумя руками за гриву лошади и, подпрыгнув, забросил ногу на круп коня, а уже в следующий момент забрался на него полностью и выпрямился, явно красуясь. — Подойди! Погладь его! Искендер приблизился и протянул руку, но лошадь заржала, угрожающе скаля зубы, и попятилась. — Ты смотри на него! — рассмеялся Ахмед, удерживая строптивого коня на месте. Он свесился ловко ближе к чужому лицу и, подманив пальцем, прошептал любовнику на ухо: — Он учуял на мне твой запах. Ревнует. — И не он один! — отозвался Искендер также тихо, незаметным кивком указывая в сторону побледневшего от злости Дервиша. — Давайте уже уедем, пока Паша не порубил меня на капусту. Ахмед хмыкнул и, ничего больше не говоря, пустил лошадь в галоп. Искендер, стражники и слуги, оседлав спешно коней, устремились за ним. Впрочем, если бы в какой-то момент омега не остановил коня, дожидаясь своих попутчиков, им бы никогда не удалось его догнать. ***** На охоте, вдали от дворца, Ахмед похож стал на разгулявшееся языческое божество, дикое, свободное, яростное, и прекрасное… Стрелы его разили без промаха, черным вихрем несся он на своем коне через лес, словно смерть. Он слишком долго был заперт в клетке обязанностей, запретов, приличий, и теперь, наконец вырвавшись на волю, опьянел, потерял голову от свободы, и за это сложно было его винить. В охотничий домик они вернулись только к ночи, потом был сытный ужин, вино, громкий смех и разные истории из походных будней от стражей, в прошлом бывших воинами. А потом все разошлись спать, и в доме резко стало пугающе тихо, только лес выл и стонал за окнами под яростными порывами разбушевавшегося ветра, и пел где-то проснувшийся от тепла сверчок. Но вдруг, когда Искендер уже готов был окунуться с головой в мир грез, ему послышался приближающийся звук чужих легких шагов. — Кто там? — спросил парень почему-то шепотом, и шаги затихли. «Почудилось наверное…» — подумал альфа с усмешкой, но дверь скрипнула внезапно и отворилась, пропуская в комнату тонкий, облаченный словно призрак в белое силуэт. — Т-шш! — «привидение», в котором Искендер, привыкнув глазами к темноте, без труда разглядел Ахмеда, прижало к губам палец, веля ему молчать. — Не шуми! — повторил омега строго, затворив за собой дверь и подойдя ближе к чужой постели. — И ни о чем меня не спрашивай! — с этими словами юноша присел на край кровати и змеей юркнул под теплое одеяло, уже в следующее мгновение без всякого стыда и стеснения прижимаясь к альфе и по хозяйски укладывая голову ему на плечо. — Я замерз совсем! — пояснил он наконец коротко. — Ты тоже? Искендер мотнул отрицательно головой. — Нет. Почему вы так подумали? — Тогда почему ты весь дрожишь? — задал Ахмед встречный вопрос. — У тебя сердце так громко бьется, что кажется вот вот вырвется из груди! Неужели близость со мной так тебя пугает?! — Не пугает! Нет… — прошептал парень срывающимся от волнения голосом. — Не пугает… Или да, я не знаю! Признаться… У меня от вас перехватывает дыхание! — робким движением, словно боясь спугнуть, Искендер накрыл своей рукой чужую ладонь, переплетая пальцы. — Вы сводите меня с ума! Одно ваше слово, одно движение, а я уже падаю в пропасть безумия! Вы губите меня! Убиваете, как пламя свечи убивает доверчивого мотылька, но я не могу без вас! Ахмед слушал молча. Хмурился сосредоточенно и кусал нервно губы. — Когда вы прикосаетесь ко мне, я теряю контроль. Если вы отвергните мои чувства, я умру! — в голосе альфы проступили истеричные нотки. — И вот я смотрю на вас, и мне кажется, что вы со мной играете! — Нет! Нет это не так! Ты неправильно все понял! — попытался оправдаться Ахмед, но собеседник его не слушал. — Признайтесь, вы общаетесь со мной лишь для того, чтобы заставить ревновать ЕГО?! — Это не так, слышишь?! — перебил его Султан резко. Он отстранился и сел на постели, нервным жестом откидывая волосы за спину. — Любовь, чувства, все это конечно присуще мне, потому что я человек, но в первую очередь я Падишах, и как Падишах я могу по одному лишь мановению руки получить все, чего только пожелаю, в том числе чье-то внимание и чью-то, пусть и купленную, любовь! Да, — Ахмед хмуро кивнул, — мне льстит ревность Дервиша. Мне нравится знать, что он влюблен в меня. Мне всегда так не хватало любви в детстве, возможно поэтому я вырос таким. Я ненасытен, мне всего мало! Один человек меня любит, десять человек, хоть тысячи, мне мало! — забыв об осторожности, юноша повысил голос. — Ничьей любви не хватит, чтобы заглушить этот голод! Ни твоей, ни Дервиша, ни вас обоих разом! А знаешь, что я, столь многого требуя, могу предложить взамен? — ненадолго Ахмед замолчал, а когда заговорил снова, голос его дрожал от рвущихся из глотки отчаянных рыданий, метался от почти крика к шепоту, а каждое слово давалось омеге с, казалось, чудовищным трудом. — Моя любовь — это осколок льда! Маленький, тусклый… Ты им жажды утолить не сможешь, только обожжешься! Я это понимаю, как понимаю и то, что я несправедлив с тобой, но я не могу отказаться от тебя! Не смогу без тебя жить! Я непременно убью себя, если ты меня оставишь! — Аллаха ради, Повелитель, даже не говорите о таком! — воскликнул Искендер испуганно. Впрочем, напугали его не столько слова Ахмеда, сколько его состояние. Обычно молодой Падишах был довольно скуп на проявление эмоций, а то, что творилось с ним сейчас, было неправильным, ненормальным, пугающим. «Может это истерическая болезнь к нему вернулась? — подумал альфа, сгребая в крепкие осторожные объятия вырывающееся худое тело. — Дервиш Паша рассказывал о чем-то таком. Но что мне делать? Как остановить приступ? И за помощью обратиться не к кому. Здесь нет даже лекаря…» — Успокойтесь! Успокойтесь, ради всего святого! Я люблю вас! Люблю! И я никогда вас не оставлю! Клянусь собственной душой, что буду любить вас вечно! Я вас бесконечно люблю! Моей любви хватит на нас двоих!!! Ахмед еще раз всхлипнул рвано, а потом затих и безвольно обмяк в чужих объятиях, мелко дрожа. — А если не хватит? — спросил он робко. — Вдруг твоя любовь закончиться? — Она не закончится, даже когда я умру! — ответил Искендер твердо и внезапно жадно накрыл губами чужие губы, вкладывая в этот поцелуй всю свою невысказанную нежность и страсть. ***** Ахмед отдался ему в эту ночь впервые. Отдался с какой-то трогательной спокойной беспомощностью, со смесью страха и безграничного доверия во влажных от слез полуприкрытых глазах, с обреченностью приговоренного к смерти, что уже опустил голову на плаху. Кажущийся Искендеру в этот миг бесконечно хрупким, он лишь всхлипывал едва слышно от боли время от времени и жмурился беспомощно, словно напуганный ребенок. Лежал юноша неподвижно и безвольно, неловко уронив руки вдоль тела, пока альфа, сжалившись, сам не пристроил их на своей спине, подсказывая, как будет лучше. Ахмед тут же прижался к нему отчаянно, но, вопреки ожиданиям, расцарапывать в кровь чужую спину не стал, в особо болезненные моменты наоборот сжимая ладони в кулаки, чтобы, забывшись, не причинить случайно любимому боли. Заснули оба глубоко за полночь, вымотанные до предела пережитым волнением и переизбытком новых впечатлений, но счастливые и непривычно умиротворенные. Тогда им казалось, что весь мир просто перестал вдруг существовать, что все проблемы испарились сами собой, и остались лишь они двое и их любовь. Глупые наивные мечты, совершенно несбыточные, увы, и от того еще более сладкие… Разбудил Искендера чужой торопливый испуганный шепот. Ахмед сидел, поджав к груди колени, рядом на постели и повторял бесконечное множество раз подряд одну и ту же фразу «что же мы наделали?». Весь следующий день за окнами бушевала свирепая метель, поэтому даже выйти из дома было невозможно и пришлось прятаться друг от друга в своих комнатах. Разговаривать с ним Ахмед категорически отказывался. Лишь на следующий день, когда настало время расставания, омега напоследок прижался к нему крепко крепко и прошептал с каким-то леденящим душу, прямо-таки священным ужасом: — Мне очень страшно! Я боюсь того, что ОН сделает теперь со мной! Он убьет меня, если узнает! А он обязательно узнает, всегда узнает… — впрочем, уже в следующую минуту Ахмед видимо пожалел о проявленной слабости, отстранился резко и, нацепив на лицо привычную маску холодного высокомерного безразличия, быстро зашагал прочь с неестественно прямой спиной и гордо поднятой головой. ***** Судьба видимо решила знатно поиздеваться над ним, так думалось Ахмеду, который только и хотел сейчас, что остаться наконец в одиночестве и спокойно осмыслить произошедшее, а вместо этого вынужден был столкнуться сразу с двумя обрушившимися на него по возвращении во дворец проблемами. Первая проблема в лице Мехмеда Герая, напряженно хмурясь и избегая встречи взглядом, предложила ему сделку. — Тоесть я правильно понимаю, что ты предлагаешь мне сотрудничество? — спросил Ахмед, внимательно выслушав все сказанное. — Предлагаю. — мужчина уверенно кивнул. — Но только на определенных условиях, которые я уже озвучил, иначе никак! — Ну разумеется! — хмыкнул омега со смесью раздражения и насмешки в голосе. — Ты выманиваешь Фахрие Султан из обители, а я заключаю в кафесс твоего брата. Мне кажется, или обмен слегка неравноценный? — Вам кажется! — лицо Ханзаде стало еще более хмурым и сосредоточенным. — Я очень дорожу братом и люблю его, но Шахин обезумел в своих амбициях. Однажды это может погубить его. Вы ведете на него охоту, как на изменника, и когда поймаете, а это лишь вопрос времени, его ждет гораздо более жестокая расправа. В Крым ему тоже нет пути, наш дядя уничтожит его, едва брат переступит границу. — Поэтому ты решил выдать его, чтобы он жил в кафессе почти как гость, со всеми условиями, просто без права покидать стены клетки. Хитро придумано! А если я не соглашусь? — Ахмед прищурился. — Он преступник, и его преступление не уступает тому, что совершила Фахрие Султан. Справедливо бы было его казнить. — Если вы не согласитесь, то можете и дальше ждать, пока Госпожа выйдет к вам! — усмехнулся Ханзаде ядовито, но в голосе его всё-таки отчетливо проскользнул страх. — Только вот, как долго вам придется ждать? Может год, а может и всю жизнь… — Я, знаешь ли, терпелив. Могу и подождать. А могу и не ждать, если захочу. — Ахмед поправил непослушные волосы и замер, задумчиво хмурясь. — Соглашайтесь, Повелитель! — чужое смятение придало альфе уверенности и смелости. — Я предлагаю вам более чем выгодный обмен: две жизни в залог одной! — Первая — жизнь Фахрие, а чья же вторая?! Мужчина опустился на колено, почтительно склоняя голову, и, дождавшись благосклонного кивка, коснулся губами холодной тонкой ладони. — Вторая жизнь моя. Я вижу в вас достойного правителя, которому почту за честь служить верно и преданно, до последнего своего вздоха! — Чтож… служи. — Ахмед жестом велел альфе подняться. — Только помни, если вздумаешь обмануть меня, пощады не жди! — Я не предам вас! — Отлично! — юноша одобрительно улыбнулся. — Тогда делай то, что должен. И будь готов ко всему, потому что в своей игре я пойду до конца! Однажды мои враги посеяли ветер, теперь же пришло время для них пожинать бурю! ***** Со второй проблемой все оказалось гораздо сложнее, чем Ахмед даже мог себе представить. Едва он окончил аудиенцию с Мехмедом, как в покои его явился с дурными новостями бледный от волнения Зульфикар Ага, и от того, что он рассказал, омега пришел в полнейший шок. — Как? Как такое могло произойти?! — голос Падишаха дрожал от гнева и волнения. — Меня не было во дворце всего пару дней, а вернувшись, я узнаю, что мой Великий Визирь убит, и убит, как утверждают, никем иным, как человеком, которого я называл своей правой рукой, которому я доверял больше, чем самому себе! — Ахмед пошатнулся обессиленно и сел на край кровати, закрывая лицо руками и неверяще мотая головой. — Нет! Нет! Это бред какой-то! Это невозможно! Дервиш не мог этого сделать! Этого просто не может быть! Скажи мне, что это ложь, прошу тебя! — юноша поднял на альфу полные слепой мольбы глаза. Зульфикар Ага потупил взгляд, тяжело и горестно вздыхая. — Нам всем бы очень не хотелось в это верить, но, увы, все улики говорят против него! Свидетели утверждают, что в день смерти, во время Совета Дивана, между Лала Мехмед Пашой и Дервишем произошла ссора, в которой последний угрожал Великому Визирю расправой. А уже ночью слуги услышали шум и, вломившись в покои Визиря, обнаружили Дервиша Пашу около уже остывающего трупа. В его невиновность можно бы было еще поверить, если бы это была их первая ссора, но ведь они ссорились постоянно и буквально ненавидели друг друга! К тому же, после Лала Паши, Дервиш — первый претендент на должность Великого Визиря, а это тоже могло послужить мотивом для убийства! Ахмед закрыл глаза и опустил голову, страдальчески хмурясь, словно от сильной боли. — А что сам Дервиш говорит? — Отрицает все. Утверждает, что его подставили. Якобы ночью к нему пришел Кирас Ага и доложил, что Визирь срочно вызывает его к себе, а когда Дервиш пришел, то Паша уже умирал. — Этого Агу допросили? Зульфикар виновато склонил голову. — Нет, Повелитель. Он сбежал и его нигде не могут найти. — Выходит, что все улики указывают на виновность Дервиша и, кроме его собственных слов, нет ничего, что могло бы стать доказательством его невиновности в совершенном преступлении​. — Ахмед встал и отошел к окну, поворачиваясь к альфе спиной, чтобы тот не мог лицезреть всей той гаммы чувств, что тенью легли на бледное лицо молодого Султана. — В этой ситуации все ясно как день… Я не вижу смысла и дальше тянуть с расследованием! — Что вы имеете ввиду, Повелитель? — нахмурился Зульфикар, уже предвидя последующий ответ. Юноша повернулся. Голос его был твердым и холодным, глаза пустыми, и сам он напоминал безразличную ко всему безжизненную мраморную статую. А как известно, камень не ведает никаких чувств, ни жалости, ни сострадания, ни прощения. — Ну вот и доигрались…шах и мат! — омега щелчком пальцев сбил на пол шахматного короля. — Повелитель? — Прикажи стражникам привести его сюда. Я хочу его выслушать. Но, кажется мне, я уже готов вынести приговор!