Summer snow (the predestinations or choices?)

      Падать было не так больно, как осознавать, что твоя собственная семья вытолкала тебя за ворота дома в неизвестность, на произвол судьбы — в чернеющую пасть Преисподней.       Люцифер нёсся сквозь холодные и влажные облака — он камнем падал вниз без возможности раскрыть крылья, чтобы замедлить или смягчить падение. Папочка постарался, чтобы падать ему было как можно больнее.       Иметь собственное мнение, отличающееся от мнения старика, — преступление. Выражать его — преступление. Говорить, кричать о нём всему Раю, дерзить и убеждать — преступление. Люцифер думал иначе, чем было позволено отцом. Было лишь одно верное мнение, одна верная тактика — думать как Он.       «— Да будет свобода и чистота, — молвил Он в начале всего. — Да будет свет.»       Не было никой свободы! Благоговейное безмолвие, никакой индивидуальности, никакого «я». Лишь «мы». Он же Создатель, Всеотец, Творец Мира Сего — он всегда прав, его слова бесспорны, против ничего говорить нельзя, ни у кого и мыслей об этом не возникало, ведь в сладком райском воздухе застыло слепое обожание и любовь к Богу. Решения отца невозможно было раскритиковать — вера в то, что Творец всегда поступает верно, застилала глаза всем вокруг.       Люцифер задумался, что что-то не так, когда Отец трижды перезапустил Землю, безжалостно убив живых существ. Потом появились люди, созданные по образу и подобию, и Он стал наблюдать. И когда Творцу вздумалось поставить то несчастное Древо Познания центр Эдема, чтобы испытать первых людей на прочность, Люцифер ответил протестом.       — Это бессмысленно, Отец, — сказал он тогда. — Ты обрекаешь этих людей на страдания, ты толкаешь их к пропасти — всякому существу свойственно любопытство, они неизбежно вкусят эти плоды, и ты их накажешь. Ты уже знаешь исход истории Адама и Евы, так зачем этот фарс? Почему бы просто не открыть врата Сада, чтобы они могли свободно идти туда, куда зовёт их сердце? Зачем нужна эта уловка, которая неизбежно приведёт к наказанию? Чтобы… тебе было интереснее?       — Прекрати, Самаэль! — воскликнул Аменадиль, выступив вперёд. — Не тебе судить дела Отца.       — Это неправильно. — Упрямо продолжил Люцифер. — Они ничем этого не заслужили.       В рядах ангелов прошёлся тревожный и осуждающий шепоток и призывы Самаэля замолчать, чтобы не навлечь на всех гнев Божий. Позже выяснится, что после пламенной речи Люцифера, многие согласились с ним тогда, но не осмелились поддержать публично.       И покатилось как снежный ком. Внезапное решение уничтожить Древо Познания и открыть врата Эдемского Сада вспыхнуло в голове ещё молодого Люцифера огнём первой в мире революции, первого неповиновения. И все, кто был не согласен с Отцом, собрались вокруг Самаэля в намерении спасти людской род от коварного замысла Творца, который неизбежно привёл бы их к краху и, в конечном итоге, к гибели.       — Послушай, Ева, — он пришёл к ней накануне восстания, чтобы предупредить. Люцифер всегда был хорошим собеседником: тем, кто действительно слушал, мог дать совет и помочь. — План Отца не так прост, как мы думали. Он ждёт от вас провала. Полагаю, ему скучно наблюдать за простыми безмятежными буднями. Он жаждет зрелищ, понимаешь?       Ева печально улыбнулась и кивнула. Правильно. Умная девочка. Гораздо умнее Адама, который привык плыть по течению и ни о чём не волноваться.       Люцифер действительно хотел помочь людям, потому и украл клинок Азраэля: только он мог уничтожить творение Всеотца — Древо Познания. Но участь первого мятежника, первого в истории Небес сына, пошедшего против воли Отца, была словно бы предрешена, и была она печальна.       В тот час, когда ангелы, последовавшие за юным Люцифером, собрались вокруг священного Древа, с неба на землю ударил ослепительный зигзаг молнии — предупреждение разгневанного Отца. Первое и последнее. Однако это не могло остановить Самаэля, только сильнее убеждающегося в правильности своих действий: он занёс руку с зажатым в ладони пламенным клинком над Древом, но сильный порыв ветра отбросил его в сторону.       — Остановись, брат, — умоляюще прозвучал голос Аменадиля. За его спиной собрались остальные братья и сёстры — те, кто не пошёл за Люцифером, и в их глазах плескалась жалость, смешанная со страхом и искренним непониманием. — Остановись, и мы все вернёмся домой. Тебе нужно понять, что ты совершаешь ошибку, и раскаяться. Бог милостлив, Самаэль.       — Это он совершает ошибку, Аменадиль! — Люцифер поднялся с земли, ещё крепче обхватив рукой клинок. — Что он сделал со всеми предыдущими существами, жившими здесь? Уничтожил! Почему? Потому что ему было скучно наблюдать за их существованием, потому что они ничего из себя не представляли. Они игрушки в его руках, Аменадиль!       И сколько бы слов у корней Древа Познания сказано ни было, исход был ясен: Люцифер не отступится, а, значит, будет наказан. Численность оставшихся на стороне Отца во много десятков раз превосходила «армию» первого мятежника, поэтому остановить восстание без кровопролития не составляло труда, Аменадиль лично доставил ослабевшего в схватке младшего брата к ногам Отца.       Небеса напряжённо замолкли, все до единого ангелы собрались у райских ворот, чтобы наблюдать «казнь» одного из них. Люцифер стоял на коленях, не в силах подняться, — пригвождённый к полу суровым взглядом Творца, сердце мятежника всё ещё пылало праведным гневом и желанием помочь людям.       — Признаёшь ли ты свою вину за содеянное, Самаэль? — спросил Аменадиль, скрывая в голосе дрожь и волнение за брата. Люцифер знал чего хочет услышать Отец, и правда была в том, что он этого никогда не услышит.       — Нет.       В ответ он услышал тревожное перешептывание братьев и сестёр. Люцифера никогда не спрашивали об этом, но ему было очень страшно в тот момент, который разделил жизнь на «до» и «после».       — Да будет так. — Севшим голосом произнёс Аменадиль.       Самаэль поднял голову и настолько смело, насколько мог, встретился взглядом с Отцом, словно бы говоря: «Я не отступлю. Мне не страшно. Не страшно, видишь? Я дойду до конца, мои намерения были серьёзны, я был серьёзен».       Осмотревшись вокруг, мятежник осознал кое-что ещё, и внутри у него похолодело — словно в глотку сунули пригоршню льда. Никто не смотрел на него — глаза ангелов были опущены к мраморному полу. Богиня стояла подле Отца, не глядя на сына. Самаэль презрительно усмехнулся, однако это было больше похоже на жалкий всхлип. Земля задрожала, а воздух вокруг наполнился запахом озона. Ангел расправил плечи и вдохнул поглубже — как будто в последний раз.       — Отныне ты изгнан из Рая. Ты больше не сможешь использовать дар, данный тебе при рождении — ни одна звезда с этого момента и до скончания времён не загорится в небе от твоих рук. Отныне я дарую тебе власть над подземным миром, участь твоя — карать грешные души, что будут спускаться туда после смерти. И имя твоё — Люцифер.       Приговор приведён в исполнение, осталось дело за малым. Люцифер сжал кулаки, когда Отец даровал прощение всем восставшим, кроме него. А Люцифера изгнал как пример, мол: «Смотрите, что будет с теми, кто осмелится пойти против моей воли». Бывшие мятежники упали на колени, благодаря Творца за милость. Бог милостив? Несомненно. Но не ко всем.       Последний удар — удар ножом в спину. Люцифер задохнулся от обиды, которая затопила всё его сознание, как только голос Отца коснулся его ушей: он обязал всех участвовавших в восстании привести приговор в исполнение. Тотчас же десяток чужих рук схватили его за тогу и за волосы и потащили к краю райских врат — Люцифер сопротивлялся, пытаясь вырваться из цепкой хватки бывших союзников: но они держали крепко, боясь, что Отец передумает.       — Я сам! — ему приходилось орать во всю глотку, чтобы перекричать нарастающий небесный гул — гнев Творца отражался во всех созданных им уголках Вселенной. — Пустите меня, я сам это сделаю. Пустите! Я сам… Ты… — он последний раз взглянул в глаза Отцу. — Я тебя не прощу.       Резкий толчок в грудь — и Люцифер уже камнем падал вниз навстречу бесконечной тьме. Падение обещало быть долгим и чудовищно болезненным — о да, он был уверен. Сотни километров вниз — руки и волосы покрылись льдом, сердце сковал небывалый холод, словно из другого мира, грела лишь жгучая ненависть к отцу и ко всем этим небесам, остававшимся далеко в высоте. Осталась обида на весь мир и беспокойство за людей, которые теперь полностью оставались под контролем Отца. Что же будет с человечеством? Какую дорогу оно выберет? Как всё сложится теперь, когда…       Люцифер падал.       Небеса Ада разверзлись перед новым королём, вязкая дымка проскользнула в его лёгкие, оставляя на языке неприятный горький осадок. Сердце последний раз ударило набатом в груди и остановилось.       Со всей своей скоростью Люцифер упал на землю. Мёртвую и чужую землю, пропитанную запахом гнили. Белые переломанные крылья, торчащие из его спины, смотрелись как насмешка и плевок в лицо.       Люцифер выдохнул, чувствуя, как поистине адская боль растекается по телу, словно каждая клеточка его тела сгорала в пламени.       Демоны, собравшиеся вокруг, дико взвыли, приветствуя нового Короля. Лилит сплюнула на землю, сжимая обсидиановую корону в руках.       Первый Падший Ангел поднялся, возведя глаза к небу: его грудь тяжело вздымалась от грузного дыхания, а из горла вырывались неестественные хрипы. Некогда светло-золотые волосы осыпались пеплом, превращаясь в иссиня-чёрные.       Золотые татуировки в виде прямых линий с редкими шестиконечными звёздами, протянувшиеся по всему телу, сгорали в адском пламени. Голубые глаза Люцифера, (коими его наградил Бог при рождении) олицетворяющие цвет неба в первый день создания, вспыхнули красным — радужка горела, сжигая яркий безмятежный цвет небес.       Люцифер закричал, обхватив руками голову. Когда он открыл глаза в следующий раз, они были карими, почти чёрными. Ненависть и обида нахлынули на него сильнее прежнего: все просто стояли и смотрели, как родной отец приговаривает его к правлению над Адом, как родной отец приказывает сбросить его с края Рая, как родной отец закрывает для него врата дома. А мать? Она вовсе не смотрела на него. Люцифер сжал кулаки. Когда-нибудь Отец заплатит за всю эту нечеловеческую боль, которую ему пришлось испытать.       Он хотел сделать шаг вперёд, как вдруг всё тело сковало огнём — кожа сгорала. Люцифер горел заживо; он упал на колени, давясь горячим воздухом и пытаясь сбросить с себя пламя, но это не помогало.       «Бог милостив», — билось у него в голове одна единственная мысль. Когда загорелись крылья, в глазах у Люцифера потемнело, он хотел заплакать, но слёз не было, словно они все высохли от слишком высокой температуры. Голоса тоже не было — ему хотелось кричать, но вместо этого из горла вырывались хрипы. «Бог милостив».       В один момент всё прекратилось — так же внезапно, как и началось. Сердце вновь застучало в груди.       — Встань, Люцифер, Владыка Ада, — прозвучал голос Лилит. — Заново рождённый в адском пламени. Поднимись и прими корону с честью.       Он молча повиновался — всё ещё плохо соображающий от боли, Люцифер подошёл к демонице и встал на одно колено, опустив голову — почему-то он думал, что так нужно сделать, словно что-то внутри подсказывало ему.       Лилит дрожащими руками опустила тяжёлую обсидиановую корону ему на голову. Она была поистине красива: сверкающая и чёрная, неровная, острая — она словно повторяла первую горную цепь; серебряные вкрапления украшали основание.       Позже он возненавидит этот кусок вулканического стекла всей своей чёрной душой. Сейчас же Люциферу казалось, что тяжесть всех ещё не совершённых людьми грехов опустилась на плечи непосильной ношей: ему пришлось собрать все свои силы, чтобы подняться с колен и поравняться с первой демоницей. Она смотрела на него с плохо скрываемой ненавистью. Ещё бы — явился с неба какой-то малоизвестный ангел и забрал трон просто потому, что ослушался Бога. Люцифер понимал её настроение, ведь он даже не просил о такой чести.       — Да здравствует король, — выплюнула Лилит ему прямо в лицо, прожигая убийственным взглядом. Демоны загудели, повторяя за ней трижды. — Рады приветствовать вас здесь, Самаэль.       — Меня больше не так зовут, Лилит.       Она в ответ презрительно хмыкнула и покачала головой.       — Наслышана о твоём фантастическом неповиновении отцу. Держу пари, на небе едва с ума не сошли: любимый и светлейший сын Бога пошёл против него, совершив первый в истории небес мятеж. Вот это прыть, молодой человек! — с неподдельным восхищением прошипела женщина, хотя Люцифер знал, что она должна быть гораздо старше. — Позвольте дать вам пару советов в управлении этим… местом. Здесь нужен… особый подход, Ваше Высочество, — обращение прозвучало как оскорбление, но Люцифер не обратил внимания: разум всё ещё был затуманен от боли. — Я могу быть вам весьма полезна. Уверена, вы впервые оказались в подобной обстановке и в начале всего вам необходима будет та, кто сможет рассказать всё о том, что такое Преисподняя.       Демоница елейно улыбнулась, сверкая белыми глазами.       — Буду… признателен. — Хрипло проговорил Люцифер.       Ему всё ещё было больно и что-то подсказывало, что боль не утихнет: она навсегда останется зудящим противным комком в груди, напоминая о том, что значит быть самым светлым из ангелов, примером, эталоном, который в итоге будет наказан жёстче всех прочих.       Люцифер посмотрел на демонов, поднявшихся с колен: они взирали на нового короля с интересом и благоговением — они впервые почувствовали нечто священное и божественное и были в смятении.       Последний разговор Евы и Люцифера во всех священных писаниях окрестят как роковое искушение, потому что вскоре после этого первая женщина сорвёт плод с Древа Познания и будет изгнана вместе с Адамом из Эдема в качестве наказания.       Ева всегда поступала по-своему: Бог жаждал их ошибки, Люцифер просил не вкушать плод и пытался защитить её и Адама, но в итоге пал прямиком в Ад, и женщина не могла избавиться от мысли, что самый светлый и добрый ангел подвёргся такому жестокому наказанию из-за неё. Ведь они с Люцифером были друзьями, он помогал ей познать этот мир, объяснял, что находится за пределами райского сада, описывал, какими были первые миры и рассказывал о звёздах, которые родились от его рук. Люцифер был чудесным ангелом, и Ева не хотела оставаться в райском забытье, в то время как он горел в Аду.       Женщина не просила Адама следовать за ней, она не любила его — у неё даже не было выбора, лишь обязанность. Разумеется, первый мужчина мечтал остаться в Саду навечно, поскольку жизнь в нём действительно была прекрасной счастливой сказкой, но не для Евы: ей было тягостно и одиноко, поэтому-то она и решила изменить свою жизнь и подвергнуться наказанию. Может быть, тогда она сможет увидеть Люцифера ещё раз хоть когда-нибудь.       Адам пошёл за ней — он видел в этом свой долг: оберегать и защищать свою женщину от всех опасностей, быть с ней и в радости и в горе. Особенно в горе. Много лет спустя, когда земная жизнь покажется Адаму чрезвычайно трудной, он станет винить Еву в том, что это из-за неё они оказались выброшены за ворота Эдема.       Но это будет потом. А сейчас первые люди, которые положат начало всему человечеству, брели по жаркой пустыне в неизвестность, наказанные Господом за неповиновение.       А он наблюдал, приготовившись к чему-то интересному.