Дар для Скорбящей

Я вижу: в твоей ободряющей улыбке что-то не так. Я читаю это в твоих глазах. Ты построила любовь, но она рушится И вокруг твоего островка рая сгущается мрак. (Roxette, «Listen to your Heart», пер. с английского)

И все-таки Долорес Джейн Амбридж радовалась рано. Пожиратели смерти не прогнали её, но и не спешили признавать своей. В отличие от Корбана Яксли, чей авторитет среди них был неоспорим. Люциус Малфой, как и всегда убийственно вежливый и точный, мягко объясняет мисс Амбридж, что очевидно, ей стоит оставаться там, где она есть — в Министерстве. Им нужны свои люди во всех госструктурах. Не надо думать, что ее не заметили. За ней наблюдают и ее поддерживают. И однажды оценят. От нее требуется главное - выполнять свою работу хорошо, во имя Магии и чистоты крови. Она согласна. Говорят, что у каждой эпохи и у каждого человека бывает свое золотое время. Долорес Амбридж не знает, что это такое. И затруднится с ответом даже спустя годы, даже тем редким биографам и журналистам, которые решаются взять у нее интервью. Золотое время. То, что лучше всего ложилось бы в это определение, она бы назвала разумной жизнью. То есть периодом, когда тело, рассудок и магическое сознание пребывают в спокойном, крепком союзе и действуют сообща. Ибо то, что ей суждено увидеть, прежде чем Министр магии Люциус Малфой объявит всеобщую амнистию и Долорес станет официально признанной жертвой Волан-де-Морта, не поддаётся никакому описанию и ещё долго не даст ей засыпать без снотворных зелий. Даже после Азкабана она продолжала пребывать в своем золотом времени, поскольку сохранила разум и избежала Поцелуя. А пока она быстро восходит по карьерной лестнице. Послышались шепотки, что чем дальше, тем больше шансов у Долорес на министерское кресло. Она спокойно воспринимала подобные разговоры, ибо уже давно поняла, что этому не суждено сбыться. Дело не в ее личностных пороках или недостаточной квалификации. Ей, скорее всего, просто не позволят. Долорес была готова смести любое препятствие со своего пути, но там, где вся сфера заранее поделена на квадраты, пусть и пунктирными условными линиями, следовало проявлять осторожность. Если, конечно, есть желание вообще продолжать этот самый путь. Долорес училась и ошибалась. И не могла не понимать, что чем выше ступени, тем сложнее на них удержаться и тем больнее будет падать. Личные чувства — тоже ошибка. Кто бы только знал, какие усилия она прилагала, чтобы по прежнему сохранять холодный рассудок и верить, что она не испытывает никакой романтической привязанности к своему коллеге. И правда — разве можно их отношения назвать романтическими? Они никогда и нигде не появляются вместе. В деловой обстановке никак не выделяют друг друга. Она ни на секунду не забывает о строжайшей субординации, понимая, что сокращение расстояния с ее стороны высокочиновный Пожиратель просто не поймет. Все, что он ей дарит, когда они оказываются наедине, окажется мгновенно стертым, а теплое отношение в лучшем случае сменится холодно-недоверчивым. А сейчас их, помимо влечения, связывают симпатия и уважение. Не худший вариант отношений. И это в то время, когда огромное количество респектабельных супружеских пар живут в тщательно сдерживаемой ненависти. Любовники — они все-таки от слова «любовь». Эта мысль не то чтобы кружит голову Долорес, скорее — успокаивает. Любовь присутствует в жизни Долорес хотя бы в виде корня привычного слова, разве не стоит этому радоваться? Она умная и все понимает правильно. И она слишком ценит статус-кво и все, что к нему прилагается, чтобы позволить ему рухнуть по примитивной бабьей глупости. Другие женщины тотально выгрызают любовникам плеши, заставляя узаконить отношения и буквально жаждут забеременеть, даже если на дух не переносят детей. Кто-то им сказал, что всё это некий гарант крепкого союза и любви. А она умная, она не станет. Другие изводятся из-за скупости избранников, а она умная и прекрасно умеет дарить себе сама все, что хочет. И возможно, именно поэтому не испытывает недостатка в презентах от Корбана. Она больше не ненавидит праздники и свой день рождения в частности. Днем ее ждет хорошо если полусдохший букет, купленный коллегами по скидке и соевые конфеты в комнате отдыха. Вечером будет все иначе. Темнеющий в полумраке силуэт, опускающийся на колени перед ней, чтобы освободить ее ноги от туфель, горячие губы, касающиеся высвободившихся стоп. И море ее любимых роз… — Закрой глаза… можешь открыть Ее язык буквально присыхает к небу, когда по потолку брызгают синие блики. — Это… Мерлин, да это же турмалин Параиба! — Да. Я решил, что к твоим тициановским волосам нужен еще какой-то компаньон, кроме розового цвета. Она взвизгивает, как девчонка и бросается Яксли на шею. Кабошон перстня скрывает ее палец почти наполовину. Она еще не решила, куда будет его носить, но обязательно найдет, куда. Но об этом знать никому не полагается. Правой руке Министра магии и судье Визенгамота не пристало иметь ничего личного. Она — важный инструмент аппарата управления. Многоступенчатой и сложной Системы, как любит говорить Снейп. Она умная и никогда не покажет, что и у нее есть свои слабости, помимо розового цвета, вязания и кошек. Она умная. И все-таки она проиграла Дамблдору. Несмотря на все свои достоинства. Старый любитель лимонных долек и брошенных непростых мальчиков оказался хитрее. Всё, абсолютно всё, начиная с обильных похвал в ее адрес на педагогической конференции и выдачи рекомендации от трех представителей Департамента образования для работы в качестве преподавателя Защиты от темных искусств — всё это оказалось частью большой запутанной игры и было заранее спланировано. Долорес поняла это слишком поздно. Да, этот мерзкий Поттер и его свита — тоже пешки на дамблдоровской шахматной доске и скоро их всех съедят, вяло подумала - а точнее, увидела - она. Впрочем, теперь это не имело никакого значения. Но даже когда обозленные и возбужденные от взметнувшейся животной агрессии кентавры поволокли ее в чащу, Долорес усилием воли сумела собраться… — Я буду скучать по вас, — Ева Бове отбрасывает пряди волос, открывая красные от постоянного вытирания слез глаза. — Да мы к тебе приедем летом! У Ивонн тетка во Франции, так что еще увидимся. И ты нас не забывай. Пиши почаще! Лучше не кисни, а скорее вспоминай язык, а то смотри, отстающей будешь! — Быстрее, девушки, — в проеме возникает как всегда безразличное лицо Горация Слизнорта. Дверь за Бове закрывается. — Хреновая жизнь — староста Памела Эбигнейл с силой грохает сумкой по стулу. Долорес в ужасе уставилась на нее. — Блэку в любом случае ничего не будет. Отмажут, как обычно, и все дела. А она?! Ну вот чего ради Бове поднимала всю эту бучу? Знала ведь, кто их родители! Добивалась вселенской справедливости?! Три раза ха! Вот, пожалуйста, переезд и еще неизвестно, как приживется в новой школе. — Старая крыса МакГонагал говорит, что Бове сама виновата, — гнусавит толстуха Ивонн, зыркая незабудковыми глазами-блюдцами из-под тщательно налаченной белокурой челки. — И я в чем-то с ней согласна, — шарахает блокнотом по столу Эбигнейл. — Ты что говоришь-то? — Долорес чуть не потеряла дар речи. — Как женщина может быть виновата в…таком?! — А так. Когда понимаешь, что тебя сейчас «того» — не сопротивляйся и вообще лучше застынь, пока хуже не стало. Парни такого типа дрочат на женские страдания и страх, другие, более-менее адекватные просто отстанут. Она не знала, что такое Блэкова компания? Мальчик. Золотой. Отличник. Перспективный! — кривляясь, затянула Памела. — Оступи-и-и-ился, ну прости-и-и-ите балбеса! И зачем Бове надо было орать, поднимать шум?! Я так скажу: на кой-черт она вообще поперлась на ту вечеринку, если знала, что там только Блэк и присные? Эванс вот не пошла, чай не дура. Друзья, друзья, а понимает, на что способна эта компашка. Ну и что мы имеем? Бове виноватой и стала, еще и ославили, а Блэк снова в шоколаде. В те далекие семидесятые Долорес ошеломил даже не сам факт случившегося: подобные истории редкостью не были. В память врезалось слово «когда», а не «если». Староста, похоже, не сомневалась, что подобное прямо или косвенно коснется каждой представительницы слабого пола. Хотя бы раз в жизни. И похоже, ее собственный «раз в жизни» уже наступил. Остается лишь надеяться, что кентавры не умеют насылать Энервейт. В этом Долорес оказалась права. Оживляющее заклятие произнес один из прикормленных Дамблдором авроров. Придя в себя, она с удивлением поняла, что выбрала верное решение — тело превратилось в один сплошной синяк от ударов копытами, но ее женская неприкосновенность не нарушена. Распаленные кентавры враз потеряли интерес к обмякшему полутрупу. Возможно даже сочли ее действительно умершей от страха. После череды визитов в Мунго и неприятных процедур она вернулась в Министерство магии. Ее ждала уйма работы — настоящий рай для трудоголика, коим всегда и была Долорес. Жизнь потекла как прежде. В ней почти ничего не изменилось. Кроме одного: теперь Корбан Яксли был просто коллегой. Долорес вспомнила одну из их бесед, когда он впервые заговорил о приближающихся переменах и скорее всего, не самых благостных. — У каждого из нас — здесь, в Министерстве — своя миссия. Понадобится моя помощь — советуйся, спрашивай. Но окончательное решение принимай сама. И если сорвется — будь добра, не ищи виноватых. Меня в это даже не посвящай. Она и тут все правильно поняла. И молчала. Их встречи возобновились не скоро.