Однажды они встретились

Она сидела в своей комнате, отстранённо глядя на разлагающееся под частыми упорными каплями дождя в странную феерию небесных солнечных красок отражение лица Атанасии, пока её руки двигались привычным образом. Когда тоска, скука или отчаяние пожирали пустоту внутри неё, она работала на опережение и заталкивала внутрь маленького тельца как можно больше сладостей… или того солёного печенья, что та просила приносить чуть больше у Ханы. В моменты, когда её пальцы впиваются в квадратные кусочки теста, посыпанные полупрозрачными мелкими гранулами, она вспоминает, как ни раз и не два обдирала кожу ладоней при падении на асфальт по многим и многим причинам. В моменты, когда она надкусывала хрустящие перекусы, она порой сомневалась, что те просто не кажутся ей солёными. В такие моменты она ещё называла себя дурочкой — не потому что она взрослая девочка и больше не плачет. В такие моменты она просто не чувствует вкуса. Она смотрит на расплывающееся отражение милейшего ребёнка и унывает. Ну просто картина маслом под названием «Почему не надо и пробовать садиться на два стула одной попой». Не то чтобы она так уж цеплялась за милое личико, но если не из-за уважения к Атанасии, то хотя бы из соображений прагматичности нельзя пока им пренебрегать. Эти волосы. Эти глаза. Эта одежда. Этот дворец. Это самое стекло. Убери это всё, и окружающий мир сотрёт не только улыбку с твоего лица, но и всякую человечность вымоет, исказит, словно это самое отражение. Но это не означает, что она сдалась и оставила надежды выбраться на волю и зажить в своё удовольствие без ежедневных опасений лишиться головы от неправильного чиха или взгляда — вообще-то глаза эти не неё, и тело тоже — её прежнее с лёгкостью выдержало бы и не такие ветра и капризы природы. Это просто означало, что пора призрачным надеждам сложиться в конкретный план, учитывающий плюсы и минусы её нынешнего положения… Конечно, вторых у неё хоть лопатой греби. Клод… Отец? Папочка? Это были просто минуты слабости, но даже такого психа она могла понять. Он оборачивался человеком каждый раз, как она вспоминала свою прежнюю жизнь. Никто, если не сирота, не понимает то, что людям без особых мечтаний и ценностей в жизни не хочется возиться с теми, кто напоминает им их самих. Никто не захочет иметь дело с мрачным и нелюдимым ребёнком. Никто не берёт котов и кошек вместо очаровательных котят и щенят, готовых ответить чистосердечной лаской и нежностью в ответ даже на неприкрытую грубость и усталость от проблем и забот. Ты не будешь нужна большинству людей, потому что чужая им — их прошлому, так как не делишь единую кровь и цвет локонов, их настоящему, так как они не могут увидеть кого-то, кто плетётся сзади, пока они идут вперёд. И ты не будешь нужна оставшимся, пока не сможешь дать им то, что не купишь ни за какие деньги — любовь. Их будущее не совпадёт с твоим, потому что… Потому что ты не такая. Ты испугана. Ты подавлена. Ты та, что ищёшь. Ты та, кто протягивает руки, но готова убрать их за спину — свою, так как иной защиты нет, так как знаешь, что их, бывает, ломают. Ты та, кому необходимо получить, а не подарить. Ты та, в руку которой кладут камень, улыбаясь и кривя губы. Ты замираешь. Ты дожидаешься, пока к тебе обернутся спиной. Но ты не бросаешь камень им в спину. Ты думаешь, что, возможно, его можно продать, чтобы купить что-нибудь вкусненькое, или высечь искры для тепла ещё одного дня. Тебе одиноко, но что поделать? Ты не мила и не очаровательна, ты никому не нужна, кроме себя любимой, но и что с того? Она думала так и считала себя сильной. Она надеялась, что ей достаточно того, что она имела. Но шло время, которое однажды словно повернулось вспять, и она стала маленькой милой девочкой. Она вела себя соответствующе и… быть может… у неё появился настоящий папа? Тот, который полюбит её в ответ? Если это так, то она готова забыть, что это довольно-таки унизительно. Она ломает печенье пальцами и понимает, что ошибочность этого суждения может стоить ей ещё одной жизни. Но как ей тогда быть? Маленькая девочка за пределами дворца просто не выживет, что уж говорить о девушке… тут риски даже возрастали. «На самом деле ты хочешь сбежать отсюда, да?» Она вздрогнула, стоило только воспоминанию, наполненному этим голосом с ленцой в тоне всплыть из-под толщи взболомученного дождём мусора временно воскресшей ностальгии. Лукас казался ей тем ещё психом. Не таким, как Клод, но столь же успешно справившемся бы с её полным уничтожением, коли захотел бы убить. Он был явно крутым магом и знал кучу всего полезного, по какой-то непонятной причине оставался во дворце. Как и она, тот мог ссылаться на привлекательность роскоши, только вот отговорка была слабой и для неё самой. И, если что, она была в зоне поражение, коли ему сорвёт башню. Но… Он же ведь говорил, что она может оказаться тоже магом? Это звучало бы как выход из сложившейся ситуации, если бы не Воронуля, которого она будет защищать от участи стать блюдом красноглазого волшебника… Который внезапно оказался на втором кресле рядом с ней. — Знаешь, я прямо-таки слышу, как от скуки крошатся твои зубы. Думаю, если бы не я, от них ничего не осталось бы — не желаешь отблагодарить? В ответ она только фыркает, скрещивая перед собой руки — печенье он может взять и без её помощи, дозволения или спроса. И, если подумать, он и в правду появляется каждый раз, стоит ей уже подумать, что нужно бы навестить уборную — так много она в себя запихнула. Он приближается, щёлкает её по лбу, а затем хватает за руку и телепортирует в оранжерею. Сквозь открытый стеклянный купол просачивается внутрь ветер и дождевая вода, захваченные лунным светом капли обретают мерцание и оборачиваются звёздным потоком, витающим около них. Он не делал никаких пасов руками, ей всё ещё холодно, но та почему-то не дрожит — широкого для этого тельца браслета из человеческого тепла, пульсирующего внутри током крови, хватает. Это место нравится ей тем, что не захватывает часть внешнего ведомого природой и магией мира в качестве сувенира-чучела и не демонстрирует насмешкой виды чего-то «там, за стенами», а приглашает свободу в гости, угощая гостинцами в виде ароматов растений со всего света, ужившихся вместе, делящих землю, небеса и атмосферу спокойствия и умиротворения между ними. Странно, но почему-то ей больше не грустно. Вокруг тишина и благоговение перед собственным умиротворением сотворились из грязных капель, чуть вытекшей из клумб земли, шепота ветра и чужого дыхания — оно определило границы, показало, что она по-прежнему чужая, не часть этого мира, но принята такой, какая есть. Обычным человеком, тем, кто, как и все остальные, ищет маленькое чудо. Что это, как ни волшебство, способность успокоить и излечить душу не имея ничего, помимо взора на мир вокруг и тебя перед собой, умение поддержать и понять, то, что ищут все потерянные души? Она не отнимает взора от вселенной вокруг, ей не нужно тепло, она не улыбается солнечно, но та перехватывает и его запястье, где легонько шевелится пульс. Просто потому что хочет отблагодарить за то, что тот просто есть. Кто он, если не величайший волшебник? Где они должны быть, если не здесь и не сейчас?.. Браслет на её руке чуть ослабевает, но не спадает. Просто кто-то, фыркая, проводит пальцем по коже над её венами. Ей щекотно там, а ещё где-то внутри.