Чудовище

У неё было красивое имя Серафима. Уже за одно за это можно было влюбиться. И, должно быть, она одна ценила Лёшу не за что-то, а просто так. Ей не были нужны какие-либо доказательства его особых способностей, талантов. По крайней мере, так ему поначалу казалось. Лёша понимал, что так нельзя делать — он ведь её толком даже не любил. И не полюбил бы никогда. Эта девушка казалось ему такой далёкой, недосягаемой. А себя Лёша видел словно из другого мира. Он понимал свою ошибку. Но всё равно, когда Серафима стала всё больше и больше времени проводить с ним, он не отталкивал её от себя. Соглашался. В конце концов, чего плохого могло из этого получиться? Дружба, переходящая в прочные отношения. Возможно, это именно то, что ему было нужно. Лёша как раз к тому времени стал чувствовать себя лучше: азафен, прописанный врачом, только начал действовать. Кетогенная диета, то есть диета с низким содержанием углеводов, которая благоприятно влияла на эпилептиков и уменьшала количество припадков, тоже в каком-то роде придавала магу уверенности. Он уже давно не чувствовал себя так хорошо. То есть свои возможности, свою силу. Да и родители, он знал, одобрят его выбор. Мало ли, к чему это могло привести: Серафима выглядела в его глазах такой надёжной. А Лёша сам отлично знал, что если он не может стать достаточно хорошим магом, свои способности он должен передать по наследству, к сыну или дочери. Так что… Но ничего из этого так и не могло оправдаться. Это был чудовищный провал, закончившийся чудовищной катастрофой. Первый поцелуй вышел совсем не таким, каким Лёша его ожидал. Немного неловким, холодным. Серафима и сама почувствовала, что что-то не так, смущённо отстранилась и заправила за ухо прядь светлых пепельных волос. «Ладно», — подумал Лёша. «Наверное, так и должно быть». Он опять развернул её к себе лицом, чтобы поцеловать и навсегда уже закрепить право обладания этой девушкой. Он не читал особо романов, чтобы знать что-то о волнении, о приятном возбуждении, которые всегда сопровождают любовь. Он читал Блаватскую, исследовал учения Кастанеды, изучал теософию, герметизм, эзотерику. Иногда развлекался Лавкрафтом, чтобы потом ночью его воображение рисовало новых и новых уродливых монстров и призраков даже тогда, когда он наяву встаёт, чтобы попить воды: они все показываются из-за углов, хватают его за ноги, шепчут на ухо, оставляют грязные следы на его руках. И ни одна эта книга, конечно, не могла Лёшу научить тому, как строить с кем-либо отношения. Даже с тем человеком, которого ты не любишь и не можешь полюбить, — надо быть откровенным. Но это всё мелочи, потому что Серафима — она идеальна. Всегда выглядит одинаково хорошо или ещё лучше. Сима гораздо лучше разбирается в людях, более общительна, чем Лёша, и знает больше людей. На некоторое время, пока они ещё вместе, он и вправду входит в её общество и даже понимает прелесть такой жизни. Пока его словно однажды кипятком не ошпаривает: прелесть чего — наигранной жизни лживых лиц? Всё становится ясным для него. Его сверстники, другие маги, так непритязательны и равнодушны, потому что они просто жалеют Лёшу. И его девушку, и всю его семью, постепенно уходящую в забытье. Ещё прежде такую известную, такую мощную… И Лёша не знает, что с этим делать. Он молчит, не говорит о своих подозрениях Серафиме и только внимательнее глядит на неё. Не жалеет ли сама Сима его? На самом деле, пока Лёша заботится о ней, скрашивает её существование своим присутствием, дарит милые подарки и водит по разным местам, Серафиме удавалось одновременно изменять ему. Был конец октября, оба сидели в полупустой кофейне. Лёша пытался с ней заговорить, но у него не получилось: Сима была вся с головой в телефоне, улыбалась, строчила что-то. Ему приходилось лениво мешать ложкой остывший кофе и слушать музыку, льющуюся из динамика. Лёша чувствовал себя очень неуютно и хотел уже давно уйти. Но Сима, погрузившись в свой мир, не давала никаких знаков: ей и так было хорошо. Лёша тяжело вздохнул и хотел было завести разговор. Но у него ничего не получилось. Потому что он посмотрел на неё, перехватил её взгляд и похолодел. Перед его глазами поползли быстро выхваченные из общего хаоса снимки. Он догадался, что это они: где-то крупные, зернистые, неестественные. Лицо Серафимы с улыбкой, какой она даже ему не улыбалась, обнажённые плечи, бёдра… За пару мгновений ему стало не по себе. Это были реальные снимки. Уж ему-то не знать, как выглядела Сима без одежды. И в ней. Лёша переводит взгляд на её телефон. Стискивает зубы. Он видит, как она набирает сообщение, и в мозгу его отпечатывается: «Я хочу повторить… Мне мало было прошлой ночью…» Прошлой ночью, догадывается Алексей. Она сказала, что у неё болит голова и она не сможет с ним увидеться. И следом он в деталях видит прошлую ночь. Настолько хорошо и отчётливо — лучше, чем это видела Серафима, не только её глазами, — что ему становится тошно и противно от самого себя. — Кому ты пишешь? — неожиданно задаёт вопрос Лёша. Сима поднимает глаза, быстро прячет телефон. — Это? Прости… школьная подруга написала. Так давно не общались. — Школьная? — Да. Мы с ней вместе учились целых одиннадцать лет, представь. — Ты никогда мне не рассказывала о своей школе и о том, как там… — Правда? — Сима рассеянно смахнула пару прядок с лица. — Это неважно. Там не было совсем ничего интересного. Нечего рассказывать. Она опять тянется к телефону. — Да? Ну у вас-то с подругой есть общие темы для обсуждения. Серафима на него даже внимания не обращает. «Покажи мне себя», — читает он. Девушка начинает ёрзать, поднимает глаза. — Я отлучусь на секунду в туалет. Ты не против? Он уже видит, как Сима расстёгивает свою рубашку, вертится перед раковиной, подбирая удачный кадр, потом откидывает волосы назад… — Нет, не против. Конечно. — Лёша выдавливает улыбку. Когда Серафима уходит, он вскакивает со стула и чуть не роняет его. Лёша обхватывает голову руками, не глядя направляется к двери, выталкивает себя и своё непослушное тело наружу. Ужас охватывает его, удушающая паника… всё как в первый раз, и он не может избавиться от видения. Он там, стоит рядом с ней в туалете, он — зеркало, которое отражает её. Сима никак не может остановиться, одной фотографии ей мало… Она что-то видит на экране телефона, тянется к застёжке на юбке… Лёша слышит, как оглушающе сигналит машина перед ним. Еле успевает отступить назад, и та проносится, разрывая место, где ещё мгновение стоял он. Лёша опомнился, но он уже не хочет уходить. Он смотрит на горящие фары автомобилей и решительно ступает на середину проезжей части. Он не моргает, до слёз вбирает в себя свет, звуки, визжание шин, но ни одна — ни одна машина не задевает его. Они все успевают объехать его. Следом его тело какая-то сила подталкивает в плечо, он летит куда-то вперёд, прячет лицо за руками и падает, но уже на другую сторону дороги, на тротуар. Это была самая его неудачная попытка умереть. И ему лучше было погибнуть в тот вечер, потому что потом всё перемешалось в его голове. Левая рука, как и всегда перед эпилептическими припадками, начала сильно подрагивать. Лёша попытался было сесть, придерживая руку, но потом на место зрения приходит чернота. Он теряет сознание. А, может, всё ещё при нём. Может быть, он всё это видит, просто молчит, а потом предпочитает забывать. Занимается самообманом. Но это всё равно: он приходит в сознание несколькими часами позже, теряет это драгоценное время из своей жизни. Открывает глаза и видит лежащую у него под ногами Серафиму. С пепельными волосами, ставшие грязно-серыми, спутанными. В крови? Лёша ясно видит кровь, когда она поднимает к нему заплаканное, жалкое лицо. Это её нужно жалеть, не его. Лёша никогда из себя не представлял ничтожества. — Пожалуйста… — скулит она. Лёша оглядывается. Кажется, он начинает понимать, что происходит. Он в незнакомой квартире, скорее всего — ворвался просто так. Рядом, возле Серафимы, поджимает под себя ноги кто-то ещё, кажется, парень без верхней части одежды, скрюченный, тихий. Лёша поворачивает голову и опять смотрит на Серафиму. Она с испугом заглядывает ему в лицо и начинает всхлипывать. А Лёша видит её смерть. Некоторое время он стоит так, думая о чём-то. А потом начинает говорить, медленно, подбирая слова. — Это случится двадцать первого апреля 2029 года. Ты будешь ехать в автобусе из Воронежа в Тамбов, где живёт твоя мама, чтобы отпраздновать юбилей. Но ты не успеешь. Продовольственный грузовик с прицепом занесёт, водитель не справится с управлением, выедет на встречную полосу и врежется в автобус с сорока двумя пассажирами. Ты погибнешь по пути в больницу от обильного кровотечения и множественных переломов. Лёша смотрит, как Серафима подносит руки ко рту, но её рыдания становятся от этого только громче. И она не может отвести взгляд от него. — Твоя грудная клетка будет смята между двумя металлическими пластинами. Твоё лицо будет изуродовано, повсюду — кусочки лицевых костей. Как ни странно, пока тебя будут вытаскивать из-под обломков, ты будешь ещё жива. Ты будешь что-то чувствовать. Лёша отступает на несколько шагов назад. — Я не знаю, зачем я тебе это говорю. Смерти невозможно избежать. И ты тоже не сможешь от неё спастись. Не думаю, что ты заслуживаешь её. Но и я не знаю, заслужил ли я этого. — Алексей поднимает голову и окидывает взглядом комнату. — Тебя… Парень рядом вдруг громко вздыхает, начинает двигаться, постепенно возвращая власть над собственными суставами и мышцами. — Я не видел его смерть, — поясняет Лёша. — Я надеюсь, это к лучшему. Не попадайся на мои глаза, пожалуйста. И моей семье. Я не могу контролировать себя и свой гнев. Поэтому в следующий раз… будет хуже. Сима ошарашена. Она отползает от него, она боится его страшного взгляда, непроницаемого выражения лица. Ещё несколько минут назад она видела перед собой… чудовище… А Лёша, возвращаясь домой и пряча сбитые костяшки, разорванный на локте и испорченный свитер — вероятно, от падения возле дороги — просто говорит, что они решили расстаться и им, должно быть, не по пути. Лёша клянётся больше никогда не повторять той же самой ошибки. Что бы он ни предпринимал, как бы этого ни… Он принимает твёрдое решение: единственное, что он может сделать — это обезопасить окружающих, изолировать себя. Навсегда так и остаться одиноким. Должно быть, так будет лучше для всех. И для него. Теперь уже никаких «может». Никаких сомнений. Никаких мыслей.