Чудовище

Никто не арестовал их после того дня. Никто не ворвался к ним в квартиру, никто не подловил на пути к выходу из подъезда. Проблемы, которые должны были преследовать Алексея и Матвея, исчезли сами по себе. Оба понимали, кто связан с этим больше всего. Если бы не Лёша… Но тот поступил абсолютно верно: натворил дел и убрал за собой. Будто ничего и не было. Сам Лёша в кошмарах рыжего больше не видел. Он вообще с удивлением находил какие-то пускай и небольшие, но значимые изменения в своём состоянии. Иногда — это было большим избавлением — Лёша просыпался утром без тяжело бьющегося сердца, не быстро, но тяжело, без пота, без страха. Только чернота снилась ему, то есть ровным счётом ничего. Он уже высвободил свои силы один раз, и те теперь копились и ждали момента, когда это можно будет повторить снова. Лёша чувствовал это — очень смутно. Но в нём всё равно росла надежда, которую нельзя было отнимать: надежда на то, что вот они — первые шаги к тому, чтобы всё наладилось. Наладилось… это как? Лёша об этом слишком много думал, но до сих пор не понимал, каким будет его новый мир после. И что должно было произойти. Произойти — скоро. Как-то раз он открыл глаза и обнаружил простую вещь, от которой всё это время как-то отмахивался, не верил. На календаре было тридцать первое декабря. Всё ещё его, Лёши, года. Вся его семья была в этот день дома. Он как-то не строил никаких планов: просто подчинялся течению времени, ложился и вставал, проводил как-то время, ложился, спал, просыпался. А здесь, так неожиданно, особенный день. Сестра была в этом кончающемся году так деятельна. Больше всех волновалась, бегала и казалась очень возбуждённой. Лёша ничего не чувствовал: ничего не отзывалось у него в груди. Должно быть, это праздник для каких-то других людей, не для него. Для заслуживших праздник. Когда уже ближе к обеду Лёша сумел оторваться от предновогодней суеты, он увидел, что Матвей тоже активно написывает ему. Он предлагал тому встретиться, провести праздник вместе. Лёша понимает: бросить семью он сейчас не может никак. Но если нельзя пойти к Матвею… можно ли пригласить его? Это мысль ещё долго не может оставить его. Матвей реагирует не так радостно. «Твоя семья едва ли обо мне что-то помнит. Я не думаю, что мне стоит приходить. Тебе нужно было раньше нас познакомить». Лёша был более чем уверен, что стоит. Чем больше времени проходило, тем сильнее он в это верил: «Так это отличный повод!» «Нет, не отличный. Если ты не можешь приехать, проводи день с ними. Ничего страшного. Я не один». Последние слова Матвея его задели. Что значит — не один? Это он его обманывает или себя? Или он в самом деле… серьёзно? Лёше тут же захотелось к нему приехать, но каким образом? Это было невозможно. Он расстроит родителей и нанесёт серьёзную обиду Соне. Это исключено. Пока Лёша Шейнер ищет решение своих проблем, приготовления идут во всю. С кухни запах жареного мяса, каких-то специй. Через какое-то время — салатов. По телевизору, как всегда, традиционные передачи, которые никто не любит, но которые просто должны быть. Впервые за всё время зажжённая ёлка горит в углу гостиной, когда он выходит из своей комнаты. А вот за окном пейзаж менее сносный: слякоть, снегом даже и не пахнет. Лёша ждёт ночи. Он уверен, что ничего не должно омрачить это тридцать первое декабря. Но слишком поздно оказывается, что все его мысли, какими бы ни были, заведомо ложные. Лёша умеет говорить о чужих судьбах, но никак о своей. Если бы он только знал, как её разгадать… Но он не просто не видит её — он не может брать над ней контроль. Если бы он знал о последствиях, он бы остановился. До Нового года ещё много времени. Они все за столами, нарядные и весёлые. Музыка из динамиков снижена почти до неразборчивого бормотания: все слишком заняты болтовнёй, чтобы слушать телевизор. Соня сияет. На ней голубое платье, которое Лёша ещё не видел. Мама тоже приоделась и завила волосы, потом уложила их в аккуратную и красивую причёску. Даже отец с ними, рядом: он часто пропадает из-за работы, ему приходится уезжать, но именно сейчас это неважно. Кажется, Лёша понимает, что именно в такие дни и в самом деле надо, чтобы семьи наконец собирались вместе. Не было этих «но» и прочего. Телефон вибрирует в кармане. Лёша достаёт его и смотрит новые сообщения. «Я никогда не бываю один», — написал ему Матвей. Лёша уставляется на текст, набранный на телефоне. И до него доходит. Как будто по затылку ударяют чем-то маленьким, но тяжёлым: оно звенит и продолжается внутри него. Лёша встревоженно поднимается, чуть ли не опрокидывая стул, и спешит в другую комнату, в сумрак, разгоняемый мерцанием красных, синих и зелёных лампочек гирлянд. Он набирает Матвея. Один раз, второй. Он только что написал ему, а теперь не может ответить! Лёша по-настоящему боится. Непреодолимое чувство тревоги охватывает его. Он с ужасом замечает, как трясутся его руки. Лёша бросает взгляд на часы. Десять вечера. Всё ещё тридцать первое декабря. Он опять звонит Матвею. — Алло? — Лёша слышит, как прерываются гудки. — Матвей?! — А? Что названиваешь? Я… я проспал Новый год? — Ты где? — Маг его не слушает. — Дома? — Уже одной ногой там, другой… — Ты дома? — Да. — Никуда не уходи. Ничего не делай, ты понял? Даже не вздумай. Я буду у тебя скоро. Пожалуйста, Матвей. — Что? О чём ты говоришь? З-зачем?.. Лёша суёт телефон в карман и идёт в прихожую. В темноте он отлично ориентируется, натыкаясь на острые углы. Он точно знает, где его кроссовки, в которых не жалко ходить по грязи и реагентам, и на каком крючке висит именно его пуховик. Зажигается свет, и тот ударяет ему в лицо. — Ты куда собрался? На пороге стоит Соня и выжидающе смотрит на него. Маленькая, но воинственная и готовая защищать или нападать в любую подходящую для этого секунду. — Я… просто… Нет. — Лёша не подбирает нужных слов и лихорадочно размышляет над тем, что собирается делать. — А что тогда? Забыл что-то купить? Подарки нам, например? У Лёши всё темнеет и плывёт на несколько мгновений. Подарки… Боже… Так вот, что значили все эти бесконечные намёки и… — Мы с мамой уже давно подобрали для тебя подарок. Он там, в гостиной. Ты сделал для нас что-то? Купил, может? — Сестра вопросительно наклоняет голову. — Лёш? — Нет, — выдавливает он. — Нет… Соне не нужен ответ. Она знает, что он забыл про подарки. — Я не обижаюсь. Я не понимаю, что с тобой происходит. В последнее время, всегда… Лёша может выдержать напор сестры. Но к ним подтягиваются и родители. Он видит, как за спиной невысокой воинственной девочки показывается сначала его мать, потом отец. Им тоже интересно, что происходит. — Что с тобой всегда происходит, Лёша? Почему ты… Почему так? Объясни. Он сглатывает. Это именно то, о чём он боится заговорить. — Я всё исправлю. Правда, — быстро говорит Лёша и облизывает губы. — Я… я вернусь через полчаса. Мне нужно кое-что… — Это срочно? — спрашивает отец. — Лёша, тебе не нужно никогда уходить или что-либо делать. Останься, пожалуйста. Новый год уже скоро… Сестра смотрит на него также зло, настойчиво. И Лёша понимает, что он сейчас сделает. Как и всегда, сбежит от своих проблем. Телефон начинает вибрировать в заднем кармане. Ему тяжело дышать, слишком… шумно вокруг. Три родных человека смотрят на него. Они хотят знать ответы на все вопросы — на все те, что он не может знать ответы. У Сони на глазах злые слёзы. Ноги Лёши предательски несут его вон. Он знает, что не сможет вернуться. Из-за стыда, из-за съедающего его снова чувства вины. Лёша ничего больше не умеет чувствовать. Сначала стыд, потом вина. Опять стыд, потом вина… Когда Алексей заходит в полупустой вагон метро, — тут пара человек, несколько пенсионеров и одинокий поникший Дед Мороз, — он думает о том, что никогда не смог бы быть для Сони хорошим братом. Он помнил её ещё младенцем, не умевшим даже голову держать: его тошнило, когда он нёс её на руках. Он никогда не был уверен, что сможет справиться с этой ролью. Он думал не о том, что умеет делать. Лёша думал только о своих сплошных неудачах. Собственный страх будто говорил ему: это неправильно! ты — неправильный! Нормальный брат никогда бы не вёл себя так, как он. Лёша трясся в метро и вспоминал большие и злые глаза Сони. Она сказала то, что её интересовало больше всего. Что всегда было у неё на языке. И она права. Он, Алексей, не может быть таким, каким она его хочет видеть. Невозможно остановить этот круг, этот… С ним всегда что-то происходит. Он родился таким. Лёша идёт по тёмным, неосвещённым улицам по памяти и жалеет о том, что не родился самым обычным. Хотя бы таким, как Соня. И плевать, что он бы не оправдал чьих-то ожиданий. Плевать. Ведь он и сейчас не оправдывает. Матвей растерянно встречает его, когда Лёша звонит ему в дверь. — Что случилось? Почему ты… Он замолкает. Лёша быстро говорит, чтобы не передумать на полуслове: — Я поссорился со своей семьёй. Всё кончено. Матвей его пропускает без слов. Когда Лёша проходит мимо него, он ухватывает запах алкоголя — такой явственный запашок спирта где-то рядом с ним. — Ты пил? — спрашивает он. — Ну… — Матвей жмётся. — Это же Новый год. Ты как думал? — Он ещё не наступил, — отрезает Алексей. Он уверенно идёт дальше, будто знает свою цель. И находит. Матвей правда пил, причём совсем не так мало, как положено было бы пить. — Это! — Он трясёт перед его лицом почти пустой упаковкой от каких-то таблеток. — Ты что, мешал это с алкоголем?! — Я взял всего-то… две… Матвей не может сфокусировать взгляд на его лице. — Ты с ума сошёл? Ты мог бы… — Хочешь со мной? Лёша сжал кулак, и блистер надрывно задребезжал у него под пальцами. Можно было в эту минуту прочесть все оттенки боли, что испытывал Матвей от этих жалостливых звуков. — Ты… ты что делаешь? Зачем ты вообще.? — Я не могу допустить этого, — только и сказал Лёша. — В чём дело? Ты… поругался с семьёй, решил поругаться со мной заодно или… — До Матвея наконец доходит: — Это опять твоё предчувствие? — Да. У него из груди вырывается даже какой-то вздох облегчения. — Можно… мои таблетки теперь обратно? — Нет! — тут же выпаливает Лёша. Тревога незамедлительно возвращается. — Я их лучше себе заберу. — Лучше сейчас их возьми и попробуй. Поверь, это кое-что очень и очень… — Мне… не надо. Лучше не стоит. — Попробуй, — продолжал Матвей. — А потом пойдём и докончим с тобой ту бутылку. И ты расскажешь мне всё, что произошло с твоей… А лучше… Почему тебе не вернуться? — Нет. Лёша садится на диван и обмякает на нём, нервно теребит в руках блистер с последними таблетками. — Ты же понимаешь, что если сейчас примешь это и напьёшься… — Я всё испортил. Всё было бы хорошо, если бы не… — Лёша зажмурился. — Я хочу остаться. Ты не против? Матвей фыркнул и посмотрел на него: — Конечно нет. Я ждал тебя. Пускай и не таким… Но это правда. Лёше становится немного легче. По совету Матвея он проглатывает таблетки, делает глоток виски, от которого пощипывает язык, нёбо и всё его горло. Он не хочет этого, но понимает: ведь это праздник… Это единственный их аргумент на эту ночь. На то, чтобы побыть немного откровенными. И для того, чтобы окончательно не разрушить свой наступивший наконец-то Новый год. Впервые в жизни этот праздник проходит для Лёши в беспамятстве. Он не слышал ни речи президента, ни боя курантов. Даже салютов, кажется, не было. Всё вымерло вокруг него. Всё вымерло в нём. Алкоголь перестал щипать язык. Ко всему привыкаешь. Даже к плохому в своей жизни. Лёша выкладывает Матвею всё. Он потом смутно, конечно, помнит, что именно. Наверняка он сболтнул много лишнего. Явно того, чего не стоит говорить — никому. Но это Матвей, и он принимает все его слова. Он готов слушать его. Матвей не захочет его обвинять в чём-то, как это любит Соня. Он не будет его менять, как это делает мама. И он даже не будет молчать, как это делает обычно отец Лёши. Матвей — это тот самый человек, который нужен ему этой ночью. Только одно событие Лёша хорошо запоминает. Они оба заливали свои сиюминутные или продолжительные переживания и изъяны алкоголем Не только этим. Уже ближе к обеду первого января, когда Лёша в состоянии ходить и передвигаться без помощи твёрдо стоящих на своих четырёх объектах, он вспоминает, как перед тем, чтобы окончательно отключиться, Матвей мешкает. Они оба лежат друг с другом. Тот неожиданно привстаёт, тянется к нему. Лёша тоже, в ответ: думает, что он собирается ему что-то говорить. Но Матвей ни слова не произносит. Он оставляет на его губах остро пахнущий и щиплющий поцелуй, щедрый и тёплый. Лёшу это ничуть не смущает. Ведь он чувствует тепло от этого. Ему хорошо, когда Матвей рядом. Теперь он это окончательно понял. Лёша тянется к нему, теперь всем своим телом. Закрывает глаза. Без зрения ему тяжелее: кажется, что рук больше, всё нереальное, непонятное, всё смешалось. Вроде бы он так и засыпает у него на груди, обнимая Матвея за шею. А, может, это было уже гораздо позже… Вспомнив это первого января, Лёша, конечно, смущается. Он себе не верит. Он оборачивается к Матвею, ищет поддержки в его глазах и даже находит. Взгляд кажется ему смутно знакомым и заговорщическим. Лёша отворачивается, сияет и молчит, забывая всё плохое, что оставил в прошлом году.